Диалог о Стене. Любимые песни гуннов

Сен Сейно Весто

У Стены есть только две стороны и одна миссия. Она точно знает, что такое «хорошо» и что такое «плохо», в ее тени всегда есть место для тех, кто уже понял, с какой стороны лежит свет истины. С ней нельзя договориться и ее нельзя уговорить, ее нельзя подвинуть и ей нельзя помешать. Но о ней можно поговорить.

О Стене

/Clarke / Eastern Federation

— «Даллас» — «Главному»: приказ получен.

/Конгони / Eastern Federation

— Аппарат пошел. Глубина двадцать метров…

— Я сижу и думаю. Гляжу вокруг и теряюсь в догадках: это я один спятил или что-то не так с реальностью рядом? Увяз в размышлениях.

— Это может плохо кончиться. Я про размышления. Опасная привычка.

— Если сюрреальная реальность по определению не подлежит разложению на логические составляющие и анализу, то разум лучше как можно скорее уволить. Во избежание короткого замыкания.

— Есть другой вариант. Ослабить узел галстука.

— Непристойно улыбнуться.

— Обратить все в сюжет научной фантастики.

— Говорят, если проблема не имеет решения, то беспокоиться не имеет смысла. Ты с какой целью не ушел?

— Читаю.

— И как?

— Да ничего путем.

— Критика к месту. Вопрос и в самом деле — исторический. Я бы даже сказал, фундаментальный. Из категории миров и цивилизаций. Чем отличается один от другого. Так хотелось послушать. Так хотелось… Обломили на самом вкусном месте. Видимо, если вопрос стирают, значит, всё не так просто.

–…

— Такого у них еще на всем архиве не было.

— И не будет, зачем им. Вопрос сохранения коммерческого лица. А ты бы что сделал?

— Не придавал бы значения.

— Вот они и не придают, они враги себе что ли.

— Нет, наверно.

— Ну и что, как там у вас?

— Да по-всякому. И так бывает, и по-другому. Энтропия заела. Ни одного Марка с Аврелием вокруг — одни мурзилки. Рабочий скот. Оглянуться и задать пару детских вопросов. Потом еще раз оглянуться и задать пару вопросов еще…

— Попробовать себя в роли Гесиода из Галикарнасса. Маленького беса в сносках мировой истории. Почему нет.

— Создать историографию чего-нибудь.

— Чего-нибудь создать сегодня не так просто. Мне это нравится. Хорошо звучит, со смыслом. Скромно и с негромким мужеством.

— Как бы это примерно выглядело применительно к случаю? Во вступительной части? Я насчет негромкого мужества.

— Как вступление. Спросить русского, что он чувствует по поводу того, что 140 нерусских этнокультур должны учить его язык, но он не должен им ничего. Предуведомление, тоже скромное и ни на чем не настаивающее. Хроника захвата, скажем, Сибирского Ханства, Территории Хребта, Горного Алтая и т. д. и т. д. не приведена ни в одной историографии. «…Мы не против русской оккупации». Все стараются выглядеть серьезными. Это же реальный сюжет для психологического триллера… Что, конечно же, не должно означать, что мы тем самым выступаем в защиту чего бы то ни было. Тема исследований лежит дальше таких местнических, узкоконфессиональных взглядов, и отрадно сознавать, что руссияне, в прямом следовании созданной ими конституции для приоритетной нации, дают возможность и неприоритетным, как и менее приоритетным, тоже публично обсудить что-нибудь. В духе ООН и строгом следовании букве Международного Соглашения по защите прав национальных меньшинств. В общем, «в книге не содержится каких бы то ни было призывов, ни непрямых, ни косвенных, абсолютно к чему бы то ни было», так что все закрыли рты, из соображений экологии. Всякое иное утверждение будет являться преследованием по политическим основаниям и этническому признаку — в прямом соответствии уже со Статьей 14 Европейской Конвенции по правам человека, Статьей 19 Конституции Русляндии, а также Framework Convention for the Protection of National Minorities. Того самого, под которым приоритетная нация поставила свою подпись…

В целом, получилось бы что-то из серии политического анекдота. Глаза случайного еврокочевника смотрят, будущее смотрит ему вслед, никто ни на чем не настаивает. Короче, глазами историка отдаленного будущего создать скромную хронологию процесса, как и какими средствами ста сорока non-Russian этническим культурам отрезали возможность выживания.

— Звучит как геноцид.

— И это самое интересное место. Если книга создана на фактах, логике и аргументах, справедливо ожидание встретить точно такое же внимание, подкрепленное фактами, логикой и аргументами. Обычное дело в рамках ценностей свободного современного мира. А не какой-то там зеленый тролль с мелким скотом.

— Видел на магистрали дальнобойную фуру. На борту трейлера земной шар. Изображение, значит. Земной шар поддерживает рука. Рядом уведомление крупными буквами.

«РУССКИЙ МИР».

— Видел старое кино с Чарли Чаплиным. Задрав ногу, тянет руку. На пальце вертит глобус мира. Название кина. «Маленький диктатор» — или «Маленькая пиписька в большом рту», уже не вспомню точно.

— Ну да. Спроси у него. Всех ждет много поучительного.

— Вот тоже вопрос. Я говорю на его вонючем языке почти без акцента, делаю ему великое одолжение, но он не воспринимает это так, как есть, далеко нет. Он воспринимает это как единственно возможное решение. И его диктатор тоже.

— В одном общественном туалете Таллинна сидит русский. Сидит долго, у туалета собралась очередь…

— Вот что странно: почему он выбрал именно тот туалет, где можно собрать очередь?

— Я это и пытаюсь донести. За этим должен стоять какой-то глубокий смысл, которого я не уловил. Вот вопрос, что делать с мурзилкой.

— А да… Ссымать. Чего еще делать. Чего с ним еще можно сделать. Прям щас и сымем. На лошадей только сядем. С ногами вместе с медалькой.

— А кого вместо?

— А любого.

— А кто у нас сегодня любой?

— Да все. Меня можно.

— Суки.

— Честное слово.

— Мустанг нужен.

— Мустанг нужен. Без узды.

— Хорошо сказал.

— Главное, чтобы только не было клейма.

— Брат, хорошо сказал.

— Это не я, прочел.

— 140 культур, все non-Russian, в терминологии ООН. И за все сотни лет небесного счастья русской оккупации — ни одного харизматического лидера. Вообще ни одного. Ни лидера, ни национального героя, ни Ницше. Ни просто книги, соизмеримой с ценностями миров и цивилизаций. Тут коза задумается, что с этим миром не так.

— UNESCO теперь в руках Москвы, в ООН даже пресс-секретутки с достаточно русским фамилиями, ЕС занята заборами. Прибалтика только вовсю готовится к повторной оккупации, ведению партизанской войны и подрывной деятельности. Даже детям вводят курс основных принципов терроризма и выживания в условиях Севера.

— Спрашивается, куда бедному русосу податься.

— А ты заметил, как Глаз президента по Территории тихо двигаться стал? Прямо не слышно его. Слегка побледнел даже. Не то что раньше — как к себе домой. Хозяин.

— Мы тоже удивляемся. Центральная Лысуха с большой Кормы, сил нет.

— Говорят, у него тут даже очки особенные, со специальным пуленепробиваемым стеклом.

— Это разумно.

— Чего он там делает, не понимаю.

— Смотрит. Хорошо живет. Зарабатывает. «Глаз президента» же. Присматривает. На случай если што. Много чего. Здесь, брат, все со смыслом. Вам, может, и тысяча лет, но вы только часть собственности Москвы, не забывайтесь. Вам пусть будет хоть десять тысяч лет, только вовремя вспоминайте, кто кому платит 20 миллиардов из своих 30 и отдает 97% своей национальной нефти. Здесь даже с содержанием, что присматривает один небольшой шелупок, не кто-то там. Не обращал внимания, они сейчас везде подчеркивают, кто чья собственность?

— Чтоб не отрывались, значит, от реальности. Положим, присматривает вряд ли уже только он один.

— И ведь спросить больше не у кого. Присесть так на край стола, взять его за галстук, смахнуть пыль с плеча. «Отец. Ты тут у нас один — или как?»

— Вообще-то с этим вопросом лучше к их президенту. Не та компетенция.

— Присесть так на край стола. Взять за галстук. Смахнуть пыль с плеча. «Отец. Как жизнь».

— Я дорого бы дал, чтобы только это увидеть.

— Я бы тоже.

— Уже сразу заранее можно гарантировать на несколько тысяч лет вперед, что такому обеспечено место в истории миров. И ценностей цивилизаций. И даже анналы цивилизаций будут вспоминать о нем, только аплодируя стоя. Всего лишь только один вопрос о жизни.

— Да. Диктаторов про жизнь лучше не спрашивать.

— Вообще, с этой пылью не все ясно. Пища для размышлений. Я бы даже сказал, тема исследований. Кому-то ее надо смахнуть. Если он, скажем, там мешки таскает, то не просто так. Не иначе, с определенной целью. Укрепляет позиции своего стула. Со взмокшим от усилий лицом.

— Вот только про его стул сейчас не надо.

— Будем говорить о пыли.

— Пыль на пиджаке — это актуально. Есть над чем подумать.

— Не знаю, может, он снял его с кого-нибудь. Кого он там убил в последний раз?

— Сегодня это деликатная тема. О ней нельзя говорить, опуская приоритеты.

— В отрыве от конкретного историко-политического контекста.

— К слову, с чего бы там бледнеть.

— А у них там черта руководства такая, периодически бледнеть. У нас все хотят спросить, это правда, у вас на домах пишут «Республика — проститутка русаков»?

— У нас еще не такое напишут. Свобода печати. По-моему, народ просто не в курсе.

— Как-нибудь поделись.

— Представь кирпичную стену. На стене от руки разноцветной краской старательно обозначен большой кусок географии и надпись: «Это наша большая» что-то там, не важно. Теперь представь на этой стене прямо поверх того разноцветного куска вердикты истории большими черными буквами в несколько рядов: «Не верьте русской пропаганде», «Руссия — империя зла», «Русская „федерация“ — тюрьма народов», «Русификация = Ассимиляция = Геноцид», «Москва — это абсолютное зло», «Свободу национальным республикам» и так далее.

— У меня сразу всплывает в уме непристойный анекдот под названием «система назначений»⁴.

— Да. Теперь Москва будет искать, что ее больше устроит.

— Смотри, как просто: когда эта система началась? Вся она только ради Территории Урала и касается еще только пары республик Восточной Федерации. Вспомни, когда все началось? С Беслана. Там бомбилы разбирают школу⁵, все ждут, что КГБ теперь уже точно сделает из русской федерации зоопарк — у них «президент» выползает с «предложением», чтобы он подбирал коренному населению президентов, а не само коренное население себе. И все разводят руками, как это может обезопасить Москву от терроризма. Предложил, значит.

— С заботой о судьбах. Называется исключением вероятности нежелательного рецидива.

— Брат, не туда смотришь. То есть президент у них, получается, сам того не желая, признал, что терроризм у него не в том, что он вешает, а совсем в другом. Москве нужно, чтобы никто ничего не смог изменить.

— Это совсем не такая мысль, чтобы сразу туда смотреть. Говорят одно, врут другое, делают третье.

— Теперь он берет свой листок, засовывает в зубы конец спички и смотрит: ага. Вот этот безопасен, этот безопасен, этот, этот и этот пустое место. А вот этот не зарекомендовал себя с хорошей стороны, его в списке не будет, «а вот у этого для Москвы слишком немосковские взгляды», КГБ докладывает ему. А вот у этого тоже, но сам он не опаснее промокашки при повышенной влажности, только языком чесать умеет, и еще любит хорошо жить — вот его в список демократично внести нужно, чтобы плюрализм. Он у нас будет негром. И все. Пусть выбирают. Вроде одного колхозного похоронного лица мурзилки на все огромное русское правительство и Кормушку. Классический вариант этнического представителя, работающего у русских негром. Вроде чего-то там даже на их языке зачитывает и все слушают — а ничего, абсолютно ничего даже с одной латинской графикой сделать для своего языка не может.

Это как выборы у чеченцев: что бы они ни выбрали, выигрывает одна Москва.

— Формула для всех доменов всей Восточной Федерации. Что бы вы ни выбрали, выигрывает одна Москва.

— Да. А горцы попытались из этой формулы выбраться.

— Сразу став «банформированиями». И ведь выбрались же.

— Новости с линии фронта. Батальон русских на вражеской территории меняет дислокацию. Вдруг из-за холма раздается громкий голос: «1 нерусский воин стоит 10-ти русских солдат». Рассерженный русский командир отбирает лучших 10 солдат и посылает за холм. Происходит короткий бой, когда все стихает, тот же громкий голос говорит: «1 нерусский воин стоит 100 русских солдат». Русский командир снова отбирает 100 лучших солдат и посылает за холм. Происходит короткий бой, когда все стихает, тот же громкий голос говорит: «1 нерусский воин стоит 1000 русских солдат». Совершенно взбешенный русский командир кое-как отбирает 1000 человек и посылает за холм. Разгорается битва, рвутся снаряды, гремят пулеметы, за дымом не видно горизонта. Потом наступает тишина. Из-за холма приползает смертельно раненный русский, хватает командира за шинель и говорит: «Больше не посылай никого, это ловушка. Там двое».

— Сталин начинает Финскую Зимнюю Войну. Соотношение потерь: 230 000 русосов к 23 000 финнов.

10:1.

За 105 дней военных действий.

— Шведская война. 37 000 русских атакуют Нарву. Нарву защищают 1 800 шведских солдат. Соотношение потерь: 13: 1 (9000 русских — 667 шведских).

— И комментарий специалиста: «Тем же способом похоронили под собой Гитлера. Просто поставляют мясо в мясорубку, пока шестерня не завязнет».

— Где-то я это уже видел.

— Все законы построены так, что выгодны только одной нации. И обсуждение запрещено. Запретила та же самая нация. Обе войны оказались удовольствием крайне дорогим, едва не пустив ко дну кошелек диктатора. Вся цивилизация Запада показывает на него и москву пальцем. Менее цивилизованные просто плюются. Теперь попробуй предсказать дальнейшие рефлекторные дергания московского «президента». Ответ: производство мурзилок.

Суррогат и имитация как требование дня. То есть дело не в самом листке. Он даже по идее не обязателен, сама система у них уже перекрыла барьер для любого мустанга. Все экологические ниши заботливо оставлены только для рабочего скота. Их листок может быть даже бесконечной длины — его еще нет, а главное он уже сделал. В Австралии как раз для такого рода мероприятий есть очень точное определение: «Судебное заседание кенгуру».

— Как думаешь, чем все закончится?

— Хотел сказать: «без комментариев». Но, похоже, уже не получится. Каждый сам за себя. Один КГБ за всех.

— Нехорошие стихи.

— Ты вообще что-нибудь тогда понял из их жуткого ора по ТВ насчет той школы?

— Да где мне понять, мне не до школ тогда было, я был за несколько парсеков. У меня сложилось впечатление, что этого не понимают даже те, кто там был.

— Так и есть. Кто во что горазд.

