Ксенофоб

Лев Пучков, 2010

Как получилось, что русский чувствует себя изгоем в собственной стране? Если общество и власть старательно делают вид, что такого вопроса не существует, молодежь сама пытается найти ответ на него. И, казалось бы, ладно, пусть себе ищет, – но зачастую эти пытливые поиски принимают самые ужасные и непредсказуемые формы. И тогда молодой учитель истории, проповедующий интернационализм и толерантность, становится отъявленным ксенофобом, а его друг – образцовый спортсмен и пример для всех городских мальчишек – безжалостным убийцей...

Глава 1

«…Я с большим уважением отношусь к вашему стремлению хоть как-то повлиять на ситуацию, но… Задумайтесь, недалекие бритоголовые братья мои, насколько эффективна ваша деятельность?

Не так давно начальник Федеральной пограничной службы ФСБ России сообщил на конференции, что у нас в стране, по данным за первое полугодие 2008 года, насчитывается свыше 10 миллионов нелегальных мигрантов. Все мы прекрасно знаем: если власти подают нам какую-то негативную статистику, можно смело умножать эту цифру на три. Умножили? А теперь посчитайте, сколько нерусского люда вы извели за последние десять лет и сопоставьте эти две цифры в процентном отношении.

Колоссальный результат, не правда ли? Рискуя показаться фривольным, не могу, однако, удержаться от сравнения: с таким же успехом, господа борцы за чистоту рядов, можно драть с лона любимой женщины по одной волосинке раз в год — и при этом с суровым выражением лица стращать ее тотальной эпиляцией…»

Пум-пум… Эмм… А, да, наверное, кое у кого может возникнуть вопрос: «И что это за грамотей тут окопался?»

Это я — Дмитрий Эдуардович Добросердов. Умница, обаяшка, редкостно перспективный кадр. Да чего уж скромничать, давайте сразу начистоту: будущий Президент России. Есть, знаете ли, такая задумка. А если это покажется кому-то глупым и смешным, вспомните древнюю народную мудрость: «не боги в горшки отжигают…»

Я тут кое-что переделать хочу. Надоело жить в бардаке, надо бы немного порядок навести. Сейчас маленько возмужаю, окрепну, связями обрасту — и вперед. Помните совковый стишок: «Двадцать шесть их было, двадцать шесть!!!» — вот это как раз про меня, если опустить суть и рассматривать сугубо числовой контекст. Мне двадцать шесть лет, так что впереди вся жизнь, успею сделать много всего разного (а вот хорошего или плохого — это уж как получится).

Да, вот еще что. Для пущего успеха надо бы, конечно, какое-нибудь перспективное движение создать. В одиночку-то ведь никто еще до вершины Олимпа не добрался, верно? Там, наверху, полно пуленепробиваемых ворон с титановыми клювами: если отгонять будет некому — моментально заклюют. Так что, обязательно за плечами должна быть какая-нибудь банда — и чем круче, тем лучше.

Я работаю над этим: есть люди, направление, перспектива… И не беда, что люди — по возрасту совсем дети, и всего-то их двое. Дети имеют обыкновение быстро расти, а ряды правильного движения рано или поздно закономерно расширяются за счет сочувствующих (которых, кстати, уже сейчас минимум с полсотни).

Осталось только этому движению придумать название «понароднее». Типа: «торчащие в месте». Хе-хе… Надо только определиться — в каком месте.

«…Итак, по эффективности мы определились. Теперь, досточтимые любители «гриндерсов», «бомберов» и готических шрифтов, рассмотрим не менее важный вопрос: насколько полезна ваша деятельность?

Я изучил список убиенных вами иноземцев и нашел интересную закономерность. В этом списке нет НИ ОДНОГО: боевика, воевавшего против России; криминального «авторитета» или наркобарона; крупного чиновника, отстаивающего интересы своих соплеменников на нашей земле; высокопоставленного мента или прокурора, кроющего бизнес родственной ОПГ; директора рынка-олигарха-миллионера-крупного-собственника.

То есть НИ ОДНОГО представителя вышеперечисленных категорий вы не тронули.

А кто есть в этом вашем списке? Вы удивитесь, но это сплошь дехкане и люмпены: дворники, грузчики, рабочие, мелкие торгаши и невесть как сюда затесавшиеся несколько врачей и учителей.

В связи с этим возникает закономерный вопрос. Вы, вообще, за кого?! Вы на кого работаете, дебилы вы х…головые?!

За каким подопущенным штруделем вы «мочите» пролетариат — пусть иноземный, пришлый и чуждый нам всем, но по сути своей — ваших же братьев по социальному положению (иными словами — по нищете)?

Вы почему за все время ни разу пальцем не тронули никого из реальных мразей, что вредят нам тут во все лопатки (читай выше — кто не вошел в список ваших жертв)?!

Это что за странное такое классовое размежевание? Признавайтесь, б…ди вы продажные: кто вам заказы оформляет?!.»

— Что-то тут у тебя того… Какие-то нездоровые перепады…

Это Федор Иванович Гусев. Знакомьтесь.

До сего момента он, раскрыв окно, сидел на подоконнике, и занимался сразу двумя полезными делами: одним глазом вяло наблюдал, как двое азербайджанцев во дворе моют машину, а вторым рассеянно пялился в монитор и пробовал улавливать смысл. Это, видимо, такое сугубо десантное упражнение на развитие внимания.

Кстати, вот эти азербайджанцы — живой дидактический материал для моего трактата. Вкалывают по пятнадцать часов в сутки, не пьют, не курят, вежливые, культурные, со всеми здороваются, каждой бабусе подержат дверь, а то и авоську помогут донести. Торгуют на рынке, в нашем доме снимают квартиру у одного алкаша на первом этаже. Очень тихие и спокойные жильцы.

Вот вам типичный пример грамотной экспансии. Въедут три миллиона таких в страну, где подавляющее большинство аборигенов бухает и регулярно тунеядствует, освоятся, закрепятся, завезут семьи, обрастут связями, создадут не желающие ассимилироваться к местному укладу анклавы…

Думаю, дальше не надо развивать, и так все понятно.

И что самое опасное: многие к ним относятся либо нейтрально, либо хорошо, по-доброму.

Вот лично у меня — нет против них злобы. И у моих знакомых тоже. Рассудком я понимаю: чужие, занимают чье-то место, выдавливают нашего брата из выгодной сферы и все такое прочее — а злобы нет. Как можно злиться на людей, которые трудятся в поте лица, ведут себя прилично и уважительно, и вообще, могут служить примером для многих моих нерадивых соплеменников?

Я злюсь в первую очередь на этих самых соплеменников — бездельников и тунеядцев. Вместо того чтобы расти над собой и сплачивать ряды в борьбе с иноземной экспансией, эти соплеменники массово спиваются и стремительными темпами деградируют. А сопротивление экспансии у нас проявляется на каком-то прямо-таки детском уровне: например, вот этим азербайджанцам кто-то регулярно протыкает колеса и сбивает зеркала.

Стыдно, товарищи, стыдно! Надо строиться в полки, дружно топать на учебу и выращивать свои кланы — сильные и конкурентоспособные, с тенденцией к полному доминированию над кланами иноземными, прорастающими корнями в глубь веков, а потому архаичными, отсталыми…

Ах, да, пардон: это уже из трактата.

