Социальная юриспруденция. Юридическая психология. 1 том

Евгений Васильевич Черносвитов

Это первая книга по социальной юриспруденции. Естественно, что юридическая психология здесь полностью рассматривается в аспекте основной темы. Насколько нам известно, никогда ранее отдельного научного исследования, посвященного социальной юриспруденции, не было.

«Охранная грамота»

«Выгода отдельных лиц всегда заключается в выгоде общественной, что желать отрешиться от последней — значит желать собственной погибели, что добродетель не должна быть нам в тягость, что отнюдь не следует считать ее постылой обязанностью и что справедливость по отношению к ближнему есть милосердие по отношению к нам самим»

(Charles Louis Montesquieu, (1689—1755). Lettres Persanes. Амстердам. 1721 г.)

«Предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Если бы автору удалось излечить людей от присущих им предрассудков, он почел бы себя счастливейшим из смертных»).

(Он же. «О духе законов». Париж. 1748 г.)

Здесь пора признаться, что мы не знаем в истории более близкого нам по философским взглядам человека, чем Шарль Луи Монтескье. Он один, конечно же, на интуитивном уровне, знал, что социальная юриспруденция — «дитя» социальной медицины. Мы предполагаем, что данное утверждение, которое мы исподволь пытались обосновать в выше опубликованных отрывках, а сейчас — открыто, многими (если не всеми) читателями (и юристами, и врачами!) сразу же, a priori, воспримется как ересь. Поэтому процитируем Монтескье:

«Тех, которые выносят на свет божий какое-нибудь новое предложение, сначала называют еретиками. Каждая ересь имеет свое имя, которое является как бы объединяющим словом для ее сторонников. Но кто не хочет, тот может и не считаться еретиком: для этого человеку нужно только придерживаться инакомыслия лишь наполовину и установить различие между собою и теми, кого обвиняют в ереси; каким бы это различие ни было — вразумительным или невразумительным — его достаточно, чтобы обелить человека и чтобы отныне он мог называться правоверным».

(Письмо XXIX. Рика к Иббену в Смирну).

Кстати, если бы у нас, авторов «Социальной юриспруденции», не было бы на ее счет ереси, то стоило бы вообще за эту тему браться, ибо все уже сказал в 1911 году Ю. С. Гамбаров?! Но, давайте подумаем вот над чем, до скороспелых умозаключений. Монтескье вслед за Платоном и Монтенем полагал, что —

Республика — добродетель,

Монархия — честь,

Деспотия — страх.

От себя к этому он добавил только —

закон не нуждается в исключениях, ограничениях и видоизменениях.

(Charles-Louis de Seconda, Baron de La Brède et de Montesquieu; Париж. 1748). От Макиавелли до Гегеля — четыре столетия правового, постоянно «вспахиваемого», поля. До наших дней — еще два столетия. Сколько всего было сказано о законе и праве! В одной только Европе. От Александра Македонского, Тамерлана — до идеологов современной глобализации — сколько раз право логически и практически нивелировалось. Кант сейчас просто смешен со своим категорическим императивом — совестью! В конце ХХ-го века «совесть» полностью исчезла. Даже как клинический феномен! В России — в конце 80-х. (Психиатрия, как только стала научной, сразу занялась изучением и лечением болезней совести — в конце данного отрывка приведем типичный казус болезни совести из врачебной практики одного из авторов). Мир, если посмотреть на него с не «шаблонных ракурсов», предстает весьма неправдоподобной реальностью.

Вот два примера (сопоставим их с нашей жизнью!): 1) Николя Фламель (1330—1418) — присяжный писец Парижского университета, внезапно обогатился, не воруя, не нарушая никаких законов; его сразу же объявили алхимиком, овладевшим философским камнем. 2) Джон Ло, убийца и картежник, в 1716 году, под высочайшим покровительством, организовал Banque générale, а в 1717 году создал международную компанию. В 1718 году банк был преобразован в государственный: Ло стал министром финансов Франции. Банк выпускал бумажные деньги, не обеспеченные золотом и серебром; Ло убедил правительство, что таким образом можно способствовать деловой активности и обогащению нации. Спекулятивный ажиотаж на акциях компании, вызванный чрезмерной эмиссией банковских билетов, и дивидендная политика привели в конце 1720 года к ликвидации всех инициатив, предложенных Джоном Ло. Но, при Ло, почти три года Франция «процветала»… Марина Альфредовна Черносвитова полагает, что «есть все основания считать — „Джон Ло“ — диверсионная программа британцев против Франции»…

