К-55. Обманувшие смерть

Лев Пучков, 2015

Вадим Набатов, системный администратор Дома культуры в закрытом городе Красноярск‑55, только-только прошел очередной уровень любимой компьютерной игрушки, как вдруг… оказался втянутым в загадочную серебристую воронку, перебросившую его в далекое будущее. Основная часть населения Земли погибла в глобальной катастрофе. В подземных многоуровневых городах обитает большая часть уцелевших. Они разделились на фракции, между которыми идет война. Вадиму предстоит найти свое место в этом жестоком мире, хотя сделать это очень непросто…

Глава 3

Старые рудники

Говоров вызвался проводить группу до западного шлюза, хотя в этом не было никакой необходимости.

Путь к шлюзу пролегал через станцию «железки» с пассажирским перроном и грузовым пакгаузом.

Станция была небольшая, её протяжённость позволяла вместить всего-то лишь мотовоз с тремя грузовыми платформами. Причём корма мотовоза практически упиралась в отбойник, в то время как край третьей платформы отчасти был в тоннеле.

Убегавший во тьму тоннель, забранный в чугунные тюбинги, был похож на тоннели метро в Новосибирске и Москве, где Вадиму доводилось неоднократно бывать. Отличие заключалось в том, что здесь отсутствовал контактный рельс и не было ни одного плафона освещения.

По крайней мере, в той части тоннеля, что была видна со станции, ни контактного рельса, ни светильников не было.

Да и шпалы были сплошь бетонные — ни одной деревяшки.

А ещё здесь по-другому пахло, не так, как в обычном метро.

В метро пахнет множеством людей, дезинфектом, креозотом, горелой тормозухой и ещё парой десятков сложных составляющих, которые и образуют уникальный и неповторимый «метрошный аромат».

Здесь пахло машинным маслом и соляркой: все прочие оттенки терялись в этом доминирующем амбре.

За рельсами, напротив пассажирского перрона, располагался грузовой пакгауз со стационарным краном грузоподъёмностью в десять тонн.

На станции готовили оборонительные позиции.

Пленные под руководством бойцов Профилактики укладывали на перрон и на грузовую платформу мешки с песком и волокли в тоннель разные штуковины технологического характера.

Солдаты обеих армий были одеты в одинаковый камуфляж «Бутан» ещё советского производства и различались только по оснащённости амуницией: у бойцов-победителей были автоматы в положении «за спину» и разгрузочные жилеты с экипировкой, а пленные работали налегке.

Судя по тому, что в уголке на перроне были аккуратно сложены несколько автоматов и экипировка, которую охранял часовой, некоторые солдаты Профилактики работали наравне с пленными.

Интересно, как они в бою различают, где свой, где чужой? Ну ведь абсолютно всё одинаковое! Надо будет потом спросить сержанта…

В тоннеле, метрах в десяти от платформы, трое техников прутьями стальной арматуры заваривали наспех сваленную баррикаду из бочек, балок, железнодорожных колёс и разного хлама, который удалось собрать в ближайших окрестностях.

Искрила сварка, душераздирающе скрежетало ржавое железо, слышался забористый мат и крики.

Что-то там у них не ладилось.

На перроне группа ненадолго задержалась.

Говоров вполне ожидаемо возбудился безалаберным армированием баррикады, пробурчал:

— Минутку подождите, я щас…

…и побежал в тоннель, сердито орать на техников.

Воспользовавшись паузой, Вадим решил переложить свой рюкзак и стал вытряхивать вещи прямо на перрон.

— Есть желание перекусить? — озаботился Панин.

— Переложить хочу, — сказал Вадим. — Банки на спину давят.

Готовились в спешке, каждый сам укомплектовывал свой рюкзак, а в турпоходы Вадим хаживал в незапамятные времена — в классе этак шестом-седьмом, так что навыки подготовки к долгому пешему путешествию были утрачены.

И вроде бы мелочь, но от грамотной укладки зависит многое, иначе на первом же километре можно набить синяков или в кровь растереть спину.

В рюкзаке был сухпай, вода, медикаменты и перевязка, комплект ХЗ наподобие «Л‑1», моток репшнура с метками через метр, ряд полезных мелочей бытового характера, а также боеприпасы и спальник (спальный мешок). Да, «ХЗ» — это вовсе не вульгарный аналог «я не в курсе», как некоторые могут подумать, а просто химзащита.

Ещё Вадиму выдали монтажную каску с налобником, компас на ремешке, два фонаря, основной и запасной, складной нож в чехле и оставили противогаз, которым наградили ранее.

По экипировке можно было сделать вывод, что путешествие будет не совсем экскурсией, вполне возможно, придётся гулять в агрессивных средах или по участкам заражения и стукаться головой о низкие своды.

Компас был небольшой, похожий на часы, и Вадим сразу надел его на руку.

Когда собирались, Вадим обратил внимание, что ему и Панину дали для переноски патроны — правда, несколько меньше, чем бойцам, — но забыли выдать оружие.

Собирались в спешке, и было не до лишних разговоров. Сейчас вроде бы уже никто не торопился, так что Вадим задал вполне закономерный вопрос:

— А у вас что, дефицит стволов?

