Дембельский аккорд

Михаил Серегин

Традиция дембельский аккорд пошла еще с советских времен, когда отцы-командиры перед уходом на гражданку давали солдатам последнее задание. Вот и взвод химзащиты отправлен в Чечню за считанные дни до дембеля. Лейтенант Мудрецкий – командир добросовестный. Если уж надо воевать, значит, надо! А если от его газовой атаки пострадают не только боевики, но и свои, значит, придется разобраться и с этим вопросом. Против лома нет приема, а против комиссии, приехавшей разбираться, прием всегда найдется, например, слабительное…

Глава 1

Где-то на юге

Ефрейтор Резинкин осторожно приоткрыл дверь и на мгновение высунул голову в проем. Тут же отшатнулся. Вовремя, очень вовремя — мимо носа просвистело, потом дважды щелкнуло по доскам крыльца. Жестяная крыша над головой звенела от частых и сильных ударов. Через щель было хорошо видно, как грязь во дворе выбрасывает невысокие, тут же опадающие фонтанчики.

— Плохо дело, товарищ лейтенант, — не оборачиваясь, пробормотал Витек. — Не пройдем мы, точно говорю, не пройдем.

— А если перебежкой? — тотчас отозвался из глубины дома взводный. — Быстренько проскочишь, нырнешь в люк, подгонишь бээрдээму к самой двери…

— Не получится перебежкой, не добегу я. Так в этой грязи и останусь. — Голос Резинкина стал тоскливым, как вой брошенной хозяевами собаки. — Вы сами посмотрите, товарищ лейтенант, что тут творится! Вот же попали, называется, на курорты солнечного Кавказа!

— Ничего, ничего, не раскисай раньше времени! — Мудрецкий появился в коридоре, привычно поддернул сползающий с плеча ремень автомата. — Что у тебя тут, совсем плохо? Дай-ка разберусь, что к чему… Ну, это еще терпимо, вчера хуже было! Так что готовься — Родина ждет от тебя подвига! Если что, буду перед генералом Крутовым хлопотать, чтобы орден дали.

— Разве что посмертно, товарищ лейтенант, — все так же тоскливо вздохнул Витек, глядя на хлюпающие фонтанчики. — Вчера двор не так развезло, бежать проще было, и то чуть без ноги не остался.

— А ты надеялся что-то от Крутова при жизни получить? — удивился лейтенант. — Конечно, посмертно! А насчет ноги — это ты будешь молодым в Чернодырье рассказывать, когда вернемся. Подумаешь, увяз! Вот погоди, просохнет малость, я тебя заставлю этот бахил раскопать и привести в порядок. Ты почему его не завязал как следует, Резина ты пробитая?! Ну ладно бы на скорость надевал, норматив бы сдавал, а то для себя ведь! Вот и плюхай теперь в берцах!

— Товарищ лейтенант, за что?! — в ужасе взвыл Резинкин. — Может, лучше Леха сгоняет?! Ему там по щиколотку только!

— Ага, и машину тоже он подгонит? — ехидно поинтересовался Мудрецкий. — И даже заведет с одного раза? Эй, Простаков, тут твой боевой товарищ предлагает на тебя стрелки перекинуть — говорит, тебе сейчас по двору бегать удобнее!

— Товарищ лейтенант, разрешите, я его сам перекину?! — ведущий внутрь дома проем перекрыла огромная пятнистая глыба. — Он у меня прямо на броню перелетит, и ног не замочит!

— Я сам, я сам! — заорал Резинкин, попятившись от сибирского Гулливера и прижимаясь спиной к двери. — Товарищ лейтенант… Вы, если что, домой напишите — мол, геройски погиб при исполнении, все такое… Может, им хоть льготы какие-нибудь будут.

— Так, все, у меня через девять минут связь с генералом, и я уже зверею! — Мудрецкий внимательно посмотрел сначала на Простакова, потом на Резинкина. — Товарищ ефрейтор, возьмите бахил у Заморина, влазьте в о-зэ-ка, и через три минуты я вижу вашу задницу ныряющей в люк. Если опоздаете — на четвертой минуте Простаков начинает готовиться в сборную по баскетболу. Поскольку мяча у нас нет — будем играть вашей головой. Понятно? Вр-ремя па-ашло-о-о!!!

Как может подняться пыль в сыром коридоре — да не просто подняться, а закрутиться мелкими вихрями! — так никто и не понял. Но факт оставался фактом — взвились вихри, повисли и долго еще не могли успокоиться, хотя поднявший их Резинкин уже скрылся. Откуда-то из глубины здания донесся обиженный голос рядового Заморина. Донесся и затих, подавленный короткой, но вполне отчетливой серией шлепков — словно кто-то пробежался по фанере в резиновых калошах. Простаков ошалело потряс головой и отлепился было от стены, куда его вдавил воздушный поток, но тут же вновь прижался к облупившейся штукатурке. Мимо него промчалось привидение — едко-зеленое, с горящими глазами под низко надвинутым капюшоном. Лейтенант вовремя успел пнуть входную дверь — привидения-то умеют проходить и через запертые, а вот «ОЗК» — они резиновые, они сквозь такие преграды проникать точно не могут. Так что порчу казенного имущества следовало предотвратить…

Через полминуты перед дверью возникла зеленая бронированная туша, покачивающая в такт неторопливому движению длинным прутом антенны. Колеса еще раз натужно провернулись, вывернули липкие пласты и бессильно замерли. Из люка взвилось привидение, перелетело на жалобно вякнувшие доски крыльца, ворвалось в дверь и отрапортовало:

— Товарищ лейтенант, приказание выполнено, машина в полной готовности, радиостанция включена!

— Ну вот, а ты ныл — не дойду, утону!.. — Мудрецкий посмотрел на часы. — Вот можешь ведь, если захочешь! Четыре минуты на все про все, вместе с движением. Все, давай плащ сюда, пошел я с начальством общаться… Потом отгонишь машину на место и свободен до вечера. Можешь поспать, тебе в караул ночью.

— А может, здесь ее пока оставим, а вечером я… — забормотал было ефрейтор, но под взглядом командира сжался, замолчал и начал стаскивать влажно блестящую химзащиту.

— Ты ее здесь оставишь, а Фролу у ворот с одним автоматом прыгать если что? Это тебе не такси, это огневая точка вроде бы. Ты теперь в армии, а не в гостях у подполковника Стойлохрякова, боец! — Лейтенант говорил почти ласково, но Резинкин на всякий случай начал потихоньку отступать за широкую спину Лехи Простакова. Мало ли что? Это год назад взводного, «пиджака» интеллигентного, можно было подкалывать и временами в упор не замечать. А уж как изменился, когда в эту долбаную Чечню попал… Откуда только у бывшего близорукого студента с язвой и командный голос взялся, и взгляд, от которого иной раз Леха меньше ростом становится — снизу вверх на командира смотрит?

— Так, давай плащ сюда, и я пошел! — Мудрецкий завернулся в шуршащую зеленую оболочку и выскочил под проливной дождь. Одним движением вскочил на броню, вторым — скрылся в люке, третьим — высунулся из «БРДМ» и показал Резинкину кулак. — Почему люк за собой не закрыл?! Ну погоди, Резина, вылезу — порву!!!

— Ага, только сначала просохни, — хихикнул Витек, как только тяжелая крышка опустилась на предназначенное ей место.

— Ты чего это? — удивленно уставился на него Простаков.

— А ты сам прикинь — люк-то я открывал над командирским местом… Допер?

— Не-а, — честно признался Леха.

— Во-во, и он тоже не сразу, только когда уже на сиденье плюхнулся. Ну, люк открыт, дождик — сам видишь, сиденье — клеенка, да еще и продавлено малость. А ему на рации работать надо срочно, он и сел с размаху, не глядя. Как думаешь, много там натечь успело?

