На краю бездны

С. Дж. Уотсон, 2020

Режиссер документального кино Алекс приезжает в крохотную дере-вушку Блэквуд-Бей на берегу Северного моря. Официальный повод: поиски материала для очередного фильма. Этот островок британского захолустья не входил в список возможных локаций для съемок, но обстоятельства сложились мистически: кто-то анонимно отправил продюсеру открытку с видом Блэквуд-Бей – и все закрутилось… Между тем эти места хорошо знакомы Алекс, когда-то она жила здесь, но вспоминать об этом не любит… точнее, не может вспомнить, несмотря на мучительные попытки. И меньше всего ей хочется, чтобы ее узнали, – не для того она кардинально изменила свою внешность. Но однажды она приходит в мрачный дом на краю обрыва и слышит роковые слова: «Тебе опасно здесь находиться. Зря ты сюда приехала». Ее раскрыли? Хотят запугать намеками на темную историю, связанную с бесследным исчезновением местных девчонок? Однако Алекс устала бояться. Она твердо намерена воскресить свое прошлое, чем бы это ни грозило… Впервые на русском!

7

Я сижу перед темным экраном компьютера. Уговорила Монику встретиться со мной сегодня утром, но немного времени поработать еще есть. На сайт выложили видео, как пожилой мужчина гладит свою собаку, и еще одно: на нем женщина печет что-то вкусное, а рядом на высоком стульчике весело агукает малыш. Я включаю древнюю машину, и из ее недр вырывается скрежет. На этом компьютере я смонтировала свой первый фильм, и, хотя я отдаю себе отчет в том, что это глупо и сентиментально, изменить ему сейчас для меня было бы все равно что Самсону самому отстричь себе волосы.

Я жду, пока он раскочегарится, потом нажимаю «Воспроизведение». Следующий ролик начинается с черного экрана и шума — вернее будет сказать, нечленораздельного вопля. Потом камера выравнивается, и в кадре сперва возникает пожелтевшая стена, а затем на ее фоне появляется женщина. Она полноватая, в кофте, с длинными волосами, стянутыми в тугой хвост на затылке.

— Нет! — чеканит она. — Даже думать забудь!

Ответ доносится из-за кадра, прямо из-за камеры:

— Это несправедливо!

— «Несправедливо»? Ах ты, дрянь малолетняя… Я тебе покажу «несправедливо»! Что еще ты затеяла?

— Затеяла?

— Зачем тебе телефон, Элли?

— Ни за чем.

— А ну убери его сейчас же!

Ответа нет. Женщина смотрит вправо, где, прислонившись к дверному косяку, стоит мужчина в джинсах и рубашке и наблюдает за перебранкой, явно не горя желанием вмешиваться.

— А ты так и будешь стоять столбом? — набрасывается на него женщина. — Или, может, все-таки скажешь ей что-нибудь?

Он с жалким видом пожимает плечами.

— Крис, черт бы тебя побрал! — свирепеет женщина.

Теперь он обращается к той, кто находится за камерой.

— Элли, — мямлит он, — послушай, что мать говорит.

— Но это несправедливо!

— Тебе было сказано: никакого танцевального кружка, если не станешь лучше учиться.

— Но!..

Он вскидывает ладони:

— Хватит! Марш в свою комнату! И выключи эту чертову штуковину!

В кадре мельтешение: девушка, которая держит телефон, Элли, поворачивается влево. На стене рядом с ее отцом висит зеркало, и в нем секунду или две мелькает ее отражение. Я нажимаю кнопку «Назад» и ставлю видео на паузу. Она выглядит совсем юной. Лет тринадцати-четырнадцати, с бледной кожей и роскошными рыжими волосами, обрамляющими усыпанное веснушками невинное личико.

Я раздумываю. Стоит ли выкладывать это в публичный доступ? Кадры сняты в гневе и, без сомнения, отправлены на сайт в приступе бешенства — этакий выплеск возмущения бесправностью подростка. Но она может потом об этом пожалеть. Понять, что вовсе не хотела, чтобы это увидел кто-то посторонний, не говоря уж о всей деревне. Проснется завтра утром и будет метаться от беспокойства, что родители вовсе не обрадуются, когда узнают о ее поступке.

Я перемещаю ролик в папку «Личное» и иду наверх. Необходимо подготовиться к встрече и придумать, как склонить Монику на свою сторону.

Мы договорились встретиться в конце переулка, и, едва завидев меня под сводом арки, Моника жизнерадостно восклицает: «Доброе утро!» Она протягивает мне руку, и на ее запястье брякает пластмассовый браслет.

— Рада наконец-то с вами познакомиться!

— Взаимно! — отзываюсь я.

