Убийца в фамильном гнезде

Яна Розова, 2011

Нета прибыла в станицу Белые Камни, чтобы найти убийцу сестры. Вета провела последний год своей жизни в роскошной усадьбе Цируликов, настоящем родовом гнезде. Семейство было большим, и распознать, кто есть кто, оказалось не так-то просто: врун сидел на вруне и вруном погонял. Виктор Цирулик, хозяин поместья, на склоне лет забавлялся тем, что регулярно менял завещание, рождая бесконечные распри среди наследников. Белой вороной в семье Цируликов казался Илья, открытый, искренний, свободный, как его афганская борзая. Неужели добрый взгляд и дружеская улыбка – всего лишь маска жестокого преступника?..

Часть II

Мужчина с поводком

1

Ночью прошел дождь, настоящий майский ливень. Я не спала, когда потоки воды обрушились на город, потому что мне не спится уже больше месяца, с шестого апреля. Задремать удалось только часов около трех, да и то, опять снилась темнота. Ливень к этому часу чуть ослаб, но дождь лупил уверенно, грозно шумел по крыше одноэтажного дома за окном и обещал непролазные топи к утру.

Дождь выполнил ночные обещания. Утром я шла на автостанцию, напоминая сама себе американского солдата во Вьетнаме в период тропических дождей. Не знаю, почему именно такая возникла ассоциация, но она возникла и точка.

В здании автостанции, куда я забрела в поисках чего-нибудь на предмет почитать в дороге, было холодно. Также холодно, как и внутри меня. Я даже не мерзла, ведь температура моей души соответствовала температуре воздуха. Вот только невозможность согреться изнутри для молодого человека, не перешагнувшего 25-летний рубеж, противоестественна.

Вместо автобуса подали маршрутку. То есть, наверно, в этом направлении так и бывает, но я думала, что поеду на большом красном “Икарусе”, а не на маленькой желтой маршрутке.

Мне предстояло просидеть в ней полтора часа. На самом деле, если бы у меня была машина, то я добралась бы до поместья минут за сорок. А так как машины у меня нет, то мне придется сначала доехать на автобусе до станицы Белые камни, а оттуда добираться на попутке к дому Цируликов.

Как только мы выехали за пределы города, то есть, спустились с возвышенности, на которой был построен Гродин, стало ясно, что дождь поливал в эту ночь только городские улицы. Сухая дорога, ни одной лужи на обочине. Об этом парадоксе знали все жители Гродинской области — за городом погода всегда была лучше. Ветра, проливные ливни, морозы, туманы — все это доставалось урбанизированной части нашего района — городу с пригородами, а селяне и селянки наслаждались солнышком, умеренными осадками и бодрящим ветерком, он которого, как от городского, глаза на лоб не вылезали.

Почитать я ничего не купила, но это было даже хорошо. В дороге я смогла задремать — без снов и видений. Мне надо больше спать. Недосып скоро будет проявляться и на лице, и в поступках. А мне надо быть собранной, внимательной, сосредоточенной. И хорошо выглядеть, это тоже важно. Я не просто еду на деревню к деду. У меня миссия.

И как только я выполню ее, я лягу, и буду спать.

2

Когда я прибыла в Белые камни, солнышко поднялось над лесом. Станица была такая зеленая, что не было видно домов. Пели птицы, люди занимались своими делами, и казалось, что в мире правит любовь, весна и гармония.

На остановке в станице, а настоящего вокзала здесь не было, я с полчаса ждала попутку до поместья, но дождалась. Меня взялся подвести в своем фургончике веселый моложавый водитель по имени Леха. Он развозил продукцию колбасного цеха, который, оказывается, принадлежал деду Цирулику, по местным магазинчикам.

— Да тут Владимиру Иванычу все принадлежит. И молзаводик, хоть маленький, но вполне себе рентабельный, и цех хлебный, и яблоневый сад, и конюшня. А вы к нему по какому делу?

— Я не к нему, — заранее к таким вопросам я не подготовилась, а надо было что-то отвечать. — Я к Виолетте.

Водитель покивал:

— А, вы подруги, наверно?

— Да.

Я стала смотреть в окно, не желая провоцировать любопытство водителя. Вообще-то согласно моим личным наблюдениям, которые я получила не только на родине, но и далеко за ее пределами, все шоферы любят поговорить в дороге с попутчиками.

Мой водитель не был исключением. Почувствовав, что от меня ему особо информации не добиться, он решил хотя бы заполнить звуками пространство. Надо сказать, говорить он взялся на интересную тему: о Цируликах.

— Вы, как раз, к обеду успеете, к двум часам. Семейство там, конечно, большое. Дед, два его сына, да их жены и дети. А еще разные гости. Как вы, девушка. Я в их дом тоже колбасу и сосиски отвожу, так, бывало, глянешь — за столом у них каждый день не меньше восьми человек сидит. Дом гостеприимный, богатый. Всему голова, конечно, дед. Он же Гродиным двадцать лет правил. Да и кого, кроме Цирулика? На него все молились. Он, хоть и из старых партийных, но хозяйственник. Деловой, как сейчас бы сказали, человек.

Леха еще рассказывал про поля, леса и теплицы, которые принадлежали Владимиру Ивановичу, но я уже отвлеклась. Я в сельском хозяйстве мало что смыслю.

Наш фургончик, тем временем, свернул с трассы на широкую абсолютно пустынную дорогу. Перед поворотом на нее висел самодельный знак с надписью, сделанной почему-то готическим шрифтом: «Теремок». Леха сказал, что Теремком свое поместье называет сам Виктор Иванович, а эта широкая чудесная дорога построена только для обитателей Теремка.

А до поместья, сказал Леха, нам надо ехать еще пять минут.

Дорога проходила мимо яблоневого сада. Ровные ряды маленьких яблонек уходили от дороги в необозримые дали. Некоторые деревья еще цвели, но их оставалось совсем мало. В этом году вообще все как-то рано отцвело, а, может, это мне так просто казалось.

Впереди машины по обочине дороги шел человек. Он был одет в голубые джинсы и темную футболку. В руках человек держал толстую веревку или поводок. Мне показалось, что человек был молод и своей прогулкой наслаждался. Услышав, что сзади к нему приближается машина, пешеход обернулся, а, узнав ее, сделал рукой приветственный жест. Леха ответил ему, посигналив.

