Множественные ушибы

Саймон Бекетт, 2014

Шон – в бегах. Стремясь скрыться от настигающего его прошлого, он перебирается во Францию. В пути он получает серьезную травму и оказывается на уединенной ферме у озера. На первый взгляд, это идеальное место, чтобы спрятаться… Шон знакомится с обитателями фермы: сестрами Матильдой и Гретхен, а также с их отцом – замкнутым и ироничным Арно – и соглашается поработать у них. А вскоре выясняет, что предыдущий работник пропал при загадочных обстоятельствах… Какие еще тайны хранит это место? Шону предстоит многое узнать. И в одном можно не сомневаться: его настоящие проблемы только начинаются…

Оглавление

Из серии: Детектив – самое лучшее

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Множественные ушибы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 4

Я вышел на улицу на следующее утро.

После прихода Греттен я почти весь остаток предыдущего дня проспал, а в какой-то момент, проснувшись, обнаружил рядом с постелью поднос с едой. Сумел прободрствовать ровно столько, сколько потребовалось, чтобы съесть куриный бульон с хлебом, и снова провалился в сон, хотя намеревался встать и поупражняться с костылем.

На следующее утро понял, что еда и отдых сделали свое дело, — я почувствовал себя значительно лучше. Чердак был залит солнечным светом, но пока не разогрелся, и в нем царила благословенная свежесть, которая к полудню исчезнет. Поднос с остатками ужина поменяли на поднос с завтраком — все те же яйца с маслом. Я не услышал, как это случилось, однако успел привыкнуть к мысли, что на чердак приходят, пока я сплю.

С жадностью поев, я проглотил остатки желтка с хлебом и пожалел, что мало. Ведро с водой, которое накануне принесла Греттен, по-прежнему стояло у постели. Смыв с себя высохший пот, я достал бритву. По моим подсчетам, предстояло справиться с двухнедельной порослью, но в последнюю секунду я передумал. На чердаке не нашлось зеркала, даже какого-нибудь осколка, а на ощупь щетина показалась мне странной — еще не борода, но не мое прежнее лицо. Подумав, я решил, что это даже неплохо.

Несколько минут я радовался собственной чистоте, но вскоре снова начал потеть. Маленькое чердачное окно было открыто, правда, это мало что давало: ветерок снаружи лишь шевелил воздух, но нисколько не охлаждал. Зной усиливался и будоражил меня. Я встал, решив поупражняться с костылем, и вдруг увидел, что крышка люка открыта. Приблизился к ней и посмотрел вниз.

Никто же не велел мне безвылазно сидеть на чердаке.

Справиться со спуском на сей раз оказалось намного проще. Держа костыль под мышкой, я двигался по ступеням, как по веревочной лестнице. Ступню предостерегающе дергало, и я опирался о каждую ступеньку коленом, чтобы облегчить вес, когда приходилось вставать на больную ногу.

Остановился передохнуть на небольшой площадке, куда упал, когда отец Матильды спустил меня вниз. Пустые бутылки, которые я тогда раскидал, снова стояли в порядке. Но даже при свете дня сарай был промозглым и мрачным. Каменные стены глухие, свет проникал лишь в открытые ворота. Здесь было прохладнее, и, по мере того как я спускался, все явственнее чувствовались запах прокисшего вина вперемешку с заплесневелыми камнями и деревом. Прежде в сарае располагалась небольшая винодельня. Стоял металлический чан, а на мощеном полу остались следы от другого, позже убранного оборудования. В одном месте целую секцию булыжников вывернули, а пол зацементировали — он выглядел новее, но успел покрыться трещинами.

Из стены торчал кран. Когда я повернул вентиль, вода потекла на камни, и я подставил под струю ладонь, чтобы сделать несколько глотков. Вода оказалась такой холодной, что сводило челюсти, но на вкус удивительно свежей. Плеснув на лицо, я подошел к стоящему рядом винному стеллажу. Он был наполовину заполнен бутылками без наклеек, но пробки окрасили пятна, где вино просачивалось наружу. Я понюхал одну и поморщился от ударившего в нос кислого запаха. Затем направился к выходу.

