Русалка гриль

Владимир Плешаков, 2015

Автор предлагаемых рассказов – режиссер, киносценарист, телеведущий, но сам себя он называет путешественником. Путешественником в возможные миры. Вот и действие его рассказов происходит то в горном ауле, то на столичной тусовке, то в Северном ледовитом океане, то в древней Иудее; из провинциальной пивной переносится в королевство Сиам, а из обычного трамвая – в космические высоты. Автор с прихотливой фантазией смешивает сатирический реализм с интеллектуальным мифом, фантастические обстоятельства с почти пародийной стилизацией, не знает удержу в выборе мест действия и эпох, и всякий раз удивляет читателя непредсказуемым финалом, который, по словам автора, и для него самого – всегда полная неожиданность.

Русалка гриль

Дорога петляла. Видимо, речка тоже петляла. Так что мы переезжали через неё раза три, не меньше. И, когда в очередной раз впереди показался мост с указателем «р. Ум», я быстро достал из рюкзака руку, завёрнутую в газету, и, едва машина оказалась на мосту, выбросил свёрток за окно. Газета на лету распахнулась и спланировала в траву ближе к берегу. А рука русалки, похоже, упала прямо в воду. Домой.

* * *

Костик говорит: «А чо там уметь-то? Наливай да пей!» — и ржёт.

Ну, я Костика знаю. Не так уж они там и налегают на это дело. Костик рыбалку любит. А смешивать два удовольствия не любит. Сам же говорит: «Это как колбаса с пирожным». Так что насчет «наливай» — это больше фигура речи.

Поехать, что ли, правда? Ленка с остолопами вернётся аж через пять дней, а я уже от вида, запаха и тишины пустой квартиры скоро взвою. По-дурацки получилось с этим отпуском. Сначала думали махнуть все вчетвером, посчитали — вроде наскребём. Тут Хандорин со своим авралом.

«Конечно, — говорит, — ты в полном праве. Полагается отпуск, так полагается. Езжай. Только…»

Я и остался, конечно. А что делать? Встать в позу? Остался, своих отправил, ласты на антресоли обратно закинул, тут и аврал кончился. Так же внезапно, как и начался. Партнёры договор расторгли… или что-то в таком роде. Хандорин меня встречает в коридоре: «А ты чего в отпуск не поехал? Я ж тебя отпустил!..» Ну не гад, а?!

Я — в турфирму. Может, как-то можно присоединиться к своим, хотя бы на неделю? Нет, говорят, туда билеты есть, а обратно — нет. Как так — непонятно. Что, туда улетели сто человек, а назад сто пятьдесят? Египтяне, что ли, к нам подались?.. В общем, не срослось.

Кукую две с лишним недели холостяком. Разобрал коробки и шмотки в кладовке и на антресолях (на ласты поглядел — вздохнул тяжко…), велосипед помыл, тормоза подтянул, шины накачал. Даже покатался однажды часика полтора. Но одному — какой интерес? С остолопами куда веселее! То наперегонки, то слалом-гигант устроим, да и вообще — спросят, я отвечу, потом я чего-нибудь спрошу. Или едем, орём в три глотки «Пара-пара-парадуимся на своём веку». Так что, приковал велик к мусоропроводу, который уж лет шесть как заварен, а велик посмотрел на меня с укоризной, — мол, за что, хозяин? Говорю, — мол, потерпи, это на неделю, не больше.

С велосипедом разговариваю? Да. За 16 дней я с телевизором-то устал говорить — его ведь не переорёшь. Другое дело с кастрюлей побеседовать, пока макарошки варятся, или с утюгом. А велик уж совсем почти отвечает, живая ведь тварь.

Не помню, я Костику позвонил, или он мне. Он ведь знает, что я не рыбак. Но, опять же, знает, что мои в Египте. Вот и позвал, благодетель. «Не умеешь — и не умей, — говорит. — Считай, что я тебя на пикник позвал. С удочками». Я аж воспарил, мне этого только и не хватало. В буквальном смысле. На природу, босиком по траве, еда с костра, мужские забавы. Ну, в смысле, подростковые такие, но в исполнении взрослых дядек, потому и выглядящих как дебилы. Это ж сказка! На пару дней заделаться дебилом, да еще у водоёма! Тем более, почти всю компанию знаю. С Хуаном, как и с Костиком, вместе учились. С Аркадием когда-то вместе работали. Евгений Николаевич… или Петрович… — не помню точно — это какой-то родственник Хуана, я его пару раз видел. И еще незнакомый мне Хряп.