Когда мы обгоняли человека с поводком, а в руках у него был именно кожаный плетеный поводок, он улыбнулся нам рассеяно и приветливо, показав очень ровные белые зубы.

Даже понимая, что человек с поводком не видит меня, я невольно улыбнулась ему в ответ.

А впереди фургончика, тоже на обочине, возник новый неопознанный объект. Сначала он выглядел как серый шар, летящий сантиметрах в пятидесяти над поверхностью дороги, а когда мы стали догонять объект, стало ясно, что это большая лохматая собака, несущаяся на невозможной для этого вида животных скорости.

Породу собаки определить я не сумела. Сначала я увидела ее хвост. Он был длинным, а заканчивался плотным колечком. Тело собаки, в полном соответствии с хвостом, тоже было длинным и узким, лапы мощными, а голова не слишком крупной, по форме похожей на лошадиную, но с длинными висячими ушами, которые обычно украшают морды охотничьих собак. Я сумела разглядеть и его удлиненные, подведенные черным восточные глаза. Блеснув белками, пес быстро глянул на машину и, немного пригнув голову, ускорился.

Когда мы поравнялись с псом, я вдруг поверила, что обогнать нам его не удастся. Его движения были ритмичными и мощными: взлетая в воздух, собака вытягивалась струной — от кончика носа и до колечка на хвосте, потом его тело сгибалось, передние лапы уходили между задними, и, оттолкнувшись от земли, собака снова распрямлялась в воздухе, совершая новый роскошный длинный прыжок. Казалось, рядом с фургончиком движется совершеннейшая беговая биологическая машина, вроде гепарда или скаковой лошади. И, может быть, мое воображение разыгралось, но эта собака была похожа одновременно и на первого и на второго зверя.

Наконец, фургон оказался впереди бегущей собаки. Обернувшись назад, я увидела, что собака уменьшается вдали, переходя из своего супергалопа в галоп, затем в рысь, в шаг, а потом, тяжело дыша и оборачиваясь на потерявшегося позади хозяина, небрежно трусит по дороге.

* * *

Вдалеке показался каменный забор и ворота. Увидев их, я ощутила, как забилось мое сердце. Обед у них должен быть в два часа дня, а до него я познакомлюсь с Виктором Ивановичем Цируликом. Скоро мой план воплотится. Думаю, уже к вечеру, а то и раньше я буду знать все.

Загородный дом семьи Цируликов недаром называли поместьем. Это было единственное жилое здание на ближайшие километры. Кстати, эти километры были ограждены забором — каменным со стороны дороги и, как я узнала впоследствии, из сетки-рабицы на остальной протяженности.

Открыть высокие, в два с лишним метра кованые ворота, впечатляющие своей вычурностью и ажурностью, должен был охранник. Он обретался в специальной будочке, и Леха посоветовал мне войти в нее, поскольку здесь были установлены именно такие правила.

Самого Леху, вместе с его фургоном, пропустили за ворота без вопросов.

Разрешение войти на территорию поместья я получила от самого деда Цирулика. Не лично, конечно, а опосредовано.

— Проходите, пожалуйста, — равнодушно сказал охранник, отдал мне паспорт и открыл дверь будки со стороны двора.

И я вошла в сказку. Прямо передо мной раскинулся идеально симметричный парк, здорово похожий на какой-нибудь Версаль. Стриженные шарами цветущие кусты, невысокие ухоженные деревья разных видов, лавочки, фонтанчики, скульптурные Венеры располагались каждый на своем месте и ни на миллиметр дальше или ближе.

Дорожки были засыпаны красным битым кирпичом, отчего выглядели нежно-розовыми. Самая широкая из них — выложенная узорчатой плиткой, вела от ворот к двухэтажному большому дому, выкрашенному в сливочный цвет с розовой черепицей на мансардном этаже. Фасады дома были украшены лепкой, имитирующей колонны, арки и ниши. Из-за всех этих наворотов здание здорово напоминало свадебный торт — не хватало только фигурок жениха с невестой на крыше.

Я поискала глазами фургончик с колбасой, но он, наверное, остановился с обратной стороны здания. Скорее всего, у этого дома был и черный ход из кухни или других технических помещений. И эта деталь, наравне с другими, показалось мне шикарной.

Для дополнения картинки замечу, что небо над поместьем было синим с белоснежными облачками над горизонтом, а солнце стояло уже достаточно высоко, чтобы отразиться в окнах, но не в зените, чтобы расплавить этот кремовый дом.

И я направилась к нему, робея, но ни на секунду не раскаиваясь в том, что затеяла. Не успела я подойти к огромной двери дома, как она распахнулась. Меня встречал высокий худой старик с густыми седыми волосами, которые можно было бы принять за парик. Он ласково улыбался, а взгляд его тускло-голубых, в красных прожилках глаз напряженно следил за каждым моим движением. Одет был старик в светлые брюки и белую рубашку с коротким рукавом.

Не было причин сомневаться, что мне оказана особая честь, ведь это был сам Виктор Иванович Цирулик — бог и царь маленькой вселенной под названием “Теремок”.

Говорят, что при первой встрече человек всего за несколько секунд решает, нравится ему собеседник или нет. Мне этот старик не понравился, а вот я ему — угадать было невозможно.

— Здравствуй, деточка, — произнес дед низким густым голосом. — Вот так, значит, выглядела жена Кости.

Я опустила голову. Старик бесцеремонно разглядывал меня:

— Какие дела привели тебя в наш дом? Пойдем в мою комнату, расскажешь…

Медленно, с опаской я вошла в холл, откуда вела лестница на второй этаж. Дед, чуть сгорбившись и приволакивая ноги, повел меня вверх по белому мрамору ступеней. К середине лестницы старик уже еле дышал, и нам пришлось задержаться на пару секунд, чтобы он мог перевести дух.

Этот дом, такой праздничный снаружи, теперь давил на меня. Здесь было слишком много атрибутов родового гнезда в роскошном, а, может, и киношном его понимании, чтобы им можно было верить. Лепные ангелочки, балюстрады, дубовые панели, тяжелые хрустальные люстры, медные ручки с мордами львов на дверях, мебель на гнутых ножках — не стоило спрашивать, сколько это могло бы стоить, следовало бы поинтересоваться, что подменяет в жизни этого старого человека окружающая его роскошь?