Снаружи струился солнечный свет. Я на мгновение задержался, разглядывая открывшуюся за воротами картину. Внешний мир был вписан в них, словно в раму, и его четкий образ на фоне темных стен походил на экран кинотеатра. Сощурившись от солнца, я оперся на костыль и вышел наружу. Ощущение было таким, будто я шагнул в яркую цветную картинку. Я глубоко вдохнул, наслаждаясь ароматом диких цветов и трав. Ноги дрожали, но было очень приятно после удушающей атмосферы чердака почувствовать на лице солнечные лучи. Стараясь не потревожить забинтованную ногу, я спустился на землю и огляделся.

Прямо перед амбаром рос виноградник, который я видел из окна наверху. Он граничил с лесом, а дальше сквозь деревья простиралась голубая гладь озера. Все это окружали бледно-золотистые поля. Какой бы ни была эта ферма, она стояла на земле, где царили мир и покой. Воздух звенел от стрекота кузнечиков, где-то блеяли козы, но ничего больше не тревожило слух. Ни машины, ни механизмы, ни люди.

Я закрыл глаза и впитывал покой.

Но вдруг в идиллию вмешался новый звук — равномерное металлическое поскрипывание. Я поднял голову и увидел идущего по дорожке среди виноградника старика. Кривоногий, жилистый, он нес оцинкованные ведра, и они, слегка покачиваясь, издавали этот скрип. Его редкие волосы совсем побелели, лицо приобрело цвет древесины старого дуба. Он был едва ли выше меня, хотя я в это время сидел. Но в нем ощущалась физическая сила, и я заметил, как на предплечьях под закатанными рукавами рубашки бугрились мышцы.

Наверное, это был Жорж, о котором упоминала Греттен, решил я и произнес:

— Доброе утро!

Старик никак не отреагировал и продолжал, не спеша, идти к амбару. Мимо меня он прошел, словно я был пустым местом. Не удостоенный ответа, я повернул голову, стараясь рассмотреть, что он делает внутри. Звякнули ведра, когда их поставили на пол, через мгновение в них из крана полилась вода. Через несколько минут журчание прекратилось. Старик появился из амбара. На меня он по-прежнему не обратил внимания. Мускулы на руках вздулись под тяжестью веса, будто их набили грецкими орехами.

— Я тоже рад познакомиться, — сказал я ему в спину.

И наблюдал, как он пересек виноградник и скрылся в лесу. Интересно, зачем ему там понадобились ведра с водой? Насколько можно было судить, на ферме не держали скотины, кроме кур и коз, чье блеяние я слышал. И ничего не выращивали на земле, только виноград. А судя по запаху от пробок и разоренному помещению винодельни, здесь никак не могли рассчитывать на успех в виноторговле.

Я вообще не понимал, чем живут эти люди.

Пока я отдыхал, мою открытую солнцу кожу стало покалывать, и она покраснела. Тяжело поднявшись и решив обойти амбар, я уперся подмышкой в костыль и поплелся к углу. За ним оказался туалет без крыши со старой выгребной ямой. Дальше двор, который я видел раньше. Здесь было еще жарче. От нагретой брусчатки поднималось горячее марево, а обнесенный лесами дом, куда я заходил за водой, казалось, был выбелен солнцем. Флюгер в виде петуха на искривленной крыше замер в ожидании хоть какого-нибудь ветра.

Курицы лениво копались в грязи, но людей поблизости не было. От мысли о воде во мне проснулась жажда. В амбаре был кран, однако после того, как мною так пренебрег старик, мне захотелось увидеть хотя бы мельком какое-нибудь другое человеческое лицо. Я захромал к дому, стараясь ставить прямо скользящий на камнях костыль. С одной стороны находилась конюшня со сломанными часами, и их единственная стрелка в застывшем замахе показывала на восемь часов. Машины с тех пор, как я приходил сюда в прошлый раз, не сдвинулись с места — грязный грузовик и прицеп стояли у стены конюшни. А из сводчатого стойла, напоминая морду спящей собаки, высовывался радиатор дряхлого трактора. Другое стойло занимал старый кузнечный горн. Кто-то прислонил к нему железные полосы, но я понял, что́ передо мной, лишь рассмотрев грубо сработанные треугольные зубья.

Ногу пронзила боль. Я повернул к дому.

Он оказался еще более ветхим, чем запомнился мне с первого раза. Половину его обнесли лесами, некрашеные ставни на окнах свисали, как крылышки мертвых насекомых. Землю у основания стен испещрила облупившаяся известковая штукатурка, до того раскрошившаяся, что больше напоминала непригодный для облицовки жилища песок. Кто-то сделал слабую попытку починить осыпающуюся каменную кладку, но работа была заброшена. Причем давно — леса успели заржаветь, как и валяющееся под ними долото. Когда я пошевелил его костылем, на камнях остался его четкий отпечаток.