— Да знаешь ты его! — орет Костик. — Хряпов его фамилия. Ну?

— Не знаю я никакого Хряпа. Да не в этом дело. В машине-то места есть?

— Для тебя, братан? Ну!

— А вы с ночёвкой или как?

— Не, с ночевой не получится. Рано утром выезжаем, поздно ночью приезжаем.

Еду! Проверил аккумулятор в старенькой мыльнице. Новый Никон Ленка в Египет, естественно, увезла. Лосьон от комаров, бандану, нож свой швейцарский (это уже второй, первый у меня на таможне в том же Египте отобрали — забыл из ручной клади выложить, блин)… что ещё? Вот он, неопытный рыбак! У бывалого сборы уже на автомате происходят, — точно знает, что брать, чего не надо.

В полчетвертого проснулся, за минуту до того, как будильник в телефоне начал изображать звуки природы — электронные птахи засвиристели, но я уже был на ногах. На всё десять минут, Костик грозился без четверти четыре заехать.

Лифт не работает. Типа, выходной, люди дома должны сидеть? Ладно, вниз — не вверх. Вышел из подъезда. Вот это мне нравится! Тишина вот эта особенная, синющие тени, воздух какой-то неуверенный, и главное — ни души! Я часто Ленке говорю (и шучу при этом только наполовину, а то и на 30 %), что нашему городку цены бы не было, если б из него всех жителей выселить. Только представь: чистота, никто ни соринки не уронит, тишина опять же, никакого тебе шансона, никакой попсы, никакого тынц-тынц электронного. Гуляй, не хочу!

Хорошо, но где Костик? Уже без пяти. Перестраховался, что ли? Думал, я просплю? Я не проспал, Костя! Я как тот мальчик из «Честного слова» — на своём посту. «Ока» подкатила почти беззвучно, вписавшись в утреннюю тишину как нельзя лучше. Туша Костика вывалилась из двери, крохотная машинка аж приподнялась на рессорах облегчённо.

— Давай грузиться! — заорал было Костик, но я шикнул и рукой махнул в сторону окон. — Давай грузиться, — уже полушёпотом повторил Костик. — О, а где рюкзак, гражданин рыбак?

— Это всё, — показал я на пластиковый пакет.

— Ну ты ваще налегке… а жрать чего будешь?

— Я думал — что наловим, то и съедим.

— Ты наловишь! Ага. Ладно, садись, халявщик.

Бедная «Ока» скрипнула, застонала, осела, — а ведь это только Костик забрался внутрь! Мне аж жалко стало железяку, но полез тоже — куда деваться.

Улицы утренние, звонкие от пустоты, до чего хорошо! Устал я от людей, что ли?.. Разве так может быть? Я ведь и сам человек, и остолопы мои тоже люди какие-никакие. Как так — устал от людей? Не успел я додумать эту мысль (а она мне не в первый раз в голову приходит), как Костик ревёт:

— Эй, не спать! Твоя задача меня держать в тонусе. А то ведь если я тоже засну, совсем некарашо будет! Так что давай, весели меня, развлекай и следи, чтоб я не кемарил.

— Чем тебя веселить?

— А чем хочешь. Пой. Анекдоты рассказывай.

— Знаешь же, я не умею.

— Ничего, давай. Это ж не для смеха, а для дела.

— Нуу… святой Петр приходит к Богу и говорит: «Господи, там к тебе атеисты пришли!» А Бог отмахнулся и говорит: «Передай им, что меня нет».

Костик так заржал, что я вздрогнул от испуга. Вот, оказывается, что нужно для успеха — раннее утро и два не выспавшихся типа в трясущейся машине. На волне признания аудитории я вспомнил еще штук пять анекдотов (причем, по неясной причине три из них были про Бога), и рассказал их с тем же результатом. Не успел Костик отхохотаться по поводу чернокожего Ди Каприо, как нас нагнал чёрный «Ниссан», поравнялся с нами, и в открытое окошко высунулся довольный Хуан.

— Здорово, черти! Вы чего стоите? Поломались, что ли?

— Очень остроумно, — обиделся за свою тачку Костик и вдавил педаль. Мы резко ушли вперёд, но ненадолго. «Ниссан» как будто без труда нагнал нас снова.