А он уже усаживал меня в полосатое кресло, непрерывно, разглядывая мое лицо, мою одежду, втягивая носом воздух, наверно, чтобы различить мой запах. И я вела себя точно так же. В конце-концов, меня сюда не звали, а где-то в доме скрывался человек, который убил половину меня.

Из-за плотных занавесей и тяжелой мебели комната деда казалась темноватой. Единственным ее украшением был большой портрет женщины средних лет в полный рост. Женщина была одета в вечернее платье, украшена драгоценностями, но было ясно, что все это лишь антураж. У нее было очень простое круглое лицо с вздернутым носом и широкими бровями. Мне показалось, что Костя был очень похож на эту женщину.

— Итак, Неточка, — дед опустился в кресло напротив меня. — Чем я могу тебе помочь?

Он был очень конкретным человеком, и надо было ему отвечать.

— Виктор Иванович, я приехала познакомиться с людьми, которые окружали мою сестру в последний год ее жизни. Я не нуждаюсь в помощи, у меня все хорошо. Просто очень тяжело потерять сестру-близнеца.

3

И только когда дед проводил меня в комнату для гостей, чтобы я могла привести себя в порядок и отдохнуть перед обедом, я смогла немного разобраться в своих ощущениях.

Он был очень харизматичным, этот дед. И для меня включил свое обаяние на полную катушку. Зачем ему это понадобилось? Ответить вот так сразу на этот вопрос я бы не смогла. Можно пока решить для себя, что из обычной человеческой доброты.

Мне хотелось пить. Дед, как хороший хозяин, предложил мне чай, но я опрометчиво отказалась. Решив попросить воды на кухне, я вышла из своей комнаты, направившись по лестнице вниз. Согласно моим догадкам, кухня должна была находиться на первом этаже.

В это время в коридоре на первом этаже мелькнула быстрая серая тень, а спустя всего полминуты раздался вопль:

— Ах ты, чертова проклятая сволочь! Ворюга, скотина!

Кричала женщина, очень-очень сердитая женщина. Я остановилась на лестнице, припоминая, что в моей комнате есть ванная, а в ванной вода. Ничего, что сырая.

— Будь ты проклят, вор окаянный! — доносилось снизу.

В этот момент в том же коридоре снова появился серый призрак. Я пригляделась и узнала в нем ту самую здоровенную собаку с дороги. В доме он казался еще крупнее, хоть и было понятно, что это животное скорее высокое, нежели массивное. Оказавшись в коридоре, пес несколько раз сыто облизнулся, с секунду постоял, выбирая направление, а потом расслаблено потрусил куда-то вглубь дома. Злые речи, которые по-прежнему доносились из-за двери, не производили на него никакого впечатления.

Он мне кого-то напоминал… Да, точно: кобель был похож на цыгана. Есть такой роскошный тип мужиков — чуть не мытые, чуть нечесаные и с глазами, полными неги. Моя бабушка называла их конокрадами.

В этот момент в холл вошел мужчина с поводком. Я смотрела на него, замерев на лестнице, ибо понимала, что у проклятий, которые я слышала, будет продолжение.

— Здрасьте, — сказал мне мужчина, подняв голову.

Он хотел добавить что-то еще, но не успел. Из двери, откуда недавно вышла серая собака, высунулась тетка в белом переднике. Она была кругленькая, лет тридцати и очень миловидная. Волосы женщины были аккуратно собраны в узелок на затылке. Меня она не заметила, что не могло не радовать.

— Илюха, — сказала сердито тетка в переднике, — твой проклятый кобель килограмм свинины украл! А свинина для обеда была припасена. Я только отвернулась к плите, а он тут как тут! Если я его поймаю, я его убью. А если он от той свинины сдохнет, так я просто счастливая буду!

— Зоинька, — ответил ей мужчина, улыбаясь своей белозубой улыбкой, которая снова показалась мне очень привлекательной. — Ты сама этого проклятого кобеля прикормила. Кто его вчера пирожками пичкал?

— А что, его можно не пичкать?.. Пришел вчера, усталый, набегался, стал просить пирожок… — пробурчала женщина, сообразив, что сама виновата.

Смутившись, она снова вернулась на кухню.

Мужчина почувствовал мой взгляд и поднял голову. Глаза у него были серо-голубые, смешливые и ясные.

— Меня зовут Илья. А вы кто? — спросил он.

— Я сестра Светланы, жены Кости.

— О! — в этот короткий звук мой собеседник вложил довольно много эмоций, что почему-то было мне приятно.

— Ничего, — сказала я. — Что же делать… Я хотела попросить на кухне воды.

— Принесу вам воды, — вызвался он. — Зоя Павловна, она сейчас сердитая. Не вы, конечно, свинину сперли, но ведь наказать-то кого-то надо.

4

Итак, мой час настал.

У меня был план. Я войду в комнату, где будет собрана вся семья, скажем, во время обеда, и они увидят Вету. Невозможно, чтобы убийца в такой ситуации себя не выдал!

Я не знаю, что я сделаю, когда увижу его или ее. Может, ничего особенного, а, может, заставлю его признаться в содеянном при всех членах семьи и сдам его в милицию. Но, может быть, я нанесу только одну пощечину, которая должна гореть на щеке убийцы до конца его дней.

Следователи, все эти люди, которым поручили разобраться с громким двойным убийством, придумали кучу версий. Костю и его жену застрелил кто-то, желавший отомстить бывшему мэру за то или за другое. Костю и его жену застрелила бывшая девушка Кости. Молодых Цируликов убила подруга жены, завидуя, что Вете так повезло с мужем. Они проверяли даже меня…

Следователь по имени Павел Петрович Седов сумел раскопать и кое-что серьезное. Сам Костя и его супруга наркотики не употребляли, но Костя спонсировал студенческую лабораторию, в которой изготавливался некий препарат. Лабораторию нашли, студентов, связанных с ней, арестовали, но убийцу среди них не обнаружили. Седов рассказал мне, что Костя брал совсем немного из произведенного в тайной лаборатории. Буквально, для одного человека. Вот только, для кого?

Неудача официального расследования не казалась мне случайной. Я знала, я видела, я чувствовала, что тот, кто нажал спусковой крючок пистолета, послав пулю в сердце Веты, был близким Косте человеком и ненавидел его жену. Он любил Костю и застрелил его, скорее всего, случайно или под горячую руку. Иначе, почему в больницу отвезли только его, оставив Вету умирать одну?

