Зачем нам враги

Юлия Остапенко, 2006

Узы любви сильны. Но узы вражды – много сильнее. Именно вражда порождает неразрывную связь между холодным, безжалостным эльфийским князем Глоринделем и его телохранителем – наемником Натаном, некогда любившими и утратившими одну и ту же женщину… Именно вражда заставляет прислужницу Эллен стать верной спутницей бежавшей из дома полубезумной принцессы Рослин, изучающей некромантию и мечтающей стать ученицей великих черных магов Тальварда. Однако есть на земле сила и больше вражды, и имя ей – судьба. И неспроста судьба снова и снова сводит вместе Глоринделя, Натана, Рослин и Эллен, все глубже погружающихся во тьму…

Часть 2

Это был не дождь и даже не ливень — просто мировой океан вдруг очутился на небесах и сейчас низвергался обратно на землю. Рябые ленты воды влетали в распахнутое окно и хлестали по полу. Ковер промок насквозь, по мраморным плитам растеклась лужа.

— Уйди с дороги, — сказала Рослин, и Эллен крепче стиснула подсвечник. Свеча покачнулась, раскаленный воск сполз на кожу. Эллен не шевельнулась.

— Куда это вы собрались, миледи? На ночь глядя, да еще в такую погоду?

Рослин взглянула на нее молча, но с таким презрением, какого не вместила бы и сотня слов. Эллен все так же смотрела на нее, пытаясь скрыть замешательство. Конечно, ее вопрос был глупым — едва войдя в комнату и увидев свою юную госпожу на полпути к выходу, в дорожном платье и плотном плаще, с маленьким узелком в руке, она все поняла. И теперь стояла, загораживая дверь, и воск лился ей на руку, а дождь — в окно.

Рослин постояла еще немного, потом пошла вперед. Эллен смотрела на нее и не знала, что сказать или сделать. Когда девочка поравнялась с ней, Эллен почти бездумно ухватила ее за плечо — и застыла, поймав яростный взгляд черных глаз, метнувшийся в нее снизу вверх.

— Пусти, — сказала дочь калардинского князя, — или я убью тебя.

За стеной громыхнуло, небо на миг посветлело, словно днем. Маленькое лицо Рослин, высветленное молнией, было застывшим и бледным, как воск, упрямо лившийся на руку Эллен.

Эллен знала, что рано или поздно это случится, — может быть, только она одна из всех и знала наверняка, пусть и была всего лишь горничной, в чьи обязанности входило расчесывать княжну. Она только вчера вымыла ей волосы — несмотря на то, что девочка подняла капюшон, Эллен чувствовала, что они все еще пахнут хвойным маслом.

— Я не могу вас отпустить, маленькая госпожа. Вы же знаете.

— Я приказываю тебе.

— Ваш отец не одобрил бы, если бы я подчинилась вашему приказу.

— Ты оглохла, дура, или не поняла, что я убью тебя?

— Убейте, — сказала Эллен и слабо улыбнулась.

Рослин посмотрела на тающую свечу, потом на воск, заливавший руку Эллен уже почти до запястья. И сказала:

— А раз так, пойдем со мной.

Вы дивное и страшное существо, миледи, но вы еще такой ребенок, подумала Эллен. И порой наивны, как пристало ребенку. Может быть, именно поэтому я все еще не сбежала отсюда, как все мои предшественницы.

— Вы сразу хотели меня об этом попросить, — сказала она. — Вы, может быть, и зайти ко мне в комнату собирались перед побегом…

Рослин метнула в нее еще один взгляд, в котором на сей раз было больше обиды, чем ярости.

— Ты ведь не можешь бросить меня, так?

— Но и сопровождать вас не обязана, маленькая госпожа. Я не ваша няня и не кормилица. Я всего лишь горничная.

— Кто-то должен расчесывать мне волосы в дороге.

— Нам вдвоем не унести все ваши гребни.

— Вполне достаточно одного. Я его уже взяла.

Эллен, улыбаясь, покачала головой. За окном снова громыхнуло.

— Простите, миледи, вы останетесь. И я буду расчесывать ваши чудесные волосы всеми вашими гребнями, как прежде.

— Тогда я скажу отцу. Про тебя и Рассела.

Это было как удар под дых: Эллен коротко выдохнула, разжала пальцы. Подсвечник, тяжело переворачиваясь, полетел на пол. Свеча упала в лужу, фитиль, зашипев, погас, и они остались в темноте.

Рослин не двигалась, Эллен тоже. Кто-то из них громко и прерывисто дышал.

