Потомок Одина

Сири Петтерсен, 2013

Человечество – это миф… Представь, что ты отличаешься от остальных. И у тебя отсутствует нечто, доказывающее принадлежность к этому миру. Нечто столь важное, что без этого ты – пустое место. Зараза. Мифическое существо. Человек. Хирка узнает, что она – человек, дитя Одина, бесхвостое создание из иного мира. Таких, как она, в магическом мире Имланда считают гнилью, презирают и боятся. Она отнюдь не избранная и не имеет особых сил, а наоборот – лишена тех магических талантов, которыми владеют все окружающие. На девушку, которая сама не понимает, кто же она такая, начинается охота – кто-то хочет убить Хирку, чтобы сохранить в тайне правду о ней. Но человек – отнюдь не худшее, что могло пройти через врата между мирами.

Слепа к земле

Она слепа к земле!

Ример прыгнул с края горы и опустился вниз при помощи Потока. Сейчас он был достаточно силён, чтобы прыгнуть с высоты в пять имлингских ростов, и с каждым днём набирал силы. Когда его переносил Поток, казалось, что при приземлении он отталкивает от себя землю. Воздух будто становился сиропом. До того, как достигнуть такого результата, он несколько раз ломал ноги. Но Ример станет ещё лучше. Он заставит Свартэльда гордиться своим учеником. Свартэльд, Чёрное Пламя, был самым сильным слиятелем из всех, что встречал Ример. Он видел, как Свартэльд прошёл по воде и не замочил ног. У него не было долгов перед воронами, как говорят старики.

А вот у Хирки были.

Она соврала ему. Девчонка была слепа к земле и думала, что должна обмануть его. Он никогда не слышал ни о чём подобном. Дети могли быть слепы к земле и говорили, что глубокие старики могли утратить связь с Потоком. Может быть, ещё душевнобольные. Но чтобы обычный имлинг…

Хирка подарила Римеру три года свободы. Три года опасных приключений. Это время дорого обошлось ему. Для неё всё было игрой. Он же всегда испытывал сильнейшую тягу к ней, иногда настолько сильную, что знал о её приходе ещё до того, как она бросала камень в его окошко. Теперь Хирка превратилась в ещё бо́льшую загадку. Неужели за три года они ни разу не говорили о слиянии?

Нет. А зачем? Ример вырос с Потоком. Для него это было проклятием, из-за которого он стал тем, кем стал. Теперь он понимал, что она избегала этой темы так же охотно, как и он. Ример почувствовал укол разочарования из-за того, что раньше не замечал ничего подозрительного.

Он всегда подмечал детали. Скрытое. Благословенное дитя, находившее крупицы правды в разговорах имлингов в коридорах. Непроизнесённые слова. Взгляды. Тихая реализация власти. Игра, управляющая миром. Книги в библиотеке, которые ему нельзя было читать. Загадочный скрипторий бабушки, письма, доставленные воронами. Текст можно было разобрать, если подержать над масляной лампой или свечой. Многое из открывшегося ему в то время он не мог понять, потому что был слишком молод. Ример бросил взгляд на Пик Волка. Многое, возможно, он до сих пор не может понять, потому что слишком молод.

Ример двинулся в обход деревни. Солнце стояло низко, и деревья отбрасывали тёмные тени на аллею, ведущую к дому. Он будет скучать по нему. Здесь он не терялся в комнатах, ведь они были предназначены для имлингов, а не для великанов. Он родился и вырос во дворце в Маннфалле, но он так и не стал ему домом. Там расстояние до всех стен было слишком велико. Дворец был величественным, и Ример ценил его красоту и историю, но дом в Эльверуа дарил ему возможность почувствовать себя на своём месте.

Такое же чувство возникало у него там, где не было дворцов, только деревья и равнины, окружённые горами, где не было никакой мебели, за исключением нескольких скамеек и подушек. И там — вместе со Свартэльдом и другими — он останется и проведёт остаток жизни.

Ример шагнул в прихожую, где царила полутьма. Масляная лампа на полу освещала Оду, которая стояла на табуретке и стирала пыль с картин. Половина из них была упакована в льняную ткань и стояла у стены, готовая к отправке домой. Ода поклонилась и улыбнулась ему.

— Сын-Ример. Из дома до восхода, домой после заката?