— Наряда на два точно. — Широкое сибирское лицо расплылось в ехидной ухмылке. — Так что выспись сегодня получше, завтра не получится. Слушай, а вообще-то прикольно, что мы сюда попали, точно? Будет о чем дома рассказать — все-таки на войну съездили!

— Вот погоди, обратно приедем, тогда и говори, — проворчал Резинкин. — Как оставят нас тут до самого дембеля… А потом кто-нибудь возьмет и приколется. И нас заодно приколет. Ну его на хрен, такое приключение, и без него будет чего вспомнить… Скажешь, нет?

— А чего такого вспоминать-то? — Леха задумался. Крепко задумался. Как всегда, этот процесс затянулся надолго…

В это время лейтенант Мудрецкий занимался одновременно двумя важными делами — укладывал на мокрое сиденье пятнистый бушлат, снятый со спинки водительского сиденья, и пытался настроить рацию. Старенькая рация хрипела из последних сил, иногда горестно подвывала, но соединять взвод спецсредств с командованием отказывалась напрочь.

— Сорок два полста один, Сорок два полста один, я Сорок два тридцать пять, прием. — Мудрецкий поплотнее прижал черные кожаные «пилюли» ларингофонов к шее. — Сорок два полста один, ответьте Сорок два тридцать пятому, прием…

Рация насмешливо заулюлюкала, потом раздался отчетливый и узнаваемый звук сливаемой в унитаз воды. В наушниках побулькало, потом помолчало минуту-другую и начало задумчиво насвистывать.

— Сорок два полста первый, Сорок два полста первый, отвечайте Сорок два тридцать пятому, прием…

Рация сердито зарычала и неожиданно откликнулась хриплым, смутно знакомым голосом:

— Задолбал ты, Сорок два тридцать пятый! Если так приспичило поговорить — мотай в комендатуру и по телефону позвони! Ну не слышат тебя, не слышат! Чего орешь-то, чего эфир засоряешь?

Мудрецкий от неожиданности подпрыгнул так, что крышка люка, встретившаяся с упакованной в шлемофон макушкой, зазвенела и чавкнула раскисшим уплотнителем.

— Я Сорок два тридцать пять, кто на связи?!

— Ага, не узнал! Богатым буду! — радостно хихикнули наушники. — Я Триста шестьдесят шестой, помнишь такого? Заходи, поговорим, тут как раз новостей пачка. Один черт: не докричишься до начальства — твою Сто двадцать третью и в Гудермесе не слыхать уже, а Полста первый сейчас в Ханкале. С московскими дружками водку пьянствует.

— А ты-то откуда знаешь? — изумился Юрий. — Что, в пачке новостей и эта есть?

— Есть, конечно. Приедешь, могу даже сказать, с кем именно. Три часа назад прилетели, а местные уже и звездочки на плечах пересчитали, и по должностям знают. Секретность у вас в армии, блин… Давай подваливай. Будем проводить профилактику терроризма, преступности и простудных заболеваний. В такой сырости они очень хорошо распространяются, так что надо срочные меры принять. У меня все снаряжение уже готово, но можешь и свое прихватить, чтобы никому мало не показалось. Как понял, Сорок два тридцать пять?

— Триста шестьдесят шестой, вас понял! Понял хорошо, жди! Сейчас подъеду! Конец связи! — Мудрецкий быстро вырубил рацию, приоткрыл люк и заорал: — Резинкин!!! Отдых отменяется — хватай Заботина, берите оружие и быстро сюда! Простаков! Я уезжаю, остаешься за старшего!

Юрий прислушался к топоту и мату, бурным потоком хлынувшему из двери. Вздохнул и покосился на баранку руля. В сотый раз прочел вырезанное на ней мрачное предупреждение: «Кто в жизни счастья не нашел, тот в химвойска служить пошел!» Кивнул, соглашаясь. От этого нехитрого движения что-то сдвинулось в голове, встало на место, и Мудрецкий припечатал вовремя пришедшую мысль звонким шлепком по лбу. Заначка! Пока Резинкин возится, заначку надо достать!

Хорошо, что «БРДМ» — машина тесная, это вам не какой-нибудь «Хаммер» Филиппа Киркорова: вагон размера и на две гайки смысла… Не-ет, наш родной армейский уют как-то ближе. И функциональнее. А всяческие прибамбасы… Ну есть там у него встроенный бар со всякими джинами и висками, и что? Чем мы хуже? Ничем. Юрий перегнулся через спинку сиденья, придирчиво оглядел висящий на борту серый ящик со странным для посторонних названием «АСП». Прислушался к происходящему за бортом броневика, не отметил ничего подозрительного и решительно открыл прибор. Пошарил в нем, извлек хищно булькнувший пластиковый пакет и удовлетворенно запихал подальше за пазуху. Захлопнул крышку. Шкафчик получился удобный, а главное — сразу не видно, есть ли там что-то постороннее. Знать нужно, где в нем искать…

Тут лейтенантский взгляд упал на соседний небольшой зеленый ящичек. Точнее, на защелку крышки, подозрительно ярко блестевшую в полумраке боевого отделения.

Осторожно, словно мину неизвестной конструкции, Мудрецкий вскрыл знакомый еще с военной кафедры прибор. Запустил руку в пластиково-металлические потроха, не обнаружил ничего постороннего, не полагающегося по инструкции и принципиальной схеме. Хотел уже облегченно вздохнуть — но воздух в горло не пошел. Вместо этого пришлось невольно задержать дыхание, пока пальцы осторожно свинчивали резьбовую крышечку и нашаривали нечто совсем уж в этом устройстве лишнее — только вот непонятно — что именно. На ощупь резиновое… Брезгливое воображение Юрия уже представило себе использованный презерватив… а пальцы между тем уже сделали свое дело.

И в самом деле — «резинотехническое изделие номер два», как его когда-то называли в советских аптеках. Завязанное узелком. Вот только содержимое этого изделия было для него несколько необычным.

Мудрецкий аккуратно развязал узелок, вытащил темный шарик, чуть потер пальцем и понюхал. Она, родная… Резинка с изъятой контрабандой отправилась вслед за персональной лейтенантской заначкой, а прибор был приведен в изначальное состояние. Небоеспособное, разумеется. За что сегодня кто-то получит отдельную премию. Не Нобелевскую, конечно, но все равно мало не покажется. А еще надо бы не забыть выяснить, где бойцы ухитрились саму упаковку достать. С учетом того, что ближайший ларек — да и аптека, если уж на то пошло, — в четырех километрах отсюда. Если по прямой, то есть через лес, два канала и минное поле.

Простучали доски крыльца, потом гулко ухнули по броне подошвы солдатских ботинок. В соседний люк вместе с потоками дождя ворвался Резинкин, плюхнулся на свое место и тут же захлопнул за собой крышку. Обернулся, чтобы повесить на спинку автомат, несколько секунд соображал, чего же не хватает на привычном рабочем месте, а потом жалобно обратился к Мудрецкому:

— А… Это… Товарищ лейтенант, вы мой бушлатик не видели?

— Вот этот, что ли? — Взводный чуть приподнялся и вытащил из-под себя изрядно промокшую камуфляжную тряпку. — Держи, спасибо. Сильно пригодился. А то тут какой-то мудак криворукий люк забыл закрыть, натекло на сидушку. Найду козла — два наряда вне очереди получит. Ты не знаешь, кто бы это мог быть?

— Никак нет, товарищ лейтенант! — поспешно отрапортовал Витек. — Может, из молодых кто?

