Небесное испытание

Ольга Погодина, 2009

Илуге. Сын отрешенной от трона княжны государства Ургах, выросший в изгнании, с детства познавший все ужасы доли невольника – и ставший одним из лучших воинов привольных восточных степей, где обитают мужественные, не знающие страха кочевники. Теперь на него начинается настоящая охота… Смерти опасного родича желают двоюродные братья, подчинившие своей власти племена охоритов и мечтающие о захвате княжеского трона. Смерти его ищет и отважный Юэ – лучший из полководцев империи Куаньлин, ведущей опасную и циничную дипломатическую игру, цель которой – захватить Ургах. Но Илуге не страшится врагов – ни тайных, ни явных. Он готов рискнуть собственной жизнью и открыто явиться в Ургах, чтобы спасти от гибели мать, которую обвинили в предательстве и приговорили к мучительной казни…

Оглавление

Из серии: Джунгар

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Небесное испытание предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 3. Узы неожиданности

Многое изменилось за эти последние несколько лун. Очень многое. В первую очередь изменился он сам, думал Горхон, глядя на покрытый вечными льдами величественный силуэт Падмаджипал. До этого года он был кем угодно, но только не человеком, который позволяет собой владеть своим прихотям и капризам. Но, как оказалось, все меняется, и его разум с какого-то момента перестал ему служить столь же безупречно, как и все эти годы.

Он должен был догадаться об этом раньше. Но с некоторых пор он, Горхон, глава школы Омман, могущественнейший из магов Ургаха, стал слеп, как крот. И с удивлением обнаружил, что его цели… поменялись после того памятного вечера в начале весны, когда Горхон нашел князя Ургаха в состоянии, далеком от сосредоточенности…

— И эта глупая старуха молчала столько лет! — Князь Ургаха со всего маху обрушил кубок, выточенный из цельного обсидиана, на стол. Кубок раскололся, черные сверкающие осколки брызнули во все стороны.

— Лучше поздно, чем никогда, — рассудительно произнес Горхон, меланхолически закидывая в рот горсть черного изюма с южных виноградников. — Надо сказать, твои шпионы действовали быстро. И имеют талант оказываться рядом в особо подходящий момент. Или — дай догадаться — они попросту следили за твоей сестрой? Что ж, умно.

— Она ведь действительно призывала меня. — Ригванапади покачал головой, недоумевая. — Своими руками создала для меня смертельную опасность — и призывала. Что, интересно, она от меня хотела, старая карга? Поцеловать в лобик?

— Скорее всего она бы не рассказала тебе того, что рассказала твоей сестре. — Горхон склонил голову, и его длинная, до пят, коса стекла по подлокотнику кресла, словно черная змея. — Она не считала, что Ицхаль способна на убийство.

— На что способна эта зеленоглазая ведьма, никто из нас не знает. Наверняка, — мрачно процедил Ригванапади. — А еще эти два щенка, которые имеют больше прав на престол, чем я, правящий князь.

— Ну, я бы не был столь резок в оценках, — лениво протянул Горхон. Что ж, он так и знал, что Ригванапади даже собственной тени боится. — В конце концов, о них ничего не слышно. Молодые глупцы уже давно должны были ввязаться в какую-нибудь безрассудную выходку. И потом, им еще придется доказывать, что они не самозванцы. Что у них есть теперь? Слова умершей старухи?

— Щенки выросли и могут представлять опасность! — Ригванапади сверкнул глазами.

— Зато теперь никто не обвинит тебя в том, что ты убиваешь детей, — парировал Горхон. — Помнится, именно это в конечном счете и восстановило придворных против предыдущего князя.

Горхон позволил себе добавить в голос чуть-чуть издевки. Невозможно было удержаться — еще бы, ведь именно Ригванапади тогда публично чуть не рвал на себе одежды, рассказывая жуткие подробности убийства своим братом Падварнапасом малолетних племянников, рожденных и нерожденных.

— Что-то ты больно остер на язык, жрец. — Ригванапади уловил намек, и его лицо потемнело. Горхон сделал примирительный жест, и князь тоже предпочел сменить тему.

— Если ты помнишь Ночь Наложниц, то она случилась зимой, — сказал он. — Значит, щенков вывезли из Ургаха тогда же. Может, они и не уцелели, иначе где они?

— Может, и не уцелели, — согласился Горхон. — Или нашли приют у соседей.

— У кого? У куаньлинов?

— Нет. — Горхон покачал головой, поигрывая своим жутковатым ожерельем, сделанным из человеческих черепов. — Куаньлины, получив такой жирный кусок, уже давно бы осаждали Ургах. Это дало бы им в руки роскошный повод для войны. И для… гм… аргументов против твоей власти внутри княжества.

Ригванапади нахмурился, но смолчал. В конце концов, Горхон был прав, недовольные всегда найдутся.

— У степняков? — недоверчиво протянул князь. — Ну, если так, то кого они могут привести? Две сотни вонючих варваров?

— Это вероятнее всего, — усмехнулся Горхон. — Еще вероятнее, если кто-то из них свяжется с влиятельными людьми здесь, в Ургахе, и попытается устроить переворот. Без поддержки в самом Ургахе им никогда не победить.

— Да. Ты прав. — Глаза Ригванапади забегали, он буквально на ходу просчитывал варианты.

«Он маниакально подозрителен, — подумал Горхон. — А такой человек никогда не имеет достаточно разума. Рано или поздно он начинает подозревать всех. И убивать, одного за другим».

