Те, что живут рядом. Детективная повесть

Александр Скрягин

Кто взорвал установку на нефтезаводе? Что забыл в Сибири арабский принц с неестественно желтыми глазами? И при чем здесь Мафусаил?История дышит в такт вопросам и вскрывает новые загадки в событиях прошлого. Связываются в клубок судьбы наследников времен, которых не было – тех, кто живут рядом.

7. Странное предложение старого пирата

У неба были окна.

Полковник стоял и смотрел на четыре горящих в ночи окна.

И представлял, как среди китайских ширм, свисающих с потолка штор и полок с цветами, движется стройная беловолосая женщина в китайском халате, то растворяясь в воздухе, то возникая ниоткуда. Мелькает она в разных концах гигантской комнаты, летит по своему странному жилищу-лабиринту, пытаясь убежать от самой себя.

Он вздохнул и медленно зашагал в сторону невидимого в ночи элеватора. К Мафусаилу.

Ночь была теплой, как это почти всегда бывает в Сибири в августе месяце. Из-под чернеющих в темноте кустов сибирской акации веяло сыростью и грибами. Обдавая хмельным запахом свежей выпечки, по-медвежьи переваливаясь с боку на бок, мимо него медленно проезжали развозящие хлеб грузовые «газели».

Со стороны железнодорожной станции доносились гудки электровозов, стук катящихся по рельсам вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Женский голос что-то по-учительски строго приказывал, а мужской суровым тоном покорно соглашался.

Когда-то, почти тридцать лет назад, Вова Подолякин сказал, что было бы неплохо вскрыть какой-нибудь товарный вагон, стоящий на станционных путях. Несмотря на некоторые нравственные сомнения, посеянные воспитанием, и страх быть пойманными, они с Мафусаилом не долго сопротивлялись уговорам.

Видимо, решающую роль сыграли показанные Вовой джинсы, которые он якобы стащил из собственноручно вскрытого им контейнера.

Такой же теплой августовской ночью они выбрались из кустов и проникли в лабиринт, состоящий из бесчисленных заполняющих станцию товарных эшелонов. Долго бродили вдоль бесконечно тянущихся в обе стороны вагонов. С замиранием сердца, — вдруг сейчас поезд тронется! — пролезали под вагонами рядом с грозными дисками колес, поблескивающими отполированными о рельсы рабочими поверхностями. Наконец, Вова нашел нужный вагон. Взятыми с собой садовыми ножницами они перекусили проволоку, на которой висела свинцовая пломба, и, навалясь все втроем, сдвинули с места тяжелую дверь.

Вагон был доверху забит картонными ящиками с неразличимыми в темноте надписями.

Ящики стояли друг на друге так плотно, что, несмотря на все старания, им никак не удавалось извлечь их из доходящей до потолка сплошной картонной стены.

Тогда они садовыми ножницами и финкой Вовы Подолякина разрезали боковую сторону одного из нижних ящиков. Мафа пошарил рукой и с трудом вытащил оттуда круглую железную банку. Это оказался индийский растворимый кофе.

И в этот момент совсем рядом они услышали топот и крик «Стой!»

От неожиданности у них отнялись конечности и отключилась центральная нервная система.

«Делаем ноги!» — первым очнулся от паралича Вова и бросился под вскрытый ими вагон. Они с Браткрайсом ринулись вслед за ним в спасительную тьму.

«Стой! Не уйдешь! Стой! Стрелять буду!» — дико кричали за спиной.

Они ныряли под один вагон за другим. Когда казалось, что все, они оторвались от погони, за соседним вагоном, разрывая их сердца, раздалось: «Попались, голубчики, а ну, стой! Руки в гору!»

Они рванули вдоль эшелона в сторону элеватора со скоростью африканских гепардов. Потом снова ныряли и ныряли под вагоны, горячо желая раствориться в чернильном воздухе августовской ночи.

Остановились в лесополосе далеко за станцией. Погоня все-таки отстала.

Сердца вырывались из груди. Воздух не поступал в легкие, а ноги дрожали так, что было непонятно, а смогут ли они теперь вообще ходить.

