Общак на доли не порубишь

Сергей Зверев, 2010

Стар стал хранитель воровского общака Монгол. Пришла пора подумать о том, кому передать кассу. Выбор пал на вора в законе Карла. Но один из новоиспеченных «законников» Пашка-Крематорий не прочь сам стать смотрителем общака, чтобы пустить воровские деньги в личный оборот. Выход у Пашки один: подставить Карла в глазах криминальных лидеров. Тогда утратившего авторитет вора вряд ли выберут смотрителем общака. Вот только сам Карл не привык, чтобы с ним обращались как с желторотым юнцом. И он считает, что пришла пора напомнить Пашке старое неписаное правило: фуфлыжник долго не живет…

Глава 1

В наполненной не выше тюремного норматива камере Бутырки шла обычная жизнь, каждый из содержащихся в следственном изоляторе коротал время, как умел. Кто резался в «стирки» — карты, отгородившись на шконке занавесочкой, кто играл в нарды, кто смотрел телепередачи. В это время одновременно работали два телевизора. По одному шел футбольный матч; на экране второго телевизора гордо вышагивали манекенщицы, демонстрируя высокую французскую моду.

— У меня такая же в Саратове осталась, — зычно проговорил худосочный первоход в круглых очках-велосипедах.

— Если ноги от ушей, то и задница у нее вместо головы, — пробасил один из зрителей — любителей высокой моды.

— Пошел ты… — Очки-велосипеды блеснули.

— Куда? — тут же зло прозвучал вопрос.

Мгновенно воцарилась тишина. Все ждали, что же ответит очкарик. Даже картежники выглянули из-за занавески.

— Фильтруй базар, очкарик. Так куда ты его послать хочешь? — неожиданно произнес смотрящий хаты — сорокалетний Андрей Кувалов с погонялом Кувалда.

— В баню… — упавшим голосом произнес саратовец, в первый раз оказавшийся на бутырских нарах.

— Баня еще через три дня, — не стал настаивать на сатисфакции мужик, — в баню можно. Правда, лучше бы ты меня в другое хорошее место послал. Я бы не отказался.

— Вы «сеансов» насмотритесь, скоро и телевизор трахнете, — произнес Кувалда, отворачиваясь к стене.

Вся камера тут же взорвалась дурацким смехом. На воле от такой шутки никто бы, наверное, даже не улыбнулся.

В коридоре загремели ключи, и дверь камеры отворилась. Кувалда даже не повернулся.

— Кувалов, на выход, — лениво процедил сквозь зубы конвойный.

Кувалда, не выказывая удивления, неторопливо поднялся со шконки — сохранял достоинство. В камере, как в волчьей стае, только почуют слабость вожака, тут же повиноваться перестанут. А власть свою Кувалда держал железной рукой.

— Стоять, лицом к стене, — скомандовал конвойный.

Андрей Кувалов чуть медленнее, чем следовало, повернулся лицом к шершавой стене, заложил руки за спину. Железная дверь в камеру с грохотом затворилась.

Кувалова конвоировал парень в камуфляже, вооруженный дубинкой и баллоном со слезоточивым газом. Кувалда не спрашивал, куда и зачем его ведут, это одно из главных тюремных правил. За решеткой человек не принадлежит самому себе, куда ведут — туда и пошел, нет выбора.

Наконец конвойный распахнул дверь. За ней оказалось узкое и высокое, как стакан, помещение, всю меблировку которого составляли стол и два табурета, намертво прикрученные к полу. В таких кабинетах проходят допросы или встречи с адвокатами.

Андрей Кувалов опустился на табурет и положил перед собой руки на стол. Не сказав ни слова, конвойный вышел из комнаты.

Несколько секунд спустя дверь отворилась вновь, Кувалда даже не счел нужным обернуться.

— Здравствуйте, — услышал он спокойный мужской голос и тут же почувствовал, что в помещении запахло дорогим одеколоном.

— Здравствуйте, если не шутите. — Кувалда исподлобья глянул на элегантного мужчину в дорогом костюме, темно-синей рубашке и ярко-красном галстуке.

Позолоченные пуговицы поблескивали, отражая в себе лампочки. Лицо мужчины, умное и дородное, показалось Кувалову знакомым, но где и при каких обстоятельствах они встречались, вспомнить не смог. Знал наверняка, что вместе им сидеть не приходилось. Мужчина хоть и не чувствовал себя подавленным в тюрьме, но «домом родным» Бутырку наверняка не считал. Попытки поздороваться за руку не сделал. Взгляд его был немного брезгливым.