— Надо ее убрать. Немедленно. Они свяжутся с ней, — между тем, забыв о жреце, бормотал князь.

— Не будь глупцом! — Горхон позволил себе сказать это опасно презрительным тоном, почти недопустимо презрительным. — Пока на тебе нет крови. Мальчишек можно будет объявить самозванцами. В конце концов, они официально признаны мертвыми, оплаканы и захоронены рядом со своей матерью. А вот убийство Ицхаль тебе оправдать не удастся. Этот повод притянет к себе всех, кто захочет отнять у тебя трон, точно магнитом.

— Ведьма лишила меня наследника своим колдовством! — выкрикнул князь побелевшими губами. Горхон холодно и внимательно вгляделся в его искаженное лицо: Ригванапади совсем источила ненависть.

— На эту сказку в Ургахе никого не купишь, — небрежно сказал Горхон, — тем более что ты еще не вышел из возраста, в котором пытаться доказать обратное столь приятно…

Ригванапади дернулся: он вспомнил холод у горла, свое унижение, почти такие же слова и холодный серебристый голос, который он ненавидел.

— В конце концов, это ты всегда успеешь, — добавил Горхон. — Деваться отсюда ей некуда.

— В этом ты прав, — после долгой паузы сказал Ригванапади. — Сейчас нужно найти, в какую нору заползли эти поганые последки.

Горхон почувствовал смену интонации, ощутил, как багровое пламя ненависти, бушующее в князе, утихает, и еле заметно перевел дух.

— Сегодня ночью я призову нам на помощь свою силу и свою магию, — торжественно сказал он.

— Я надеюсь, тебе не нужно говорить, что все должно быть проделано…

–…в строжайшей тайне, — перебил князя Горхон. — Можно было не говорить.

— Когда ты сможешь рассказать мне хоть что-нибудь? — с жадным блеском в глазах спросил Ригванапади.

— Пара дней потребуется на подготовку, — подняв глаза к потолку, протянул Горхон, — еще несколько дней придется провести в медитации, навести справки. Быть может, удастся отыскать какой-то… предмет. Людей, о которых ничего неизвестно и след которых затерялся так давно, трудно искать, знаешь ли.

— Все, что ты затребуешь, будет тебе предоставлено, — нетерпеливо сказал князь. — Иди. Сделай это для меня. Как можно быстрее!

— Как говорится, поспешай медленно, — усмехнулся Горхон сжигающему князя нетерпению. И вышел.

Однако, едва он ступил за порог, усмешка тут же сбежала с его лица, и маг задумался. Поиски принцев его интересовали менее всего: он был поражен собственной реакцией. Сегодня он практически спас Ицхаль жизнь, потому что в этот опасный, тонкий, словно лезвие обсидианового ножа, момент одно его слово могло окончательно склонить князя к убийству. А дальше — уже детали, слепых исполнителей воли владыки Ургаха найдется немало…

Почему? Это был сложный вопрос. Повторяя его, Горхон заложил руки за спину и с неприкрыто озабоченным видом прошел по длинным темным коридорам дворца, мимо рядов циклопических колонн, мимо маслянисто поблескивающих в полутьме бронзовых статуй богов и богинь, мимо стражников в рогатых шлемах с застывшими усатыми лицами.

Более того. Учитывая то, что он — и только он! — узнал недавно, не исключено, что жрица теперь тоже вступит в игру. Если, конечно, не уверена точно, что ее ребенка нет в живых. Впрочем, этот козырь следует приберечь напоследок. И найти доказательства.

Но — ах! — держать Ицхаль в кулаке было бы восхитительно. Пожалуй, в зрелых женщинах что-то есть. Они более сложны, тонки, более непредсказуемы, чем молоденькие рабыни, которые годятся только на то, чтобы делиться с ним своей молодостью.

Княжна Ургаха. Посвященная жрица высокого ранга. Такая любовная связь — естественно, тайная, — пожалуй, по-настоящему развлекла бы его, тем более что Ицхаль — он почувствовал это, — несмотря на свои магические практики и тайны, оставалась женщиной, а не упакованной в монашеский балахон безвозрастной старухой, пустой и ломкой, словно высушенной изнутри. Горхон вспомнил, как она села на своем ложе — обнаженная и царственно равнодушная к собственной наготе. Такую женщину приятно покорить, тем более что все инструменты у него на руках имеются. А подчинив ее своей воле, он, Горхон, может добиться многого. Очень многого — больше, чем принесут ему все свитки Желтого Монаха вместе взятые. И почему такая простая мысль раньше не пришла ему в голову? Нечасто путь к большой цели бывает таким приятным…

Ицхаль понимала, что последнее время она ходит по краю бездны. Не то чтобы раньше ее жизнь была столь уж безмятежной — как-никак, она была единственной родственницей правящего князя, до которой он мог дотянуться, но сейчас столько лет державшееся хрупкое равновесие было нарушено. То, что сказала ей перед смертью старая кормилица, все меняло в этой системе мира.

Живы ли двое сыновей ее брата Каваджмугли или нет — для нее все равно. Любое ее действие будет расценено как попытка предательства. И что хуже всего, посланные на поиски лазутчики могут выйти на след ее сына — она сама проложила этот след, отправив Элиру в ее опасное странствие. Она поторопилась, теперь Ицхаль знала это.

Но с того дня, как в ее сердце поселилась надежда на то, что ее сын жив, Ицхаль Тумгор, Верховная жрица школы Гарда, перестала испытывать страх за себя.