Она выглядит моложе, чем на фотографии; ей, наверное, чуть за тридцать. Всего на несколько лет старше меня. Но плотнее. Сейчас волосы у нее длиннее, перехвачены светло-желтой банданой на манер ободка. На ней линялые голубые джинсы и непромокаемая фиолетовая куртка. Я замечаю ядерно-желтый ворот свитера; поверх него пластмассовое ожерелье из ярко-голубых бусин размером с детские стеклянные шарики. Глаза у нее блестят, и вся она какая-то дерганая, нервная; она похожа на женщину, помешанную на натуральных продуктах, из тех, что сами делают себе мюсли и еду покупают исключительно с маркировкой «эко» и «не содержит ГМО». Или, может быть, на школьную учительницу, дружелюбную, но слегка рассеянную.

— Ну как, обустроились? Все хорошо?

Я заверяю ее, что все в полном порядке.

— Я оставила вам всю информацию. В папке.

Она имеет в виду папку на кофейном столике в гостиной. Я просмотрела ее в первый же вечер. Она набита буклетами с описаниями местных достопримечательностей и мероприятий — куда пойти и чем заняться. Большая их часть безнадежно устарела.

— А я живу прямо через стенку.

— Ясно, а я не знала, — киваю я.

Она бросает на меня любопытный взгляд. Уловила в моем голосе беспокойство?

— Удобно, наверное.

— Удобно. Да не переживайте, я не буду вам надоедать. — Она похлопывает меня по руке. — Может, пойдем чего-нибудь выпьем? Я отведу вас к Лиз.

Отвечаю, что это было бы здорово, и мы идем вверх по склону. Добравшись до кафе — того самого, где я вчера познакомилась с Брайаном, — мы садимся у окна, и Моника берет запаянное в пленку меню.

— Ну что, чайку?

Подходит вчерашняя женщина — Моника представляет ее как Лиз, — сегодня она натянуто улыбается, стараясь не встречаться со мной взглядом, когда принимает заказ. Открытой враждебности она не проявляет, но мне кажется, она выяснила, кто я такая, и ей это не нравится. Ладно, думаю, да и черт с ней. Чтобы проект удался, вовсе не обязательна поддержка всех до единого, не переживать же теперь из-за каждой старой выдры с кислой миной.

— Что-нибудь еще?

Отрицательно качаю головой, и она уходит. Моника подается вперед:

— Так о чем вы хотели со мной побеседовать?

Я колеблюсь, но вспоминаю про свой фильм: нужно, чтобы на канале им заинтересовались. Удалось же мне разговорить девочек из «Черной зимы», значит что-то я все-таки могу.

— О Дейзи, — говорю я.

Она отстраняется, еле заметно, но потом, похоже, берет себя в руки.

— О Дейзи Уиллис? Так вот зачем вы здесь?

— Это всего лишь фон для фильма. Меня интересует, как все эти события подействовали на сообщество. Вы ее знали?

Она уже открывает рот, но тут распахиваются двери и в кафе вваливается компания девушек. Им лет пятнадцать-шестнадцать, и, судя по школьной форме, они заявились сюда прямо с занятий. Они весело болтают и смеются, их кипучая энергия в один миг преображает сонное кафе. Одна из них, самая высокая, явно заводила; она главенствует в разговоре, наигранно закатывая глаза, — речь, очевидно, идет том, кого здесь нет.

— С чего вы взяли, что я ее знала? — уточняет Моника.

Я кошусь на девушек и думаю о Дейзи. Интересно, она тоже была такой?

— Брайан сказал.

— А, так вы говорили с Брайаном. — Она, похоже, слегка расслабляется. — Ну да, знала немного. У нас тут все друг друга знают.

— Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

Изгиб ее губ наводит на мысль, что перспектива не слишком ее вдохновляет.

— Я думала, этот ваш фильм будет про всякую ерунду. Никто не обязан никого закладывать. Разве ваша подруга не так сказала?

Подруга. Она, разумеется, имеет в виду Джесс, мою ассистентку. Похоже, Моника присутствовала на встрече.

— Ну да, именно, — говорю я со всей возможной теплотой в голосе. — Можете мне поверить, никто и не обязан.

Прежде чем она успевает ответить, появляется Лиз с чаем. Она водружает на стол щербатый чайник и ставит перед каждой из нас по разномастной чашке с блюдцем, после чего, перекинувшись парой слов с Моникой, удаляется. Приходит на ум фраза Гэвина о том, что не все здесь считают смерть Дейзи самоубийством.

— Я просто пытаюсь понять, что произошло, — объясняю я.

Она отвечает не сразу. На ее лице мелькает беспокойство. Секунду спустя она косится на Лиз, наблюдающую за нами со своего места, потом на девушек, вошедших в кафе следом.

— Перекурим? — предлагает она, понизив голос.

