Книга жизни (сборник)

Рафаил Смолкин, 2016

Еще Рейхенбах заметил, что прошлое «хранится в нашей памяти как нечто такое, что однажды наполняло наш опыт в качестве непосредственного настоящего». Без понимания этого факта люди бредут в потемках по жизни, совершая одни и те же ошибки. А тут еще большинство людей лживы и завистливы. Мир в паутине тотальной лжи, зависти и коррупции, и никто не в состоянии из этого вырваться. И лгут больше всех правители-сильные мира сего. И негде человеку от всего этого спрятаться. И каждый бьется в паутине. И над всем этим кошмаром священнослужители, укравшие и присвоившие себе право говорить и действовать от имени бога. И в каждой стране сонмы виев, открывающих глаза народу на правильный путь. Ничто не меняется. Культура с постоянной скоростью деградирует на радость толпе. И неоднократно испытывал бог сынов человеческих. И показал, как просил его Екклесиаст, какие они животные, и даже хуже животных. Но не внемлет богу человечество. А только продолжает человек орудовать ножом. Не верьте словам человека, а только поступкам. Поступки, в отличие от слов, не врут.

Отдельные фрагменты жизни

1. Жена врага народа

Было жаркое лето. Вкус яблок, созревавших в садах на нашей улице, стал приобретать кисло-сладкий вкус. Яблоки стали вполне съедобными.

— Пойдемте к Фоминишне и нарвем яблок, — предложил Валька нашей компании, состоявшей, включая и его, из четверых ребят. Все согласились, тем более, что Фоминишна была женой врага народа.

Ее муж до войны был активным коммунистом и являлся секретарем партийной организации швейной фабрики. После прихода фашистов муж Фоминишны проявил толерантность, и, не снижая активности, стал сотрудничать с ними. После изгнания немцев Советской армией он спрятался дома в подвале, откуда стал наблюдать за действиями властей. Однако завершить его наблюдения ему не дали. К Фоминишне явились, как тогда говорили, представители известных органов, и после непродолжительного обыска изъяли из подвала ее мужа. Больше его никто не видел…

Мы быстро перемахнули через забор в сад Фоминишны и обнесли, то есть собрали еще не созревший урожай на одной из яблонь, набрав яблок за пазуху. Перемахнув в обратном порядке через забор, мы уселись недалеко от забора и начали лакомиться яблоками.

Мы до того увлеклись этим занятием, что не заметили, как к нам подошла Фоминишна с ведром, наполненным яблоками.

— Угощайтесь ребятки, — сказала она, — ставя ведро.

Мы перестали доставать яблоки из-за пазухи и стали брать их из ведра, стараясь почему-то не смотреть друг другу в глаза и на Фоминишну.

После этого случая, я очень долго размышлял о некоторых аспектах нравственности и условностях мира.

С одной стороны мы совершили воровство, украв яблоки. С другой стороны мы украли яблоки у жены врага народа, в отношении к которой, как мне казалось, законы можно не соблюдать. Но с третьей стороны, мы приняли угощение от жены врага народа и ели яблоки уже из ее рук.

Позднее я понял, что сложные случаи, которыми полна наша жизнь, легко сбивают людей с правильного пути, тем более, когда приходится выбирать в жизни одно направление из многих.

2. Формирование характеров

Именно в детстве ребята на нашей улице приобретали одни из необходимейших человеку черт: настойчивость, выносливость, смелость и упорство.

Мы часто в компании устраивали различные виды соревнований. Одним из таких видов соревнования было висение на турнике. То есть по команде судьи, каждый из участников соревнования хватался двумя руками за перекладину турника и неподвижно зависал на ней. Турник был установлен во дворе дома, расположенного напротив дома Фоминишны. Для определения времени победителя, обычно один из присутствующих засекал время и наблюдал за повисшими на перекладине спортсменами, выполняя обязанности судьи. Побеждал тот из ребят, кто последним разжимал пальцы и валился на землю.

Однажды, во время разгара соревнований, обязанности судьи выполнял самый старший из участников, мальчишка по прозвищу Аленка. Я подходил к дому, где шли соревнования, когда услышал возмущенные крики, повисших на перекладине участников.

Оказалось, что в ходе судейства соревнования, Аленка решил его несколько усложнить, внеся дополнительный психологический элемент в упражнение на турнике.

Во время одновременного висения на турнике четырех участников, через пол-минуты от начала висения, он подошел и поочередно снял с каждого участника трусы. Несмотря на значительное усложнение упражнения, никто не хотел сдаваться.

Аленка решил дополнительно усложнить условия соревнования. Он зашел в дом и позвал всех особей женского пола, кто был в доме выйти с ним во двор, где он как главный судья соревнования представил им персонально каждого соревнующегося. Зрительницы с интересом стали ждать финала соревнования, о чем-то оживленно беседуя между собой.

Участники соревнования, поборов ложный стыд, продолжали висеть на турнике. Каждый из участников не желал первым проигрывать, несмотря на мерзкие комментарии Аленки и присутствие женщин. В конечном итоге соревнование закончились обычным образом, а Аленка, дождавшись, когда упадет последний из участников, честно отметил его время и с достоинством удалился в дом вместе с женщинами. При этом Аленка шел несколько впереди женщин, что не позволяло, сопровождавшим их спортсменов, выразить Аленке свою личную признательность за внесение дополнительных элементов, усложнивших упражнение на турнике.

Узнав в чем суть дела, я был восхищен мужеством и упорством участников спортивного соревнования, их способностью преодолеть ложный стыд и идиотские условности, которыми почти с пеленок, опутан каждый человек в нашей жизни.

3. Милиционер и первый протест ребят с нашей улицы против него как представителя власти

На нашей улице в одноэтажном доме жила семья молодого офицера милиции Миши, который был женат на простой девушке из деревни по имени Маруся. Вместе они растили сына и вели тихий образ жизни.

Ребята на нашей улице милиционеров в те времена не любили. Преступники в городе в послевоенные годы пользовались полной безнаказанностью. Создавалось впечатление, что милиция сама боялась преступников. Естественно, что неприязнь взрослых жителей улицы к милиции передалась ребятам, и они перенесли ее на нашего милиционера.

По другой версии, ребята младших возрастов на нашей улице были стихийными диссидентами, и свою неприязнь к властям они перенесли на милиционера.

В один из дней младшие ребята по указанию, примкнувшего к ним и старшего их на два-три года Аленки, приступили от слов к делу. Работа закипела.

Ночью, в течение нескольких часов, ребята, включая Аленку, преодолевая брезгливость, выполнили цикл малярных работ, вымазав говном все наружные рамы окон дома семьи милиционера. Ребята работали на совесть, и, закончив работу, испытали чувство глубокого и полного удовлетворения от качественно выполненной работы (намного позднее, это чувство глубокого и полного удовлетворения открыл советскому народу генеральный секретарь компартии Леонид Ильич Брежнев, первенство которого в открытии народу чувства глубокого и полного удовлетворения, я подвергаю сомнению). Это чувство было вызвано тем, что, несмотря на некоторую ломкость материала, его удалось нанести равномерным слоем на все деревянные оконные рамы.

Аленка лично и придирчиво принимал работу. Осмотрев рамы, он велел немного подкрасить в некоторых местах, после чего дал команду разойтись по домам.

К утру свежее наружное покрытие рам полностью не высохло, источало аромат и бросилось не только в глаза, но и в нос, открывавшей окно Маруси. Маруся к этому моменту прожила с капитаном около десяти лет и приобрела определенное чутье и интуицию в делах по раскрытию преступлений по свежим следам. Годы совместной жизни Маруси с Мишей не прошли бесследно.

До сих пор я не могу объяснить логику мышления Маруси, но она прямиком направилась к отцу Аленки и проинформировала его о малярных работах, выполненных его сыном ночью, без всякого основания приписав всю работу делом его рук. Для большей убедительности, она настаивала пойти к ее дому и по запаху определить качество и характер проделанной работы.

Отец Аленки, на мой взгляд, был несколько нервным и не очень выдержанным человеком, и к тому же он не читал произведений Макаренко и других не менее известных педагогов, давших в своих трудах много ценных советов родителям, как поступать при воспитании детей в экстремальных случаях.

Он позвал Аленку и начал расследование обстоятельств дела с того, что до начала разговора нанес несколько ударов Аленке по шее и один прямой в нос. Подготовив, таким образом, сына к откровенной беседе, он начал задавать ему вопросы по некоторым деталям ночных малярных работ.

Аленка, сбитый с толку таким обращением, заплакал от боли и досады и, следя внимательно за движением правой руки отца, выдал весь списочный состав маляров и вид материала, которым были выполнены отделочные работы.

В течение часа информация Аленки была доведена до сведения родителей остальных участников ночной работы. Еще через полчаса возле дома Маруси собралась полностью ночная бригада маляров. У каждого в руке был тазик и тряпка. Маруся каждому налила воды и стала у дома рядом с ними. И работа опять закипела, но уже, как говорят, в противоположном направлении…

Всем, проходящим мимо жителям улицы, и просто прохожим, Маруся охотно и подробно рассказывала о характере работ, выполняемых ребятами. К полудню работы по реставрации рам были окончены.

Я же понял, что нельзя доверять человеку, не будучи уверенным в твердости характера того, с кем идешь на любое дело. Я понял, что молодогвардейца из Аленки не вышло бы. И это меня огорчило.

В первом же столкновении с властями мы получили первую закалку характеров, хотя и потерпели сокрушительное поражение, не добившись даже морального удовлетворения.

4. Перепись животных

Я жил на улице, которая своим видом ничем не отличалась от деревенской. И это несмотря на то, что улица носила имя одного из вождей немецкого пролетариата Э. Тельмана и непосредственно примыкала к главной улице города, являвшегося областным центром.

С началом зари на этой улице пели петухи. Им поддакивала на разных языках разнообразная живность, в достаточном изобилии водившаяся в многочисленных подсобках и сараях, расположенных в частных дворах.