В конце концов, она родилась и выросла в Ургахе, княжестве, где даже камни пропитаны древней магией, где жрецов, колдунов и монахов больше, чем пастухов со всеми их стадами. В Ургахе сто семьдесят магических школ, и во многих из них умеют открывать врата будущего. Она сама смотрела в эти врата. Свою смерть она там не видела. А вот смерть своего брата она видела, и смерть эта была воистину чудовищной.

Она могла бы убить его сама. Это было бы легко. С помощью яда или с помощью магии. Ицхаль была достаточно умна и имела несколько верных людей, в том числе и в окружении своего брата. Тех, кто считал, что, если Ригванапади умрет, сможет через ее постель продолжить себе путь к трону. Тех, кто считал, что обет безбрачия, в который ее заключили в четырнадцать лет, словно в кандалы, можно разрушить. В истории князей Ургаха случались куда более драматичные отречения. Чего стоит, например, трехкратное отречение от престола ее прадеда Монаригампо, после каждого из которых следовали массовые казни всех, ему неугодных, которые монарх пережидал, принимая обет монашества и проходя предшествующую ему процедуру омовения от совершенных в мирской жизни грехов. Говорят, в третий раз настоятель монастыря отказался принимать венценосного послушника. Монаригампо убил его на ступенях храма и приставил меч к горлу держащего умывальную чашу монаха:

— Или ты совершишь надо мной обряд, или умрешь.

Монах стал настоятелем, а Монаригампо перебил всех, кто еще смел сомневаться в божественном происхождении княжеской власти.

Ее слабость заключалась в том, что она ненавидела кровь, текущую в своих жилах. Кровь князей Ургаха, убивавших своих предшественников куда чаще, чем им случалось передавать власть мирно. Ее брат Падварнапас, предшественник Ригванапади, был ничуть не лучше. Ночь Наложниц. Убитые женщины со вспоротыми животами. Как хотя бы этим двоим удалось спастись?

Быть может, она неправа, и ей не стоит искать своего сына вовсе. Никогда не увидеть, каким он стал, никогда не сказать ему ни одного слова, — но зато удержать его подальше от этого змеиного гнезда? Но не находится ли он в еще большей опасности среди диких степных племен, постоянно живущих в состоянии войны и грызущихся друг с другом, словно стая собак за кость?

Ей нужен совет. И… еще кое-что, что требует внимания.

Главы монашеских и жреческих школ и орденов весьма часто и беспрепятственно покидали Йоднапанасат. Все, кроме нее. Для Ицхаль покинуть столицу означало выскользнуть из-под контроля брата, а он этого не терпел. Ей пришлось посетить брата лично и навязать себе эскорт из двадцати вооруженных стражников («Дороги столь опасны, дорогая сестра, я просто настаиваю на твоем сопровождении!»). Неотложность своего путешествия она объяснила известием о болезни святой отшельницы Мха Грома. У некоторых крупных школ, к примеру, у школы Уззр, были места, где обитали монахи, отрешившиеся от мирского. Как правило, их кельи размещали в пустынных и диких местах, однако неподалеку от монастырей, чтобы приходившие монахи могли снабжать отшельников всем необходимым. Отшельницы школы Гарда чаще всего селились при Храме Снежного Грифа.

С этим местом у Ицхаль было достаточно много связано, чтобы она сделала то, что сделала. Перелистывая свитки Желтого Монаха, доставшиеся ей как настоятельнице школы, она терпеливо составляла разрозненные куски, распутывала слова забытого языка, разыскивала забытые термины, — и некоторые из ее догадок нуждались в подтверждении. Например, в одном из свитков указывалось, как усилить во много раз свои способности по чтению и передаче мыслей на расстоянии, вплоть до того, чтобы это было возможно даже для полностью неподготовленных людей. Ицхаль всегда мучилась тем, что от природы ее магические способности были довольно посредственны. По крайней мере телепатировать она не могла. А сейчас ей просто необходимо остановить Элиру, которая в этот самый момент может везти ее сына все ближе к собственной гибели. Мысль об этом сводила Ицхаль с ума. Элире необходимо дать знать о происходящем, связаться с ней.

Ей даже не пришлось разыскивать указанные в свитке магические катализаторы. Посетив сокровищницу школы, она обнаружила все, что необходимо, стоящим вместе и аккуратно упакованным в листы тонкой бумаги. И теперь везла с собой. Уместившееся в одном небольшом сундучке, по ценности это имущество равнялось небольшому государству.

Откровенная слежка за собой ее не слишком волновала: Ицхаль знала, что то, что она хочет скрыть от других, обычным стражникам не обнаружить. Кроме того, ей действительно нужен совет Мха Грома.

Дорога разматывалась перед ней, словно лента воспоминаний. Ицхаль снова вспоминала себя — несчастную, изо всех сил сдерживающую слезы пятнадцатилетнюю княжну, выросшую в роскоши и в первый раз отправленную за пределы Йоднапанасат. Сейчас она считала, что пребывание в монастыре все-таки пошло ей на пользу. Кто знает, останься она при дворе, не отравила бы ей душу его ядовитая атмосфера. Как известно, большие испытания слабых ломают, а сильных делают еще сильней. Она не сломалась. Не сломать ее и теперь.