Мы выходим на холод. Пожелтевшими пальцами она вытаскивает сигарету и закуривает, потом протягивает пачку мне. Меня подмывает угоститься, но я удерживаюсь. Зря я, что ли, столько времени не курю? Она выдувает из ноздрей сизоватый дым.

— Что вы слышали?

— Только то, что есть люди, которые не верят в суицид.

— В самом деле? — Моника затягивается и понижает голос: — Послушайте, я могу вам только сказать, что она была пропащая душа. По слухам, у нее были большие проблемы с парнем. Ну, как обычно, понимаете?

Пропащая душа? Проблемы с парнем? Мне немедленно вспоминается мой бывший. Он говорит, что с него хватит. Моя работа его достала. Ему мало моего тепла. Между нами все кончено. Да, я была расстроена. Намного сильнее, чем позволила себе показать. Он был первым мужчиной, которому я доверилась. Я плакала. Я давала себе зароки никогда больше ни в кого не влюбляться. И даже едва не докатилась до того, чтобы усесться смотреть какой-то сопливый фильм с соседкой по квартире. Но топить горе в бутылке не стала. И прыгать со скалы тоже.

— Моника, люди не кончают с собой только потому, что их бросили!

— Некоторые кончают. — Она мнется. — Может, дело было еще и в другом.

— В чем еще?

— Кто знает? — Она тушит недокуренную сигарету о стену. — Вы поймите, нам тогда всего этого хватило по горло. Тело так и не нашли. Никто не хочет ворошить прошлое. Это уже история. Людям лишь бы поскорее все забыть, и дело с концом. И вам тоже лучше забыть. Ведь даже если мы узнаем, почему она спрыгнула со скалы, ее все равно не вернуть.

— Разумеется, это так. Но…

— Ну и какой тогда во всем этом смысл?

Докопаться до правды, подмывает меня сказать. Вот какой в этом смысл. Докопаться до правды. И это, собственно, то, чем я занимаюсь. Чем зарабатываю себе на жизнь. Но потом я думаю про «Черную зиму». Сильно моя правда помогла всем этим девушкам?

— Послушайте, — смягчается Моника. — Не знаю, что вы там себе о нас понапридумывали, но мы самые обычные люди. Мы живем своей жизнью, как и все остальные. Может, вы этого не понимаете, но мои заработки целиком и полностью зависят от туристов, которые сюда приезжают. И почти у всех так. Мы не можем позволить, чтобы ваш фильм распугал весь народ, ясно?

На мгновение мне чудятся в ее голосе угроза, но она улыбается.

— Разумеется, — говорю я. — Но я же не рекламу снимаю для вашей деревушки. «Приезжайте в Блэквуд-Бей, здесь сбываются мечты!»

— Я смотрю ролики, — говорит она и каблуком вдавливает окурок в землю.

Я раздумываю. Мне не нужно ее одобрение, и тем не менее не могу удержаться:

— И что?

— Мы все смотрим. Просто… мы хотим, чтобы наша деревня была известна чем-нибудь еще.

— Я понимаю.

Она печально улыбается:

— У Дейзи никого не было, вот что я думаю.

— Но мне сказали, у нее была подруга. Что с ней случилось?

— Она сбежала. Не помню, куда именно.

В вышине проносится ветер, и хотя его дуновение никак меня не затрагивает, я ежусь.

— Кто она была?

Мои слова звучат неестественно, косноязычно, будто кто-то чужой заставляет меня говорить, но Моника ничего не замечает.

— Девочка из Молби. Они вместе учились в школе, но, как я уже говорила, она сбежала. Ходили слухи, что ее видели в Лондоне, но мне об этом ничего не известно.

Нет, хочется мне сказать. Нет. Все было не так. Они едва знали друг друга. Может, Моника что-то перепутала? Может, она вспомнила о ком-то другом? Может, тогда исчезла еще одна девушка?

Но нет. Я бы об этом знала. Ведь знала бы?

— Значит, всего пропали три девушки, — констатирую я, понимая, как глупо должны звучать мои слова. — Дейзи, Зои и эта подруга?

— Дейзи не пропала. Она покончила с собой. А ее подругу, если верить слухам, потом видели. Но так — да.

— Эта ее подруга…

Меня охватывает чувство, будто мне заткнули горло. Слова приходится выдавливать из себя с усилием, точно сквозь густую слизь.

— Когда она сбежала?

— Наверняка не помню. Примерно в то же время, когда погибла Дейзи. А что?

Я словно цепляюсь за край скалы и вот-вот сорвусь.

— Как ее звали?

— Сэди.

И хотя мне следовало быть к этому готовой, нужно было держать удар, имя поражает меня, точно молния. Оно отзывается эхом крика в темной комнате, угрожая вывести меня из равновесия.

— Ее звали Сэди.