Звуки поющих петухов, сообщающих о наступлении утра двум колхозникам, изучавших самостоятельно английский язык, уже описано Шолоховым. И мне нечего добавить к куску этой прозы, почти потрясшей меня в юности.

Улица жила своей дремотной жизнью, мало чем отличавшейся от деревенской. Летом в ее многочисленных садах цвела сирень, созревали абрикосы, яблоки, груши, вишни, сливы, малина и прочая плодово-ягодная разновидность.

И вдруг привычное течение жизни на улице было нарушено слухом, что среди домашних животных пошла эпидемия, которая поражает любое животное независимо от вида и породы.

В те времена о птичьем гриппе никто не слышал, и что предпринять в связи с эпидемией не знали. Но помог случай.

Дня через четыре после начала слухов об эпидемии, появилось два человека с тетрадями и карандашами. Они представились представителями местных властей и терпеливо разъясняли жильцам, что будут делать бесплатно прививки всем животным от довольно опасной эпидемии, которая от животных может переходить к человеку. Для эффективной борьбы с эпидемией, необходимо знать количество прививок, которые потребуется сделать животным. Поэтому представители властей должны знать точное число животных, которым следует сделать прививки, а также ознакомится с условиями их содержания по месту их постоянного проживания.

Забота местных властей, проявленная к животным, очень тронула в самое сердце жителей улицы и получила сразу же у них горячую поддержку. Их даже не удивило то, что раннее на них самих местные власти никогда не обращали внимание.

— Подумать только, как пекутся местные власти о курах. Даже слезы наворачиваются непроизвольно, — вздыхали некоторые.

В каждом дворе представители властей — двое мужиков терпеливо посещали сараи и другие подсобные пристройки, где размещались куры, утки, свиньи, козы и другая живность. Они скрупулезно обходили каждый дом и подворье, тщательно зарисовывали помещения и места проживания животных в них, записывали число каждого вида животных, включая половые признаки. Иногда они укоризненно качали головами при виде плохих жилищных условий животных в местах их содержания, что-то шептали друг другу на ухо, и на лице у них мелькала тень озабоченности.

Улица ожила от такой заботы местных властей. Все стали ждать дальнейшего продолжения событий. И они (эти события) не заставили себя ждать.

В один прекрасный день (прошло что-то около трех дней после переписи животных) моя улица встретила очередное утро гробовой тишиной. Оказалось, что за ночь неизвестные похитители освободили от домашней живности все сараи и другие подсобки жителей улицы, оставив в неприкосновенности только собак и кошек. Собаки бегали во дворах, стараясь не смотреть в глаза своим хозяевам, и почему-то непрерывно облизывались, словно съели только что что-то вкусное.

Каждый житель улицы припомнил, что не слышал ночью ни одного звука от дворовых собак. Собаки оказались заурядными взяточниками.

Среди потрясенных жителей (практически не было ни одного двора или дома, которым бы не был нанесен ущерб) только один сапожник (так его прозвали за его ремесло) ходил гоголем. У него одного уцелел кабан необыкновенно больших размеров и массы.

Поглядывая на кабана с любовью в предвкушении приближающегося нового года, и настоящих холодов, которые должны были прервать существование кабана в виде животного, превратив его в сало и мясо, он с гордостью говорил о том, что полезное животное должно выглядеть прилично, а не представлять собой курицу с голой жопой. Не правда ли, идиотское сравнение? Но жители не разделяли его веселья, а только хмурились и молчали, затаив обиду.

Но в жизни, иногда это бывает, справедливость восторжествовала. Дня через два, возвращаясь домой после работы, сапожник услышал крик соседа, который просил его поспешить домой, так как час назад к его жене приезжала скорая медицинская помощь и, погрузив на носилки человека — скорее всего его же жену, уехала.

Сапожник не стал выяснять подробности и бросился к своему дому, где к его удивлению у входа он встретил в полном здравии жену.

— Да, сказала жена, скорая приезжала. Вызов оказался ошибочным, и они уехали.

— Кого же они понесли на носилках? — подумал сапожник. И вдруг его обожгло. Он бросился в хлев. Любимого кабана след простыл. Раздался крик души. Так скорбели по любимому человеку.

Надо заметить, что большинство жителей улицы с большим удовлетворением восприняло этот крик. И в головах большинства из них пронеслась мысль о существовании высшей справедливости в этом мире. На малом познается самое сложное в мире, а особенно познается смысл высших духовных ценностей.

На следующий день на улице появился участковый милиционер. По его лицу пробегали волны, отражавшие напряженную работу мыслительного отдела, каковым являлась его голова под фуражкой.

Он созвал собрание жителей улицы и задал, взволновавший всех, вопрос:

— Смогут ли жители на базаре, среди ощипанных куриц, определить по каким-либо признакам своих?

Рассуждая вслух, и при этом вполне логично, он предположил что похитители, ввиду большого числа похищенных куриц, будут вынуждены часть из них зарезать, ощипать и предпринять попытку реализовать продукцию на местном рынке.

— Задача нас с вами состоит в том, чтобы в этот самый момент появиться на рынке и опознать неожиданно для грабителей своих бывших животных, обращенных в мясо для употребления, — подытожил он, снял фуражку, вытер пот на лице и обвел собрание сияющим взглядом.

Стоявший молча до этого, один из жителей заметил, что своего петуха он точно определит.

— Как? — заинтересовался участковый.

— По правому яйцу, члену и татуировке на левой ноге, — мрачно ответил тот.

На том собрание и закончило свою работу.

В те уже не близкие времена, следствие вели еще не совсем знатоки, и его результаты оказались не столь эффективными.

5. Абрам и друг детства Колька

Коля был моим другом. Он имел слабое здоровье и был физически слабым мальчиком. В одной из драк, где к нему пристал более сильный Васька, я защитил его, нейтрализовав Ваську. С этого момента мы стали дружить.

Мы объединили нашу коллекцию марок и стали собирать марки вместе. Марки мы хранили у Кольки, которому я позднее их подарил. Все было бы неплохо и возможно даже на всю оставшуюся жизнь. Но нашим прекрасным отношениям помешал нелепый случай.

Дело было так. На нашей улице жил старый еврей, которого прозвали Абрамом. Он жил со своей старой женой и занимался выращиванием овощей и сбором фруктов с небольшого количества деревьев, росших в его саду возле дома на небольшом участке. Через нашу улицу проходила короткая дорога к речке Лугани.

Каждый день по ней проходила одна и та же ватага блатных мальчишек с улицы имени великого вождя мирового пролетариата Карла Маркса, направляясь купаться на речку. Случайное это было совпадение, или не случайное, но все они были детьми, отцы которых постоянно сидели в тюрьмах за уголовные преступления.

Обычно, после очередного отбытия срока в тюрьме, их отцы появлялись на короткое время в городе, где, совершив очередное уголовное преступление, отправлялись на место своего постоянного проживания, то есть в тюрьму. У ихних детей была аналогичная судьба: девочки становились легкой добычей освобождавшихся из тюрьмы уголовников, а ребята попадали в места для несовершеннолетних преступников, где проходили курсы для начинающих преступников, а по достижении совершеннолетия переходили в тюрьмы для взрослых, в которых, в основном, и коротали жизнь.

По дороге на речку Луганку, как мы ее все между собой называли, ватага ребят с улицы Карла Маркса обязательно дразнила Абрама. Это был отработанный годами ритуал. Они залазили в его владения и начинали кричать:

— Абрам — жид, — срывая фрукты с деревьев и заливаясь при этом смехом.

Абрам выскакивал из дома и начинал гнаться за ними. Но где ему старому было их догнать. Они отбегали на некоторое расстояние и начинали опять дразнить Абрама. Все повторялось сначала.

Наигравшись с Абрамом, ватага шла дальше, задирая, встречавшихся на их пути, отдельных ребят.

В один из дней я вышел на улицу и встретил радостного Кольку.

— Где ты был? — спросил я его.

— Смотрел, как босяки с Карла Маркса дразнили жида Абрама, — ответил он мне, и вдруг осекся. Меня как будто ударили в этот момент.

— Значит, мой друг в мое отсутствие называет евреев жидами, думал я. Значит мы для него люди второго сорта. И так думают у него и его родители, приветливо встречавшие меня, когда я приходил к Кольке в гости. Значит в жизни все одно сплошное притворство.

В этот момент я почему-то вспомнил, что многих евреев немцы изымали из их жилищ по указанию соседей, с которыми они, до прихода немцев, были вроде бы в отличных отношениях. Я понял, что улыбка на лице мальчика может означать не хорошее расположение к тебе, а маскировку истинных намерений.

С этого момента я охладел к своему другу, хотя внешне мы вроде бы продолжали поддерживать хорошие отношения. Я так и не смог принять окончательного решения в этой ситуации и очень презирал себя за нерешительность.

6. Краб

Ко мне с самого начала обучения в школе приставал блатной по кличке краб. Он каждый раз уточнял мою фамилию и национальность.

— Как же так, говорил он, — фамилия у тебя русская, а ты еврей. Я молчал и робел. Я не мог пояснить ему, малосведущему, что фамилия у меня обычная. Гораздо больше людей с моей фамилией были евреи, но я знал некоторых людей, которые с моей фамилией были русскими. Поняв в очередной раз, что я еврей, он начинал приставать ко мне.

Избавиться от него не было никакой возможности. Связываться с ним никто из учеников, в том числе и я, не хотели, хотя силы он, по моей оценке, был небольшой. И я долго нес свой унизительный крест до шестого класса.

Как-то раз, недалеко от места, где проживал Абрам, я встретил краба. Он тут же начал приставать ко мне, проходясь по моей национальности.

Я оглянулся. Никого не было. Обнаглев, он начал давать потихоньку волю своим рукам, пытаясь схватить меня за нос. Сначала я уклонялся, но в какой-то момент меня прорвало. Я сцепился с ним и начал его бить. Этого он не ожидал, а я просто избивал его, вымещая на нем многолетние унижения. Через некоторое время он взвыл, вырвался из моих рук и начал спасаться бегством.

Но недолго длился мой праздник жизни. Краб знал, где я живу, и через два дня подстерег меня со своими ребятами на нашей улице возле дома, где жил Абрам.