Я уверена, что этот кто-то был членом семьи Цируликов. И мне думается, что дед знает имя виновного в смерти внука и его жены. А, зная его, он нашел способы убедить руководство правоохранительных органов в том, что расследование не должно коснуться семьи. Поэтому мне и надо быть осторожной с Владимиром Ивановичем Цируликом.

Сейчас убийца находится в этом доме. Он здесь, неподалеку. И я встречу его через пятнадцать минут в столовой.

В мою дверь постучали.

— Нета, — на пороге стоял дед. — Я провожу тебя в столовую. Уже два часа, пора обедать.

Я была так напряжена в ту минуту, что восприняла его слова, как приглашение на казнь. Мы спустились вниз по белой лестнице, прошли по тому коридорчику, в котором я видела сначала собаку, потом повариху, а потом и мужчину с поводком, и вошли в одну из комнат за тяжелой дубовой дверью.

Здесь, в просторном светлом помещении за круглым столом, накрытым белой скатертью, сидела вся семья. Я поздно испугалась, что домашние уже предупреждены о приезде сестры Веты и мой эксперимент уже провален. Однако, в семье Цируликов люди не спешили делиться новостями между собой.

Дед вошел в дверь столовой первым, оставив меня в шаге позади себя. Он был выше меня ростом, и я не могла видеть тех, кто сидел за столом, но и я была скрыта от их глаз.

— Добрый день, — сказал дед семье.

Ответили ему вразброс, недружно, после чего старый Цирулик сообщил нечто, вызвавшее паузу, сравнимую только с той, что всегда следует за фразой “К нам едет ревизор”:

— У нас гостья.

Он прошел вперед, к своему месту за столом, а я осталась стоять на пороге. Пролепетав тихое приветствие, я жадно смотрела на присутствовавших, боясь упустить малейшее выражение их лиц, любой знак, который помог бы мне узнать своего убийцу в лицо.

«Вета, помоги мне!» — просила я сестру, узнавая почти всех сидевших здесь

по ее письмам.

Эльвира, хрупкая женщина с пышными светлыми волосами, одетая во что-то простое и элегантное, побледнела и слабо улыбнулась мне. Вряд ли это она…

Виолетта, крупная брюнетка, грудастая и ладная, растопырила ресницы и прошептала: «Вау!». Я отметила это.

Руслана, клон своей дочери, но на двадцать лет старше, изумленно покачала головой. Поправив иссиня-черный локон, она томно глянула на мужчину с поводком. То есть, на Илью, который тоже сидел за столом, но был, само собой, без поводка.

Отец Кости, Валерий Викторович, благообразием напоминавший Николая II, смотрел на меня, удивленно и испугано, отчего напоминал суслика. Он был одет в спортивный костюм, который выгодно подчеркивал его развитые бицепсы.

Андрей Викторович, его брат, полноватый дядька с лысиной, почесал правую ладонь. Красный камень на его кресте отразил луч солнца. Его жена, Анна Степановна перекрестилась. Заметив это, осенил себя крестным знамением и ее муж.

Никита, хрупкий как мать, с выражением вечного недовольства во взгляде, отложил ложку и отвернулся к окну. Мне показалось, что он нервно вздохнул, словно бы ему трудно было взять себя в руки. И это про себя я запомнила.

Но больше запоминать было нечего. Никто не бросился ко мне с признаниями и раскаяниями, никто не вскричал: «Я чудовище!», никого убийцей назвать я бы сейчас не смогла.

— Дети, это сестра жены Кости. Ее зовут Нета, — уточнил дед.

Илья поднялся с места и придвинул от стены к столу стул. Я прошла и села рядом с ним.

На пороге появилась Зоя Павловна в сопровождении серой собаки. Она принесла прибор для меня. Никто не потрудился заранее предупредить повариху, что за столом будет еще один человек. Странно.

Серая собака покружилась на месте и, стукнув суставами о паркет, легла на пол.

5

Никто из членов семьи не задал мне ни единого вопроса. Что это было — деликатность, равнодушие или невоспитанность?

Никита завел речь о беспутных нравах современной молодежи, которые лично он наблюдает в лагере студентов-археологов, занимающихся раскопками на территории поместья.

— Дед, почему их прогнать нельзя? — вопрошал он. — Ну, ведь мерзость творится: пьют каждый вечер, музыка орет, девки чуть не голые пляшут.

— Я попрошу Дмитрия Петровича, навести порядок, — сказал Эльвира сыну. — Никитушка, что ты так разозлился на бедных ребяток? Ты и сам с ними осенью шашлыки жарил и пиво пил.

— Я был гостеприимным, — ответил Никита недовольно. — Но они же добра не помнят! А твой Дмитрий Петрович, мама, на ночь в Гродин ездит, к жене и детям, а что тут деется — ему без разницы. Он монографию о питекантропах пишет, ему не до реальной жизни.

— Не о питекантропах, Никитушка, — мягко поправила его отставная актриса. — О культуре, которая была тут в шестом веке…

Никита возмущенно хмыкнул, но спор прекратил.

Руслана, сидевшая как раз напротив меня, спросила у Ильи, не может ли он дать ей урок верховой езды? Илья, который в своих пыльных джинсах явно диссонировал интерьеру, объяснил ей, что сейчас на конюшне нет той лошади, на которую можно было бы сесть Руслане. А те, что есть больно прыткие и не дай бог, сбросят неопытную наездницу.

Никита, следивший вполуха за объяснениями Ильи, кривовато ухмылялся.

— Илья Александрович, — сказал он, наконец. — Не родился тот жеребец, который сбросил бы Руслану. И тебе не удастся.

Илья, который, кажется, и сам понимал это, отделался улыбкой. И на этот раз она, блеснувшая в непосредственной близости от моих нервных рецепторов, заставила меня вздрогнуть. Понимая, что теряю ощущение реальности, я начала на себя злиться.

На слова Никиты Руслана никак не отреагировала, зато дед глянул на внука недобрым взглядом, а Валерий Викторович, полуоткрыв рот, уставился на жену. У отца Кости была занятная мимика: в обычной жизни он казался очень симпатичным человеком, но в момент недоумения, удивления или замешательства становился похож на мелкого грызуна.