— Вы…

— Пойдем со мной. — Маленькие холодные пальцы взяли ее за ладонь, липкую от воска. — Пойдем отсюда, я же знаю, ты не меньше меня этого хочешь. А я тебе потом расскажу…

Рослин умолкла. Очередной сполох молнии озарил ее сосредоточенное лицо.

— Я… должна зайти к себе. Взять что-нибудь из еды… и денег…

— Только быстро. Пока гроза не стихла. Они не ждут, что я уйду в такую ночь.

Я тоже не ждала, миледи, подумала Эллен. Знала, что вы уйдете рано или поздно… и, наверное, знала, что уйду с вами, но не ждала. Не так скоро.

Выйти из замка оказалось совсем легко — внимание стражей было обращено туда, откуда кто-то мог попытаться проникнуть в замок под покровом бури, а не покинуть его. Рослин знала потайной ход, выводивший за пределы крепостных стен. Они вышли через него к реке, почерневшей от неослабевающего дождя, и побрели вдоль берега. Их никто не видел, а если бы и видели, то вряд ли за плотной завесой воды признали бы в них двух женщин, одна из которых — княжеская дочь. Стихия всех делает одинаковыми — что с виду, что внутри.

Было холодно, как зимой, дождь колотил по спинам не хуже палок, конечности цепенели на ветру. Рослин крепко стискивала руку своей сообщницы, и Эллен не знала, от холода это или от чего еще. Они прошли не меньше мили до леса, не сказав друг другу ни слова. В лесу лило ненамного меньше, но обе вздохнули с облегчением, оказавшись под обманчивой защитой древесных крон.

— Там дорога, — хрипло сказала Эллен и закашлялась от попавшей в рот воды. — А значит, и трактир. Сегодня вас еще никто не хватится. Можно обогреться, а завтра утром…

Рослин не ответила, только крепче стиснула ее руку.

До трактира они шли еще не меньше получаса, а потом долго стучали в наглухо запертые ворота. Когда Эллен уже начала думать, что им вовсе не откроют, изнутри загремела отодвигаемая щеколда смотрового окошка.

— Кто там? — перекрывая дождь, сварливо закричал мужской голос.

— Пустите… меня с дочкой… не дайте пропасть! — как могла жалобнее ответила Эллен; впрочем, ей почти не пришлось наигрывать.

Калитка сразу же распахнулась. Эллен хотела шагнуть и поняла, что не может. Она взглянула вниз и увидела, что Рослин прилипла к ее ноге, будто груздь к стволу, намертво вцепившись обеими руками и зарывшись лицом в складки ее плаща.

Трактирщик, встретивший их так нелюбезно, всплеснул руками, забыв, что придерживал над головой дождевик.

— Что ж вы, болезные сударыни! Проходите скорее!

Внутри их немедля окружили заботой и лаской — а когда увидели, что вымазанное в грязи платье женщин не из самой дешевой ткани, утроили любезности. Эллен сразу же увела Рослин наверх, сославшись на слабость и усталость дочери. Эллен на глазах ахающей хозяйки раздела девочку, стала растирать ее побелевшие руки и ноги. Получив груду одеял, горячее питье и обещание не беспокоить до утра, Эллен расплатилась и закрыла дверь.

Рослин, до этого казавшаяся умирающей, мигом изменилась в лице, откинула одеяло, вскочила, босиком кинулась в угол комнаты, куда Эллен положила ее узелок, встала на колени.

Эллен отвернулась. Сняла платье, повесила на стол рядом с платьем Рослин. Ливень все шумел за окном, но здесь было тепло и сухо, не считая воды, стекающей с потяжелевшей одежды. Эллен взяла одно из одеял и промокнула волосы.

В угол, где беззвучно сидела Рослин, она старалась не смотреть. Однако, услышав облегченный вздох, не сумела сдержать дрожи.

Было лишь немного за полночь. На столе, рядом с развешенной одеждой, слабо трепетал огонек свечи. Эллен посмотрела на свою правую руку. Кожа покраснела, но она, как и прежде, не ощущала боли.

— Возьми.

Эллен опустила взгляд. Ладонь Рослин была сухая и гладкая. На этой ладони, протянутой к Эллен, лежала щепотка измельченной травы.

— Не надо, миледи.

— Съешь.

— Мне не больно… вы же знаете.

— Я не о том, дура. Не хватало мне, чтобы ты теперь от простуды померла. Ну, бери. Только не глотай сразу, прожуй сперва.