Возвращаемся к вещам более приземленного порядка.

Итак, Федя напоролся на некий диссонанс в моем тексте и выпал из состояния задумчивого созерцания.

— Я не понял, это, вообще, че такое?

— В смысле?

— В смысле: «рискуя показаться фривольным» и прочий мур-мур, а тут: оп-па! — и по самое «не балуйся»… Ты это поправишь?

— Нет, так оставлю.

— Ну ты… Это ж вроде как документ, правильно?

— Это трактат. В первом значении — рассуждение на специально заданную тему.

— Ну, не знаю…

— А ты, никак, решил в цензоры записаться?

— Да ну, какие цензоры… Просто это… Ну, короче — режет слух.

— Ага! Бросается в глаза, царапает, цепляет — да?

— Да, бросается.

— Значит все здорово. Такая задумка и была.

— Не понял?

— В данном случае эпатаж — это не форма самовыражения. Это намеренная акцентуация, адресованная специфической аудитории.

— Так… А если в дыню?

О да, в дыню — это актуально. Это универсальный способ решения практически всех проблем. Гусенок наш — метр семьдесят восемь, сто два кило эксклюзивного мяса и сухожилий (когда раздавали жир, это тело было на тренировке — не досталось ему), мастер спорта по трем видам единоборств и биатлону. Да, надо заметить: все его друзья-спортсмены вырывали «мастера» тяжелым кропотливым трудом, а некоторые прямо-таки с потом и кровью. А Феде все далось легко и играючи: он у нас богатырь от природы.

— А чего такой агрессивный? Смотри, какое прекрасное утро: мир утопает в любви и яблоневом цвете…

— Не, а че ты мне тут умника лепишь? По-русски объяснить нельзя?

— По-русски? По-русски… Да пожалуйста: жили были ах и ох. Все им было нах и пох…

— Хм… Неплохо. Сам придумал?

— В сети нашел — понравилось.

— Понял. Как это связано с твоим е…квакнутым трактатом, умник?

— Тебе было по, что ты читал до этого. А в этом месте ты проснулся, встрепенулся, и стал задавать вопросы. Так?

— Ну а кто бы не встрепенулся?!

— Слушай, а ты же не «наци», верно? Тебе разве не по?

— Ну, в общем — да, но… Гхм-кхм…

— Вот видишь: ты посторонний — а встрепенулся. А теперь прикинь: вот эту дрянь будут читать «скины», фашисты, «легионеры» и прочие тщательно бритые личности…

— Ага… — Федя скосил взгляд влево-вверх, помял своими стальными ручищами воздух, будто ощупывая облюбованный для размозжения бритый череп и недовольно нахмурился. — Ну, ясно… Я только не понял: на кой буй оно тебе надо?

— Не мне, а — нам.

— Нам?! — Федор скривился так, словно ему за пазуху сунули обледеневшие фекалии больного болотной лихорадкой гиппопотама. — Я не понял, вы что, договорились с Борькой? Вы чего цепляетесь к этим долбанутым «легионерам»? Вам что, заняться больше нечем?!

Так… Не спешите приклеивать ярлыки типа «буйный самодур», «зануда, сатрап» и проч. В норме Федя — добрейшей души человек, любит похохмить и обстоятельно приколоться. Однако сейчас его гложет проблема, которую хотелось бы решить как можно скорее. Скорее не получается: решать будем только во второй половине дня. Так долго ждать для Феди — мука несусветная, его любимый принцип: здесь и сейчас. Вот и нервничает.

А поскольку проблема напрямую связана с искусно бритыми субъектами, товарищ на любое упоминание о вышеупомянутых субъектах реагирует болезненно.

— Спокойнее, мой большой железный брат. Если опустить сиюминутные эмоции и абстрагироваться от сегодняшней ситуации, которую ровно в четыре пополудни мы разрулим одним движением…

— Ага, я посмотрю, как это будет — «одним движением»…

— Короче. Эти люди живут рядом с нами, среди нас, и по сути своей — они почти что наши. Колоссальная аудитория. По большей части запущенная — идейных среди них немного. Одним словом, нужно и должно бороться за эту часть аудитории. Нельзя ее упускать.

— Ну-ну… — Федя повел могучими плечами и, выудив из деревянной коробки на тумбочке шипастый мячик, стал нервно мять его. — «Бороться»… Думаю, тебя за такие выкрутасы очень быстро шлепнут и бороться будет некому. Ты когда этот трактат собираешься печатать?

— Как кончу — так и сразу.

— Так… Полгода ты его уже мучаешь. Это где-то середина, да?

— Пятый раздел.

— А сколько всего разделов?

— Если ничего не изменится — девять.

— А, ну тогда все пучком. Минимум полгода еще можно жить спокойно…

«…Итак, эффективность вашей деятельности — нулевая. Польза от нее уже не нулевая, а даже со знаком минус: никого из реальных негодяев вы не трогаете, а из-за ваших никому не нужных экзерциций с дехканами нашу нацию поливают позором все, кому не лень.

В связи с этим у меня к вам предложение. Вы как-нибудь соберитесь в кружок, пораскиньте мозгами, и задайте вопрос своему местечковому руководству (к центральному-то вас все равно не допустят): зачем мы все это делаем? Кому все это нужно?!

Если ответа не получите — обращайтесь. Вопрос выеденного яйца не стоит, все лежит на поверхности, но если вы сами до этого додуматься не в состоянии, я вам быстренько растолкую, куда ушли слоны и почем нынче несортированный хлопок…»

Хе-хе… Я не стал разочаровывать своего огнеупорного брата: он и так сегодня не в духе. Трактат мой практически готов, сейчас я ползу сверху вниз по главам, произвожу финальную шлифовку и добавляю «изюминки». Еще неделя — и в массы. Сначала в блог Бормана и в форум «Народного ополчения» — фрагментами, параллельно в пару интернет-изданий (там уже все заточено — свои люди), потом можно будет и в бумажном варианте попробовать. Я уже и название придумал: «КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ…»

«…И последнее — извечный русский вопрос: «ЧТО ДЕЛАТЬ»?

Здесь тоже все очень просто, но к вашему руководству я вас отсылать не буду, а отвечу сразу и без обиняков.

Во-первых, ни в коем случае не надо никого убивать: это глупо, крайне неэффективно и чревато (вспомните, чем кончил так славно стартовавший Адик Шикльгрубер — ни безупречно выстроенная идеология не помогла, ни колоссальные людские и промышленные ресурсы).

Во-вторых, присмотритесь повнимательнее к вашим вождям. Судя по тому, чем вы занимаетесь, эти ребята поголовно наняты врагами нашей нации.

Для чего наняты? А вот:

— для ее (нации) дискредитации перед лицом мирового сообщества;

— для массовой дезориентации пассионарной (наиболее активной) части славянской молодежи и отвлечения ее от истинных проблем, являющихся причиной нынешнего бедственного положения нашего Народа;

— для противодействия возникновению устойчивых групп и структур, способных вести реальную и конструктивную борьбу с иноземной экспансией на территории России.

Если последние два пункта кому-то неясны, прокомментирую: подавляющая часть активной молодежи бреет черепа, одевает «мартенсы» и дубасит (почем зря) иноземных люмпенов и дехкан — вникать в суть социальных проблем и конструктивно противостоять экспансии просто некому.