— Костян, не нервничай, она у тебя и так вся в мыле, — весело орал Хуан. Рядом с ним виднелся профиль Евгения Николаевича… или Петровича, — не помню. Заднее окно тоже приоткрылось, показался Аркадий:

— Привет, мужики. Вы сильно не гоните, а мы поедем вперёд, займём наше место, а то понаедут какие-нибудь гаврики. Ага?

Костик согласился:

— Давай.

Но обида в его голосе всё-таки осталась. «Ниссан» рванул вперёд, а Костик как будто даже специально приотстал, всем своим видом говоря: ну да, вот такие мы посконные, на отечественном малолитражном автопроме ездим, не то, что капиталисты некоторые. И руль погладил как-то нежно.

Свернули с трассы, попетляли минут пятнадцать, потом и с грунтовой свернули на совсем уж верблюжью какую-то тропу. Ехали вдоль речки.

— Знаешь, как река эта называется?

— Ммм?

— Ум!

— В смысле?

— Так называется — Ум. Мы указатель проехали с полчаса назад. Река Ум.

— То есть мы сейчас едем нормально, по уму.

— Именно! Я первый, кстати, это придумал. А еще с ведром когда пойдешь, это — ума набраться.

— Ага. А искупался и — из ума вышел.

— Точно. Во, это новое. Чур, я этот каламбурчик расскажу мужикам! А ты ещё придумаешь!

Мне, конечно, не понравилось, что Костик безапелляционно присвоил право первенства на мой каламбур, но с другой стороны польстило, с какой уверенностью он предположил, что я еще смогу придумать. Кажется, начинаю карьеру юмориста! Вот он, сладкий наркотик славы — немного лести, и лепи из человека, что угодно.

Из-за высокой травы показался черный бок «Ниссана», Костик лихо развернулся и встал.

— Привет участникам автородео! — тут же среагировал Хуан.

— Не ори, рыбу распугаешь, — проворчал Костик уже вполне добродушно. Природа всё-таки. Располагает.

Тут начались все эти рыбацкие дела, когда все знают, что делать, каждый что-то достаёт, разворачивает, все сосредоточены, приятно возбуждены, один я как олух стою. Чувствую, праздник жизни мимо меня проходит. Аркадий глянул на меня, кажется, всё понял и говорит:

— А ты чего как неприкаянный? Вон, котелок возьми, надо чайку пока поставить.

— Да, сходи, ума наберись! — почти хором сказали Костик с Хуаном, и все по-доброму засмеялись. Я понял, что это их старая и непременная шутка. Во всех компаниях или в семьях есть такая обязательная, можно сказать — ритуальная шутка, которую все знают наизусть (кроме новичков, естественно), и тем не менее все смеются каждый раз, когда кто-нибудь её произносит. А для самого новичка это ещё и инициация — пошутили, посмеялись, считай, принят в банду.

Я, принятый в банду, пошёл к берегу, присел на корточки, окунул котелок, да так и замер. От красоты. Вот бы какой-нибудь Пришвин описал! Помню, в школе на диктантах нам постоянно давали отрывки из Пришвина, и всегда это были описания природы. Тогда они казались скучными, а сейчас вдруг вспомнил и пожалел, что не смогу так описать, чтоб у читателя захватило дух, как захватило его у меня. И ведь, стыдно признаться, как школу закончил, так о Пришвине и не вспоминал, ни одной книги его не прочитал. Даже и названия не знаю ни одного! Культурный человек, почти интеллигенция, ээх… В общем, уголок природы был великолепный: речка Ум здесь изгибалась довольно круто, и противоположный берег казался островом, а наш — берегом озера. Всюду кустарник подходил к самой воде, и только на «нашем» месте вода намыла песок, и получился этакий пляжик. И купаться удобно, и рыбачить. Наверное.

Ну, вот такой из меня Пришвин. «Уголок природы был великолепный». Ужас! Вот такая же история была с Шишкиным. Тоже воспринимался как обязательный к изучению, как часть школьной программы, а не как художник. Ну, мишки в лесу. Ну, сосна посреди поля. То ли дело — бой Пересвета с Челубеем! Часами можно рассматривать, столько там всяких деталей, и как всё выписано: и оружие, и развевающиеся бороды, и блестящие глаза. Ух! Или где казаки пишут письмо.

Или последний день Помпеи. А пейзажи… кому они нужны? Мне казалось в детстве, что они для того только и нужны, чтоб сначала художники учились, овладевали мастерством, тренировались на пейзажах, а потом уж приступали к серьезным работам — батальным, массовым картинам. Только некоторые так и не посерьёзнели, как Шишкин, например, — так всю жизнь и рисовал ёлки-палки.