Эллен, поколебавшись, приняла предлагаемое. Поднесла к лицу, понюхала. Трава не пахла. Совсем. Хотелось спросить, на чьей могиле она выросла… и как умерло существо, похороненное в той могиле, но Эллен знала, что таких вопросов маленькой госпоже лучше не задавать. Она сунула траву в рот и прожевала. Вкус у зелья в отличие от запаха был резкий и горький, как и должен быть у травы.

Потом обернулась и увидела, что Рослин уже сидит в постели в одной рубашке и смотрит на нее — огромными глазами, настороженными и злыми, как у дикой кошки. В полумраке казалось, что у нее нет зрачков.

— Расчеши меня на ночь, — сказала Рослин.

Эллен с трудом поднялась — оказывается, ее тело, непривычное к такому напряжению, успело устать, — достала черепаховый гребень, который использовала чаще всего, взяла мокрые спутанные волосы Рослин в руку. На свету белокурые, сейчас они казались серыми, как сырая земля.

— Трактирщик наверняка нас опознает, когда начнутся поиски, — проговорила Эллен.

— Мы к тому времени уже будем далеко.

— Ваш отец пошлет погоню.

— Пусть. Он никогда не догадается, куда я отправилась.

«А куда вы… куда мы отправляемся, миледи?» — подумала Рослин, но знала, что для таких вопросов еще не время.

Для этих… и многих других.

— Я была права, — сказала Рослин, глядя вперед. — Ты нужна мне.

И, помолчав, добавила:

— Я никогда не смогу сама расчесывать себе волосы.

Они встали с рассветом, тихонько спустились вниз. В трактире еще все спали. Буря давно стихла, но за воротами творилось светопреставление — дорогу размыло, несколько деревьев вырвало с корнем, мутные ручьи потоками текли вниз там, где еще вчера был утоптанный глинистый тракт.

— Хорошо. — В голосе Рослин звучало глубокое удовлетворение. — Я знаю отца, он сразу снарядит за нами конницу да половину гарнизона. Здесь они долго будут продираться. Это еще при условии, что догадаются пойти в нужную сторону.

— Это куда? — наконец спросила Эллен, решив, что пора узнать о планах маленькой госпожи.

— На север, — сказала Рослин и, подобрав юбки, решительным шагом двинулась вверх по грязному месиву, в которое превратилась дорога. Лучи еще не поднявшегося над лесом солнца золотили ее волосы.

Эллен несколько мгновений стояла посреди размытого тракта, недоумевающе глядя вслед княжне, волочившей подол по земле, потом быстро нагнала ее.

— Но, миледи… вы ничего не перепутали? На север? Там ведь Тальвард.

Рослин остановилась.

Обернулась.

У нее была очень бледная и очень сухая кожа — верный предвестник ранних морщин, — но в остальном ее лицо было безупречным. Мелкие, но не слишком, правильные черты, маленький мягкий рот с красиво очерченными алыми губами, большие глаза черничного цвета. Очень красивая и очень злая девочка: это было первое, что приходило на ум всякому, на кого она смотрела вот так, прямо в лицо, — красивая и очень злая.

— Ну да, — сказала она, не отрывая от своей служанки пытливого, недоброго взгляда. — Тальвард.

Эллен схватила ее за плечо. Движение получилось грубым, но она была этому даже рада — еще не начав говорить, она уже молила небеса о том, чтобы они дали ей решимости и силы.

— Миледи, что вы говорите! Я не ослышалась? Вы действительно хотите бежать в Тальвард?!

— Верно, ты еще не оглохла, — кивнула Рослин и ухмыльнулась — нехорошо, не по-детски.

— Вы в своем уме?! — закричала Эллен. — Вы же погибнете, не пройдя и десяти миль! И даже если каким-то чудом дойдете — вы хоть понимаете, что вас ждет в Тальварде?!

— Понимаю. Сила, власть и знание. То, чего мне до скончания веков не получить здесь.

— Нет уж! — выпалила Эллен, крепче стискивая плечи своей госпожи, впрочем, даже не пытавшейся вырваться и все так же пытливо смотревшей на нее. — Мы немедленно возвращаемся. Сию минуту. Тальвард! Подумать только!

— Что ты раскудахталась, дура, — жестко сказала Рослин. — Тебе ли не все равно, куда я пойду? Меня где угодно могут убить. Даже в стенах этого проклятого замка. Но научат только там. Ты сама это знаешь. Ты же читала со мной все те книги.

Эллен перехватила маленькую холодную руку Рослин и, развернувшись лицом к югу, туда, откуда они полночи брели сквозь грозу, решительно поволокла ее за собой. Рослин не стала упираться — покорно прошла за Эллен с десяток шагов, низко опустив голову и разглядывая грязь на юбке, а потом сказала:

— Тогда я скажу отцу. Про тебя и Рассела.