В-третьих: ребята, надо массово идти во власть и легитимно выдавливать иноземных резидентов с ключевых позиций во всех государственнообразующих сферах. В нынешних условиях это ЕДИНСТВЕННО РЕАЛЬНЫЙ И ЭФФЕКТИВНЫЙ СПОСОБ противостояния вышеупомянутой экспансии.

Проще говоря, Управление, Финансы, Добыча, Производство, Промышленность, Транспорт, Строительство и Торговля — все это должно быть нашим.

Каким образом идти во власть? Ребята — несмотря на умные слова и кажущиеся такими важными понятия — это тоже очень просто. Если сами не додумались, вспомните опыт мудрых иудеев, век назад уничтоживших нашими же руками Великую Российскую Империю. Ну-ка, быстренько, вспоминайте, где и в какой среде формировались первичные очаги Сопротивления и Группы Влияния…»

Чпоньк!

Шипастый мячик в Фединых клешнях душераздирающе мяукнул и испустил дух.

Ну что сказать: глыба, матерый человечище. Он на этот «ежик» в позапрошлом году своим «жигулем» наехал, и ничего — пережили. Я вообще даже и не предполагал, что такую штуку можно порвать в принципе.

— О, плятт… — Федя огорченно вздохнул, вкратце побаюкал останки мячика (как тушку внезапно почившего соседского енота) и кинул в мусорную корзину. — Уже привык к нему — как родной был.

— Знаешь, я тоже.

— Я куплю — такой же.

— Не купишь, — я сохранил трактат и выключил компьютер. — Ему в феврале пять лет стукнуло. Такие сейчас уже не делают.

— Ну, тогда другой куплю…

— Мне другой не надо.

— Так. Ну и что теперь…

— Да ничего. Пошли в «Патриот».

— Зачем? Я с утра был, всех озадачил.

— Тебе надо сбросить агрессивную моторику, а то…

— Да в порядке я!

–…А то до четырех выгоришь дотла. А потухший и бесцветный ты мне там не нужен — от тебя такого только один вред будет.

— Ну что ж — логично, — немного поразмыслив, согласился Федя. — А почему именно в «Патриот»?

— Нет, именно в «Патриот» необязательно. Для полноценного релакса есть масса вариантов: можно ужраться до поросячьего визга, обкуриться в хлам, уколоться и забыться, позвонить биксам и устроить дикую оргию…

— Гы-гы… — последний вариант Феде определенно понравился, однако, почесав затылок, он с пионерской самоотверженностью выбрал правильный образ жизни. — Ладно, пошли в «Патриот»…

* * *

До «Патриота» пять минут прогулочным шагом. У нас тут вообще все рядом, до любого нужного места можно дойти пешком. Типичная черта центрального района небольшого промышленного городка: вся инфраструктура компактно расположена в одном месте: мэрия, ДК «Ацетон», поликлиника, школа, химический техникум, от него десять минут ходьбы до градообразующего предприятия — химкомбината им. команданте Пабло Эскобара. Да, базара у нас нет — надо ехать на левый берег, но шоссе, по которому можно домчаться до МКАД за сорок минут, проходит по границе нашего района, да и станционная платформа пригородных поездов тоже наша — в одном квартале от школы. Так что особо там не воображайте, сидючи внутри Садового кольца: мы тут рядышком, под боком, в любой момент можем приехать и испортить настроение — крепко и надолго.

Впрочем, можем и не приезжать, а нагадить сугубо стационарно, но весьма масштабно: ежели, не дай бог, наш комбинат рванет — всем достанется. И Старой Площади неслабо перепадет, и Малой Дмитровке. Хе-хе…

Я мог бы еще долго рассказывать про наш славный городишко, но не думаю, что поголовно все читатели остро нуждаются в экскурсиях такого рода. С рядом местных достопримечательностей, заслуживающих отдельного внимания, у вас будет возможность ознакомиться по ходу повествования, а сей момент давайте проследуем прямиком к моей родной школе.

После Беслана школу огородили высоченным бетонным забором, топать от нашего переулка до центральных ворот — целая вечность, так что пойдемте через VIP-калитку, что притаилась вон в тех кустиках сирени. Видите, на заборе, справа от кустов, начертано желтыми корявыми буквами «Патриот»? Нам туда.

Если присмотреться, можно заметить, что надпись несколько размазана, а снизу проступают невнятные кровавые потеки. Не обращайте внимания: это ренегаты-имбецилы пытались тут шалить — за что и были немедля наказаны вразрез со всеми нормами Российского законодательства.

Заходим, любуемся. Школа наша старенькая, возведена в три этапа и не имеет ничего общего с современными типовыми проектами образовательной сферы.

Школьный корпус номер один был построен еще до революции. Три этажа, высоченные потолки, длинные и узкие стрельчатые окна, просторные классы, метровая кирпичная кладка, дубовые перекрытия и патологически не выветриваемый никакими ремонтами и нововведениями дух русской старины.

Здесь было реальное училище номер два — от фабрики, которая позднее органично трансформировалась в гигантский химкомбинат. (Реальное номер один — нынешний химический техникум, он недалеко от школы. «Реальное» — не сленг, так раньше назывались некоторые учреждения профтехобразования.)

После войны построили еще один корпус — в затылок первому, на этаж ниже, стены потоньше и с бетонными перекрытиями — и соединили оба здания широкой застекленной галереей в два уровня.

В эпоху властвования густобрового мужчины, который зарядил всю страну подымать казахам сельское хозяйство, в затылок второму добавили последний корпус. Тут у нас располагается спортзал, лекторий — актовый зал, столовая, стационарные факультативы и огромное фойе, где проходят вечера, праздники и все более-менее значимые школьные мероприятия. Широкая застекленная галерея с фикусами и ежесезонно закрашиваемыми «здесьбылвасями» на батареях прилагается.

В итоге имеем эксклюзивное смешение стилей в виде вытянутых в одну линию зданий разных эпох, соединенных галереями. Если в темный зимний вечер смотреть на школу издалека, она похожа на космический корабль с желтыми иллюминаторами разных пропорций и форм, который присел заправиться на пологий берег Заманихи и в любой момент может улететь обратно в межзвездное пространство.

Справа от «корабля» (это если с «кормы» заходить — через калитку) тянутся теплицы, школьный огород и единственная в своем роде на весь район лаборатория ботаники. Слева — мастерские, гараж для двух потрепанных «газонов» и склад.

Да-да, я помню, мы договаривались: никаких экскурсий. А про школу я рассказал потому, что штаб-квартира военно-спортивного клуба «Патриот» — уникального в своем роде явления, центра тутошнего молодежного мироздания и до недавнего времени весьма эффективного инструмента влияния на подрастающее поколение — располагается в школьном спортзале.

Закрываем калитку, восемнадцать метров по мощенной гравием дорожке, и вот он — центральный вход в «Патриот» (он же — служебный выход спортзала). Скромная вывеска в пуританских тонах, светильник, режим работы: ежедневно с 17.00 до 24.00, в выходные с 9.00 до 23.00.