— Андрей Александрович, — вкрадчиво произнес он, — я ваш новый адвокат. Зовут меня Святослав Петрович Нардов.

И тут Кувалда припомнил, что уже не раз слышал об этом человеке. Среди бывалых зэков о нем рассказывали чудеса. Говорили, что этому юристу под силу составить любую бумагу. Что даже убийц он умеет вытаскивать под залог. Даже самые безнадежные дела принимали к пересмотру и костили по ним срок в два раза.

— Меня попросили выступить в вашу защиту. Вам платить мне ничего не придется.

— Интересно, и кто же выступил моим спонсором? — удивился Кувалда.

Нардов с глубокомысленным видом воздел глаза к грязному потолку:

— Этот человек не хотел, чтобы прозвучало его имя.

— Тогда и разговор окончен, — резко произнес Кувалов, попытавшись встать из-за стола, но Нардов остановил его взглядом.

— Выбор упал на вас почти случайно. Подошел бы любой смышленый зэк. Я не сказал, что платить не придется вообще. Услуга за услугу. Вы выполните, что я вам передам, а взамен за это я попытаюсь вытащить вас отсюда.

— Что от меня требуется?

Святослав Петрович вежливо улыбнулся, и было в его улыбке что-то неискреннее. Темно-карие глаза покрылись масляной поволокой.

— Буду краток. Завтра к вечеру один из ваших сокамерников должен очутиться в тюремной больнице…

— Это не ко мне, — перебил Кувалов, — лепила решает, кому в больничку закосить.

Кувалда, как смотрящий хаты, знал, что сегодня в больничке уже оказались три вора в законе, значит, готовится толковище. Авторитетам предстоит перетереть и принять решение. Не водку же пить они там станут. Самого Кувалду, ясное дело, никто на подобные мероприятия не приглашал — цветом не вышел.

— Если бы мне был нужен лепила, я бы к нему и обратился. Все равно, кто окажется в больничке, это на ваш выбор. Но повреждения должны быть серьезными. На грани выживания. Вам ясно? Именно на грани. Морг никому не нужен.

— Чего ж не понять, — хрустнул мощными руками Кувалда, — найти терпилу и «покошмарить» по полной программе, но только чтобы не сдох.

— Все правильно. Вы согласны?

— Сделаю, — немного подумав, согласился Кувалов, ибо обратной дороги у него не было. Потому как в тюрьме и на зоне — железное правило: «мужик сказал, мужик сделал».

— Вот и отлично. — Адвокат облегченно вздохнул. — Надеюсь, теперь ваши дела пойдут лучше. Только постарайтесь сами не засветиться, чтобы мне потом вас от еще одной статьи не отмазывать.

Нардов подсунул на подпись документ. Кувалда прочитал его от первой заглавной буквы до последней точки. Ничего особенного, обычный договор с адвокатом о передаче ему права представлять интересы обвиняемого.

— Желаю удачи. — Нардов произнес это таким тоном, что было понятно: если Кувалов не исполнит обещанного в точности, ему не жить — что-что, а смысловые оттенки своему голосу Нардов придавать умел.

Папка захлопнулась.

— Вот и все. Охрана! — позвал адвокат. — Можете увести.

Конвойный с бесстрастным лицом открыл дверь и скомандовал:

— На выход.

* * *

После отбоя камеру заливал мертвенно-синий свет. Кувалов никак не мог заснуть. Сегодняшняя встреча с Нардовым сломала его, потому что подарила надежду. А надеяться на лучшее — самое плохое для арестанта. Уж лучше приготовиться, что тебе впаяют «десятку», а потом получить «пятак», чем наоборот. Тогда и пять лет неволи покажутся детским сроком.

Во сне арестанты иногда вскрикивали. Было слышно, как плачет, не просыпаясь, под шконкой — «на вокзале» — молодой шнырь. Кувалов повернулся на бок и отбросил одеяло. На втором ярусе нар поблескивали круглые стекла очков первохода. Парень боялся снимать их на ночь, чтобы ненароком не раздавить во сне.