— Вот тот, кто бил меня, заявил он.

Бывшие с ним блатные навалились на меня. Один захватил мою правую руку, другой левую, а третий зафиксировал ноги. В правой руке краб что-то держал. Он размахнулся и ударил меня правой рукой в глаз. Мне показалось, что молнии засверкали у меня в голове. Я обвис на руках тех блатных, что держали меня. Они со смехом бросили меня на землю, и пошли дразнить Абрама.

Я вскочил и заорал от досады, обещая расправиться с крабом, один на один, когда встречу его. Один из блатных предложил добавить мне, но тут выскочил Абрам и погнался за ними с дубиной. Они бросились бежать, смеясь и корча рожи Абраму. Я поплелся домой. Я не сказал испуганным родителям о происхождении моего синяка под глазом.

Но с этого момента краб оставил меня в покое, и больше ни разу не приставал ко мне. Я впервые в жизни испытал гордость за свой поступок, но это не компенсировало моих многолетних рабских унижений, которые я терпел от краба в прошлом.

7. Желание быть русским

В детстве я быстро понял, что быть евреем плохо. Для того, чтобы показать всем, что ты плохой, достаточно было обозвать тебя жидом, или более культурно — евреем или еврейской мордой. Последнее соответствовало правде, но в то же время было очень оскорбительным. И опровергнуть это было невозможно. А из признания этого факта тобой, следовало, что ты можешь считаться с этого момента кем угодно: трусом, жуликом, мерзавцем и т. д.

Но, что было особенно обидно, что многие полуевреи, поборов свою еврейскую половинку, изощрялись в еврейском вопросе не хуже русских. А в случае уличения их в том, что у них отец или мать евреи, приводило их в бешенство, они это отрицали и еще сильнее жидились, словно желая доказать, что они русские больше, чем сами русские.

Я был счастлив, если в детской компании со мной обращались как с равным, не намекая на мое происхождение. Иногда было достаточно намекнуть тебе, кто ты есть, картаво выговаривая букву «р». Но из всех моих знакомых евреев, букву «Р» все выговаривали лучше русских, а как раз многие русские не могли сами правильно выговаривать эту букву. Да и сам Ленин, которого все считали русским, картавил.

Позднее, когда я узнал ближе его учение, он получил у меня прозвище картавый. Ведь все уголовники должны иметь кличку. Уже гораздо позднее я узнал, что дед Ленина был евреем, и мне стало ясно, насколько сильны гены евреев. Через два поколения передалась Ленину неспособность правильно выговаривать букву «р».

У меня был приятель еврей, который перешел из своей школы в школу, где я учился. Когда он пришел в наш класс он сообщил одноклассникам, что имя его Иван. Опытные ребята заподозрили, глядя на него, что что-то здесь не так. Еще более опытные в этом вопросе, чем русские ребята, евреи поспорили с Иваном, что он еврей.

Ивана подвела его собственная мать, которая, придя в школу, стала прилюдно звать его Изей. Он не подходил к ней, делая вид, что это зовут не его. Но его мать направилась к нему, гневно спросив его, почему он не отзывается. Одноклассники евреи торжествовали.

Дома мне мама объяснила, что Изю перевели в школу, где я учился, потому что в прежней школе, расположенной в рабочем районе, ребята не давали ему прохода, а попросту говоря, били. В разговорах с одноклассниками я обнаружил, что большие недостатки имеют и кавказские народы, торгующие на рынке, включая и тех, кто на рынке не сидит.

Считалось, что американцы не умеют воевать, а немцы для некоторых русских ребят почему-то внешне напоминали евреев. По утверждению некоторых ребят немцы уничтожали евреев за то, что евреи были похожи на них. Рассказывали мне много анекдотов про евреев, предупреждая, чтобы я не обижался. Наиболее смешным в подавляющем числе анекдотов было то, что действующего персонажа звали Абрамом, а женщину Сарой. Второй причиной, вызывающей смех была речь Сары и Абрама, которую коверкали. Содержание анекдотов было юмором для людей с полностью отсутствующим интеллектом.

Слушая рассказчика анекдотов, люди наслаждались исковерканным языком, на котором якобы разговаривают евреи и именами персонажей. Они не замечали, что их собственная речь может служить темой для более смешных анекдотов. Единственной нацией в СССР, да, пожалуй, и в мире, не имеющей недостатки, были русские.

Даже немцы изображались карикатурно как вояки. И было не понятно, почему они за считанные месяцы захватили гигантскую территорию в СССР, подойдя вплотную к Москве.

В анекдотах с участием людей разных национальностей, русские без особого напряжения, с ленцой, одерживали верх над всеми другими народами, включая картавых евреев.

Евреям русские сообщали, что воевать они не умеют. Единственным настоящим занятием для евреев по их мнению считалась работа в магазине, где они обсчитывали и обвешивали простых русских покупателей, обворовывая их.

В годы моей молодости мы, уже будучи людьми с высшим образованием, часто ездили в колхозы, использовавшие бесплатный труд инженеров при выполнении различных крестьянских работ. Однажды в колхозе после работы ко мне подошел работник отдела информации по имени Боря.

— Слушай, — обратился он ко мне, — можно я задам тебе один вопрос, который очень меня интересует? Только не обижайся! Идет?

Я кивнул головой, показывая всем своим видом, что не обижусь.

— Слушай, — опять обратился он ко мне, — у нас говорят, что, если еврею показать приготовленную курицу, то он не сможет устоять и тут же набрасывается на курицу и начинает ее есть даже без всякого приглашения.

Я вспомнил, как в одну из поездок в колхоз с нами поехали два азербайджанца. В предыдущей поездке в колхоз они были пойманы на гороховом поле, где запасались горохом на ужин. Случай был доведен председателем колхоза до сведения руководства института. Банальному случаю была придана идиотская окраска.

На следующий день, когда мы отправились в поле на работу, к нам неожиданно подкатил институтский мини автобус, из которого вышел заведующий одного из отделов. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что азербайджанцы находятся далеко от остальной массы работающего народа, заведующий отделом сделал нам знак, чтобы мы плотнее собрались вокруг него.

Он тихим голосом сообщил сгрудившимся вокруг него людям национальные особенности азербайджанцев. Оказывается, что, когда они видят горох, то не могут сдержать себя и бузуют по его словам себе за пазуху и куда попало.

— Так что посматривайте за ними, закончил беседу посланец института.

Вернемся к вопросу Бори. В колхозе не вкусно и плохо кормили, и я предложил Боре провести опыт с курицей на мне. Заодно и вкусно покушаем.

— Нет, — сказал он, а кроме шуток, вы действительно не можете себя сдержать?

— Что до всех евреев, то я не задумывался над этим, — ответил я.

— Но, что касается меня самого и ситуации, сложившейся в колхозе, то в случае хорошо зажаренной курицы не смогу сдержать себя.

И все же, после таких расспросов, я оторопел. Я вдруг понял: чтобы убедить весь русский народ в том, что евреи не употребляют кровь христиан в мацу ни в каких целях, потребуется гигантская работа, результаты которой невозможно предвидеть. При этом я не верил, что даже после большой разъяснительной работы удалось бы убедить всех русских в том, что евреи этого не делают вообще.

Я помню день, когда еврея Волынова запустили в космос. В одном из отделов нашего института я услышал горячую реакцию одного из патентоведов на это событие.

— Ну все! Еврея запустили, теперь и в космосе порядка не будет!

В одном из своих полетов Волынов справился со сложнейшей ситуацией при посадке космического корабля, перейдя на ручное управление. Но антисемита ни в чем не убедишь.

Познакомившись с историей евреев, я понял, что плата за все, что они сделали для могущества СССР, будет, как всегда одна и та же: презрение, выраженное от имени русского народа питекантропами типа Макашова или писателей типа Солженицына. В конечном итоге обстоятельства в жизни со временем еще в школе полностью вылечили меня от желания стать русским.

Я люблю тонкий слой настоящей русской интеллигенции. Я мог бы назвать множество имен, которые мне дороги, Их много этих людей, но еще значительно больше Макашовых, Распутиных, Солженицыных и других скудоумных антисемитов. Как говорил один из героев рассказов О'Генри полицейский, прислушиваясь к сражению мужа Мак-Каски с его женой, что супруга тяжелее Мак-Каски на 5 фунтов. Дай бог удачи Мак-Каски. Так пожелаем удачи и борцам с антисемитами, ибо они значительно легче и их очень мало по сравнению с ордами Макашовых во всем мире.

Прошли года. Я с улыбкой вспоминаю, как я хотел когда-то быть русским. Реальная жизнь подсказала мне, что этого не стоит хотеть. Я уже давно, с незапамятных времен, не хочу быть русским. Я вспомнил, что даже по-настоящему великий писатель Чехов был антисемитом, несмотря на дружбу с Левитаном.

Антисемитизм это неизлечимая болезнь. И ничто не может вывести человека из этого состояния. Это внутреннее состояние ума и души человека. Чехов, как об этом свидетельствуют факты, дружил с Левитаном, он восхищался его картинами, но это не мешало ему быть антисемитом.

Особый интерес представляет случай с Нагибиным, прожившим часть своей жизни полуевреем, считая своего отчима-еврея родным отцом. Нагибин не был антисемитом, но и он хотел, не зная в тот период жизни истинного положения вещей, чтобы отец у него был русским. Он прошел основные этапы своего формирования, считая себя полуевреем, и будучи незаурядным человеком, и обладая к тому же большим умом и сильным характером.

Узнав, что его родной отец русский, и став полностью русским, не бросился в объятия генералов типа Макашова, как это делают многие полукровки и некоторые недоумки из евреев, с детства не смогшие победить свой комплекс неполноценности. Нагибин стал по настоящему великим русским. К сожалению Нагибиных очень мало.

