Тонкая рябина. Новеллы

Светлана Сервилина

Испытания в жизни – наказания или лишь экзамен на прочность? Как же трудно идти с высоко поднятой головой, если тебя предают самые близкие люди. А спасает только любовь – пылкая и безграничная. Она дает веру и силы, чтобы преодолеть причудливые виражи судьбы. Двенадцать новелл – двенадцать судеб, таких разных и одинаковых в неизменном желании быть счастливыми и найти свой путь. «Тонкая рябина» – сборник, включивший в себя повествования о простых и в тоже время удивительных людях.

© Светлана Сервилина, 2016

© Николай Красненко, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-4366-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СВЕТЛАНА СЕРВИЛИНА

Эта книга — итог работы нескольких лет. Судьбы близких людей, пропущенных через себя. Чувства, пережитые мной и вырвавшиеся наружу. Я бесконечно благодарна за помощь и поддержку мужу, дочери, маме и моим подругам.

По жизни с любовью

Посвящаю маме…

Я решил пройти по жизни с любовью.

Ненависть — слишком тяжкое бремя.

Мартин Лютер Кинг

Лето 1979

Автобус притормозил, открылись гармошечные двери, и на одинокое шоссе выпорхнула симпатичная девушка, с любопытством оглядываясь по сторонам. Резиновые края дверей вновь плотно сомкнулись, громко чмокнувшись друг об друга, а пассажирка прощально и благодарно махнула рукой водителю. Чихнул старый двигатель, автобус уехал, оставив за собой пыльный шлейф.

— Вот моя деревня, — прошептала девушка и двинулась в сторону села, время от времени, меняя поклажу в руках. Спортивная сумка была тяжелой, а модный пакет с фотографией картины «Джоконда» был почти пустой. Хозяйка очень дорожила им и боялась порвать или поцарапать. Она усмехнулась своим воспоминаниям, с каким трудом она уговорила своего однокурсника — студента из Йемена продать этот заграничный атрибут! Новые джинсы французской фирмы «Маше» обтягивали стройные ноги, и завершал модный «прикид» юной особы — яркая футболка с вышитой надписью «US ARMY».

«Красивая», — подумал молодой тракторист, высунувшись по пояс из кабинки, толи про футболку, толи про барышню. Желто-зеленые крыши крайних домов села были уже рядом, когда девушка, предвкушая скорую встречу с родными, прибавила шаг.

«Интересно, что это за лишай такой растет даже на шифере? — мелькнула мысль. Вдруг она остановилась, резко повернулась направо и, перекинув тяжелую сумку через плечо, пошла в сторону кладбища.

— Не буду изменять традиции, — решила она.

С трудом открутив толстую ржавую проволоку от столба, она открыла дощатую дверь деревенского погоста и пошла знакомой тропинкой между бугорков потрескавшейся земли с деревянными и железными крестами к знакомой могиле в самом углу кладбища.

— Здравствуй, папа, — тихо проговорила она и поцеловала выцветшую фотографию в центре скромного памятника.

Он ей всегда улыбался, ее молодой нестареющий отец с пышным чубом волнистых русых волос, в спортивной тенниске, к рукаву которой прижимался кусочек ткани с рисунком из фиалок. Она знала, что это кусочек ее платьица. Лет десять назад она рассмотрела цветочки на краю фотографии и спросила у бабушки:

— Что это?

Оказалось, что делали портрет на памятник из семейной фотографии, вот и увековечился кусочек детской фланельки на этом скорбном месте. Но Светочке это было почему-то приятно, что именно ее платьице всегда с папой, а, значит, и она, его единственная дочка, рядом с ним…

Лето 1962

Катерина ловко закатала сатиновое платье, обнажив загорелые ноги, опустила ведро с водой на следующую ступеньку и принялась мыть крыльцо. Ей нравилось, когда доски становились желтыми от металлической терки, пахли деревом и хозяйственным мылом, поэтому драила сильно, с «комсомольским задором», как она сама любила говорить. Сильные руки обхватили сзади ее за талию.

— Мишка, ты меня напугал, проказник! — она шутливо показала ему кулак.

Муж схватил в охапку молодую женщину и поцеловал.

— Котенок, я так соскучился!

Катерина обняла его за шею, подушечками пальцев, сморщенных от воды, погладила щеку:

— Я тоже, родной, очень-очень… Ты уже с работы? Хочешь есть?

Михаил поцеловал ее пальцы и поправил выбившуюся из-под платка прядку темных волос.

— С работы, — он оттянул расстегнутый ворот рубашки и подул вовнутрь, — жара сегодня какая!

— Ага, — хмыкнула Катерина.

— А давай сбегаем на речку и искупаемся? Заодно, аппетит нагуляем, а? — он с надеждой посмотрел на молодую жену.

— Давай! Только я домою ступеньки, а ты пока мать предупреди. Она там, в огороде со Светочкой.

Муж пошел по двору, крича по дороге на разные лады:

— Маааама!

Оттуда, из-за деревьев, донеслось в ответ:

— Мишка, ты че, сказывся? Орешь, как оглашенный!

Катерина счастливо засмеялась. Она обожала своего мужа — веселого, озорного, ласкового. Даже не видя их встречу, знала, что он сейчас подхватит мать, закружит ее, она любовно шлепнет ему подзатыльник, вытрет о фартук «белый налив» и сунет любимому сыночку. Катя любила свекровь и восхищалась ее житейской мудростью. Мария Ивановна умело вела хозяйство, воспитывала детей и внуков по уставу Домостроя, делая незаметные поблажки младшему Мишеньке, а теперь и внучке Светочке. Наполовину украинка, в разговоре, она перемешивала русские и украинские слова, но все ее понимали, а порой и побаивались, но только не эти двое. И хоть Свете было полтора года, она уже пользовалась преимуществами перед другими внуками. Катя забежала в хату, наскоро причесалась, сняла домашнее платье, быстро надела купальник и сарафан и выбежала на веранду. Михаил уже стоял у крыльца с дочкой на руках. Он щекотал ее пухлые щечки, Светочка заливалась от хохота и тоже пыталась щекотать отца.

— Что тебе принести, цыпленок? — спросил он у дочери, зная, что за обещанный подарок она отпустит родителей без слез «по делам».

— Кавуньчик… и… мнячик, — ответила девочка, мешая, как бабушка, русский и украинский.

— Есть! — шутливо ответил отец, отчего девочка опять захохотала.

Он поставил ее на землю, повернул лицом к огороду:

— Ну, беги к бабушке! — и мягко хлопнул по попке. Светочка побежала, разнося на весь двор:

— Бааабуууляяя!