Представлю администрацию. Президент клуба: Федя Иванович Гусев, лейтенант запаса ВДВ, тутошний физрук и по совместительству военрук (препод. ОБЖ). Вице-президент: ваш непокорный слуга, учитель истории и географии и главный же методист, в недалеком будущем — идеолог и основатель национально-освободительного движения, а там и Президент России… а, ну да, вы уже в курсе. Ответственный за связь с общественностью: «гражданская» жена Федора — Лена Даневич, корреспондент газеты «Эра барбитуратов» и просто красивая женщина. Главный вербовщик клуба: Борис Иванович Гусев, ученик десятого «А», будущий чемпион мира по боям без правил, или просто Борман — так привычнее для всех. Еще у нас есть секретарь, он же бухгалтер, начфин и делопроизводитель: Радик Нигматулин.

Если кого интересует, как на ровном месте соорудить клуб, не платя ни копейки за аренду, равно как и совмещать по две должности в образовательном учреждении, могу поделиться методикой. Это очень легко, если кто-то из родичей администрации клуба является:

а) директором школы (в нашем случае — мать Феди Ивановича);

б) завотделом ГОРОНО (это моя мать);

в) замначальника охраны химкомбината и по совместительству председателем городского комитета по работе с молодежью, культуре и спорту (это мой отец).

Вот это последнее вовсе не обязательно, но для комплекта не помешает. Замначальника охраны градообразующего предприятия — человек в городе не последний, решает многие вопросы.

Только прошу вас: ни слова про мафию. Мафия — это вообще нерусское понятие, глубоко чуждое нашему менталитету. А у нас тут обыкновенное местечковое кумовство как способ мимикрии к непростым условиям суровой реальности или попросту русское выживание.

Кстати, обратите внимание на нашу экономность и эффективность управления: в администрации клуба всего лишь пять лиц. А зарегистрированных членов — около трех сотен. Абы кого мы не берем, только достойных и авторитетных товарищей, которые способны потянуть лидерство в микрогруппе на 5-10 человек. Судите сами, каков размах для тридцатитысячного рабочего городка. Можно сказать, вся местная молодежь была «под нами» — до недавнего времени.

А что случилось в этом недавнем? Да ничего хорошего: у нас открылся районный филиал «Славянского легиона». И сразу же начался отток контингента в их сторону.

Впрочем, про «Легион» — немного позже. Сейчас нас больше интересует свежевырытая траншея у теплицы, на бруствере которой, задумчиво щурясь в заполоненную яблочным цветом даль, жует французскую булку завхоз Иван Сергеевич Думбадзе.

Собственно до траншеи нам нет ровно никакого дела: это проблемы завхоза, который получил деньги на ремонт водопровода и вроде бы уже договорился за недорого с бригадой дехкан.

Однако, дехкан почему-то не видно, а траншею в гордом одиночестве копает… Борман!

Вот это уже интересно.

У Бормана наследственное заболевание: дикая неприязнь к физическому труду (папа у них с Федором был офицером — как впрочем и мой, в нашем районе немало военных семей).

Дабы не погружаться в дебри сопряженных с этим недугом коллизий, сразу выдам вам резюме: заставить нашего главного вербовщика работать не на себя, а на общество, может только старший брат, только после нешуточного скандала, и только в качестве наказания за какое-нибудь запредельно ужасное злодеяние.

— Привет трудовому народу!

Борман на мгновение прекратил копать, смерил нас испепеляющим взглядом и вернулся к работе.

Этого мгновения было достаточно, чтобы оценить, насколько непростой была полемика по поводу целесообразности дренажных работ: под левым глазом у Бормана красовался здоровенный фингал, левая же челюсть опухла, побагровела и изрядно округлилась.

— О боже, Боренька, что это с вами!

— С лестницы упал…

В том, что это закономерный результат великой братской любви, я даже и не сомневался. Несмотря на раннеподростковую худобу и обманчивую миловидность, Борман — талантливый боец, с пяти лет серьезно занимается рукопашным боем и при необходимости за двенадцать секунд играючи уложит троих здоровых взрослых мужиков. Это не метафора и не для красного словца: проверено на практике (да, надо отметить для скептиков: мужики — не рукопашники, но заядлые волейболисты, здоровые и проворные, а пива в каждом сидело не более литра). У пацана феноменальная реакция, просто какая-то дикая верткость и реактивность, и он, по утверждению Феди, «видит соперника» — то есть может предугадать его намерения и движения. Я в этом деле разбираюсь слабенько, но Федору можно доверять — он спец. Короче, в обозримой видимости кандидатов на одаривание Бормана синяками практически нет — за исключением Феди.

— Слушай… Вроде бы определились — не наказывать?

— Да это уже не за «легионеров».

— А за что?!

— Кхм-кхм… Короче, вернулся домой в три ночи.

— Ну так… растет человек, мужает…

— Ага, мужает: мать в кармане клей нашла. И вся одежда этим клеем провоняла. Блин… Я уж думал, эта «тема» давно отошла…

— Занятно…

— Ну, короче, возбужденный, глаза неестественно блестят, типа того… Короче, мать мне звонит в три часа: бегом домой, разбирайся…

Федя живет у Ленки — это рядышком, в квартале от семейной резиденции Гусевых. Дальше можно не рассказывать: Федя тоже парень реактивный, а разбуженный в четвертом часу ночи — реактивный двояко. Учтите еще, что пятью часами ранее его уже выдергивали с вечеринки для разборок с выкрутасами меньшого братца на дискотеке (об этом позднее — когда дойдем до «терок с легионерами»), после чего меньшой клялся вести себя паинькой.

Однако, если дела и дальше так пойдут, в скором времени Федор уже не сможет таким вот образом воспитывать шаловливого братца. Все идет к тому, что ученик по всем параметрам будет круче учителя, а прогибаться и подставляться Борман жуть как не любит, так что годика этак через три-четыре в семье Гусевых могут наступить непростые времена. Хе-хе…

— Минутку… Клей?

— Ага, — Федор огорченно покачал головой. — Вот уж не думал… Спортсмен, блин, и все такое…

А вот я совсем не реактивный, а местами совсем тормоз. Конституция у меня такая, лирико-меланхоличная.

— Ладно. Ты занимайся, а я пообщаюсь с товарищем.

— Давно не виделись?

— Эмм…

— Ему твоя реабилитация не нужна: там по педагогике все было пучком.

— Реабилитация тут ни при чем. Про клей пояснил что-нибудь?

— Нифига. Молчит, как партизан на допросе.

— Ну вот, видишь. Это потому, что ты сатрап и тиран. А я из сострадательной миссии, так что у меня есть шансы…

— Тоже мне, мать Тереза… — Федя недовольно нахмурился, и не останавливаясь направился к спортзалу. — Смотри, не разлагай мне тут…

Я проследовал к месту экзекуции, изобразил позу нетерпеливого ожидания и принялся многозначительно пялится на Думбадзе.

Думбадзе ни на позу, ни на многозначительность не реагировал. Что поделать — вот такое оно скотино. Давлению не подлежит — оно здоровенное, как горилла, и наглое, как танк (почти все Федины друзья — спортсмены, исключение, пожалуй — ваш покорный слуга).

— Сергеич, тебе в теплице ничего не надо?

— Федя сказал — не отпускать, пока не откопает.

— Да и не отпускай: нам парой слов перекинуться…

— Федя сказал — махать не разгибаясь, пока не закончит, — Думбадзе хитро прищурился.

— Федор тебе не начальник.

— Ты — тоже.

— Ну же, Вано, будь человеком…

— Да что у вас там за секреты такие?! Говорите при мне, я что, мешаю?