Это звучало точь-в-точь как прошлой ночью — не только слова были теми же, но и интонация, и чувство, которое охватило Эллен при них.

Она остановилась, уже зная, что битва проиграна. Дорога в этом месте шла под уклон и чуть дальше загибалась вправо — а оттуда, она знала, уже был бы виден замок.

Но битва проиграна, и что уж говорить…

— Это безумие, — слабо сказала Эллен. — Мы должны вернуться.

Рослин вдруг вырвала свою руку из ее и круто развернулась, скользя в грязи.

— Слушай, ты! Пошла уже со мной — так что теперь! А ты думала, куда я иду? А? На прогулочку, что ли? Только там они научат меня! Только там и только они!

— Чему вас учить? — еле слышно проговорила Эллен. — Чему, вы и так уже все умеете?

— Не все. Ты еще глупее, чем я полагала, если так думаешь. Я даже десятой части нужного не знаю. И если не узнаю теперь, не узнаю никогда.

Эллен села на землю, по запястья погрузив руки в коричневую жижу. Покачала головой, потом еще и еще раз. И разрыдалась.

Маленькая, сухая, холодная ладошка легла ей на щеку, отвела спутанные волосы. Обычно звонкий детский голос звучал приглушенно, почти сдавленно:

— Брось, Эллен. Я же знаю, ты сама рада уехать отсюда.

— Рада, — всхлипнула она. — Рада.

Рослин снова погладила ее по щеке, коротко и сурово, как высокородная мать, выдающая нелюбимой дочери дежурную порцию ласки.

— Идем, — сказала она.

— Вы хоть понимаете, что делаете? — прошептала Эллен, не поднимая головы. — А как же ваш брак? Ваш брак с эльфийским принцем? Теперь Калардин обречен…

Рослин ответила не сразу, и на миг Эллен охватила уверенность, что ей удалось убедить свою госпожу. И она сама не понимала, что в ней вызвала эта уверенность — радость или отчаяние.

Но потом Рослин ответила — так, что вынудила Эллен изумленно вскинуть голову:

— Я вернусь. Для этого брака. Я… вернусь. Я потому и убегаю сейчас, чтобы позже быть… хорошей женой.

Она посмотрела Эллен в глаза — со строгостью, порой казавшейся почти умилительной в ее детском личике.

— Идем же. У нас мало времени.

Эллен поднялась — сама, хотя ее шатало, будто во хмелю. Рослин взяла ее за руку, не брезгуя тем, что та была вся в грязи.

Они шли молча не менее получаса, прежде чем Эллен спросила:

— Что вы знаете обо мне и вашем брате, миледи?

Рослин шагала, опустив голову, и Эллен не видела ее лица, но услышала улыбку в ее голосе, когда она ответила:

— Все, Эллен. Все.

Больше они об этом не говорили.

— Хочешь, погадаем на суженого?

Вопрос застал Эллен врасплох. Она вскинула голову от шитья (за неделю скитаний плащ княжны порядком прохудился), взглянула на девочку, невозмутимо смотревшую на нее с противоположной стороны стола. В пальцах Рослин вертела маленькое зеркало в медной оправе, которое выпросила у бродячего торговца — а точнее, у Эллен, и та не смогла отказать: во-первых, денег у них пока было достаточно, а во-вторых, взгляд Рослин не допускал возражений. Она умела так смотреть, что язык прилипал к гортани от одного только намерения спорить.

— Хочешь? — повторила Рослин и пустила солнечного зайчика по столу. Желтое пятнышко дернулось, подскочило к пальцам Эллен. Та невольно подалась назад, убирая руки со стола.

— Надо ведь в полнолуние, — сказала она. — Ночью…

— Глупости, — нетерпеливо перебила Рослин. — Одни дуры в полнолуние ночью гадают, да все равно неправильно — а я знаю, как надо, я могу и днем. Ну, давай?

Они сидели в этой гостинице уже третий день, и Рослин скучала. Дальше дорога была закрыта — в этой части Калардина недавняя буря нанесла еще больший урон, чем в столичной округе, и завалы до сих пор не разобрали. Денег, которые взяла с собой Эллен, хватило, чтобы хозяин гостиницы, до того чуть не погнавший похожих на нищенок женщин со двора, расшаркался и отыскал свободную комнату. Дорогу должны были расчистить самое позднее к завтрашнему вечеру — это было поручено солдатам короля, собиравшегося вскоре продвинуть этим путем часть своей армии. Вряд ли кто-то из них знал свою княжну в лицо, но рисковать все же не стоило. Они отсиживались в комнате, никого к себе не пуская, — только Эллен время от времени выходила за едой и новостями.