Дверь в кухню была открыта. Смахнув с глаз пот, я постучал в створку.

— Эй!

Мне никто не ответил. Повернув назад, я заметил еще одну дверь в стене, некрашеную и покоробившуюся. Опираясь на костыль, я снова постучал, а затем осторожно открыл ее. Дверь скрипнула на несмазанных петлях. Внутри было темно, и даже с порога ощущался тянувшийся из помещения промозглый холод.

— Что тебе надо?

Я повернулся, изобразив при этом сложную танцевальную фигуру и стараясь не упасть и удержаться на костыле и здоровой ноге. Из-за конюшни материализовался отец Матильды. На его плече висел холщовый мешок, из него высовывалась окровавленная кроличья нога. В руках направленное в сторону ружье, что меня встревожило.

— Оглох? Я спросил, что тебе надо?

При дневном свете он выглядел старше лет шестидесяти, с бурыми старческими пятнами на лбу и руках. Это был невысокий, коротконогий, с длинным торсом и все еще крепкий мужчина.

Прошло несколько мгновений, прежде чем я обрел равновесие, стараясь не смотреть на его ружье.

— Ничего.

Он покосился на открытую дверь за моей спиной.

— Что ты здесь шныряешь?

— Захотелось попить воды.

— Кран в амбаре.

— Знаю. Вот решил подышать свежим воздухом.

— Ты только что сказал, что тебе захотелось пить. — На фоне обветренной кожи его светло-серые глаза казались осколками загрязнившегося льда. Взгляд остановился на костыле и стал суровым. — Откуда ты его взял?

— Нашел на чердаке.

— Кто тебе разрешил им пользоваться?

— Никто.

Я не понимал, почему защищаю Матильду, но мне казалось неправильным взваливать вину на нее. Чем агрессивнее старик выпячивал подбородок, тем больше я опасался его ружья.

— Решил, что тебе все дозволено? Что еще собираешься стащить?

— Нет, я не… — Мне вдруг расхотелось спорить. Солнце так сильно жгло, что высасывало из меня последние силы. — Послушайте, я не думал, что кто-нибудь станет возражать. Я положу костыль на место.

Я попытался обойти его и вернуться в амбар, но он загородил мне дорогу. И, направив на меня ружье, не собирался сходить с места. До сих пор я считал, что он больше играет, но, заглянув в его жестокие глаза, вдруг усомнился. Вскоре раздалось поскрипывание. Я посмотрел в конец двора и увидел неспешно приближающегося к нам Жоржа. В его руке качалось ржавое ведро.

Если он и удивился, увидев своего работодателя держащим на прицеле человека, он никак этого не показал.

— Починил, как сумел, забор, мсье Арно. Пока послужит. Но его все равно надо менять.

На меня Жорж не обратил внимания, словно я был человеком-невидимкой. Арно — я забыл фамилию на почтовом ящике, пока ее не произнесли вслух — еще больше побагровел.

— Хорошо.

Этим он дал понять, что старик может убираться на все четыре стороны, но тот намека не понял.

— Сходите посмотреть?

— Позже, — раздраженно бросил Арно.

Жорж довольно кивнул и, по-прежнему не реагируя на мое присутствие, зашагал через двор. Мне снова пришлось опереться о костыль, а отец Матильды, глядя на меня, с такой силой двигал челюстями, будто пережевывал слова. Но прежде чем он успел их выплюнуть, из-за конюшни вырвалась собака — молодой спрингер-спаниель с развевающимися ушами и высунутым из пасти языком. Он промчался мимо Арно и стал прыгать вокруг меня. Я постарался не показать, как сильно дрожу, когда протянул руку потрепать его по голове.

— Ко мне! — крикнул Арно.

Спаниель колебался. Он привык к послушанию, но ему хотелось порадоваться проявленному к нему вниманию.

— Ко мне, чертова тварь!

Собака съежилась и на полусогнутых лапах, виляя хвостом, поползла к хозяину. Если бы она могла, то прицепила бы себе на хвост белый флаг. Арно поднял руку, чтобы ударить ее, но в этот момент его лицо исказила судорога. Он замер и, схватившись рукой за спину, выгнулся от боли и позвал:

— Матильда! Матильда!