— Ладно, Вано — буду должен.

— Ну, коли так… — Думбадзе приободрился и с энтузиазмом поскреб щетину здоровенной мохнатой лапой. — Эмм… Короче, в пятницу будем столы списывать — в «методичке»…

— Сергеич — об чем разговор!

— Сделаем, да?

— Г…-вопрос!

— Ну ладно. Пойду, посмотрю шланги…

— Вот же цукер… — Борман, проводив завхоза неприязненным взглядом, вогнал штык лопаты в землю. — Везде выгоду найдет, цинандали хитрож…

— Почему Феде про клей не объяснил?

— Ты же сказал — никому…

— Ну Феде-то можно было!

— Если б ты сказал: Феде можно — тогда да. А никому — значит никому, — Борман упрямо насупился. — Разве нет?

Ну что ж, логично, как говорит товарищ Федя. На будущее надо учитывать такие вещи: юношеский максимализм, конспиративные игры и прочую тинейджерячью мишуру.

— Борис, ты уже большенький у нас. Должен понимать, что бескомпромиссность в таких случаях — самый короткий путь в инвалидное кресло. Или на кладбище — это уж как повезет. Гибче надо быть. Мудрее.

— А сам? Взял бы и сказал.

— А смысл?

— Ну…

— Вот скажи, какой практический смысл в том, что у меня сейчас был бы точно такой же фингал, как у тебя? Мир бы стал лучше и добрее? Траншея откопала бы сама себя? Тебе бы от этого стало легче?

— Мне бы… Пфф… — Борман невесело хмыкнул и покачал головой. — Вообще, интересно было бы… Но, знаешь — нет, не легче. Я все равно уже за все ответил, так что…

— Ну вот, видишь, как здорово! Тут она и поперла, мудрость-то, — похвалил я. — Мужаешь прямо не по дням, а по часам. Постигаешь смысл ответственности и все такое… Кстати, почему так поздно домой пришел? В котором часу закончили клеить?

— Мы… это… — Борман виновато потупился. — Не закончили, короче…

— Не понял?!

— Гуляли у него во дворе, — Борман тяжело вздохнул и, глядя в сторону, принялся сосредоточенно ковырять ногтем витиеватый сучок на отполированном до блеска черенке лопаты. — Свет, музыка, куча тачек у ворот, люди постоянно — туда-сюда… Короче, мы туда приехали сразу после дискотеки, и часа три, наверно, сидели, ждали — народ не расходился…

Так, а вот это уже нехорошо. Нет, не то, что гуляли — это на здоровье: помимо майских праздников, завтра у нас День города, отмечать, как водится, начали позавчера, причем в промышленных масштабах. Мы с Федей, например, тоже вчера на «корпоративной» вечеринке развлекались.

Нехорошо — это на предмет отсутствия плакатов. Это просто полный провал.

— Ага… — я посмотрел на часы — 11.02. — Значит, судья у нас без плакатов остался?

— Ну так не наклеили же…

— Я вопрос задал.

— Ты че, прикалываешься? — Борман угрюмо насупился: сугубо по-Гусевски, ни дать ни взять — маленький Федя. — Я все — проникся, виноват, типа, терзаюсь и все такое…

— Да терзайся на здоровье, кто мешает? Время идет, мне надо быстро принимать решение. Итак, сформулируем: в настоящий момент наглядной агитации на заборе судейской усадьбы нет. Так?

— Так.

— Плакаты?

— У Ромы.

— Состояние?

— А что с ними будет? Нормальное состояние.

— Хорошо. Валики?

— Какие валики?

— Ну, привет! Чем размазывать собирались?

— Эмм…

— Понял, вычеркиваем. Клей?

— Мать отняла…

— Понял, записываем… Плюс еще пятнадцать минут… Угу… Угу…

— Не понял… Ты что, хочешь сейчас клеить?!

— Не хочу. Видит бог — совсем не хочу! Но придется. У нас осталось пятьдесят с чем-то минут, так что…

— Не, Дим, это ты того… Ты, конечно, жуть какой умный, но…

— Мальчонка испужался? Ладно, сам справлюсь…

— Да прекрати — «испужался»! У него там сто пудов камеры стоят. На заборе или на крыше…

— Ты их видел?

— Ну… Судья же. Крутой, типа…

— Не видел — не болтай. Зачем ему камеры? Он прекрасно знает, что в этом городе никто не додумается злоумышлять против него. Он чувствует себя здесь хозяином.

— А если есть?

— Да и пусть. На их камеры хитро импортные, есть наши шапки дрянно вязаные. Звони своим мерзавцам, ставь задачу — пока клей добываем, пусть организуют нам шапки. Три штуки, больше не понадобится.

— Ну, это не проблема. — Борман с сомнением покачал головой и достал телефон. — А вообще, дрянь идея. Если ночью ничего не вышло…

— Звони, — я решительно направился к двери спортзала. — Сейчас по-быстрому «отмажу» тебя, да помчимся.

— «По-быстрому»?! Очень сомневаюсь… Тут работы еще часа на полтора.

— А вот это не твоя забота. Звони. Толпа не нужна: возьми Ромчика, вдвоем поклеите, я подстрахую…

Пока мы с Борманом болтали, Федя без разминки влез на ринг и с энтузиазмом принял в замес четверых активных членов клуба: в бешеном темпе, быстро меняя выдыхающихся «манекенов» через каждые две минуты.

Не повезло хлопцам. На момент внепланового появления босса у нас тут разная мелочь пузатая уборкой занималась (мыли окна и альпинистскую стенку), а эти четверо — постарше, пришли покачаться. Ну не дураки ли? Скажите, кто в праздники качается? Это ж очень вредно для здоровья, особенно в нашем случае. Не занятия, а сплошной травматизм. Берите пример с меня: я вообще не качаюсь. Ни в праздники, ни в будни. В футбол погонять, в волейбол попрыгать, дико поорать (игрок из меня — оторви да брось, зато уж ору — все падают замертво) — это пожалуйста.

— Федор Иваныч — срочное дело!

— Да ну, в ж…, знаю я твое «срочное»! — Федя в мою сторону — ноль внимания — продолжает молотить в темпе транссибирского экспресса. — Пока не выкопает — не отпущу.

— Да это здесь вообще не при чем! Это по поводу нашего вечернего мероприятия. Есть новости.

— Ага… Хлопцы — подышите пока, я быстро. — Федя нырнул под канаты и, не в силах сдерживать переполнявшую его энергию, принялся ритмично пританцовывать вокруг боксерской груши, награждая ее пушечными ударами. — Излагай. Хэк! Только покороче, чтоб я не остыл. Хххэк!

— Федя, давно хотел тебя спросить… Ты не друг судьи?

— Ха! — Федя судью ненавидит, как и любой честный уроженец нашего города. — Ну ты сказанул…

— То есть, спасать его от позора на всю страну ты не планируешь?

— Ха! Ну, б…

— Дай слово.

— Слушай, че те надо?..

— Федя — вопрос принципиальный. Дай слово, что не будешь помогать судье избежать скандала и позора в масштабах всей страны, а то и дальше.

— Ну естественно — даю! А по-человечьи объяснить…

— Итак, ты даешь слово?

— Даю!

— Ну вот и молодец, — я предусмотрительно отошел на три шага назад и укрылся за второй грушей. — Отпусти Борьку на часок — он мне нужен. Позарез.