— Если дойдёт до боя, толку от вас с Лёхой будет немного, — Мусаев верно интерпретировал иронию гостя. — Мне удобнее, чтобы вас не было в схеме огня. Ну, чтобы не отвлекаться на вас, не переживать, что подстрелите ненароком кого-то из своих или раньше времени пальнёте, обнаружив себя.

— Кроме того, если рассматривать крайний вариант, у безоружного больше шансов остаться в живых, — добавил Панин. — В смысле, не убьют, а возьмут в плен. А там уже будет обмен или торг, по обстоятельствам.

— Точно, — подтвердил Мусаев. — В общем, если хотим сохранить вас обоих для науки — стволы вам давать не стоит.

Такой подход немало удивил Вадима.

Воспитанный на непростой и трагичной истории своей страны, он полагал, что война — это когда все от мала до велика, невзирая на пол, возраст и сексуальную ориентацию, яростно сражаются с врагом до последней капли крови всеми доступными средствами. И если нет оружия, то используют любые подручные предметы, а при отсутствии таковых грызут супостата зубами и рвут когтями.

Поэтому «пораженческое» высказывание учёного, спокойно воспринятое опытным воином Мусаевым, вызвало как минимум недоумение.

Замечание сержанта по «схеме огня» тоже показалось Вадиму странным.

Пять стволов по-любому лучше, чем три, разве нет?

И не важно, что Вадим ни разу в жизни не участвовал в реальной схватке: если дойдёт до боя, он наверняка справится! Пусть не на уровне регулярного бойца, но уж вести отвлекающий огонь или прикрывать товарищей сумеет.

Это ведь нетрудно. Он много раз видел в кино, как это делают разные персонажи, не будучи кадровыми вояками, и ничего, все вполне справлялись.

Однако в этой реальности Вадим пока что не имел даже права совещательного голоса. Здесь никто не интересовался его мнением, и пора уже было привыкнуть, что всё решают за него.

— Ясно, — кивнул Вадим и стал укладывать рюкзак. — Это как гостевая виза.

— Что значит «гостевая виза»? — заинтересовался учёный.

— Статус такой, — объяснил Вадим. — Ты вроде бы здесь, можешь ходить, смотреть, задавать вопросы… Но на трудоустройство и получение выгоды не имеешь права. Ибо ты чужак.

— Не просто чужак, — назидательно поднял палец Мусаев. — А объект особой важности, который нужно беречь как зеницу ока.

Один из бойцов хотел было помочь с укладкой, но Вадим отказался:

— Спасибо, я сам.

Когда уже переложил всё по уму и завязал горловину, боец спросил:

— А ты… ТАМ… раньше, был разведчиком или охотником?

Вадим поинтересовался, откуда такие выводы.

Боец объяснил: сразу всё покидал как попало, а теперь уложил правильно. Вывод: значит, когда-то давно умел, но прошло немало времени, вот и забыл, как это делается.

Лет сорок назад, или пару часов назад — в совместной хронологии двух реальностей это теперь числа одного разряда, — Вадим непременно обыграл бы такую замечательную связку из «когда-то давно умел» и «разведчика-охотника».

Ага, в первом классе был разведчиком, а во втором охотником…

Однако сейчас он привычно подавил позыв к иронии и просто ответил:

— В школе ходили в турпоходы. У нас это частенько практиковалось, так что да, навык есть. Просто это в самом деле было давно, всё уже забыл.

— Турпоходы?

Боец переглянулся с товарищем, и они оба вопросительно уставились на сержанта.

Мусаев изогнул бровь и делегировал немой вопрос Панину.

Учёный в растерянности пожал плечами.

— О как… — Вадим озадаченно почесал затылок. — В общем, детишки собираются в кучу, берут с собой сгущёнку, тушёнку, всякие вкусняшки и под управлением классного руководителя и физрука или военрука — кто трезвее будет, дня на три-четыре выходят на природу. Ножками, по горным и таёжным тропам.

— На ПРИРОДУ?!

— О, боже…

Как видите, активный обмен информацией проходил отнюдь не гладко.

В этой реальности большинство привычных для Вадима понятий были либо безвозвратно утрачены, либо отнесены к категории замшелых архаизмов, не имеющих чёткой смысловой нагрузки.

— Так… Ладно, дети-то у вас есть?

— Конечно.

— Чем они занимаются?

— Ну, как обычно, учатся, тренируются, работают…

— «Работают»?!

— Да, обязательная трудовая повинность. На лёгких работах, понемногу.

— Ну ладно, пусть работают… Хотя… Хм… А такое понятие, как «выходные», у вас есть?

— Конечно.

— Ну вот, уже лучше. Бог с ней, с Природой… Но хоть какие-нибудь рекреационные зоны у вас есть?

— Рекре… где?!

— Так, ясно. Хорошо, давайте подумаем, куда можно направить ваших киндеров на реабилитацию — чтобы было наглядно…

Бойцов звали Витя и Олег, но Вадим пока что не научился их различать.