Так, вот, возвращаясь к Канту, которого поражали две вещи: 1. Бездонное небо над его головой и 2. Моральный закон в его голове, удивляешься, а как же Право? «В конце концов, неважно, из каких начал создан мир; важно — почему в нем царит порядок?», — приписывают Эмпедоклу — первому социальному врачу и социальному правоведу. Право (согласно Эмпедоклу) — вот начало из начал, благодаря которому возможен мир. В обоих смыслах этого понятия. Человек рождается, благодаря тому, что есть эмбриональное право (читай выше), пусть, в статусе права третьих лиц… Здесь нас, не как авторов, а как живых людей, охватывают кьеркегоровские страх и трепет: действительность прямо наступает нам на пятки! Читали?

«…В лесу недалеко от трассы Нижний Тагил — Екатеринбург в Свердловской области в воскресенье вечером были найдены четыре 50-литровых пластиковых бочек. В них находились эмбрионы, обработанные формальдегидом, с прикрепленными бирками с указанием фамилий и цифрами — возможно, номерами палат, в которых лежали женщины. На бирках сохранились названия, по меньшей мере, четырех медучреждений. Позже удалось установить точное количество эмбрионов — 248. Размеры каждого — примерно в половину ладони»

(http://www.interfax.ru/society/txt.asp?id=257230).

Что бы ни писали СМИ, что бы ни говорили «официальные лица», но даже начинающему криминалисту понятно, что большие (пяти ведерные, добротные) пластиковые бочки, окрашенные в ярко голубой цвет, «брошенные» недалеко от трассы, — это не само преступление! Это — артефакт преступления: 1) которое хотят скрыть; или — 2) которое только собираются совершить. Есть и 3) (в наше время и такое возможно!) — это PR-ход!

Человек живет в социуме (или — в племени), опять же, потому что, до социума, и до племени, у него a priori есть право жить. Точно также, есть право умереть. Ниже, как раз на этом, не понятном, как «категорический императив» Канта, праве, заложенном в каждой, не только человеческой, но и божественной «голове», мы остановимся подробнее, чтобы проиллюстрировать нашу еретическую мысль, что социальная юриспруденция суть порождение социальной медицины. Сначала — конкретными примерами.

Лорд Байрон ненавидел свою мать не зато, что она родила его уродом (он картавил, у него не было ахилловых сухожилий, и поэтому он вынужден был ходить на цыпочках, как балерина, у него были неразвитые мышцы обеих рук и чрезвычайно узкая грудная клетка с впалой грудиной, отсюда — с неразвитыми легкими; но он был — гений, и, прежде всего — воли!). Байрон ненавидел мать за то, что она «не спросила его, хочет ли он быть рожденным!» Мать — католичка, понимая страдания своего дитя, особенно в подростковом возрасте, признавалась ему, что «у нее, католички, не было права убить его в зародыше». Она тяжело переносила беременность, тяжело рожала и «знала, что родит урода». Байрон только в 30 лет простил мать. Но, сначала написал оду эвтаназии.