— Не знаешь, значит, кто у тебя в машине последним был. — Мудрецкий вздохнул и покачал головой. — Эх, Резинкин, Резинкин, а ведь это твой броневик, ты должен и во сне чувствовать, когда кто-то даже рядом проходит… Ну, раз не знаешь, кто без тебя вверенную тебе боевую технику гоняет, да еще и в зоне боевых действий…

Лейтенант несколько секунд любовался, как лицо водителя меняет цвет от красного до молочно-белого. Дождавшись, когда физиономия засветится лунным сиянием, Юрий сменил гнев на милость:

— Ладно, не будет тебе трибунала, хотя дисбат по тебе, раздолбаю, не плачет даже — нервно всхлипывает, все ждет и никак не дождется в свои крепкие объятия… Шлепнуть бы тебя на месте, да патронов жалко, пригодятся еще. Так что два наряда возьми себе, будешь нашу развалину в жилой вид приводить. При помощи ведра и тряпки. А то натоптали за последние дни, свиньи, наляпали грязи, прямо как коровы какие-то… Только сначала потолочек подбелишь, да и стены тоже кое-где не помешает. Да, а Заботин где пропал? Ты его вызвал?

Снова застучали доски крыльца, кто-то плюхнулся на броню и начал скрести ногтями крышку командирского люка. Потом в стальной блин вежливо постучали.

— Занято! — откликнулся Мудрецкий. — Так, Резина, время не ждет — заводи и поехали к воротам!

Постучали настойчивее и звонче — похоже, прикладом. Пришлось открывать и смотреть на фигуру в плаще, мрачной тенью нависающую над люком. Из-под капюшона выглянул встревоженный Заботин — единственный «дед» взвода.

— Товарищ лейтенант, чего тут у вас?

— У нас? — Мудрецкий удивленно оглянулся на Резинкина. — Да в общем-то ничего особенного, все как всегда. Вот, Валета сменить нужно, со мной поедет. А что случилось-то?

— Да вот… — Заботин замялся и зачем-то высунул из-под плаща дуло автомата. — Говорят, воевать скоро будем.

— И кто говорит?

— Леха сказал, еще до того, как… В общем, сразу, как вы крикнули. А чего, товарищ лейтенант, и в самом деле война?

— Тут каждый день война, не знаешь, что ли?

— Да ну, я про настоящую… — Заботин отмахнулся и поправил перекосившийся плащ. — Народ говорит, нам чичики за «Норд-Ост» мстить будут. За то, что их там потравили… Мол, мы тоже химики, вот и ответим.

— Надо будет — и ответим, Заботин. — Лейтенант снова нахмурился, на этот раз грозно. — Чисто конкретно ответим, так, что никому мало не покажется. Так народу и передашь, когда с поста сменишься. Что там за народ, кстати, с такими точными сведениями?

— Слухом земля полнится, товарищ лейтенант. Так что, значит, точно война? Может, тогда еще кого-нибудь мне на подмогу поставите?

— Пока что обойдешься, поскучаешь. — Мудрецкий еле сдержал облегченный вздох. Очередная сплетня, значит. Самозарождающаяся из местной грязи. — Вот приеду от коменданта, там видно будет. А то кое-какие новости мне лично сообщить грозятся, по рации нельзя — очень уж секретно… Может, нас сейчас на какую-нибудь спецоперацию кинут. Мы ж все-таки резервная спецгруппа теперь, вот и могут вспомнить. Заводи, Резинкин! Да, кстати, хочешь домой раньше времени?

— Это смотря в каком виде! — моментально догадался Резинкин. Бронемашина дернулась раз-другой и нехотя начала разворачиваться. — Погодите, товарищ лейтенант, а то… ну, екарный!..

Под кормой захрустело и затрещало.

— Перед побелкой еще и чинишь крыльцо, — кивнул Мудрецкий. — Смотри, ворота не снеси — Простакова в помощь не дам, в одно рыло будешь все на место ставить!

— Вот не надо бы под руку! — взмолился ефрейтор, с натугой выворачивая баранку руля. — И так по этой грязюке она не идет почти… А если на операцию — Валет-то вам зачем понадобился?

— Стреляет хорошо и бдительность на высоте! — отрубил Юрий. — Солдат, проснись! Не в Госдуме, блин! Может, ты еще приказы обсуждать будешь?! В первом чтении, во втором… Так давай, не стесняйся, я тебя сразу на второй срок переизберу! Хочешь по второму сроку Родине служить?

— Никак нет, товарищ лейтенант! — Даже в тусклом свете, еле-еле сочащемся из притененного «ресничкой» стекла, лоб Резинкина заблестел от крупных капель пота.

— А почему? — вкрадчиво поинтересовался командир. — Не любишь Родину, что ли? Так я тебя научу ее любить! А уж как она тебя полюбит, Резинкин! Никакой бабы после этого не захочется. Да и не сможешь ты после этого уже никого любить. Не будет у тебя такой возможности. Вон, в Шиханах говорили — рядом с нашим Саратовом какой-то могильник ядерный, им дозиметриста не хватает. Я тебя быстренько научу, там ничего сложного… Стоп, приехали!

На полуспущенных шинах и в липкой грязи у бронированной разведывательно-дозорной машины тормозной путь практически отсутствует. То есть останавливается она сразу — со всеми возможными последствиями для экипажа. Мудрецкий успел упереться лбом в броню и покрепче вцепиться в кресло, Резинкин откинулся на спинку сиденья и изо всех сил уперся в руль. Что-то жалобно звякнуло за его спиной, и тут же Виктор схлопотал по затылку чем-то железным, гибким и колючим. Обернулся — из-под пулемета свисала длинная, посверкивающая желтыми пулями лента. Конец ее терялся где-то за спиной взводного. Одной рукой лейтенант держался за поясницу, второй выковыривал зеленую жестяную коробку из-за сиденья.

— Какой раззвездяй в последний раз пулемет заряжал?! — Мудрецкий все-таки вытащил жестянку и теперь подкидывал в руке, словно примериваясь, в кого бы ее запустить. — И вообще, кто его заряженным оставил?! Вот заденете однажды спуск не вовремя — и будет из кого-нибудь нежный мясной фарш… Русским же языком говорил: вынимайте ленту! Каждый раз вынимайте! Там за пять секунд зарядить можно, если вдруг что!

— Так это же целых пять секунд, вот как раз и не хватит… — пробормотал Резинкин.

За бортом раздалось мерное хлюпанье. Пришлось открывать люк и выглядывать.

— Товарищ лейтенант, а когда меня менять будут? Чего-то я тут уже подмерзать начал…

— Сейчас согреешься. Лично позабочусь, — пообещал Мудрецкий и горестным взглядом окинул свои владения.

Лет десять назад, не меньше, здесь располагалось что-то сельскохозяйственное и механизированное. По крайней мере ржавые останки пары тракторов и каких-то моторов и сейчас можно было обнаружить под выщербленным бетонным забором. Возле покореженных и наполовину сорванных ворот имелась будка вахтера, за две войны изрядно поклеванная пулями и лишившаяся окон — вместо них белела свежая кладка из силикатного кирпича, подслеповато щурившаяся на окрестности узкими бойницами. Заложенные окна были первым строительным объектом, освоенным химиками после заселения в эти развалины. Вторым было приведение если не в божеский, то хотя бы в человеческий вид крыши над бывшей мастерской — ныне казармой резервной тактической спецгруппы. Третий объект из-за проливных дождей остался недостроенным — опять-таки кирпичная сторожевая вышка на бетонной крыше бывшего навеса, когда-то прятавшего от дождя изрядное количество самой мирной техники, а теперь приютившего одинокую «шишигу». Вышка должна была стать шедевром местной фортификации и строилась по персональному проекту лейтенанта Мудрецкого.

Юрий не поленился лично провести эксперимент и выяснить, что силикатный кирпич даже в два ряда не всегда спасает от очереди из пулемета. Обычного «ПКТ», торчащего из башенки химразведывательной машины. Так что башня предполагалась многослойная, на зависть танковой броне, теоретически способной выдержать даже прямое попадание из гранатомета. В ней лейтенант предполагал разместить свой командно-наблюдательный пункт. Сидеть во время боя на чердаке, под тонкими жестянками, было как-то неуютно и неудобно. К тому же обзор оттуда был отвратительный, а с крыши навеса — почти идеальный. Как раз в нужную сторону — к лесу и дороге, а заодно и подходы к воротам просматривались.