Оба молодые, пожалуй, младше Вадима, среднего роста, крепкие, стриженные под машинку, а цвет волос и глаз в специфическом освещении местных интерьеров вот так, с ходу, определить непросто, это надо сидеть рядом и откровенно пялиться на человека. Одеты и экипированы одинаково, как и все прочие местные военные: камуфляж, кепи, ботинки с высокими берцами, снаряжение, оружие. В общем, не сказать, что совсем уж близнецы, но похожи так, что с непривычки не разберёшь, кто Витя, а где Олег.

— Нет, как-то всё это непонятно. Если учитель в выходной соберёт ребятишек и поведёт… ну куда там… ну, хотя бы в Нейтраль — прогуляться…

— На этом все турпоходы и кончатся, — поддержал второй боец. — Этого учителя за такие выкрутасы бегом отправят в рудники. И тех, кто через шлюз их пропустил, — тоже. У вас ТАМ что, в самом деле детей водят куда попало? Или у вас их так много… что и не жалко?!

— Ну, я не знаю, как это вам объяснить… В общем, либо поверьте на слово, либо считайте, что это сказки такие, смешные…

— Нет, в самом деле, как так можно?

— Отстаньте от парня, — приструнил любопытных бойцов Мусаев. — Человек с дороги, не освоился ещё — не грузите. Маршрут будет долгий, успеете ещё пообщаться.

— Да вас расстрелять мало за такую халтуру! — раздался из тоннеля дежурный вопль Говорова. — Вы почему такие криворукие?!

— Кстати, насчёт долгого маршрута, — Панин озабоченно посмотрел на часы. — Похоже, Саша основательно увяз в проблеме. Сейчас поубивает техников и сам будет варить. Может, под шумок удерём потихоньку?

— Да ну, не по-людски так, — покачал головой Мусаев. — Сейчас решим…

Сержант жестами привлёк внимание Говорова.

Лейтенант подбежал, зло кривя лицо и матерясь сквозь зубы.

Сержант без лишних слов постучал ногтем по циферблату древних «Командирских» часов.

Далее последовала красноречивая пантомима.

Говоров кивнул, дёрнулся было к левой оконечности перрона, затем оглянулся, задержав взгляд на беспутной баррикаде, и замер на месте с выражением тупого отчаяния на лице.

— Саша, занимайся делами, — подсказал Мусаев. — Мы сами выйдем.

— Без меня вас не выпустят из шлюза, — неуверенно заметил Говоров.

— Выпустят, — уверенно заявил Панин. — Скажем, что ты разрешил.

— Ну, если только так…

Прощались, словно убывали в долгое путешествие, длиной в годы. Говоров крепко обнял каждого, включая Вадима, и подозрительно надтреснутым голосом напутствовал:

— Чтоб вас краулеры сожрали.

— Взаимно! — дружно ответили все, кроме Вадима.

Вадим с некоторым опозданием понял, что это местный аналог «ни пуха ни пера…».

Согласитесь, неожиданная формулировка. Не сразу и сообразишь, что ответить.

Спустились с перрона, обогнули отбойник и пошли по тоннелю влево от станции. Враги приедут справа, поэтому в восточном тоннеле и варят баррикаду, а левое ответвление ведёт к шлюзу, за которым начинается перегон до Старых Рудников.

Когда заходили в тоннель, Вадим обернулся.

Говоров стоял на перроне и смотрел вслед уходящей группе.

В экономном свете крайнего плафона выражение лица разобрать было сложно, но эмоциональный Говоров запросто мог служить в каком-нибудь театральном училище методическим пособием по курсу житейской пантомимы.

Вытянутая шея, незавершённое движение руки, застывшей в прощальном жесте, наклон корпуса на запад, по вектору движения группы…

В общем, все совокупно взятые детали жестикуляции лейтенанта, вся его сиюминутная поза отчаянно свидетельствовали о глубокой печали и предвкушении множества грядущих гадостей.

В западный тоннель сейчас уходили два важных и нужных человека: наставник, старый мудрый воин, а также друг детства, прекрасный технический специалист и опытный учёный.

Люди, которые здорово пригодились бы и в авральной работе, и в предстоящем тяжёлом бою.

В общем, они уходили, эти вредные люди, а лейтенант оставался. И на плечах его был весь захваченный сектор: баррикада, коллекторы, оборона, аварийные работы, люди — и так далее и тому подобное, и вообще все глобальные проблемы, связанные с этой сиюминутной диктатурой.

Странно, но расслабленному Вадиму, который знал этого парня не больше часа, вдруг стало его искренне по-человечески жаль.

Это же такие заботы и ответственность!

Не хотел бы он сейчас оказаться на его месте…

* * *

Перегон от станции до шлюза был коротким и ничем не примечательным.

Судя по основательному отбойнику и ржавым рельсам, здесь давным-давно не было движения. Воздух затхлый, застоявшийся, пахло окалиной, как будто где-то неподалёку плавили металл.

Стационарное освещение отсутствовало, один из бойцов светил фонарём, остальные экономили, рассматривать тут особо было нечего, опасаться пока что некого.