Остальные совсем замолчали и сосредоточено ели. Я заметила, что у всех членов семьи, кроме деда, аппетит был отменный. Даже Эльвира, которая обследовалась в больнице сына с подозрениями на рассеянный склероз и не так давно получила подтверждение диагноза, жевала не переставая. Но тут я бы не стала делать далеко идущих выводов, ведь я не знаю, какой аппетит у таких больных.

Серый пес, позевывая, поднялся с паркета и с самым независимым видом вышел на виртуальную траекторию стола. Его глаза, который сначала показались мне загадочными и восточными, сейчас были глазами обычной голодной собаки, а ведь не так давно афган полакомился свининкой.

— Альхан, — тихо и строго сказал ему Илья.

Кобель сделал вид, будто его имя не угадали. Он спокойно обошел сидящих за столом людей, потом потоптался на месте и снова проделал то же самое. Видимо, собака в совершенстве владела искусством зомбификации. Не поддавался на его ухищрения только Никита, опасливо следивший за перемещениями кобеля. Я подумала, что он побаивается Альхана, а, может, слишком брезглив и ему неприятно присутствие животного в столовой, да еще и во время трапезы.

Еще через полтора круга Альхан замер на долю секунды возле Валерия Викторовича, и тут же с тарелки тренера исчез кусок ветчины.

— О, черт! — сказал Валерий Викторович, однако без малейшего раздражения.

— Я убью тебя, Альхаша, — пообещал Илья.

Пес вздохнул и, явно надувшись, удалился за переделы столовой.

Илья улыбнулся одними глазами, остальные члены семьи тоже немного оживились, но ненадолго.

К десерту, а это было яблочное суфле с вишней, семья приступила в полной тишине.

— Дети, кто из вас покажет Вете поместье? — прервал молчание дед.

— Я занята, — сказала Виолетта очень быстро.

— Я уезжаю в город, — еще быстрее ответил Никита.

— Я плохо себя чувствую, — ласково откликнулась Эльвира.

— Ко мне приехала массажистка, — сообщила Руслана.

— Нам надо исповедоваться, — объяснил Андрей Викторович.

— У меня тренировка. У моей команды завтра встреча с краснодарцами! — поделился планами Валерий Викторович.

Дед посмотрел на них со слабо скрываемым выражением давнего разочарования и перевел взгляд на меня:

— Что же, тогда пусть тебя по поместью поводит Илья, Веточка. Ты уже познакомилась с Ильей?

— Я видела его с собакой, — ответила я.

— Илья — это наш придворный шут, — ядовито представила его Руслана.

— Нет, наш белый ангел, — сказала Эльвира.

— Конюший, — ввязался в конкурс по остроумию Никита, но осекся и добавил совсем другим тоном: — Илья Александрович, не слушай нас, ты же знаешь…

Я отвернулась, чтобы в меня не ударила следующая молния его улыбки. Мне не стоит отвлекаться, ведь я провалила свой первоначальный план. Узнать убийцу мне не удалось.

6

— Нета, Илья, подождите меня! — Эльвира догоняла нас почти бегом. — Вы же пойдете на раскопки?

— Мы пойдем на раскопки? — спросила я, обращаясь к Альхану, потому что смотреть на Илью становилось все сложнее.

— В первую очередь, — пообещал мне Альхан голосом Ильи.

— Ох, догнала, — радостно сказала Эльвира, присоединившись к нам. Она собрала свои золотые кудри под розовую косыночку и стала похожа на Мэрилин Монро. — Нета, у нас же тут раскопки… Мой двоюродный брат — археолог. И вот он звонит мне прошлым летом и просит, чтобы я попросила Виктора Ивановича пустить его тут покопаться. Дед возражать не стал и Дмитрий Петрович со студентами развели свое хозяйство.

— Так что же они раскопали?

— Ой, да что там можно раскопать? Горстка праха, куски каменной стены и костяной нож, вот и все. Но Дмитрий Петрович очень гордится своим городищем. Он, ведь, его не случайно нашел, а вычислил. У нас тут и на месте Гродина были древние поселения, а между ними проходила дорога через гору. Она не сохранилась… Пришли.

Пока мы говорили с Эльвирой, Илья вывел нас за пределы парка, окружавшего дом, и провел тенистой дорожкой через лесополосу на заброшенное пшеничное поле.

На том поле оказалось неожиданно оживленно: молодежь, чуть помладше меня, вооруженная лопатами, кисточками, ситами и прочим археологическим инвентарем, суетилась вокруг раскопанных ровных квадратов. Веревка, привязанная к колышкам, символизировала границу раскопок. Чуть поодаль стоял автомобиль археолога.

Это место Альхану очень нравилось, он пулей выскочил из лесополосы и, вызывая восторженные вопли девчонок и парней, стал мотаться вокруг раскопанных квадратов. Я уже заметила, что эта собака в любом обществе и при любых обстоятельствах всего за несколько секунд набирала Фан-клуб, которому позавидовал бы Элвис.

Навстречу нам направился улыбающийся толстячок. На середине пути он отвлекся на что-то.

— Бондаренко, Ищенко, валите оттуда! Не трогайте деревянный настил! — крикнул он двоим студентам, остановившемся в самом крайнем квадрате раскопок.

— Эльвира, здравствуй! — он взял руку актрисы и приложился к ней губами. — Здравствуйте, — сказал он нам гораздо менее ласково.

— Ну, что тут у вас? — спросила Эльвира.

— Да все в порядке. Смотри, вон там — еще одно захоронение. Мужчины лежат на правом боку, женщины — на левом. Это городище Малогрязнушкинской культуры, как я и предполагал. И я нашел то, что искал. Все-таки, он существует. Пойдем, покажу тебе…

Эльвира оглянулась, было на нас, но пошла за толстячком.

— Пойдем, Нета, — сказал мне Илья вполголоса. — У Эльвиры тут свой интерес — как ни крути, а жизнь в поместье скучновата. Но вас эта тоска не коснется: сейчас я покажу нашу конюшню. Вы любите лошадей?

Он говорил со мной, как с маленькой девочкой, а я чувствовала себя школьницей, влюбившейся в учителя.

Мы пошли от раскопок прочь. Альхана Илья не позвал, этот пес сам всегда решал, что он будет делать и где столоваться. Сейчас сердобольные студентки откармливали кобеля сосисками, а один из парней уже налил ему в мисочку молока.

— Ваша собака, какой породы? — спросила я Илью, когда мы снова углубились в лесополосу.