1

— Давай я тоже попробую от себя внести свой скромный вклад в общую сокровищницу теорий. Сделаю попытку рассказать, как все то же самое выглядело со стороны — не больше чем собственную версию, построенную на чисто одних законах формальной логики, на том, насколько я сам знаю людей, психологии и кое-каких специальных познаниях, — а ты сравнишь ее с тем, что слышал. Начать лучше, по-моему, будет не сначала, а с того, что на русских ТВ стало принято называть моментом «Первого Взрыва». Потому что если начать уходить к началу, то пришлось бы идти непосредственно к моменту Большого Взрыва, а так долго ждать мы не можем. В общем, Первый Взрыв в школе. Очередной поворот в истории конкретной страны. Очень поучительно было бы если не понять, то хотя бы попытаться дать разумное объяснение тому, что есть и, особенно, тому, что может быть. Насколько я издали мог судить, как первый раз бабахнуло, так все и началось. Поэтому сразу примем данное положение как одно из наиболее важных.

Так вот, как только все информ-каналы Москвы, как сговорясь, силами всех своих мощностей и рупоров громко принялись намекать на случайный характер действия сработавшего детонатора, хором склоняя общее мнение к спонтанности в рабочем настроении взрывателей и их склонности к непредсказуемым поступкам, у меня тут уже невольно проснулись большие сомнения. И в случайности того и всего, что пошло дальше. На мой взгляд, они просто имеют достаточно смутное представление о том, о чем говорят. Я представляю примерно, как заявления такого рода воспринимают заинтересованные стороны, поэтому буду говорить, ни на чем не настаивая. Потому что я от себя попробую здесь обосновать ту точку зрения, по понятным причинам малоприятную, или, точнее, совсем неприемлемую, что инцидент случайным не был.

К версии случайности в подобных случаях должен толкать чисто один лишь защитный механизм психики сильно напуганных людей, и их хорошо можно понять. Потому что если только это не так, если только допустить возможность сценария совсем другого, то тогда пришлось бы пройти до конца по версии с такой логикой, что ничем хорошим бы экскурсия в те края не кончилась. Но кому-то это надо попробовать сделать. Если больше некому застолбить жилку, сделаю я.

К большому сожалению, я почти ничего не знаю о других версиях того инцидента, у меня нет ни времени, ни желания копаться в газетах, поэтому я здесь просто воссоздам собственную версию эпизода. Трудности с логикой (у меня) начинаются с одного положения, которого, похоже, не произнесет больше никто. Дело в том, что ведь и другую сторону я тоже хорошо мог бы понять. По крайней мере, я догадываюсь, что ими могло двигать. Поэтому поступим так: я буду рассказывать, а от подробных комментариев мы тут воздержимся. Судя по сбивчивым объяснениям очевидцев, по углу обстрела и периметру перекрытий ведения огня, по тому, как подбиралось число людей и как удавалось такое долгое время поддерживать достаточно высокий уровень дисциплины в такой крайне экстремальной ситуации, принимая во внимание, как были учтены все невыгодные особенности прилегающих строений и зданий, а также параметры времени, места и т.д., — хотя бы из того, как «повстанцы» (определение придумано не мной, а взято из информ-систем Запада) держали оружие и как вели себя под перекрестным огнем, уже можно уверенно сказать, что это были не просто хорошо подготовленные специалисты — профессионалы на своем рабочем месте. Все гипотезы и спекуляции о будто бы имевшей место предварительной наркотической обработке данного персонала, не имея на руках независимых анализов крови, лучше будет оставить самой приоритетной нации и ее толкачам. Вопреки тому, что о них принято думать, профессионалы обычно предпочитают сохранять голову ясной. Попросту так повышается шанс остаться в живых.

Другими словами, многословные намеки русских ТВ (почему «русских», потому что все остальные, насколько мне известно, как один предпочли от комментариев воздержаться) насчет случайности Первого Взрыва лучше оставить самим русским информ-каналам. Трудно поверить, что оснащение там состояло из детонаторов, собранных на кухне. Достаточно вспомнить, сколько часов смертники удерживали оборону здания школы, чтобы любой специалист сказал, что все особенности и детали операции по захвату готовились, проверялись и перепроверялись задолго до ее проведения.

Говоря совсем коротко: случайностям тут обычно не оставляют места.

Общепринятая, как я понял, на сегодня версия относительно того, что вот два дня один из внешних детонаторов лежал спокойно, а на третий лежать спокойно ему надоело и терпение у него лопнуло, — как минимум вызывает массу вопросов.

Потом. Насколько мне удалось узнать, практически на весь период осады радиоэфир силами п.н. был заглушен целиком — был оставлен лишь очень узкий канал для сотовых телефонов нескольких избранных лиц (чуть не сказал: «гребанных» — даже без всякой задней мысли, чисто бессознательная реакция на рифму): то, что там говорилось, слушал только сам Путин и КГБ (или ФСБ, до сих пор не могу привыкнуть, непонятно, зачем морочить населению голову новыми буквами, когда и так все было прекрасно). Он сам это выдал одной фразой, но так и не сказал, что же он конкретно там слышал. То есть о том, что там было на самом деле, догадывались только совсем немногие лица из числа допущенных. Но о том, что люди те были настроены очень решительно, можно было догадаться даже за несколько тысяч километров и без пояснений. Иначе говоря, этого не знал еще никто, а Москва — и только она одна — уже абсолютно точно знала примерный свод требований «повстанцев». И куда он вел. Вот здесь и начинается самое интересное.

Потому что их так больше никто и не узнал и, как можно понять, не узнает уже никогда.

Чтобы получилось совсем понятно, что я хотел сказать, осталось просмотреть ту виртуальную версию реальности, в которой бы тот пресловутый Первый Взрыв отсутствовал, чего не догадался сделать никто. Дефиниции, конечно, с фактами вещь полезная, но на них одних человек до сих пор бы сидел на ветвях деревьев. То, что захват делался смертниками не от избытка здоровья, а с вполне определенными, заранее продуманными целями, понятно даже далекому от всех школ человеку. И то, что требования эти будут не «много-много долларов и самолет с рейсом без пересадки от школы до Калифорнии», могли догадаться даже школьники.

Больше того, у меня создалось впечатление, что то же русское правительство само бы кому угодно заплатило долларами, чтобы только тот виртуальный свод требований действительно состоял из денег.

Но если не деньги, то они опять могут быть только политическими — и касаться лишь одной-единственной республики. Не Норвегии, не Восточной Федерации и не Башкирии, а только самой республики горцев. Уже в который раз. Я почему-то думаю, что даже из наиболее стойких русских противников недостаточно русских фамилий совсем немногие назвали бы все приведенное домыслием или спекуляцией. И хорошего в этом мало. А то, как же конкретно мог выглядеть тот перечень требований, — так они уже тысячу раз повторены в расклеенных листовках самих горцев, у себя дома и непосредственно на территории Москвы. Вывести русские войска с захваченных территорий и дать возможность горцам самим, без русских выбрать себе президента. У меня даже откуда-то такая уверенность, что список требований не включал еще в себя пункт относительно денежных компенсаций за период русской оккупации суверенного, независимого этнического домена.

Надо ли говорить, насколько мало устроили бы москву подобные требования в эфире, когда прямо туда смотрит вся планета. Всеми ими были предприняты беспрецедентные меры, чтобы слышали только их и говорить больше не мог никто — от печати книг и разговоров на радио до телевидения. И надо ли говорить, насколько мало те стандартные требования устроили бы Мелкого. Русскому диктатору прямо тогда было совсем несложно воссоздать всю целиком картину последствий.

«Привет Путину», — если верить другому президенту горцев другой республики, гораздо более послушному, с этим добрым пожеланием заканчивали смертники жизнь в школе не только свою. Кто-нибудь задал вопрос, как подонку спится? Попугаю ясно, что такую рекламу руссияне не могли оставить без контроля. Говоря простыми словами, перед Москвой с самого начала стояла дилемма, в которой она проигрывала, что бы ни выбрав.

Согласно ее логике получалось бы, что все предыдущие потери, все тысячи и тысячи трупов, все сожженные холмы денег, все упавшие и мужественно пережитые дома, все насмешки, откровенные издевки и мультфильмы Запада — все было зря. Потому что стоит только один раз дать ситуации выйти из под контроля, стоит только один раз отдаться естественному течению событий и разрешить сюжету выглядеть так, что самонаводящиеся взрывные устройства своего добились, как он перестанет быть обратимым. Я не говорю, что сделал бы на их месте то же самое; сомневаюсь, что когда-либо окажусь в ситуации выбора, сходной той, вероятность таких вещей снимается, просто снимая сам повод к их появлению. Я только хотел сказать, что, если все это хотя бы на какую-то часть имело место в действительности, я хорошо бы мог пней понять. В положении выбора, когда потери были бы в любом случае — и даже непредсказуемые по последствиям, — они постарались сохранить над безвыходной ситуацией контроль и пошли по одной из ее версий с меньшим комплектом проспективных потерь. Кто-то из них закусил удила.

Пофигу чужих детей, раз потери неизбежны так и так, — приоритеты их страны, точнее, одного диктатора и сподвижников по застолью, выше. Они настолько важнее, что другие прочтения просто не рассматривались. Именно этим определяются условия диктатуры. Кстати, в точности по такому сценарию проходило нападение Москвы на независимую республику горцев: компиляция на русском ТВ, очень уверенная в своем праве мыть рабочей скотине мозги,> массированная подготовка, обработка сознания населения> психоз и истерия по всем информ-каналам> искусственное создание повода> оккупация. Только с одним очень существенным отличием.

Тогда они были очень уверены в себе и в том, что что бы они там, там и там ни сделали, им все можно. Я хочу сказать, что по общему комплексу реакций и анализа их восприятие в мелочах повторяло смертников.

Было идентично ему.

Повторяю еще раз: с точки зрения формальной логики они не только оказались на высоте, они попытались сделать главное — проявить далеко идущую предусмотрительность. Чем, в общем-то, надо было заниматься раньше. Приоритеты их большой страны так и остались нетронутыми. Никто этого так и не заметил, но они даже не вздрогнули. Всем, понятно, сегодня не до формальных логик. Я допускаю даже, что все это хорошо понималось и другой стороной тоже. Выдвижение требований вроде приведенных в обстановке, сходной той, говорит о воссоздании теоретической комбинации, в вероятность которой сами больше они уже не верят. Они шли умирать.

Что примечательно: ничего из подобных интроинспекций ни на одном канале информационной паутины Москвы не было — что было, только бесчисленное повторение одних строго отобранных для 11-ти часовых поясов оборотов: «терроризм», «бандформирования» и «боевики», снова, снова, снова и снова. Причем — и это самое важное — в изложении руссиян и Москвы по хорошо понятным причинам ни один из оборотов не был связан со здравым смыслом. «Терроризм» — без причины, «бандформирования» — без причины, «боевики» — без причины. Хороший психолог задаст вопрос:

Как должно воспринимать подконтрольное население реальность, когда согласно навязанной Идеологии она, реальность, регулярно взрывается — без причины?

Конечно, очень скоро последовали длинные сытые рассуждения с попыткой подсунуть под реальность свой суррогат, каждый раз удивительно выгодно отвечавший официально принятой идеологии, но он был интересен только самим пням. Они без тени смущения его даже Западу пытались продать, чисто по инерции, уверенной рукой переложив проекцию собственного подконтрольного поголовья на восприятие свободного мира. Результат легко можно представить.

Всякая вооруженная борьба, если она не достигает цели, рано или поздно вырождается. Все-таки прошло больше десяти лет, тоже надо учесть. Президенту пней нечего больше терять — и горцам нечего больше терять тоже. В уравнении вроде данного обычно остается не много места для дипломатических решений. Я могу только повторить еще раз, что говорил уже раньше. Выбирая себе на крышу то, что они выбирают, они сами напрашиваются на неприятности.

— Может, они непримиримые поклонники больших неприятностей, откуда ты знаешь.

— Что я и пытался доказать. Поэтому все, что тут требуется, сделать так, чтобы свое настоящее они не делали настоящим кого-то еще.

— Такие события. Борьба миров. Москва приходит и неторопливо делает из целых этнических культур удобрения под свои приоритеты. Русская диктатура насмерть противостоит любым попыткам построить что-то, отличное от ее вонючих ценностей и окровавленных горизонтов. И только тут всем пофигу.

— Не то чтобы пофигу. Просто каждого уперли в один угол. Сейчас они плачут: «КГБ превратилось в диктатуру». А мне смешно. Спрашивается, а чего вы ждали?

— Да, спросить бы, на что они рассчитывали. Вопрос на миллион в долларах.

— Повстанцы их прямо на коленях упрашивали пойти на переговоры, о чем вообще никто не думал, что такое возможно, просто уже поняли, что им конец. Когда Лебедя грохнули вместе с вертолетом, они сумели даже найти у них в Москве еще какого-то постороннего посредника-чеченца с пятью дипломами и десятью учеными степенями — но Совок с московским «президентом» ведь образцы несгибаемой воли. Они не знают компромиссов. У них же миссия всемирно-исторического освобождения многострадального русского народа от недостаточно русских фамилий, им же нужно остаться в истории примерами стойкости и умения доводить решения до конца, их просто так не сломить. Они мужественно готовы выдержать любые испытания и закопать столько, сколько нужно, они уперлись попугаем: «Будем отстреливать…», «Будем отстреливать…», «Будем отстреливать…», «Будем отстреливать…». Все сепаратисты должны были вздрогнуть. Здесь как раз случай пресловутой русской истероидности в национальной характерологии, когда руководствуются не соображениями практического дела, а «как он будет смотреться со стороны». Я не могу, конечно, претендовать на полную исчерпанность гносеологии, но по-моему, тут и должно лежать то неискоренимое их отличие от трезвого и холодного разума Запада. Я к тому подвожу, что не оставалось больше ничего, кроме методов шоковых терапий.

— Вздрогнули почему-то совсем не они.

— Он же ведь только раздает туда-сюда распоряжения, он ведь ничего не видит дальше своих желаний. Он же сам не видит своих достижений из холмов обожженных трупов. Дело даже не в том, что ему показывают только исключительно реакцию горцев на действия оккупационных войск, — он просто не хочет видеть ничего больше. Все же понимают, что он не может сейчас просто так оторваться от своего полированного кресла и признаться у всех на виду: «Виноват. Обкакался. Ошибся. Да, признаюсь. Ничего страшного. Занимайтесь своими делами. Горцев мало — русятины много, ей можно. Переверните неудачную страницу и забудьте». Что интересно: та настойчивость, с какой их президент напирал только на такой сценарий событий, на деле объяснялись вовсе не горячей жаждой восстановления справедливости и даже не чтобы широким жестом показать всем, как они умеют держаться данного слова и какое оно у них твердое. Они заняты отстреливанием последних очевидцев их планетарного провала и их собственных преступлений. Так убирают свидетелей. Их подсознание надеется, что так им потом станет легче.

Основание для такой их замечательной непреклонности совсем простое: как это принято в русских исторических традициях, зло героическими русскими усилиями опрокинуто, втоптано и жалобно упрашивает смягчиться — «о безоговорочной капитуляции». Тут уже только один шаг до карающего меча всемирно-исторической справедливости. Цивилизации пней жизненно нужен новый рейхстаг. И, видимо, не один. Согласно их сюжету, меч справедливости не знает жалости. И так далее. Но грязное то пятно — и это нужно кому-то сказать отдельно — останется не только на одном московском президенте с Москвой, а на всей приоритетной нации. Уверен, они это легко переживут. Одним грязным пятном больше, одним меньше — ничего нового.