Еще в школьные и студенческие годы я обратил внимание, что особенно противны и неприличны евреи, официально изменившие свою национальность, фамилию и другие атрибутики. Они вызывали во мне огромное отвращение и для меня более мерзки, чем другие антисемиты. Я вспомнил Примакова, который, демонстрируя свою преданность русским, водил дружеские отношения с самыми отпетыми мракобесами из арабских и других стран, и служил верой и правдой, прогнившим и деградировавшим советским вождям. Всегда с пеной у рта он ругал Израиль, американцев и дружил с Садамом Хусейном. Примаков мне напоминал евреев-отщепенцев, принявших крещение при Богдане Хмельницком, а затем активно участвовавших в резне евреев.

Примакову русские юдофобы прощали даже его семитскую внешность, так как он высказывал их сокровенные мысли в отношении Израиля и США.

Евреям, потакавших власть предержащим держимордам и выказывавшим квасной патриотизм, в высших эшелонах власти прощали их происхождение и иногда принимали в свое сообщество как наверху, так и внизу в стане русских «патриотов» в худшем смысле этого слова.

Еще с детства, этот тип евреев вызывал у меня физическую брезгливость. Я помню, как мой одноклассник доказывал мне, что его отец, носивший еврейскую фамилию вообще не еврей. Прошло время и уже давно его дети и внуки живут в Израиле.

Я, преодолевший ценой значительных усилий свой комплекс неполноценности, не прощал тех, кто уже в зрелом возрасте продолжал страдать и угождать различным подонкам.

В качестве характерного примера приведу К.Маркса, у которого предки были не в одном поколении раввинами, но который в жизни, будучи выкрестом, возомнил себя немцем и был антисемитом. За учение Маркса евреи заплатили кровью, кровью за учение антисемита Маркса, мать которого, живя в Германии, будучи голландской еврейкой, так и не научилась никогда говорить по-немецки.

Прошло много лет с тех пор, как я еще в незрелом возрасте пытался проанализировать советское общество. Я тогда не все понял. Но от одного чувства я избавился, я перестал хотеть быть русским.

8. Игра в казаки — разбойники

Я часто с ребятами и девочками с нашей улицы играл в эту игру, когда наступала ночь. Все, кто был на улице в начале игры, делились на две команды: мальчиков и девочек. Обычно, с девочками договаривались заранее днем об игре. Ребята моего возраста, старше или младше меня, в пределах одного года, не представляли интереса для девочек. Мы выполняли разные поручения от старших ребят или болтались, бегая за ними. Девочки были разбойниками. Они прятались. Их надо было найти, задержать и выпытать пароль.

Обычно старшие ребята старались договориться, как они будут пытать девочек, чтобы выпытать пароль. Наш главный казак пообещал нам, что при пытках девочек, он попробует раздеть какую-нибудь из них.

Игра начиналась с момента, когда старший из ребят, или вернее более сильный из нас подросток что-то говорил девочкам на ухо. Ребята улыбались. Затем следовал сигнал, и девочки начинали прятаться. Нашей задачей было выследить их место дислокации, догнать и поймать.

Наша городская улица ничем не отличалась от деревенской. В ней было много дворов, в которых росли кусты сирени, фруктовые деревья и клены. На улице росли, в основном, акации и клены. Ночь и деревья придавали какую-то таинственность всему происходящему. Младшие ребята понимали, что должно произойти что-то необычное при пытках девочек.

После некоторых злоключений девочек ловили. Вокруг пойманных девочек собирались старшие ребята, а девочки вызывающе смело смотрели на ребят, показывая всем своим видом, что пытки им не страшны. Особенно красивой была Женя, практически сформировавшаяся в красивую девушку.

Вожак ребят подошел к ней. Все затаили дыхание. Но он начал что-то мямлить и предложил ей поменяться ролями. На лицах девочек отразилось откровенное разочарование, но они согласились. Теперь они казаки, а ребята разбойники. Ребята начали прятаться, попутно упрекая вожака в трусости. После поимки ребят картина повторилась. Ни на что серьезное девочки не решались тоже. Время решительных действий еще не наступило.

9. Быт

В один из дней нас, небольшую группу ребят, пригласил Аленка к себе во двор. Когда мы собрались, Аленка попросил нас помочь его отцу отремонтировать сарай, стоявший в глубине двора.

Я увидел объект нашей работы, и мне захотелось расплакаться. За жилым домиком-халупой, расположенным у входа в сад, стоял сарай, вернее то, что осталось от него: крыша и одна хлипкая деревянная стена. Крыша вместе с прикрепленной к ней стеной, держалась на трех досках, упиравшихся противоположными концами в землю. Доски покосились в разные стороны и, так как между досками не было согласия, как падать, они, вопреки здравому смыслу, стояли.

Через некоторое время показался отец Аленки, решительного вида человек, который работал часовым мастером. У него были густые черные волосы на голове, усики и глаза черного цвета. Усики и глаза придавали ему некоторое сходство с Чарли Чаплином. За ним, не скрывая своего презрения на лице, семенила теща, старая бабка — родная бабушка Аленки. Бабка была глубоко верующей православной, а зять у нее, надо же такому случиться, был евреем. Зять и теща не любили и не уважали друг друга.

К огорчению бабки ее старшая дочь, будучи замужем за евреем, всегда держала сторону мужа и была со своей матерью откровенно грубой. Грубым с бабкой был и ее старший нелюбимый внук полуеврей Аленка. У бабки было еще две дочери. Одна из них умерла при родах сына Витьки, ставшего впоследствии любимым внуком бабки.

Внук Витька со дня рождения был усыновлен и выкормлен другой дочерью бабки, заменившей Витьке родную мать. Эта дочь никогда не была замужем и была любимой дочкой бабки. Втроем они жили в первой проходной комнате двухкомнатного домика. Во второй комнате проживал Аленка с родителями.

Отец Аленки разделил нас на две бригады, он не успел отдать распоряжения по работе, как к месту работ — скелету сарая стали подтягивался жильцы из соседнего дома.

— Что вы собираетесь делать? — нагло спросил один из них.

— Да вот, с гордостью ответил отец Аленки, — есть у меня мыслишка отремонтировать сарай, и он кивнул в сторону останков сарая.

Здесь я должен дать некоторые разъяснения. Во времена нашего детства СССР еще не достиг по быту уровня древней Римской империи, в которой существовали водопроводы и канализация. На улице, где я жил, во всех дворах были выгребные ямы, над которыми возвышались деревянные кабинки, в которых уединялись жильцы для отправления естественных надобностей. У Аленки во дворе не было даже такого туалета, и они справляли естественные надобности прямо на землю во дворе. Уцелевшая стенка сарая служила ширмой для, справлявшего нужду человека, закрывавшая его нижнюю часть, а попросту говоря, голый зад от нескромных взглядов соседей.

А, если быть еще точнее, то стенка скрывала от справлявшего нужду человека взоры соседей, одновременно открывая им его интимные места во всей красе для обозрения. Стенка не была опорой, а держалась за крышу. Еще одним ее недостатком было то, что она не доходила до земли, вследствие чего голый зад человека и остальная его нагота были доступны всем любопытствующим из соседского дома.

Из инструментов для ремонта останков сарая у нас были только молоток и гвозди. Соседи выразили сомнение в целесообразности реализации задумки отца Аленки.

Особенно неистовствовала женщина средних лет.

— Мне надоела любоваться вашими голыми сраками! — орала она.

— Но хоть, благодаря стенке, никак не разберу, чью это сраку я каждый раз конкретно наблюдаю, — призналась она.

— А теперь еще и ссать начнете прилюдно без всякой маскировки этого самого места у мужиков. Да что это такое делается? — возмущалась она. Она не верила в успех затеянного ремонта и не скрывала этого.

Прошло 20 минут времени, соседка устала орать и молча уставилась на нас. Отец Аленки решительно объявил о начале работ по ремонту сарая.

Теща отца Аленки, она же бабка, слушавшая с выражением одобрения на лице вопли соседки, после заявления зятя о начале работ по ремонту сарая, опять сменила выражение своего лица на презрительное.

Уже, не обращая внимания ни на кого, отец Аленки подобрал с земли четыре наполовину сгнившие доски, валявшиеся под крышей сарая. Он разбил всех ребят на три бригады по два человека в каждой и вручил по одной доске каждой бригаде, оставив себе с напарником одну доску.

— Слушай мою команду, — сказал он.

— Я с Витькой действую в самом тяжелом месте, где угол крыши дома не подперт ничем. Вы (обратился он к трем оставшимся бригадам) становитесь с противоположной от меня стороны и напротив меня по диагонали. По моей команде вы осторожно подносите концы досок к углам крыши, слегка приподнимаете ее за доски, и аккуратно противоположные свободные концы досок втыкаете в землю. Не резко, но достаточно сильно налегаете на доски, чтобы они как можно глубже погрузились в землю. После окончания этой несложной процедуры мы получим подпорки во всех углах сарая (так он величал жалкие останки сарая), — продолжил он свою мысль.

Какие были планы у отца Аленки по дальнейшему ремонту сарая я так и не узнал. После того, как мы отошли от вставленных подпорок, чтобы полюбоваться на проделанную работу, раздалось что-то наподобие жалобного стона и останки сарая со стенкой, крышей и подпорками рухнули к нашим ногам. Стоявшая и наблюдавшая за катастрофой останков сарая бабка плюнула и подытожила наши труды.

— В жопу тебе еще одну подпорку, — сказала она, обращаясь к зятю, четко выговаривая каждое слово. И она смачно опять сплюнула.

— И загнать тебе эту подпорку так, чтобы ты ходил с ней до конца жизни.-

И она поковыляла в дом. Зять не удостоил ее взглядом. А мы потихоньку, не предав прах сарая, как это положено, земле, и не глядя друг на друга, начали расходиться.

В споре по ремонту сарая победило предвидение женщины-соседки. Ибо с этого момента она начала лицезреть во всей красе и наготе обитателей дома, в котором жил Аленка. Более ей не приходилось, глядя на обнаженный зад, или еще больше фасад, справляющего нужду человека, гадать о принадлежности того или иного предмета конкретному хозяину.