В те минуты Полковник решил жить так, что бы никогда не приходилось убегать, Мафа — тренироваться в беге для выработки выносливости, а Вова Подолякин посчитал, что ничего особенного не случилось.

Растворимый кофе с тех пор казался Полковнику от-вратительным. Не только из-за своего вкуса и аромата.

Все это случилось невероятно давно. Во времена, которых, возможно, и не было. По общепринятому же календарю, около тридцати лет назад.

…Полковник шел, не торопясь. Он вдыхал теплый, полный растительных запахов ночной воздух и размышлял.

И было над чем. С самого утра день складывался как-то не так. Полковник любил бриться. Каждое утро он с удовольствием срезал хорошей бритвой отросшую за ночь щетину, которая мягко похрустывала под тонким двойным лезвием «Жилета». Затем смазывал сизые щеки лосьоном. Он предпочитал американский «Меннон» или польский «Барс». В этот день, рассматривая в зеркале свое чисто выбритое лицо, он почувствовал нечто странное. Будто из серебристой зеркальной глубины на него смотрел кто-то еще.

Нечто подобное уже бывало в его жизни.

И всегда это было предчувствием опасности.

Так случилось однажды в ближневосточной Хадейде, когда он без особых, внятно объяснимых причин не пошел на встречу с местным агентом. Просто не смог заставит себя выйти из отеля, взять такси и поехать в старый город.

И, как потом оказалось, был совершенно прав.

Агент оказался изменником, а в месте встрече у малой городской мечети его ждали контрразведчики.

Это ощущение наблюдающего за ним взгляда он испытывал всего несколько раз в жизни, и каждый раз оно спасало его от серьезных неприятностей, а, возможно, и потери самой жизни. Это ощущение, казалось, имело даже запах.

Медицинский запах разведенной марганцовки.

Он весь день то и дело прислушивался к себе, втягивал носом воздух и ему мерещился в разных углах этот едва заметный тревожный запах.

Чтобы сбросить напряжение, он решил искупаться.

Прямо в черте города за рекой бил источник теплой минеральной воды. Он находился в густом природном парке на берегу реки. В его зеленой толще прятался реабилитационный корпус областной больницы. Здесь элитные пациенты проходили курс восстановительной терапии или, взяв у своего лечащего врача направление, просто прятались от надоевшей работы или неожиданных проверок.

У источника образовалось небольшое озерко с целебной водой. Вокруг него разрослись ивы. Их тяжелые ветви опускались к стеклянной поверхности, образуя вокруг воды непроницаемую зеленую стену.

В этом озерке и решил искупаться Полковник в обеденный перерыв, надеясь сбить непонятный внутренний дискомфорт.

Он подхватил первую попавшуюся оперативную машину, перескочил на ней через мост и дальше пошел через парк пешком.

Под деревьями стоял такой плотный аромат трав и листьев, находящихся в зените своей маленькой жизни, что у него даже сильнее застучало сердце, легкие расправились и начали втягивать в себя целебный бальзамический воздух.

Погрузившись в зеленое неподвижное озерцо, он заскользил в воде, выставив над поверхностью, словно крокодил, одни глаза. Расталкивая лицом сверкающую поверхностную пленку, разделяющую собой две вселенных — воздушную и подводную, он сам казался себе довольной жизнью рептилией.

После купания тревога испарилась, как капли воды на августовском солнце. Он заключил, что сигнал тревоги был ложным. Он, видимо, просто плохо выспался.

…Дорога от дома Искры до элеватора была не слишком длинной, и вскоре он уже стоял перед дверью, ведущей в конторку склада. В гнездо Мафусаила.

У старого разбойника как всегда был праздник.

Каким-то образом ему удалось уговорить женщин-пекарей засунуть в малую хлебопекарную печь противень с мясными котлетами. В пропитанной запахом печеного хлеба камере, они получались невероятно сочными и вкусными. Только использовать производственные мощности пекарни в этих целях, начальством было строго-настрого запрещено. Но старому мошеннику как-то удалось толкнуть персонал на грубое нарушение приказа.