— Беловская порода! — забирая непослушные волосы в «улитку», смеясь, сказала Катерина.

— Да, мы — такие! — озорно подмигнул Михаил, открыв калитку и пропуская жену впереди себя.

Молодые супруги, обнявшись, пошли на пляж.

На реке было шумно и весело. Летний зной стал понемногу спадать, и народ хлынул к спасительной влаге. Мальчишки с облезлыми носами без устали ныряли с края деревянной лодки, дразня друг друга. Пожилая дама, явно приезжая, чинно листала свежий номер журнала «Работница». Под одичавшей яблоней расположилась стайка студентов, приехавших собирать помидоры в колхоз. Михаил уже по дороге начал раздеваться, чтобы, подойдя ближе, с разбегу прыгнуть в воду. Катя еще не дошла до берега, а пятки мужа уже мелькнули среди плещущихся мокрых тел. Она аккуратно сложила одежду и зашла в прохладную воду. Катя хорошо плавала, как настоящая волжанка, с детства привыкшая к реке, тем не менее, всегда восхищалась мужем. Он не просто плыл, а как-то изящно скользил в воде, взмахи рук четко разделяли потоки воды вдоль его тела. Доплыв до Михаила, она оперлась на его блестящее от влаги плечо, и он ее покатил, сильный, красивый, надежный.

— Сегодня вечером пойдем к Куприянам! — между взмахами сообщил он. — Слышь, Катюш?

— А мать с отцом не обидятся? — хлебнув нечаянно воды, спросила она и тут же струйкой выпустила ее изо рта.

— Да что мы, дети что ли? Вечерами сидеть со стариками? Женаты почти три года, и все отпрашиваемся, как студенты! А, — махнув головой, Михаил нырнул, потом выпустил фонтанчиком воду и добавил, — теперь и студенты не отпрашиваются… Вот вернусь из командировки и начну дом строить! Будем жить отдельно от родителей!

Катя, испуганно взглянув на мужа, замерла.

— А мать? — потом озорно глянула на мужа. — Мишка, правда? Свой дом? Мишка, как же я тебя люблю!

На берегу, он заботливо обтер ее гладкую кожу: спину, руки, шею…

— Катюшка, я знаю, что ты любишь моих родителей, но ведь хочется быть хозяйкой в доме? Хочется? — он наклонил голову и хитро посмотрел на жену. — Скажи честно!

Она мечтательно посмотрела в его сумасшедшее-синие глаза и кивнула:

— Хочется.

Они взялись за руки и пошли домой, заговорщицки молча, обдумывая сказанное. По дороге, молодые супруги сравнялись с двумя женщинами, гнавших коров с налитым тугим выменем домой.

— Здравствуйте, теть Нюра, здравствуйте, теть Даш.

Михаил весело пошлепал рыжую корову по спине.

— Добрый вечер, молодежь! — дружелюбно ответили женщины.

— Михаил, у меня сепаратор чет барахлит, ты не глянешь? — одна из женщин тронула за руку, обходившего ее парня, и настойчиво повторила вопрос. — Не глянешь, сынок?

— А можно завтра, теть Нюр? А то мы с Катей в гости собрались…

— Да хоть послезавтра, лишь бы заработал!

— Я зайду! — уже обогнав, весело крикнул молодой мужчина.

— Вот ведь Мане повезло, не парень — клад! Такой сын хороший вырос! — пожилая женщина повернулась к попутчице.

— Да, Беловы от горя как заказаны. И Степан с войны живой и здоровый вернулся, и дом — полная чаша, и три сына — все работящие какие, — согласилась вторая, — особенно самый младший — Мишка!

Во дворе у стола суетилась Мария Ивановна. Она поставила большую миску с нарезанным душистым хлебом и обернулась, услышав звук щеколды.

— Сидайте вечерять, — улыбнулась она, — проголодались? Мишка, а ты с работы ще и не ев!

— Мам, мы к Витьке Куприянову сегодня в гости идем. Они нас ждут, а его Татьяна пироги напекла! — чмокнув в затылок мать, Михаил взял со стола огурец, смачно хрустнул и добавил, — Ты не обижайся!

— Степан, ты слухаешь? Они уходять, — женщина развела руки, — для них мать уже не такы пироги пэче…

— Мишка! Молоко на губах не обсохло, мать обижать. Вожжами вдоль спины давно не получал! — отец шел от рукомойника, повесив на жилистую шею вафельное полотенце.

— Бать, ты меня хоть при жене не позорь! — укоризненно глянув на отца, Михаил повернулся и резко пошел к воротам.

По дороге он остановился на мгновенье и крикнул в сторону дома:

— Кать, я тебя на улице подожду!

Потом повернулся и посмотрел на отца, остановившегося посреди двора и смотревшего вслед сыну.

— Завтра в командировку уезжаю, через неделю приеду, поговорим, — голос Михаила дрогнул.

Он очень любил их, этих стариков: строгого отца, никогда не сидевшего без дела, мать, спокойную, понимающую, самую добрую… Но сейчас он принял решение. Ничего, подумал он, они поймут. Молодой мужчина опустил голову и виновато добавил:

— Дом себе буду строить!

И он быстро, не оглядываясь, пошел к воротам.

— Катерина, как тебя ученики любят, просто страсть, — Татьяна возилась у керосинки, убавляя пламя, — а я вот жареху из судачков сделала, — открыв крышку, сказала она и вдохнула запах жареной рыбы с картошкой.

Катя тоже заглянула в большую чугунную сковороду:

— Ах, какой аромат! — и вернулась резать салат.

Таня вытерла полосатым полотенцем руки и подсела к гостье.

— Вчера Васька, Витин племянник, приходил к нам. Так все уши прожужжал:

«Катерина Пална, Катерина Пална». Талант у тебя, подруга, раз эти охламоны так тебя уважают. Я бы в школе работать ни за что не смогла: дети орут, начальство ругается, родители надоедают, — она махнула рукой, встала и, взяв деревянный прихват, поставила сковороду на стол, потом сняла фартук, — зови мужиков, хватит им курить.

— А еще прибавь ежедневную подготовку к урокам и проверку тетрадей, Танюш, — молодая женщина по-доброму усмехнулась, — а я все равно люблю свою работу. Знаешь, придешь в школу, войдешь в класс, а на тебя смотрят двадцать пар детских любопытных глаз. И сразу обо всем забываешь, все проблемы уходят на второй план.