10. Купание в жаркие летние дни

Был жаркий июльский день. Стояла нетерпимая духота. Состояние тела и души было таковым, что каждый вздох казался последним. Потом ручьями тек по телу. Помыться можно было только в тазике, предварительно нагрев в нем воду, чтобы при мытье теплой водой хоть как-то смыть пот, перемешавшийся с уличной пылью.

Я выглянул в окно, выходящее в соседний двор и увидел тяжелую картину. Посреди двора стоял Пашков в одних трусах и громко мычал. Дело в том, что еще год назад он работал на заводе мастером. Он был женат и имел трех дочерей, которых надо было кормить и одевать. Дочери подрастали и с каждым днем делать это становилось, особенно, если учесть неработающую жену, все труднее. Поискам путей решения задачи содержания семьи Пашков посвящал все свое свободное и несвободное время.

Как это часто бывает, неожиданно пришло решение, хотя и немного нестандартное. Имея в своем подчинении рабочих, работающих сдельно, он стал приписывать им выполненную работу несколько более большого объема, чем они выполняли в течение месяца. Рабочие стали зарабатывать больше, чем раньше. Но часть от более высокой зарплаты они отдавали Пашкову. Учитывая, что даже после выплаты определенной мзды Пашкову, величина зарплаты рабочих была заметно выше прежней, можно было предположить, что рабочие будут довольны вновь создавшимися обстоятельствами и изобретательностью мастера. Но в семье не без урода. Кто-то из рабочих заложил мастера.

Началось следствие. Рабочих вернули к старым временам более низкого заработка, а Пашкову, после бесед со следователями, начали сниться тяжелые сны. В один из дней, придя от следователя и понимая, что арест и тюрьма близки как никогда, Пашков с трудом уснул, а утром он не только не смог встать, но лишился дара речи. Тяжелый инсульт поразил его голову, отнял ногу и речь. Позднее ногу отпустило, но речь так и не восстановилась. В таком состоянии его уже не судили, а с работы уволили и передали на попечение семьи.

И вот теперь он стоял посреди стола и мычал. Вышла жена и начала избивать Пашкова, нанося удары куда попало по спине и плечам. Физически Пашков не мог защищаться. Он стоял и только сильнее обычного мычал. Устав бить Пашкова, жена взяла ведро с водой и окатила из него водой Пашкова. Затем она взяла второе ведро и повторила процедуру. После этого она опять принялась бить Пашкова. Но на этот раз она била слабее.

Закончив такой странный массаж, она вытерла Пашкова и, толкая его и одновременно придерживая за руки, завела его в дом. А я, потрясенный увиденной картиной, представил себе, как они в молодости ходили на свидания, возможно, объяснялись друг другу в любви. И вот финал этих чувств и совместного проживания. Ни одна из дочерей не остановила мать. Значит они разделяли ее чувства. Пытаясь создать подобия приличной жизни для дочерей и жены, глава семьи пошел на все, и получил вознаграждение в виде ежедневных унижений и избиений. С чего начал, а чем закончил.

Я отошел от окна и включил радио. Шла передача об улучшении быта и необыкновенном росте культуры у советского народа.

11. Наш сосед Федор Петрович

Наши дома, Федора Петровича и дом, в котором я жил, стояли рядом. Наши соседствующие дворы отделяла легкая разделительная перегородка, которая была выполнена из металлических железных пластинок, почти прозрачных из-за множества круглых отверстий в них. Отношения с Федором Петровичем сложились прекрасные. Федор Петрович в нашем дворе чувствовал себя как в своем. Он прекрасно знал, в каком месте находится любая вещь в каждом из четырех сараев, каждый из которых принадлежал разным семьям, проживавших в нашем доме.

Отношения всех жильцов нашего двора с Федором Петровичем сложились прекрасные из-за его почти мягкого характера. Три раза в день: утром, днем и вечером, Федор Петрович окидывал наш двор хозяйским взглядом, не произошли ли в нем какие-либо изменения. И, если кто-либо в течение дня привозил для своих нужд: глину, песок, уголь, краску для ремонта, строительные доски, рубероид и так далее, то Федор Петрович спешил снять с этих материалов пробы. Набрав два ведра угля, строительных досок, глины, или прихватив рулон рубероида, Федор Петрович направлялся с добычей к себе во двор, где высыпав или разместив принесенное, начинал наблюдать за нашим домом. Если не было никакой реакции на его работу, Федор Петрович направлялся за новой порцией добычи.

Но при этом следует отметить безукоризненную честность Федора Петровича. Если хозяин материала замечал работу Федора Петровича и сообщал ему, что материал он привез для своих нужд, Федор Петрович тут же прекращал переносить материал с нашего двора в свой. При этом он удивленно замечал хозяину материала, что взял немного материала для своих небольших нужд, так как считал, что материал бесхозный и никому не нужен. Если материал в течении дня не заносили в сарай, то ночью аккуратный Федор Петрович совершал еще несколько ходок. Но при этом брал не очень много, так как понимал, что хозяину материал тоже нужен.

Пил он мало, и, в основном, если угощали. Выпив, приходил в хорошее расположение духа. Иногда вспоминал немцев. Говорил, что при них был порядок. Мы были евреями, а немцы, надо понимать, научили Федора Петровича брать у евреев все, что ему хотелось. Таковы были порядок и нравы при немцах. И Федор Петрович совершенно здесь не виноват и не при чем. Ко многим своим соплеменникам относился недоброжелательно. Оккупация немцами города ничего им не дала и не приучила к порядку. Могли пропить последние деньги, а некоторые, выпив, завалиться и отдыхать культурно в траве или на помойке.

12. Степан

Когда я впервые увидел его, Степан уже был немолод, прошел войну рядовым. Его выцветшие глаза когда-то были серыми, а худое, почти высохшее, тело сливалось по цвету с высохшим из-за жаркого и сухого лета бурьяном, росшим в изобилии во дворе. Средней длины нос и полный безразличием ко всему окружающему взгляд дополняли общую картину. Он никогда не улыбался. Была середина июля — разгар лета, листья обвисли на деревьях, стояла удушающая жара.

Степан ремонтировал нам сарай. Возле Степана крутился студент Федька, снимавший угол у нашей соседки и что-то ему рассказывал, поглядывая на меня. Когда я подошел к ним, Федька куда-то сразу ушел. Степан, глядя вслед уходящему Федьке, укоризненно покачал головой, а затем, обращаясь ко мне, сказал:

— Ну Федька и антисемит! Затем он опять слегка покачал головой, и укоризненно добавил:

— Законченный антисемит!

Я не стал выяснять, чем Федька поразил Степана. Мне было неинтересно. Я спросил Степана, закончил ли он ремонт внутри сарая. Он ответил, что да, и я решил оценить качество ремонта и направился в сарай.

Когда я вышел из сарая, я с удивлением увидел, что Степан подошел к забору, отделявшего наш двор от двора Федора Петровича, и перебросил через забор один из рулонов рубероида, лежавший на траве и предназначенный для ремонта крыши нашего сарая. На мой вопрос, для чего он это сделал, Степан сказал, кивнув в сторону двора Федора Петровича:

— Они попросили.

— Они вчера пытались взять себе этот рулон, — повторяя стиль Степана, сказал я, и я объяснил им, что мне он самому нужен, и это мне не нравится.

— Я этого не знал, — сказал Степан. Не хотите как хотите. С этими словами он зашел во двор к Федору Петровичу, взял рулон с рубероидом и вернул его на прежнее место, дружески подмигнув мне. Я подошел ко двору Федора Петровича и увидел, что там лежало пять наших досок. Я указал на доски Степану.

— Нехай будут там, — сказал Степан, — на ремонт сарая хватит тех, что остались.

Я пошел в дом и стал из окна наблюдать за Степаном. Было около шести часов вечера и Степан стал собираться домой. Зашел в наш двор Федор Петрович. Под мышкой он нес недопитую бутылку водки и что-то завернутое в газету.

Он сел на скамейку во дворе и поманил пальцем Степана. Федор Петрович развернул газету, в которой оказались два стакана и два малосольных огурца. Степан присел рядом, разлил водку по стаканам. Они выпили, поморщились и закусили. Федор Петрович был рачительным хозяином и даром никому ничего не давал. — Значит, Степан заработал на поставках некоторых наших материалов в фонд Федора Петровича.

Федор Петрович сразу же ушел в дом. Я решил выйти из дома и подойти к Степану.

— Эх жизнь, — увидев меня, сказал Степан. — Бывало, на войне идешь в атаку и думаешь, что сейчас тебя укокошат, а славы никакой. Хорошо еще, если похоронят. Помню, наш взвод постоянно нес потери. Только его доукомплектуют после сражения, ан смотришь трети, а то и половины, и больше, уже нет. Так воюем мы, а хоть бы какую-то награду, медальку какую-то, или хоть бы кто плюнул в нашу сторону. И так это продолжалось, уже не помню как долго, как идет к нам почтальон, еврей, между прочим, и письма несет. А на груди у него два ордена болтаются. Обступила его братва и спрашивает, за что он получил ордена. А он и говорит:

— А кто вам виноват. Трясите своего командира, пусть он на вас представления пишет.

С той поры взяли мы в оборот наших командиров и стали их трясти. Пошли ордена и медали. И так пошли, что некоторые награды не помню за что. А еврея того убило во время артобстрела, — без всякой связи со сказанным, с некоторым удовлетворением закончил Степан. — Но кое-чему он успел нас научить.

11. Школа

Начальные классы (1–4)

Я переступил порог школы, в которой ученики заканчивали первые семь классов, а затем переходили в среднюю школу. Это было время, когда к власти в стране еще не пришел Л.И. Брежнев, при котором для получения свидетельства об окончании школы было достаточно только числится в ней, и когда после истечения положенных лет формального пребывания в школе, числящийся в ней учащийся получал о ее окончании необходимый документ.

Еще не наступили времена, когда такой недалекий и примитивный человек как Брежнев, с интеллектом и кругозором кухарки, стал во главе огромного государства (сбылась мечта вождя всего мирового пролетариата и прогрессивного человечества Ленина, предрекавшего, что придет время и каждая кухарка будет способна управлять государством).