— Я все думаю — я когда смотрю на их успехи, передо мной все чаще появляется одна и та же картинка. Что теперь совсем недалеко до того дня, когда на свет извлекут длинные, все бесконечные их кадры с покойниками и траншеями и без комментариев, просто так, день за днем начнут проворачивать по всем ТВ планеты — с одинаковым посвящением русским и их отечеству.

— Только чтоб не у меня. Они трудились — вот они пусть культурно и отдыхают.

— Долгий же им предстоит отдых.

— Один мужик мне говорит, негромко так, с сердечным смыслом, как будто это от меня зависит: «Веришь, я как большой праздник, как Новый Год жду, когда он оторвется от дел и пойдет отдохнуть». За подотчетный период правления последнего русского правительства благодаря усилиям его и их «президента» было закопано столько людей и сожжены такие холмы денег, что до сих пор нельзя узнать, сколько же именно. Вряд ли бы это скрывали, если бы скрывать было нечего. Их президент задействовал все земли и небеса, все без исключения этнодомены Восточной Федерации убедив, насколько необходимы им эти покойники и как жизненно важно им его войны оплачивать. Удивительное дело, только сам Мелкий почему-то сам не торопится вести там свою миссию всемирно-исторического освобождения русского народа и нефтяных залежей с автоматом в руках и, напротив, собирается жить долго и хорошо. Как именно хорошо — почему-то, в отличие от всех президентов других стран, так же узнать никто не может. Мне кажется, любого нормального человека со стороны должно выводить из себя, глядя, как он хорошо стоит под камерами рядом с Бушем и приятно рассказывает о достигнутом.

— Не знаю, правда ли, говорят, он даже в армии не служил. Мы тоже в мавзолее его видели. Горцев тоже мог бы хорошо понять? В смысле, нечего терять?

— «Республика — это тот идеал, что нес на себе свет великого прошлого; и то сокровище, защита которого составляла задачу жизни и по утрате которого жизнь теряла смысл». Был такой непревзойденный образец добродетели в республиканский период Древнего Рима, Катон Младший, так это про него. Не уверен, что все горцы тянут на образец добродетели, но любой представитель культуры Запада понял их сразу. Что было потом, со стороны сильно напоминает реакцию людей в состоянии сильного стресса — в ситуации, далекой от нормальной. Так, наверное, тоже нельзя сказать, понятно, что ситуация не могла не быть для смертников стрессовой, я лишь хочу показать, как то же самое выглядело на взгляд постороннего. На выход подобной ненормальной ситуации из-под контроля практически все люди с параметрами активных программ выживания, если им перекрыть все выходы и не оставить совсем никакого выбора, в определенном отрезке времени реагируют одинаково: «Плевать…» В этологии то же поведение у животных носит название критической реакции.

И только такое поведение особи тут является нормальной реакцией здорового жизнеспособного организма — отдельной особи или этнической культуры.

Это совсем не относится к области истерической реакции. Ее, что уже действительно редкость, нельзя отнести даже к чеченским женщинам, двумя автоматными очередями встречавших русских «освободителей», как только те входили к ним в дом, аккуратно избегая зон бронежилета (если верить германской «Allgemeine Rundschau». Или «Allgemeine Zeitung» — я в них не разбираюсь, там все в готике.). Как то же самое называется на языке русятины — весь мир уже оглох слушать. Это в ответ на удивление русских боевиков, что «я в ниво пападаю, а тот ни падаит». Любой физиолог скажет, что предельная форма стресса действует как сильный анестетик.

— Вот, елки, проблема. Как раз по этой причине умные люди придумали серию не из одиночных, а дублирующих выстрелов.

— Иначе говоря, можно допускать, что первоначально та «шоковая терапия» для русского правительства, которое не скрывает своего принципа идти на переговоры и «диалоги» только с теми куклами, которых само же ставит, откроенно издеваясь над горцами и просто над здравым смыслом, в действительности не предполагала никакого вреда детям.

Ситуация вышла, точнее, была выведена из-под контроля.

Но можно, конечно, этого и не допускать. Любой представитель сравнительной этологии скажет, что как бы информ-структуры приоритетной нации громко ни уверяли Запад, разрушить ту занесенную в гены программу реакций взрослого на присутствие испуганного ребенка без того, чтобы не разрушить притом функции других сигнальных / воспринимающих систем и систем жизнеобеспечения, нельзя.

Весь смысл истерики русятины и состоял в том, чтобы показать, что это не люди.

Так любимое официальными каналами руссиян сравнение относительно «зверей» здесь проходит плохо. У зверей как раз реакция тут однозначна. Любой павиан бросится в воду за чужим детенышем своего вида. Чтобы быть более убедительным, им нужно говорить точнее, каких именно животных они имеют в виду, потому что с равным успехом то же применимо и к пн. Я хочу сказать, что с появлением у Кормушки последнего русского правительства была пройдена точка обратимости — наступила фаза необратимости процесса: никто еще не знал, а школа и остальное уже ждали впереди, как месяц на горизонте.

Теперь зачем я это рассказывал.

Сюжет со школой в точности повторяет сюжет со взорванными жилыми девятиэтажками на территории Русской Федерации, после которых Мелкий сразу получил повод для нападения на независимую Ичкерию, только-только вырвавшую национальную независимость. Складывается некая ситуация, с любого боку крайне невыгодная для москвы и ее «президента», вдруг происходит что-то, что чудесным образом дает им возможность всё «исправить», то есть вернуть всё «как надо», выгодно для приоритетной нации и ее «президента». Горы трупов поставляются как мясо, пока мясорубка не завязнет. Враг побежден. Цивилизация насекомых аплодирует.

— Так и запишем. В самом лучшем углу стены.

2

— Ну да. Садятся за стол, тоже плотно отужинав, кладут на сюжет с достаточно нерусской планетой достаточно русское наименование для нового героя (герой, по традиции, молодец, а в минуты особенной сердечной устроенности охотно и без акцента будет говорить сам с собой по-русски). Скажем, герой отправляется со всё той же известной миссией на какую-нибудь далекую планету, совсем темную. Планета та по темности своей, конечно, еще пока далека от того, чтобы строить себе космос не на костях концентрационных лагерей, а на… Ну, не важно, на чем-нибудь. Тот герой, ясно, засучив рукава, принимается над своей миссией работать. И работает он над ней так, что трупы после него выносят непосредственно в братские захоронения — всё согласно устоявшейся традиции. Как можно было предположить сразу, миссия от полноты чувств заканчивается поножовщиной. И вкратце расстановка: работы много. Герой, в короткие периоды отдыха без акцента бормочущий на «приоритетном» языке. И у него всемирно-историческая миссия, уже на другой планете. Попробуй предсказать примерный успех сюжета и его создателей в «приоритетной» среде. Называется шедевром нового времени. «Как непросто быть господом» (или как-то так, но точно — не: «Как трудно быть аллахом»).

У «приоритетных», ясно, от счастья начинается недержание и настолько отнимается способность к связной речи, что они даже хором дружно забывают этническую принадлежность авторов (tip: это не гунны).

Ну, ясно же, что никакую серьезную нацию ты на такой сюжет не купишь. Не говоря уже о том, чтобы сбывать потом кому-то свой сюжет многомиллионными тиражами на протяжении десятилетий. Но вот тут-то и начинается самое интересное: сюжет, построенный на как бы сердечной боли и надрывной борьбе с «серым фашизмом» на какой-то отсталой нерусской планете, вдруг удивительным образом легко и просто начинает работать уже на абсолютно реальный фашизм на абсолютно реальной планете. Здесь.

Я даже расскажу, как там у них решается проблематика алкоголизма, предмет особенного беспокойства исторической миссии: решается она интересно. Отправляя кого-нибудь на отсталые планеты, начальство с «Земли», — как можно догадаться, уже к тому времени целиком и без акцента перешедшей на приоритетный и обязательный для всех народов язык общения, — снабжает того особенными таблетками. Чтоб когда если много выпьешь, то чтобы потом без похмелья. Словом, реалии светлого приоритетного будущего. В общем, благослови, фюрер, русскую фантастику.

— Блеск.

— Тля буду.

— Аплодисменты в зале.

— А потом попробовать сделать все то же самое, только поменяв имена и лингвистику на, скажем, эстонские и башкирские. «Самые читаемые тиражи в стране…»

— Как раз об этом и речь. И процесс зашел уже настолько далеко, что без хирургического вмешательства, причем немедленного, сделать ничего нельзя. Хуже всего, что речь идет теперь не просто об их идеологии — «была та, стала другая», — речь идет о преднамеренном, абсолютно сознательном форматировании чуждого им сознания, причем на уровне популяций поколений.

Без этой форматной заданности русификации сознания, без определения приемлемости стандартов в их стране было бы невозможно убедить одиннадцать часовых поясов, что умерщвление такого-то числа детей на нужды сохранения единого куска ресурсов для какой-то точки географии, купающейся в благополучии, — «это плохо, но хорошо».

Говоря коротко, их миссия — сделать весь мир достаточно русским. А в перспективе, как это в сочных образах попытались показать всем оба их мыслителя, понятно, и уже непосредственно всё прилагающееся Мироздание во всей его целокупной данности.

Это было бы забавным, если бы на том они не проектировали концентрационные лагеря для других. Не пробовали бы строить на их костях свой космос и умерщвлять десятками тысяч детей.

Попросту чуждую среду они делают удобной для своего обитания.

Естественным образом то, что мало соотносится с данной их миссией, составляет категорию препятствий.

Другими словами, всё, что издается, всегда делается у них в строгом соответствии с их идеологией: чисто в ключе приоритетной нации — в соответствии с идеологией религиозно-политической. То, что, в общем-то, во всех странах Запада запрещено законом.

— Среда обитания. Если все дело действительно в этом, то биология развития нам не оставила выбора.

— Делюсь личными наблюдениями этолога. От пней воняет концентрационными лагерями. Мне не верят, но ведь от фактов избавиться трудно. Говорят, запах канализации и слесарных работ. Просто кто-то принимает душ реже обычного. Я мог бы принять такое объяснение, но как тогда объяснить, что тот же неистребимый слабый запах преследует их потомственных офисных работников? У них у всех что, хобби — канализационные работы?

— Может, это объясняет популярность одеколона. Пройти близко невозможно.

— Мне переслали один рассказ из того самого журнала русской фантастики. Все-таки «русским людям будущего» предстоит еще много поработать, много больше, чем они думают, следует признать. Чтобы понять что зачем, нужно пересказать начало сюжета. Автор, ясно, как положено — лицо национальности и по какой-то водоплавающей специальности. Турист, кто-то там в какой-то конторе в том самом городе Эс-Петербурге, где режут иностранных студентов и цепями забивают насмерть на горке детской площадки чужих малышей. Ну, примерно уже можно сообразить, что там зачем. На самом деле все не так просто.

Действие по сюжету происходит не где-нибудь, а в Америке. Расстановка передана так:

белые женщины упорно не внимают голосу здравого смысла и не желают выполнять функцию биовоспроизводства в приемлемом русле; ребенок — максимум один, да и то через силу, отдавая долг обществу. (…У меня сейчас «Chicago» играет, «Little Drummer Boy» из «Christmas Album», тот, который наполовину из чернокожих и «цветных», — так ты не представляешь, это настолько не в тему, о чем здесь сейчас расскажу.) Так вот. Сюжет написан с такой болью, с такими мужественными уплотнениями на русских челюстях, от сердца, что моментально веришь, что делалось все искренне, не просто так.

В общем, численность белых в Америке медленно и незаметно падает. Соответственно, растет процентное соотношение популяции чернокожих, «цветных», латинос и так далее. Трагическое содержание русятина передает контрастом: раса белых господ — население черных иммигрантов.

Первые заелись, утеряли бдительность; вторые незаметно сделали свое черное дело.

У первых прекрасное образование, должности, престиж, качество жизни, американская мечта — и падающая рождаемость. Вторые моют посуду, полы, согласны на любую работу, сидят в конторах и открывают двери — их, конечно, больше. Как можно догадаться сначала, кончается тем, что никого из белых не остается. Остаются одни… в общем, менее белое. Темное. По сюжету вставлен трагический эпизод: сообщение в новостях о Дальнем Востоке, на котором что-то захватывают китайцы.

Причем всё, что за Хребтом, — оно именно и исключительно русское. Ни одной сноски об «Опиумной войне» и Дальнем Востоке с Владивостоком, который пни оккупировали, оттобрав у китайцев. Это по поводу громких радостных заверений москвы, что новые подлодки Китая не представляют для нее никакой угрозы и нет необходимости суетиться. Суетиться придется. И под большим вопросом, что ждет в конце. В ее лапшу не верят даже ее мурзилки. Но смысл не в этом.

О коренном населении ни слова. Оно не то чтобы само собой исчезло, русифицировано, ассимилировано или там вымерло — его просто нет. Русский Кусок.

Рецепт разрешения сложившейся в Америке неблагополучной обстановки предложен аллегорически: не только отстреливать, но и усиленно работать членом. Такая русская нацфантастика. На обложке все скромно. Только два твердых указателя, не ошибешься: «новый мир русской фантастики» и «Журнал Бориса Стругацкого». Там было еще что-то про заботливое воспитание, размножение и т.д., не помню. Как — уловил суть?

— Пробую. Хочет сказать, русские — «это американцы». Белая раса, раса, которая издает книги. Человек страдает.

— Он не просто страдает. Он делает это всеми местами одновременно.

— Ну очень хорошо. Рады за него. Якорь ему в жопу.

— Ясно, что то же самое прямо он сказать не может и не может открытым текстом написать все про Русятину. Иносказание.

— Ну.

— Намек к Русской Федерации. С аллегорией. Призыв к русскому населению. Что зачем и как ему поступать дальше. Все равно не понял?

— Подожди, он таким образом предостерегает пней, к чему все придет, если те не начнут работать членом, а всякие черные иностранцы будут бесконтрольно размножаться. Их диктатор как раз и ноет насчет демографии, что женщины недопоставляют Москве рабочую силу. На мой взгляд, женщины как раз поставляют и будут поставлять, столько, сколько приоритет укажет в заявке-тербовании, — это те, что с членом вместо головы, без энтузиазма. Сейчас Москва с диктатором принимают меры. Рассказ-предупреждение. Блеск. Иносказание про себя. Еще один крупного ума мужчина, мыслитель. Это я понял.

— Ни хрена ты не понял. Если он не предпримет срочных мер, от белых ничего не останется. Снова не понял?

— Черные поглотят белых, и все будет как ночь. «И снизойдет какая-то там хренотень, и не будет средь нее праведных…»

— Прогнозирование больших неприятностей. Это самое вольное цитирование катехизиса, которое мне приходилось за свою жизнь слышать.

— Не отвлекайся. Ночью темно, днем все выглядит значительно светлее. Глубокая мысль.

— Белые, у которых прекрасное образование, высокооплачиваемые должности, хай-технологии, разъезды за границей, дорогие коттеджи, беспрепятственное издание любых-любых книг, модельные авто, все выкупленные теплые побережья, яхты, морские катера, — это он. Теперь понял?

— Нет.