— Ой, Катя, какие у тебя-то проблемы. С таким мужиком тебе любая баба позавидует! — Татьяна опять села рядом, поправила в волосах гребенку.

— Вот именно! — Катя резко поднялась из-за стола и стремительно направилась к выходу.

— Кать, стой! — Татьяна подошла близко. — Что-то случилось? Может Мишка изменяет?

— Да с чего ты взяла? Не изменяет он, но некоторые бы этого хотели, — она отчаянно махнула рукой, — Танюш, не хочу на эту тему говорить, пойду звать ребят к столу.

— Нет, уж постой, успеем, позовем, — Таня выглянула из дверей, — они тоже там калякают. Кать, че, Верка на шею вешается, да?

— Ну, вроде как заигрывает, — Катерина отвернулась к окну, — а мне, знаешь, как неприятно…

— Ну, ты даешь, кому ж приятно будет, когда твоему мужику глазки строят. У, сучка! У них же до тебя чет было, а ты в село приехала, Мишка ее бросил. Ой, да там и кроме Мишки твоего полсела побывали…

— Ну, ладно, хватит, Тань, посплетничали. Просто Миша… он такой… он же всем улыбается…

— А че ж, волком на всех смотреть, что ли?

— Да нет, Тань. Вот твой Виктор, он — строгий, она б ему глазки не строила, — с обидой проговорила молодая женщина и отвернулась.

Татьяна подошла к подруге и обняла ее.

— Это не Виктора бабы боятся, а меня. Я любой космы выдерну за своего мужика, а ты у нас — интеллигенция!

Они засмеялись.

— Витя, — хозяйка выглянула во двор и громко крикнула, — не забудь принести из подвала пол-литра! Идите уже, а то ужин остывает!

— Девчонки, мы идем! — Миша направился к летней кухне. — И гитару захвати, Витек! — обернувшись, крикнул он другу.

Потом перешагнул через порог и подмигнул жене.

— Попоем?

Звезды, как яркие неподвижные светлячки, мерцали прямо над головой. Сверчки, не умолкая, недружно слились в едином хоре. Деревня погрузилась в сон, погасив свои окна, как усталые глаза. Счастливые супруги шли из гостей, обнявшись.

— Как я без тебя целую неделю буду… Мне уже грустно, — расстроено проговорила молодая женщина, легонько прижавшись к мужу.

— Котенок, — муж прошептал ей в самое ухо, — я скоро приеду, а ты даже не успеешь соскучиться!

Михаил обнял жену и притянул к себе:

— Давай на лавочке немножко посидим, как раньше?

Она согласно кивнула, и они сели под домом на самодельную скамейку из двух нешироких досок. Пахло шиповником, что раскинулся пышным кустом у самых окон дома Беловых. Домочадцы спали, где-то заливались на разные лады собаки, во дворе соседского дома слышались приглушенные голоса.

— Миш, — Катя запнулась, поправила волосы и с надеждой посмотрела на мужа, — ты мне не изменяешь?

Михаил ласково взял ее за плечи, внимательно посмотрел в глаза и вздохнул.

— Ты бери пример с матери — она никогда не слушает сплетни. Добрый человек не станет говорить гадости, а злого — надо сторониться и не слушать, что он там сочиняет…

— Нет, Миша, никто мне ничего не говорил…

Она прижалась к нему, провела ладонью по русым кудрям.

— Просто, ты у меня такой красивый, — она вздохнула, — какая шевелюра и глаза: синее неба!

Михаил бесшумно рассмеялся, обнажая крепкие зубы.

— Ну, если дело только в этом, так не печалься, женушка, пойдем спать, завтра рано вставать.

На цыпочках друг за другом, скрепя половицами, они вошли в хату. Все крепко спали. Из комнаты родителей раздавался мирный храп отца. Катя подошла к кроватке дочери и наклонилась, чтобы ее поцеловать. Лунный свет из окна освещал девочку, которая улыбалась во сне и напоминала ангелочка с картины Рембрандта. Михаил тоже наклонился над спящей дочкой, нежно чмокнул ребенка и потянул жену к кровати.

Когда Катерина проснулась, мужа рядом не было. За окном уже вовсю шумела деревенская жизнь, кто-то звонко бряцал цепью.

«Воду из колодца достают», — подумала, потягиваясь, Катя.

Дочка еще спала. Молодая женщина тихо вышла из дома и зажмурилась от ослепительного солнца. Потом перевесилась через поручень крыльца, чтобы посмотреть, кто возится у колодца и, удивленная, стала протирать глаза. Там стоял какой-то незнакомый мужик. Лысый.

«Призывник, что ли?», — пришла в голову мысль.

В это время незнакомец повернулся к ней лицом, и Катя от неожиданности звонко рассмеялась.

— Миша, ты что — наголо подстригся? — она замахала руками. — Мишка, ты с ума сошел!

Изображая блатного, муж двинулся к ней.

— Ну, дорогуша, теперь меня не будешь ревновать?

— Зачем же волосы… Ой, какой же ты смешной!

— А я уже отремонтировал тете Нюре сепаратор, сгонял в сельмаг и купил Светочке мячик, — он пожал плечами, — а потом зашел в сени, смотрю: ножницы отцовские лежат…

— Для стрижки баранов? — переспросила Катя и опять захохотала.

— Да… ну, думаю, успокою супругу, — он полез в карман, достал оттуда конвертик из газеты и протянул жене, — вот, возьми на память!

— Что это?

Катя взяла у мужа сверток, развернула и увидела прядки светлых локонов мужа. Она потянулась к нему и поцеловала. Миша смотрел на нее и улыбался — сюрприз удался.

— Глаза выкалывать не стал, ничего, если я с ними поеду? — и засмеялся, довольный собой.

— Вот, дурачок, — жена нежно щелкнула его по лбу и покачала головой, — зачем же мне инвалид!

Прошло только три дня, как уехал муж, а Катерина уже переделала все домашние дела: перестирала и перегладила белье и занавеси, сварила яблочное варенье и даже вышила гладью накидку на швейную машинку — недавнее приобретение свекрови. Сама Мария Ивановна пошла со Светочкой к старшей снохе, а свекор стучал топором на заднем дворе. На улице было жарко, и только внутри дома при закрытых ставнях сохранялась живительная прохлада. Катя взяла плюшевый альбом и стала рассматривать семейные фотографии. Вот стоит Миша в солдатской форме, обхватив руками березу. По-мальчишески сдвинутая фуражка на затылок, знакомый русый чуб, сощуренные от солнца глаза. А это они уже вместе: в одинаковых драповых пальто с цигейковыми воротниками. Свекровь в пуховом платке под руку с мужем… Среди мирного тиканья настенных часов, Катя услышала звук открывающейся калитки во дворе и хлопок металлической щеколды. Кто-то прокричал: «Степан», и опять все стихло… Она не успела перевернуть следующую страницу альбома, как вновь послышался шум, предательски скрипнули полы в коридоре, и в проеме двери появился свекор. Катя никогда еще таким его не видела: его подбородок дрожал, а в руках он нервно крутил холщевое полотенце.