Он улыбнулся ей в ответ и не стал комментировать то, что она назвала его титул. Илюме не оставила у слуг никаких сомнений в том, как им надлежит его именовать. Если он станет протестовать, то осложнит им жизнь.

— Хлебом пахнет? — он почувствовал, что проголодался.

Ода стала спускаться, но Ример остановил её.

— Нет, нет. Я сам разберусь, — сказал он.

Он прошёл в кухню и съел ломоть тёплого хлеба, обдумывая разговор с Илюме. Ример хотел знать, почему Хирка не может сливаться с Потоком. Он никогда в жизни не слышал и не читал об имлинге, который даже не ощущал бы течение силы в земле. Течение жизни. Во все времена имлинги искусства нередко заявляли, что утратили связь с Потоком. Франг, художник из Орманада, рисовавший детей, больше двухсот лет назад бросился вниз со стены Эйсвальдра предположительно из-за того, что Поток оставил его. Ример не верил в это. Причиной могли быть душевные терзания художника, драма, возможно, слишком много вина. Да. Но потеря связи с Потоком? Нет.

Ример позволил Потоку ненадолго наполнить тело, как будто хотел проверить, по-прежнему ли может это делать. Каким же пустым должен казаться мир тому, кто не в состоянии испытать это чувство. Каким бессмысленным. Мир без жизненной силы. Без Всевидящего.

Он запил хлеб яблочным соком, поднялся наверх и прошёл в скрипторий. Комната была пустой. Мебель и ковры уже ехали домой, во дворец в Маннфалле. Письменный стол остался в одиночестве. Тёмный дубовый колосс. Илюме склонилась над письмом.

За её спиной солнечные лучи просачивались в комнату сквозь оконный витраж, на котором был изображён Всевидящий, парящий над вытянутыми руками. Коричневые пятна света падали на белое одеяние Илюме, отчего оно казалось грязным. Но Ример знал, что как только она поднимется, снова станет чистой. С Илюме так всегда. И с Советом так всегда. Они встречались, они вершили судьбы имлингов каждый день, а после каждого заседания мыли руки в больших серебряных чашах. Всегда чисты. Сумеет ли она остаться чистой и в этот раз?

Её миссию в Эльверуа резко прервали после шести лет переговоров, как их называл Совет. Шесть лет давления на Равнхов. Несмотря на годы, проведённые ими в Эльверуа, теперь Равнхов бьёт в щиты, перешёптывается о слепых и порицает Совет. Ситуация была непростой, причём настолько, что Илюме отозвали.

Ример понимал, что противники Илюме станут обвинять её в провале миссии. Равнхов не стал частью Маннфаллы, а именно это было целью Совета и самым важным заданием матери рода.

Ример вошёл в комнату. Илюме подняла на него глаза. Он немного подождал, потому что знал: ей нужно время, чтобы принять решение поговорить с ним. Бабушка опустила перо в костяной стакан и сложила руки на груди. Может быть, этот разговор будет легче, чем он думал? После вечера в Глиммеросене Илюме сменила откровенную ненависть на пугающее равнодушие. Она что-то планировала. Ример пытался понять, в каком она настроении, чтобы правильно начать беседу. Илюме нравилось рассказывать ему, кто он такой. Это самый верный способ получить ответ.

— Насколько сильным слиятелем была моя мать?

— Слабее, чем ты.

Ример охотно поддержал тему.

— А как узнать, насколько имлинг силён?

Илюме посмотрела на него.

— Тот, кто хочет знать, узнает. Ты же понимаешь.

— И все такие с рождения?

— Такие?

Он начал ходить по комнате, проводя рукой по полкам в пустых книжных шкафах, которые останутся тут. Пыли в них не было. Он пытался подобрать правильные слова. Хирка соврала ему, но он знал о ней кое-что, чего, вероятно, не знали другие. И он понимал, что выдавать её тайну он не должен.

— Все ли одинаково хорошо чувствуют землю? Все ли одинаковы?

— Конечно, нет. Каждая семья обладает своей частью Потока, кто-то большей, кто-то меньшей.

Ример это прекрасно знал, но позволил ей продолжать.

— Ты не мог бы стать слугой Всевидящего, если бы не имел соответствующей крови, Ример.

— А у кого самая сильная кровь?

Илюме рассмеялась. Ример обратил внимание на её морщины. Обычно их не было видно, они проступали, только когда она смеялась. Хотел бы он, чтобы она смеялась почаще.