— Черные, которые моют за ним посуду и туалеты, — это коренное население. Вся Восточная Федерация, все сто сорок non-Russian nations of indigenous population, все гунны и все алтаи.

— Надо подумать. Возьму паузу.

— Зашифрованный смысл шедевра с призывом к пням. Простой, как член.

— Это можно передать дальше?

— Сделаем.

— Вообще это правильно, давно пора. Чего сидеть.

— Но и это еще не все, вся анагогия на этом у него не заканчивается. Высший смысл всего сообщения там такой, что массовая христианизация коренного населения должна проходить без препятствий и что оно должно быть послушным и сидеть тихо, как сидело всё последнее время. А если оно в силу каких-либо причин сидеть тихо в процессе этого не научится, то Москва начнет взрывать мечети своими новыми ядерными ракетами — видимо, как исторический антипод пн⁶.

— Почему именно новыми? А старые не подойдут?

— Причем процесс христианизации коренного населения «преобладающими силами» предполагается, как можно догадаться, ни в коем случае не католический, не протестантский и не лютеранский, но исключительным и совершенным образом в разновидности русятины. Там кажется, даже монастырям буддистов предписана партия их боеголовок.

— Он что, на самом деле болеет?

— Он русский. Русская фантастика.

— Это я уже понял. А президентом у них кто?

— А хрен знает.

— А потом Москва громко удивляется, в силу чего коренное население обращается за помощью к Дьяволу и аль-Каеде. У тебя что ни интерпретация, то комментарий к Апокалипсису.

— А те, что другие, мне неинтересны. Мне тоже удобнее думать тетивой. Ну что я сделаю, он мямлит же, мнется, ничего прямо не говорит. Есть такая английская газета с межконтинентальной репутацией, «Guardian» называется. Принципиально придерживается независимого взгляда на все, что есть и будет. Так вот у нее есть такой же знаменитый на всю планету принцип: «Facts are sacred, сomment is free.» — «Факты трогать нельзя — в их комментариях ты свободен».

— Миру сразу стало значительно легче. Значит, если Москва начнет взрывать мечети, то все сразу станут достаточно русскими.

— Если Москва начнет взрывать мечети, то, боюсь, достаточно русскими останутся уже только китайцы.

— То есть логично было бы предположить, что, взрывая мечети, Москва вызвала бы нежелательный резонанс в мире.

— Говоря другими словами, если Москва начнет взрывать мечети, в мире это вызвало бы понятное недоумение.

— Следуя дальше той же логике, верно ли будет прийти к мнению, что Москве не стоит взрывать мечети ядерными ракетами?

— Это было бы как минимум дальновидным решением.

— То есть, если здравый смысл подсказывает, что Москва не стала бы торопиться взрывать мечети, то тогда зачем ей ядерные ракеты?

— Это все непраздные вопросы.

— Здесь есть над чем поработать.

— Можно допустить, что, если Москва не станет взрывать мечети, то тогда они у нее для того, чтобы взрывать что-нибудь.

— Кто — они?

— Очевидно, мечети и новые ядерные ракеты.

— Логично.

— Но зачем Москве взрывать что-нибудь, если мечети она взрывать не станет?

— Очевидно, чтобы их не взорвал кто-нибудь.

— То есть, чтобы взорвать что-нибудь, Москве необходимы мечети.

— Логично.

— Говоря иначе, существует весьма высокая вероятность того, что Москва станет взрывать мечети в последнюю очередь.

— Будем надеяться, что руководство Москвы, следуя принципам международного права, не станет взрывать мечети.

— Я даже уверенно взялся бы предсказать, что Москва, обладая холодным и трезвым разумом Запада, не станет взрывать мечети ядерными ракетами. По крайней мере, новыми.

— Но если Москва, обладая холодным и трезвым разумом Запада, не будет взрывать мечети ядерными ракетами, то тогда она может взорвать их чем-то другим?

— Логично.

— В качестве теоретического допущения я бы предположил, что Москва будет взрывать в мечетях воздушные шарики.

— Если Москва, обладая холодным и трезвым разумом Запада, начнет взрывать в мечетях воздушные шарики, то, боюсь, НАТО в отчаянии начнут бить у себя посуду.

— И что там в конце?

— А хрен знает.

— Ну может, россыпь редких мыслей какая-нибудь.

— Что там, Тит Лукреций Кар и Серин намджу, его читать. Fucking piece of shit… Думаешь, там есть что читать, что ли. Русская нацфантастика.

— Люди будущего.

— Ну, еще один директорат банка. Мир просто не знает, как с этим жить и как с этим бороться.

— Зачем не знает, знает. Надо только немного времени. Не с укоряющими же и сердечными движениями к ним обращаться. Это больные.

— Это не больные, так тоже не вполне справедливо говорить. Это такая естественная организация метаболизма и психики. Вроде бы и так же все уже забрали, ведь ничего не оставили, все же уже высосали — им все мало. Такая психология паразита, ничего не изменить.

— Женское сознание в мужском всегда должно восприниматься со стороны как дефективное.

— У них назначение такое — кусать всех за пятки.

— Вот именно над этим они и трудятся. Напряженно размышляют. Крикливые собачки.

— А редактор что?

— А что редактор. Он кормится на них уже десятилетиями и десятилетиями купается в их сладком соусе. И вся редакция из таких же точно людей будущего, авторов-шедевроведов. «Заповедник чистых помыслов». Его там кто-то убедил, что он самый хитрый.

— Ты возьмешься как-нибудь объяснить их логику?

— А чего им терять. Да простая у них логика, с простенькими замыслами. Один американец сказал в каком-то фильме: когда тебя поимели со всех сторон, возникает удивительное ощущение свободы, потому что ты знаешь, что хуже уже быть не может.

— Ну, я бы не стал говорить это так уверенно.

— Поддерживаю.

— Я как-то тоже мимоходом видел этот их журнальчик. Более бледной лошади я в жизни не видел.

— Дай бог ей здоровья.

— Хорошая узда и давление им бы не помешали.

— Если у всех этих скотоведов достаточно долго стоять на яйцах, не давая вздохнуть, то у них начинает шевелиться какое-то желание жизни.

— Значит, следуя дальше следствиям теории вероятностей: где-то там в отдаленном будущем нужно ожидать более разумных проявлений в их поведении.

— Я бы назвал это проявлением неумеренного оптимизма. Но не будем терять надежды.

— В русле теории вероятностей.

— Дай бог ей тоже здоровья.

— Все-таки футуристика с прогностикой приятная вещь. Сразу как-то начинаешь лучше себя чувствовать.

— Смотреть на мир немножко другими глазами.

— Скотоведы скотоведами, но эволюция тоже умеет быть упрямой. Как замкнет ее на чем-нибудь, так всё…

— Данный аспект как-то все время выпадает из поля зрения. «…Жертвы, что приносят Будде, не животные, но животное в тебе…» Боюсь показаться нытиком, но этому тезису скоро будет уже 2700 лет. И этим жертвам тоже.

— Ну а что им еще остается делать. Может, даже со временем к себе пригласят. Как жест доброй воли.

— В лоно своей церкви.

— Я просто пытаюсь строить предположения.

— Вот за что я ценю теорию вероятностей даже больше, чем теорию относительности. Не успеешь в первом приближении соотнести предварительные умозаключения, как решительно все начинает нравиться.

— То есть вот это они в массовом виде печатать могут, а мы ничего напечатать не можем.

— Ну вот же, печатаем. Массовым тиражом.

— Кусок дерьма он, а не американец. Это американцам надо показать в ООН, что они скажут.

— Тут свойство избирательности их психики, такая особенность. Они просто не видят, как к ним относятся американцы и австралийцы. Вроде механизма защиты. Когда слышишь только себя, еще как-то можешь убедить себя, что ты единственное бледное пятно в мире черного цвета.

— Кусок дерьма он, а не бледное пятно.

— Ну что ты хочешь. До войны у них всю дорогу несколько столетий концентрационные лагеря. Во время войны фюрер посвящает им концентрационные лагеря. Война кончилась — у всех новая жизнь, у них опять концентрационные лагеря. Потом Путин еще — аккуратно причесавшись, выползает на мировую сцену и снова волочит за собой топор. Жизнь такой.

— Ну а как ты еще сумеешь убедить все языковые ветви, что те действительно произрастают на Русском Куске? Но все неудобства временные.

— Ну разумеется. Нужно только грамотно, в сочных образах пообещать им достаточно русские земли размером с целую планету, почти без акцента говорящую на приоритетном языке, и успешную русификацию сознания всего прилагающегося населения через 100, максимум через 150 лет, чтобы такой тираж в миллионах экземплярах они с топотом понесли навстречу своему светлому будущему. Если знать это их свойство, любой с ложкой сообразительности может со всей их огромной популяции десятилетиями цедить себе сладкий соус в промышленных масштабах. Не зная бедности.

А если тем же уверенным голосом, надсаживаясь, пообещать им те же достаточно приоритетные земли не за 100 лет, а, скажем, за 10, то любой болван может, не оглядываясь, бежать в любом выгодном ему направлении, зная, что те будут бежать за ним всем стадом, сметая все на пути и ставя попутно к стенке несогласных. Но именно с несогласными у них проблема. Мурзилка о русском мировом господстве и русификации континентов не была изобретена Стругацкими, но весьма кассовую идею они использовали тоже. Другое изобретение кормильца, «русские люди будущего», стали лишь сюжетом для анекдотов.

— И, напротив, нужно в такой «планете Земля» усомниться, чтобы сильно осложнить жизнь себе и своему холодильнику.

— Меня поэтому тоже всегда забавляло, почему такие сочные образы и замечательные тиражи не сумели найти места в культуре Запада и США. Реакцию коллективного бессознательного руссиян в данной связи можно было предсказать с точностью до миллиметра: а) тем (Западу) либо еще не открылся свет истины и, значит, им нужно открыть, как следует правильно думать, либо б) они все из категории «по жизни нехороших» и «упертых». Дальнейший ход мыслей совсем прост. В традициях их культуры с «нехорошими» нужно поступать нехорошо. И так далее.

Если сказать совсем коротко, говоря о традициях их культуры и концентрационных лагерях как ее неотъемлемой части, то, что произошло, могло произойти только с их нацией. Я тут пытаюсь им польстить, они в самом деле особенные. Они очень стараются быть особенными, но получается не очень. В смысле, они в самом деле отличаются от нормальных людей, но это далеко от того, что они себе без конца рисуют. «It’s not cool.» В конце концов они всегда начинают быть «особенными» за чужой счет. И это хуже всего. Ни к какой другой малой народности эпизод отношения не имеет.

Говоря совсем коротко, их история не имеет и не могла иметь абсолютно никакого отношения ни к эстонцам, ни к башкирам. Это — не их история и их историей быть не смогла бы ни при каких возможных обстоятельствах.

— А как к ним относятся американцы и австралийцы?

— Как Мел Гибсон в «Maverick». Чемпионат по покеру на пароме на Диком Западе. Как к бурдюку с рублями и коэффициентом интеллекта 72 с копейками, приезжающему поохотиться на умирающего индейца. Мел Гибсон, кстати, с Австралии. Или как Де Ниро в «Heat»: пень-владелец закусочной, снимающий проценты с условно освобожденного чернокожего. Или как Том Круз к сербу-содержателю поношенной одежды в «Eyes Shut Wide», который оформляет «another arrangements» насчет своей дочки.

— По-моему, с коэффициентом у них в самом деле что-то не так. Думаешь, их начальство так уж в действительности беспокоит, что в случае разногласий первыми на орбиту полетят их церкви? Если слишком долго глядеть на их лица, то сам начинаешь испытывать серьезное беспокойство за собственный коэффициент.

— Вот поэтому настоятельно рекомендуется этого не делать. И использовать средства индивидуальной защиты. Я думаю, им пофигу, куда они на самом деле полетят, если полет пообещают сделать беспилотным.

— А к нам как относятся?

— Как к дотракийцам. Аттила, вождь гуннов как совесть новой эпохи. Вроде Великой Реформации.

— Для Великой Реформации — самое время.

— Нет только великих реформаторов.

— У меня есть тост по этому поводу. Согласно данным ДНК, коренное население Американского континента напрямую восходит к коренному населению территории Сибири. Все слышали, что народы Азии по перешейку Беринга перешли пролив и, таким образом, составили генетический базис будущего коренного населения Америки. Последние из известных находок датируются в 70 000 лет. Подчеркну еще раз: семьдесят тысяч лет. Но лишь совсем недавно стало известно, что миграция шла не только в том, но и в обратном направлении, и происходило это на протяжении истории не один раз. Народ шарахался туда и обратно, как к себе домой, причем движение было таким оживленным, что достигали даже Спорных Территорий — современных Башкирии и Татарстана, можешь представить? Таким образом, видимо, даже сами руссияне не станут спорить с тем, что в историческом смысле вся Восточная Федерации представляет собой неотъемлемую часть истории Американского континента и является географией, на сегодняшний день находящейся под оккупационными войсками.

— А под что потом москва использовала то, что оккупировала.

— Под застройку Гулага.

— Каждый день узнаешь что-то новое.

— Ради этого стоит жить. Согласно тем же исследованиям, население современной Японии представляет собой генетических кузенов коренного населения США. Я к чему это все рассказывал. Теперь представь, как те же самые данные и те же самые исследования были бы представлены и обнародованы в изложении русятины.

— На любом конце лесенки, построенной пнем, может стоять только пень.

— И это уже больше не научная фантастика.

— В общем, сообщение коренному населению. Прямо же они сказать не могут.

— Будем считать, сообщение получено.

3

— Я напряженно размышлял под впечатлением от этих саг над историческим вопросом — глядел на географическую карту и пытался понять, «зачем Москве столько и такой ценой?». Столько трупов и столько беспокойства. Почему, скажем, Швейцарии хватает того, что есть, и хватало всегда, а эта доставшая всех амеба не знает другого слова, кроме слова: «Еще». Но так до сих пор и не сумел для себя подобрать разумного объяснения.

— Все нормально, не переживай, не ты один в таком положении. Самые квалифицированные западные специалисты в размерах целых книг ломают голову над тем же вопросом, но приходят к разной ерунде. Многие тоже не находят ничего лучше как разводить в стороны руками и занимать себя более интересными делами. «Привет Мелкому». Другие в тихом отчаянии пробуют в своих поисках обращаться к достояниям классического психоанализа и в исторической проблеме размеров стараются найти ответ в несколько иной области, доступной лишь внимательному взгляду специалистов.

— И как?

— Это сегодня деликатная тема. О ней теперь не принято говорить в отрыве от конкретной историко-политической ситуации. Но внести хоть какую-то ясность в сюжет новейшей истории, наделавший столько шуму, действительно стоило бы — буквально в двух словах пояснить причину. В силу чего Москва уже столько времени так напрягается, скажем, на том крошечном пятачке горного рельефа между двух чужих морей. Со столькими жертвами и таким количеством сожженных денег, который теперь уже едва ли не по общему мнению их самих им всем «на фиг не нужен» («…Да пусть они забирают себе свою поганую землю вместе с чеченцами», — если цитировать их мнение дословно.). «Жирная сука», как ее называют в Восточной Федерации, безусловно, старается приспособиться к реалиям дня.

