Ленин и Керенский 2017. Всадники апокалипсиса

Александр Полюхов, 2017

Новая книга Александра Полюхова выходит в год 100-летия Большой Русской Революции и в отличии от предыдущих, носит не мемуарный, а пророческий характер. Как всякая книга о будущем, содержит эпизоды, которые можно назвать фантастическими. Поэтому все персонажи и происшествия в книге являются вымышленными и любое совпадение с реальными людьми и событиями случайно. Автор, используя как катализатор элемент фантастики (перенося в Россию XXI века вождей Февральской и Октябрьской революции Александра Керенского и Владимира Ленина), пытается дать прогноз на ближайшее политическое будущее нашей страны. Можно сказать, что с помощью художественного приема писатель дает хороший толчок российской политической системе и с интересом наблюдает, что с ней происходит. Отличный язык, увлекательный сюжет, аналитические способности автора и его хорошее знание как политической закулисы, так и работы российской и зарубежных спецслужб превратили книгу не только в увлекательное, но и в крайне познавательное чтение.

Глава 8

АКУЛА

Если свернуть с Арбата в переулок, исчезнут зеваки-туристы, торговцы-лоточники, барды-гитаристы и шаржисты-портретисты. Чище, тише, малолюднее, а главное — иные обитатели. Обеспеченные жильцы старинных и не очень домов, сотрудники солидных офисов, клиентки дорогие салонов красоты, врачи с юристами и их посетители. В спокойных заводях есть и шумная бухточка, где обитает «АКУЛА» — Академическое Камерное Училище Литераторов и Артистов. Вокруг него завихрения из абитуриентов и их родителей, а также педагогов и жуликов, обещающих «надежное поступление за скромные деньги». Рядом общага, где давно, раньше и теперь квартируют потенциальные гении, шедеврами которых искусство только и живо. Именно здесь на первом году обучения счастливые студенты еще верят, что «поэт в России больше, чем поэт», что «красота спасет мир» и тому подобным клише. В свое время не миновала ярмарки тщеславия и Лидочка, приехавшая, дабы театр и кино обрели потрясающую актрису. Назад в Питер вернулась обрюхаченная младенцем, поскольку преподаватель давал ей уроки не только сценического мастерства, не пользуясь противозачаточными средствами.

— Тетя Клава, не узнаете? Это я — Лида, училась у Мещерского, — ввела в курс комендантшу, артистично потряхивая перед ее носом портмоне.

— Лидка! — притворилась, что признала опытная дама, повидавшая разных постояльцев — законных «акулят» и незаконных гостей столицы. — Надолго к нам?

— На неделю, а там как сложится. Я с другом, — девушка кивнула на стоящего в сторонке Керенского.

— Солидный мужчина, — вынесла вердикт хранительница проходной и ловко изобразила на пальцах таксу за ночь. — Деньги вперед за неделю.

— На третьем этаже, с окнами во двор можно?

— Только из уважения к Мещерскому. Он, кстати, здесь. «Принимает зачет» у первокурсницы.

И точно — на третьем этаже на встречу попалась слегка оплывшая, но внушительная фигура с творчески взъерошенными вихрами того неопределенного оттенка, что встречается у мужчин, успешно переживших кризис среднего и последующих возрастов. Большой корабль плыл по коридору и мелкие лодчонки учащихся расступались. Только и питерский гость привык, чтобы ему очищали фарватер, и шел встречным курсом. Столкновение, а штурманша пыталась его предотвратить, дергая за рукав, становилось неизбежным. Предвкушая инцидент, зрители вытягивали шеи, стараясь разглядеть мизансцену, которую готовила Жизнь — лучший из режиссеров. Но ружье, уже повисшее на стене, не выстрелило: демиург-постановщик предпочел использовать эффект обманутого ожидания.

— Сударь, вы бы смотрели по сторонам, — затормозив, бросил экс-глава Временного правительства, раздраженный путешествием из Петербурга в Москву, — не ровен час пострадаете от собственной рассеянности.

— Вы, собственно, что тут делаете? В училище посторонним вход воспрещен, — остановился и преподаватель, только тут подняв очи, ранее опущенные к долу. — Боже, какая фактура! — мозг переключился в профессиональный режим. — Не припоминаю: вы из Ленкома или из Таганки?

— Керенский Александр Федорович, — точный полупоклон головы при абсолютно прямой спине.