Она выбежала из-за угла дома с ребенком в одной руке и с корзиной измазанных в земле овощей в другой. Когда она увидела нас, на ее лице отразилось смятение, но оно тут же разгладилось и снова стало бесстрастным.

— Что он здесь делает? — обратился к дочери Арно. — Я тебе велел сделать так, чтобы он не попадался мне на глаза.

Матильда пыталась успокоить ребенка, расплакавшегося от громкого голоса деда.

— Прости…

— Это не ее вина, — вмешался я.

Еще сильнее побагровевший от злости Арно повернулся ко мне.

— Я не с тобой говорю!

— Я только вышел глотнуть свежего воздуха, — устало продолжил я. — Сейчас вернусь обратно. Вы довольны?

Старик фыркнул, посмотрел на плачущего ребенка и протянул к нему руки.

— Дай его мне.

Его ладони по сравнению с малышом казались непомерно большими. Он принял ребенка у Матильды и, подняв на уровень глаз, стал слегка покачивать. Ружье он по-прежнему держал под мышкой.

— Ну что такое, Мишель? Порадуй дедушку, будь большим мальчиком.

Голос звучал хрипло, но ласково. Малыш икнул и улыбнулся беззубым ртом. Не отводя глаз от внука, Арно бросил мне через плечо:

— Прочь отсюда!

Остаток дня я проспал, вернее, провел в полусне — забывался в духоте чердака и парил между явью и грезами. Очнувшись, нашел рядом с матрасом поднос с едой и ведро воды. Матильда принесла, догадался я. И хотя я не просил книгу, она положила на поднос потрепанный томик в твердом переплете «Мадам Бовари». Может, в качестве извинения за стычку с ее отцом?

Вечер прошел в дымке тумана и пота. Я лежал в трусах на матрасе, одурманенный пряным, как в коробке из-под сигар, ароматом чердака. За неимением лучшего попробовал читать «Мадам Бовари», но архаичный французский оказался мне не по зубам, и я не мог сосредоточиться. Слова расплывались, книга вываливалась из рук, пока я не отбросил ее. Думал, в такую жару не усну, но стоило мне закрыть глаза, и я провалился так глубоко, словно утонул.

А потом вскрикнул и проснулся — пригрезилась кровь на темной улице. Несколько секунд не мог вспомнить, где нахожусь. На чердаке стемнело, только сквозь открытое окно проникал призрачный свет. Руки горели и стали липкими, а сон показался настолько реальным, что я не удивился бы, обнаружив на ладонях кровь. Но это был всего лишь пот.

Чтобы разглядеть циферблат часов, не пришлось включать лампу, хватило лунного света. Ровно полночь. Дрожащей рукой я нащупал сигареты. Осталось всего три. Из экономии я стал курить по половинке и теперь зажег обуглившийся кончик раньше начатой сигареты и набрал в легкие дым. Груз отчаяния легче не стал. В замкнутом пространстве чердака тянуло сыростью. Полоса света пролегла по полу и цеплялась за край моей постели. Я поднялся с матраса и прыжками перебрался по серебристой дорожке к окну. Ночь превратила пейзаж в черно-белую картинку. За тенью леса на зеркальной поверхности озера сверкала луна. Воздух отдавал металлической сыростью. Я глубоко вдохнул, воображая, будто погружаюсь под воду и в ее глубине даже волосы на голове становятся невесомыми.

Заухала сова. Только теперь я сообразил, что стою, затаив дыхание, и выдохнул. Мне не хватало воздуха. Приступ клаустрофобии стал невыносим, и я, схватив костыль и лампу, бросился к люку. Вернувшись на чердак, я оставил его открытым, и его проем зиял, как провал в никуда. При тусклом свете лампы я спустился вниз по ступеням.

В тот момент я не размышлял, что делаю. Нижние помещения амбара скрывались в темноте, но поскольку на небе ярко светила луна, лампа мне больше не требовалась. Я выключил ее и оставил у входа. Ночной воздух, пропитанный ароматом деревьев и трав, успокаивал. Я больше не чувствовал себя усталым, меня подогревало лихорадочное желание добраться до озера.

Выйдя на тропинку, по которой днем ходил Жорж, я поковылял между рядов виноградника. Здесь монохромный мир состоял лишь из света и тени. На краю леса я остановился, чтобы перевести дыхание. Деревья плотной, темной стеной стояли на краю поля. Здесь воздух был прохладнее и приглушал звуки. Лунный свет беспрепятственно просачивался сквозь ветви. Я поежился, не понимая, чего добиваюсь. Знал, что следовало вернуться, но озеро манило сильнее.