В том, что человек рождается не по своей воле и заложено его a priori право жить. Если следовать логике (а, основные труды, насколько нам известно, по юриспруденции, следуют формальной логике даже тогда, когда ее отрицают, сводя источники права к эмоциям, иррациональному, комплексам, микро-социуму, общественному договору, той или иной «конституции» римских императоров, или судебному прецеденту) a priori права жить, имеет симметричное ему право умереть. Смерть — категория социальной медицины, порождающая категорию смерти социальной юриспруденции. Все очень просто, если не от лукавого! Смерть бывает… нет, не только «естественная» и «насильственная». Эти категории весьма абстрактны для социального врача и социального правоведа. «Естественная» смерть: А) От старости (но, кто скажет, в каком возрасте человек умирает от «старости»? Б) От болезни (но, любой врач с небольшой практикой скажет, что можно не умереть от самой тяжелой и неизлечимой болезни, а — от «сопутствующей патологии»). В) От врожденного дефекта (например, от разорвавшейся аневризмы). Кто определит, Г) смерть от систематического недоедания или переедания — естественная или насильственная смерть? Д) смерть от систематического переутомления, недосыпания — естественная или насильственная смерть? Ж) смерть от оскорбления, «…чинимого безропотной заслуге…» — естественная или насильственная? Мы можем продолжить список, например, понятием «несовместимых с жизнью повреждений». Это понятие предложил Гиппократ. «До Пелопонесской войны медицина находилась в зачаточном состоянии. Гиппократ создал ей популярность. Она — ему известность на века» (Монтень). Сергей Петрович Боткин — русский врач-терапевт, создавший учение об организме как о едином целом, подчиняющемся воле, будучи участником Крымской (1855) и русско-турецкой (1877) войн, таким образом свел практически на нет все, «несовместимые с жизнью» гиппократовские синдромы (оставим в стороне их клиническое описание). Но, только война США и Вьетнама показала, когда и почему прав Боткин, а не Гиппократ! Для того, чтобы понять, как это имеет отношение к социальной юриспруденции, поясним, что в каждом из перечисленных «случаев», когда смерть наступает не в лечебном учреждении, а дома или на улице, возбуждается уголовное дело. И, за статьей УК прячется право.

Есть огромный диапазон смертей (особенно в наше, оснащенное дистанционными орудиями, которые только помогают умереть, действуя на «слабые» звенья системы организма, по принципу «будильника»), которые не поделить на насильственные и естественные. Шопенгауэр, лишился рассудка, пытаясь убедить себя, что самоубийство как таковое не возможно! До него, академически спокойно, к этому выводу пришел Бальзак, современник Артура Шопенгауэра. Убийство — безусловно насильственная смерть? Оказывается, что нет! Почитайте основоположника виктимологии Brunon Holyst! К месту будут и слова Бисмарка: «Вся человеческая история убедительно показывает, что мирное время, даже без мора и массовых эпидемий, людей погибает в 2—3 раза больше, чем за такое же время в период самых жестоких и кровавых войн». Конечно же, Бисмарк имел ввиду, что есть огромный диапазон смертей, на одном конце которого смерть естественная, а на другом — насильственная… Драйзер в «Американской трагедии» задал криминалистам и криминологам не разрешенную до сих пор задачу: 1) Убил ли Клайд Грифитс Роберту Олден? Или она погибла в результате несчастного случая? 2) Было ли признание в убийстве Роберты Олден Клайдом Грифитсом своего рода самоубийством? Или — набожная мать, сильный суггестор прокурор, довели религиозного, легко внушаемого Клайда Грифитса до самоубийства, признанием совершенного им убийства Роберты Олден? (В фильме «Love that paid the severest of all penalties!» — режиссер Джордж Стивенс, США, 1951 г., эти вопросы предельно конкретизированы). Гений Драйзера здесь все поставил на свое место! Его роман — прекрасно иллюстрирует — юриспруденция по сути социальна. Только тогда право — охранная грамота, а не вердикт на электрический стул, полностью поддерживаемый религией…

Теперь вспомним Жан Жака Руссо. Правоведы всех времен и народов (мы допускаем, что «упрощаем», на первый взгляд, проблему) никак не могут преодолеть Кодекс Юстиниана и Общественный Договор Руссо. Почитайте Ю. С. Гамбарова! Два абсолютно противоположных «источника» права: «конституции императоров» и «молчаливое согласие» дикарей — за пределы, вбитого в землю деревянного кола ходить нельзя! И в этом суть основополагающая причина — право a priori.

Право, с создания Мира, во всех представлениях о мире — и «над головами», и в «головах», как цивилизованных людей, так и аборигенов — есть охранная грамота. «Пусть рухнет мир, но восторжествует закон», «Мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными», «Закон должен властвовать над всеми», «Кто живет по закону, тот никому не вредит», «Закон суров, но это закон». Короче — pereat mundus et fiat justitia. И все это верно, если закон (право) есть охранная грамота. В противном случае — чем больше законов, тем меньше совести. «Закон» ассоциирован со скрижалями, которые получил Моисей на горе Синае от Яхве. Моисей — великий человек, ибо лицо трагическое. История знает два имени, которые страстно боролись с «золотым тельцом» с помощью закона — спартанский царь Ликург и Моисей… Спасенные от рабства Моисеем люди разорвали его на части, которые разбросали по пустыне (читай: З. Фрейд «Моисей — египтянин»). Ликург бежал из Спарты и уморил себя голодом. Моисей действовал жестко, всем известно. Ликург — тонко (он, по словам Плутарха, запретил спартанцам иметь писанные законы: его законы были формулированы в виде кратких изречений, ретр, и заучивались наизусть). Деньги Ликург приказал делать не из золота, а из глины и каждая монета была такой величины, что осел мог увезти в телеге только две-три, которые по дороге часто разбивались. О Моисее поют песни. О Ликурге рассказывают анекдоты. Обоим — отказано в реальном существовании.