Так как кухарка сможет управлять государством (аксиома Ленина), а образование для выполнения работы кухарки не нужно, то, следовательно, образования для занятия любой более низкой должности, чем глава государства, тем более не нужно (это уже строгое доказательство). Такие наступили времена.

Поэтому в добрежневские времена в школе ставили двойки нерадивым ученикам, и даже оставляли их на второй год. Успеваемость ученика в классе требовала от последнего определенных усилий. За полное незнание предмета по математике или по литературе оставляли на второй год, и некоторые ученики, полностью неспособные освоить математику, сидели в одном и том же классе по нескольку лет, едва переползая из класса в класс. В течении этих немалых лет неуспешной учебы они начинали бриться в шестом или седьмом классе, и, окончательно возмужав в седьмом классе, уходили учиться в фабрично-заводские училища. После окончания училищ, овладев рабочей профессией, они шли работать на заводы, в изобилии пребывавшие в моем городе на Донбассе.

Моим классным руководителем в первом классе и одновременно преподавателем всех предметов оказалась немолодая полная женщина с добрыми глазами. Звали ее Валентина Прокофьевна.

Она завела нас в класс, посадила за парты и сделала перекличку, запоминая каждого по фамилии. Где-то уже на третьем уроке она знала каждого из нас в лицо и по фамилии.

Некоторые из детей пытались резвиться, перебегали с места на место или, смеясь, громко выкрикивали что-то во время урока.

Она быстро пресекла всякие нарушения дисциплины. Сначала она подошла к одному из кричавших и профессионально, с размаху, ударила его правой рукой наотмашь по лицу. Как говорят боксеры, провела хук правой рукой, но не кулаком, а ладонью. Удар получился неплохой и ученик еле сдерживался, чтобы не заплакать.

После этого, не теряя времени, она поймала за ухо ученика, который нарушал дисциплину и был расположен близко от уже потерпевшего. Она нагнула его лицо к парте за ухо и несколько раз вытерла поверхность парты его лицом.

— Скотина, — сказала она ему, — попробуй еще раз сделать такое!

Воцарилась гробовая тишина, и дети сразу поняли, что цена в виде оплеух за каждый проступок достаточно высокая.

Она села на свое место, вытерла широким жестом ладони снизу вверх свой нос и, описав почти пол круга ладонью, вернула ладонь на место и успокоилась; глаза у нее стали опять добрыми.

— Говорила себе, что не буду расстраиваться сразу. А вот, поди ж ты, не выдержала, сказала она, обращаясь к притихшему классу.

Далее она попросила достать тетради, и мы начали в тетрадях для письма писать палочки и подобные премудрости, предшествующие написанию букв.

Не все получали оплеухи, но все старались сделать задание хорошо, ибо награда за некачественную работу быстро находила своего героя. Помню, уже во втором классе, были небольшие диктанты, а на следующий день начиналась разборка качества работ. Она открывала тетрадь и говорила ласково, обращаясь к жертве:

— Помазан, подойди ко мне.

— Не хочу, — говорил Помазан.

— Встань, скотина, когда с тобой разговаривают, — все еще ласково говорила она. И в качестве пряника добавляла:

— Бить не буду.

Помазан, как кролик, гипнотизируемый удавом, медленно шел к ее столу.

— Быстрее, — говорила она, внимательно следя, за приближающимся Помазанном.

— Ты посмотри, все еще добрым голосом говорила она, — что ты написал?

Помазан наклонялся, чтобы увидеть написанное. Это было его роковой ошибкой. Ибо, как только его голова приближалась к столу с тетрадью, Валентина Прокофьевна правой рукой хватала его за ухо и начинала лицом возить по тетради на столе, надо полагать для того, чтобы он хорошо запомнил исправленные ошибки. При этом она приговаривала:

— Ты посмотри скотина, что ты написал?

В какой-то момент она отпускала ухо несчастного Помазана, а другой свободной рукой давала ему звонкую затрещину. Помазан начинал тихо плакать, а вконец расстроенная Валентина Прокофьевна, как всегда приговаривала, словно оправдываясь перед собой:

— Говорила же, что бить не буду. Так ведь расстроил же скотина.

Она вставала и наотмашь давала с размаху Помазану оплеуху и отправляла его на место. В это время лицо ее выражало гнев, и она всей пятерней вытирала свой нос. После завершения процедуры наказания Помазана, Валентина Прокофьевна откладывала в сторону его тетрадь, и склонялась над следующей тетрадью.

— Волчков, — вызывала она, подойди ко мне.

Волчков не хотел идти.

— Иди, скотина, ко мне. Если встану — хуже будет, с добротой в голосе говорила Валентина Прокофьевна. Волчков не шел. Тогда Валентина Прокофьевна направлялась к нему.

Надо ли говорить, что к экзекуции Волчкова добавлялось несколько оплеух и подзатыльников, которые он дополнительно получал, пока шел, если так можно выразиться, к ее столу. Волчков начинал плакать еще только при приближении Валентины Прокофьевна и этим еще больше расстраивал и огорчал Валентину Прокофьевну, вынуждая давать ему дополнительные оплеухи как у парты, так и во время их следования вдвоем к столу Валентины Прокофьевны.

Разбор ошибок диктанта шел обычно целый урок по одной и той же схеме. Затрещин и подзатыльников не получали только те, кто хорошо справился с работой. Кто получал замечания за плохое поведение во время уроков, дополнительно, в виде наказания, после уроков направлялся в кладовку на перевоспитание. Обычно число учеников, направлявшихся для исправления в кладовку, составляло около половины класса. В это число, независимо от поведения, входили и те, кто плохо написал диктант или получили плохие оценки на уроках.

Награды за поведение тем ученикам, которые сделали какие-либо нарушения дисциплины при пребывании в кладовке, раздавались на следующий день в начале занятий. Получив с утра порцию оплеух и увесистых затрещин, нарушители дисциплины сидели притихшие, мужественно перенося боль после затрещин, оплеух и подзатыльников, которые, если давались ниже спины, назывались уже подсрачниками.

Если Валентина Прокофьевна приходила с утра в очень хорошем настроении, все знали, что сейчас будут поручения.

— Кто знает, где сегодня будут давать пшеничный хлеб, а не пеклеванный? — спрашивала она. На Донбассе в послевоенные годы люди голодали, и дешевых продуктов не хватало.

— В обкомовском магазине, говорил кто-то из учеников.

— Иди ко мне, — говорила Валентина Прокофьевна, и давала деньги говорившему.

— Кто знает, где сегодня будут продавать пирожки с мясом по сорок копеек? — спрашивала она и ссужала деньги, вызвавшемуся купить эти пирожки. Раздав поручения добровольцам, Валентина Прокофьевна принималась за урок.

Если Валентина Прокофьевна заболевала, то замещать ее не соглашалась ни одна учительница, ибо сдержать орду орущих и хулиганивших детей никто не мог. Другими учителями воздействие на учеников методами Валентины Прокофьевны не применялись и о методах обучения, которые применяла Валентина Прокофьевна, ходили легенды.

Валентина Прокофьевна ушла из школы неожиданно. Во время перемены она провела удар правой в челюсть ученику из чужого класса. Удар оказался, по физическому воздействию на неподготовленного к такому педагогическому приему ученика, очень сильным. Родители ученика не оценили педагогического мастерства Валентины Прокофьевны и написали жалобу. Чтобы замять скандал, Валентине Прокофьевне пришлось уйти на пенсию.

Когда я пришел в пятый класс, и у нас стали преподавать предметы различные учителя, я был наиболее успевающим учеником в классе. Сказалась привитая мне Валентиной Прокофьевной за годы обучения в начальных классах, тяга к знаниям. Начиная с пятого класса, метод раздачи оплеух и затрещин при обучении учеников, учителями тоже не использовался, и дисциплина на уроках в классе резко покатилась вниз.

Классы с 5 по 7

Он помнил свою первую семилетнюю школу. Двухэтажное небольшое здание с очень небольшой прихожей, в которой на столике стоял бак с питьевой водой и краником внизу. Металлическая кружка для питья была посажена за ручку на цепь, другой конец которой был закреплен на баке. Незамысловатая конструкция для приема воды, на таком языке выражалось такое действо в армии, позволяло сохранять работоспособность устройства в течение длительного времени, так как не позволяло похищать кружку.

Завхоз школы, заимствовавшая изобретение у других учреждений, наблюдала с любовью и гордостью за процессом питья. Раньше, до использования цепи, объясняла она, проходящим мимо питейного устройства учителям, срок службы кружки до ее похищения, составлял не более половины рабочего дня. А теперь случается и неделю простоит, а иногда и больше.

Из кружки пили воду всей толпой, часто даже не ополаскивая ее после питья кого — либо из учеников. Туалет во дворе школы на несколько дырок в полу для отправления естественных надобностей, грязный и засраный где попало, возникала боязнь вступить в дерьмо, едва вы переступали порог туалета.

И даже эти унылые картина беспросветной нищеты, не могла убить в нас чувство благодарности к вождю Сталину за то, что он создал для нас такое счастливое детство. Транспарант со словами: спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство, висел напротив бака с водой для питья.

География

Географию нам, с пятого по седьмой класс, вплоть до выпуска из семилетней школы, преподавала Вера Николаевна. Она всегда приходила в класс с указкой и не выпускала ее из рук в течение всего урока. Рассказывала она интересно, удачно шутила и в течении трех лет, на обращавшихся к ней учеников с каким-либо вопросом типа: «Вера Николаевна, а что мы будем изучать в следующем классе, если мы уже прошли всю географию», отвечала, что она уже 30 лет Вера Николаевна, а этот вопрос пусть спрашивающий задаст ей в следующем году в это же время.

За три года нашего обучения возраст ее не изменился ни на один год. Она одна, без мужа, воспитывала дочку. Иногда ее после уроков видели с учителем математики Адольфом Евсеевичем, который был женат и имел двух сыновей.