Откуда-то оказалась в его распоряжении и большая оплетеная лозой трехлитровая бутыль с красным вином. Рядом горбились коричневыми спинками два еще горячих батона. Над одним из них пират занес огромный, как гусарский палаш, острооточенный нож-хлеборез. Остальная компания пока отсутствовала, но, судя по расставленным четырем стаканам, ожидалась с минуты на минуту.

— О, вот уж кого не ждал! — вытаращил свои военно-морские глаза Мафусаил, застыв с поднятым хлеборезом, как пораженный внезапным параличом палач. — Садись, Лева. Выпей. Закуси. У меня сегодня та-акие котлетки. А вино?! Настоящее Киндзмараули из Грузии, не вру.

— А я думал из Саудовской Аравии. Принц Абдаллах как раз и подрядился тебе посылочки возить. Видимо, от тамошних рецидивистов.

— Да, ты что, Лева-а! — еще больше выпучил глаза ветеран исправительных учреждений. — Там вообще алкоголь запрещен! Не дай бог, поймают!… Накинут, как за побег! Нет, это не он, не-ет…

— Так, значит, это не Абдаллах тебе посылочку передал, а ты ему, да?

— Я? Да ты что, Лева! Я и не знаю никакого принца. Ну, сам подумай, откуда я бы его знал, а? Кто он и кто я!

— Вот я и думаю, откуда? И что ты у него каждое утро делаешь, а?

— Я?! — возмущенно вздернул седенькие бровки пират.

— Нет, губернатор области. Ты, конечно! Рассказывай, старый интриган!

Мафусаил изобразил бровями нечто вроде: ну, если так все оборачивается, то пусть.

— Вот ты сердишься Лева, а я ведь это ради тебя к арабам ходил. О тебе думал… — медленно начал Мафусаил.

— Конечно, о ком же еще ты мог думать! — сказал Полковник и положил на овальный ломоть хлеба толстую, как куропатка, коричневую котлету.

— Ты зря так, Лева, зря. — засеменил словами пират. — Им нужен консультант по вопросам безопасности. И я предложил твою кандидатуру… Прекрасно оплачивается! Я уверен, ты согласишься…

— А мне нельзя. Я государственный служащий. — сказал Полковник и, широко, насколько возможно, раскрыв рот, откусил приготовленный бутерброд.

— Да, ну, никто и не узнает. Так, один-два раза встретишься, поговоришь и все. Я ж не призываю тебя, государственные тайны выдавать! Да, ты никаких таких уж, особых тайн и не знаешь… Проконсультируешь, кого им у нас стоит опасаться из уголовного мира, если они решат здесь свое дело разворачивать, и все… Чего ж здесь плохого?.. Это даже твой профессиональный долг, если хочешь знать.

— Ты мне про мой профессиональный долг не пой. — налил себе в вина Полковник. — Откуда ты эту компанию знаешь, а?

— Ну, случайно. Честное слово, случайно. Клянусь мамой! — прижал коричневые обезьяньи ручки к груди Мафусаил. — С одним арабом в Москве в прошлом году познакомился, а он из авторитетных оказался… Ну, вот, когда они к нам прилетели, меня нашли, да я и не скрывался. Зачем мне скрываться?

Мафусаил замолчал и искоса посмотрел на Полковника, как он относится к его искусству рассказчика? Полковник с выражением глубокого недоверия неторопливо жевал бутерброд. Старый пират набрал воздуху и с новыми силами, бросился в бой.

— Я тому корешу сам адрес давал. Вот они меня так быстро и нашли. Проконсультироваться им нужно было, что, да, как… Не опасно ли дело в городе начинать? Они ж там все русской мафией запуганы. Думают, здесь прямо на улицах из людей мумии делают… Вот они и решили со мной посоветоваться… Я все же в этом деле не последний человек… Специалист. Ты ж не будешь с этим спорить, да, Лева?