— Это не моя собака, а Валерия Викторовича. Собственно, лошади тоже ему принадлежат, и катер в пруду… Кобель у нас афганский. Борзой, что заметно с первого взгляда.

Илья шел размашистым шагом, и я еле поспевала за ним. В природном антураже он смотрелся гораздо более органично, нежели в помпезной столовой тортового дома.

— У вас тут еще и пруд с катером? — чуть запыхавшись, спросила я.

— Да, только он заброшен совсем, — Илья обернулся ко мне и, заметив, что я дышу как паровоз, сбавил скорость. — И пруд заброшен, и катер тоже. Я — сухопутное существо, и что делать в водном мире не знаю.

— А что вы, вообще, здесь делаете?

Мужчина с поводком (поводок снова был в его руках) слабо усмехнулся и пожал плечами.

— Живу.

— Вы родственник?

— Нет, я… иждивенец. Как все тут. Только я все-таки стараюсь пользу принести — за собакой присмотреть, лошадей почистить, покормить. За домом нужно следить, за садом, поля тут, фруктовые сады… Да много всего.

— Но вы не похожи на грума и собаковода. У вас какая профессия?

— Не скажу. Ты… давай на ты? — я кивнула. — Ты смеяться будешь.

— Не буду, скажи!

Илья усмехнулся уголком рта:

— Я философский факультет закончил. В одном московском вузе. Но это очень давно было, двадцать три года назад.

Я остановилась, как вкопанная:

— Сколько?.. Сколько же тебе лет?

— Сорок пять, как и Валерию Викторовичу. Мы с Валеркой бывшие одноклассники.

До самой конюшни я вопросов не задавала.

7

— Боже, красота какая! — я восхищенно замерла на пороге обещанной конюшни.

Шесть лошадиных морд, одна симпатичнее другой, смотрели на меня поверх деревянных дверок.

— Да, у нас тут хорошо, — сказал Илья.

В просторной каменной постройке пахло сеном и лошадьми. Валя и Вадим, пожилая пара, которая обслуживала конюшню, выдали мне несколько тщательно отмытых морковок и разрешили угостить лошадей. Морковку с ладони лошади брали неожиданно мягкими губами, от этого к ним рождалось нежное чувство, будто перед тобой вовсе не двухсоткиллограмовое непарнокопытное животное, а кто-то вроде кролика.

Четверо из шести лошадей были кобылицами. Они все имели рыжий окрас, а два жеребца были вороными. Одна кобылица была еще почти жеребенком — ей был всего годик.

Илья предложил прокатиться верхом.

— Руслане нельзя, а мне можно?

— Ну да, — ответил он легкомысленно, явно не собираясь оправдываться.

Постыдившись кокетничать, я согласилась на его предложение.

Опыт верховой езды у меня был очень невразумительный. Когда-то в детстве отец сажал меня на лошадь, но я с нее свалилась, больно ударилась и потом долго боялась лошадей вообще. Но лет в шестнадцать я приняла волевое решение научиться ездить верхом, записалась в конноспортивную школу и прозанималась там около полугода. С тех пор лошадей вблизи я не видела.

Илья оседлал для меня пожилую спокойную кобылицу по имени Анапа, а себе выбрал Вишню — кобылку гораздо менее покладистую. Я гордо отказалась от помощи и, сосредоточившись и раскорячившись, влезла в седло. Получилось не слишком эстетно, но Илья одобрительно подмигнул.

И тут же мне стало весело. Может быть, это был всего-навсего банальный выплеск адреналина, обычный химический процесс, но весь окружающий мир стал лучше.

Мы выехали из конюшни и двинулись через поле к деревянной калитке в сетчатом проволочном заборе. За забором начиналась степь, которая сейчас, поздней весной цвела и зеленела. Небо над степью было большим и даже огромным, напоминая о фантазиях древних про то, что небосвод — это крышка в форме полушария, которую боги положили на плоскую землю. Сейчас крышка-полушарие было голубым, свежим и глубоким. Ветерок, обдувавший мое лицо, приносил запахи разноцветий, разнотравий и влажных валунов.

Ощущение трепетного восторга не оставляло меня. Казалось, что еще чуть-чуть и Анапа, которая шла шагом, взлетит. Наверно, у Анапы была мягкая походка, а, может, причина эйфории крылась в чем-то другом…

Заметив выражение моего лица, которое следовало бы описать как глупо радостное, Илья тоже улыбнулся и сказал:

— Так ближе к звездам. Ты чувствуешь?

Так, то есть верхом, было ближе и к нему самому. Мы вдвоем словно бы перешли в другое сословие — в сословие всадников, которым заботы плебса были безразличны. Это нас объединяло. Только забыть о том, что я волк в овечьей шкуре, шпион на вражеской территории не получалось.

— Илья, а тебе Виктор Иванович зарплату платит? — говорить приходилось громко, хоть наши колени почти соприкасались. Степной ветер пытался унести слова за холмы и равнины.

— Я пашу за кусок хлеба, — весело ответил он, пустив Вишню рысью.

Моя Анапа, не дожидаясь факса с распоряжением, тоже перешла на рысь. Не сориентировавшись, я пару раз стукнулась копчиком о седло, но вскоре вспомнила, чему меня учили в конноспортивной школе.

Догнав Илью, который сидел верхом как влитой, я стала снова приставать с вопросами:

— Илья, а живешь ты где?

— В доме.

— Но как же без зарплаты жизнь? Тебе же нужно покупать какие-то вещи, что-то еще?

— На вещи и что-то еще мне дают деньги.

— Каждый месяц?

— Нет, если я попрошу.

— Но что ты будешь делать в старости? Раз нет зарплаты, то нет и пенсии.

— Умру.

Возможно, ответы Ильи раскрывали его личную философию жизни, непонятную мне и необъяснимую с точки зрения здорового мещанского рационализма.

Назад мы вернулись только через два часа. Слезть со спины потной Анапы я смогла сама, но идти было почти невозможно. Во-первых, ноги не держали, а во-вторых, без высоты роста Анапы земля оказалась недопустимо близко к моим глазам, а звезды — слишком далеко.

8

Ужин прошел в молчании. Присутствовали все те же, что и за обедом, но без Никиты. На этот раз я совершенно точно разглядела, что дед выглядел нехорошо. Он почти не ел, его руки дрожали, лоб покрывала испарина. Дед все время пил воду, а, выпив два стакана, налил себе в большой бокал грамм триста коньяку.