Тогда обычно на следующий день дети сообщали Вере Николаевне, что видели ее с Адольфом Евсеевичем, например, после уроков в парке, который находился недалеко от ее дома, где она жила. Она каждый раз покрывалась румянцем и говорила, что с ней был не только Адольф Евсеевич, была также еще и учительница русского языка Елена Васильевна. Но коварные дети продолжали настаивать, что видели Веру Николаевну только с Адольфом Евсеевичем, приводя Веру Николаевну в состояние еще большего смущения.

Если кто-либо из учеников начинал шалить на уроке, стараясь привлечь внимание к своим шалостям других учеников, то Вера Николаевна быстро подходила к шалунишке и шутливо, но довольно сильно била его указкой по руке или по плечу, вызывая одобрительный смех остальных учеников. Все смеялись, кроме ученика, получившего удар указкой, и поглаживавшего ушибленное место. Каждый шутник получал такой удар в качестве поощрения за проделку. Удар был достаточно сильный и болезненный. Поэтому с течением времени шутники практически исчезли. Правда иногда находились отчаянные, но и им пришлось со временем отступить и перестать шалить.

И только один ученик, кличка которого была Ткачик, внимательно, не спуская глаз наблюдал за Верой Николаевной, ища изъяны в ее поведении, которые можно было бы использовать для хорошей шутки. Наконец он заметил существенный недостаток Веры Николаевны: она курила на уроке и у нее всегда была одна и та же марка папирос «Казбек». В то время это были дорогие папиросы, которые упаковывались в картонную коробочку типа портсигара.

Обычно Вера Николаевна, объясняя новый материал, подходила к столу, на который она в начале урока клала открытую коробку папирос. Не отводя взгляда от класса (так всегда требовала обстановка в классе), она, не глядя на стол, брала папиросу из коробки и, поднеся зажженную спичку, закуривала.

Ткачик решил использовать процесс прикуривания папиросы для осуществления придуманной шутки. Принеся из дома в школу пустую коробку «Казбека», он сбегал в грязный школьный туалет, стоявший во дворе и не побрезговал наполнить коробку жидким дерьмом. После этого он вернулся в класс и во время урока географии заменил коробку «Казбек» с папиросами — коробкой с дерьмом, гостеприимно оставив верхнюю крышечку коробки открытой.

Объясняя новый материал, Вера Николаевна, как обычно, не сводя с класса бдительного взгляда, подошла к столу и наощуп, опустив руку в коробку, пыталась взять папиросу. Не нащупав папиросы, Вера Николаевна, не отводя взгляда от класса, принялась елозить пальцами внутри коробочки, пытаясь взять папиросу.

При этом она непроизвольно, своими попытками исследовать содержимое коробки, доставляла удовольствие всему классу.

Через некоторое время ее лицо начало выражать недоумение. Почувствовав какую-то жижу под пальцами, она оторвала руку от стола с коробочкой и поднесла ее к своим глазам. Она не поверила своим глазам увиденному. Но запах, исходящий от пальцев ее руки, быстро подтвердил ее худшие подозрения по вопросу содержимого коробки.

Придя в волнение, и уже не владея собой, она с силой ударила указкой по столу, и задала риторический вопрос, кто это сделал? Этим вопросом она только доставила, удовольствие другим ученикам, не участвовавшим в проделке и, предвкушавших удовольствие от процедуры выяснения автора проделки.

Сразу же был вызван директор, который, не долго думая, взял одного из постоянных многолетних старожилов пятого класса — неоднократного второгодника Васю и увел его в свой кабинет. В кабинете директор оказал силовое давление на многолетнего обитателя пятого класса, утверждая, что кроме него это некому было сделать, добавив при этом, что, если он не сознается, он исключит его из школы.

Бедный Вася был вынужден выдать автора эксперимента с коробкой «Казбека» Ткачика, который был исключен на месяц из школы.

Но состоявшийся воспитательный момент принес пользу не Ткачику, а Вере Николаевне, так как с этого дня она полностью прекратила курение в классе.

Украинский язык

Этот предмет с самого начала у учеников считался второстепенным. Те из учеников, которые не хотели учить украинский язык, а они составляли подавляющее большинство учеников в классе, утверждали, что украинский язык является испорченным русским. Изучать одновременно и русский и украинский языки — это, в конечном счете, не знать толком ни одного из них.

— Зачем учить украинский язык, когда на русском можно говорить везде, а на украинском языке почти нигде? — спрашивали ученики.

Из-за близости русского и украинского языков, некоторые ученики говорили, что они путают правила грамматики и пишут малограмотно на обоих языках одновременно. Их родители старались под разными предлогами освободить своих детей от изучения украинского языка. Так или иначе, но при таком отношении к предмету со стороны учеников и родителей, проводить уроки украинского языка для учителей была настоящей каторгой.

Екатерина Сергеевна, учитель украинского языка, в этом отношении не была исключением. Добрейшей души человек, она пыталась криком поддерживать дисциплину. Но дети сразу отличают настоящую твердую руку учителя от слабой.

В послевоенные годы ученики часто использовали железные ручки при письме. Они представляли собой полый железный цилиндр небольшого диаметра, в который с двух сторон вставлялись небольшие цилиндрики со вставленным в них пером и карандашом. Если ручку не использовали для письма, то цилиндрики вставляли в общий цилиндр пером и карандашом внутрь, предохраняя их от повреждений. При использовании ручки для письма, один из цилиндриков вставляли в цилиндр пером наружу и писали им, макая его в чернильницу с чернилами. В другой цилиндрик с противоположной стороны можно было вставить небольшой карандаш.

Но, если из общего цилиндра вытащить оба цилиндрика, то оставшийся в ваших руках полый цилиндр превращается в грозное оружие. Например, пережевав клочок бумаги, вы подносите цилиндр ко рту и резким выдохом жеванной бумаги, используя полый цилиндр как дуло маленькой пушки, вы можете стрелять жеванными кусками бумаги в других учеников, или, что еще более забавно, в учителя.

В последнем, наиболее интересном, случая, бумагу перед выстрелом тщательно пережевывают, смачивая обильно слюной. После небольшой тренировке в перестрелках с учениками вы начинаете с удовлетворением замечать, что стали метким стрелком, и с этой минуты начинаете искать более солидную цель — учителя.

Это делается далеко не всегда, а только в тех случаях, когда выбранный для этих целей учитель, не представляет большой опасности для вас, обладает плохой реакцией и не в состоянии засечь снайпера.

При попытке учителя поставить в журнал оценку ответившему ученику, или вызвать ученика отвечать к доске, он на какое-то мгновение опускает взгляд на открытый журнал, лежащий на столе с фамилиями учеников класса, и при этом, на небольшой промежуток времени, теряет из поля зрения класс и становится целью для настоящего снайпера.

Этого мгновения дожидается целый отряд снайперов, который выпускает залп по склонившемуся над журналом (или дневником ученика) учителя. Большинство шариков, смоченных обильной слюной снайперов попадает в цель: обычно это лоб учителя и его очки.

На украинском языке шли целые баталии между учениками. И, если кто-либо не участвовал в сражениях, то это в большинстве случаев означало, что ученик под партой держит заряженную пушку и ждет, когда учитель, потеряв бдительность, склонится над журналом или дневником. Опасно также было забирать дневники у нарушающих дисциплину, для того, чтобы после окончания уроков описать родителям успехи в учебе их сына. Ибо, записывая и обдумывая содержание жалобы в дневник ученика, вы рискуете попасть просто под оплевывание вашей спины учениками, стоящими после уроков за вашей спиной.

Необходимость работать, чтобы хоть как-то прокормиться, заставляло Екатерину Сергеевну ежедневно подвергаться всевозможным пыткам со стороны своих неблагодарных учеников. Но у нее не было выхода.

Я пытался сквозь гул и выкрики учеников расслышать хоть что-то, о чем говорила на уроке Екатерина Сергеевна. Но невозможность, даже при желании, услышать, что говорит учитель, заставило меня придумывать для себя какое-нибудь постороннее занятие или отдыхать, наблюдая за действиями неутомимых стрелков. Дать урок по предмету это труд. Согласно Марксу труд — это целесообразная деятельность человека… Мне трудно и сейчас определить эту целесообразность при проведении уроков по украинскому языку Екатериной Сергеевной.

Но определенные навыки, полученные мною на уроках украинского языка, все же пригодились мне гораздо позднее, но в неожиданной для меня области.

Я заметил, что Екатерина Сергеевна, пытаясь выйти из-под обстрела, меняла свою траекторию движения в классе. Но при этом она совершала одну и ту же ошибку. Эти траектории повторялись, и наблюдательный стрелок почти всегда мог предвидеть, куда направится в очередной раз Екатерина Сергеевна. Это облегчало задачу наведения цилиндра ручки, используемой как ствол в заранее в предполагаемое место перемещения учителя.

Я использовал эти наблюдения в более позднем возрасте, когда мне пришлось из пушки стрелять по движущимся макетам танков. Я первый из студентов догадался, учитывая, что танки каждый раз двигались по одной и той же траектории, как добиться попадания по танкам в 100 %. И помогли мне в искусстве точной стрельбы по мишеням, как ни странно, уроки украинского языка.

Приобретение дополнительных знаний на уроках по различным предметам

Я начну с некоторых советов учителям, хотя и не уверен, что они не устарели. И все же, руководствуясь только хорошими чувствами и доброжелательностью к учителям, рискну им дать советы, может быть, они им пригодятся:

— Будьте внимательны ко всему необычному при проведении урока в классе.

В мои времена у учеников почти не было возможности ознакомиться, как говорят вживую, о некоторых отличиях интимных мест у женского тела от мужского. Даже в старших классах учебник анатомии стыдливо опускал все, что относилось к этому вопросу, и я выучивший этот учебник и сдавший этот предмет на отлично, долгое время был убежден, что этих отличий нет. И это, несмотря на то, что сама жизнь пыталась убедить меня в обратном, подвергая сомнению правильность моих выводов. Но я верил больше учебнику, чем своим глазам.

Сейчас наступили времена, когда дети в детском саду знают про ЭТО (такое название получила эта тема на российском телевидении) больше, чем некоторые их предки в зрелом возрасте.