— Ну, конечно! Извините, сразу не признал. У кого сейчас снимаетесь? Не слышал, чтобы запустили в производство фильм про революцию.

— Александр нынче в простое, — поспешила вмешаться женщина. — Я — Лидия, его импресарио. Кстати, у вас училась.

— Да-да, милочка, — не узнавая давнюю пассию, буркнул гроза студенток с академической неуспеваемостью. — А реквизит «керенского» у вас имеется с собой? Френч, сапоги и прочее?

— Имеется, — почуяв потенциальную антрепризу, «импресарио» тряхнула сумкой с вещами.

— Волшебно! Возможно, у меня что-нибудь для вас образуется, — Мещерский непривычно для себя обогнул айсберг, излучавший холодное презрение, и заспешил в рабочий кабинет, чтобы сделать звонок. — Не исчезайте, потребуетесь ближе к вечеру.

Кто бывал в общагах, не удивился бы аскетизму и запущенности комнаты. Небывавших обстановка способна расстроить до слез. Вождь после краха февральской революции успел переночевать на дюжине конспиративных квартир. Сперва из числа «господских» — с анфиладой комнат и залов. Потом «обывательских» — достаточно вместительных и комфортабельных. Потом петербургский резидент английской разведки «Сомервиль», в последствии известный писатель Сомерсет Моэм, прятал его в клоповниках трущобного Петрограда. Именно их напоминали запустением закоулки АКУЛы. Нет, ТВ и холодильник имелись, интернет функционировал, но, видимо, для формирования артистизма, как и революционности, во все времена нужны спартанские условия. Сильнейшие пробиваются наверх, слабейшие спиваются вниз. Остальные держатся на плаву, выживая любыми способами, как Клава, Лида или Мещерский.

Оппозиция считается либеральной, лишь поскольку не призывает вешать либералов. Остальных порой очень хочется, если не вздернуть, то вздрючить по-взрослому. Митрофан по кличке «Полтора процента» хотел бы жуткой участи для троицы хохочущих парней, явно антилибералов. Истовый гнев не мог остудить сливочный крем, стекающий по упитанным щекам. Торт прохладный — злоумышленники купили здесь же перед метанием в бывшего премьера правительства РФ. И прямо в престижном ресторане совершили злодеяние против оппозиционного лидера. Хотя за такого его держали лишь некоторые посольства и иностранные СМИ. Выросший из финансовых чиновников постсоветской России, прорвавшийся на правительственный Олимп и низвергнутый с него он страстно мечтал вновь оказаться в правящей верхушке. Увы, в Кремле его не замечали, не желали ставить на кормление. От того на душе грустно, хотя карманы не пустовали и гастроли на Западе доступны, пусть с крайне скромной аудиторией. От того хотелось порвать как бумажку ближайшего тортометателя, но — не царево дело, опять же физическая форма подзапущена, да и пригласивший на обед бизнесмен струсил.

Пока составлял заявление в ОВД «Китай-город», настроение упало до отрицательных величин. Фыркающие от смеха менты, задержанные бомжи, обворованные туристы — отнюдь не либеральный электорат. Единственным представителем последнего являлся адвокат, гладкий и обходительный франт, чье благополучие напрямую зависело от неблагополучия клиентов.

— Число правонарушителей стоит указать побольше, — подсказывал тот, — иначе публика удивится, почему вы и ваш приятель не дали отпор хулиганам. Например, так: действовала преступная группа в составе пятнадцати-двадцати человек, очевидно, вооруженных.

— Не слишком? — усомнился экс-премьер.

— Вы же сказали в заведении было примерно столько гостей. Любой из них мог быть в сговоре с бандитами. Пусть правоохранители разбираются. Надо ликвидировать в зародыше угрозу вашей жизни и здоровью.

— Полагаете, мне угрожает нечто серьезное? — волнение усилило свекольный цвет щек жертвы.

— История не знает случаев, чтобы тортометание позже перерастало в покушение, но кто знает… В прочем не будем о грустном: идете на корпоратив «СуперБанка»? Обычно у них затейливо, с выдумкой. Нельзя же день заканчивать на грустной ноте.

— Пожалуй. Следует всем показать, что мой дух не сломлен. Репрессии и провокации не заставят меня отказаться от борьбы за демократические идеалы, — стал оживать «Полтора процента», закончив бумажную работу и предвкушая работу основную — сбор спонсорской помощи для спасения России.