Конечно, также полным идиотизмом было бы здесь, уподобляясь им же, пробовать разделять структурные сегменты происходящего «на составляющие», перебирать детали чужой картины в отрыве один от другого и сохранять при этом обязательное умное выражение. Получи в свое время этническая культура чеченцев, следуя естественному примеру Эстонии и других республик, национальную независимость от Москвы с гарантией неприкосновенности на уровне европейских стран вкупе со своим историческим соседом Грузией, — то, к чему всё и шло, — последствия для русской диктатуры были бы вполне однозначны. Это означало бы немедленное отделение от газо-нефтяных интересов Русской Федерации республики Башкирии с ее бумажной псевдонезависимостью и Территории Урала, этногенетически и исторически далеких от «приоритетов», как философия стоиков. Дальше идет совершенно стандартная реакция страха. Естественная защитная реакция паразитирующего организма.

Суть в том, что вот этот сценарий «альтернативной истории» разрушал саму основу проекта под названием «русское мировое господство», так подробно и с такими нежными деталями описанного в шумно тиражируемых сочинениях А. и Б. Стругацких.

Буквально первые же несколько имен, приходящие на ум, все, кто очень точно успел учуять этот животворящий родник и угадать этот тайник, все, кто когда-либо брался строить свой политический бизнес и свое вполне конкретное Светлое Финансовое Будущее именно на этом, — от ленин-сталинских партий, «мыслителей», сочинителей, сценических шутов, поголовно всех премьеров-президентов русских правительств до весьма успешных предприятий вроде издания «нацфантастики» Бориса Стругацкого, — все они те, кого сегодня принято деликатно называть «трудовыми миллиардерами».

Друг мой, ошибаюсь ли я, думая, что здесь больше чем просто случайное совпадение?

Теперь попробуй угадать и сделать прогноз на жизненный сценарий того, кто такому «светлому будущему» искал другое решение. Многих ли сможешь назвать по памяти?

Впрочем, есть еще мнение, что их в природе никогда реально и не существовало. Если так, то, надо думать, шансов на выживание у такого случайного наблюдателя должно быть совсем немного.

Из опыта всемирной истории известно, что ни один диктатор и ни одна кормушка, каждый раз вздрагивая по поводу судьбы награбленного, ничего не боялись так, как банального эффекта домино. Теперь уже было бы только вопросом времени естественное суверенное отделение от конкордата Москвы всего конгломерата коренного населения Восточной Федерации. Это означало бы, что, начиная с этого момента, ей пришлось бы располагать лишь той долей ресурсов, которые она за известное время успела из территории Восточной Федерации высосать. (Согласно официальным сообщениям только одних СМИ руссиян, в Москве — и только в ней одной — утроение числа трудовых миллиардеров происходит каждые несколько лет. В Восточной Федерации не перестают удивляться, за счет чего, ведь у них же «ничего нет». Ясно, что до бесконечности этот процесс продолжаться не может.) Пожалуй, даже сами руссияне не станут спорить с тем, насколько ее, москву, такое положение устраивает.

Сейчас даже далеким от любой политики ясно, что сделать это было бы совсем не так просто, не имей она в сытных президентских креслах республик московских кукол, меняя их, как подстилки. Для этого правительству пней и был так необходим пресловутый проект «кресельных назначений». Таким образом, в значительной мере только в этом — суть московско-русской политики однообразного стравливания всех горцев между собой, местами последовательной, но большей частью все же достаточно сумбурной и спорадической (первым, кого Москва направила в Южную Осетию, был батальон чеченцев).⁷

Восточная Федерация больше чем ресурс. Москве нужны этнические рабы. Вот этот маленький, не прописанный ни в одном законодательстве, не указанный ни в одной сноске и не упомянутый ни в одной оговорке главный закон является стержнем всех движений режима, его войн, убийств, трусливых суррогатов, букв и идеологий.

Вот всемирно-историческая миссия. Тотальная принудительная русификация по списку: Енисейской ветви языков, ветви языков Урало-алтайской, Алтая, Севера, всей Восточной Федерации, Аляски, Территории Кавказа, финнов, Карелии, этнических культур Прибалтики, Германии (их историческая миссия была резко осложнена с экстренным введением в действие статуса НАТО, что и вызвало их такое искреннее возмущение размером в несколько десятилетий), затем Европы, ну а далее, понятно, в исторической перспективе нескольких континентов и уже всей планеты в целом, — Миссия та была призвана решить сугубо утилитарную задачу по трансформации внешней среды: данный конгломерат попросту делал среду обитания пригодной для размножения. Аборигену понятно, что самобытная и суверенная география не встречала их «миссию» рукоплесканиями, и сопровождавшие ее массовые убийства нерусского населения были только полумерой. Русский Хазяин до такой степени боится одного упоминания этой страницы его исторических достижений, что истеричную реакцию вызывает даже зажеванный абзац их энциклопедии. И Москва громче всех визжала об империализме.

Их миссия чтоб все говорили на их языке и заставить всех печатать только их буквами имеет целый ряд необратимых следствий, и они об этом знают. Это же ведь явно симптом и тема для внимательного изучения.

До тех пор, пока этнокультуры будут сохранять свою уникальность, пока у них будет сохраняться память о своих корнях, пока они в любой устной и письменной форме сумеют сохранить знание о том, что они имеют действительную ценность, логическая цепь всегда на конце будет содержать угрозу их самодостаточности. То есть потерю их территории и их ресурсов. Своими ресурсами москва практически не располагает.

Отсюда и исходит главный приоритет руссиян и их «президента»: «Нет этнической культуры — нет проблемы». Уничтожить такое знание и эти корни, подсовывая свой суррогат, тщательно кастрированный отредактированный мусор, не имеющий какой-либо жизни. Если устный фольклор — то обязательно на приоритетном языке. Если форма письменная, то с обязательным, безусловным спряжением к приоритетной нации, их войне и «всемирно-исторической миссии освобождения» приоритетного народа и обязательно в русских буквах. Без вариантов.

Так навязанный суррогат сделал свое дело.

О масштабах пандемии и ее последствиях ты сам можешь судить по все той же школьной карте географии: на десяти часовых поясах почти не найти ни одного определения местности, сопряженного с физическим существованием коренного этнического населения и его Историей. Приоритетная нация тщательно уничтожает все следы их пребывания.

Смысл совершенно однозначный: показать тем самым 140 non-Russians, что их история — всего лишь случайное недоразумение на пути к главному событию. «Вас нет и никогда не было. Есть только мы». На всей оккупированной, прошедшей принудительную конверсию и адаптированной к русским вкусам географии не существует ни одного руссиянина, который бы усомнился, что Эстония, Ичкерия, Карелия, Горный Алтай и Башкирия — «это исконные территории Руссии».

Вряд ли надо говорить отдельно, что в самом конгломерате уже было не найти ни одного, кто бы не обнаружил подобную распланировку целой концепции будущности конструктивной, дальновидной, единственно возможной и «очень правильной». Мурзилка Стругацких о русском мировом господстве была попросту обречена на Большое Спасибо. Как и на Светлое Финансовое Сегодня. Фантастика такого рода была не просто востребована, руссияне ее не просто ждали — в свете реалий она была таким же коммерчески удачным предложением, как одноразовые носки и трусы с ширинкой.

Все, кто испытывал сомнения, естественным образом переходили в категорию нехороших. Последствия предполагались. Вовремя и уверенно поданный тезис о том, что впереди дальше русских ждет ни что иное, как русская планета, у всех (здесь буквальное прочтение) жителей которой не может быть светлого будущего другого, кроме русского, встретил с их стороны настолько безоговорочное, решительное согласие, что все они уже заранее дышали полной грудью.

Вопрос о том, как проведение этого в жизнь они себе представляют, даже не ставился. Это были уже мелочи.

А зря. Тут была самая интересная часть.

Любая идеология, любая религиозная, социальная, политическая либо псевдофилософская система, отвечающая такой и только такой миссии, неизбежно должна была встретить их рукоплескания и восхищенные взгляды. Русосы как питеки: они до обморочного забавны, если наблюдать за ними с расстояния, используя в качестве камуфляжа естественные складки местности.

И снова тот же вопрос. Было бы обеспечено то самое Большое Спасибо и то самое Светлое Финансовое Сегодня той мурзилке, будь та построена на именах башкирских и эстонских?

В доступной для них форме показав, насколько они хороши, весьма загадочны, исключительно уникальны, замечательны, актуальны и однозначно правы, а у континентов планеты, у всех еще не рожденных миллиардов носителей разума, как и у миров и цивилизаций, под впечатлением от таких достоинств не может быть будущего иного, как полной и безоговорочной русификации, — показав все это, бизнес как минимум мог быть только удачным. В этом и лежит объяснение нескончаемых истеричных рукоплесканий. Книги авторов были объявлены выдающимися, а сами авторы гениальными (это не фигура речи).

И произошел чрезвычайный, исключительный, почти невозможный случай. Двое совсем нерусских авторов получили у русских право громко говорить и быть услышанными.

Вопреки вспотевшим от нежности утверждениям руссиян, к «гениальности», «таланту» и тем более к деятельности «мыслителей времен и народов» это не имело отношения.

Попросту условия среды делали исход однозначным. Настолько, что общий сюжет рекомендован в качестве обязательного чтения в школах Русской Федерации. В культуре Запада, вроде бы такой падкой до всего нового, те же усилия «мыслителей» вызвали внимания не больше, чем сообщения о попытке сезонной миграции домашних кур. А какой-нибудь немытый гунн-кочевник из всё тех же полумертвых 140 non-Russians, глядя туда и отрезанный от возможности глядеть на что-то еще, должен был сказать в сердце своем, твою мать, так и у меня, по всему, тоже нет выбора, как стать руссиянином. При таких делах и материях…

Вроде бы со следствиями онанизма на своей этнической принадлежности ознакомлены все, о них обстоятельно изложено в хрониках последней мировой бойни. Потом приходят в действие механизмы Бессознательного, невнятно мыча чужими ртами о том, о чем говорить вслух нельзя, обстоятельно проходят монографии на одну тему «ах, как хорошо говорят нам два иудея» и «какие суки саботируют нам такое светлое будущее?».

И на фоне всего, всех тех «учеников», «людей будущего», кушающих со столов «летописцев», «следующих путем борьбы с Мирозданием», приоритетов и почвоведов — весь оглушительный масштаб руссиян с безмолвным призывом и расстегнутыми ширинками бесстыдно умоляя: «Рассказывайте, ребята, рассказывайте!» (немедленно подхваченным издателями).

«Прогрессор». Именно в таком виде. Так должен был называться тайный сотрудник, несущий «отсталым планетам» (именно в таком виде) свет Прогресса. Очень скоро становилось понятно, о каком именно прогрессе шла речь. Идея тотальной принудительной русификации, раздвинутой до масштабов звездных миров Вселенной, настолько понравилась руссиянам, что они буквально спятили от счастья. Тут же посвятив себя оной прогрессорской деятельности в домашних условиях, от торгующей пучками укропа неприоритетной бабушки, осмелившейся занять приоритетную ступеньку, до букв алфавита чужого языка. Большое Спасибо преследовало теперь авторов, как налогообложение. Распахнутые двумя иудеями новые горизонты открывали одну новую главу за другой. Общественная мысль бурлила. Теперь такое и только такое будущее предполагалось быть светлым. Отдельный сюжет посвящен тому, как в рамках той же деятельности предполагалось нести свет задыхавшейся в темноте животного невежества Европе (то есть не спутнику Юпитера, а натурально Западной Европе): с негромким мужеством. Лицо московской национальности, прибывающее с Миссией в Европу, утонувшей в сытости и во мраке не видящей, в какой стороне лежит свет истины, открыть который ей единственно лишь способно оно, лицо московской национальности. Попробуй предсказать масштаб успеха для сюжета в среде приоритетных.

То, что тотальная русификация звездных массивов Мироздания предполагалась быть именно принудительной, выводилось до такой степени откровенно, с кровью, в мясо зарубленными бестолковыми «неприоритетными» массами, что руссияне уже заранее потели.

О том, что все очень серьезно, можно было разглядеть по трагическому апломбу, с каким давалось решение сюжета. Разумеется, критике здесь места не предполагалось: русские аплодировали, и мешать им было нельзя. Интереснее всего, что со стороны авторов не было ни одного сообщения о сожалении или какой-либо тени раскаяния по поводу своего мыслительного процесса. Не нашлось даже обычного оправдания задним числом: «Ах, вы не так поняли».

Необходимости в искусстве изворачиваться не видел никто.

В фабуле об освоении космического пространства русских выровняли к богам.

И вновь вывели их в свою Миссию — по отношению к темным, невежественным, грубым, мелким и суетливым мирам.

Тираж немедленно занимает первые строчки всех хит-парадов нацфантастики на территории пней — в категории «самая любимая книга авторов».

Чтобы больше те строчки не покинуть никогда.

Должно ли вызывать удивление, что неприлично дрожать от возбуждения стал даже не умеющий читать рабочий контингент, не способный написать без ошибок двух слов?

Оба апостола были совершенно правы и угадали абсолютно точно: спрос на рынке именно на данный профиль услуг у пней настолько панически востребован, — «legitimately ravenous»⁸, говоря языком капитала, — что любое предложение будет встречено рукоплесканиями. Великий Полдень Ницше и его бессмертная притча о сверхчеловеке были глубоко переосмыслены, творчески воссозданы и стали… русскими. Два еврея даже не потрудились нигде ни одним словом упомянуть, с кого они содрали концепцию будущего.

Сняв с него же идею об учителе как архитекторе новых измерений, по каким-то причинам они также забыли где-либо об этом вспомнить. Озаглавлен труд обезоруживающе откровенно, как трудно быть господом богом или аллахом — что-то из той серии.

Но в казусе было и еще одно дно, и оно как раз и есть главный стержень сюжета. Идя по темным отсталым мирам со сталью аристократов на поясах, скрипя сапогами и брезгливо поджав губу, авторы выводили в них самих себя. Это они шагали патрициями, пока вселенная плебеев суетилась где-то там у их ног, это к ним бумага под их пером обращалась «бла-ародный», это они знали то, чего не знал больше никто, и это им с прервавшимся дыханием аплодировало все русское население, уверенное, что аплодирует себе. Власть над бумагой дает многое, чего нет.

Тысячи молодых людей были обмануты этой легкостью, с какой оба автора делали сюжет фантастики наглядно живым, и, завороженные, пытались прикоснуться трепетной ладонью к нарисованному миру; они тоже брали в руки карандаш, прятались от прочего пошлого мира за пачками еще нетронутой свежей бумаги, они все были теперь уверены, что нашли свое место в жизни, на годы склоняя головы над дешевыми печатными машинками и софтами, набивая руку и полируя реальное мастерство, в конце концов, кто больше, кто меньше, становясь реальными художниками слова, против воли взрослея, теряя иллюзии, старея, пытаясь повторить ту же легкость и тот же успех, чтобы спустя годы закончить тем же, чем и все до них. Ничем.