И вот поехали мы с Ленкой в Киев к дальней родне. Старались меньше сидеть в тесной квартирке, чтоб не надоедать, потому целыми днями совершали экскурсии — по городу, по ботаническому саду, по музеям всевозможным. Благо, в Киеве уж есть, что посмотреть. Но я о Шишкине. Музей русского искусства, — так, по-моему. И там выставлен Шишкин. В полный рост, что называется. Это вам не фантики от конфет «Мишки в лесу». Именно их я первыми и увидел. Вообще-то «Утро в сосновом лесу» — если правильно. Увидел и остолбенел. Ведь вроде с детства не то, что знакомая картинка, а буквально оскомину набившая. И вдруг такое! Особенно этот свет, сквозь хвою пробивающийся! Я аж запах почувствовал. До такой степени всё живое! Но дело даже не в этом. Конечно, реализм поражает, и мастерство. И то, что подойдешь поближе — мазня сплошная, мозаика бессмысленная. Отойдешь — и вот снова лес появляется, деревья ветром слегка колышутся, на траве солнечные пятна горят. Но, говорю, дело даже не в этом. Я вдруг понял, зачем пейзажи, почему Шишкин их писал и писал. Я прямо увидел, как вот он идёт по лесу, поднимается на какую-нибудь горку, и тут перед ним открывается такой вид, что дыхание перехватывает от красоты, от Совершенства. И никого нет рядом, чтоб толкнуть в плечо и сказать: «Смотри!» И чтоб тот, другой, тоже ахнул, да так и замерли бы оба, поражённые увиденным. Ну один он гулял! И что делать? Кого локтем толкнуть? Вот тут-то и проявляется настоящий Художник. Он бежит домой, достаёт краски, и вот это своё «Ахх!» не одному какому-то попутчику передаёт, а всему человечеству. Толкает нас локтем, чтоб мы в восторге замерли и смотрели заворожённо. А мы, дураки, это чудо на конфетных фантиках печатаем, и чудо всякое пропадает. И зачем, спрашивается, — Шишкин старался…

Всё это я к тому, что не дано мне таланта вот так же передать ту красоту, что на речке Ум я увидел. Так уж не буду и стараться. А то только хуже сделаю.

Сколько я так сидел с котелком, погружённым в воду? Но тут сверху появились Аркадий с Костиком:

— Вот он сидит, смотрите, сидит себе на Уме!

Новый каламбур пришёлся кстати, все захохотали. Я понял, что у них тут негласное такое соревнование, какие ещё шутки можно придумать, обыграв название речки. Надо будет тоже что-нибудь сообразить.

Я поднялся наверх, Хуан перехватил у меня котелок и подвесил его на палочке над уже разведённым костром. Они тут время не теряли. Интересно, а они понимают, какая красотища перед ними?

Говорю:

— Слушайте, какое место тут красивое!

Аркадий кивает, Евгений Петрович (или не Петрович?) тихонько говорит:

— Это да.

Костик хлопает меня по плечу:

— А мы в плохие места не ездим, братан!

Хуан хворосту подкладывает и говорит:

— Ты потом ещё вдоль пройди, вон туда, там такой заливчик есть, с деревом…

И Евгений-как-его опять вздыхает:

— Это да…

И мне вдруг так хорошо становится, что не выразить! От того, что вот мужики все такие разные: Аркадий вечный скептик, Костик толстокожий вроде бы, Хуан хамоват, хотя не так прост, как хочет казаться, Евгений этот… без отчества… сколько его знаю — он за всё время едва ли десять фраз сказал. Кстати, еще Хряп какой-то должен был поехать? Видно, сорвалось. Но я отвлёкся, при чём тут этот Хряп? Ни при чём он тут! Я что говорю — вот, мужики такие вроде все без сантиментов, что ли. Реальные такие, на земле. Я расчувствовался, пейзажем залюбовался, а когда они сверху подошли, мне как-то неловко стало. Будто я тут не совсем уместен со своими пейзажными переживаниями. Мужики на рыбалку приехали, делом занимаются, а интеллигенция гнилая ахает и охает. Это с одной стороны так получается, — вроде как они правильные, а я неправильный. А с другой — наоборот. Ведь природа вечна, а мы мураши на ней, ползаем, суетимся, царями природы себя возомнили, а надо остановиться, вспомнить, что мы и кто мы и, позабыв гордыню, природе поразиться и удивиться. И тут получается, что я вроде как правильный, а они, такие вот приземлённые — неправильные. И вдруг выясняется, что нет никакого Я и Они, нет правых и неправых, что все мы похожи и, какие бы ни были разные, а перед лицом Природы и Красоты все едины, и все замираем в почтении, просто иногда смущаемся этого и скрываем за маской грубости, деловитости… глупости! Все мы человеки. И вот от этого мне и стало так хорошо, прямо каким-то светом будто наполнился.