Агентесса «Прима» готовилась к выходу в свет тщательно: изнуряющие занятия в фитнесе (1,5 час.), расслабляющее лежание-сидение в салоне красоты (3 час.), возбуждающее копание в гардеробной комнате (40 мин.). День заканчивался, начинался рабочий вечер — авто представительского класса ожидало у подъезда респектабельного дома на Остоженке. Оставались последние штрихи макияжа. Как всегда, в последнюю секунду возникла проблема: пряжка на «лабутенах» никак не застегивалась — дырочки на ремешке новеньких туфель не разработаны. Уф, справилась! Вперед, на амбразуры, то бишь в дворец торжеств с исконно русским названием Zaliza. Место знакомое донельзя — юбилеи, свадьбы, крестины, бар-мицва и прочее. Чуть не каждый любовник считал своим долгом тащить туда на тусовку, обычно бессмысленную, но важную для него. Сегодня — другое дело: вечеринка важна для нее лично. Формально крупный банк отмечает годовщину создания, фактически денежные мешки устраивают смотр кандидатур в Координационный совет оппозиции. Куратор велел пробиться в состав: «Кровь из носа, а чтоб тебя включили». Гэбист — чудак: туда не носом пробиваются, кровь, если и потечет, то из другого места. Хотя Илья Моисеевич — хозяин «Супера» — посторонними бабами не особо увлекается: максимум минет в рабочем кабинете и вся любовь. Жену боится, хотя, говорят, после рождения третьего ребенка с ней не спит. Мечта, а не потенциальный любовник: десять минут работы языком и губами, остальное время свободна.

«Зря папа ругал меня за распущенность, очень она способствует политической карьере, — всплыла старая обида на родителя, которому преждевременная кончина позволила остаться в истории демократически избранным мэром, а не коррупционером. — Лучше бы мамочку мою воспитывал, а то, овдовев, половину депутатов через себя пропустила». Настойчивые гудки мерседесовского клаксона прервали когнитивный поток сознания, столь типичный для телеведущей и журналистки, чья фамилия Маршак приобрела известность благодаря покойному отцу и протекции его подручного, столь возвысившегося после переезда в столицу.

— Софа, не начинай опять, — скривился банкир, безуспешно пытаясь нацепить черную бабочку, которую требовал черный же смокинг. — Это — бизнес, ничего более.

— Илюша, оно тебе надо: лезть в политику? — тощая супруга к сожалению не находила свободного пальца, чтобы пристроить надцатое любимое кольцо. — Чтобы ты не делал, сколько бы денег не вгрохал, а люди никогда не полюбят толстого и богатого еврея. Ни в России, ни где-то еще.

— Даже в Израиле? — съехидничал муж, с облегчение надев просто пиджак и оставив расстегнутым ворот белой рубашки.

— Там и подавно. Скажи внятно, зачем тебе поддерживать Координационный совет? Ты же не думаешь, что оппозиция сумеет прийти к власти и принести счастье в наш дом?

— Счастье в доме — это ты, Софа. Оппозиционеры играют роль карасей развлекающих нашу Щуку № 1. Пока они вокруг Кремля плавают, на них отвлекается внимание его хозяина. Мальчишу-Кибальчишу некогда нами, буржуинами заниматься.

— А ну, как узнает, что скрыто подкармливаешь «карасей»?

— Я же не напрямую. Мои партнеры — нынешние и бывшие — подачки подкидывают.

— По-любому тебе яйца оторвет.

— Не, сперва ногами затопает. Я испугаюсь, покаюсь, ему приятно будет. Еще больше меня ценить станет. Каждый гой мечтает иметь послушного иудея. Желательно с активами на сумму с девятью-десятью нулями.

— И когда уже иноверцы поймут, что послушных евреев не бывает, — уже примирительно прокомментировала супруга, сумевшая рядом с часиками пристроить браслет от Cartier. — Только Навуходоносор и Гитлер доперли.

— И где они теперь? — риторическим вопросом Илья подвел итог совещанию в узком кругу.

— Лучше вспомни, где теперь члены «семибанкирщины», что вертели президентом Ельциным, как хотели.

— Некоторые по-прежнему здесь, дорогая, — улыбнулся уцелевший банкир.