Метрах в двухстах от перрона обнаружили ручей, вытекавший из трещины в тюбинговом кольце и вольготно струившийся по тоннелю до ближайшего водостока.

— Бардак, — поругал бывших хозяев Мусаев. — Ладно, не пользуетесь, но следить-то надо! Тем более, в двух шагах от станции. Так и до обвала недолго…

Впереди мерцал свет: перед шлюзом горели три плафона, такие же тусклые, как на перроне.

Шлюзовая площадка была немногим шире тоннеля. Бетонная коробка, наискосок дополнительный рельс, по которому отъезжает створка шлюзовых ворот, справа забаррикадированный изнутри стальным листом дверной проём.

Сама дверь, с вмятинами от пуль и неровно обрезанная автогеном, валялась рядом. Вот и всё, больше здесь ничего не было.

Мусаев принялся стучать по листу кулаком, неспешно, размеренно, словно зная, что откроют не сразу.

Действительно, открыли не сразу, но без опаски, даже не уточнив, кто это тут ломится. Лист со скрежетом отъехал в сторону, в дверном проёме возник молодой военный и с ходу обрадовался:

— О, Ильдар! На усиление к нам?

— Обязательно, — пробурчал Мусаев. — Всё бросили и пошли вас усиливать. Опознаваться не учили? А вдруг это реконы?

— Ну, если реконы с этой стороны, значит, вас там всех положили, — резонно ответил военный. — Тогда и нам тут недолго осталось, выкурят моментом… Куда собрались?

— На разведку, — Мусаев не стал откровенничать.

— А как насчёт…

— Говоров в курсе.

— Понял, — и никаких письменных подтверждений, — слова Мусаева было вполне достаточно. — Надо ролики смазать. Сто лет не открывали, приржавели к рельсе.

— А мотору не пофиг та ржа?

— Привод не работает. Как пришли сюда, первым делом проверили. Так что придётся ручками.

— Ну и бардачные же хлопцы! — возмутился Мусаев. — Раньше тут всё работало как часы. Это надо было постараться, чтобы так запустить Уровень…

В карауле на шлюзе было четверо бойцов. Технические специалисты отсутствовали, они сейчас нужнее в центре, поэтому восстанавливать поломку было некому, да и по большому счёту незачем. До сего момента никто отсюда выходить не намеревался.

Панин бегло оценил ситуацию. Пульт в лапшу, кабель обрезан по самый щиток, мотор отсутствует. Вердикт: для восстановления потребуется немало времени и ресурсов.

Сбегали на станцию за солидолом, обслужили ролики, потом всей толпой толкали огромную створку, которая весила, наверное, тонн десять.

Хорошо хоть мотовоз не надо гнать по рельсам, приоткрыли чуток, протиснулись в шлюз, повторили процедуру с внешними воротами.

Шлюз был длиной десять метров, и на всём протяжении в правой стене, это если встать по ходу движения от станции, тянулась узкая бойница, прикрытая регулируемыми изнутри бронестворками.

Если враг придёт со стороны Старых Рудников и сумеет уничтожить внешние ворота (во что верится с трудом), то разбираться с внутренней створкой ему придётся под кинжальным огнём караула и прибежавшего со станции усиления.

Пока возились, порядком взмокли.

— В принципе, такие дверки не рассчитаны на ручное управление, — отдуваясь, признал Панин. — Это явный сбой в алгоритме функционирования.

— Да какой там алгоритм, — усмехнулся Мусаев. — Приспичит, так и на руках эту дуру потащишь, не то что по рельсу толкать.

— Ну, это уже гипербола, конечно, — усомнился Панин. — Но принцип в общих чертах ясен.

— А вот ни фига и не гипербола, — возразил Мусаев. — Я помню, как этот шлюз переносили. Раньше-то он был прямо на станции, а после открытия Тринадцатого и Нашествия краулеров решили перенести. Так вот створки-то по «железке» довезли, это факт… Но кантовали их тут, устанавливали, ворочали — уже вручную.

— Верится с трудом, — покачал головой Панин, оценивающе глядя на створки. — Такая масса…

— Согласен, — кивнул Мусаев. — Технологию не знаю, не вникал, это надо старых инженеров спросить. Но факт — вручную ставили.

* * *

Мусаев договорился с начкаром по опознаванию и сигналам взаимодействия, на тот случай, если придётся экстренно возвращаться с полпути.

Затем помогли караулу закрыть внешние ворота — с внутренними парням придётся надрываться самим.

Створка с тяжёлым лязгом вошла в раму, глуховато пророкотал циклопический засов, задвигаемый с той стороны, и на площадке перед внешними воротами воцарилась тишина.

Впереди тёмный тоннель, позади монолитные ворота.

Если что-то случится в этом тоннеле и придётся во всю прыть мчаться обратно, с ходу в шлюз влететь не удастся. Открытие ворот будет долгим и мучительным, соответственно, шансы на спасение стремятся к нулю.

Пошли не сразу.

С минуту молча стояли, Мусаев светил во тьму тоннеля фонарём и слушал, приставив ладонь «раковиной» к уху.

Наш проводник Зоркое Ухо слушал музыку подземных сфер и вылавливал из неё нотки критически важной информации.