Федин ответ на эту просьбу я цитировать не буду, потому что там через цензуру пройдут только «ну» «ты» и «подстава» — под оглушительные шлепки по грушам.

Не дожидаясь развития событий, я очень быстро и внятно раскидал на пальцах, что мы собираемся делать и еще раз напомнил про только что даденное обещание не помогать судье.

— Ну вы… конспираторы уевы… — Федя лучится счастливой улыбкой: Борман не токсикоман, недоразумение с клеем счастливо разъяснилось, это сейчас главное. И теперь понятно, почему с утра был такой надутый: что там «легионеры», когда тут такие токсикологические перспективы маячили… — А предупредить нельзя было?! Всю ночь не спал!

— Моя ошибка, — признал я. — Не думал, что так все получится.

— Закатать бы тебе в дыню за такую ошибку. — Федя еще разок от всей души зарядил по груше — но уже оптимистично, сугубо с первомайским подтекстом. — Все равно — наказание отменять не собираюсь…

— Да на здоровье! Все сделаем — через часок верну.

— Вано «через часок» уйдет. Кто будет на контроле? Насчет того, что он сам вернется — я что-то сильно сомневаюсь. Ловить по всему городу я его не собираюсь, так что…

— Ловить не надо — сам придет. Контролировать не надо — сам выкопает. Мальчик уже большой, все понимает…

— Ну, смотри. Не придет — сам копать будешь.

— Договорились. Ну все, забираю?

— Забирай. Тоже мне, «Земля и Воля», маму вашу…

— А, еще ключи от машины дай.

— На фига?!

— Да опаздываем уже, надо прокатиться кое-куда.

— Ну… Ладно, забирай. Смотри аккуратнее — только из СТО пригнал.

— Обижаешь! Аккуратность и бережливость — мое второе имя…

* * *

— Шапки?

— Будут.

— Валики?

— Сегодня хозяйственные не работают…

— В гараже посмотришь поролон, если нет, возьми любые тряпки.

— Там щетка есть, пол подметать — лохматая такая.

— Щетка… Пойдет, наверное. Прихвати.

— Понял.

— И поролон. И тряпки. Все бери.

— Хе-хе… Понял.

— Да ни фига не «хе-хе»! Помимо всего прочего, тряпки еще нужны, чтоб номера по-быстрому замотать. Типа, футболку драную, или что там, глянь.

— Номера?

— Да.

— Ух ты! Прям как настоящие…

— Короче. Тряпки, поролон, и… и Ромчика.

— Да понял, понял!

— Ну все, помчались. Только пулей — одна нога здесь, другая там.

И помчались: то есть в буквальном смысле побежали, резво шевеля локтями, — я на химкомбинат, Борман в гараж за машиной.

Семнадцать минут убил на добычу новой порции клея. Созвониться на бегу с нужным человечком, уточнить кто на КПП (к папе обращаться не хочется — болезненно реагирует на такие вещи), вынести, забрать — и опять кругом должен, потому что надо все быстро и без проволочек. Клей — супер, за двадцать секунд полоску рессорной стали буквально приваривает к куску рельсы, кувалдой не отобьешь, но по причине повышенной летучести страшно вонюч и ядовит. Обещали, что «бумага — бетон» вообще будет монолитной композицией: или закрашивать, или резаком соскребать.

По завершении «клеедобычи» я обнаружил неподалеку от КПП Федину «шестерку» и немедля сел за руль. Борман змейкой скользнул на пассажирское место. Выходить нельзя: ему под страхом смертной казни запрещено рулить, а тут все свои, увидят — на раз сдадут Феде.

— Плакаты?

— Здесь, — доложил Рома с заднего сиденья.

— Шапки?

— Вот, — Рома представил заготовки: одна вязанная шапочка со свежими неровными дырами, хоккейная маска и резиновая кинг-конговская морда.

— Да уж…

— У меня мать дома, — пояснил Борман.

— А у меня только одна шапка, — подхватил Рома.

— А бегать по пацанам некогда, — завершился Борман. — Сам же сказал — «пулей».

— Ладно, пойдет. Обезьянью морду сам наденешь.

— Как скажешь, босс.

— Щетки, тряпки, поролон?

— Все тут. — Борман предъявил объемную хозяйственную сумку. — Даже две широкие кисточки есть — чистые.

— Молодцы. Ну все, поехали…

Судья у нас проживает на Второй Московской. По логике, должна быть Первая Московская, но таковая отсутствует, равно как и Третья, а на Второй построили усадьбы первые лица города и… пятеро депутатов ГД. Зачем тут построились депутаты — я не знаю, это загадка для всего города, (подозреваю, что в Подмосковье есть более привлекательные в экологическом плане места), ну да бог с ними, это их личное дело. Вторая Московская у нас на опушке живописного соснового бора, за речкой, подальше от градообразующего предприятия. Ехать туда минут пятнадцать: пока добираемся, коротко посвящу вас в детали околосудейских пертурбаций.

Значит, дело было так: сидели вчера у Ленки, пили вино на предмет подготовки к корпоративной вечеринке (в «Эре» наливают детские порции, так что надо приходить уже хорошо подшофе, с запасом). В общем мы с Федей планово подымаем градус, наша репортерша штукатурится — хотя ей и не надо, и так лапочка, — тут вдруг звонит ее подружка-однокурсница и сообщает радостную весть. Завтра-послезавтра она будет работать у нас: делать репортаж о праздновании Дня Города в рамках нацпроекта «Бензоловое кольцо России», в связи с чем просит помочь разобраться со спецификой и вообще выступить в роли гида.

Насчет этой подружки я слегка в курсе: Ленка ей завидует. После журфака ее сразу взяли на центральный телеканал и органично вписали в солидную команду, а нашей красавице пришлось вернуться домой и освещать химические будни здешних туземцев. Нет, баллы и внешность тут ни при чем: та столичная штучка Ленке буквально во всем уступает. И училась намного хуже, и не такая симпатичная… Просто она родилась правильно: на старом Арбате и у «очень серьезных» родителей (а Ленкины, типа того, по жизни были полными шутниками). Вот и поперла карьера — сами ведь прекрасно знаете, как у нас все устроено в этом плане.

Наша прайм-дива поступила профессионально — эмоции в сторону, работа прежде всего. Сказала подружке, что обязательно поможет и тут же села составлять план репортажа, или как это у них называется — в общем, маршрут и места, на которые стоит обратить внимание.

А Федя возьми да и ляпни:

— Ты ее к судье отвези. Типа, на интервью. У него жена с дочками в Европу на шопинг умотали. Так что там сто пудов будет фильм-концерт, а местами возможны сольные выступления…

Да, интересный вариант. Городишко наш — большая деревня: невестка Фединого кореша (это тот самый думбадзнутый завхоз) работает туроператором фирмочки «Держись, Европа» — позавчера в одиннадцать утра оформляет шоп-тур на троих, а уже в три пополудни полгорода знает, что у судьи будет затяжная свинская пьянка со стрельбой, стеклобоем и, вполне возможно, непотребными девицами.