Впрочем, всё это секунду продолжалось, а я вон как расписался. Это зря. Сам я ужас как не люблю, когда авторы начинают обычные слова с заглавных букв писать: Жизнь, Счастье. А сам только что кричал: Природа, Красота! Просто, бывают такие моменты, когда слов недостаточно, и воздуха недостаточно, и кажется, тебя не поймут, если не кричать во весь голос. А на самом деле люди, которые нечто подобное переживали (а это почти все), всё прекрасно поймут не только без крика и высокопарности, но и вообще без слов. Так что, если вы всё поняли и так, считайте, что двух предыдущих абзацев просто нет. Хотите, вычеркните их.

Началась, собственно, рыбалка. Так я это понимаю. Сели люди, поставили удочки на рогатки, замерли и на воду глядят. Тут, видимо, тоже дело вовсе не в рыбе, а в этом вот молчании и сосредоточенности. Буддисты-монахи для этого даже удочки не используют. Просто сядут и сидят, молчат. И смотрят не в реку, а в себя. Тем более, что, согласно их учению, вся жизнь и есть река.

Но я, как видно, не дорос до буддизма. И даже до обычной рыбалки. Подсел тоже на бережок на раскладном стульчике, посидел. Нога затекла. Потом шея. Встал, потянулся. Опять посидел. И решил прогуляться. Камеру свою, мыльницу, прихватил.

Куда там мне советовали пройти, где заливчик с деревом? И я, стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимание настоящих буддистов-рыбаков, поднялся к лагерю, пошурудил костер, взял зачем-то палку, которой двигал дрова, и пошёл прогуляться.

Поднялся чуть выше лагеря, там оказалось поле. То ли пшеницы, то ли ржи. А может, и овсяное. Стыдобище! До чего мы, городские жители, дошли! Рожь от овса отличить не можем. Да что злаки! Вот дерево стоит у самой воды, живописное. А я ведь и не знаю, ива это или ветла какая-нибудь. Так и говорим: «дерево». И вроде ведь ботаника была в школе. Да только я кроме корней стержневых и мочковатых ничего не помню. Ах, ну да, еще пестик и тычинки, конечно! И чего мы, спрашивается, изучали год или больше? Или взять ту же школьную астрономию. Помню, что мы учились какие-то параллаксы вычислять. Для чего? А названий созвездий не знаем. Ну, Медведицу да Кассиопею найду на небе. А как стороны света определить по звёздам или время? Вот бы чему на астрономии учить — тому, что в Средневековье каждый мальчишка знал. А то получается прогресс наизнанку. Человечество вроде бы знает всё больше и больше, а человек отдельный — все меньше.

— Вставай, рыболов! — заорал Костик. И я понял, что задремал. Дошел до красивого дерева (ветлы? ивы?), вернулся в лагерь, поразмышлял о бестолковости школьных предметов и незаметно уснул. А оказывается, уже окончательно рассвело. Солнце ногу мою левую основательно припекало. Рыбаки суетились вокруг костра, потрошили рюкзаки.

— Мы думали, ты тут за костром следишь! Хе-хе. Ну что, уху забарабаним?

На этот риторический вопрос я отвечать не стал и, чтобы искупить свою вину за погасший костер, отправился за дровами. Принёс ворох веток, потом сучки покрупнее и посчитал, что я снова — полноценный член коллектива. Спрашиваю Аркадия:

— А что, уже есть из чего уху варить?

— Уха такое дело, что её всегда есть из чего варить.

А Хуан рядом с костром какое-то сооружение воздвигает:

— Мы, дорогой, не только на уху наловили, мы сейчас еще и гриль забабахаем. Рыбный шашлычок, генацвале!

А Костик, проходя мимо меня, интимно так говорит:

— Везунчик ты, брат. Первый раз на рыбалке, и русалку-гриль попробуешь!

— Повезло, — кивает головой Евгений типа Петрович.