Изо дня в день Рослин становилась все раздражительнее, но глупостей не выкидывала. Эллен даже жалела об этом: если бы сейчас их настигла погоня, она бы… что — она бы? Она была бы немедля казнена за похищение княжеской дочери — никто не стал бы вникать в детали произошедшего. Впрочем, как знать — может, это был бы не самый худший исход дела. Потому что там, куда они направляются, ее ждет не лучшая участь.

— Нет у меня суженого, — легко улыбнувшись, сказала Эллен.

— У всех есть. Ты можешь с ним не соединиться, но он есть. Ты уже встречала его или еще встретишь.

— Он умер.

Рослин послала солнечный зайчик ей прямо в лицо. Отраженный луч сверкнул в глубине зеркала слепящим белым сполохом. Эллен вскинула руку, защищая глаза.

— Пока ты жива, где-то есть твой суженый, — равнодушно сказала Рослин, не меняя угол наклона зеркальца. — Не один, так другой. Погадаем? Или ты боишься? Брось ты уже эти тряпки, смотреть на них не могу.

— Ну хорошо, — сдалась Эллен. — Если вам так хочется.

— Мне хочется, — без улыбки сказала Рослин, и Эллен тоже расхотелось улыбаться. Маленькая госпожа умела говорить так — коротко и сухо, не капризно, не требовательно, но при этом абсолютно ясно давая понять, что ей нужно и чего она любой ценой добьется. Леди Рослин было одиннадцать лет, но это она умела лучше многих взрослых — добиваться.

Это и не только это.

По приказу Рослин Эллен закрыла ставни и заткнула щель между ними одеялом. В комнате стало сумрачно, как поздним вечером. Рослин сунула в рот щепотку сушеной травы из своего узелка, не глядя протянула Эллен, потом положила зеркало на стол, наклонилась над ним, осторожно подула на стекло.

— Теперь ты, — коротко сказала она. Эллен в который раз подумала, что у нее совсем не детский голос. То есть тембр, конечно, такой, как и должен быть у одиннадцатилетней девочки, но интонация… и непреодолимая сила, которой очень трудно противиться. В полумраке Рослин, сгорбившаяся, навалившаяся с локтями на стол, казалась молодой карлицей.

«И ведьмой», — мысленно закончила Эллен и слизнула с ладони траву, а потом, уперевшись ладонями в столешницу, дунула на тускло блестевшее стекло.

Рослин нарисовала ногтем пентаграмму на стекле, тихонько и неразборчиво напевая про себя. Потом бросила на стекло щепотку сушеной травы — Эллен не видела в темноте, но знала, что это не та трава, которую они обе только что съели.

— Суженый мой, ряженый, мне судьбой назначенный, светлый лик яви пред мои ясны очи, — сказала Рослин, и Эллен ясно услышала в ее голосе насмешку. «Как же можно, — с невольным упреком подумала она. — Ведь не подействует…» Завершить мысль она не успела, потому что стекло вдруг вспыхнуло — точно так же, как несколько минут назад, резко, бело. Эллен невольно вскинула голову, думая, что тряпка выпала из щели и свет прорвался внутрь.

— Смотри, — сказала Рослин, и она увидела, хотя сначала подумала, что бредит.

Там были двое мужчин. Оба конные; они ехали рядом, а вокруг них шумела листва — Эллен знала, что она шумит, хотя зеркало не могло отображать звук, — но она видела движение мельчайшего листочка на самой крохотной ветке. Ее зрение вдруг обострилось, мучительно заболели глаза — хотелось зажмуриться, но она не стала и подалась вперед, стараясь рассмотреть получше.

Один мужчина был молодой, белокурый, с неестественно красивым, будто ловко нарисованным лицом. Он что-то говорил, нагло и самоуверенно улыбаясь. Его спутник, крепкий, коротко стриженный человек с твердыми крупными чертами, слушал молча, глядя прямо перед собой. Было видно, что ни болтовня собеседника, ни сам собеседник ему неприятны. Белокурый красавец что-то говорил и зло смеялся, а хмурый человек все так же смотрел в сторону, только что-то менялось в его глазах. Что в них было — и чем стало, Эллен не успела понять. Рослин вдруг дунула на стекло, свет тут же померк, картинка смазалась и медленно угасла.