Ленка у нас традиционной ориентации (судью терпеть не может, как и все мы), идею одобрила. Столичная штучка такие вещи любит, она из той категории репортеров, что снимают наших чиновников с бросающимся в глаза подтекстом: вроде бы ненароком попавшие в кадр дорогие часы, шикарные иномарки, трехэтажные особняки и опухшие с дикого перепоя хари — непременно крупным планом, двояковыпукло и объемно, чтоб каждая жилка красноглазого кадра пульсировала и кричала: «Вот так мы поступаем с вашими деньгами, быдло вы тупоголовое!!!»

— Замечательно! С судьи и начнем…

А меня внезапно посетила идея привнести в этот репортаж этакий здоровый элемент неожиданности. Или нездоровый — это смотря с какой точки зрения.

Я бросил пить вино, сославшись на срочное дело, рванул домой, а по дороге вызвонил Бормана с Ромой.

Заготовки у нас были с незапамятных времен: мы давненько вынашивали грандиозные планы насчет слегка опарафинить этого злодея публичным образом, но все как-то руки не доходили. А сейчас как раз случай — грех упускать, другого такого не будет.

Договориться насчет суперклея, скинуть заготовки на принтер, прилепить к ватману, быстренько подправить фломастерами детали, предметно озадачить гитлерюгенд — на все ушло от силы час, после чего я, как ни в чем ни бывало, присоединился к репортерско-педагогической паре, и мы двинули на вечеринку.

А дальше вы в курсе: по причине недотепистости юной смены, а отчасти ввиду стечения непредвиденных обстоятельств, остался наш мерзавец без наглядной агитации.

Ну ничего, сейчас мы это дело поправим…

* * *

По дороге осенило.

— Калитка у него куда открывается?

— Что значит — «куда»?

— Внутрь или наружу?

— Эмм…

— О боже… На улицу, или во двор? Три часа глазели, неужто не обратили внимание?

— А! На улицу. Ну да, в смысле — наружу.

— Замечательно…

В начале улицы Мичурина скопипастили осиновую чурку — если приспичит, калитку подпереть, — в конце встали, попробовали замотать ветошью номера. Оказалось, что это довольно трудоемкая затея: проще снять номера и спрятать в багажник. Так и поступили.

Ну вот, теперь мы кругом преступники, назад дороги нет.

Заехали на Вторую Московскую, медленно прокатились мимо усадьбы судьи.

Осмотрелись.

У ворот стоит черная «Волга» начальника горотдела (товарищ проживает в центре, в трехкомнатной квартире, до особняка пока не дорос). Людей не видно.

— Вот это — «куча тачек»?

— Ночью была куча.

— Ну-ну…

— Не, серьезно!

— Понял, понял…

Встали неподалеку, за усадьбой мэра, прислушались, попробовали разобраться в обстановке.

Ну и ничего особенного: нормальная похмельно-вельможная улица в теплый майский полдень. Тихо, откуда-то тянет ароматным дымком, в усадьбе судьи негромко играет музыка. Это нормально — если до утра гуляли, теперь до вечера будут дрыхнуть без задних ног. На козырьке мэрской калитки развалился здоровенный наглый котище, рыжий, корноухий, с презрительным прищуром (эммрр… чернь? И кто же вас сюда пустил, оумрр?) — более серьезных средств наблюдения я не заметил.

— Камеры, говоришь?

— Вообще, такие люди живут — по идее, должны быть…

— Ну-ну…

Московское время: 11.44.

Ленка сказала, что на Вторую Московскую они подъедут к полудню, так что надо быстренько действовать: время поджимает.

— Ну что, юнги — за работу.

— То есть…

— То есть прикрыли свои бесстыжие физии, схватили причиндалы — и к забору. Один плакат слева от ворот, второй — справа, рядом с калиткой.

— А…

— А я на страховке. Обстановка, калитка, все дела… Вопросы?

— Все понятно.

— Вперед!

— Да, босс!!!

Борман с Ромой натянули маски, взяли плакаты, сумку и резво двинули к судейскому подворью. При этом Борман нервно проблеял гнусавым козлетоном:

— В-валим всех! Пленных не брать!!!

— Но-но! Посерьезнее…

Я сдал назад, встал вровень с воротами судьи и медленно, с натугой выдохнул, стравливая воздух сквозь плотно сжатые губы. Федя так научил — говорит, помогает.

Пффф…

Не знаю, может, кому и помогает, а мне — нет.

Тын-дын… Как мне сейчас неохота выходить из этого уютного и безопасного салона…

Ребята, открою маленький секрет: я по сути своей «кролик». То есть при любом обострении ситуации мгновенно впадаю в ступор и работаю ручным тормозом. Медленно двигаюсь, медленно говорю, медленно соображаю. Я всеми фибрами души желаю искоренить сие позорное явление, пробую бороться с этим, но…

За последний миллион лет человечий организм выработал ряд основных стереотипов реакции на опасность: удрать, сразиться, спрятаться. Если первые три варианта не удались — притвориться мертвым.

Федя с Борманом, да и Рома тоже — явно выраженные бойцы, при любом намеке на опасность мгновенно становятся реактивными и буквально лопаются от переполняющей их агрессивной моторики.

А мое естество предпочитает притворяться мертвым. Все процессы — на минимум, кровь отливает от личика (а я бледненький, так что особо и не заметно), организм впадает в ступор. Сами понимаете — для мужика это позор. А уж для лидера, который собирается чего-то там возглавить и куда-то двигать — и подавно. В борьбе со своим тормознутым организмом я все перепробовал, но пока что безрезультатно.

Самое смешное, что со стороны это выглядит, как монументальное спокойствие. Если Федя с Борманом нервничают, орут, делают резкие движения — я такой весь из себя плавный и томный. То есть если оперировать обычными пацанскими раскладами при производстве тривиальных «терок», вы можете сколько угодно пугать меня ложными замахами, трясти без толку ручонками у лица, и коварно обозначать движение вашей коленной чашечки в район моего гульфика — я на эти все финты просто не реагирую. И вовсе не ввиду высокой выдержанности и стойкости, а просто потому что в аху… эмм… пардон — в ступоре. Хе-хе… (Да-да, это тот самый истерический смешок перед лицом неизбежной гибели.)

Ну все, хорош словоблудить, пора на волю.

Пффф… Сколько лишнего воздуха в груди…

Пффф… Не работает, Федя, твой метод, мне надо что-то другое… Может, водки? Грамм двести? А нету, не догадался запасти…

Так… Двигатель не глушим, мало ли… Ух, чуть не забыл — надо же личико прикрыть!

Где у нас тут маски… Руки что-то дрожат, плохо слушаются… Вот же свинство: пока рефлектировал, эти моторные мерзавцы разобрали что получше, а мне оставили кинг-конговскую морду. Менять что-либо поздно, они уже работают: с трудом натянул тесную резину, взял из багажника краденую чурку и на ватных ногах двинул к воротам судьи.

Зачем вообще я тут нужен? С чуркой? Не проще ли отсидеться в машине?

Надо страховать: это я не для красного словца ввернул при постановке задачи. Вопреки ожиданиям, мгновенно наклеить плакаты отчего-то не получается — наверное, ввиду отсутствия должной практики. Борман с Ромой возятся, крутят ватман во все стороны, бестолково машут кистями, пару раз бутылку с клеем наземь уронили.

— Оставьте ватман в покое! Забор мажьте, обильно — потом сверху пришлепнете и тряпками прогладите. Шевелись, юнги!

Борман глянул с уважением: наверное, получилось медленно и величаво, как всегда в такие моменты.