Как только ужин подошел к концу, Виктор Иванович тяжело поднялся из-за стола и небрежно кинул:

— Виолетта, Илья Александрович и Андрей Викторович, хочу видеть вас в моем кабинете. Остальным — спокойной ночи!

Илья тут же поднялся и, догнав деда у двери, поддержал его под локоть. Как мне показалось, весьма вовремя, потому что старик заметно пошатнулся.

Виолетта, наоборот, не двинулась с места. Она просто помертвела лицом: ее губы и щеки потеряли цвет. Руслана смотрела на дочь широко открытыми глазами, полными ужаса. Не понимая, что происходит, я вообразила, что каждый вечер в своем кабинете дед отрубает пальцы приглашенным иждивенцам.

Андрей Викторович тоже не выглядел счастливым. Его супруга даже всхлипнула, но священник ободряюще похлопал ее по плечу.

Наконец, Виолетта и Андрей Викторович встали из-за стола, и вышли из столовой.

Оставшиеся тут же заговорили:

— Это уже в сотый раз! — сказала Эльвира со сдержанным возмущением.

— Андрюха теперь просто повесится, — сочувственно произнес ее бывший супруг.

— Господи, Виолетточку-то за что? — пригорюнилась Руслана.

— Не мое дело судить, ибо не суди, да не судим будешь, — возбужденно заговорила Анна Степановна. — Но Виктор Иванович поступает просто не по-христиански! Ведь не себе наследство в карман положит Андрей Викторович, а все для бога…

— Да, не себе! — ехидно поддакнула Руслана. — А что же он рабочим, которые церковь в Белых камнях строят, зарплату не платит? И откуда у вас, божьи вы люди, «Мерседес» последней модели?

— Какой «Мерседес»? — попадья насупилась. Казалось, она не удивлена, наглым заявлением родственницы. — Что вы говорите, Руслана? Мы с отцом Евстратием на шестой модели «Жигулей» уже десять лет ездим.

— Ну, вы о своем автопарке у супруга спросите, — ответила ей Руслана все тем же неприятным тоном. — Только я видела его в городе на «Мерседесе», да не одного…

Анна Степановна сжала губки в куриную гузку. Ей явно не хотелось продолжать разговор на эту тему.

— Руслана, ты не обязана была… — сказала Эльвира.

Руслана пожала плечами:

— И что ты лезешь со своими советами, дорогая? Я вот не пойму, Элечка, почему тебя из завещания не вычеркивают? А ведь ты тут никто.

— Я мать его внуков, — парировала Эльвира. — Никто тут — вы с Виолеттой. А ты уже решила, что своему купишь на завещанные денежки своему алкашу и рецидивисту?

От Эльвиры я такого не ожидала. Руслана, впрочем, тоже.

— Да как ты смеешь?! — взвилась она. — Да что ты знаешь?!

Эльвира хмыкнула, в ее глазах сверкнуло что-то нехорошее:

— Да уж, знаю! Мне сын все рассказал! Просто удивительно, как некоторые умеют замуж выходить, и при этом содержать любовника?

Скандал разгорался. Я уже ожидала веселой потасовки двух матрон, как в столовую вернулся Илья и, быстро сообразив, что творится нечто неприличное, прекратил веселье:

— Эля, Руслана, не надо. Руслана, ты бы к дочери сходила, у нее, кажется, истерика. Валерка, — обратился он к перепуганному бабскими разборками другу. — Налей Эле коньяка.

Порядок был восстановлен.

После ужина народ разошелся по своим комнатам. Оказалось, все члены семьи, а также гости вроде меня и человек, работающий на деда за стол и кров, обитали на одном этаже.

Эльвира, Никита и Андрей Викторович с супругой — в правом крыле, где осталась навеки пустовать комната Кости, а Руслана с Валерием Викторовичем, Виолетта и дед — в левом. Мне досталась козырная комната с окнами, которые находились прямо над входом в дом, комната Ильи была напротив. Его окна, насколько я могла догадаться выходили на сторону хоздвора и степи, где так здорово ездить верхом.

Поздно вечером я поняла, что мне не спится. Это было ничуть не удивительно, потому что мои безмятежные дни миновали. Где-то в глубине сумки у меня валялась пачка сигарет, которые в данной ситуации могли оказаться не лишними. Курить в комнате я не хотела, а потому вышла из дома в парк.

На ближней ко входу лавочке сидела Эльвира.

— О, Неточка, — приветливо сказала она, заметив, что я вышла из дому. — У тебя, случайно, нет сигаретки?

Я показала ей пачку, и мы обменялись понимающими улыбками.

С наслаждением закурив, Эльвира сказала:

— Ночь такая красивая, правда?

Не согласиться с ней было невозможно. Здесь, за городом, в отсутствии уличного освещения да при не загазованном воздухе звезды имели пугающие размеры. Я откинулась на спинку лавки и стала смотреть вверх, пытаясь различить созвездия.

— Ты, наверное, скучаешь по сестре? — спросила Эльвира.

— Очень, — ответила я. — Мы с ней были единым целым. Что происходило со мной — то и с ней. Но вам, наверное, еще хуже…

— Говорят, что матери любят всех детей одинаково, — ее слова звучали как реплика из какой-нибудь классической пьесы. — Но сейчас мне кажется, будто Костю я любила больше. Как же тяжело детей терять!

— А каким он был в детстве?

— Костя? — Эльвира оживилась: — они с Никиткой совсем разными были. Костя более спокойный, даже замкнутый. Он любил читать, к наукам склонность имел. И хитрючий был, — Эльвира даже рассмеялась. — А Никита — тот наоборот. Эмоциональный тип, экстраверт. Если что не нравится, тут же сообщит в полный голос. Но братья не ссорились. Костя старшего брата обожал и всегда плясал под его дудку. Никита больше на деда похож, а дед всегда больше Костю любил. Да все больше Костю любили…

9

Рано утром я проснулась, но встать смогла не сразу. Верховая прогулка отразилась на моих мышцах весьма болезненно: ни согнуть, ни разогнуть ноги, ни встать, ни сесть… Еще у меня страшно болел копчик и светился краснотой синяк от стремени на щиколотке правой ноги.

Но это были мелочи. Гораздо хуже было состояние моего ума. Я очень сожалела о непродуманности своих действии, об отсутствии хоть какого-то мало-мальски обоснованного плана, о своей неопытности в области человеческих отношений. К тому же, я была дезориентирована состоянием влюбленности, отрицать которую было бессмысленно.