Местное население к перестройке в развалинах отнеслось спокойно и с пониманием, даже помогло раздобыть цемент. Не бесплатно, совсем не бесплатно, но и не слишком дорого по здешним меркам. Местный комендант тоже полюбовался на строительные работы, дал несколько весьма ценных советов по обустройству в боевой обстановке и в очередной раз шумно обрадовался своей гениальной идее — поселить здесь свалившихся в его вотчину химиков. И места много, и забор крепкий, и для обороны удобно, и до села почти километр лесом, а по дороге — так и все полтора… Комендант сидел со своим взводом в Хохол-Юрте уже несколько месяцев, собирался мирно прожить со здешним населением еще столько же и совсем не хотел оказаться рядом с химиками, если у тех по ошибке сработает какое-то «спецсредство». Тем паче что химики были не свои, а армейские, да еще и прямиком из Шиханов — черт его знает, какую новейшую гадость они могли притащить на полевые испытания…

То, что наши российские специальные газы, — самые гуманные отравляющие газы в мире — не сильно разбирают, кто там свой, а кто боевик, известно всей стране. И ведь заранее не вычислишь, какая тут будет концентрация и нет ли у тебя, случаем, повышенной индивидуальной восприимчивости… Так что лучше держаться подальше. И за лесом. И чтобы от села подальше — химики навоняют и уедут, а комендант останется с мирными… то есть в этом случае уже не совсем мирными, даже скорее наоборот… жителями. А для старлея эта командировка на войну была не первой и даже не второй, так что добродушие местного населения он сумел оценить и расставаться с ним не собирался. Лейтенант Мудрецкий был об этом извещен прямо в день своего приезда. Как и о том, что ближайшее начальство со стороны Российской армии, которое, по мнению генерала Крутова, обязано химиков обеспечить всем необходимым, находится еще в паре верст отсюда и само не слишком богато… а коменданту никто на незваных гостей-помощников ни патроны, ни сухпай не выделяет и не собирается. Впрочем, любую проблему можно решить…

— Валет! — Лейтенант вспомнил о проблемах, о предстоящем решении и решил еще раз уточнить детали. — Почем в прошлый раз торговались, не помнишь?

— «Вэвэшники» предлагают по сотне патронов за «синеглазку», если автоматные, и пулеметную ленту на двести пятьдесят — за три. Подствольник я пробовал сторговать — говорят, самим нужны, да и менять нам не на что… — Бывший коммерсант, а нынче младший сержант Валетов был самым секретным оружием химвзвода, о котором затеявший свой маленький бизнес комендант и не подозревал. — Сухпая нам еще четыре коробки должны на том посту, что возле моста через канал. Замок ихний брался достать по два барана за «ОЗК», но я отказался.

— Это почему?! — возмутился Мудрецкий. — А что мы жрать будем? Тот мешок макарон, которым нас от имени Крутова облагодетельствовали?! Ты вот Простакову скажи, что от двух баранов отказался!

— Уже сказал, товарищ лейтенант. — Фрол был явно весьма горд своими достижениями. — И сказал, что с местными можно договориться по пять за два плаща, если целые и не клеенные нигде, а с бахилами и противогазами — и шесть дают.

— А противогазы-то им зачем? — Возмущение сменилось изумлением.

— Да ну, штука-то полезная… Ну, если что красить, например. Или вот выгребные ямы чистить, тоже очень пригодится. — Валетов дернулся от нахлынувших воспоминаний. — И вообще, мало ли что, товарищ лейтенант. Мы-то здесь — вот местные противогазами и запасаются.

— Продать им, что ли… Там от волковских еще штук пять осталось. А рации мелкие, «сто пятьдесят седьмые», никому не пробовал толкнуть?

— Пробовал, и больше не буду, товарищ лейтенант.

— Это почему же?

— Издеваются. И те, и другие. Местный один хотел парочку купить, детям поиграться, но больно уж дешево хочет — по гранате за рацию. А соседи просто смеются — говорят, наши армейские станции надо в эти… в вибраторы переделывать, тогда, мол, хоть кому-то нужны будут.

— Так, понятно, вопрос закрыт. — Мудрецкий нахмурился: запас товара для обмена стремительно сокращался. Практически до предела. Недельку еще можно продержаться, ну десять дней, а дальше — или колесить по всей Чечне в поисках генерала Крутова, или своим ходом возвращаться в Шиханы, рискуя попасть в гости к прокурору, или начать распродавать имущество, попавшее к химикам не под шумок и горячую руку Простакова, а под личную ответственность лейтенанта Мудрецкого. С тем же прокурорским результатом, только статья другая. Но все равно — «в боевой обстановке»… Ну, что-то еще можно будет списать на боевые потери, но всерьез и окончательно проблему решало только оружие. Или его продавать местным — против чего в Юрии Мудрецком решительно протестовало все, включая желудок: голод переносится все-таки легче, чем отравление свинцовой пилюлей — или… Или это оружие нужно применять. Как висящее на сцене ружье у товарища Чехова. Последняя мысль вывела Юрия из безнадежного уныния, и он даже мельком поглядел на покачивающуюся над «бээрдээмой» антенну — не появился ли там черный флажок с радостной черепушкой и берцовыми костями…

— Товарищ лейтенант, ну что, поехали? — Фрол явно предвкушал предстоящие коммерческие операции и не сильно верил в боевые.

— Младший сержант Валетов! Сдать пост рядовому Заботину!

— Ворота одни, будка одна, «шишига» одна, казарма одна, до леса триста метров, за время дежурства происшествий не было, — скороговоркой пробормотал Валетов. — Пост сдал!

— Пост принял! — обреченно ответил взводный «дед» и полез в будку, предусмотрительно не дожидаясь, пока из-под колес стартующей «бээрдээмы» вылетят грязевые фонтаны.

Валетов вскарабкался на броню, деловито стянул бахилы и начал стучать ими по мокрому борту, обтряхивая липкие комья.

— Это ты куда собрался, а? — поинтересовался у него Мудрецкий.

— Как куда?! С вами, товарищ лейтенант, вы же сами сказали! — Фрол чуть не свалился с броневика. — Вот, чтобы грязь в салон не тащить…

— Ага, в салон, значит. На свое место. Ты у нас химиком-разведчиком числишься, так?

— Так точно… — Валетов начал понимать, что разговор начинается как-то не совсем обычно, но куда клонит лейтенант, пока не сообразил. — В башне, у пулемета мое место.

— Та-ак, ты у нас еще и пулеметчик по совместительству… Ну-ну, ныряй, проверяй свое оружие. Резинкин, заводи, поехали!

Фрол провалился в люк, следом неспешно залез Мудрецкий. «Бээрдээмка» обиженно заныла, прочихалась и выдернула все свои семь тонн на раскисшую полоску, неделю назад бывшую довольно-таки неплохой дорогой.

— Так, щас уберу, товарищ лейтенант, сей момент все упакуем! — Валетов на ходу начал укладывать ленту в коробку. Ловкости и скорости рук позавидовал бы и знаменитый маг Дэвид Копперфильд. К тому же избалованному американцу явно никогда не приходилось работать внутри железной коробки, резво скачущей по всем встречным и поперечным ухабам. — Значит, защелка на место не встала, когда прошлый раз коробку менял…

— Менял, говоришь… Защелка… А почему вообще лента в пулемет вставлена, а?!

— Ну так, товарищ лейтенант… в постоянной готовности же! Только затвор передернуть — и все, можно стрелять.

— Затвор, говоришь? В стволе точно патрона нет? — Мудрецкий зловеще прищурился. — Ну-ка, вылазь наверх и садись перед дулом. Давай, давай, выбирайся! — Лейтенант подвинулся и приглащающе приоткрыл крышку люка. — А я сейчас на твое место сяду.