Так далеко я еще не ходил на костыле и теперь, пробираясь сквозь лес, тяжело дышал. Каждый шаг давался с трудом, и я внимательно смотрел, куда наступаю, поэтому не заметил бледной фигуры, пока она не оказалась прямо передо мной.

— Господи!

Я отпрянул и тотчас увидел других — неподвижные силуэты в листве. Сердце глухо забилось, но фигуры не шевелились. Когда первое потрясение прошло, я понял почему. Среди леса стояли статуи — испещренные лунным светом каменные мужчины и женщины. Я с облегчением вздохнул, но все же потрогал ближайшую, желая убедиться, что ее похожие на живые руки и ноги все же не из плоти и крови. Пальцы ощутили шершавость лишайника и гладкость твердого камня.

Я сконфуженно улыбнулся, и вдруг тишину леса нарушил крик. Пронзительный, нечеловеческий, который длился и длился, пока не оборвался так же внезапно, как начался. Я вглядывался в темноту, неловко сжимая костыль. Лисица или сова, убеждал я себя, но чувствовал, как дыбом встают волосы. Покосился на статуи — они не шевелились, но теперь их слепое внимание пугало еще сильнее. Снова раздался крик, и мои нервы не выдержали.

Все помыслы об озере исчезли, когда я ковылял обратно по темной дорожке. Оглушало собственное хриплое дыхание, и кровь шумела в ушах, пока я старался справиться с единственным костылем. Впереди, невероятно далеко, сквозь деревья пробивался лунный свет. Боже, как же я сюда добрел? Наконец лес расступился, и чащу сменили стройные ряды виноградника. Я ловил воздух ртом и продолжал неуклюже прыгать, пока снова не очутился в спасительном убежище амбара. Задыхаясь, задержался на мгновение, чтобы схватить лампу, и обернулся на лес. На тропинке никого не было, но я не успокоился, пока не забрался на чердак и не закрыл за собой крышку люка.

Грудь тяжело вздымалась, ноги стали ватными. Я так взмок от пота, будто действительно искупался в озере. Как мне пришло в голову идти к воде? Теперь сама мысль, чтобы поплавать, показалась смешной. Разве с забинтованной ногой я бы сумел удержаться на поверхности? Какой-то бред! Мне хотелось одного — спать. Но я еще вернулся к люку и надвинул на крышку комод.

Лишь после этого, ощутив себя в безопасности, рухнул на матрас и уснул мертвецким сном.

Лондон

Когда я вернулся от стойки, Коллам все еще разглагольствовал:

— Да ладно тебе. Непохоже, чтобы мы смотрели с тобой один и тот же фильм. Сам-то ты как думаешь? Я смотрел «Последний наряд», а ты?

— Я утверждаю только одно: фильм закрепляет стереотипы характеров. Герои — закаленный служака и молокосос. Такой прием…

— Это архетипы, а не стереотипы! Неужели ты не уловил суть картины?

— Уловил. Только думаю… не знаю, как это выразить…

— Вот именно.

— Коллам, почему бы тебе не заткнуться и не позволить Джезу закончить мысль? — вмешалась Жасмин.

— Позволил бы, если бы он не городил такую чушь!

Я поставил напитки на стол: пиво для Коллама, Жасмин и меня, апельсиновый сок для Хлои и водку для Джеза. Когда я садился, Хлоя улыбнулась.

Жасмин повернулась ко мне:

— Шон, убеди Коллама, что человек имеет право критиковать фильм с Джеком Николсоном и не бояться, что его сожгут на костре за ересь.

— Шон согласен со мной! — отрезал Коллам.

Тощий, с бритой головой, с пирсингом, подчеркивавшим налет первозданной дикости, который ему так нравилось себе придавать.

— Николсон — лучший актер своего поколения, и никаких исключений.

— Николсон — актер, получавший случайные роли, но которому очень повезло. — Хлоя метнула на меня быстрый взгляд. Она нарочно заводила Коллама, а тот, как всегда, попался на удочку.

— Полная фигня. Я напомню тебе одно название, Хлоя: «Пролетая над гнездом кукушки»! — Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, намекая, что говорить больше не о чем и спор выигран.