Под прикрытием двух внедорожников с телохранителями вырулил «майбах» из резиденции на Рублево-Успенское шоссе. Машины трудяг попроще ползли плотным потоком навстречу, покидая мегаполис после работы. Илья ехал «против шерсти», чтобы вновь показать, кто в столице хозяин. Как неосторожно, но метко заметил молодой и несдержанный коллега по цеху: «У кого нет миллиарда, пусть идет на ****». Понятно, что человеку, пятикратно превысившему данный рубеж, с безденежным людом не по дороге. Даже себе боялся признаться, куда же ведет его собственный путь. Пока тот виделся многовекторным: если так, то сюда, если иначе, то туда. Варианты зависели от развития ситуации в стране и мире, факторы влияния столь многочисленны, что непонятно, куда вырулит толстый и богатый в расстегнутом пиджаке и без бабочки. Требование black tie распространялось на гостей, а не на хозяина жизни. Он сам устанавливал правила, и главное из них — при любом раскладе выжить, сохранить богатство и могущество. Потому и готовился к встречам на корпоративе с теми, кто нужен сейчас, будет полезен завтра или станет важным послезавтра.

Политическая окраска, национальная принадлежность, сексуальная ориентация — бессмысленные лейблы. Они лишь помогают несведущим раскладывать субъектов по полочкам. Опытный глаз видит сущность индивида, раздевая от одежд, в какие бы имярек не рядится. Либерализм, марксизм, консерватизм — суть виды камуфляжа для политиков, рвущихся за куском пирога. И каждый день им хочется бюджет побольше, откат посущественнее, власти помощнее. Сегодня косяком попрут «целовать руку», ту, что достает из кошелька монетки и купюры. Будут ловить его взгляд, бубня заготовленные здравницы в честь «СуперБанка». И взоры их женщин станут гореть желанием, возбуждаясь от сильнейшего афродизиака — вида денежного мешка, превышающего ВВП иных стран. Дурочки позавидуют бриллиантами Софы, умные станут напрашиваться к нему кабинет на сеанс орального секса. Среди них могут оказаться и мужчины или внешне подобные им существа.

То чуть позже, а в данные минуты пневмоподвеска убаюкивала, разгружая сознание от навязчивых мыслей и видений, отодвигая в будущее — пусть недалекое — принятие решений, способных круто изменять судьбы людей, предприятий, партий, государства. Легкое всхрапывание заставило жену бросить недовольный взгляд на мужа. Она ненавидела храп, надоевший, когда еще делили одну спальню. Ведала, что скоро расслабится и сфинктер, перестав удерживать газы в кишечнике. Толкнула: «Приехали, соберись». Илья знал ее уловки и не обиделся: столько лет вместе — матери его детей простительно вольное обращение с благоверным. Главное — не есть ничего на банкете: место не особо кошерное, но такую ораву в другом не прокормить.

— Как можно кушать этакую дребедень? — возмущался Керенский, с отвращением глядя на свои пальцы, испачканные кетчупом из чизбургера «Дакмональдс». — Неужели нельзя найти заведение, где подают дичь или говядину порядочную?

— Найти легко, если денег и времени навалом, — терпеливо пояснила Лидия. — А у нас работа на корпоративе через полчаса, и карман от бабла не ломится.

— Ангажемент странный. Почему твой знакомый режиссер меня пригласил? Роль не объяснил, — облаченный во френч мужчина решительно положил назад в картонную коробочку остатки котлеты и остальные ингредиенты фаст-фуда.

— Как ты не понимаешь? Там будут влиятельные бизнесмены и политики. Это — шанс познакомиться с элитой, произвести впечатление. Ведь мы, — девушка умело включила себя в состав Dream Team, — сразу попадем в нужный круг общения. Это не у Исаакия сшибать по пятерке и десятке. У гостей долларов и евро хоть задницей ешь.

Идиома из новояза была не до конца ясна, с точки зрения количества валюты в распоряжении гостей «СуперБанка», но совершенно понятна, с точки зрения её качества. Керенский в шахматах разбирался слабо, но твердо усвоил от отца, что в игре качество важнее количества. Оставалось применить свои отточенные навыки овладения умами толстосумов, пусть и будучи приглашенным скоморохом.

— Хоть руки тут можно сполоснуть? — процедил сквозь зубы и неожиданно остался доволен чистотой туалетной комнаты в сети общественного питания ХХI века. — Не всё тут ГМО, — ввернул вновь услышанный термин, стоя перед зеркалом и поправляя безукоризненный ежик стального цвета. — Вперед, труба зовет. Сабли к бою!