— Товарищ лейтенант, а может, не надо?! — Коробка выпала из рук фокусника и коммерсанта, и любовно уложенная лента радостно улеглась на пол. — Честное слово, я вам еще пригожусь! Вот прямо сегодня!

— Давай, давай, выбирайся наверх! Я даже электроспуск не буду проверять, включен или нет. Должен быть выключен, правда? А то мало ли что…

— Так точно, выключен, товарищ лейтенант! — Фрол попробовал выпрямиться и козырнуть, но очередной ухаб пресек это уставное намерение в самом начале. Для продолжения доклада младшему сержанту пришлось отскрести себя от задней стенки, за которой подвывал и взрыкивал двигатель. — Я службу знаю!

Мудрецкий ухватился за торчащий под пулеметом маховик с длинной шершавой рукояткой, придавил обтянутую черной резинкой кнопку. Над головами химиков коротко грохнуло, болтающаяся лента дернулась вверх, как подсеченная рыба. Две гильзы весело поскакали искать себе укромное местечко в боевом отделении.

— Я тоже знаю, — сообщил лейтенант побледневшему Валетову. — Приводи в порядок пулемет, сейчас еще и приборы проверять будем, они вроде бы тоже за тобой числятся?

— А приборы-то нам здесь зачем? — совершенно искренне удивился Фрол. — Вроде не на учениях, газы тут никто тоже не применяет…

— А чтобы работали! Басай не первый год грозится чего-нибудь сварить или купить и на русских опробовать — не знаешь, что ли? Вот привезут ему зарин-зоман, который Саддам Хусейн от американцев заначил, что тогда делать будешь? Носом определять? — Мудрецкий постучал по зеленому ящику газоанализатора. — Забыл, как вы чуть с перепугу не померли, когда эта штука сработала? А тут дерьмо может похуже быть! Вот сейчас включу — будет оно в боевой готовности?

— Должно быть, товарищ лейтенант! — Голос Валетова предательски дрогнул. — Я, правда, не знаю, может, там чего-нибудь не настроено или высохло чего… Там же вроде какие-то реактивы заливаются, нет?

— Заливаются конечно же. Там специальные такие баночки, и крышечки у них на резьбе. Не заглядывал, что ли, ни разу? — Голос Мудрецкого стал ласковым, словно у папаши, встречающего из школы сына-отличника. — Ну, загляни, проверь, все ли на месте…

— Товарищ лейтенант, я больше не буду!!! — в ужасе заорал Фрол, глядя на шарящего за пазухой командира. После приезда в Чечню лейтенантский «макаров» в кобуре на поясе не был ни разу, это знали все. — Товарищ лейтенант, это я в первый раз, ну бес попутал! И только за свои, ничего казенного я без вас не загонял, вот клянусь! Зуб даю!

— Зуб я у тебя и сам возьму, если надо, — пообещал Мудрецкий. — Даже без стоматолога. А что первый раз — это ты, боец, следователю расскажи, если придется. Я с тобой, раздолбаем, почти полтора года служу, и от каких радостей ты в армию сбежал, тоже знаю… Опять за старое? Резинкин, осторожнее по лесу-то, на обочину не вываливайся! Наедем на железку — взлетим к чертовой матери!

— Она под землей, а не на небесах, товарищ лейтенант, — процедил Витек сквозь зубы. Руль вырывался и дергался, дорога прыгала в небольшом лобовом стекле. Хорошо еще, что «реснички» прикрывали от дождя. А еще лучше, что их не пришлось закрывать и высматривать через мокрые перископы, где там обочины и где деревья. — Так что к ангелам улетим.

— Не доросли мы тут до ангелов. — Юрий вытащил из-за пазухи презерватив с темными шариками. — Мы тут используем вверенную боевую технику в своих личных и преступных целях. На свои, говоришь? И откуда у тебя столько своих завелось, ась? Не слышу ответа, товарищ младший сержант!

— Дак… ну, заначка была, товарищ лейтенант! И я ж не для себя, я для всех!

— Ага, еще и распространение. Сбыт наркотиков в… — Мудрецкий тряхнул резинкой, прикинул вес. — Можно считать, в крупных размерах. У местных брал?

— Так точно… — совершенно упавшим голосом пробурчал Фрол.

— И почем тут нынче анаша?.. Ладно, можешь не отвечать. Я в общем-то чужие деньги не считаю. Сам вычисляй, на сколько баксов я вечером костерчик устрою. А заодно поправочку введи в сроки своего дембеля. Сразу на тридцатое июня стрелки переводи, на двадцать три часа пятьдесят девять минут по московскому времени. Секунда в секунду. Проводишь нас вот с Резинкиным — и будешь молодым рассказывать, какой у тебя добрый был взводный и как ты легко отделался. Точно, Резинкин?

— Точно, товарищ лейтенант. — Дорога стала получше, под колесами попадались раскрошенные цементные блямбы. Впереди светлой полосой нарисовался конец лесной дороги, а за ним — крыши Хохол-Юрта. Витек перевел дух и утер рукавом пот со лба. — Нам куда, к комендатуре или к сельсовету?

— Сейчас узнаем. — Мудрецкий щелкнул выключателем рации. — Триста шестьдесят шестой, я Сорок два тридцать пять, ты где сейчас? Прием.

— Подъезжай к школе, не ошибешься, — отозвался в наушниках голос коменданта. — Тут для тебя еще новости пришли, вместе с мэром и его ребятами. Как понял? Прием!

— Понял тебя, Триста шестьдесят шестой… А новости-то хорошие или плохие?

— Вот подъезжай, узнаешь! Ты сам где сейчас?

— Как раз твой второй пост проезжаю, — за стеклами «бээрдээмы» действительно показались бетонные блоки и спрятавшийся за ними «БТР» с красно-желтым кругом на башне.

— И что там мои делают? — поинтересовался комендант.

— От дождя прячутся… нет, вот один выглянул, рукой помахал. Резинкин, мигни фарами и по улице — налево, к школе.

— Понял уже, товарищ лейтенант. — Витек вывернул баранку. — Тут до школы-то… Приехали, автобус дальше не идет!

— Вот раздолбаи, мать их прости господи! — бушевал комендант. — И что, никто не сунулся пароль спросить, документы проверить?

— Даже в лицо не узнали, у меня все внизу были. Просто у меня машина приметная, тут в окрестностях химики, кроме нас, не водятся, — усмехнулся Юрий.

— Мало ли что машина — может, вас уже перебили, а броню угнали на хрен… Ну, сейчас выйду…

— И встретишь гостей, потом со своими разберешься. Все, встречай, конец связи. — Мудрецкий выключил рацию, стянул с головы шлемофон и надел кепку. Осторожно приоткрыл люк, выглянул наружу. Не поверил своим глазам, протянул руку ладонью вверх. — Надо же! Как раз дождик кончился!

* * *

Старший лейтенант Игорь Чирков, комендант забытого богом и начальством Хохол-Юрта, на Кавказе провел больше половины своего служебного времени и местные обычаи если и не узнал, то освоил.

— Ты давай, давай, разливай свое спецсредство, новости потом будут! — увещевал он Мудрецкого. — Учись, как здесь дела делаются: сначала гостя надо накормить-напоить, отдохнуть малость, за жизнь поговорить, а потом уже и к делу. Понимаешь?

— П-понимаю, — с трудом кивнул Юрий. — И все равно разливать не буду. Не хочу.

— Это почему? — от удивления комендант даже оторвал глаза от кружки и быстро-быстро заморгал. — Чего, хочешь сказать, тебе уже хватит, что ли? Ну, блин, химик, чему вас только учат!

— Так я тебе и сказал! Это ж военная тайна! — Мудрецкий погрозил старлею пальцем. — Тем более при посторонних!

— Это Воха посторонний, что ли? Да ну, химик, ты вообще загнался! Это мы тут посторонние, а он как раз свой! Разливай, не стесняйся!