Интересно, что он там пытается услышать, в этом заброшенном мёртвом тоннеле?

Минута истекла, Мусаев, судя по всему, ничего опасного из тоннельной тишины не выудил, в один абзац довёл походный порядок и отдал приказ на выдвижение.

Группа удалилась от шлюза где-то на полсотни метров, и тут с Вадимом случилось Странное.

Да, именно так, Странное с большой буквы, ибо с ходу трудно дать этому правильное определение.

Видение, мираж, галлюцинация, причём сразу в четырёх сферах восприятия: картинка, звук, запах, осязание — этакое даже не 3D, а пожалуй, 4D, по всей площади сознания разом, с оттяжкой и зубовным скрежетом.

Гул ракетных сопел, нестерпимо яркое голубое свечение, концентрированный аромат озона и горелых тряпок, и отголосок адских мук заживо сжигаемой плоти…

В общем, где-то в двух-трёх километрах от шлюза включили конвертер, и вот же странность, Вадим, находящийся здесь, одновременно словно бы присутствовал при запуске.

Он видел двоих людей в спецовках, ворочавших тележку, слышал, как они негромко переругиваются, видел даже их лица, правда, смазанно, как в дымке.

Наваждение было недолгим, всего несколько мгновений, но всё это было так неожиданно и страшно, что Вадим громко вскрикнул, схватился за голову и рухнул на колени.

— Что случилось? Вам плохо?!

Панин ворвался в процесс с пол-оборота и устроил ритуальные пляски вокруг «объекта особой важности», с включением разом всех фонарей и направлением их на «объекта», развязыванием рюкзака дрожащими пальцами, лихорадочными поисками медикаментов и лавиной вопросов по сути происшествия.

— Не стоит, я в норме… — Вадим быстро пришёл в себя и поднялся с колен.

— Точно? Вы уверены?

— Точно, точно. Не надо никаких препаратов, я в порядке.

— Тебе что-то почудилось? — спросил Мусаев, пытливо глядя на Вадима. — Что-то странное?

— Ну, не знаю… Когда человека сжигают заживо под давлением в несколько тысяч атмосфер — это странное?

— А ты что, видел, как сжигают человека? — удивился Витя.

— Это я был тем человеком. Это меня сожгли в той ёмкости, не знаю, как там она у вас называется.

— Не понимаю, о чём вы, — растерянно пробормотал Панин, упаковывая рюкзак. — Это какая-то метафора?

— Как называется место, где я появился после Перемещения?

— В мусорке ты появился, — просветил Олег. — А конкретнее, в конвертере, прямо в топке.

— Ну так вот, вы меня сожгли в этом самом конвертере, — на Вадима вдруг накатила бесшабашная откровенность, придумывать что-то правдоподобное почему-то было лень. — А теперь этот конвертер включили, и я это увидел, и… гхм-кхм… почувствовал. Причём увидел так, словно опять попал в топку. Не знаю, как такое возможно, но это было так, словно был там и одновременно наблюдал со стороны.

Спутники Вадима озадаченно переглянулись.

— Слушай, но ты ведь живой-здоровый, стоишь рядом с нами, — пожал плечами Олег. — А как тогда мы тебя сожгли, я не понял?

— А почему сожгли? — заинтересовался Витя. — В смысле, понятно, что никто не жёг, но… как вообще такое получилось?

— Да просто я неловко пошутил, вот и сожгли, — признался Вадим. — Потом была реинкарнация или что-то вроде того. Надо сказать, до жути болезненная реинкарнация. Врагу бы такого не пожелал…

— Тяжёлый случай, — сочувственно заметил Мусаев. — Похоже, нашего парня при Перемещении где-то там как следует шарахнуло. Лёша, это как происходит, мгновенно или его там тащит через какие-то миры-измерения?

— На этот вопрос вряд ли кто-то может ответить, — сказал Панин. — Ибо всё это в области высоких теорий, которые очень не скоро будут иметь практическое подтверждение. Но в самом деле похоже на отсроченный постэффект Перемещения. В общем, доберёмся до Лаборатории, там во всём разберутся. Вадим, вы как себя чувствуете? Идти можете?

— Да в порядке я, — Вадим зевнул и потёр глаза. — Только немного в сон клонит. Может, в самом деле, такой вот странный постэффект. Такой… Аутентичный, что просто жуть.

— Вы точно в порядке?

— Точно.

— Ну и хорошо, — одобрил Мусаев. — Если в порядке, надо двигаться, мы и так на шлюзе кучу времени потеряли…

* * *

Походное построение сержант указал следующим образом: впереди шёл Олег; за ним, метрах в пяти, Мусаев — Вадим — Панин, с интервалом в полтора метра; и в замыкании, с отставанием в три-четыре метра, двигался Витя.

Путь освещал Олег, все прочие фонари не включали.

Поначалу такой режим освещения казался Вадиму неудобным.

Световое пятно плывёт впереди, прямо под ногами ничего не видно, взгляд прыгает со света во тьму, в результате через два шага на третий спотыкаешься об шпалы. Кое-где между шпалами попадаются вымоины, при малейшей неловкости чреватые травматичными последствиями, так что спотыкания такого рода не просто неудобны, но и опасны.