Великая передача про ЭТО дала не очень просвещенным народным массам и некоторой молодежи описание различных случаев и практических советов в интимных областях, безусловно способствуя росту интеллекта большого числа телезрителей. Я думаю, что время, затраченное народными массами на просмотры этих высокоинтеллектуальных передач, без сомнения окупится.

Сейчас уже иные времена: прогресс во всех областях науки потрясающий, и он коснулся всего, включая быт и раннее познание таинств любви. На уроках учителям зрелого возраста в израильской школе ученицы задают вопросы, на которые учителя из-за пробелов в их образовании в школьные годы, просто не способны были дать грамотный ответ.

Простейший вопрос учительнице, заданный ученицей:

— Какими средствами учительница пользуется для предохранения от беременности во время полового акта с партнером, и как часто она меняет этих самых партнеров, вызвало у учительницы сначала состояние паралича, сменившимся, как и у Гаргантюа при разговоре с Пантагрюэлем на тему о подтирках, восторгом от необыкновенного интеллекта, развитости и культуры ученицы.

Но в мое время ученики 5–7 классов должны были использовать только рутинные технические приспособления, чтобы пополнять свои примитивные представления об ЭТОМ. В качестве начального прибора для приобретения начальных знаний про ЭТО использовался ботинок (или любая другая обувь, в зависимости от погоды, времени года и материального состояния родителей), на носке которого устанавливалось небольшое зеркальце. Когда учительница усаживалась за стол нога с зеркальцем устанавливалась против ее ног, демонстрируя ученикам, следящих за экспериментатором, ее белье или, если это было лето, более интимные подробности. Смотреть удобнее всего было с первой или второй парт. Ученики, сидящие на последних партах, менялись временно местами с учениками, сидящими на партах более близких к учительскому столу.

Состояние белья и других интимных подробностей не всегда, к великому огорчению малолетних исследователей, были в маленькое зеркальце четкими, но приходилось довольствоваться тем, что есть, не перебирая, как говорят, харчами, то есть объектом для исследований.

Возможность раскрыть более ясно изучаемый объект, достигалась за счет знаний в других областях, и прежде всего в области химии. В экстремальных случаях химия позволяла совершить скачок в этой области, а может быть и переворот.

Использования достижения науки с ее переднего края часто были сопряжены с риском (для молодого ученого, ставящего эксперимент) быть исключенным из школы. Но чего не сделаешь во имя познания истины. Наука знает много таких примеров самопожертвования.

Как это часто бывает с революционными технологиями, значение такого эксперимента оценивается позднее.

Однажды перед уроком русского языка небольшая группа учеников собралась возле одного паренька, которого звали Васильком. Он показывал им какую-то жидкость в бутылке. Через некоторое время он вылил содержимое бутылки на стул. Зазвеневший звонок заставил всех учеников занять свои места за партами, и они, затаив дыхание, устремили взгляды на учительский стул.

Зашла учительница Вера Евгеньевна и, после короткого приветствия, села за стол, задала вопрос и вызвала ученика отвечать к доске. Урок шел своим чередом, ученики что-то отвечали, получали оценки и садились на свое место. Необычная тишина, которая стояла в классе, не насторожила учительницу. Закончив опрос учеников, Вера Евгеньевна встала и начала объяснять новый материал.

Класс издал приглушенный вздох, который не насторожил учительницу, а наоборот вдохновил: никогда еще этот класс не слушал ее так внимательно и не вел себя так тихо. Более того, тематика материала его так заинтересовала, что все ученики, включая отпетых сорванцов, не спускал с нее глаз. Никогда она не испытывала такого вдохновения. Все-таки ей попались такие замечательные дети.

— К ним нужно только подобрать ключик, заинтересовать их, и все будет хорошо, — думала Вера Евгеньевна. — Нужно только больше времени тратить на подготовку к урокам. Можно и нужно пробудить у всех детей тягу к знаниям.

Она порхала по классу как птица, вырвавшаяся на свободу: легко и непринужденно, увлекая учеников поэтическим образом Татьяны из «Евгения Онегина», преисполненная необыкновенной любви к Пушкину, впервые подарившему ей счастье увлечь весь класс этим чудом в поэзии. Нет, что бы там не говорили, но перед гениальным Пушкиным никто не устоит. А класс такой обычно шумный, сидит тихо и глаз с нее не спускает. Она и подозревать не могла, что в природе существует такая сила как Пушкин, полностью подчинивший к себе внимание класса.

Причина, как, к сожалению и прискорбию, она позднее должна была уже с горечью признать, оказалась иная, хотя и не менее возвышенная. Ибо почти по форме сидения стула, на платье и белье учительницы зияла огромная дыра, открывая во всей красе ее ягодицы. Химический реактив (это выглядело не менее ошеломляющим открытием!) без всякого шума обнажил прекрасные ягодицы учительницы, приковав к ним все внимание класса.

Зазвенел звонок. Учительница оглядела влюбленными глазами класс. Спросила, есть ли у кого-нибудь вопросы. Вопросов не было, и она, простившись с классом, вышла потрясенная в коридор, переполненный, высыпавшими со всех классов на перемену, учениками, и пошла в учительскую, впервые за годы работы в школе удовлетворенная и счастливая.

В учительской она заметила направившуюся к ней группу женщин, успела перехватить похотливый взгляд учителя по географии, вяло пристававшего к ней всегда со своими идиотскими ухаживаниями, и которого она про себя прозвала Хведькой за его деревенский нрав.

Женщины сообщили ей о некоторых изменениях в ее наряде. Ее охватил стыд, злость на класс за хамство, проявленное по отношению к ней. Ею овладело какое-то чувство безнадежности: вот так они ее отблагодарили за ее попытки привить настоящую любовь и понимание к поэзии Пушкина.

— Хамы, — думала она, — неисправимые хамы.

В течение нескольких дней она была переведена в другую школу, где первое время женский коллектив приставал к ней с одним и тем же вопросом: неужели она не чувствовала хоть какой-нибудь холодок в области ягодиц, прогуливаясь в классе во время подачи материала, а затем по коридору в школе.

— Нет, — стандартно и с тоской говорила Вера Евгеньевна, — ничего не чувствовала. Попробуйте сами и убедитесь.

Этот пример говорит о необыкновенной изобретательности учеников, вынужденных растрачивать свою энергию на пустые забавы, из-за неумения учителя увлечь их своим предметом.

С другой стороны этот пример показывает, до чего могут додуматься ученики, пытаясь экспериментальным путем докопаться собственными силами для пополнения знаний про ЭТО.

Другой наиболее частой забавой, применявшейся на разных уроках — это заталкивание жеванной или мокрой бумаги между цоколем лампы и контактом в патроне, в который затем вкручивалась лампа.

На перемене между уроками, во вторую смену в школе, ученики выключали свет, выкручивали лампочки, наполняли патрон мокрой бумагой и вкручивали лампочки на место. Свет включали в классе после звонка на урок, при приближении учителя. Учитель входил в присмиревший класс и начинался урок.

Наивысший эффект в описываемом опыте, демонстрировавшим наглядно учащимся и учителю плохую электропроводность бумаги, высохшей от прохождения тока через нее, достигался тогда, когда все это делалось одновременно во всех классах школы. Лампочки перед началом уроков горели, но, через несколько минут, бумага из-за проходящего через нее тока высыхала, и школа погружалась в темноту, а окрестность оглашалась ревом глоток огромного числа учеников.

Так некоторые законы физики начинали познаваться стихийно на других уроках, не связанных напрямую с изучением природы электричества

Уроки математики

В класс вошел сравнительно невысокого роста учитель и представился:

— Меня зовут Адольф Евсеевич.

Уроки по математике Адольф Евсеевич давал мастерски. Только ленивый и глупый не усваивал материал.

Мы узнали, что Адольф Евсеевич прошел всю войну с немцами и имел воинское звание майор.

Адольф Евсеевич внимательно осмотрел класс, сделал перекличку и сказал, что у него жим кисти составляет 40 килограмм. Много это или мало мы еще не знали, но решили, что раз он обращает наше внимание на такой факт, значит много.

Шутя, он сделал «масло» одному из пытавшихся нарушить дисциплину учеников, так тогда называли прием, когда, прикладывая к голове плотно пальцы, делают ими вращательное движение. Если пальцы и кисть руки сильные, то возникает весьма неприятное ощущение в голове.

Ученик, которому Адольф Евсеевич сделал «масло» сидел, то ли улыбаясь, то ли кривясь от «приятного ощущения». Многие из учеников, любившие выбросить какую-либо шутку во время урока, сразу же решили пока воздержаться и не делать опрометчивых поступков.

Адольф Евсеевич, чтобы закрепить знания учеников об ощущениях, вызываемых «маслом», сделал эту прививку еще нескольким ученикам, и дисциплина сразу наладилась.

Какой-то учащийся фабрично-заводского училища (наш класс находился на первом этаже и его окна выходили на прохожую часть улицы), заглянув в окно нашего класса, вдруг закричал истошным голосом:

— Адольф — жид! Га, га, га!

Адольф Евсеевич вдруг резко вскочил и выбежал из класса. Реакции и быстроте движений Адольфа Евсеевича могли позавидовать многие профессиональные бегуны. Через некоторое время он вернулся с шапкой учащегося училища в руке. В окне класса опять торчало лицо оскорбителя, который, уже хныча, просил Адольфа Евсеевича вернуть ему шапку.

Дисциплина в классе на уроках у Адольфа Евсеевича была отменная. Он был строг к ученикам, прекрасно объяснял новый материал. Я никогда не слышал, чтобы его за глаза называли жидом даже стойкие, несмотря на юный возраст, антисемиты, всосавшие и усвоившие на всю жизнь с молоком матери этот витамин.

А я всегда недоумевал, и до сих пор не понимаю, почему Адольф Евсеевич не сменил свое имя. Прошел с этим именем всю войну. Мне всегда казалось, что носить имя Гитлера, оскорбительно для любого человека: даже для кретина, дегенерата, садиста или преступника, а тем более для учителя-еврея.