— Не буду. — кивнул головой Полковник. Не верил он другу детства Мафе во всей этой истории ни на мизинец. Несмотря на весь его ораторский пыл.

Когда-то в юности Мафусаил побеждал на всех районных математических олимпиадах.

Один раз победил на городской. Его направляли учиться в Новосибирский Академгородок, в знаменитую физико-математическую школу. И, если бы он не подрался с такими же абитуриентами, возможно, его судьба сложилась бы совсем по-другому. Но, как инициатора драки, его не допустили к собеседованию, и он вернулся в родной город.

«Причем тут эти арабы? Неужели прошлые дела? Не должно бы… Столько времени прошло… Да и никаких особых хвостов за мной и не осталось… Но что-то же за этим стоит? Не консультации же, в самом деле?… Или, действительно, консультации и все?»

— Вот ты котлетку томатным соусом полей. Вкуснее будет! — радушничал Мафа и подливал ему в стакан пахнущее курортными романами, отжатое из кахетинского винограда красное вино.

— А горчица есть? — не поддавался опытному подлизе Полковник.

— Ну, а как же! — вскричал Мафа.

Из настенного ящика была извлечена баночка горчицы и с торжествующим видом водружена на стол перед Полковником.

— Для тебя, Лева, у меня всегда все есть! Для тебя мне ничего не жалко. — с честным видом девушки, заманивающей молодого человека в ЗАГС произнес Мафусаил.

— Правды только жалко. Ты вообще последнее время почему-то морочишь мне голову. — сурово сказал Полковник другу детства. И начал сосредоточенно покрывать очередную котлетную толстушку ядреной русской горчицей.

— Лева, когда я тебя морочил? Когда я от тебя что-то скрывал? Когда я тебя обманывал? — запричитал гражданин Браткрайс.

Полковник молчал и внимательно рассматривал друга детства. Но поймать взгляд Мафусаила ему не удалось. Он неудержимо съезжал в сторону, чего вообще-то Мафе было несвойственно.

Хотя, Полковник помнил случай, когда Мафусаил вот так же стыдливо уводил глаза в сторону.

Где-то, классе в восьмом, они оба ходили в районный Дом пионеров и школьников.

Он помещался в старом двухэтажном здании, принадлежавшем до революции владельцу крупяной мельницы купцу Колокольникову. Первый и полуподвальный этаж у него были выложены из кирпича, а второй был деревянным, из толстых лиственничных бревен. На второй этаж вела необычная для Сибири наружная в два пролета лестница с узорчатыми коваными перилами.

Они с Мафой были ребятами активными. Оба играли в районной юношеской футбольной команде.

В Дом пионеров они тоже ходили. Полковник в студию изобразительного искусства, а Мафа в авиамодельный кружок.

В цокольном этаже Дома пионеров помещался тир. Стреляли там только из пневматических винтовок, но и это делало его местом, намазанным медом для всех поселковых мальчишек. Каждый из них мечтал взять в руки «воздушку». Переломить ствол, как делают взрослые мужики у своих охотничьих двустволок. Закрыть затвор, и, прижав приклад к плечу, прицелиться.

Сами пневматические винтовки хранились в специальной комнате на первом этаже в железном ящике, на котором висел большой амбарный замок.

Изостудия помещалась на втором этаже. Ее окна как раз выходили на площадку наружной лестницы.

Однажды Лева дежурил по изостудии.

Было уже темно, все начинающие живописцы и графики разошлись. Распрощался, натянув плоский, как блин, берет, и преподаватель изобразительного искусства старый художник Федор Герасимович Маковский. По совместительству он являлся и директором Дома пионеров. Остальные кружки кончали заниматься еще раньше. Кроме вахтерши бабы Зины, сидевший у входа на первом этаже, в здании никого не оставалось.

Дежурному нужно было подмести пол, собрать испорченные бумажные листы, составить в угол планшеты. Он только начал уборку, когда увидел в окне расплющенный о стекло Мафин нос. Он распахнул закрытую изнутри на задвижку дверь и впустил его в комнату.

Конец ознакомительного фрагмента.