— Спросишь семью Таид, они ответят: «У нас». Спросишь у Якиннинов, они ответят то же самое.

Ример почувствовал нетерпение. Он не продвигался вперёд.

— А когда-нибудь появляются те, кто намного сильнее или… слабее… чем другие?

Улыбка Илюме померкла, и она посмотрела на него и приподняла тонкую бровь.

— Ты встретил имлинга сильнее тебя? — этого не было, поэтому он легко выдержал взгляд старухи.

— Нет.

Она не отводила от него глаз.

— Возможно, кто-то из тех, кого выберут во время Ритуала, сможет стать таким, — предпринял он очередную попытку.

Илюме вздохнула и положила руки на подлокотники.

— Ритуал уже не тот, что раньше. Немногие чувствуют землю так, как это делали все мы. Поток истощается. Отлив и прилив скоро станут одним и тем же. Журчащим ручейком, который высохнет со временем, — Илюме говорила почти мягко. Она выглянула в окно. — Кто знает, вечен ли Поток? Кто знает, всегда ли он был или же он просто проходит сквозь нас и исчезает? Дорогой и редкий или вечный и изобильный? Если мы ответим неверно, это затронет весь мир.

Она снова посмотрела на Римера.

— Но кто-то должен вести нас вперёд, — сказала она, и мягкость исчезла из её голоса. Ример всем телом ощутил беспокойство.

— Всевидящий нас наказывает?

— Мы сами себя наказываем.

Илюме оглядела опустевшую комнату. Её веки отяжелели. На улице свет совсем угас. Всё вокруг обесцветилось, и матриарха окутал полумрак.

— Бабушка?

Илюме резко встала и свернула бумаги.

— Сможешь называть меня так, когда покаешься. Когда поймёшь, где твоё место, и вынешь кинжал из моей спины. Вот тогда сможешь назвать меня роднёй. Ты раскаиваешься?

— Конечно, нет. Я служу Всевидящему.

Ример не получит ответа. Он больше не часть семьи. Совет и судьбы имлингов больше не его дело. Илюме вольна иметь свои тайны. Ример нисколько не желал их знать. Но если всю жизнь находиться в непосредственной близости к Совету, как Ример, то досадно наблюдать, как Совет блуждает во мраке. Он знал, что лучше промолчать, но всё же сказал:

— Каждый из нас занят своим делом. Я сражаюсь за Всевидящего. И я сделаю всё, что смогу, если нам будут угрожать.

— Если нам когда-нибудь будут угрожать, это твоя работа, — сказала она. — Слепо служить. Ничего не зная и не задавая вопросов.

Ример подметил почти неслышное ударение на последнее слово. Он поклонился и вышел. Она чуть было не дала себя обмануть и не спросила, откуда он мог узнать, что над Имландом нависла угроза.

Внезапно Ример почувствовал себя стариком. Всего несколько лет назад он был бы очень доволен собой, если бы умудрился удивить Илюме Ан-Эльдерин. Ему минуло восемнадцать зим, а ей было три четверти века, и она была членом Внутреннего круга. Но он заставил её невольно поделиться информацией. Сегодня вечером он ощущал лишь беспокойство. Он хотел посидеть в библиотеке, но там не нашлось ни одного стула. И книг не было. Пустые комнаты. В дверь дома постучали, и Ример услышал, как Ода отпирает. Голос Рамойи. И Ветле. На лестнице раздались шаги, и он увидел, как Рамойя промчалась мимо библиотеки, волоча за собой Ветле.

— Рамойя?

Она заглянула к нему. Щёки её раскраснелись.

— Ример. Ты можешь… — она вытолкнула вперёд Ветле.

— Конечно.

Он принял Ветле, и Рамойя убежала к Илюме. Наверняка что-то очень срочное. Сейчас всё было срочным. А когда что-то срочно, то все ищут опору в Илюме. Рамойя искала опору в Илюме с тех пор, как умерла мать Римера. Ветле уселся на пол, Ример сел рядом с ним. Блаженный играл с каменной фигуркой девочки. Она была детально проработана, но хвост отвалился. Ример подумал о Хирке и улыбнулся. Бесхвостая, как её зовёт Колгрим.

Бесхвостая девчонка, которая не умеет сливаться с Потоком.

Ример почувствовал, что волосы у него на руках встают дыбом.