Теперь дорога казалась ей легкой. Она практически не замечала обжигающего ветра из распахивающихся за поворотами расселин и пропастей, не боялась смотреть вниз на головокружительных, обледенелых спусках. Сейчас она бы смогла пройти этот путь одна. Но не тогда. Не тогда…

Когда за эти годы она полюбила приезжать в этот храм, сама Ицхаль не смогла бы точно сказать. Наверное, когда боль утихла и рана от потери любимого и ребенка зажила и перестала кровоточить. Наверное, лет через десять—двенадцать после того, как это произошло. Когда она стала верховной жрицей. Ицхаль приезжала, подолгу оставалась одна. В храме ничего не менялось — те же монахини с морщинистыми лицами, та же тишина. Изредка монахини умирали, и их тела выносили на плоскогорье, на пищу грифам. Пищи было немного, судя по тому, как недолго огромные белые птицы кружились над местом упокоения. Потом выбеленные ветром кости собирали в урну, запечатывали ее воском, разрисовывали мистическими знаками и собирали в погребах. В погребах было больше восьмисот таких урн, и некоторые уже рассыпались в пыль от старости — Ицхаль видела их, когда руководила одной из таких церемоний. Ей нравилось думать, что она тоже найдет свой приют здесь, когда-нибудь.

Путешествие длилось десять дней. Ицхаль, пряча улыбку, наблюдала за тем, как стараются скрыть свою усталость посланные с нею стражники. Она могла бы уйти от них ночью, по снегу, одна. Теперь холод был ей не страшен. Она давно стала туммо — обладающая внутренним огнем. Но теперь это обладание было ей ни к чему. Оно было нужно ей девятнадцать лет назад, когда она хотела убежать отсюда с мальчиком-лонг-тум-ри. Должно быть, тот мальчик умер от перенапряжения и сгинул в какой-нибудь из страшных, заполненных снегом пропастей, спеша к ней…

Когда они въехали во двор (все, все здесь напоминало ей о Ринсэ, все стало безмолвным памятником тому, что здесь произошло), Ицхаль пришлось объяснять присутствие воинов своим монахиням. Еще через какое-то время вереница старых женщин, груженных узлами со своими нехитрыми пожитками, потянулась вверх, в горы:

— Устав школы запрещает им находиться под одной крышей с мужчинами, — пояснила Ицхаль донельзя смущенному командиру. — Школа Гарда — одна из тех, где дают обет безбрачия.

— Я приношу извинения за неудобство, госпожа. — Парень был молод и еще не растерял способности краснеть до ушей. Ицхаль усмехнулась. Возможно, у него есть приказ князя о том, в каких случаях ее следует убить.

— Храм Снежного Грифа — не место, где стоит говорить об удобстве, — мягко улыбнулась она. — Сюда приходят только те, кто хочет противоположного. Я надеюсь, вы не последуете за мной и не будете тревожить святых отшельниц. Обещаю вам, что не убегу.

Это была часть ее плана, с самого начала. Лицо парня перекосилось.

— Но, госпожа… вы не сможете жить там. — Он в ужасе глядел на ряды каменных дыр на противоположном склоне, соединявшемся с горой, на которой и стоял храм, жутковатого вида веревочным мостиком.

— Почему же? — Ицхаль от души забавлялась его растерянностью. — Более того, мой юный друг, я сюда приехала за этим. Прошу вас, располагайтесь в храме по возможности удобно. Я планирую здесь провести с Мха Грома и в медитации несколько дней.

«Доноси сколько хочешь», — развернувшись и даже не подумав хоть как-то облегчить парню жизнь, Ицхаль спокойно положила руки на перила мостка. Давненько она не ходила здесь. Помнится, в первый раз она проделала по меньшей мере половину пути на карачках, в ужасе глядя, как под ее ногами мостик, кажется, вот-вот рассыплется и она полетит вниз с жутким затихающим криком… Сейчас она спиной чувствовала взгляд бедняги, в котором явно ужас и смущение вели борьбу с дисциплиной: «Сопровождай ее повсюду, куда бы она ни пошла! Стреляй при первых же признаках попытки к бегству! При любых подозрительных движениях! И не оставляйте ее вне поля зрения ни на минуту!»

На другой стороне пропасти, ступив на землю, точнее, на сухую серую пыль, не имеющую ничего общего с почвой, Ицхаль обернулась и как можно ласковее помахала стражнику рукой. Как известно, страх — это странное чувство, и одна из его особенностей в том, что если есть повод не делать что-то, что тебя пугает, заставить себя сделать это почти невозможно. А она дала ему, им всем этот повод.

Ради своих исследований она действительно способна спать на голой земле. Однако… это бы потребовало слишком больших усилий. В тех узлах, что несли монахини, были вполне приличные постели, а каменные дыры некоторых пещер были всего лишь входами, прячущими довольно холодные, но все же уж не насмерть промороженные кельи.

Ее вещи уже принесли. Ей хватило только посмотреть в глаза одной из монахинь. Никакой телепатии — просто эти женщины за многие годы знали о ней все.

Она действительно хотела повидать Мха Грома. Поручив двум монахиням начать приготовления после короткого инструктажа, она прошла в вырубленный в скале тоннель, соединявший кельи без того, чтобы выходить наружу.

Мха Грома была здесь еще тогда, когда Ицхаль привозили сюда девочкой. Тогда она была всего лишь одной из тех монахинь, что принимали ее в храме. Через несколько лет над ней провели обряд очищения, и Мха Грома погрузилась в исследование Вечно Сущего. Иногда Ицхаль передавали то, что говорила Мха Грома, — а говорила она с тех пор не больше пяти раз. Три из них были бессмысленным, на ее взгляд, набором слов, зато два — весьма своевременным и ценным предупреждением. Именно послание Мха Грома спасло ей жизнь, когда Ригванапади вздумал ее отравить.