— Не следите за световым пятном, оно слепит, — подсказал идущий сзади Панин. — Смотрите чуть вперёд, угол зрения примерно сорок пять градусов. Так легче будет.

Вадим внял совету, и дело сразу пошло на лад: быстро адаптировался к полумраку, ноги «привыкли» к шпалам, запинаться перестал и даже принялся поглядывать на слабенько светящуюся стрелку компаса, пытаясь вычислить стороны света и направление движения группы.

Пригодится это или нет, кто знает, но освежить память не помешает. Спортивным ориентированием и туризмом баловался очень давно, всё успел основательно подзабыть.

Перегон от шлюза до руддвора составлял по протяжённости что-то около двух километров.

Помнится, Мусаев поругал нерадивых хозяев сектора за запустение на небольшом отрезке между станцией и шлюзом?

По сравнению с этим перегоном тот отрезок был просто детской площадкой образцового содержания.

Пока добрались до речки, Вадим насчитал три критических проседания свода, десятка полтора ручейков разной интенсивности, а также множество мелких прорех и откровенных дыр в тюбинговых кольцах, через которые сочилась вода.

На маршруте было несколько глубоких провалов, через которые вода убегала куда-то на нижние горизонты. Провалы обходили осторожно, для страховки все пропустили через карабины на поясах репшнур: эти зияющие чёрные скважины, жадно поглощавшие потоки воды, были достаточно широки, чтобы засосать человека.

В некоторых местах потолок проседал так, что приходилось идти пригнувшись. Удивительно, что ржавый тюбинговый панцирь выдерживал такую нагрузку и до сих пор не рассыпался на мелкие фрагменты.

Неплохо в атомной промышленности Союза делали тоннели, вроде на части рассыпаются, а всё ещё держат.

Речка — это даже и не преувеличение, она и в самом деле была речкой, ручейком уже не назовёшь.

В левой стенке зияла неровная брешь высотой немногим более метра и шириной метра три, из которой упруго струился мутный поток, пробегавший по тоннелю три сотни метров с востока на запад и уходивший примерно в такую же брешь в правой стене.

Поток сильно пенился и благоухал тухлыми яйцами, под сводами плавали клубы вонючего пара и мелкодисперсной взвеси, так что впору было подумать о противогазах.

Однако обошлись: сержант ничего по этому поводу не сказал, остальные тоже не сочли нужным проявлять инициативу.

На этом отрезке было заметное понижение уровня тоннеля, вызванное естественным прогибом профиля, и глубина тут была от… ну, скажем так, от гульфика до подмышек, так что ХЗ пришлась очень кстати.

Местами наблюдались невнятные воронки и бурление, группа шла с черепашьей скоростью, осторожно прощупывая каждый метр перед собой в перспективе возможных провалов.

— Когда-то тут было сухо и аккуратно, — печально заметил Мусаев. — Даже не капало нигде. От станции до руддвора на мотовозе за пять минут можно было домчаться.

— Да, такими темпами через год-другой в Старые Рудники с Северо-Запада уже не пройдёшь, — резюмировал Панин. — Всё завалит и затопит…

Реку преодолели без потерь и вскоре вышли к небольшой станции перед руддвором, сразу за которой виднелись руины шлюзовой камеры.

Группа встала. Комплекты ХЗ сняли и свернули, но упаковывать не стали, подвесили к рюкзакам на специальные тесёмки: Мусаев сказал, что надо будет сполоснуть, как только попадётся более-менее чистая вода.

После этого группа осталась на станции, а Мусаев отправился на разведку.

Шлюзовая площадка была точно такая же, как на выходе из Северо-Западного сектора, только без ворот.

По аналогии нетрудно было домыслить, что ворота стояли, но давно, в незапамятные времена, а потом их отсюда выдрали с корнем — грубо, в спешке и куда-то уволокли.

— Так это отсюда створки взяли? — озарился Вадим, рассматривая следы взрывных работ в том месте, где некогда располагались ворота. — Сержант сказал «со станции»… Я думал, с той станции, что в жилом секторе.

— А смысл? — пожал плечами Олег. — У нас обычно берут подальше, перетаскивают поближе.

— Да, мы постепенно сокращаем своё жизненное пространство, — констатировал Панин. — В данном случае шлюз перенесли поближе, чтобы не обслуживать перегон, которым никто не пользуется.

— Почему только в данном? — поправил Витя. — Сколько себя помню, на всех уровнях постоянно что-то переносят. Урезают, сокращают, переезжают. Бывает, целые сектора бросают.

— Да, это так, — согласился Панин. — Это происходит повсеместно, и это тенденция. Если так пойдёт и дальше, в скором времени на каждом уровне останется по одному жилому сектору в окружении руин и диких территорий…

* * *

Мусаев провёл разведку и дважды мигнул фонарём, показывая, что можно продолжать движение. Группа покинула станцию и направилась к южной оконечности руддвора.