Я уже открыл рот, чтоб спросить, что ещё за русалка-гриль, но вовремя понял, что лучше промолчать. Знаю я эти штучки для неофитов. Приколы для новеньких. Помню, когда я на буровую впервые прилетел, меня тоже кто-то из помбуров послал за глюкоскопом. Я полдня ходил от одного к другому, от дизельной до кухни, спрашивал у всех глюкоскоп, и все меня на полном серьёзе посылали дальше: только что бригадир унес, спроси у кранового, может, на складе лежит. Только часа через три я начал подозревать, что меня разыгрывают. И, когда вся бригада собралась на обед, мастер-бурила говорит:

— Ну что, не заработали мы обед-то. Полдня насмарку ушло. Глюкоскоп так и не нашли!

Кто-то отвечает — да вон, мол, новенький должен был принести. Я, было, начал оправдываться, что и там искал, и тут спрашивал. Только все как заржут хором! Тут я и понял, что это своеобразное посвящение, ритуал. И обижаться нельзя ни в коем случае. Если сам над собой вместе со всеми посмеёшься, скорее станешь своим среди них. Да я и на самом деле не обиделся. Надо ж было догадаться! Глюкоскоп!

Вот и у рыбаков, думаю, тоже есть свой прикол, розыгрыш. Только тут русалка-гриль. Ладно, думаю, сделаю вид, что клюнул, пусть повеселятся.

— Русалку выловили, что ли? Здорово! А я в кустах тут Пегаса видел, он траву щипал.

Но мужики шутку не поддержали, не засмеялись. Переглянулись только странно, ухмыльнулись загадочно. Аркадий говорит:

— Ты не понял. Это не шутка. На самом деле русалку поймали. Нет, не тётку с хвостом и зелёными волосами. Это, конечно, рыба такая…

Хуан кричит от своего гриля-мангала:

— Не рыба! Это млекопитающее. Или земноводное. Типа тритона.

— Неважно! В общем, на русалку не очень похоже, но так уж все привыкли называть. А главное, она попадается ОЧЕНЬ редко! Это считается рыбацкой удачей. И не важно, кто именно поймал («Хотя это я!» — вставил Костик), всем удача будет. Я вот второй раз в жизни всего её вижу, а ты в кои-то веки собрался впервые на рыбалку и — на!

Я озирался, пытаясь понять, продолжается розыгрыш, или Аркадий говорит всерьёз. А Костик присел на корточках у ведра и зовет меня:

— Ладно, рыбак сухопутный, иди, глянь. Вот она, русалочка!

Я подошёл, почему-то на негнущихся ногах, и взглянул в ведро. Там плавала… плавало… даже не знаю. Русалка? Не знаю. Но точно не рыба. И уж не тритон!

Небольшая, в полторы ладони длиной, с хвостом, переливающимся перламутром, совершенно рыбьим. Но верхняя часть, «от пояса», была ни на что не похожа. Я даже подумал сначала, что мужики ради достоверности своей шутки специально для меня изготовили это существо. Взяли и склеили полрыбины и пол ещё чего-то. Чего только? Или кого? Да нет, существо было настоящее и совершенно живое. Оно полусонно двигалось, перебирало плавниками. Да вот в том и дело, что не плавниками! Больше всего это действительно походило на крошечные ручки. Розовато-прозрачные, с малюсенькими пальчиками и перепонками, как у лягушки. Павда, что ли, земноводное? Но стоило взглянуть на голову, как слова типа «земноводное» или «рептилия» застревали в горле. Головка была тоже розоватая, как и вся верхняя часть, без намека на чешую, и отделялась от тела тонкой шеей, что уж совсем не напоминало никакого животного. А напоминало… русалку и напоминало. Голова была покрыта даже волосиками или чем-то вроде — тонкими, белёсыми, реденькими, слегка вибрирующими в воде. И самое главное — глаза! Все видели глаза рыб — в них пустота и бессмыслица. И даже глаза животных, — белок, например. Бусинки, — милые, конечно, но ни тени сознания в них не увидишь. Ну, у собак — да, что-то такое там есть. Или у дельфинов. У тех так вообще в глазах виден ум настоящий, как бы даже не более развитый, чем у человека. Но у этой… русалки… глаза были уж точно не рыбьи. И не беличьи. И даже не собачьи. Потому что в них был виден не столько интеллект, как у тех же дельфинов, сколько боль. Да, боль и мольба! Я смотрел в ведро, где плавало странное создание, а оно иногда смотрело на меня, прямо мне в глаза (разве рыба смотрит вам в глаза?!), и будто умоляло о чем-то. О том, чтоб его выпустили, надо полагать.