Деньги, как показала история цивилизации, никогда не обладали функцией «охранной грамоты» (не зависимого, кого на них изображали — золотого тельца, Президента США или основоположника советского государства). Митрополит Илларион противопоставил закон Моисея — благодати Иисуса Христа, написав «Слово о законе и благодати» (О Законе, через Моисея данном, и о благодати и Истине через Иисуса Христа явленной, и как Закон отошел, (а) Благодать и Истина всю землю наполнили, и вера на все народы распространилась, и до нашего народа русского (дошла). И похвала князю нашему Владимиру, которым мы крещены были. И молитва к Богу от всей земли нашей). Но и «благодать», как показало время, не избавляет ее служителей от власти «золотого тельца», и, отнюдь, не является охранной грамотой.

Сначала он написал: «Чертовы деньги. Вечно из-за них расстраиваешься… В Нью-Йорке за деньги все можно, это я знаю». А потом, по ассоциативной связи, вот это: «Все вдруг поняли, что общество больно, и эта боль идет не от ран!» (Джером Дэвид Сэлинджер. «Над пропастью во ржи»). Мы далеки от мысли все болезни общества, в котором вдруг исчезла охранная грамота, как гоголевская луна в ночь под Рождество, прямо сводить к плутократии (греч. plutokratia, от plutos — богатство и kratos — сила, власть; власть богатых, господство денег). Но то, что деньги и право — вещи не совместимые, может не признать только лукавый.

Безусловно есть определенная логика (диалектика, как полагал Платон), противостояния «денег» и права: 1) Тимократия (др. греч. «цена» и «власть, сила») — форма правления, при которой государственная власть находится у привилегированного меньшинства, обладающего высоким имущественным цензом. Является одной из форм олигархии. 2) Клептократия (от древнегреческого «воровать» и «господство», власть; буквально «власть воров») — применяемое к правительству, контролируемому мошенниками, использующими преимущества власти для увеличения личного богатства и политического влияния, с помощью расхищения государственных средств, иногда даже без попыток имитации собственно честной службы народу. Для клептократии характерна коррупция и лоббизм. 3) (В роли «охранной грамоты») — Критархия (также критократия) — социальная система, основанная на власти судов. Существовала в Древнем Израиле в период времени, описанный в Книге Судей. Термин образован от древне греч. — «судья» и «власть». Применение термина распространилось на власть судей в современном смысле этого слова, также он употребляется применительно к государствам, например, к Сомали, где власть судов осуществляется в соответствии с системой обычного права.

Но, вспоминая Монтескье, спросим себя: как излечить людей от такого предрассудка, что все — продается, и все можно купить? В Нью-Йорке за деньги все можно, это я знаю… Прекрасный французский фильм «Всё золото мира» (1961) — режиссёра Рене Клера с Бурвилем в главной роли. Резюме фильма: и за все золото мира нельзя купить одну секунду жизни… Вот тут мы подходим к «еретическому» умозаключению, что социальная юриспруденция является дитем социальной медицины.

Накануне Второй мировой войны, когда король-заика понял, что война с Германией для Великобритании неизбежна, он, собрав палаты лордов и общин и потребовал незамедлительно организовать… институт социальной медицины: «…Если не хотите, чтобы наша страна канула в Лету!» (из документов Конференции (единственной) Института Социальной медицины Великобритании, Лондон, 1940 г.). В первом Институте социальной медицины, просуществовавшем несколько месяцев и превратившимся в военный госпиталь в начале войны, две трети составляли врачи и юристы. В последнюю треть вошли представители духовенства и люди разных профессий, вплоть до кулинаров. У короля Георга VI и вначале карьеры. и в конце ее были все личные основания глубоко понимать социальную роль (истоки) медицины и юриспруденции. В начале правления — какой государственный резонанс может иметь самый безобидный порок (заикание) — во время тронной речи перед народом о страшной войне, в которую нацию втянули (нам теперь известно — кто, но это — особый разговор — М.Ч.). В конце — принятие решения об эвтаназии.