Добросовестно подвергая себя неблагодарному труду и с юношеской наивностью стараясь быть честными, они все упускали главный ключ успеха двух предусмотрительных иудеев. На полях своих выстраданных сюжетов недостаточно уверенно отсасывали приоритетной нации. И это решало всё. Делало все годы труда бесполезной, пустой, ненужной тратой времени…

Сюжет о том, как два иудея создали сказку о русском мировом господстве — и сразу стали в глазах русских смотреться «лучше», превратившись немного немало в богов светлого будущего, покоряет не только своей пошлостью. Горцы и Соединенные Штаты ведь потому именно вызвали со стороны москвы такой всплеск брызгающей слюной злобы, прямо и самым естественным образом продолжающей себя из прагматической концепции русских концентрационных лагерей, что горцы не просто силой оружия и ценой огромных жертв сумели вырвать у москвы национальную независимость и выбраться, пусть на короткое время, из исторического русского рабства. Они, стоя буквально на последней грани передела времен, впервые в самых доступных формах показали, насколько такое светлое русское будущее невозможно. В этом и заключалась «трагедия двадцать какого-то там столетия», о которой публично расплакался маленький диктатор русосов.

Причина Второй войны Москвы с республикой Ичкерия лежала в том, что Мелкому и приоритетным нельзя было показать, что совсем крошечный этнодомен может стать свободным, всего лишь взяв в руки оружие: на них смотрели 140 этнокультур коренного населения. В том и состоял весь похабный сюжет, почему они так тужились и упукивались. В таком свете, безусловно, должна вызывать особый интерес развязанная Москвой истерия вокруг мифа об «освобождении». Многословная пропаганда исполинской информационной машины так ни разу внятно и не ответила от кого конкретно они освобождали, убивая ее легитимно избранного признанного ОБСЕ президента. Он впервые без всякого страха показал, чего может добиться совсем маленькая настырная свободолюбивая нация даже без чужой помощи. Джохар Дудаев, национальный герой всех свободолюбивых горцев в борьбе против иноземной оккупации и русского рабства, думал слишком неправильно, чтобы диктатура могла оставить его в живых.

Весьма показателен в данной связи факт провалившихся усилий гигантской машины пропаганды Москвы дискредитировать президента и национального героя Ичкерии. Что с самого начала по сути своей относилось к числу ее жизненно важных приоритетов. И это стоит отдельного упоминания. Чудовищный по масштабам, практически не знавший поражения агрегат контроля и психокоррекции населения, который журнал «Forbes» сравнил с ложью, по мощности сопоставимую с машиной Геббельса, вдруг начал кашлять. Всего лишь первых младенческих шажков действительно независимых медиа хватило, чтобы целиком весь механизм дал сбой. Вот тут московскому диктатору впервые открылась простая вещь.

Что при реально демократическом правлении по принципу Европейской культуры невозможно сохранить географию в том виде, в каком он привык считать ее своей собственностью. Дальше был уже только вопрос техники.

Но главный, самый интересный вопрос остался открытым. Так сколько конкретно, в натуральном выражении, гор трупов Мелкий и пни готовы положить под этот свой приоритет?

Таким образом, сотрудник КГБ убивал там людей для глаз коренного населения Спорной Территории и Восточной Федерации. «И так будет с каждым, кто совершит попытку бегства за пределы лагеря…» Делая это в прямом эфире посредством своего телевидения, московский диктатор нес вполне конкретное сообщение еще оставшимся в живых. Спорной Территории предписано смотреть исключительно в рот Москве.

Русские убивают за попытку бегства.

Москва аплодирует.

Спроси русского, что он чувствует по поводу того, что сто сорок нерусских этнокультур должны учить его язык — но он не должен им ничего?

Их злоба доходила вплоть до полуофициальных обсуждений применения к горцам ядерного оружия пней (я так аккуратно отмечаю это обстоятельство не из склонности к точности, а чтобы сделать им приятное: ко всем другим этнокультурам оно, ворованное ядерное оружие, не имеет отношения. Оно не их).

Тут, конечно, отдельного внимания социолога заслуживает уникальное явление психологической конверсии, чисто достояние одних приоритетных. Практика наказаний в русских тюрьмах по отношению к захваченным в плен членам командного состава Сопротивления горцев была ничем иным, как поразительным явлением суррогата — своего рода «замещением» того самого их пресловутого ядерного удара «по всем этим», но на индивидуальном уровне. Насколько мне известно, в клинической практике описаний такого рода до сих пор не существовало. Социолог просто не может пройти здесь мимо.

Пни, последовательно забивая тех насмерть палками, таким образом проектировали желаемый исход, условно говоря, на всю «неприоритетную среду». Не что иное, как суррогат мести за акт неподчинения — попытки побега с адресатом конкретной этнической принадлежности.

Особенность данной практики этой, скажем так, культурной среды состояла в комплексной, достаточно сложной, предполагающей длительный опыт методике, когда этапы наказания сопровождали процедуры дозированного профессионального медицинского лечения, так сказать, растягивая удовольствие. Приоритетная нация замещала страх действием. Насколько мне известно, больше такого не было не у кого.

Конечно, для специалистов наибольший интерес тут представляет та особенность, как индивидуальный уровень упомянутого замещения находит выразительную проекцию собственного «культурного» единства. К сожалению, любое исследование в этом плане сильно осложняется обрывочными свидетельствами, к достоверности которых далеко не всегда можно отнестись с доверием, они почти неизбежно лишены документальных подтверждений, а сами п.н. по понятным причинам делать достижения в данной области доступными для всех не спешат.

Если последовательная методика подобных чередований (сеансов побоев) выполнялась правильно и с соблюдением «нормы», человека способна была ввести в состояние комы обычная вилка в столовой, упавшая на пол. Говорят, этот механизм торможения как форма защитной реакции организма хорошо изучена русскими специалистами в собственных рабочих концентрационных лагерях и современных тюрьмах. На заключительном этапе такой элемент воздействий представлял совершенно бесформенный невменяемый сочащийся плазмой и кровью мешок, не содержащий ни одной целой кости. Понятно, что конец в данной практике п.н. предполагался лишь один. Самое бесчеловечное, что русятина следит за тем, чтобы у объекта не было возможности покончить жизнь самоубийством. Ходили сплетни даже, в домах для умалишенных сегодня еще можно найти такие экспонаты. После закрытого административного вмешательства приоритетного правительства и по завершении уникальной методики психокоррекции от прежнего индивида остается немного. Но мне такие свидетельства кажутся сомнительными. В любом случае здесь понадобился бы не просто длительный практический опыт, а чисто профессиональные знания физиологии. Трудно поверить. Остается только строить предположения.

Вообще, вопрос почему маленькой Швейцарии хватает того, что есть, а русятине всё мало, — гораздо более тонкий, чем могло показаться. Даже просто одного беспечного взгляда социолога было бы недостаточно. В экспериментальной философии есть один принцип — с расстегнутыми штанами не стоять против ветра. Принцип, полезный не только в экспериментах и философии. Я взялся бы логически связно объяснить причину, откуда у русоса такое убеждение, что весь мир ему что-то «должен», включая свободный мир целиком и цивилизацию Запада, тот самый пресловутый корень «русского мирового господства». Его стоит озвучить, поскольку все говорит за то, что сделать это некому.

Причина в безнаказанности. Вот Восточная Федерация: 10 тех самых пресловутых часовых поясов исполинской географии Континента. Бесконечно счастливый период русского универсума для поясов и этнокультур, никогда не видевших дня иного, помимо реальности черно-серых тонов, естественно закончившей себя реальностью концентрационных рабочих лагерей. То, что осталось или было оставлено в живых, просто физически было не способно держаться на ногах. Проекцию одной географии пн переносили на весь остальной мир. И остальную вселенную.

Ту легкость, с какой руссияне овладели чужой географией и ее бесценными ресурсами, они все как бы автоматом начинали переносить на географию всю остальную: это был не больше чем условный рефлекс. Неизбежное же столкновение с реальной действительностью ни в коем разе не принесло отрезвления, далеко нет; в их случае оно принесло озлобление. Убежденность, что их дальнейшему произрастанию («светлому русскому будущему для всех») противостоит международный заговор, под развивающимся знаменем русофобии точащим черную зависть к замечательным успехам приоритетного образа жизни.

Нам практически ничего неизвестно о психологии паразита и той цене, которую он готов положить на алтарь своих приоритетов. Тем большую ценность должна иметь любая даже скромная попытка приподнять вуаль и проникнуть взглядом туда, куда не заглядывал еще ни один исследователь.

Так какой шанс остаться в живых на географии, испачканной их вниманием, у книги о будущем, не содержащем русского мирового господства, чувственно обещанного им за хорошее вознаграждение парой накормленных иудеев?

…Когда «русские люди будущего» в том самом их журнале «русской нацфантастики» абсолютно непринужденно, абсолютно безнаказанно высказывали свое взвешенное мнение насчет проблем своего размножения и допустимости прямого геноцида по отношению к небольшим этническим культурам, впервые реально взвесившим мысль о независимости от русских, культуры которые, если хотят вообще остаться в живых, вынуждены будут терпеть «одну, более сильную», — то совершенно всеми — напишу еще раз: всеми это было воспринято как явление, обычное для данной среды. Не было ни одного возмущенного или просто озадаченного мнения. Убеждение этих скотов в превосходстве над другими расами и народностями парадоксальным образом питает свои корни именно от исторической концепции их концлагерей.

Рассуждения редактора нацфантастики следом о «простом фашизме» составляли приятный фон. С лицом, искаженным беспокойством за судьбы мира, давал он снимать себя крупным планом и крупным планом обозначал всем поколениям область приложения сил. Все слушали, не решаясь громко дышать. Этот кусок дерьма ни в одной запятой даже не сомневался, что имеет право открывать рот от имени будущего.

Больше того, законодатель того шедевра русской мысли был не просто замечен, а был незамедлительно приглашен на 1 правительственный канал и персонально взят к руке — шлепать для них свои сценарии под муви с бледными потугами на управление чужим сознанием. Вот элементарное сравнение. Этот подредактор того нацжурнала уверенным голосом испражняет свое искусство под громкие аплодисменты и самые приятные гонорары. Вопрос, почему так нельзя нам? Как теперь живет еще одно недоразумение на изгибе испачканного колеса — многим нельзя даже мечтать.

Чисто истерическая реакция со стороны москвы и их президента объяснялась элементарным пониманием: невзирая на все самодельные препятствия, до их сознания только сейчас стало добираться понимание, к чему все идет. Президент цивилизации насекомых на деле был не больше чем только микрофонным выразителем их вкусов и бессознательных импульсов. Даже ценой огромных жертв, беспрецедентной работы языка и специальных усилий сумев, в конце концов, стравить между собой горцев, они сами разрушили ту пресловутую концепцию, над которой так упорно, долго и нудно трудились их лагеря. Но самое интересное шло дальше. Вряд ли надо отдельно говорить, что стоило лишь нарисовать ту же самую концепцию «приоритетного будущего» в доступной для самой массовой среды форме и в достаточно мясистых образах, как автор сразу становился учредителем уже целой категории «мыслителей многих времен и народов». А наиболее подробные и трудолюбивые из его толкователей — «людьми будущего». Тема слишком неприятна и сложна, чтобы перегружать ею и без того их обширную плохо пахнущую тематику. Оставим ее менее брезгливым исследователям.

Все это было бы малоинтересным, обычным и довольно скучным проявлением импульсов, хорошо изученных специалистами, не начни он со своими «пнями будущего» с безопасного расстояния демонстрировать себе географическую акупунктуру — как бы мимоходом, как бы невзначай включать в ту же распланировку не кого-нибудь там, а еще и нас: «ненавязчиво растить до своего уровня сопливые продвинутые уголки темных миров». Немножко мудрого терпения, немножко снисхождения, показать «этим» пару виртуальных псевдоморковок, подержать с десять лет в колодце без еды и света — «и они вместе, плечо к плечу вошли в новое, светлое будущее…»

— «Чуть-чуть направляющая длань эволюции».

— Боюсь, все не так просто.

— «И завязался напряженный, творческий обмен идеями…»

— Все, как им хотелось. Субъект просто идиот. Нетрудно было предсказать, как в среде приближенного обслуживающего персонала «людей будущего» должно было восприниматься наличие какого-то элемента за пределами контроля: как покушение на их Кормушку. У всех мысли только о них. Вначале ленивая попытка с безопасного расстояния адаптации к своим нуждам — дрессировка; затем обычный сценарий «его не существует» и «плохо понимаю, о чем говорите». В структуре стандартной системы иерархии приматов это негативное определение социального положения для нового элемента хорошо известно как статус ниже нулевого. Другой стороне нужно было поистине хорошо постараться, чтобы суметь его, такой статус, получить. Интереснее всего, как до таких шедевроведов медленно доходит, откуда нужно ждать опасность.

— У всех исторических паразитов той же категории я заметил одно омерзительное свойство. Они находят кого-то, кого не могут заставить на себя работать. Потом перекрывают ему все выходы и делают жизнь невыносимой, с тем чтобы затем непринужденно выступить для него благодетелем и последней надеждой. Потом идут этапы и стадии мародерства. Хорошо быть умным. Запротоколируешь так одну сволочь — и чувствуешь, как начинаешь дышать легко и свободно. Словно сделал что-то действительно полезное. Скромно поддержал эволюционное развитие. После этого как-то лучше начинаешь относиться к самому себе, к тому, что делаешь. Как-то лучше дышится, с новых высот.

— В таком вот ключе.

4

— Так о чем это мы?

— Об Альфе Центавра.

— Да. Ну что же это мы — все о космосе да о космосе…

— У кельтов был обычай: по направлению движения крови на теле жертвы предсказывали будущее. Просто вспомнилось вдруг.

— Меня тоже футурология местами бросает в дрожь. Это еще что — москвой делались попытки даже разрушение стены в Берлине поставить себе в заслугу. Вот это, их мать, упсс…

— По-моему, Запад давно привык к их оправданиям. Нам тоже пора. Их тоже можно понять: я не хотел бы остаться в истории одним крепким историческим засосом. Птьф-фу, прости господи…

— Я не Запад, и я стреляю лучше, чем говорю. Если поворот галактики имеет место, то это, конечно, благодаря усилиям пней.

— Я тут осмотрелся и что подумал. Нет национальной идеи. У Квебека, прибалтов, норвегов, американцев и австралийцев она есть — у еврокочевников ее нет. Как никогда не было.

— Ну, на счет этого, я думаю, дело поправить можно.

— Только вот этим экспонатам не нашего прошлого как бы громкость убрать. Они же все у себя держат.

— Там поначалу решили: закопали чеченцев — все. Был просто трудный период. Сейчас потрясем деревянными бусами, там подмажем, тут причешем, здесь похороним. И все, как раньше. И ничего не надо менять.

— Самое интересное, когда они начинают дергаться от бешенства, видя, что их деревянные бусы не работают. Самое приятное кино.

— Еще интереснее, что они не сомневаются, что они должны работать. Страна, на чужую нефть замочившая 50 000 детей, не имеет права жить хорошо.

— Страна, построившая себя на вранье, даже если у нее будет возможность пожить хорошо, не имеет права на существование. Дело уже не в одной нефти, смотри выше. Эти дети ушли на то, чтобы Москва с Мелким могли показать нерусским горцам и нам и всему миру, у кого член длиннее. Мелкий даже не вспотел. Ничего не меняется. Только почему-то все время при обязательном историческом соотношении 10:1 и всегда за чужой счет.