— Катя, Мишу привезли! Он… заболел… сильно, — медленно, с большими паузами проговорил Степан и смахнул слезу с покрасневших глаз.

Катя испуганно вскочила и кинулась навстречу свекру. Альбом с шумом выпал из рук, а фотокарточки разлетелись в разные стороны.

— А… где он, что с ним?

Степан неловко обнял сноху.

— Доченька, пойдем… пойдем… он на пароме, — с трудом произнес он, облокотившись на стол.

Катерина выбежала из дома и побежала в сторону реки.

— Катя, дочка, не беги так быстро, подожди меня, — крикнул он ей вдогонку и побежал, по-стариковски неуклюже, держась за сердце и стараясь не отставать от молодой женщины.

— Папа, давайте скорее! Мише же плохо! Скорее, папа… — причитала она, хватая за руку свекра, — скорее, папа! А что с ним?

Спустившись с бугра, что на краю села, Катя издалека увидела паром и группу мужчин, с которыми уезжал муж в командировку. Один отделился от толпы и пошел им навстречу. Это был Виктор. Он как-то странно посмотрел на свекра и обнял Катю.

— Подожди, пусть отец первый подойдет.

Катя попыталась вырваться, но сильные руки Куприянова сдавили ее запястье.

— Катя, родная, так случилось…

— Что, что случилось? Врача вызвали? Миша! — надрывно крикнула женщина в сторону стоящих мужчин.

Отец уже стоял там, опустив седую голову. Катя оттолкнула Виктора и, подбежав к парому, увидела лежащего Мишу. Плечи свекра, склонившегося над сыном, вздрагивали от рыданий. Он не мог уже сдержать себя. Катя закрыла лицо руками и осела рядом. Она не могла смотреть на мертвенно-бледное лицо мужа, синие губы, закрытые глаза… Все остальное расплылось и умерло. Погас день, исчезло солнце, голова стала свинцовой, а ноги — ватными. Она подняла глаза к небу, вытянула руки, словно ветки срубленного дерева и воскликнула:

— Господи!

Очнулась Катерина уже дома. Зинаида, старшая сноха, гладила ее по голове и шептала:

— Катенька, поплачь, поплачь, девонька, станет лучше…

Она с трудом разжала слипшиеся губы.

— Лучше уже не будет…

Хоронили Михаила всем селом. Его друзья скорбно несли гроб, за которым шла мать, в черной прозрачной шали, ее поддерживал как-то сразу состарившейся отец. Рядом с ними Зинаида несла Светочку, которая притихла, и, крепко обняв тетушку, тихо всхлипывала, ничего не понимая: почему все плачут? Катерину под руки вели родственницы, поддерживая с двух сторон. Рядом шла фельдшер Анна Петровна с медицинским чемоданчиком в руке. Траурная процессия медленно проследовала по главной улице на сельское кладбище, где в самом углу зияла черная пасть могилы. Пахло свежей землей и полынью. И только когда гроб, оббитый красной тканью, опустили в могилу, и первые комки влажной глины глухо стукнулись о его крышку, Мария Ивановна, в диком порыве схватившись за голову, запричитала, тяжело дыша и давясь слезами:

— Мишка-Мишка! Что же ты наделал!

Спустя несколько дней Катя стала говорить. Даже не говорить, а только отвечать: «Да» или «Нет». Она сильно осунулась и как-то потускнела. Вдова в двадцать три года. Ей не хотелось никого видеть и никого слышать. Когда в комнату вошла соседка — бабка Евдокия, Катя притворилась спящей и повернулась к стенке.

— Нет, душа моя, Катерина Пална, ты от меня не отворачивайся, а послушай старого человека. Я похоронила и мужа, и сына, но чтоб вот так волю чувствам давать! — она покачала головой. — У тебя, милая моя, дочка растет. Ты что же, сиротой малое дитя хочешь оставить? Отвечай, когда с тобой старшие разговаривают!

Строгий тон соседки, будто ледяной водой, окатил женщину.

— Баба Дуся, а где Светочка?

— Во дворе играет, пирожки мои с пасленом ест, — старушка улыбнулась и легонько похлопала Катерину по плечу, — а ты не хочешь?

Молодая женщина приподнялась на локтях.

— Хочу…

— Ну, вот и ладно, — уже понизив голос, мягко сказала бабка и предложила, — пойдем во двор.

Неловко спустившись по крыльцу, Катерина увидела всех родных, сидящих за большим столом и поздоровалась. Ей все кивнули, а свекровь позвала:

— Катя, сидай за стол…

Она обняла сноху, поставила перед ней тарелку и строго сказала:

— Ешь.

Молчаливое сочувствие родственников действовало успокаивающе. Цокнул запор калитки, и вошел Виктор. Он уважительно со всеми поздоровался и сел с краю. Старший сын Беловых, Федор, налил гостю водки и придвинул закуску:

— Помяни друга.

Куприянов, не чокаясь, опрокинул стопку в рот, тяжело выдохнул и поддел вилкой кусочек селедки. Катя повернулась к нему.

— Виктор, ты не сходишь сейчас со мной на кладбище? — умоляюще прошептала она.

Степан предостерегающе кашлянул, глядя на гостя из-под густых седых бровей. Виктор понимающе кивнул старику, но идти согласился. Катя выскочила из-за стола.

— Я сейчас, — крикнула она и скрылась в дверном проеме дома.

В нижнем ящике комода лежал газетный конвертик, она схватила его и выбежала на крыльцо:

— Пойдем, Витя.

По дороге на сельский погост Катерина тихо попросила:

— Расскажи, как Миша погиб.

Куприянов покачал головой.