В местном исполнении руддвор выглядел следующим образом: просторная выработка, сильно вытянутая с севера на юг, утыканная множеством металлических крепей-подпорок, уставленная проржавевшими шахтными механизмами и вагонетками и изрезанная вдоль и поперёк ржавыми нитями узкоколейки.

Нити эти убегали… так, раз, два, три… в итоге Вадим насчитал семь тоннелей, выходящих из руддвора в неведомую тьму, и в каждом была узкоколейка.

В сравнении с закованным в тюбинги тоннелем с «железкой» нормальной ширины, по которому группа пришла сюда, эти тоннели выглядели как недоношенные братцы богатыря-переростка. Проще говоря, были они ниже, уже и страшнее, даже на первый взгляд: какое-то необъяснимое чувство подсказывало, что не стоит в них углубляться.

И — вот же чудо чудное, диво дивное — весь руддвор и выбегающие из него тоннели густо заросли зелёным с легкой просинью ковром, испещрённым бурыми, а местами и красными подпалинами.

Группа пересекла руддвор и остановилась на привал в укромном уголке, неподалёку от входа в один из тоннелей с южной стороны.

Здесь была небольшая бытовка, то ли кладовка, сваренная из толстых листов металла. Несколько стоящих рядком вагонеток образовывали некое подобие баррикады. Между баррикадой и кладовкой был пятачок, на котором примостились две составленные под прямым углом металлические скамейки и очаг с треногой и цепью, на которой сейчас ничего не висело.

Мелкий уголь в очаге под влиянием сырости и времени превратился в чёрную кашу, и было понятно, что костёр здесь жгли очень-очень давно.

По поводу Юга тут буквально высекли в камне: рядом с кладовкой возвышался гранитный обелиск, на котором была грубо и глубоко выбита буква «Ю».

— Зачем обелиск с «Ю», если есть компас? — удивился Вадим.

— Тут встречаются аномалии, — пояснил Панин. — В некоторых местах компас сильно сбоит или вообще показывает неправильное направление. Поэтому повсеместно стоят ориентиры.

— Зачем тогда мне выдали компас?! Я тут, значит, иду, как дурак, добросовестно пытаюсь азимуты высчитывать…

— Всем выдали, — сказал Олег. — Порядок такой: выходишь за пределы сектора, возьми компас. Если знаешь, где нормальные зоны, а где аномалии, ориентироваться нетрудно.

— А если не знаешь?

— Мы знаем, — успокоил Мусаев. — Так что не надо ничего высчитывать, иди как умный. Хм… И вообще, пока ты с нами, пусть тебя это не волнует.

Скинули мешки, сходили по очереди «до ветру» в противоположный угол руддвора, потом присели отдохнуть, попили воды, немного поболтали.

Говорили вполголоса, почти шёпотом. Мусаев постоянно поглядывал в сторону ближнего тоннеля и прислушивался.

Здесь было тихо и даже уютно, насколько это возможно в таком месте.

В какой-то момент Вадиму показалось вдруг, что он в турпоходе. Глупость, конечно, вроде бы нет никаких поводов для таких сравнений, но…

Тихий уголок и очаг с треногой вызвали лавину ассоциаций из далёкого детства, и возникло чувство, что сейчас происходит нечто, уже пережитое тобой. Ностальгическое такое чувство, приятное, греющее душу. Потому что, когда это происходило много лет назад, было весело, интересно и крайне оптимистично. Беззаботное детство, вся жизнь впереди, мир огромен, прекрасен, и все тебя любят…

Если бы не благоухающие тухлыми яйцами комплекты ХЗ, напоминавшие о суровой реальности, было бы совсем здорово.

Да и здесь явно не хватало одного из главных туристических атрибутов.

— Может, костёр разведём? — мечтательно предложил Вадим.

— Замучаешься разводить, — усмехнулся Олег. — Надо сначала уголь высушить, а для этого нужен огонь. Горючки у нас нет, сухого угля нет, так что ничего не выйдет.

— А если дровишек насобирать где-нибудь поблизости?

— «Дровишек»? — хором переспросили Витя и Олег.

— Ой, извините. Дровишки — дрова то есть. Дерево, распиленное на чурки, чурки поколоты на поленья, в итоге — дрова. Только не говорите, что у вас нет древесины!

Фонарь горел, по обычаю, один, луч направлен в тоннель, так что переглядываться особого смысла не было.

Но аборигены всё же переглянулись, скорее всего, машинально.

— Увы, древесины у нас нет, — смущённо признался Панин. — Вообще дерево в наших краях — это раритет.

— Точно, — кивнул Мусаев. — На старых шахтах все деревянные крепи повынимали в своё время. Давно, я ещё пацаном был. Сувениры из них делали. Хм… Обвалов из-за этого было — немерено, половину маршрутов завалило.

— Жаль, — огорчился Вадим. — Костерок бы сейчас не помешал.

— «Костерок»… На будущее, если ты в рейде, жечь ничего нельзя, — предупредил Мусаев. — Особенно если тяга по ходу движения: дымом будет вонять за километр.

— Это вроде сигнала для реконов: «Ребята, мы здесь»! — поддержал Витя. — Ты вообще про маскировку когда-нибудь слышал?