— Н-не буду! Не хочу разливать — и так заначка последняя! Чего ее зря тратить-то?! Вот налить — это могу, это прям сейчас… Ты, Игорь, где сейчас? В классе русского языка и литературы, правильно? Вот и следи за родной речью! Родную речь надо любить и ценить — правильно я говорю, Воха?

Со стены на скромную военно-полевую трапезу укоризненно смотрели светила русской словесности. Пушкин вообще отвернулся и печально глядел в окно, Гоголь вытянул свой знаменитый нос к сдвинутым партам, уставленным скромными закусками — от шашлычка из молодого барашка до выпотрошенных банок с тушенкой и килькой в томате. Павшие в сражении бутыли, еще источавшие терпкий запах домашнего вина, уже успели эвакуировать на подоконник, так что царствовал на столе полиэтиленовый пузырь с прозрачной жидкостью. Антон Павлович Чехов присматривался к этой емкости через пенсне — видимо, как бывший врач, смог уверенно опознать в содержимом медицинский «спиритус вини». Председательствовал на собрании строгий граф Толстой — он висел на самом почетном месте, над доской. Не исключено, что при этом представитель русского дворянства занимал гвоздик, когда-то забитый для вождя мирового пролетариата…

Мудрецкий повертел головой — чего-то в этой компании не хватало. Точнее, кого-то. Портреты те же самые, что и в саратовских школах, но комплект неполный. И ведь классика не хватает, кого-то, обязательного для изучения… Пушкин, Гоголь… Вот, вспомнил!

— Слушай, Воха, дорогой, а Лермонтова почему нет? Места не хватило?

Третий участник застолья, крепкий мужик с заметной проседью в черных волосах, поднял голову и тоже осмотрел портретную галерею. Поскреб аккуратно подстриженную бородку, повернулся к Юрию, тяжело вздохнул:

— Эхх, Юра, как же места нет! Класс большой, можно хоть пять Лермонтовых повесить! Ладно, не хотел говорить, тебе скажу. Оккупант был, понимаешь? С нами воевал? Воевал! О нас плохо писал? Писал! Зачем его портрет в классе? Все равно детишки испортят, только учителю их ругать надо будет, а потом лезть портрет снимать. Зачем лишняя работа, зачем лишний скандал? Лучше сразу снять, понимаешь?

— Все, понял, вопросов больше нет… — Мудрецкий хотел снова кивнуть, но решил не рисковать. — О, погоди! А если он оккупант, то мы кто? Мы тут воюем или как считаемся?

— Вы — гости! — Воха широким жестом показал на стол. — Вы ко мне пришли! Случайно зашел — все равно гость! Вот ты, Юра, сюда воевать приехал, нет? Ездишь, стреляешь, воюешь?

— Я сюда не ехал, меня сюда привезли. А стрелять мне вообще не положено. Химик я, понимаешь? Зарин-зоманыч я, мое дело газы всякие, радиация… У нас и патронов-то почти нет! — Мудрецкий понял, что сказал или что-то не то, или не тому, кому следовало, но никак не мог сообразить, в чем именно его ошибка. Поискал ее, не нашел и бросил это бесполезное и утомительное занятие.

— Слушай, патронов нет — так идем ко мне, я тебе продам пару штук! — обрадовался гостеприимный хозяин. — Ну пару ящиков продам! Клянусь, дешево! Пять возьмешь — скидку сделаю! Бери, тебе надо будет, я тебе как мэр говорю! — Тут глава местной администрации тоже как-то резко замолчал и мрачно уставился на плакат с правилами написания сочетаний «жи» и «ши».

— Ну, давай, если сторгуемся, в хозяйстве пригодится… — И тут до Юрия дошло. — Погоди, погоди, это для чего мне нужно будет? Да еще и пять ящиков на двенадцать рыл — это ж почти по тысяче патронов на бойца! Мы же тут не на полгода, когда я их отстрелять успею?

Молчание повисло в классе — тяжелое, словно бодун после большого праздника. Лев Николаевич Толстой смотрел на Юрия совсем уж сурово: то ли как непротивленец злу насилием, то ли как бывший артиллерийский офицер, сидевший в осаде и знающий цену боезапасу. Наконец комендант негромко кашлянул и сказал совершенно трезвым голосом:

— Ну вот, а так хорошо сидели… Не воевал ты, Юра, ну просто ни разу. Тысяча патронов на ствол — этого тебе на день не хватит, если всерьез прижмут… Это так, продержаться до подхода основных сил. Которые у нас обычно вообще не приходят. Ладно, давайте уж о делах, раз начали. Тебе какие новости сначала говорить — одну хорошую или все плохие?

— Давай хорошую, что ли, — обреченно махнул рукой Мудрецкий. — Все равно ведь бестолковая, или нет?

— Да как сказать… Ну, в общем, тебе решать. Генерал Дубинин из Москвы прилетел и очень удивился, когда не нашел на месте Сашку-оборотня, с которым тебя в Шиханах попутали. Сильно рассердился, требует своих разведчиков, а ему сказали, что Крутов какую-то спецгруппу под себя загреб и сюда переслал. Так что приказал разобраться, доложить и устранить, чтобы впредь неповадно было. Чуешь, чем пахнет?

— Йес!!! — Юрий с размаху хлопнул по столу, зашипел и начал трясти отшибленной ладонью. — Вот это новость! Ну, мужики, давайте я вам налью — считайте, отходная!

— Не чуешь, — горестно отметил старлей. — И вообще, ты насчет отходной… того… лучше уж на посошок, но и то не торопись, успеешь еще. Тебе не к спеху.

— Это почему вдруг? — Мудрецкий замер. — Сам же сказал — разберутся и устранят! Значит, скоро обратно отправят!

— Значит, скоро сюда приедет начальство, будет выяснять, кто ты вообще есть и каким образом тут оказался. Потом дождутся, пока Волков с ребятами до места доберутся — не ослаблять же группировку, так? Ну а вот потом уже, может быть, если позволит обстановка, да найдется, кем тебя заменить, да если Крутов не решит твой взвод себе оставить и с вашим округом не договорится… В общем, как приказ получишь — домой двигаться, вот тогда на посошок и выпьем. Так что для тебя тут хорошего пока что только одно — если все бумаги найдутся, начальство вспомнит, к кому вас приписывали. Если не прозеваешь момент — может, выпросишь чего-нибудь под это дело. Совсем повезет — будешь все, что нужно, регулярно получать. О тебе вспомнят, чего еще надо? Так что через недельку жди больших гостей — подкрась там, побели что можно, воинов своих в человеческий вид приведи, а то прилетит вдруг полковник в боевом вертолете… будет тебе кино. Фильм ужасов.

— Согласен, — радостно кивнул Юрий. — И на ужастик согласен. С названием «Иногда они возвращаются».

— Слушай, не надо, да?! Накаркаешь, а меня потом будут и в район, и в Грозный таскать — почему случилось, почему не знали, зачем допустили?! — Воха даже вскочил со стула и испуганно заметался по классу. — Ты так не шути, у меня с этой войной сердце больное стало! Ты фильм смотрел, про что — знаешь? Про живых мертвецов! Хочешь таким возвращаться — хорошо, я мешать не буду. Только езжай в другое место, дорогой, не надо здесь! И так с тобой не знаешь, куда бегать, куда смотреть!

— Это почему вдруг? Мы что, обидели кого-нибудь? Сидим черт знает где, в какой-то мастерской разбитой, в деревню твою не ходим почти, что берем — за все платим. — Мудрецкий не на шутку разозлился. — Живем там как не знаю кто, ждем себе дембеля — а он тут бегает, оказывается! Что, помешали кому-то? Местной власти, что ли? И чем это вдруг, а, дорогой?!