— Хватит, — сказала Рослин и засмеялась — невесело и как-то деревянно. — С тебя довольно. А то с непривычки…

— Что — с непривычки?

Глаза княжны блеснули.

— Ну вот. Надо же, они вместе, — не ответив на вопрос, сказала она.

— Кто?

— Наши суженые. Твой и мой. Ты что, не видела?

— Я… — Эллен сглотнула, смачивая горло слюной. — Я не… знаю. Почему вы думаете…

— Ну да это ведь был лорд Глориндель, — нетерпеливо сказала Рослин. — Этот эльф. Я его уже видела раньше. Я все время его вижу. Знала его в лицо еще до того, как увидела на портрете. Хороший портрет… честный. Только слишком большой, чтобы я могла взять его с собой. Впрочем, мне он и не нужен, пока у меня есть зеркальце.

— Это был ваш жених?! — И ведь в самом деле — не зря белокурый показался ей неестественно красивым. Не человеческой, а эльфийской красотой.

— А ты думала, твой? — насмешливо сказала Рослин. — Даже не мечтай, милая. Глориндель мой. Он даже сам не знает… насколько.

— А другой… кто он?

— Почем я знаю? Может, его слуга, может, случайный попутчик… Не очень-то хорош, право, но для тебя — в самый раз.

Эллен провела языком по спекшимся губам. Попыталась вспомнить взгляд мужчины, которого маленькая госпожа прочила ей в суженые. Понять, что было в нем… что стало в нем появляться, прежде чем он исчез. Облизнула губы еще раз. Во рту жгло горечью.

— Давайте еще посмотрим, — попросила она и даже не успела удивиться собственному желанию — Рослин опередила ее коротким и жестким:

— Нет.

И как всегда, с ней… не то чтобы не было смысла — недостало смелости спорить. Они посидели в темноте, молча, каждая думая о своем. Потом Эллен сказала:

— Глупости это. Нет у меня… другого суженого.

— Может, у эльфов принято выдавать жениных служанок за своих слуг, — сказала Рослин, и это снова звучало будто издевка.

— Я не выйду замуж, — сказала Эллен. — Никогда не выйду, вы же знаете.

— Знаю и думаю, что ты все же дура.

— А вы слишком умны для ваших лет, маленькая госпожа.

Она нарочно так сказала, зная, в какую ярость всегда приводит Рослин упоминание о ее возрасте. Вот и сейчас — княжна вскочила, что-то зашуршало в темноте — кажется, сухая трава посыпалась на пол.

— Не смей так говорить! Никогда!

— Не буду, — смиренно сказала Эллен, и в следующий миг ее голова дернулась набок, а губы ожгло болью. Вероятно, Рослин целила по щеке, но в темноте промахнулась — хоть она и была бесовским созданием, однако тело ее оставалось телом человека, и в темноте она видела не лучше Эллен. А та любила такие минуты — била Рослин всегда сжатым кулаком, прямо, без замаха, в слепой яростной обиде, как обычный, нормальный, настоящий ребенок.

Эллен потрогала пальцами губы, улыбаясь. Да, то, что она сказала, глупо и жестоко — все равно что высмеивать малый рост карлицы. Она ведь не виновата, что такой родилась. И не виновата, что люди над ней насмехаются. Но только и люди ведь не виноваты тоже, правда? Они просто глупые… а вы, миледи, умны не по годам.

— Почему вы бежите от него?

— Я от него не бегу, — раздраженно бросила Рослин; впрочем, она всегда быстро отходила.

— Но ведь он едет к вам. Он, должно быть, уже теперь в столице. И думает, что вы не хотите его.

— Мне все равно, что он думает. Так же как ему все равно, что думаю я.

— Вы уже любите его? — почему-то спросила Эллен и обругала себя за непроходимую глупость, но Рослин вдруг ответила:

— Да. Очень. — И добавила: — Он мне нужен.

«Зачем?» — подумала Эллен и прикрыла глаза. Нельзя спрашивать. Нельзя. Во рту все еще был привкус горечи, губы саднило.

— Он… он ведь мой суженый. Его не остановит то, что я пропала. Он отыщет меня. А я к тому времени уже научусь всему, чему должна… и смогу использовать его как следует. Он найдет меня и… спасет. Разве так не положено?

— От кого спасет, миледи? — спросила Эллен.

Рослин сказала:

— Отопри уже ставни. Душно.

Солнечный свет показался неожиданно блеклым и мутным, с чуть заметным розоватым отливом, хотя день едва только перевалил через половину. Эллен поморгала, держась за ставни. Ее ноги вдруг отчего-то сделались слабыми, будто ватными.