— Не наезжай, — урезонил подчинённого Мусаев. — У них ТАМ всё тихо-мирно было, какая на фиг маскировка?

Туристическое наваждение схлынуло так же внезапно, как и возникло.

Какой, к дьяволу, туризм? Природа уничтожена, Поверхность непригодна для жилья, человечество практически убито, уцелевшие ютятся под землёй, как кроты. К тому же умудряются ещё и воевать друг с другом. Солнца нет, неба нет, повсюду проржавевшие тоннели, готовые в любой момент обрушиться тебе на голову, и шахтный ландшафт, заросший какой-то мохнатой дрянью…

— Кстати! — вспомнил школьный курс Вадим. — Тут же света нет!

— Очень ценное наблюдение, коллега, — похвалил Панин. — Здесь действительно нет иного света, кроме того, что мы принесли с собой.

Военные дружно хмыкнули.

— Да нет, это я про зелень, — Вадим широким жестом обвёл территорию руддвора. — Как оно тут растёт, без света? Вы что, вывели уникальную флору, которая обходится без фотосинтеза?

— Увы, это не мы, — в голосе Панина звучало смущение, словно ему пришлось признаться в профессиональной несостоятельности. — Человеку такое не под силу, ибо это противоречит ныне действующим Законам Природы.

— «Ныне действующим»? То есть это что-то такое совсем древнее, что оно появилось, когда на Земле работали какие-то другие законы?!

— Возможно и так.

— Ого… А это вообще что — мох? Вон там, смотрю, чуть ли не кусты растут…

— Это лес, — компетентно заявил Олег.

— «Лес»? Ты ничего не путаешь?

— Лес, лес, — подтвердил Витя. — Основа жизни.

— Странно…

— Нет, мы знаем, что у вас ТАМ был другой лес, из дерева. Проходили в детстве по Истории Погибшего Мира. Ну а у нас вот такой лес. И это реально основа жизни.

— Слушай, а у вас ТАМ правда росло дерево выше тоннельного свода? — живо заинтересовался Олег. — Ильдара спрашивали — он ТАМ ещё родился, но он маленький был, не помнит.

— Не помню, — с сожалением развёл руками Мусаев. — Знал бы, что такая беда получится, обязательно запомнил бы, и лес, и много чего другого…

— Не дерево, а деревья, — сказал Вадим. — Да, выше этого самого свода. Гораздо выше. Представьте себе бескрайние просторы сибирской тайги. Миллионы гектаров могучих деревьев… Вы тут про стариков упоминали. Они что, не рассказывали вам про лес?

— Рассказывали, — кивнул Мусаев. — Но они, эти старики, чудные. Такие сказки рассказывают, что с трудом верится. Особенно когда подопьют немного…

Вадим попросил в двух словах объяснить, что это за «лес» такой, откуда тут взялся и почему растёт без света.

Панин при поддержке местной аудитории закатил короткую лекцию.

«Лес» — выражение просторечное, можно сказать, народное.

Научного названия ему пока что не придумали, поскольку это сложный симбиоз мхов, лишайников, микроорганизмов и насекомых, родом с Тринадцатого Уровня. Растёт в любом месте, где посадят, хоть вырви клок и брось в голую выработку, через месяц там будет зелёная колония с бурыми подпалинами. Приживается практически на любой поверхности, кроме металла, не любит бетон и гранит, но вполне комфортно чувствует себя на отвалах урановых рудников и в прочих техногенных помойках.

В местной учёной среде есть две версии происхождения «леса»: реликтовая и внеземная.

В пользу каждой версии существует масса веских аргументов, но ни одна пока что не вышла на позицию явного доминирования, ввиду незначительного, по учёным меркам, возраста «открытия» и малых сроков и объёмов исследовательской деятельности.

— То есть либо это очень древний вид флоры, либо… Либо этот лес притащили пришельцы из Космоса?

— Вполне возможно. Из Космоса или… — Панин слегка замялся, словно ему было неловко за такой ненаучный подход к теме разговора. — Гхм-кхм… Из каких-то иных миров.

— В смысле, из других измерений?!

— Вполне возможно.

— Вот это да… Вы серьёзно?!

— Совершенно серьёзно.

— Обалдеть… Типа, мох из Сигила… Прямые поставки с Аллеи Опасных Углов…

— Откуда, простите?

— Да нет, это так, вспомнилась игра одна… А почему этот ваш «лес» — «основа жизни»? Типа, «лёгкие подземного мира»?

— Нет, наши «лёгкие» — это система регенерации воздуха, — усмехнулся Панин. — Это в самом деле наша фирменная разработка, уникальная во всех отношениях, и тут мы вполне обходимся без «леса». Но в просторечной терминологии про «основу жизни» есть немалая доля истины. «Лес», по большому счёту, — это базис нашей пищевой цепочки и богатое лекарственное сырьё.

— Его кто-то ест, этот «лес»?

— Краулеры его едят, — заявил Олег.

— Краулеры жуков едят, — поправил его Витя. — И вообще, любое мясо жрут. Ты что, все занятия по биологии проспал?

Конец ознакомительного фрагмента.