— Ну что, хороша? Не видел такого раньше? Я сам пока не увидел, не верил. Думал, рыбацкие байки. Даа, в магазине такую не купишь, — Костик тоже сидел рядом с ведром на корточках и смотрел на русалку.

— Почему? — тупо спросил я.

— Что почему? Почему в магазине не купишь? Да ты что! Кто ж от своей удачи откажется! Это уж поверье такое… или традиция. Поймал русалку, надо тут же её и съесть, домой не везти.

— Точно, — подтвердил Евгений Петрович-Николаевич. — Даже жёны рыбаков об этом не знают. Ну, кроме тех, что сами на рыбалку вместе с мужиками ездят. А это, конечно, большая редкость.

Большой редкостью была и такая длинная реплика из уст молчаливого Евгения Батьковича. Видно, и на него произвёл впечатление этот странный улов. И вдруг до меня дошло, что сказал Костик.

— Съесть?! Её?!

— Ну да! А что, молиться на неё? Это традиция, брат. Домой везти нельзя! Я понимаю, похвастаться охота. Но нельзя. Удачи не будет. Даже фотографировать не вздумай!

— Да при чём тут домой? При чём тут удача? Вы что, её есть собрались?! Скажи, что это шутка.

— Слушай, братан, — Костик положил мне руку на плечо, но я сбросил руку и вскочил.

— Вы чего, мужики! Нельзя её есть!

Аркадий подошёл и говорит:

— Подожди, не кипятись. Что с тобой? Ну, успокойся. Это ж не русалка, в самом деле. Просто так называют. Это народное название. По-научному наверняка совсем иначе. Какой-нибудь действительно тритон. А тебя просто название впечатлило. Конечно. Я понимаю, как это звучит: давайте русалку зажарим!

— Мы ж не каннибалы какие! Это ж просто рыба такая. Ну, или не рыба…

— Вот именно, что не рыба! Ты ей в глаза посмотри!

Хуан подошел к ведру, наклонился, внимательно посмотрел, потом поднял глаза и так же внимательно, долго и серьёзно посмотрел на меня. И вдруг захохотал:

— Ай, маладэц! Купил! Ну, молодец! Сделал ты нас! Ха-ха!

— Ф-фу, так ты разыгрываешь нас? — облегченно выдохнул Костик. — А я уж заволновался, чего это ты такой впечатлительный!

Евгений с Аркадием тоже заулыбались. Правда, Аркадий — с некоторым сомнением. И тут произошло странное. Я тоже засмеялся. За секунду до этого не ожидал от себя, что засмеюсь. То ли вдруг я сам понял, что крики и охи мои несерьёзны — конечно, в ведре рыба или лягушка особая, а уж никак не русалка. И никакого разума или отчаяния в глазах её нет и быть не может. То ли почувствовал, что из-за этого инцидента может развалиться такое хрупкое и такое ценное для меня ощущение целостности: вот этой мужской компании, солидарности, взаимного подначивания. И это утро, этот прекрасный среднерусский пейзаж, этот воздух, полный чистоты и тишины, всё это я своим неосторожным криком могу поломать. И ради чего? Ради тритона, барахтающегося в ведре. Ведь тритона же! Аксолотля. Пусть странного, невиданного, но животного бессознательного.

— Ну ладно. А как её готовят-то? — спросил я и понял, что ответа слышать не хочу. По кому в горле понял. — О! Дрова кончаются!

Компания оживилась, все заметно перенервничали, и теперь, когда стало ясно, что это не они меня, а я их разыграл, стало сразу легче. Возник такой, слегка нарочитый гомон, суета. Под эту лавочку я и свинтил в лес.

Брожу, дрова собираю, вполне автоматически. И говорю себе: «Не думай, не думай». Иногда надо отключать мозги, а то от них неприятностей много. Вот я хожу и отключаю. Не очень выходит, как и всегда. Не думать-то гораздо труднее, ребята, чем думать. Не верите — попробуйте сами. Хотя, может, и не у всех так.