Кувалда сел, прислушался, никто не пошевелился. Он поднялся, прошел вдоль нар, всего на секунду задержался возле очкарика, сунул руку под самодельную подушку и тут же выдернул. И если бы не синий свет, то было бы видно, как прилила кровь к лицу видавшего виды блатного.

— Прости меня, господи, — прошептал он, уже вернувшись на место.

* * *

В тот самый день, когда адвокат Нардов появился в Бутырке, чтобы сделать Кувалде странное предложение, главный врач тюремной больницы Петр Алексеевич Барсуков слегка поправил свое материальное положение. На автомобильной стоянке, где он всегда оставлял свою «Ладу», Петр Алексеевич открыл машину, приспустил стекло в задней дверце, а затем хлопнул себя по лбу, словно что-то забыл, и заспешил прочь. Барсуков ничего не забывал, просто ему надо на время отойти в сторону. Но Петру Алексеевичу было страшно, что кто-нибудь заподозрит, поймет, почему это он не спешит уехать домой, вот он и прикинулся забывчивым.

Барсуков — высокий дородный мужчина с чуть обрюзгшим лицом, закурил и нервно затянулся. Сегодня ему уже пришлось поволноваться, когда по его распоряжению в тюремную больницу перевели трех воров в законе, сидевших в Бутырке. Перевод всей троицы он устроил по достойным веры диагнозам, почти не сочинял, ведь настоящих хворей у высоких авторитетов воровского мира хватало. Все-таки тюрьма — не курорт, и здоровья никому из сидельцев она еще не прибавила. По большому счету придраться было не к чему, даже если бы на доктора и наехало начальство.

«Ну да, подстраховался, — сказал бы он. — Можно было и не госпитализировать, но сами же понимаете, если вдруг окажется, что законник умрет из-за того, что ему вовремя не оказали помощь… Это же грозит бунтом в тюрьме».

Начальство и слова не сказало. Сколько и кто, кроме него, получил денег за эту госпитализацию, Барсуков не знал и не хотел об этом думать. Его интересовала только его собственная доля.

В тюрьме работа не сахар, того и гляди, подхватишь туберкулез или взбесившийся от безысходности арестант наградит тебя СПИДом, вцепившись зубами в руку. Корячиться за одну зарплату, проводя каждый день за решеткой в обществе преступников, нормальный человек не согласится. И потому взятки Петр Алексеевич считал справедливой добавкой к денежному довольствию. Он-то считал, но государство полагало иначе, вот и боялся всего Барсуков, боялся панически.

«Боже мой, — думал он, глядя на свою машину, поблескивающую лаком на солнце, — ведь могу же позволить купить себе хороший новый автомобиль — немецкий или японский, а езжу на отечественной развалюхе. Могу купить квартиру побольше и ближе к центру, но живу с женой в той, какую получил еще от государства. Могу поехать отдыхать за границу, но приходится ездить в Сочи и жить в дешевеньком доме отдыха… Но ничего, когда выйду на пенсию, оттянусь. Вот тогда и пригодятся мои сбережения. Пенсионерами никто не интересуется», — утешил себя тюремный врач.

Сигарета сотлела уже до самого фильтра, а Барсуков не выпускал ее из пальцев и даже время от времени делал вид, что затягивается. Он не боялся, что его обманут и не привезут обещанные деньги, он боялся, что его поймают родные правоохранительные органы.

На стоянку зарулил черный «Лексус» с тонированными стеклами. Автомобиль медленно ехал, словно водитель выбирал место для парковки. Барсуков следил за ним, не отрывая глаз. Возле «Лады» водитель даже не сбросил скорость. Вроде бы ничего и не произошло, но напряженный взгляд тюремного врача засек, как из окошка «Лексуса» вылетел небольшой цилиндрик и прямиком угодил в приоткрытое окошко его машины. Проехав стоянку, «Лексус» покинул ее и вскоре уже растворился среди других машин, на прощание мигнув Барсукову габаритами.

Петр Алексеевич задумчиво принялся насвистывать мелодию из Моцарта. Он возвращался к машине не прямиком, а сделав крюк, чтобы удостовериться, не следит ли кто за ним. Лишь оказавшись в салоне, он решился заглянуть в зеркальце заднего вида, укрепленное на ветровом стекле. Поправил его и разглядел на заднем сиденье небольшой, но тугой скруток долларов, завернутый в прозрачный полиэтилен и перетянутый аптекарской резинкой. Тут же отвел взгляд. Даже если бы сейчас на его машину налетели «маски-шоу», а омоновцы выволокли и бросили его лицом на асфальт, доказать потом было бы ничего невозможно. Отпечатков пальцев на деньгах нет.