— У меня действительно большие сомнения. Смотрю по сторонам и вижу все то же самое. Тупость дегенеративную. Русские на него украдкой плюют — он все бегает с энергичным лицом туда-сюда с их флажком. Боюсь, это не исправить. У выведенной русятиной породы принципиально иное восприятие, и вся футурология будет иметь только ее вид. Продукт ассимиляции. То, что не в силах расстаться с сапогом хозяина. Пни потому и чувствуют себя так спокойно. С негромким удовлетворением. А ты даже на свои книги наложил запрет на издание на этой географии. Я бы, имея хотя бы часть того, что есть у тебя, сделал бы то же самое, но я сейчас о другом.

— Как раз в свете этого другого и не было выбора с самого начала. Его не было при любом исходе.

— Тогда все еще хуже, чем я думал.

— Лучше подумать, что можно сделать.

— Если больше некому. Это как раз то, зачем мы здесь. Русский режим — болото историческое: все носители разума держатся от него на расстоянии в несколько парсеков — и нам нужно тоже. Его касательство к нам нужно любой, совершенно любой ценой свести к минимуму. Режим мурзилки — топь локальная. Чтобы ни вплавь перебраться, ни ногами выбраться, тебе все можно, но ничего нельзя. Но как раз на ней, на локальной топи, у них все держится. Весь их ненормальный Кусок. Как из него выбраться — это не только наши трудности, но похоже, решать их больше некому. Что еще не съехало, они замочили. Что не замочили, пустая порода. Держатся друг за друга, как кирпичи в стене. Смоешь одно — остальное смоется само собой.

— Снимешь одну куклу — они тут же посадят другую. Система.

— Система. Поэтому надо сделать так, чтобы другую посадить не успели.

— И как ты это сделаешь? Мне просто интересно. Я двумя руками поддерживаю мнение, что делать что-то надо, и даже знаю, что, но как ты это сделаешь в условиях, которые тебе навязали? Как много тебе дали издать своих книг и как много о них слышали? Как много было обсуждений на телевидении и как много компетентных рецензий? Друг мой, если ты не сдвинешь камень сознания, не сдвинется ничего. А именно этого пни сделать тебе не дадут. Причем не один Мелкий, а все они. Вроде бы прямое нарушение их же конституции, превалирование одной идеологии над всем-всем-всем остальным, но кого это ужаснуло и кто от этого проснулся в холодном поту? А в мягком кресле окажется только один зад, и мы оба знаем, какой. Та же самая кукла тоже будет открывать рот и все будут слушать. Не сомневайся, будет точно такая же, даже фамилию подберут с учетом местных особенностей.

— То есть выбора нет?

— Я даже не глядя попробую предсказать, что они сделают дальше: ничего нового. Что делали раньше, это же лежит на поверхности. Теперь они проведут свою обычную селекцию и сосредоточатся на наиболее негативных точках своих войн с горцами, где хорошие лица русской национальности с мужественными лицами будут мужественно противостоять нехорошим лицам с недостаточно русскими фамилиями. О том, что их всемирно-историческая миссия опять идет при их историческом соотношении 10:1, что оно опять на территории иной этнокультуры, о чужой нефти и 50 000 мертвых детей они не вспомнят. И тебе не дадут тоже.

Все это понятно и разумеется само собой, другое дело, зачем им это нужно. Здесь не столько обычное их желание показать коренному населению, как нужно правильно думать, сколько всего лишь инстинкт: что-то вроде бессознательного захвата психотерапевтического эффекта — синдром изживания негативных связей. Проекция собственного прошлого на свое будущее. Они снова постараются убедить себя, что «на самом деле» они «хорошие». И у них это, конечно, в конце концов получится. Как всегда. Именно данный элемент на бессознательном уровне имел в виду доисторический способ мышления, после трудной работы танцуя вокруг огня с костями врагов в руках. У мышления, понятно, нет рук, но я сказал, что хотел сказать: это аксиомы психологии, такой тип мышления ставит психическую активность выше реальной, у него нет резкого различия между мыслью и действием. Поступок тут заменяет мысль.

— Например, Борис Березовски.

— Например, Борис Березовски. Объект как раз по теме. Совершенно ничего не могу сказать об этом человеке. Тот случай, когда говорят о нем все, а мне о нем сказать нечего. То есть не могу сказать ничего совсем, кроме того, что он плохо выглядит. Дело не в том, что тут какой-то особенный случай непроницаемости.

Чтобы начать столбить что-то определенное, а не просто сплетничать, не говоря уже о том, чтобы ставить решительные диагнозы где-нибудь уровня мыслителей русской федерации, мне нужна хотя бы пара фраз-ответов на любой из вопросов, человеку интересных, которых у меня нет. Фраза, которую я слышал с чужих слов, относительно того, что вначале с Мелким они чувствовали себя в меру удобно, а потом чувствовать себя удобно перестали, «разойдясь во мнениях», мне не говорит ничего. Я не знаю, по какому из вопросов они разошлись. Могу только догадываться, что это касалось независимости горцев. То есть примерно понятно, куда я клоню. Редко бывает так, чтобы появился хороший повод помолчать. Когда п. н. и их информ-каналами вдруг поднимается большой-большой шум с очередной охотой и травлей вокруг какого-нибудь еще одного врага русского народа, я уже рефлекторно встаю повыше и начинаю осматриваться по сторонам внимательнее: они никогда не делают этого просто так.

Если тут не симптом общеизвестной на планете русской истероидности, то или их что-то сильно напугало, или где-то что-то стало другим — и в любом случае это делается для того, чтобы всех отвлечь. А вот от чего всех отвлечь — если бы удалось выяснить хотя бы в первом приближении, то последствия могли бы оказаться такими, к которым у них не готов никто.

Вполне конкретный не слишком приятный на вид человек говорит, что расходится с «президентом» Русской Федерации во мнениях. Нетрудно предсказать, что бывает у них в Кормушке с тем, кто там не сходится с ними во мнениях. Мне тут уже невольно становится приятнее даже совсем неприятный человек, который с их «президентом» осмелился не сойтись во мнении. Вначале был Ахмед Закаев, следом потом должна идти Англия. И, действительно, несходство во мнениях достигает таких географических границ, что и тот и другой в живом качестве оказываются лишь на Британских островах. Один сажает кустарник, другой качает на качелях подрастающее поколение международных террористов. Далее: кроме этого сказать вроде бы больше нечего. А все только и делают, что говорят. Примерно понятно, что я хотел сказать. Когда доктор физико-математических наук, автор более сотни научных работ, обладатель их переводов не то на пять, не то на семь языков мира и просто явно не глупый человек не сходится с приоритетной нацией и ее маленьким диктатором во мнениях, мне все больше начинает нравиться Англия.

— А что сделал Мелкий.

— О чем и разговор. Нескончаемый русский сериал «Будем мочить».

— Поступок, заменяющий мысль. Мне что сказали, я вначале не поверил: идут, говорят, там у себя по широкому проспекту русские — и держат во всю ширину над собой здоровенный плакат: «Идут русские». Мамой клянутся. Все так и было…

5

— Куда они идут?

— А хрен их знает. Там сами толком ничего понять не могут.

— Что, серьезно что ли?

— Не знаю. Говорят: в развернутом виде. Сами, конечно, ничего своего придумать не могут, барабаны содрали с Запада, палки эти, которые вверх-вниз, руки на пояс. Юбки шотландские, шапки грузинские. Водка только своя. И все идут. Мелкими шажками. Опять во всемирную историю, надо думать.

— Вот жизнь у людей. Это до чего же нужно довести. Идя по улице, нести еще объявление, что они по ней идут. Такого, кажется, больше нигде не было. «Идут китайцы». Никогда не слышал. Беспрецедентный случай в истории. Это они молодцы.

— Что по данному поводу говорит мировая сравнительная этология?

— Мировая прикладная этология по данному поводу говорит, что так они метят территорию.

— Какую территорию?

— Свою.

— Вот, елки. Что — девки тоже?

— Даже не спрашивай.

— В смысле, что они разрешают как можно скорее покинуть их страну?

— В смысле, что они разрешают нам наконец ставить у них свое посольство.

— Елки с палками, нельзя было прямо сказать, что ли. Вот народ…

— Вообще, это они хорошо делают, правильно. А то тут тоже — ничем их не раскачаешь. Заелись… Берут виллу с BMW, и все — жизнь остановилась. Уж прямо не знаешь, в какую еще позу встать и как перед ними сплясать, широко раскинув в стороны руки…

— Что бы мы делали без сравнительной этологии.

— В действительности, конечно, анекдот лежит глубже: это агония подсознания. Когда распухшее Сознание Значимости однажды вдруг обнаруживает, что в нем ничего нет, оно пусто, как трусы на ветру, и без права обжалования, да не просто пусто, а так, что остальному свободному миру туда на несколько астрономических единиц вперед наплевать и ничего от них не нужно, остается только ходить под большими объявлениями, что они вышли и куда-то идут. Обычная русская истероидность, женская рефлексия производить впечатление и привлекать внимание.

Когда тебе нечего планете дать, остается только ее пугать. Если там были кинокамеры, то я не глядя предскажу, что теперь они не остановятся. Суть их пресловутой «загадочности». Размер географии; размер самолета; размер гуманитарной помощи после тайфуна — вначале посылается один дирижабль, потом, когда выясняется, что размер явления становится в мире предметом обсуждения дня — Breaking News, нет, надо еще десять; размер погашения своего внешнего долга и т. д. Горцы были единственным из современных маленьких этносов, кто на их размеры наплевал, — и реакцию пней видели все. Даже трудно поверить: вот прямо сегодня, прямо на глазах у всего мира сломали целую этническую группу. И никто ничего не сделал. Последствия неизбежно должны сказаться, и совсем скоро.

Никогда не обращал внимания, с каким наслаждением в Москве катают во рту свое слово «регионы»? То самое наполнение Сознания их исторической Значимости. Достаточно взгляда на их пахана без подбородка. В симптоматике поведения это все объединено под термином «истероидная акцентуация». Такого нет больше ни у кого, ни у австралийцев, ни у башкир, ни у эстонцев, американцев, индейцев, норвегов, чеченцев, прибалтов и т. д. Есть еще только у китайцев. Никто не замечает, но корни в точности те же, что и у их «культурной революции». Жаль, нет возможности узнать, что по этому поводу могли бы сказать сами западники.

— Да, по-моему, им давно уже пофигу. Других занятий нет, что ли.

— Поэтому где только их механизмы информации хором на все свои чудовищные мощности принимаются шумно намекать, что «жители Крымской области выступили с решительными протестами против захода в их порт военных кораблей НАТО…» или что «жители Крымской области вышли под телекамеры, чтобы сожжением флага НАТО выразить свой общий протест…» или что «жители Таллинна и городов Эстонии общим гудением личных автомобилей решительно потребовали отставки эстонского президента…» — то у себя в республиках, совсем далеких от Таллинна и гудения, нужно тут же в автоматическом порядке прибавлять: «…русские жители Крыма выступили с решительными протестами…», «…русские жители Крыма вышли под московскую телекамеру с решительным сожжением флага НАТО, потому что это все, что им под силу у НАТО сжечь…», «…русятина Таллинна и городов погудела, пробуя пометить себе новую территорию…». Необходимо что-то вроде всеобщей вакцинации сознания коренного населения.

— Я понял. Программа мероприятий: посреди самого жирного города их федерации надо потребовать поставить памятник воину-освободителю Тохтамышу. Зря, что ли, жег Москву. И 1382 год с серединой июня — День Летнего Солнцестояния сделать национальным праздником. С песнями, плясками и распитием напитков. В честь освободителя. А начнут выступать — замочим гудками и потребуем поставить вопрос на Ассамблее ООН.

— Вопрос много серьезнее, чем кажется. Памятник должен стоять. За счет любых фондов и любой ценой. Необходимо также переименование ряда центральных проспектов с прежних навязанных русских наименований. Человек зря, что ли, старался. И его лошади тоже, кстати. Историческая личность.

— Нет, так вопрос тоже неправильно ставить. Если мы начнем воздвигать памятник каждой лошади, которая к ним скакала, и подсчитывать каждый заезд и выезд, кто сколько раз пускал на пепел одни и те же их города, то больше ни на что не останется времени.

— Ну хотя бы отдельным лошадям, наиболее выдающимся. Я же не говорю — всем. В символическом смысле. Лошади-освободителю.

— От благодарных потомков.

— Это уже лишнее. Ведь вообще же ни одной нет, как их не было. Это тоже нельзя назвать корректным политически и исторически. А потом, если они попытаются с этой лошадью что-нибудь сделать, поставить вопрос на соответствующей повестке дня. Чтоб больше не захотелось. В общем, что-нибудь придумаем. Главное начать. То есть я уже в общих чертах обрисовал себе будущий комплекс, загибай пальцы. Во-первых, каждому хану-освободителю. Это раз. Поименно. Каждой необъезженной лошади без клейма, это во-вторых. Их, я так понимаю, всегда было мало, только по чьему-то недосмотру, кто-то где-то что-то недосмотрел. А то это что же получается: у них там скотина на скотине, памятник на памятнике и сапог на сапоге, с предложением его целовать, а у нас даже нормальной лошади лишний памятник нельзя поставить.

— Хочешь сказать, надо вернуться к первоистокам.

— Хочу сказать, какой лошади можно ставить памятник и какой нельзя тут выбирает московский пень.

— Если бы только тут. Уже сколько столетий они из других народностей складывают своим памятникам жертвоприношения — этим сукам всё мало.

— В категориях их мышления вряд ли что-то способно меняться. Скажем, балтийское побережье. Маленькая народность, чужая независимая республика, не имеющая к п.н. и их истории никакого отношения, член EU и НАТО — они ставят там очередной памятник своей фамилии, а когда их просят забрать и то и другое куда-нибудь к себе домой, у них начинается приступ новой истерики с недержанием, истеричным «возложением цветов» и подробными съемками, как их у них может быть много. В рамках законов восприятия доисторического/пралогического мышления здесь все даже примитивнее, чем выглядит. Тотему родовой общины возлагают знаки внимания. Русятина метит территорию.

Смысл тот, что, если этот их дух куда-нибудь убрать совсем, территория чужой народности, которую они по традиции уверенно пометили как свою, уже как бы перестанет быть их. Абсолютно ничего нового. Функция точно та же, как и то, почему, вваливаясь на независимую территорию башкир или Сибирского ханства, пни, все бросив, первым делом торопливо колотили сарай под своим крестом. Метили территорию. Вроде бы элементарный вопрос, но как много за ним лежит: никто не замечал, что этот их крест ни при каких обстоятельствах не мог быть там католическим или протестантским. Даже не стоит сомневаться, что, будь у них малейшая возможность, сегодня вместо своих растений они начали бы возлагать туда к подножиям вместо цветов человеческие трупы той же маленькой народности — как складывали башкир, горцев или любых других. Законы тотемии, предметное замещение. Это питеки в самых интимных из своих рефлексов. И это не изменить.

— Видимо, в том все и дело, что территория — уже EU и НАТО. Они, «приоритетные», какие-то такие, даже не знаю, как сказать, не хватает словаря… очень несложные.

— Упрощенные.

— Достатые.

— Писюлькообразные.

— Последствия тяжелой истории.

— Тяжелой наследственной болезни. Ну стоит же вдуматься: вроде бы одна из наиболее примечательных страниц мировой истории. Ханов много, а памятников им я не нашел ни одного.