Вот опять же, по поводу названий деревьев и кустов. Если, как я, и как большинство горожан, названий этих не знаешь, то как же ты можешь описать пейзаж. Ведь тот же Пришвин не пишет: «стояло какое-то раскидистое хвойное дерево», а конкретно называет: сосна, или пихта, или ель. У каждой вещи, у каждой твари неслучайно своё имя есть. Как корабль назовёшь, так он и плавает. Неправильно вещь назовёшь — она неправильно работать будет. Вот задумали решить жилищную проблему, понастроили дешёвого блочного жилья. А народ эти пятиэтажки прозвал «хрущобами». Соответственная и жизнь пошла в этих хрущобах: унылая, тесная, сплюснутая такая. Или вот с этим тритоном. Наверняка, у этого существа есть научное название, вполне себе нейтральное. Прав Аркадий. Какой-нибудь саламандрус вульгарис. И всё. Никаких проблем. Поймал — ешь. Или чучело набивай. А прозвали рыбаки русалкой, чёрт их дери, и сразу — другое дело. Хочешь, не хочешь, а название действует на сознание. Уже страшно подумать: как же это, русалку — и на гриль?! А надо себе просто сказать, что никакая это не русалка, и ведь так оно и есть. Тритон, он и есть тритон. Ну, или кто там это…

Уха была наваристая, дома такую точно не сваришь. Всё-таки пища, приготовленная на свежем воздухе, на живом огне — совсем другая пища. Первобытная. Первостатейная, первоклассная! Ух, вкуснятина! Наелись, отвалились. «Теперь, — говорит Хуан, — десерт». Каждому по кусочечку. Русалка-гриль. Я говорю:

— Брось, никакая это не русалка, обычный тритон. Или пусть даже и не совсем обычный, редкий. А все равно тритон.

Запечённая зверушка получилась совсем крошечная, на один зубок. Хуан быстро разделил её на части, мне, как новичку, достался кусок туловища, с одной закопченной лапкой. Лапку я сразу оторвал, чтоб не вызывала ненужных ассоциаций (пальчики такие крохотные, почерневшие, но все равно почти прозрачные…), а тельце, посмотрев на товарищей, по их примеру не стал освобождать от костей, а кинул целиком в рот. Вкус, действительно, оказался ни на что не похожим. Не рыба и не мясо, но в хорошем смысле. Отдалённо напоминает кролика, но что-то и от краба есть. В общем, неуловимый, но очень приятный вкус.

А руку, то есть лапку оторванную, я решил не выбрасывать, а завернул в газету, чтоб привезти домой и оболтусам своим показать. Правда, мужикам об этом не сказал. А то начнутся рыбацкие дела: мол, посторонним говорить нельзя, а то удачу сглазишь! А я на рыбалку первый раз поехал, может, и последний. Так что мне удача рыбацкая без надобности. Надо же сыновей удивить, показать что-то необычное. Вот папка на рыбалку ездил, невидаль привез…

После еды рыбалка пошла ленивая, удочки закинули, сами попадали у бережка в полудрёме. Я вокруг костра прибрал всё, котелок сполоснул, Костика толкнул: это у тебя клюёт или что? Костик встрепенулся: да я вижу, вижу. И вытянул неплохого подлещика. Для меня-то это просто рыбина была, а Костик сказал: неплохой подлещик! Вот и имя появилось у рыбёшки, вот и стал он из анонима подлещиком, да еще неплохим. Такая вот история с этими названиями…

К вечеру стали собираться, сворачиваться, все хором жалели-переживали, что остаться с ночёвкой не получается. Кому-то куда-то завтра с утра надо по делам, кто-то жене обещал, ну не получается! Улов по мешкам и вёдрам разложили, на мой непросвещённый взгляд — неплохой улов. И поехали. Мы с Костиком сразу со всеми распрощались, потому что Евгений Палыч (во как! оказался Павлович!) будет гнать свой «Ниссан» на полной. Но выехали мы первые, до нормальной дороги всё равно ползли кое-как, а как только на грунтовку выбрались, «Ниссан» тут же нас обогнал. Аркадий и Хуан ещё прокричали в окошко: «Привет своим! Пока!»

И поехали.

То ли дорога так петляла, то ли речка, но мы пересекали её раза три, не меньше. Как переезжаем через мост, так вижу указатель «р. Ум». И когда впереди показался очередной мост, я быстро достал из рюкзака руку, в смысле, лапку, завёрнутую в газету, и едва машина оказалась на мосту, выбросил сверток за окно. Газета на лету распахнулась и спланировала в траву ближе к берегу. А лапка, в смысле, рука русалки, похоже, упала прямо в воду. Домой.