И даже сейчас, ругая себя на чем свет стоит, я видела перед собой улыбку Ильи. Она всегда была неожиданной, быстрой и яркой. В какой-то момент немного отчаянной или даже яростной… Нет, это фантазии. Но было что-то в его улыбке, как в улыбке Джоконды — неуловимая эмоция, которую невозможно описать или отразить.

«Джоконду приплела, — сказала я себе тоном Ветки. — Влюбилась ты, вот и все. А сама и в голову не берешь, что Илья старше тебя ровно в два раза!».

Если бы Ветка и вправду мне бы это сказала, то я бы смогла ей ответить, что сорок пять — это не шестьдесят. Да и не выглядит Илья на такие большие годы — худой, плечистый, темноволосый мужчина с мальчишечьей улыбкой.

Я влюбилась.

Мне хотелось бесконечно думать об этом, но тут я услышала в коридоре встревоженные голоса. В мою дверь постучали.

— Войдите, — сказала я, накидывая халат.

В комнату заглянул властитель моих грез. Он был немного угрюм и забыл побриться, поэтому сейчас было легче поверить в его сорок пять.

— С добрым утром. У нас тут трагедия. Ты не могла бы помочь?

Оказалось, что пятнадцать минут назад Никита заглянул в комнату матери и нашел ее мертвой. Она покончила с собой, выстрелив из пистолета себе в висок.

Попросив две минуты, чтобы одеться, я вышла в коридор. Здесь уже бродила вся семья за исключением деда.

— Чем я могу помочь? — спросила я Илью. Из всего табора только он не воздевал руки долу, не охал, не ахал и не разливал по полу валерьянку.

— Пожалуйста, побудь с Никитой.

Никита был в своей комнате. Я вошла очень тихо и остановилась на пороге.

Обстановка здесь была гораздо более аскетичная, чем в тех комнатах, где я уже побывала: полутороспальная кровать, застеленная темно-синим пледом, стол с компьютером, книжные полки, на которых стояли толстые и суровые издания по экономики, химии, менеджменту. Журнальный столик, два небольших кресла, телевизор, стереосистема. Комната взрослого мальчика или комната трудоголика, отказавшегося от хобби и развлечений.

Хозяин комнаты, одетый в брюки и темную рубашку навыпуск, метался по комнате, сжав руки в кулаки.

— Никита, хочешь, я тебе чаю сделаю? — как надо себя вести с человеком, у которого застрелилась мать, мне было непонятно.

Он обернулся на меня. Его черные глаза казались огромными на узком лице. Огромными и отчаянными. Я не знала, что он сейчас скажет или сделает, и это смущало.

— Нет, не надо чаю.

Он сел на краю своей кровати, но тут же снова подскочил. Я подошла к нему и попыталась взять его за руки:

— Никита, тебе надо успокоиться. Сейчас приедет милиция, надо будет все рассказать. Понимаешь?

Сейчас, когда солнечные лучи желтым снопом падали в комнату, сходство Никиты и Эльвиры было особенно явным — те же четко очерченные припухшие губы, глаза с тяжелыми веками, резкий, но выразительный профиль. Он мог бы считаться привлекательным мужчиной, если бы не излишняя хрупкость, из-за которой можно было подумать, будто в детстве его плохо кормили.

— Зачем мама сделала это? — сказал Никита, скинув мои ладони со своих запястий, и снова забегал между столом и окном. — Я домой вернулся полчаса назад, привез ей лекарства. Она заказывала. Захожу в ее комнату, а она лежит на полу. И кровью пахнет. Так страшно, так страшно! Ты только представь…

Никита с размаху стукнул кулаком о стену.

— Черт! Больно!

Я подошла к нему.

— Дай посмотрю.

Кожа на костяшках правой руки была содрана, а на стене в месте удара остался кровавый след. Это место на стене придется закрасить.

— Я тебя понимаю, Никита, — сказала я. — Хорошо понимаю. Странно только… Твоя мама совсем не выглядела так, будто ее что-то гнетет.

— Да? — переспросил он. — А как она выглядела?

— Она грустила по Косте, — вспомнила я вчерашнюю ночь со звездами и огонек сигареты Эльвиры.

— А еще?

— Она поссорилась с Русланой…

— И ты говоришь, что мама не выглядела угнетенной? Она тосковала по Косте и нервничала. Иначе она никогда бы не поссорилась ни с кем. — Никита всхлипнул, но удержался от слез. Вместо этого он вдруг прижал меня к себе со всей импульсивностью, на которую был способен.

— Нетка, ты сирота и даже сестру потеряла, — зашептал он мне в шею. — Я теперь тоже. И по Косте скучаю! Я уже и не знаю, что мне делать…

Аккуратно высвободившись из его рук, я отрицательно покачала головой. Мне было не очень ясно, что он имеет в виду.

Мы пробыли вдвоем до приезда милиции. Потом Никита, а после него и все остальные давали показания. Выяснилось, что звук выстрела слышали только Андрей Викторович и Илья. Причем оба не подумали, что это был именно выстрел. Андрею Викторовичу показалось, будто грянул гром, а Илья подумал, что хлопнула задняя дверь, которая находилась на первом этаже как раз под его окнами. Ее обычно не запирали на ночь из-за привычки Альхана возвращаться домой после того, как все улягутся спать.

Андрей Викторович не обратил внимания на то, в какое время прозвучал выстрел, а Илья посмотрел на часы. Было около часа ночи.

Тело Эльвиры увезли на экспертизу. К полудню дом Цируликов покинули и представители милиции.

10

После обеда, который Зоя Павловна накрыла раньше обычного, дед, совсем разбитый, ушел к себе. Илья, свиснув Альхана, тоже отправился по делам. Остальные задержались в столовой.

Виолетта, которая сегодня не потрудилась даже причесаться, сказала, обращаясь к Никите, но так, чтобы слышали все:

— Никитка, дед вычеркнул меня из завещания. А вписал — эту!

Она ткнула пальцем в мою сторону.

— Ее зовут Анна, — сказал жестко Никита. — А тебя и надо было вычеркнуть. Ты на шее деда уже пятнадцать лет сидишь, он тебе диплом купил, а спасибо так и не дождался.

Конец ознакомительного фрагмента.