— Ну на один-два уж раскрутить начальство надо. Перед всемирной историей неудобно.

— Конкретный вопрос культуры.

— Любопытная связь.

— Когда руссияне и китайцы начинают есть, с ними просто невозможно находиться рядом. Я не про размеры их желудков, мне в общем-то абсолютно неинтересно, но это ведь выше всех сил. Честное слово, когда они начинают сосать свою вермишель прямо из кружки, то всей окружающей среде остается только куда-то исчезнуть. Они сейчас катаются по миру, как у себя дома. И ведь сказать ничего нельзя, просто не поймут, что не так. У меня в гостях проездом был один американец, давно уже, так я, разливая чай, демонстративно, чтобы он видел, достал из холодильника любимую свежую трехлитровку варенья — и две разные формочки.

— А, понимаю. Русский обычай хлебать из одной кастрюли.

— Лезут в общий торт со своей ложкой. Американцев, я слышал, прямо выворачивает. И ведь тоже ничего не объяснишь. Знаю по личному опыту, сталкивался в Москве.

— Теперь, наконец, всё встало на свои места. Понятно, откуда у них истоки патологии навязывать другим идеологии «Единого Куска». История Единой Тарелки…

— Об этом речь. Им пора начинать выходить из животного состояния. Перестать навязывать другим свою облизанную тарелку. В Германии даже школьники знают, что лживость и грязный рот — это такая национальная черта пней. Что, кстати, является не следствием данного истероидного типа акцентуаций в характерологии, а как раз составляет его симптоматику. Какой официально зарегистрированной западной организации в здравом уме придет в голову продавать свою репутацию, обменивая ее на деньги? Ведь ясно, что деньги получить так можно будет лишь один раз, да и то с рядом оговорок, потом даже те, кто сюжета не знает, станут держаться на астрономических расстояниях. А пни даже не понимают смысла вопроса. Я бы посоветовал иностранным студентам и нерусским малышам ясельного возраста по возможности перебираться в пределы Восточной Федерации. Пока ее иммиграционные власти держат въезд открытым.

— Правильно, рюкзак в руки и вперед. Независимо от расы, цвета кожи и политических убеждений. Даже на языке приоритетных не обязательно говорить. Научим на своем. Я сам как загорю, так уже через два дня на итальянца похож.

— Это еще что. Я даже если не загорю, так на тротуаре ко мне маленькие школьницы подходят, на английском спрашивают сколько время. Вроде и одет в пляжные тапочки. Я что-то такое вспоминаю по ТВ из Руссии: бетонный бордюр, на нем крик души: «Смерть грузинам». Прямо буква в букву. Что интересно: вот этот свой пук души они у себя на каналах могут проворачивать днем и ночью, снова и снова. А как здесь какие-то международные террористы под карнизом на высотке прямо на проспекте метят здоровыми буквами: «Смерть русятине» — так у их информационной свободы отнимается язык.

— И после этого кто-то смеет еще говорить о равенстве прав печати.

— Даже не рассказывай.

— Только вот как быть с этими «великими русскими»? Я так понимаю, они и здесь попробуют как бы между прочим намекнуть нам и иностранцам, на чьей земле мы на самом деле живем.

— Мао Цзэ-дун сказал президенту Никсону, человеку совсем не глупому и посчитавшему нужным к совету прислушаться: «Вьетнамцы и руссияне — это скоты, которым доступен только язык силы». Не знаю, как насчет вьетнамцев, местами вполне нормальные люди, но вот там, где дело не касается внедрения новых технологий, я бы предложил последовать Никсону и понимать слова буквально. Причем в самой жесткой и грубой форме, с использованием наиболее эффективных средств обороны.

— А да, проходили. «Мне все можно». Большой и русский.

— По крайней мере история учит тому же. Не нужно даже уходить куда-то в глубь лесов и веков, достаточно вспомнить Карибский кризис и НАТО в Косово.

— 1950-ый. Северная Корея нападает на Южную. ООН дает Штатам санкцию помочь. Мероприятие длится до 1953-го. Закопано: 5 миллионов. Русятина хлопает, от радости сучя коленками. Я вначале не поверил, смотал назад. Весь день ходил под впечатлением.

— Это проблема.

— Заелись, суки, ничем их не достанешь. Как в спортзале — так все молодцы. Но не только заелись. Последствия русского рабства.

— «Да я за родную Башкирию жизнь отдам», — это я тоже слышал. Открытым текстом в Уфе по национальному ТВ. Жизнь он отдаст.

— Поэтому и делом заниматься некому. Отдают жизни.

— Я тоже готов пожертвовать жизнью за какое-нибудь доброе мероприятие, но предпочел бы сделать это не сразу, а постепенно.

— Разумный подход. Откуда?

— Макконнелл какой-то. Такой подход он сохранял за собой по отношению к науке. Против них нужны не доводы, а части НАТО. Им не имеет смысла объяснять, что от чуждых им латинских график свои концентрационные руки и свинорылые выражения нужно держать далеко в стороне. Наевшимся сынам русских гулагов лучше следить за своим анальным выходом. Просто вопрос не их рыла.

— Но вот что вызывает исполинское недоумение. Как разумно объяснить тогда пристрастие самой русятины к латинским буквам, которых ее алфавит не имеет?

— Следите за собой — предложение самое серьезное. Здесь нет разумного объяснения. Цивилизация насекомых. Просто берут, до чего дотянутся. С некоторых пор во мне такое убеждение, что от них есть только одно по-настоящему эффективное лекарство, знаменитый предок кочевников король гуннов Аттила, известный даже вермахту, в свое время доставший германские племена. И я даже знаю, кто превзошел бы его в хитрости и терпении.

— А я знаю, кто ему в этом поможет.

— Я сейчас работаю штатным авгуром, устроился в горах синоптиком — чисто номинально, вроде должности смотрителя пляжей южных побережий Гренландии. Свободного времени много, раздаю прогнозы. Я сейчас дам еще один, а вы на пару с родной республикой потом посмотрите, какой из меня синоптик. Русское правительство должно в этот момент работать над сюжетом к своему фильму на историческую тематику. И сюжетом тем будет Золотая Орда.

— Интересно будет посмотреть.

— Знаешь что, я подумал, что, пожалуй, тоже его посмотрю, сделаю исключение. Если баб будет не слишком много. Сделаю попытку, по крайней мере. Интересно посмотреть, как хан Тохтамыш разбирает у Москвы стены до уровня погребов.

— И какой будет сюжет?

— Сюжет будет хороший. Там все будет хорошее. Пейзажи будут хорошие, пленка будет хорошая, женщины будут очень хорошие, сволочи будут хорошие. Деньги тоже будут хорошие. Общий сюжет будет такой сдержанно-мужественно-правдивый. Так чтобы у международных террористов с длинными языками уже никаких шансов.

— Название порекомендуете какое-нибудь?

— «Русские разрешили».

— Интересное решение.

— Это не название. Это весь сюжет. От бюджета до послесловия. Даже титров не нужно.

— Ясно. Тогда, наверное, лучше не стоит.

— Наверное, лучше не стоит.

— Так и запишем.

— Ты никогда не замечал в их фильмах одинаковую программную заданность: если где-то у них по сюжету предусмотрено введение нерусской фамилии, то в оппозиции «он — она» данная фамилия в их изложении всегда, без исключений, занимает категорию женского начала? Любовь, значит, до доски и нежное единение самых далеких генотипов. Добрососедские отношения. Здесь дело уже не в том, что такое единение у них предусмотрено только в формате их букв. Как раз тот очень редкий, аномальный случай в анализе бессознательных реакций взаимоотношений двух полов, который на самом деле не имеет к сексуальности никакого отношения.

В виде совсем короткой формы то же выглядит как очень старая формула их пожеланий: функцию женского начала — коренному населению — любому, кто там из недостаточных; ну а функцию мужского начала — понятно кому. Приоритетным и их приоритетам. Ну, нормальный разумный человек, будь он Демокрит или австралопитек, задаст единственно возможный вопрос: WTF? И ведь вопрос разумный. Здесь затрагиваются самые древние, архаичные слои бессознательного мышления, уходящие прямо к организациям стайного типа приматов — к взаимоотношениям особей-доминантов и тех, кто ниже их. Дело в том, что в строгой иерархии таких стай женская особь всегда ниже самого «нижнего» самца. Как раз по этой причине исторические утверждения вроде о существовании периодов «матриархата» в становлении родовых общин нужно относить на совесть самих женщин и к категории древних эпических изобретений — пощекотать нервы своему времени острым неслыханным сюжетом. Поэтому где только на их экране должна объявиться пара носителей с разными генотипами, без труда можно предсказать, кто будет с «не той» фамилией и почему их мужская роль в том тандеме не будет и не может быть другой ни при каких обстоятельствах. То есть они распределили роли, кто кого в их исторической перспективе должен иметь. Как следует правильно думать.

— Ты весь аппетит отбил. Я сижу и думаю, что сказать. Начало, значит. Ладно.

— Поэтому чисто рекомендация постороннего наблюдателя: уважаемое коренное население Спорной Территории и Восточной Федерации. Не пачкайте свое сознание. Держите его и своих детей от ядохимикатов русятины как можно дальше всеми законными и незаконными способами.

— Да, аспект экологии мы как-то упустили из внимания.

— В фильме «Blade», кажется, и сразу еще в нескольких блокбастерах США на главной роли чернокожий актер с очень хорошей координацией, не помню имени. Фильм может быть детским и может быть не очень хорошим, но ведь играет он в нем очень хорошо, и не только в нем. Смотрел один древний фильм с ним и Эриком Штольцем в главной роли, про палату с больными-паралитиками. На «А+». Теперь представь ту же самую картину — в русском кино. Суть в том, что, если верить общепринятому чисто русскому мнению, доминирующая роль и функция активности не может быть за какой-то другой народностью. Тут у них оперирование категориями самого архаичного уровня: «много» хорошего как бы логичным образом предполагается лишь для нации, которой «много» — другим то, что после них останется. То, что другим после них не остается вообще ничего, и оказалось возможным узнать, лишь имея доступ к культуре Запада и ее носителям информации. Не нужно отдельно говорить, насколько мало вот эти чисто их предпочтения соотносятся с требованиями поприсутствовать за столом Большой Семерки.

— У них все уже настолько в хлам, что ничего исправлять не надо. Дешевле купить новый. Им не помогло бы даже приглашение на роль президента их «федерации» уйгура, ничем бы хорошим это не кончилось. Будет вам начало. Кстати, меня давно беспокоит один деликатный вопрос, а спросить не у кого. Даже не беспокоит, а как бы заинтриговывает. На русском так говорят?

— Да там чего только не говорят. Ты делаешь всем им жуткое одолжение, уже только пользуясь им.

— В общем, местами интригует. И спросить не у кого. Короче, проблема вот в чем. Там у них на правительственном канале номер один работает одна говорильня, тоже под номером один — и день и ночь, говорит, говорит. Я раз включил по ошибке звук — сразу выключил, чтобы лишний раз не расстраиваться. И чешет, и чешет… Как комбайн, когда что-то сломается, а выключить некому. Он там, как я понял, все больше по своей музыке, раз актера с Голливуда туда за каким-то чертом завез, ни к селу ни к городу, я так ничего и не понял. У меня сразу первый вопрос: это сколько же эта зараза ему сунула? И голос еще такой, как бы это сказать, завышенный. С высокими требованиями. С очень высокими запросами. Короче, понятно. Ведущий, в общем. Так вот, он там всю дорогу чего-нибудь ведет, то то, то это, и все больше под музыку.

— Приторный, как банкомёт для пересчета денежных пачек в особо крупных размерах. Кажется, я примерно знаю, о ком ты говоришь. «Такой хорошенький и такой весь из себя темненький…»

— Во! Ну точно он, в самую точку. Я могу не знаю на что поклясться, что у него и язык с той же самой производительностью труда в валютном выражении. Я дорого бы дал, чтобы примерно узнать, сколько они ему суют.

— Много. Поверь мне на слово, суют так, что все остаются довольны. Очень много. Он что-то без конца говорит и все хлопают в ладоши. И чего он ни скажет, все хлопают.

— Вот-вот. Самое то. Еще фото его там всем показывали, всему континенту. Я так и не понял, в какую тему. Он рядом с микрофоном, его фото, где он как бы невзначай обнажил бицепс, он что-то комментирует, — и все опять хлопают. Я уж в растерянности, думаю, ну что там можно такого сказать. А он опять — все хлопают. Я уж даже засомневался, не иначе — большого ума мужчина. Я тоже так хочу, это не работа — непрерывный хлеб с вареньем.

— Хорошо тебя понимаю. Ты все знаешь, а желающих хлопать немного.

— И там был еще один экземпляр. Вот это уже тебе, наверное, обрисовать будет труднее. Короче, ему там тоже все без конца хлопают, какое-то болезненное явление. Как я понял, он там больше по их кино, тот, значит, по музыке, этот по кино, я сам еще не все до конца определил. Русские там, русские здесь, он с ружьем и оптическим прицелом в Америку — Америка падает навзничь, я тоже включил — побыстрее выключил. Уже потом снова включаю — конец фильма, стою, значит, стою, смотрю, пытаюсь понять и ничего не понимаю. Потом Де Ниро поехал на похороны со своими гангстерами, и мне уже стало не до него. Так что если мне кто-то возьмется его на пальцах обрисовать, то я пойму его даже еще меньше твоего. Короче, расклад в их фильме такой: он там актером, все остальные ему помогают. Ну там подвезти, то, это. Звук я включать не стал, чего там, думаю… О Заратустре он мне, что ли, что-то расскажет или о смысле жизни. В общем, популярное лицо в их кино. Где-то даже сказали его официальный титул премии: «Русский символ секса». Вот тля буду. Я тоже так и не понял, в какую тему.

— Ну надо же. И что же в нем такого хорошего и замечательного.

— Не знаю. Деньги, говорят, любит.

— Да, это проблема.

— Там еще что-то было, про мальчиков. Не помню.

— Может, про осликов.

— Вот я тоже думаю, причем там мальчики.

— Ну это же принципиальная разница. Мальчики или ослики.

— Когда ты вот это сказал, я только подумал, как мало мы все-таки еще знаем об окружающем мире.

— Жаль.

— Символ секса еще там где-то тусовался и лазил в этом, как его… или, может, его тусовали, в «Мисс русская красавица». Ну не он мисс русская красавица, конечно, я так понял, его туда пригласили для общего весу и оформления, говорить, толкать там и проталкивать свой символ. В общем, все в натуральном виде: стоят, значит, эти две красавицы — все в белом, в чистом, и глядят в объективы. А объективов много. И красавицы там сам примерно представляешь, какие: все на два метра и все на сцене в натуральную величину. И все на шпильках. В общем эти стоят, ждут — и он между ними. И ушами аккуратно под их бюст. С руками на талиях. Уши, значит, пригласили греть. Я прямо расстроился.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Согласно ей, выбор национальных президентов в этнических республиках должен делать русский президент.

5

Имеется в виду захват чеченскими повстанцами средней школы.

6

пн — «приоритетная нация»; или «пни», на сленге некоторых университетских кампусов Восточной Федерации.

7

Имеется в виду вооруженный конфликт между Грузией и Русской Федерацией (2008).

8

Буквально: «обоснованно жадный» (англ.)