«Подбросили!» — твердо стоял бы он на своем, и самое странное, что его оправдали бы.

В том, что при надобности ему поможет один из лучших адвокатов России, Барсуков не сомневался, сидельцы Бутырки, кому он оказывал услуги, постарались бы — заплатили. Лепила, если он не зверь, считай, единственная уважаемая арестантами профессия в тюрьме. И рассуждение типа: «Все равно на должность Барсукова не вернут. Зачем ему помогать?» — не прошло бы. Придет другой врач, и он будет твердо знать, что в беде его не оставят.

Примерно так рассуждал Петр Алексеевич, выезжая со стоянки. Он твердо знал, что не дотронется до денег, прежде чем не остановится в собственном дворе. Он даже дверки в машине не блокировал, чтобы потом в случае чего иметь возможность оправдаться: «Я же ни от кого не прятался. Да если бы я боялся, то закрылся бы наглухо».

На одном из светофоров, когда Петр Алексеевич еще не успел заскучать, ожидая зеленого сигнала, из машины, остановившейся за ним — темно-зеленого, почти черного «Ленд Ровера», — вышел элегантный мужчина и тут же направился к «Ладе». Барсуков вздрогнул, когда заметил за стеклом темный силуэт, его взгляд приковал к себе красный галстук. Рука сама собой потянулась к кнопке блокировки дверцы. Мужчина нагнулся и постучал в стекло согнутым пальцем.

— Разрешите к вам, Петр Алексеевич. Свет скоро переключат. Не стоять же мне посреди проезжей части.

У Барсукова немного отлегло от сердца, когда он признал в мужчине, обладателе красного галстука, адвоката Святослава Нардова.

— А… это вы, — и тюремный врач приоткрыл дверцу. — Садитесь.

Он затравленно оглянулся, чтобы увидеть, кто же остался в машине, которую покинул адвокат. Но солнцезащитный козырек был опущен, и Петру Алексеевичу пришлось довольствоваться лишь созерцанием волевого, по-модному небритого подбородка.

— Не волнуйтесь, поезжайте, как ехали, меня подберут. — Адвокат улыбнулся одной из своих располагающих к искренности улыбок.

На перекрестке «Ленд Ровер» послушно свернул за «Ладой».

— Прошу об одной чисто товарищеской, профессиональной услуге. — Нардов довольно бесцеремонно открыл бардачок и одну за другой положил на крышку десять стодолларовых купюр, придавил их пачкой сигарет. — В тюремной больнице завтра вам предстоит вызвать к одному пострадавшему консультанта — доктора Иванова, из двадцатой больницы. Скажете, что пострадавший, на ваш взгляд, нетранспортабельный и доставить его в городскую больницу для консультации невозможно.

— Погодите, — возмутился Барсуков, — нет у меня сейчас в больнице нетранспортабельного больного. Нет.

— Завтра будет, к вечеру он будет точно, — голос Нардова переливался, как горный ручей. — Фамилии, к сожалению, назвать еще не могу. Консультанта с реанимационной бригадой вызовите вечером, так, чтобы приехать они могли уже ночью.

— Если вы собираетесь устроить побег, то я…

— Какой побег? Стал бы я в этом участвовать! Просто одному человеку очень нужно побывать в тюремной больнице для важного разговора. Вы же знаете доктора Иванова?

— Конечно, знаю — он ведущий реаниматолог.

— Тогда чего вы опасаетесь? — Адвокат поигрывал откинутой крышкой бардачка, на которой лежали придавленные пачкой сигарет доллары.

— Начальник тюрьмы — не дурак. Мне и так уже пришлось сегодня рискнуть.

— Конечно, не дурак, и в этом я успел убедиться, когда совсем недавно мы с ним беседовали. Смею вас заверить, больница в ближайшие дни его совсем не будет интересовать. — Указательным пальцем Нардов прикоснулся к деньгам. — Вы всего лишь перестрахуетесь, вызовете реаниматолога.