— Мха Грома? — Ее глаза пока не привыкли к темноте кельи, которую она нашла без особого труда по груде черепков: Мха Грома в плохие дни имела привычку швыряться приносимыми ей глиняными плошками в излишне беспокоивших ее прислужниц.

— Це-це-це! — раздалось из темноты, и мимо уха Ицхаль что-то просвистело. Судя по звуку падающих на пол черепков, еще одна плошка.

— Я вижу, вы рады мне, почтенная Мха Грома, — произнесла она с улыбкой. — Ваша меткость вошла в легенду и достигла моих ушей.

— Це-це-це! — снова застрекотала старуха. Теперь Ицхаль могла видеть ее, практически на четвереньках ковыляющую из угла в угол, к темной куче, видимо, постели.

— Мне жаль, что я нарушаю ваш покой, почтенная Мха Грома, — как можно вежливее сказала она. — Однако покорно прошу вашу святость снизойти к нашим мелким делам. Мои собственные способности ничтожны, а окружающие меня приметы пугающи и туманны.

— Ты ничего не знаешь о своих возможностях, княжна, — скрипуче проговорила старуха.

Ицхаль удивилась.

— Я много лет стараюсь развивать их, Мха Грома, но не добилась и половины того, чего добиваются у нас рядовые послушницы. Я знаю, что мои способности много ниже средних, и смирилась с этим.

— Если пустить топор плавать, он и вправду не будет хорошим пловцом, — буркнула старуха. — Но хватит об этом. Не гневи богов, жрица. Тебе дано столько, что боги из предосторожности отняли у тебя такую малость, как вещие сны или возможность поджечь взглядом сухую ветку, — все эти фокусы, которыми люди столь гордятся. Так что ты хочешь видеть?

— Равновесие нарушено, — прошептала Ицхаль, смущенная неожиданными словами отшельницы. — И мой сын, Мха Грома. Он жив. И он в опасности.

— Какой у нас нынче год? — деловито осведомилась старуха.

— Год Снежного Грифа, — подсказала Ицхаль, и старуха вдруг подпрыгнула на добрый локоть от земли.

Мха Грома взвыла и выдала целый поток совершенно незапоминаемой тарабарщины. Потом затихла, лежа на спине прямо на голом полу, с отвисшей челюстью и остановившимся взглядом. Ицхаль, не на шутку перепуганная, позвонила в колокольчик, что носила с собой, и на этот звук пришли две постоянно ухаживавших за святой отшельницей монахини. К ее облегчению, оказалось, что Мха Грома часто впадает в подобное состояние, которое иногда может длиться много дней. Они обернули худое неподвижное тело покрывалами и водрузили на постель. Последнее, о чем подумала Ицхаль, это то, что в келье, против ее ожиданий, совершенно не воняло. Пахло сеном, деревом, сухой тканью. И чем-то еще вроде того, как пахнет морозной ночью в горах. Ясной морозной ночью.

Ицхаль выждала еще два дня. Мха Грома не приходила в себя и она по опыту знала, что может так и уехать ни с чем: откровения отшельницы были совершенно непредсказуемыми. А ей нужен не только ответ.

На третью ночь Ицхаль решилась. Монахини по ее приказу привели в порядок одну из келий, вырубленных внутри горы, но имевших отверстие в потолке для медитаций. Она велела принести сундучок и аккуратно достала из него двенадцать крупных опалов, каждый в оправе из разного металла — меди, серебра, олова, свинца, железа и так далее, четыре шара из горного хрусталя и четыре — из обсидиана, а также совершенно диковинную вещь — шарик чистой ртути, заключенный в стеклянную трубку, запаянную с обоих концов. Разложив их внутри начерченной на полу восьмилучевой звезды, Ицхаль опустилась на колени в ее центре и принялась повторять заклинание. Ее ноги быстро занемели на ледяном полу, по телу побежали мурашки. Закрыв глаза, созерцая расплывающиеся под веками багровые круги, она продолжала повторять заклинание, монотонно, раз за разом. В сочинении Желтого Монаха не было сказано, как передавать послание, и потому Ицхаль одновременно изо всех сил старалась возможно коротко сформулировать то, что собиралась передать Элире: «Найди Илуге. Охраняй его. Но не привози его в Ургах, пока не минует опасность. Не сейчас».

Несколько раз ей казалось, что ей удается визуализировать лицо Элиры в своем сознании и повторить ей послание, но потом все рассыпалось, и Ицхаль не могла сказать точно, произошло это или ей показалось. В ней нарастали неуверенность и разочарование. Наконец, окончательно обессилев, она бросила свои попытки связаться с Элирой и просто отчаянно взмолилась, прося Падме и всех богов и духов уберечь ее сына от грозящей ему опасности и дать ей дожить до того момента, когда она сможет увидеть его. По ее щекам потекли слезы, и она повторяла свои бессвязные молитвы до тех пор, пока все, даже горе, не заслонило настоятельное осознание того, что она лежит на холодном полу кельи, и ноги затекли настолько, что ей пришлось распрямлять их руками. Боль казалась нестерпимой, но Ицхаль даже обрадовалась ей — она отвлекала ее от медленно наступавшего осознания того, что ее последняя надежда связаться с Элирой рухнула. Доверить свою тайну она никому не может — из боязни, что невольно выдаст Элиру, а через нее — и Илуге, а у самой у нее постыдно не хватает магических способностей на то, что в ургашских школах считалось хоть и трудным, но не выдающимся. Ей остается только проглотить свое разочарование и искать утешения в медитации.