— Мишка классный механизатор, понимаешь? Освободился раньше всех и пошел на Волгу. Поболтал с мальчишками-рыбачками, походил по берегу, а потом, напевая, разделся и прыгнул с парома. Один из ребят заметил и крикнул нам: «Ваш дяденька не выныривает давно». А мы как раз решили тоже окунуться, было очень жарко. Я тут же прыгнул в воду и сразу его увидел. Он полулежал на дне, прибившись спиной к днищу парома. Не рассчитал Михаил высоту, видать думал: рядом с паромом яма, а там было неглубоко, — Виктор замолчал на минуту, тяжело выдохнул воздух и проговорил, — и он сломал шейный позвонок. Мы с ребятами сначала думали — воды нахлебался, пытались откачать, а… — он в отчаянии махнул рукой, — поздно было. Врачиха сказала — позвоночник…

Катерина слушала, сжимая в кармане газетный сверток.

— Нелепо и страшно, — после минутной паузы добавил Куприянов.

Оставшуюся дорогу шли молча, а когда подошли к кладбищу, и Виктор открыл дощатую скрипучую дверь, Катя попросила его:

— Подожди меня здесь, мне с Мишей поговорить надо…

Он сначала хотел возразить, но послушно кивнул, отошел в сторону и закурил. Женщина медленно пошла мимо крестов. Могила ее мужа была высокая, земля еще не осела. Венки с черными лентами покоились поверх нее. У изголовья стояла трехлитровая банка с крупными бордовыми георгинами. На глиняной насыпи лежали подсохшие цветы и конфеты… Катя присела рядом.

— Миша, мне тебя так не хватает…

Она посмотрела вокруг и увидела старую плоскую щепку. Катерина расковыряла ей свежий бугор земли, потом достала из кармана конвертик, развернула его и взяла русые локоны. Она нежно провела пальцами по волосам мужа, словно прощаясь, и сунула их в отверстие.

— Там тебе, Миша, они пригодятся… Теперь мне некого ревновать, — грустно прошептала она.

Молодая вдова поправила ленту на венке, провела ладонью по могильной насыпи и впервые за последние дни горько заплакала…

Прошло 3 года…

В тазу, переливаясь всеми цветами радуги, раздувались мыльные пузыри, потом разрывались, брызгая перламутровой пеной, и тут же появлялись новые. Катерина стирала Светочкины платьица и маечки, попутно размышляя о недавнем разговоре с директором школы. Римма Дмитриевна всегда по-матерински относилась к молодой учительнице, а вчера вызвала к себе и строго спросила:

— И долго ты будешь жить со свекровью? Екатерина Павловна, — она четко и почти по слогам произнесла имя и отчество, потом, будто смутившись, добавила, — Катюша, ты — молодая женщина, надо устраивать свою жизнь… Тебя пригласили в райком работать, почему отказалась?

Катя не ожидала этого вопроса.

— Римма Дмитриевна, я что, не справляюсь в школе? — она посмотрела на наставницу. — Что, жалуются на меня, да?

Директриса подошла и обняла ее.

— Садись, — усмехнулась по-дружески она, — никто не жалуется, а только хвалят! Хотя… набрала ты себе уроков больше всех. Еще и в вечерней школе преподаешь. В институт на заочное отделение поступила… Когда все успеваешь? Поверь, Катюша, я очень не хочу с тобой расставаться, просто подумала, что в райцентре твоя жизнь как-то изменится: уедешь, успокоишься. Новый коллектив, новые обязанности…

Катя погладила пухлую ладонь начальницы и серьезно произнесла:

— Я не могу, РимДмитревна, уехать отсюда. Мать обидится. Она без Светочки не сможет, и… тут все свои. Такого директора, как вы, у меня там точно не будет! — выкрутилась Катя и радостно глянула в глаза собеседницы.

— Ах, как повернула! Хитра мать, хитра, только меня этим не возьмешь! — шутливо погрозила пальцем директор. — Значит так, в моем доме освободилась вторая половина. В понедельник идем с тобой к председателю колхоза и закрепляем за тобой эту жилплощадь. Будем соседями!

Она победно посмотрела, на растерянную от этой новости, Катю.

— Даю выходной на раздумье, хотя, — она подмигнула, — дорогуша, тут думать нечего! А к свекрови в гости с дочкой ходить будешь. А теперь иди, — строго закончила она.

Катерине и самой хотелось жить отдельно, быть хозяйкой, в гости подруг приглашать, а в дом к Беловым они не ходят, побаиваются Марию Ивановну. Говорят, взглянет так, будто они в чем-то виноваты. Но, с другой стороны, потеряв сына, родители мужа так привязались к Светочке, что забрать у них внучку она не могла. А случай, который произошел полгода назад, еще больше их сблизил. Тогда Петька Карпов, ученик из вечерней школы, стал назойливо ухаживать за ней. В селе поговаривали, что и за парту он сел ради молодой учительницы. Петька был высокий и статный, но почему-то Кате не нравился. И не только внешне. После каждого занятия он находил повод проводить ее до дома. А как она ему откажет? И приходилось всю дорогу говорить о школе, уроках, как бы Петька не старался завести разговор «по душам». А в последний вечер, без всяких предисловий, просто полез целоваться. Катя вырвалась и убежала. Но как в селе бывает: кто-то видел или слышал. Или не видел и не слышал, а все равно говорит. Подружки вытащили ее на танцы в клуб, а этот Карпов с ребятами, проходя мимо, крикнул в их сторону:

— Катерина Пална, я ночью забегу, жди!

И сам засмеялся, видимо, довольный собой. Девчата стали ее успокаивать, чтобы она на дурака внимания не обращала, а каково ей. Разве давала она повод?

Как свекровь узнала про случай этот, непонятно. Только через несколько дней, сидя на скамейке с соседками, увидела она Карпова и позвала:

— Петя, ты женихаешься, что ли?

Тот подошел ближе. Поздоровался со всеми:

— Да не, теть Маш, из армии пришел — надо нагуляться! — лихо сдвинув кепку на затылок, ответил он.

И тут Мария Ивановна медленно встала, развернулась и врезала звонкую оплеуху парню.

— Позорить невестку не дам! — она спокойно села на место, отвернулась и стала разговаривать с удивленными соседками, как ни в чем не бывало.

Кепка слетела с головы, Петька нагнулся, поднял ее и отряхнул.

— Если бы вы были мужиком… — начал, было, он.

— Иди-иди, Петя, по-хорошему, — перебила его бойкая бабка Дуся, — и по нашей улице лучше не ходи. А то в следующий раз и от меня получишь!