— Да живи, живи как хочешь! — махнула на него рукой местная власть. — Если сумеешь — живи, один был бы — сказал, совсем к нам переселяйся! Ты не мне мешаешь, ты не Хохол-Юрту мешаешь! Был бы ты пехота — вообще никому не мешал бы, спал бы спокойно, да! Ты скажи: зачем тебя из твоих Шиханов прислали? Только честно скажи, тут чужих нету сейчас!

— Слушай, а тебе-то зачем? Приказали — приехал! Надо было кому-то — прислали! Я уже язык стер, пока повторял: перепутали нас, пе-ре-пу-та-ли!!! С взводом старшего лейтенанта Волкова, вашего долбаного спецназовца из вашего гребаного Черноды… блин, Черноречья! Мы в одной роте в Шиханах были, палатки рядом стояли!

— Вот видишь! — Воха и комендант сказали это одновременно, как по команде, и понимающе переглянулись. Старлей продолжил: — А теперь ты еще скажи, что у вас не спецназ. Слушай, тут почти все в армии служили, а если нет — им отцы порассказали. С советских времен уставы вроде бы не сильно менялись, точно? Если в одной роте были — значит, и распорядок дня у вас был общий. Ты думаешь, я не знаю, что обычные бойцы зарядку для «краповых беретов» не выдерживают — падают на четвертом километре? Да и прошлый раз ты сам рассказывал, что вы друг друга воевать учили. У вас весь взвод — разведчики, мои орлы с твоими уже пообщаться успели, выяснили. Этот, торгаш твой мелкий, рассказывал, что вы вообще на соревнования с натовцами ездили, даже чего-то там у них повыигрывали… И как вас в тайгу на выживание с вертолетов кидали, тоже рассказывал, когда сухпай торговал. Ты не думай, мы тут тоже не глухие, не слепые, и даже иногда кое-чего соображаем! Обычные части у нас в тайге по месяцу не гоняют, только элиту…

— Валетов, сука-а-а!!! — Мудрецкий вскочил и заорал так, что Пушкин подпрыгнул и свалился со стены. — У-убью-у-у-у!!!

В коридоре послышался топот, и в дверях класса показался запыхавшийся Фрол.

— Звали, товарищ лейтенант? Чего нужно-то, я сейчас…

— Сейчас, сейчас, ты только стой, никуда не уходи! — Со второй попытки Юрий все-таки достал из-за пазухи «макара», щелкнул предохранителем. — Ты вот так стой, паскуда…

Валет успел-таки броситься за дверь — только глаза блеснули. Белые, круглые и очень большие. Грохнуло так, словно по зданию врезали огромной кувалдой. Пуля выбила из стены кусок штукатурки и с визгом унеслась по коридору, как отпущенный на перемену первоклашка. Второго выстрела не получилось — взвившийся над столом комендант достал руку разбушевавшегося взводного тяжелым каблуком кирзового ботинка. Получивший независимость «макаров» ударил графа Толстого точно в переносицу — видимо, у старого советского пистолета были свои счеты с пацифистами.

— Ты чего, лейтенант, совсем долбанулся? — Старлей был очень удивлен, но это не мешало ему аккуратно скручивать дергающегося Мудрецкого в замысловатый узел. — Пить надо меньше! Нет, земеля, я тебя, конечно, где-то понимаю, секретность и все такое, но чтобы за это своих солдат на месте стрелять… Ну у вас в Шиханах и порядочки! Отдал бы особистам, те разобрались бы, чего он там разгласил, а чего нет. Или у тебя полномочия особые?

— Он не долбанулся, он обдолбился. — Воха поднял с пола резиновый пакетик, присмотрелся к содержимому. — Еще и пил потом… Слушай, Игорь, хорошо, что мы до спирта добраться не успели! Знаешь, что тут было бы?

— Догадываюсь, — пробурчал комендант, снимая с Мудрецкого портупею и обвязывая сложную конструкцию с торчащими в разные стороны руками и ногами. — Он бы нас тут всех положил.

Камуфлированный узел задергался и протестующе замычал.

— Видишь, не всех, — уточнил Воха. — Только меня. Ему за тебя не платят, ему за меня заплатят. Сотню баксов. Они только прилетели, чуть в Каспийске чабана с бараном не перепутали. Не слышал, что ли?

— Так это они были? — старлей присвистнул и попытался затянуть ремень потуже. — Вот мы, блинский корень, попали! Слушай, может, там специально нарков пособирали и к нам прислали? Они же за дозу все что хошь сделают и потом даже совестью не будут мучиться. Потому как нечем — все скурили и скололи. Ну-ка, погоди… — Комендант перевернул дрыгающегося и отчаянно мычащего Мудрецкого, нашарил где-то в глубине живого свертка карман и вытянул оранжевую коробочку аптечки. — Точно! Ты погляди — ничего же нет, одни шприцы! Раз, два… шесть штук, куда ему столько!

— А ты его спроси! — посоветовал мэр. — Пистолет возьми, развяжи немножко и спроси. Слушай, а может, пусть их Башир всех зарежет, а? Ну, получим мы с тобой звездюлей, но потом какая жизнь будет спокойная!

— Не будет нам спокойной жизни, Воха, — вздохнул комендант и пошел за валяющимся под учительским столом «макаровым». — Приедет начальство, приедет спецназ, зачистку устроят, потом еще особисты будут полгода дрючить — вдруг у химиков чего-то секретное пропадет… Видел, как у них круто с неразглашением? Так, стоять, боец! Ну-ка, два шага сюда!

Опасливо заглянувший в класс Валетов попытался было улизнуть, но был схвачен за шиворот и отправлен к доске при помощи хорошо рассчитанного пинка под зад.

— Стоять, я вас спрашиваю! — Старший лейтенант Чирков наводил порядок на вверенной ему территории железной рукой и подкованным ботинком. — Вот с тебя мы и начнем. Соврешь — убью! Так, орел, ну-ка, колись — как у тебя с наркотой?

— Я не колюсь! — взвился Фрол. — Ну… может, и курну иногда, но влегкую. Вот честное слово, товарищ старлейтенант! Даже не каждый день ведь! Или… — Коммерческую жилку из Валетова нельзя было выбить ни пулей, ни берцем. — Или, может, вам достать нужно? Если чего не сильно крутое, я попробую…

— Ну вот, что я говорил! — Комендант посмотрел на мэра; тот вздохнул и горестно воздел глаза и руки к небесам. — А это что в аптечке, знаешь? Скажешь, не пользовался ни разу?

— Было дело, товарищ старший лейтенант, пришлось на учениях. По приказу и по обстановке, клянусь! Мы же там без этих шприц-тюбиков сдохнуть могли! — Валетов шумно сглотнул слюну, а Воха выпучил глаза и захрипел что-то не по-русски.

— Ни хрена себе учения! — Старлей с размаху опустился на ближайшую парту и задумчиво почесал лоб мушкой «макара». — Так, продолжаем разговор, мне все интереснее и интереснее. Что это за химия, знаешь? — Чирков еще раз продемонстрировал забитую шприцами аптечку. — Чего она с человеком делает? Ну, быстро: что с тобой было?!

— Не знаю, товарищ старший лейтенант, ну вот честное слово — не знаю! Не учили нас! Сказали — вколоть, я вколол, а потом помню только, что хреново было и все перед глазами плыло.

— Слышал я про это дело, Игорь. — У Вохи был такой вид, словно он сейчас заплачет и пойдет занимать место на кладбище. — Спецназ каким-то говном уколют, а потом они как роботы — боли не чувствуют, спать не хотят, ночью видят. И видят только цель и начальство, только приказ у них в голове. Ничего не боятся — а потом ничего не помнят. Замби, да?!

— Зомби, — поправил его комендант. — Я про эти дела тоже слышал, только видеть не довелось. Эй, боец, а что за учения-то были? Начальства много понаехало?