В общем, надо посмотреть, что там у нас во дворе, и быть в готовности подпереть калитку чуркой: пока приклеют да схватится — нужно какое-то время.

Классическое «заглянуть в подворотню» не получилось: вредные иноземные строители оставили под воротами и калиткой такие узкие щели, что, наверное, и котенку ухо не просунуть. Вот это я вам припомню, рачительные вы мои. Как стану президентом, готовьтесь к массовой депортации — хлопково-маковые плантации уже затосковали по вашим под кирпич переученным ручонкам, они заходятся в немом вопле: вернитесь, сыны Азии, ну ее в гудок, эту неблагодарную Россию!

Крутанув массивную медную ручку, осторожно потянул калитку на себя — не заперто. Ну и правильно, зачем такому человеку запираться?

Присел на корточки, калитку приоткрыл чуть пошире — чтобы голову можно было просунуть, и приступил к беглому осмотру внутренней территории усадьбы.

Центральный вход с крылечком прямо напротив калитки, метрах в двадцати. Справа свежевыструганная сауна, между сауной и домом врыт в землю довольно объемный бассейн с мраморными бортиками, до краев наполненный водой. Дальше декоративная плетеная изгородь (стиль «Валенсия», то ли Карпаты — выбирайте), что за ней, отсюда не видно.

Слева от дома — огромная беседка, обсаженная по периметру едва пустившими зелень кустами (вид не разобрал — не ботаник я, да и неважно это сейчас). Что в беседке, мне не видно, а рядом вяло копошится субтильное бледное существо мужеска полу в спортивном костюме и «сланцах» — достает из большой коробки тарелки и ставит на перила беседки.

Две стопки тарелок на перилах уже стоят, это будет третья. Куда им столько? Тут как минимум на полсотни персон можно сервировать.

— Готово!

Борман с Ромой закончили клеить рядом с калиткой, побежали мазать забор слева от ворот.

— Молодцы. Давайте и дальше в том же духе…

В этот момент из бани выскочили три Афродиты (то есть совсем без ничего, из одежды — только клубы пара и пена, но вряд ли морская) и с истошным визгом бултыхнулись в бассейн.

Ух ты… Это, значитца, у нас тут вот такой сугубо судейский досуг? Занятно…

Вслед за Афродитами из сауны выломился здоровенный волосатый мужлан в ядовито-желтых трусьях и с первобытным рыком ухнул в бассейн. А брызг было — будто зрелый гиппопотам с эстакады сорвался.

— Это че такое было? — насторожился Борман.

— Работайте, не отвлекайтесь. Ничего особенного — просто люди отдыхают.

Мужлан — начальник горотдела. Большой человек во всех отношениях, и по комплекции, и по положению. А на отсутствие усадьбы не обращайте внимания — он у нас недавно, не успел еще заработать. Предшественника его посадили (то ли много брал, то ли мало делился — там как-то все непонятно), а усадьбу конфисковали. Возможно поэтому лохматый богатырь не торопится, понимает, что в нашей интересной стране все преходяще. И уходяще.

Богатырь принялся подныривать под Афродит и с молодецким гиканьем хватать их за разные места, девчата отбивались и азартно вопили, а я так засмотрелся на все эти водно-эротические экзерциции, что на какое-то время утратил контроль над обстановкой и выпустил крылечко из поля зрения.

И тут же за это поплатился.

— Та-а-ак…

Я повернул голову на возглас и замер как истукан.

Прямо передо мной, в двух метрах, стоял судья.

В легеньком банном халате цвета зрелого гонобобеля, с полным патронташем через плечо и двустволкой в руках.

— Икк-ххх! — от страха я икнул, непроизвольно сжался в комок и принялся доставать свой обтянутый отвратительной маской череп из калиточного проема.

И казалось мне, что делаю я это страшно медленно, а мир вокруг меня вдруг остановился и завис, как старенький гусевский комп при загрузке ресурсоемкой навороченной программулины…

— Киношники едут, — тягуче доложил слева Борман. — Мы — все. Пора уже валить, а то в кадр попадем…

— Ма-ка-ка!!! — радостно взревел судья, зачем-то направляя ствол в мою сторону и с мягкими щелчками взводя курки. — Ы-ы-гы-гы!!!

О нет, сэр, нет — вовсе не макака! Ну Кинг-Конг ведь, вольно же вам над зоологией глумиться. Хотя, какая, к бабуинам, сейчас разница…

— Виктор Иваныч! — крикнул от беседки бледный мужчинка, зазывно потряхивая тарелкой. — Давать?

На все это — от панического икания, до глубинного понимания — на кой уньк, собственно, нужно было выкладывать батарею тарелок на перила беседки — ушло секунды две-три, — за это время я успел таки достать личико из проема, захлопнуть калитку и чуть отодвинуться назад.

— Ту-дух!!! — шарахнуло дуплетом с той стороны забора.

Стальная дверь тонко взвизгнула, принимая на себя сдвоенный дробовой заряд и распахнулась настежь.

— Ну ни х… себе! — моторный Борман молнией метнулся к калитке, рывком захлопнул ее, привалил чуркой, и, крепко ухватив меня под локоток, поволок к машине.

Актуальное деяние, я вам скажу! У меня в буквальном смысле подкашивались ноги — не мог идти!

— Макака, б…!!! — калитка тотчас же затряслась от ударов. — Стоять!!! А-а-а, б…!!!

Добрались до машины, плюхнулись на сиденья, я дрожащей рукой воткнул передачу — выноси, родимая!

«Шоха» еще не стронулась с места, а реактивный Борман уже кому-то названивал.

— Кому?

— Ленке, — Борман кивнул в зеркало. — Она же с ними…

Глянул в зеркало: от центра города к нам медленно катит микроавтобус, с аршинным логотипом одного из центральных каналов телевидения на морде. С правого борта торчат две камеры — ребята снимают «с колес», времени даром не тратят.

— Лен? Разворачивайтесь бегом — и уе… отсюда… Да ниче! Он совсем в ах…, по людям палит! Сваливайте, пока не поздно…

И как этот бесенок все держит в памяти? У меня, например, совсем из головы вылетело, что Ленка сегодня работает гидом у столичной съемочной группы.

— Ма-ка-ка!!! Стоять!!!

Оторваться на дистанцию безопасного удаления мы так и не успели: в тот момент, когда я воткнул вторую передачу, судья успел разобраться с нашей чуркой и вывалился на улицу. Да, надо отдать ему должное — хороший охотник: даром, что пьян в три звезды, пока долбил в калитку плечом, успел перезарядить ружье.

— Ходу, ходу, ходу! — взвыл Борман. — Пригнись, б…!

Да я и так — ходу, это что вам, «Бентли», что ли?! А, пригнуться?

— Ту-дух!!! — опять шарахнул дуплет — по багажнику сыпануло мелким горохом, заднее стекло плюнуло в салон рубленным крошевом и приказало долго жить.

Просквозив юзом по обочине, мы выровнялись на шоссе, и, наконец-то обретя должное ускорение, рванули к выезду из города.

В зеркало можно было рассмотреть, что судья споро перезаряжает ружье, а киношный микроавтобус, заложив крутой вираж, разворачивается для экстренной ретирады.

— Все, нам пиз… — печально подытожил Борман. — Федя убьет за тачку…