Потом она повернулась к столу и увидела Рослин. Та снова сидела за столом, положив подбородок на сцепленные пальцы, и смотрела на зеркало. Эллен тоже посмотрела на него. И смотрела очень долго.

— Я не слышала, как оно треснуло, — наконец проговорила она.

Рослин смахнула разбитую стекляшку на пол и равнодушно сказала:

— Я тоже. Поди узнай, как движутся работы. Я не могу больше здесь оставаться. А заодно принеси мне клубники.

Глэйв встретился им на третьей неделе пути. К тому времени они продвинулись гораздо дальше, чем можно было предположить, и Эллен успела в полной мере осознать безумие того, что сделала, а также благополучно загнать это осознание туда, откуда оно пришло. У нее не было выбора, она не могла и не хотела оставаться в Калардине. И если леди Рослин из родного дома гнало стремление обрести нечто новое, то Эллен хотела забыть старое. А там — не могла. Правда же не могла. Два года пыталась — но так и не сумела. Впрочем, старая фрейлина Аннара, с которой они порой болтали за шитьем, все качала головой и говорила, что два года — слишком мало. Но сколько же еще, небеса… сколько же можно еще? Эллен так больше не могла. Она там больше не могла.

Хотя были минуты, когда она понимала, что они должны вернуться. Неоднократно — особенно когда они покинули спокойные области и в жарком летнем воздухе повеяло запахом войны. Пока слабо, издалека — от северных границ. Эллен была просто женщиной — самой обычной, ее не интересовала война, в последние два года — уже и вовсе не интересовала, и вот теперь пришла пора об этом пожалеть. Рассел говорил ей, что тальвардам никогда не взять Калардин, но Рассел был юн, глуп и тщеславен, она всегда знала это, хотя и любила его — а может, именно за это и любила. Его юность, глупость и тщеславие сделали то, что сделали, с ними обоими, и она уже давно перестала его за это ненавидеть. А теперь, кажется, начинала снова — потому что, когда они с Рослин вышли на вершину холма и увидели горящие села и выжженные поля, простиравшиеся под их ногами, Эллен подумала: «Если бы ты был жив, я не оказалась бы здесь».

— Пахнет паленой плотью, — сказала Рослин. Она смотрела вниз, жадно, как девочки ее лет смотрят на нарядных дам или парад рыцарей. Ее цепкие холодные пальчики крепко сжимали ладонь Эллен. Это успело стать привычным.

— Мы не можем идти туда, миледи, — сказала Эллен.

— Но там Тальвард! Может, уже за этой долиной!

— Женщинам опасно туда идти.

— Может, переоденемся в мужчин? — раздраженно сказала Рослин. Эллен промолчала. Она-то понимала, что там, внизу, грозит женщине — из того, что не грозило бы мужчине, но не собиралась говорить об этом. Леди Рослин во многом была еще совсем дитя. К сожалению, не в том, за что взрослые любят детей, а в том, за что ими тяготятся.

— Давайте обойдем, — сказала Эллен. Черный дым стелился по земле, а над ним плыли низкие серые облака. Следов битвы нигде не было видно, но справа целое поселение полыхало, как единый факел. «А ведь я могла бы пройти там, — вдруг со странным спокойствием подумала Эллен. — Сквозь огонь. Тальварды оттуда наверняка уже ушли. Я прошла бы». Она перевела взгляд на девочку, обводившую долину мутным взглядом. И внезапно поняла, что мгновение назад почти всерьез думала о том, как пробраться в Тальвард — так, будто хотела этого сама.

Хотела, в ярости подумала она. Хотела, всегда хотела! С самого начала хотела! И если сейчас бросить девчонку… оставить здесь, а самой туда… можно… в самом деле… достать мужскую одежду и… пойти туда, через огонь…

К тебе.

Рослин вздрогнула, тихонько шевельнулась, настороженно глядя на Эллен. Та мгновение не понимала, что случилось, а потом увидела, что стискивает руку девочки изо всех сил.

Она ослабила хватку и улыбнулась, глядя в пристальные черные глаза.

— Пойдемте, маленькая госпожа. Обходной путь неблизок.

Обходной путь в самом деле оказался неблизок — и ненамного безопаснее прямой дороги. Здесь еще не было тальвардов, но уже виднелись следы войны. Солдаты на дорогах, обозы беженцев, покинутые села, пустеющие трактиры, брошенная истощавшая скотина, жалобно и страшно воющая посреди выжженных полей. На женщину и девочку, жавшихся по обочинам и пробиравшихся в направлении, которым шли только воины, смотрели с недоумением, иногда с подозрением, но никто их не останавливал. Может быть, принимали за сумасшедших — и отчасти были правы, а может, и не только отчасти.