Кате уже через час рассказали досужие соседи о заступничестве свекрови. Она знала, что Мария Ивановна никогда не говорит плохо о своих домочадцах и другим не позволяет. Но такого поступка Катерина и представить не могла. Она еще с большим уважением стала относиться к свекрови. А теперь, как ей сказать, что она уходит от них? Развесив цветные детские платьица на веревке, она помыла таз у колодца, поставила его ребром сушиться на крыльцо и вошла в дом. В комнате было тихо, только одинокая муха монотонно жужжала, бестолково стукаясь о стекло. Катя достала из сумки тетради своих учеников, выложила их на круглый стол, покрытый скатертью с кистями, и стала проверять.

«Через месяц — каникулы, — подумала она, — надо будет со Светочкой к маме съездить».

Скрипнула и отворилась настежь дверь. Мария Ивановна, с тарелкой в руках, вошла в комнату, так и оставив ее открытой. Аккуратно поставила миску рядом с тетрадями.

— Ось, поешь, — кивнув на аппетитно-зажаренные пирожки, сказала она и села рядом, — а то будэш жити отдельно, хто тоби напече?

«Господи, ну откуда она все знает», — мелькнуло в голове у Катерины.

Молодая женщина виновато посмотрела на свекровь, и от волнения у нее пересохло в голе.

— Римма мимо проходила, сказала, що пора тоби отделяться от нас. Давай зберемо тоби приданое, — Мария Ивановна горько усмехнулась, — ты, Катя на нас не серчай. Мы с дидом любим тебя и Светочку. Но треба, так треба, — она пожала плечами.

У Кати защипали глаза.

— Мама, я никуда не перееду, я и сама не хочу…

Свекровь встала и жестко ответила:

— Не бреши! Давай сундук разбирать, там у мэне постельное белье новое е и рушники. Ты мени будешь помогать чи ни? — уже поднимая тяжелую крышку, крикнула она.

Уже через две недели справляли новоселье. Друзья Миши помогли принести шифоньер и проигрыватель, которые она купила в сельмаге. Девчата устроили субботник, благо погода была по-летнему теплой, помыли окна, потолки, развесили занавеси. Стало уютно, по-домашнему запахло жареной картошкой, стиральным порошком и цветами. Давняя подруга Татьяна Куприянова и Вера-агроном, с которой Катя сблизилась год назад, принесли пластинки. Элегантно скользя иглой по гладкой черной поверхности винила, проигрыватель словно ожил и наполнил романтичной мелодией комнату. Зазвучала модная музыка из фильма «Бродяга». Мужчины еще закусывали, а девчонки уже стали танцевать, перекидываясь между собой шутками. Катя по-хозяйски ухаживала за гостями, меняя тарелки, приносила из кухни новые угощения. Рядом крутилась Света, довольная взрослой компанией. Ей не терпелось везде успеть: полакомиться у стола, потанцевать с любимой тетей Таней, поменять пластинку в проигрывателе и поиграть с куклами. Светочка сразу полюбила новый дом, здесь у нее была своя комнатка с кроваткой, ковриком над ней, этажеркой с книжками и игрушками.

Когда стемнело, Катя уложила дочурку в постель, накрыв тонким одеяльцем и поцеловав в щечку, вернулась в зал. Гости танцевали медленный танец, а она села за стол и почувствовала впервые за последние годы свое одиночество. Все разделились на пары, мужчины ухаживали за своими дамами, перешептывались и тихо смеялись… Катерина молча стала ковырять вилкой в тарелке, будто проголодалась. На самом деле, она хотела показать, что тоже чем-то занята. Музыка закончилась, подошла Татьяна и, ласково обняв за плечи подругу, шепнула на ухо:

— Чего грустишь?

Кате хотелось возразить, улыбнуться, но слезы предательски заблестели в глазах.

— Ну-ну… все будет хорошо! — слишком бодро сказала Таня. — Вот увидишь, ты еще будешь счастлива и… любима!

— Да, кому я нужна? Девок молодых вокруг полно, — уткнувшись в плечо подруги, с горечью прошептала Катя.

— Кать! — в дверь настойчиво постучали, — Кать, открой, это я — Вера.

Хозяйке совершенно не хотелось вставать с постели, приятно побаловать себя во время отпуска в знойный день — поспать после обеда, но подруге надо открыть, без дела она во время работы не приходит.

— Что случилось? — впуская в дом Веру, сонно произнесла Катерина.

— Да, нет, ничего. Мимо пробегала, зашла узнать, что делаешь, — идя сразу к графину с водой, будто оправдываясь, ответила гостья.

— Сплю я, книгу взяла почитать и сомлела… Эх, хорошо, — потягиваясь, она достала чайник и сахарницу, — давай попьем чай?

— Да нет, я уже воды напилась, надо на поле бежать, работы много!

— Ну, пришла бы вечером… Чего тогда в жару носишься! Верка, не крути! Взаймы надо что ли?

Гостья подошла вплотную к подруге, потом глянула на настенные часы и смущенно проговорила:

— Катюша, я действительно, спешу, и деньги мне не нужны. Тут вот какое дело. У меня же на поле солдатики работают… из части прислали нашему колхозу помогать…

— Вер, если торопишься, говори по существу, не мямли!

— Говорю: сегодня вечером я приду к тебе в гости с двумя сержантами! Вот! —

выпалила Вера.

— Так… замечательно… Это ты хорошо придумала. А ты знаешь, что завтра скажут соседи? А как посмотрит на это свекровь?

— Ты, Кать, свой учительский тон прибереги для школы. А будешь думать, кто что скажет, так и останешься одна! Нам замуж надо выходить, а ты все думаешь, как посмотрят, что скажут. И че? — она энергично всплеснула руками. — Ну, придут ребята, посидим, винишко выпьем, потанцуем… Ой, какое преступление! Да они приличные парни! — как-то сердечно выкрикнула уже на пороге агроном и взялась за ручку двери, собираясь уходить. — Я бы к себе пригласила, но я комнату снимаю, а ты — сама себе хозяйка…

— Ладно-ладно, Вера, погоди, — чувствуя, что подруга обиделась, Катя взяла ее за руку, — тебе из них кто-то нравится? Ну, честно?

Двадцатитрехлетняя Вера по-девичьи покраснела и согласно махнула рыжими кудрями. Катя засмеялась, чмокнула ее в щеку:

— Беги к кавалерам, зови в гости! Была, не была! А я что-нибудь вкусненькое приготовлю!

Вера молча выбежала из дверей и, уже пробегая мимо окошек, стукнула в одно и послала воздушный поцелуй подруге. Катя махнула, улыбаясь, в ответ. Потом села на кровать, пытаясь придумать, что сказать свекрови про гостей. В том, что она узнает от других, Катя не сомневалась. Лучше самой заранее сообщить. Она вздохнула, представив, как свекрови это не понравится. Марья Ивановна обязательно скажет, что Верка сбивает ее с толку.