Она пробыла в кельях еще три дня. Отчасти ожидая, не очнется ли Мха Грома. Отчасти для того, чтобы досадить своим растерянным стражам. Кроме того, здесь она, пожалуй, ощущала, что давящий молот подозрительности брата, душных интриг, всех этих двусмысленных, полных яда и осторожного манипулирования фраз, исчез. Так спокойно было сидеть, растворяясь в непоколебимом спокойствии этих мест. Ицхаль почти с сожалением дала приказ о возвращении. Ей бы хотелось обдумать все, что с ней произошло за последнее время, в спокойствии. Однако слишком долгое ее отсутствие может тоже насторожить Ригванапади, и он опять ее в чем-нибудь заподозрит. Она должна быть вдвойне осторожна, если хочет когда-нибудь увидеть своего сына. Живым.

Она уже ступила на веревочный мост, вызвав суетливую беготню своих стражей на той стороне разделяющей их пропасти, когда к ней подлетела запыхавшаяся послушница.

— Мха Грома… она зовет вас, — пролепетала она, и Ицхаль немедленно развернулась.

В келье ее встретил пронизывающий взгляд. Мха Грома больше не кидалась посудой. Она выпрямилась, завернулась в свое рванье и вышагивала по келье с весьма величественным видом. Увидев Ицхаль, святая вытянула руку:

— Как ты можешь быть такой глупой, Ицхаль Тумгор? — строго спросила она. — Я размышляла о твоих словах и осознала, что ты и впрямь не знаешь, кто ты. А я столько лет считала, что Церген сказала тебе… Значит, мое откровение о Годе Снежного Грифа может разрешиться и так: Ицхаль Тумгор узнает о своем предназначении! Или так: святая отшельница Мха Грома заставляет кости Церген сплясать, называя ее старой дурой! — и Мха Грома захихикала, поднеся к губам сморщенный кулачок.

Она могла себе позволить называть покойную предшественницу Ицхаль просто по имени. — Мха Грома и той годилась, верно, в старшие сестры.

— Я не знаю, кто я, — ровно произнесла Ицхаль.

— Ты — Ярлунга! — почти прошептала Мха Грома таким тоном, словно только что сообщила Ицхаль величайшую тайну.

— Но… я ничего не знаю о них, — растерянно сказала Ицхаль.

— О, да сгниют мои кости! — пронзительно взвыла Мха Грома. — Как тебя учили, девочка! Куда смотрела Церген, тупая дочь ослицы! Нет ничего страшнее, чем не ведающая, что творит, Ярлунга! Она же знала, что в правящей княжеской семье концентрация крови Итум Те выше, а значит, выше вероятность Его появления.

— Кого? — тупо переспросила Ицхаль.

— Ярлунги! Проводника! Исполнителя Воли богов! Того, чьи желания сбываются! Избранного! Ты, глупая женщина, не можешь быть Ярлунгой, в самом деле! Оставь меня, я ошиблась. — И старуха с оскорбленным видом отвернулась.

— Значит, того, чьи желания сбываются? — ласково поинтересовалась Ицхаль. — То есть боги настолько ко мне милостивы, что, если я пожелаю, скажем, чтобы эта гора разрушилась, — она разрушится?

— Заткни рот, нечестивка! — заверещала святая отшельница в совершенно неприкрытом испуге. — Ты хоть понимаешь, что способна натворить таким образом? И уже натворила?

— Что, все желания сбываются? — допытывалась Ицхаль.

— Все. Даже самые глупые. Даже те, о которых только думаешь, не произнося вслух. Есть только одно условие — желание должно исходить из самой глубины сердца. Так написано, — мрачно сказала старуха. — Боги посылают Ярлунгу в мир, когда хотят повернуть ось событий, происходящих в мире, в новое русло. Там, где Он оказывается, совершаются странные вещи, которые всегда имеют глубокие последствия для мира, в который Он послан. Можно сказать, Он притягивает такие события к себе, как магнит притягивает металлические опилки. И он не совершает их сам, — но воля богов через него приводит материю вещей в движение, меняет их и направляет. И совершенно не обязательно, что изменения эти не имеют чудовищной сути. Это тяжелая ноша. В ее облегчение боги дали Ярлунге дар исполнения всех желаний.

— Это неправда! — закричала Ицхаль. — Я не Ярлунга! Иначе я не была бы разлучена со своим ребенком, и Ринсэ бы остался жив!

— Иногда попадаются очень, очень глупые ярлунги, — покачала головой Мха Грома. — Те, которые произносят свои желания, а потом забывают о них. Или говорят одно, а имеют в виду другое. Или имеют противоречивые желания. Запомни: сбываются все, даже невысказанные… — Лицо Мха Грома пылало какой-то пугающей радостью.

Ицхаль стало страшно. Она вдруг почувствовала, как в ней клубятся, каждый миг выплывая на поверхность, сотни, тысячи злобных, мелких и завистливых желаний.

— Ты ошиблась, — обессиленно прошептала она.

В этот момент она вспомнила. Шестилетняя девочка получает нагоняй от отца, всесильного князя, за то, что подслушала разговор о своей помолвке с Эхэ-Гэсэром, сыном одного из сановников. Пойманной за этим занятием, Ицхаль очень страшно. Она поджимает губы и, гордо вздернув голову, решительно заявляет, что никогда ни за кого замуж не пойдет.