Так, в одном лице сошлись медицинские и юридические проблемы. Будущий король Великобритании Георг V1 родился с вывернутыми коленными суставами и неразвитой правой рукой и заикой, то есть, калекой. Он ушел из жизни, «искалечив» державу: царствование Георга V1 ознаменовано распадом Британской империи и преобразованием её в Содружество наций. Он был последним императором Индии с 12 декабря 1936 по 26 января 1950 и последним королём Ирландии — до 18 апреля 1949. Георг V1 умер с титулом «глава Содружества наций» — Head of the Commonwealth. Именно с этим человеком, его личностью и судьбой, мы связываем укоренелость особой рецепции английского права.

Английские юристы рассматривают право главным образом как право судебной практики (case law). Мы полагаем, что это — современная форма критархии. Нормы английского права — это положения, которые берутся из основной части решений, вынесенных высшими судебными инстанциями Англии. Все то, что в этом решении не является строго необходимым (ratio decidendi) для решения данного спора, английский судья называет «попутно сказанным» и опускает. Английская норма права, таким образом, тесно связана с обстоятельствами конкретного дела и применяет для решения дел, аналогичных тому, по которому данное решение было принято. Такую норму нельзя сделать общей и абстрактной, так как это глубоко изменит сам характер английского права. Англичанин воспринимает нормы, изданные законодателем только в том случае, если они были истолкованы судебной практикой. Таким образом, практика как бы заменяет в системе источников права нормы, изданные законодателем. Норма английского права неотделима от отдельных элементов конкретного дела, и только такие элементы и дают возможность понять ее значение. Английская концепция исключает деление норм на императивные и диспозитивные. Термин «диспозитивная норма» нужен тем, кто рассматривает типичные дела, используя точку зрения доктрины и законодательства, что для английского права не соответствует действительности. «Английская рецепция права очень схожа с восприятием Бога англичанами, их Церковью» (Хорхе Луис Борхес). То, и другое, уточним — социально ориентировано. Английская норма права — охранная грамота.

Норма и источники права продолжают быть главной проблемой юриспруденции. Это обусловлено тем, что, во-первых, многие вопросы, связанные с нормой и источниками права, не получили однозначного ответа и решения, ибо не названа основная функция права в современном мире. Во-вторых, ввиду динамизма социальной жизни, право и формы его реализации постоянно подвергаются системным изменениям, если не мутациям. В-третьих, существенные изменения в самой структуре права (формирование новых отраслей и институтов права, развитие системы источников различных отраслей права и т.п.) привели к переменам во взглядах к пониманию функции права. Черепашичьими шагами юриспруденция продвигается к осознанию права как охранной грамоты.

Понимание источников права является, с одной стороны, традиционной общетеоретической проблемой. С другой стороны, указанная проблема остается актуальной, прежде всего на фоне вновь открывающихся неожиданных аспектов понимания источников права, метаморфозы системы источников права и самого права. Особенно, если иметь в виду влияние на понятие «право» глобализационных процессов.

Замена монизма в понимании нормы и источника права плюрализмом, требует соответственно новых, нетрадиционных (a la Иеринг или Гамбаров) экзистенциально-гносеологических приемов и методов. В новом познавательном ключе (в котором экзистенциональное содержание и гносеологический механизм — фактически неразличимы, а, если различимы, то, к примеру, как жизнь и смысл жизни. Допуская нечто новое в подходах к праву, как главнейшей функции социума — право суть «охранная грамота» для всех и для каждого, мы сразу должны четко отграничиться от «хронических» уловок подменять норму права формой права. А под последней — наевшие оскомину суждения об источниках права. Право есть охранная грамота для всего сущего, в прошлом, настоящем и будущем. Нам это представляется очевидным и, перефразируя Фихте, ясным, как солнце! Но, не было бы истории права, если бы в самом его понятии не было бы «темных пятен» (на солнце же, они есть). Например: с точки зрения логики здравого смысла

Конец ознакомительного фрагмента.