— Чого ти привечаешь цю «агрономиху»? — уже не раз говорила свекровь.

Катя села на кровать, с простыни соскользнули «Три мушкетера».

— Ну, так и будешь вдовствующей королевой? — то ли вопросом, то ли вызовом негромко крикнула молодая женщина самой себе.

Ближе к вечеру Катя пошла к Беловым-старшим, чтобы договориться оставить внучку у них с ночевкой.

«Как я не люблю врать, — думала всю дорогу, — не люблю и не умею. Свекровь сразу раскусит. Ну почему я перед ней отчитываюсь, как школьница? Она мне даже не мать!»

Но в голове тут же пронеслись и другие мысли:

«А кроме нее у меня никого ближе нет. Светка еще маленькая».

Открыв калитку, Катя облегченно вздохнула: дочка заливалась хохотом, прыгая у деда на коленях. Увидев маму, она похвасталась, крутя в руках книгу:

— А мы с дедом букварь читаем!

Степан кивнул снохе:

— Наша бабуля в сельмаг ушла, а ты иди, Катя, в летнюю кухню — там она пироги разные сегодня напекла. Ты возьми домой. А то мать беспокоилась: вдруг к Катерине гости придут — будет угощение.

«Господи, она все знает, господи, откуда?» — пронеслась мысль и, от растерянности, Катерина только молча кивнула.

Зато свекор, видимо, получив большие полномочия от своей всеведущей жены, продолжил:

— А Светланка у нас пусть переночует! Будем в прятки играть? — повернувшись к внучке, сказал он.

Маленькая баловница согласно захихикала, обняла маму и тут же возвратилась на колени к деду.

Расставив тарелки и столовые приборы на белую скатерть, Катя вдруг почувствовала, что волнуется.

— Подумаешь, какие-то сержанты… Поди, курносые и конопатые…

Кто-то стукнул в дверь, она обернулась и замерла: Верка зашла в комнату, а за ней — солдат: пилотка набок, в руках букет ромашек и глаза… смеющиеся и очень знакомые…

— Познакомьтесь: это Катя, это Женя, — скороговоркой сказала она, — а Сергей задержался в магазине, сейчас придет!

Она по-хозяйски прошла к столу.

— Пироги-то, какие! Я, между прочим, с обеда ничего не ела, — отщипнув кусочек, Вера ловко положила его в рот, — ой, вкусно!

Ей никто не ответил.

— А вы че, замерли, друзья? — обернувшись, она спросила и осеклась.

Подруга с гостем так и стояли напротив друг друга.

— Вер, мы знакомимся. Хотя, — гость внимательно посмотрел на хозяйку, — Катюш, ты меня помнишь?

У Катерины почему-то горели уши: от волнения или стеснения. Конечно, конечно она помнила Женьку. Было это в студенческие годы, плывя на теплоходе по Волге, она познакомилась с парнем — он проходил плавпрактику на судне. Они бегали босиком по палубе, смотрели днем на воду, а ночью на звезды. Женя читал ей стихотворения Есенина и однажды даже поцеловал. А потом, она вышла на пристани, и больше они никогда не виделись.

— Вот это да! — Вера перестала жевать. — Знакомы?

Катя, наконец, обрела дар речи:

— Да, мы с Евгением однажды плыли на теплоходе, — стараясь принять официальный тон, Катя повернулась к подруге, — будем ждать вашего товарища или сразу — за стол?

Женя что-то буркнул.

— Что вы сказали? — Катя повернулась к нему, однако в глаза старалась не смотреть.

— Да, я так, к слову: теплоходы ходят, плавает другое…

Вера громко засмеялась, стараясь смягчить ситуацию, а про себя подумала:

«Что это с Катькой творится: важная такая!»

В дверь постучались.

— О! Это Сергей, — открывая дверь, крикнула Вера.

В комнату вошел еще один гость. Симпатичный: не курносый и не конопатый. Подошел к Катерине и представился, ловко вытащил из-за пазухи вино и конфеты.

— Ну что на тебя нашло? Тебе этот Женя не понравился, да?

Выспрашивала подруга, когда ребята ушли.

— Да, нет, не в этом дело…

Впервые за эти годы Кате не хотелось делиться впечатлениями с подругой. «Быстрее бы она ушла», — мелькнула мысль.

Хотелось остаться одной и вспомнить ту поездку, и волны, и теплоход, и ухаживания Жени… Она еще долго не могла забыть это приключение и мучилась от любви: такой короткой и бесконечной одновременно. В восемнадцать лет кажется, что это навсегда, и такого никогда не будет. Катя даже не заметила, как ушла Вера. Она выключила свет и легла на кровать поверх покрывала. Хотелось мечтать о красивой и вечной любви, а еще больше хотелось выйти замуж, и чтоб семья была дружной, и муж любил, и дом — полная чаша, и дети… Да, чтобы Он любил Светочку… Последнее время она часто спрашивает:

— Почему у меня нет папы? У Таньки есть, у Ленки есть, а у меня нет…

А потом Катя вспоминала, КАК за столом на нее смотрел Женя, как улыбался своими шоколадными глазами, как волнующе трогал ее за спину во время танца… Катя научилась после смерти мужа мечтать по ночам, она и днем порой продолжала жить в своих мечтах. Так было легче, чтобы не сойти с ума от одиночества: ведь ей было только двадцать шесть… и уже три года одна, целую вечность одна…

Женя пришел на следующий вечер неожиданно. Они долго сидели в сумерках, рассказывая друг другу все, что накопилось. Такое бывает либо в дороге: когда первому встречному можешь сказать самое сокровенное (вряд ли увидишься еще), либо «своему» человеку. Какая-то непонятная интуиция подсказывает, что это твой человек и все. Женя рассказал, почему в свои двадцать четыре года, служит в армии. Оказывается, ему дали отсрочку, потому что болела мать. Она попала под трамвай, и ей отрезало ногу. Нелепая случайность, а обернулось такой бедой. Потом пошла гангрена. Врачи отрезали ногу еще выше, но спасти не удалось, она умерла… Женя остался один, хотя был жив отец, но он с ним не общался: не мог простить, что с войны вернулся с другой женщиной. Он бросил мать с маленьким Женей, которому было всего три года. Сейчас у отца дочь и сын, и в той, новой семье для Жени не было места. А Катя рассказала о себе. О том, как после войны, в голодные годы у нее отказали ноги, и мать на руках таскала Катю в школу на уроки, а потом по бабкам — лечить. И травами, и заговорами. Катин отец погиб на Курской дуге, посмертно ему присвоили звание гвардии капитана… Им с мамой вдвоем было нелегко, но вот выучилась на учительницу, и мама ей очень гордится. А после педучилища по распределению попала сюда. Замуж вышла, Светочка родилась… А потом это горе с Михаилом… Женя гладил ее руки, и ей так было хорошо, впервые за долгие годы…

— Светочка, иди сюда, познакомься: это дядя Женя.