— Ицхаль! Не смей оспаривать мою волю! — Отец в гневе встает и угрожающе нависает над ней. Маленькая Ицхаль упрямо тянет подбородок:

— Я хочу стать жрицей. Не хочу быть… как это… по-мол-влен-ной. Не хочу замуж за… как его… Эхэ-Гэсэра. Ни за кого заму-уж не хочу. Ясно? Хочу быть жрицей и научиться читать мысли, и прочим чудесным вещам. Вот так!

Видение дрогнуло и пропало. Ицхаль долго молчала, потом закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.

— Это должно уже быть даже в пределах моих сновидческих способностей! — раздраженно закричала Элира. — Его, должно быть, кто-то спрятал!

— Да, госпожа. — Один из посланных с нею монахов чуть наклонил голову. И где они ей таких в сопровождение нашли, этих чурбаноголовых молчаливых пней? Она даже до сих пор не различает их ни по лицам, ни по именам. Кажется, какого-то из них зовут Ани, а какого-то Даас.

— Что — да? — огрызнулась Элира. — Ты что, можешь подтвердить?

— Нет, госпожа, — с той же интонацией произнес монах и отошел подальше.

Элира и сама знала, что ведет себя ужасно. Но ей действительно было очень страшно, и этот страх не имел ничего общего с реальными опасностями. Она боялась открытого пространства степи, этого огромного пустого пространства, простиравшегося во все стороны. Здесь она чувствовала себя какой-то очень беззащитной — так человек, войдя в помещение, всегда ищет, к чему прислонить спину. А здесь — эта странная унылая плоскость, эти ветры, дующие одновременно со всех сторон, холодные и пронизывающие до костей, от которых совершенно некуда скрыться, этот коварный, тонкий слой снега, под которым — выстывшая обледенелая земля…

Через полторы луны после того, как они выехали из Йоднапанасат той зимней ночью, Элира достигла своей первой цели — окраинного степного монастыря. Настоятельница, крепко сбитая женщина средних лет, чьи черты выдавали ее явную принадлежность к степным племенам, безо всяких вопросов приняла их, накормила, снабдила картой, припасами и свежими лошадьми. Должно быть, Ицхаль Тумгор уже передала ей свои указания.

Как ей ни хотелось задержаться и провести хотя бы пару лун, проникаясь странным, диковатым и печальным очарованием этого далекого храма, выстроенного из красивого бежевого сланца, с его девятнадцатью монахинями и могучими молчаливыми степняками, охраняющими их, Ицхаль Тумгор торопила ее, и Элира не посмела ослушаться. Судя по тому, как долго искала Верховная Жрица это что-то или кого-то, оно представляет исключительную важность. Поэтому, подробно расспросив настоятельницу насчет путей в земли племени косхов и получив от нее твердый четырехугольник из дубленой кожи с вытисненными на нем красными знаками — нечто вроде пропуска для монахов на землях нейтральных и дружественных племен, Элира снова пустилась в путь. Несмотря на то, что она, как истинная ургашка, презрительно относилась к жителям равнин, считая их изнеженными, свое мнение ей пришлось быстро пересмотреть. Зимняя степь ничем не отличалась от высокогорных плоскогорий Ургаха — тот же пронизывающий ветер, и холод, и отсутствие всякого укрытия.

Монастырь стоял на землях койцагов. Ей предстояло пересечь их и земли уваров, следуя на северо-восток, выйти туда, где встречаются границы пяти племен, — эту долину настоятельница ей описала особо, и войти на земли косхов чуть западнее их границы с кхонгами.

Все эти новые названия на чужих языках, звуки чужой речи, чужое небо над головой — все тревожило ее. Может быть, потому и сновидения выходили рваными и мутными, как старая тряпка?

Ее спутники, напротив, казались безмятежными и выносливыми, как местные мохноногие лошадки. Их бритые затылки и уши всегда блестели, натертые ячьим жиром, их коричневые одежды, как оказалось, могут превращаться и в плащ, и в палатку, их обмотанные кожаными ремнями ноги неутомимо месили снег. Ночью они разжигали костерок: так, как его разжигают в степи, пряча огонь под специально сложенным укрытием, — и не так видно, и от ветра защищает. Элира куталась в меха, хмурилась, уходила. Оба послушника, не обращая на ее раздражение никакого внимания, принимались играть между собой в странную игру: кто кого успеет схватить на выставленные растопыренные пальцы. Игра казалась Элире очень глупой, но скорость, с какой они это делали, впечатляла.

Пару раз попадались люди. Поселениями эти группки войлочных юрт назвать было трудно — просто торчат в степи у какой-нибудь сопки или реденькой колки пять-шесть кибиток, да пасутся с десяток тощих коней.

Завидев их, все приходило в движение, далекие фигурки начинали суматошно метаться — видимо, обитатели степей в любой момент были готовы к нападению. Но и путникам было не с руки останавливаться. Припасы были у них с собой, языка они не знали, а потому насладиться гостеприимством степняков не хотели и не могли.