— Роль проще простого, — закатила глаза Жасмин. — С такой справился бы любой приличный актер. — В тот вечер ее волосы были собраны на затылке, она пришла в свободной темной одежде, потому что, как однажды по секрету призналась Хлое, стеснялась своей полноты.

— Скажешь тоже! А как насчет «Китайского квартала» и «Отступников»?

— А что? — Хлоя принялась загибать пальцы. — «Иствикские ведьмы», «Марс атакует!», «Бэтмен» — это все лучший актер своего поколения? Ты это утверждаешь?

— «Бэтмен» очень даже ничего, — насупился Джез. — Однако до «Черного рыцаря» недотягивает.

На него не обратили внимания. Джез пил весь вечер, и его забрало больше, чем обычно. Как и Коллам, он преподавал в лингвистической школе в Фулеме, где и я работал последние несколько месяцев. Жасмин была его девушкой и лучшей подругой Хлои по гуманитарному колледжу. Она тоже учительствовала в этой школе, пока не нашла более прибыльную работу в университете.

Мне нравились пятничные вечера. Занятия заканчивались рано, и мы компанией шли сначала выпить, а затем в один из независимых кинотеатров, которые находились в нескольких станциях метро от нашей работы. Коллам обожал кино, но постоянно изменял своим кумирам — актерам, сценаристам, режиссерам. Еще недавно взахлеб расхваливал Теренса Малика, но после того, как мы посмотрели «Познание плоти», его идеалом на несколько недель стал Джек Николсон.

Я сделал глоток пива и погладил под столом бедро Хлои. Она сжала мою руку, улыбнулась и откинулась на спинку стула.

— Мне пора на место.

Наклонилась, поцеловала меня — на мгновение ее коротко подстриженные волосы коснулись моей щеки, — распрямилась и направилась к стойке. «Домино» находилось рядом с Кингз-роуд, неподалеку от наших любимых кинотеатров, но приходили мы туда, потому что там работала Хлоя. Современный темный зал, подсвеченные голубым бутылки на полках, гранитная стойка — мы бы ни за что не осилили здешних цен, если бы Хлоя не поставляла нам дешевые напитки. Она сказала, что менеджер в курсе, и я решил, что все в порядке. Но иногда я все же задавался вопросом: знал ли тот менеджер, как далеко простирается его щедрость?

Я смотрел, как она зашла за стойку, рассмеялась чему-то, что ей сказала Таня, другая девушка из бара, и продолжила обслуживать клиентов.

— Хлоя в полном порядке? — спросила Жасмин.

Я повернулся и увидел, что она тоже смотрит на нее.

— Конечно, а почему бы ей не быть в порядке?

— Так, — улыбнулась Жасмин и, ничего не объясняя, пожала плечами.

Странные слова. Но меня тут же отвлек Коллам, принявшийся смешивать с грязью Куросаву.

— Ты же это не серьезно? — произнес я, ставя на стол кружку пива.

И через пять минут забыл о словах Жасмин.

Но вечером вспомнил. Мне пришлось ждать, пока уйдет последний посетитель и Хлоя вычистит бар и поставит стаканы на место. И только тогда можно было отправляться восвояси. На улице Таня ждала своего дружка, обещавшего подбросить ее домой. Мы пожелали ей спокойной ночи и пошли к себе. Метро уже не работало, такси мы редко позволяли, но до Эллз-Корт путь был недолгим. Похолодало. Светила полная луна. Первый иней на мостовой блестел, как алмазная крошка.

Я распахнул пальто и укрыл нас обоих. Хлоя обняла меня, превратившись в источник тепла на моей груди. Мы проходили мимо опущенных ставней на витринах закрытых магазинов и зарешеченных витрин вчерашней «Лондон ивнинг стандард», чьи новости успели устареть. Другой бы поостерегся ходить так поздно в этой части города, но я с детства привык. А Хлоя работала в баре, и казалось, что нам не в новинку любая опасность.

Пересекая улицу, мы тихо, чтобы никого не разбудить, смеялись. Вдоль тротуара тянулась вереница машин, и их темные металлические силуэты излучали холод. Краем глаза я заметил, как из тени впереди нас выступила фигура и направилась к нам.

Я продолжал идти и, словно защищая, обнимал Хлою. Высокий, крепкий мужчина был в толстом пальто, берет надвинут на самые глаза.

— Сколько времени? — спросил он.