Барсуков колебался. Подставы со стороны адвоката он не опасался, тот ни за что не стал бы рисковать своей репутацией, и не потому, что был очень честным и порядочным. Таких людей среди адвокатов, пожалуй, вовсе не отыскать — не та специфика профессии. Просто, подставив один раз, навсегда потеряешь доверие, тебе больше никто не сделает поблажки, ни за красивые глаза, ни за деньги.

«Хотя, если планируется побег, могут выложить огромные бабки, — подумал врач. — Не стоит себя мучить, — решился он наконец, — надо соглашаться. Стоит только поторговаться».

— Я вас слушаю, — Барсуков бросил равнодушный взгляд на деньги.

— Я уже все сказал. Жду только вашего согласия.

В зеркальце заднего вида маячил «Ленд Ровер» с небритым мужчиной за рулем.

— Даже не знаю, что вам и сказать. Вы меня толкаете на должностное преступление.

— Помилуйте, — засмеялся Нардов, — вся предыдущая часть разговора не более чем возможное допущение. Ведь пострадавший в больницу еще не поступал, он мирно сидит в Бутырке. Он даже знать не будет, почему угодил в больницу и почему к нему отнесутся там с подобающей цивилизованной стране гуманностью. Это только допущение, рассуждения. А факты…

Барсуков глянул на адвоката, в его глазах Нардов прочитал:

«Что ты мне втираешь? Неужели не понял, что денег мало предложил? А если тебя только на штуку уполномочили, то выметайся из машины. За мелочевку не берусь».

Вновь раскрылось портмоне, Нардов вытащил еще пять стодолларовых бумажек, подхватил сигаретную пачку, бросил деньги сверху десяти банкнот и тут же захлопнул бардачок.

— Вот и все, — сказал он.

Барсуков только кивнул в ответ.

— Остановите. Дальше я сам, — попросил Нардов. — День выдался тяжелый. Но удачный благодаря вам. Теперь можно и расслабиться.

«Лада» притормозила у бордюра. Нардов выбрался из машины. Выходя, придержал рукой красный галстук. Тут же остановился и «Ленд Ровер», чтобы подобрать адвоката. Барсуков дождался, пока джип отъедет. За рулем сидел явно не простой шофер — наемные люди так властно не смотрят на мир.

«Видел я его раньше или нет?» — задумался Барсуков.

Память на лица он имел плохую. Лица пациентов его никогда не интересовали, зато держал в памяти особенности строения тел тех, кого ему приходилось осматривать. Досконально помнил татуировки, но не лица.

«Взгляд у небритого странный, — решил тюремный врач, — вроде как правый глаз слегка косит, сразу и не поймешь, куда смотрит».

Барсуков благополучно доехал до своего двора, припарковал «Ладу» за мусорными контейнерами и заглушил двигатель. На дворовой стоянке было пусто — ни одного человека. Деньги из бардачка он выгреб и, не пересчитывая, сунул в карман. Взял и подброшенные в окно машины деньги. Домой подниматься не стал, а сразу спустился в подвал.

Закрывшись в собственном сарае, Барсуков осторожно выдвинул из стены кусок чугунной канализационной трубы. Внешне она смотрелась, как самый банальный «стояк», но на самом деле начиналась у потолка и кончалась в выемке бетонного пола. Деньги, для надежности завернутые в блестящий станиоль и закрученные в толстый полиэтилен, исчезли в ее недрах.

«Ну, вот и все, — с облегчением вздохнул врач, — теперь можно по совету адвоката и расслабиться. Завтра еще немного поволноваться, а там и выходные».

Нардов тем временем сидел в машине и вертел в руках пачку сигарет. Наконец «Ленд Ровер» свернул в боковую улицу и замер у пустынного тротуара.

— Как понимаю, он взял? — поинтересовался небритый мужчина, снял руки с руля и негромко включил в салоне музыку.

— Само собой разумеется, — в глазах адвоката уже не было прежней брезгливости. — Правда, пришлось еще пять сотен сверху накинуть.

— Хорошо, теперь поезжай в двадцатую больницу. Надо, чтобы реаниматолог не передумал.

— Все получится. — Нардов улыбнулся и прикоснулся ладонью ко лбу. — Я пошел?

— Валяй.

«Ленд Ровер» буквально взрыл асфальт шипованными протекторами и умчался по пустынной улице.

— С огнем играет Артист, — то ли восхищаясь, то ли осуждая, произнес адвокат вслед удаляющемуся джипу.