Катя встретила его у калитки и позвала дочь, которая торчала в огороде. Поспешно засовывая клубнику в рот, девочка встала с грядки, поправила платьице и побежала навстречу к гостю.

— Здрасти, — подавая пухлую ручонку, сказала она и добавила, — будем знакомы: Света!

— Ух, ты, какая молодчина! — широко улыбнувшись, ответил ей мужчина. — А вы, девочки, меня чаем угостите? Смотрите, что я тут принес, — разворачивая газету, сказал он.

— Ой, «Мишка на севере», — хлопая в ладоши, запрыгала девочка, — давайте пить чай, я люблю конфеты с чаем… и без чая тоже!

Последние две недели были самыми счастливыми в жизни Кати с тех пор, как она овдовела. Но… кончалось лето, а с ним не только отпуск, но и летние работы военнослужащих. Что будет дальше? Этот вопрос мучил молодую женщину. Вот уж женская душа, страдает даже тогда, когда все хорошо. Разве было мало страданий? Или жизненный опыт, такой небольшой, но такой печальный…

Склонившись над учебником, Катя задумалась о будущем. Слезы сами собой закапали на раскрытые страницы.

«Почему я такая несчастливая?» — в который раз подумала она и перевела взгляд на окно. К их дому быстрым шагом шел Женя, увидел ее, махнул рукой и открыл калитку. Катя вышла навстречу.

— Ты плакала? — неловко вытаскивая платок, спросил он. — Кто тебя обидел, лапушка? — и стал нежно вытирать ее щеки.

Катя прислонилась к нему, потом заглянула в его глаза и честно ответила:

— Я боюсь.

— Чего же ты боишься? — он улыбнулся.

— Что будет дальше? — она смущенно пожала плечами.

— Счастье! — не раздумывая, ответил Женя и прижал женщину к себе. — И ничего не бойся! У тебя есть я!

Теплоход медленно отходил от пристани, сопровождая печальными гудками свое отплытие. Прижавшись к Жене и обняв дочку, Катя махала рукой подругам, которые что-то кричали, и слезы вытирали, и были такие грустные и несчастные. Катя пыталась расслышать их, но тщетно: шум двигателя и гудков перекрывали все остальное, будто стирали голоса подруг, как прошлую жизнь. И вот их не стало видно, и только крохотная пристань напоминала о недавнем прощании. Пассажиры с палубы стали расходиться, Женя тоже потянул Катю к своей каюте.

— Женюль, я еще немного постою одна, ладно?

Он понимающе посмотрел на нее и поцеловал в висок:

— Я тебя жду! — и, повернувшись к девочке, проговорил. — Света, пойдем вещи разбирать!

Он взял ее за руку и пошел вдоль палубы. А Катя вспомнила последние дни. Все произошло так неожиданно и быстро. Женя сказал, что уходит на дембель, но без Кати отсюда не уедет. В ближайшую субботу они решили расписаться, ей хотелось, чтоб об этом событии никто не знал, кроме близких подруг. Боялась осуждения односельчан: взрослая женщина, вдова, учительница и вдруг после двухнедельного знакомства — замуж выходит. А свекор со свекровью, родственники Михаила… как они к этому отнесутся? И терять нечаянно обретенную любовь тоже не могла. Но новость быстро облетела село и сентябрьским утром у правления колхоза стояли не только подруги, но и учителя, ученики с цветами, любопытные бабульки, без которых не обходится ни один сельский сбор. Мария Ивановна и Степан Михайлович пришли позже в дом поздравить молодых. Свекровь обняла Катю, погладила по волосам и сказала, глядя в глаза:

— Чи не наша вина, Катюша, що Миша убився. Тильке ти нам всегда будешь дочкою… — ее голос задрожал, — счастья тоби и… — она запнулась, глянула на Женю, — Свитланку не обижайте!

Она повернулась и быстро пошла к двери.

— Мама, останьтесь, садитесь за стол! — крикнула Катя в след, но свекор ее учтиво перебил:

— Пусть идет. Мы зашли только поздравить вас с законным браком. Катюша, ты нас не забывай и приезжай, — Степан кивнул жениху и поправил себя, — приезжайте. Да внучку присылайте старикам, одна она у нас память о сыне, — он протянул узел с подарками, в покрасневших глазах блеснули слезы, — и вот еще что, — он на минуту замолчал, собираясь с мыслями, — ты, Катя, сделай уважение нашей семье, выполни просьбу: пусть Светочка останется Михайловной и чтоб фамилия наша…

Невестка опустила голову, пытаясь скрыть набежавшие слезы:

— Я вам обещаю…

Он обнял сноху, кивнул немногочисленным гостям:

— Не серчайте на стариков, молодежь! — и вышел из дома.

На следующий день прямо с порога запыхавшаяся Светочка выпалила:

— А кто мне дядя Женя?

Неготовая к этому вопросу, Катерина взяла дочь за руки, опустилась на корточки перед ней и спросила:

— А ты как думаешь?

— Мамуль, а я никак не думаю, я — тебя спрашиваю!

Катя взяла в ладони ее загоревшее личико:

— А может ты его «папой» будешь называть? Ты же хотела, чтоб у тебя был папа? Ведь дядя Женя хороший, правда?

— Да, он хороший и с ним весело… — девочка замолчала, смешно сморщив нос, — я буду называть его «папой», — и, прижавшись к уху матери, прошептала, — когда уедем отсюда.

Катя вздохнула, махнула головой, будто сбрасывая невеселые мысли, и пошла по палубе. У их каюты стоял Женя. Облокотившись на перила палубы, он задумчиво смотрел на воду.

— Ты что здесь? — спросила она и взъерошила волосы мужу.

— Света не пускает, — и, подмигнув, добавил, — готовит нам сюрприз!

Катя улыбнулась и прижалась к любимому. Неожиданно дверь каюты распахнулась и Светочка, держа в руках два вырезанных из бумаги сердца, звонко крикнула:

— Мама-папа, поздравляю!

Февраль 2008 г