— Так точно: и замминистра был, и начальник химвойск! — обрадовался безопасной теме Валетов. — Мы там головным дозором шли, потом влипли, а Оборо… то есть старший лейтенант Волков диверсантов ловил. Вот после этих учений нас и перекинули сюда, прямо ночью подняли — и в самолет! А мы и не знали, куда летим — приказали, поехали…

Мудрецкий попытался перекатиться, но это ему не удалось. Послышались сдавленные вопли.

— Товарищ старший лейтенант, развяжите командира… пожалуйста! — неожиданно вступился за своего взводного Фрол. — Ну, выстрелил, так не попал же! Я сам виноват, достал его нынче… ну, с кем не бывает! Все же нормально обошлось! А стенку… — Валетов обернулся, посмотрел на дырку от пули и нервно дернулся. — …Стенку мы вам заделаем и покрасим, будет лучше новой!

— Слушай, не отпускай его, не надо! — взмолился глава местной администрации. — Давай его так Крутову отвезем, пусть сам разбирается!

— Не могу, Воха, не имею права. — Чирков с сожалением покрутил головой. — Я и так перегнул малость, но это еще ладно, тут крайняя необходимость была… А задерживать, арестовывать — не могу! Он мне придан, но напрямую только Крутову и его штабу подчиняется. Группа спецназначения, мать их за ногу и в сапог!.. Ладно, пусть живет. — Комендант дернул за выступающий ремешок, потом что-то куда-то протолкнул, встряхнул Мудрецкого — и Юрий оказался на полу в позе атакующего вепря. Проще говоря — на четвереньках. Голова тяжко покачивалась возле самого пола. Примерно через минуту лейтенант поднялся, цепляясь за стулья и парты. Постоял, потом пару раз присел, покрутил в воздухе руками. Сказал, глядя на обрушившийся портрет Пушкина:

— Ну вы и козлы, ребята! Вот ей-ей, я вам это припомню! Хрен с ним, погорячился, увязали — бывает. Но вот то, что вы меня сдать хотели — это, товарищи, не забывается… Дай пистолет, Чирков!

— А не обойдешься? — поинтересовался комендант, на всякий случай вынимая обойму и выщелкивая патрон из ствола. — Тебе, обкумаренному, сейчас только ствола в руках не хватало.

— Валетов, подбери патрон, — скомандовал Мудрецкий и с интонациями ожившей статуи маршала Жукова продолжил: — Товарищ старший лейтенант, немедленно верните мое личное оружие! И боеприпасы к нему!

— Я их твоему бойцу отдам. — Чирков протянул было пистолет и обойму шарящему по полу младшему сержанту, но в классе громыхнула металлом команда «Отставить!», и все замерли. Потом удивленно посмотрели на вчерашнего «пиджака» с внезапно прорезавшимся генеральским голосом.

— Товарищ старший лейтенант, верните оружие, — еще раз лязгнул этот голос. — Аптечку можете оставить себе, она вам еще пригодится. Можете поделиться с местной администрацией. Оружие, комендант!

— Бери, пожалуйста. — Старлей положил пистолет на стол и отпихнул от себя. Юрий перехватил «макаров», подождал, пока тем же путем последует обойма, взял у подбежавшего Валетова патрон. Несколькими четкими движениями зарядил, поставил на предохранитель. Убрал во внутренний карман. — Башир, говорите? Резать собрался? Ну-ну, пусть попробует… Валетов, за мной!

Мудрецкий шагнул к двери, но остановился, услышав сзади истошный вопль мэра:

— Эй, эй, лейтенант, лейтенант! А в аптечке что, в шприцах? Зачем они? Зачем нам нужны будут?!

— А вы посмотрите, там написано, — обернулся Юрий. — Все вроде грамотные, так не только всякую хрень в газетах читать нужно!

— А-тро-пин, — по слогам разобрал полустершиеся буквы Чирков. — Слушай, знакомое что-то, но вот убей — не вспомню!

— Не вспомнишь — убью, — согласился Мудрецкий. — Точнее, сам подохнешь. У тебя в школе гражданская оборона была? Или в училище хотя бы? Что такое антидот, помнишь? Вот он и есть, родимый. Шикарная штука, нам недавно на себе пришлось опробовать. В Шиханах, когда в местное дерьмо вляпались. Вот и вы теперь этот кайф поймаете. Этот Башир ваш, он что, за «Норд-Ост» химикам мстить собрался?

— Откуда знаешь?! — подпрыгнул Воха. — Кто сказал?! Я сам только сегодня узнал!

— У меня свои источники, — отрезал Юрий, мысленно назначая рядового Заботина на должность взводного пророка, персонального предсказателя резервной спецгруппы и по совместительству начальника разведки — хотя таковой взводу и не положен. — Так вот, передай своему земляку, что, если он хочет химиков, — будут ему химики. А если уж и до вас достанет — не обижайтесь, я не из КГБ, нам ничего усыпляющего не положено.

— Эй, лейтенант, как не положено?! Ты что, химоружие применить решил?! — Комендант взвился прямо из положения «сидя на парте» и бледнеть начал еще в воздухе. — Ты знаешь, что тут будет! Тут же полтыщи мирных жителей, а если до Шелковской дотянет — так там и все шесть тыщ наберется, если не больше! Не считая наших! Какого черта ты не сказал, что у тебя боевые ОВ во взводе?!

— А вам, товарищ старший лейтенант, такие вещи знать и не положено! — едко ухмыльнулся Мудрецкий. — Сами должны соображать, умники — группа спецсредств не ваша, вертухайская, а войсковая. Из Шиханов, не откуда-нибудь. Что у нас — одна «черемуха» должна быть? У нас… ладно, если что — узнаете, что там было. Кто выживет, тому врачи объяснят. И журналисты.

— Не имеешь права! Не делай, слушай, ради Аллаха! — Воха дернулся, словно хотел встать на колени, но гордость не пустила — схватила за пояс и удержала. — Ты человек, нет?! Тут дети, не видел, нет?!

— Это вы своему Баширу скажите, что тут дети. Сколько тысяч, тоже посчитайте. Вас тут много, а у меня двенадцать вот таких пацанов. — Мудрецкий кивнул на притихшего и вжавшего голову в бронежилет Валетова. — И всех дома мамы-папы ждут. И кроме «калашниковых», — один пулемет в «бээрдээме», и то хоть бы крупнокалиберный… Мы тут никого не трогаем, но если полезут — что есть, тем и отобьемся. А уж кого еще прихватит… Как у вас говорят — на все воля Аллаха? Так и передайте своему душману.

— Баширу, — пробормотал Чирков.

— Один хрен. — Юрий махнул рукой. — В общем, мы его ждем. Пошли, Валет, я еще все подготовить должен. Даже времени нет тебе звездюлей как следует навешать…

— Товарищ лейтенант, забыли… — Фрол потянулся к столу.

— Ага, точно, пригодится реактивчик. — Мудрецкий подхватил пузырь со спиртом. Оглядел класс. — Все, Фрол, пошли, нам тут больше делать нечего.

— Товарищ лейтенант, там сухпай еще…

— Сухпай нам больше не понадобится. Это я тебе обещаю. — Мудрецкий четко козырнул совершенно ошалевшему коменданту. — Ну, до встречи, товарищ старший лейтенант! Будет Крутов на связи — так ему и передайте: мол, обстановка обострилась, занимаем круговую оборону. «Врагу не сдается» и все прочее… заодно противогазики у своих проверьте — может, кто клапан или мембрану выдрал. Бывает такое по молодости и неопытности. Честь имею!

Что-то ответить комендант смог бы только к тому времени, когда под окнами закашлялся движок броневичка сумасшедших химиков. До этого он пытался вернуть на место отваливающуюся челюсть. Челюсть упорно не желала занимать положенное по строевому уставу положение, и комендант имел выражение лица, совершенно не подходящее для его ответственной должности. Попросту говоря, вид у старшего лейтенанта внутренних войск Игоря Чиркова был дурацкий до предела. До полной невозможности мышления и общения.