Потом они наткнулись на вооруженных людей, и Элира поняла, что такое страх. Вначале на горизонте возникли черные точки. Монахи забеспокоились, закружили вокруг нее, переговариваясь между собой на каком-то малопонятном ей горном наречии, где звуки лились с немыслимой скоростью. Потом один из них схватил ее коня под уздцы и они остановились: один чуть впереди, другой чуть сзади, прикрывая ее крупами лошадей и своими телами. Так Элира поняла, что на этот раз им угрожает опасность. Точки на горизонте увеличились, превратившись в фигурки всадников. Беспомощно ждать, как надвигается неведомая опасность, — вот природа страха, поняла Элира, пересчитывая фигурки. Всадников оказалось около трех десятков. Теперь уже можно было различить их: плоские, темные, обветренные лица степняков, головы прикрыты рыжими лисьими и сурочьими шапками со свисающими по обе стороны щек пушистыми хвостами, поверх засаленных халатов распахнутые овчинные тулупы мехом вовнутрь. На поясах — мечи вовсе не игрушечного вида в простых кожаных ножнах, за спиной у каждого лук и полный колчан стрел. К седлам приторочены круглые кожаные щиты и волосяные арканы, у некоторых — еще и палицы, окованные железом. В общем, эти люди — явно воины, а не мирные охотники. Приблизившись, они быстро и молча взяли их в кольцо. Озираясь, Элира видела хмурые темные лица, непроницаемые глаза. Чувствовала крепкий, едкий, звериный запах, окружавший их.

Она высоко подняла данный ей пропуск.

— Тамга! Тамга! — закричали степняки, и еще что-то на своем языке, она не поняла. Круг разорвался, вперед выехал крупный мужчина на рыжем коне. Элира не сразу поняла, что он правит конем без седла — его могучие ляжки в кожаных штанах обнимали бока коня, направляя его без всякого движения рук.

— Цахо. — Он приложил руку к груди, видимо, представляясь. — Увар тойамыыг.

Элира поняла, что ее приветствуют, и улыбнулась. Воины опять закричали. Вождь бесцеремонно взял поводья ее лошади и потянул за собой. Монахи было насупились, но решили не связываться. «Тоже мне, защитники», — мысленно фыркнула Элира, но выбора у нее не было, и она послушно потрусила рядом, улыбаясь всякий раз, когда вождь оборачивался. Это требовало от нее некоторых усилий, так как, когда он в ответ улыбался ей, становилось видно, что у него не хватает верхних резцов. Конечно, каждый житель степи знал, что это является обязательным атрибутом Обряда Посвящения у уваров, но ей-то откуда было об этом знать? Ей его улыбка казалась по меньшей мере жутковатой.

Ехали довольно долго — или ей показалось? Красное, мутное, словно бычий глаз, солнце уже коснулось края земли, когда они обогнули довольно-таки высокую сопку, и с ее подветренной стороны стали видны огоньки. В сухом морозном воздухе запахло дымом и прогорклым жиром, зашлись псы, учуяв возвращающихся людей. В предчувствии близости дома, всадники пошли широкой рысью, взметая из-под копыт веера колючего снега, и Элира в очередной раз поразилась тому, насколько ладно, легко и грациозно держатся в седле эти варвары.

Признаться, она тоже почувствовала это ноющее чувство близости человеческого жилья, мысль о мягкой постели и тепле стиснула горло. Послушницы школы Гарда закаляли тело бессонными ночами в неотапливаемых кельях, подолгу жили в пустынных, заброшенных монастырях, так что ее никак нельзя было назвать неженкой. Но путешествие по Великой степи зимой было настоящим испытанием на прочность.

У вождя оказалось две жены, и одна из них была с земель койцагов, язык которых Элира хоть как-то выучила, когда останавливалась в монастыре. Обнаружив это, вождь обрадовался, по-детски захлопав в ладоши, и Элира поразилась такому простодушию в крупном взрослом мужчине, который, как ей подсказывали все ее инстинкты, мог быть совершенно безжалостным убийцей.

Она, отбросив всякую брезгливость, с наслаждением приняла вырезанную из дерева чашку с крепким горячим бульоном, в котором плавали куски вареного мяса. Ложки не полагалось, и Элира после некоторого замешательства последовала примеру остальных, которые вылавливали из бульона куски прямо пальцами.

— Ургаши? Ургаши? — настойчиво спрашивал ее вождь, когда она сняла шапку и стали видны ее светлые волосы и эмблема школы Гарда — круглый серебряный диск с маской Итум Те: духа с высоким переносьем, зажмуренными глазами и загадочной улыбкой. Получив утвердительный кивок, вождь что-то взволнованно заговорил.

— Цахо спрашивать… Каваджмугли… кто? — Элира с трудом продралась сквозь слова незнакомого языка, и когда поняла их, на ее лице отразилось изумление.

— Каваджмугли — вождь. Умер. — Она надеялась, что правильно произнесла слова. По крайней мере вождь заинтересованно наклонился к ней и его жена опять начала переводить. Элира поняла не все. И в этот момент остро пожалела, что не выучила язык лучше. Потому что того, что она поняла, хватило, чтобы она стала дышать реже, унимая охватившее ее возбуждение.

— Ребенок… Каваджмугли? Здесь? Недавно? — боясь ошибиться, она переспросила.

— Ребенки. — Вождь нагнулся к ней и выговорил слово по-койцагски, старательно шевеля широкими губами: — Два. Делать война, они. Так.

Элире отчаянно хотелось спросить, сколько им лет, но она не знала как. Конечно, как и все ургаши, она знала страшную легенду о Ночи Наложниц, хоть и была тогда слишком мала, чтобы помнить ее.

— Делать правда? — Только после долгого молчания Элира поняла, что вождь спрашивает, справедливы ли притязания этих неведомо откуда взявшихся людей на трон Ургаха.

— Самозванцы, — решительно сказала она по-ургашски. Выражение ее лица было таким, что перевода не потребовалось. Но вождь заметил и тень сомнения, скользнувшую у нее по лицу.

— А? — переспросил он.

— Мне нужно кое-что… уточнить, — пробормотала Элира. И опять перевода не потребовалось.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Небесное испытание предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я