Его руки были в карманах, однако я заметил, как на запястье блеснули часы. У меня часто забилось сердце. Надо было все-таки взять такси.

— Десять минут четвертого. — Я лишь мельком взглянул на циферблат.

Часы были новыми, подарок на день рождения от Хлои. Когда незнакомец начал приближаться, я как бы невзначай загородил ее собой. Его рука поползла из кармана, и я увидел, как лунный свет отразился от металла.

— Ленни?

Мужчина замер. По тому, как он качался, было ясно, что он либо пьян, либо обкурился. Хлоя шагнула вперед.

— Ленни, это я, Хлоя!

Он мгновение смотрел на нее, затем кивнул и показал подбородком в мою сторону.

— Кто такой?

— Друг.

Хлоя старалась этого не показать, но я услышал, как напрягся ее голос. Кем бы ни был этот человек, она его боялась.

— Друг, — повторил он.

Рука так и не опустилась в карман — оставалась наполовину на виду, словно он никак не мог принять решения. Я набрал в легкие воздух, собираясь спросить, кто он такой и что ему надо. Но Хлоя поймала меня за локоть и сжала, давая понять, чтобы я помолчал.

— Пока, Ленни, — произнесла она и потащила меня прочь.

Ленни остался на месте, но я чувствовал, что он смотрит нам в спину. Ноги меня не слушались. На противоположной стороне улицы я оглянулся: Ленни исчез.

— Кто он такой? — поинтересовался я.

Хлоя дрожала, ее личико съежилось и побледнело — то ли от холода, то ли от чего-то еще.

— Никто. Я замерзла. Пошли домой.

Наша квартира располагалась на последнем этаже приземистого бетонного здания. Мы поднялись по лестнице, которая вечно пахла мочой, и открыли дверь. И как только вошли, в горле привычно запершило от скипидара и красок. Место было, скажем прямо, не идеальным в качестве мастерской художника, что компенсировалось приемлемой арендной платой. И застекленной крышей, которая давала хороший свет, хотя и пропускала холод. Работы Хлои стояли у стен гостиной — прямоугольники с белыми полями и неразличимыми в темноте рисунками. Поначалу я удивлялся, каким предметным являлся ее стиль, ожидая чего-то более дерзкого и абстрактного. Работы были импрессионистичны, Хлоя обыгрывала контраст светотени, что напоминало жанр «черного кино». В глубине души у меня возникали сомнения по поводу незаконченного моего портрета, стоявшего на мольберте у окна. Технически он был одним из самых совершенных ее полотен, но я не узнавал выражения своего лица. Может, плохо знал себя?

Ни один из нас не протянул руку, чтобы включить свет. Я остановился на пороге спальни и смотрел, как Хлоя зажигает электрокамин. Послышалось гудение, нагревательные элементы стали потрескивать и осветились желтоватым светом.

— Так ты мне объяснишь, что произошло?

Хлоя, не поворачиваясь, стала раздеваться.

— Ничего. Просто человек, которого я когда-то знала.

Заныло в груди, болью отдалось в горле. Я не сразу сообразил, что это ревность.

— Это твой кавалер?

— Ленни? — удивилась Хлоя. — Нет.

— Кто же тогда?

Хлоя подошла ко мне в одном белье.

— Шон…

Я разнял ее объятия. Сам не знал, почему сержусь: то ли оттого, что напугался на улице, то ли вдруг понял, что совершенно не знаю Хлою.

— Он приходил в бар, где я работала. Этого довольно? Там и не на таких насмотришься.

Она подняла на меня широко раскрытые, невинные глаза. В знакомой обстановке квартиры недавняя встреча уже начала забываться. И у меня не было причин ей не верить.

Я разделся и лег в постель. Мы лежали в темноте, касаясь друг друга. Несмотря на включенный электрокамин, воздух в спальне был свежим. Хлоя пошевелилась, прошептав мое имя. Мы обнялись, но когда порыв страсти затих, я лежал и сквозь окно в потолке смотрел на звезды.

— Жасмин сегодня заявила нечто странное, — наконец произнес я. — Мол, ты в полном порядке. Что бы это значило?

— Спроси у Жасмин.

— Следовательно, тебе нечего мне сказать?

В темноте я не видел ее лица, но по блеску глаз понял, что они открыты.

— Конечно, нечего, — промолвила Хлоя. — А чего бы ты хотел?

Оглавление

Из серии: Детектив – самое лучшее

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Множественные ушибы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я