На второй день случилось то, чего Эллен ждала с самого начала пути, то, что всегда случается с женщинами, беспечно путешествующими по дорогам в беспокойное время.

Это произошло ближе к вечеру на дороге из Элвитона в Паргг — раньше это была главная дорога, соединявшая Калардин с соседними странами. Эллен надеялась, что по ней можно будет выйти на распутья, ведущие к обходному пути в Тальвард. Сейчас эта дорога была заброшена, ею никто не пользовался — все местное население давно перебралось в глубь княжества. Эллен и Рослин шли по самой середине тракта, по утрамбованной полосе между заболотившимися колеями. Местность была холмистая, дорога то и дело виляла, сворачивала то вправо, то влево, загибалась под немыслимыми углами. Предугадать, что находится за следующим поворотом, было невозможно. Поэтому когда они в очередной раз обогнули подножие небольшого возвышения, то оказались прямо перед тем человеком.

Он стоял на коленях возле тела, лежащего в пыли лицом вниз, и стаскивал с него сапоги. Сапоги были очень хорошие, из добротной кожи, с толстой подошвой, еще лоснящейся от недавно нанесенного масла. Рядом валялась разодранная куртка, усыпанная мятыми свитками. Видимо, мертвый мужчина был скороходом.

Человек, убивший его, зло и грубо ругался себе под нос, видимо, раздраженный тем, что при его жертве оказались не деньги, а какие-то никчемные бумажки. Окровавленный нож валялся чуть поодаль, слева от трупа.

Эллен встала как вкопанная, чувствуя, как все эти мелочи грубо, болезненно врезаются в ее мозг и память. Ей хватило мгновения, чтобы понять, что будет дальше. Рослин тоже остановилась, глядя на труп с любопытством. Убийца возился с сапогами своей жертвы и, кажется, не заметил двух женщин, застывших в пяти шагах от него. Эллен стиснула руку Рослин и так тихо, как только могла, шагнула назад.

Ни одна из них не издала ни звука, но стоило им шевельнуться, как убийца поднял голову.

На молодом лице, от висков до подбородка заросшем жесткой черной щетиной, ярко блестели большие, очень красивые глаза пронзительного изумрудного цвета. Эллен будто к месту пригвоздило этим взглядом. Оторопев от ужаса, она схватила Рослин за плечи и рывком притянула к себе, вжимая ее лицо в свою грудь.

Мужчина поднялся, отряхнул пыль с колен, не отрывая взгляда от женщин. По его лицу поползла извилистая ухмылка.

— О-па, — проговорил он хриплым, надсадным голосом. — Да не мерещится ли мне? Какие красавицы… А охрана ваша где?

— Дайте нам пройти, — сказала Эллен, зная, что он не даст. Ее сердце тяжко и гулко билось под вдавливающимся в грудину лбом Рослин.

— Ну еще чего, — усмехнулся мужчина. — Нынче в этих местах бабу вовсе не сыскать. Одна солдатня, даже и ограбить-то толком некого.

Он говорил почти жалобно, в то же время шаря по телу Эллен жадным взглядом. Она чувствовала, как каменеет под этим взглядом, но знала, что пытаться бежать бесполезно. Ее мечущийся взгляд упал на валяющийся в грязи нож. Мужчина заметил это, ухмыльнулся шире, поднял оружие с земли, стряхнул с него кровь.

— Хорошая мысль, красавица моя, — сказал он и пошел к ним.

Эллен знала, что надо хотя бы отпрянуть, но не могла — ноги вросли в землю. Руки Рослин судорожно стискивали ее юбку, тянули за складки вниз, будто пытаясь сорвать. А этот срывать не станет, отрешенно подумала Эллен, он просто разрежет. Или вовсе задерет.

— Не при дочке, — непослушными губами сказала она. — Только не при дочке, добрый господин… пожалуйста… Она маленькая… еще…

Мужчина остановился в полушаге от нее, взглянул на закрытый капюшоном затылок Рослин. Протянул руку, взял девочку за плечо. Развернул к себе.

Долго, долго смотрел ей в лицо, и его улыбка становилась то растерянной, то злобной, то еще более похотливой.

— Сколько лет тебе, малышка? — наконец спросил он.

— Десять, — быстро ответила Эллен.

— Заткнись, шалава, я девчонку спрашиваю.

— Мне одиннадцать, — спокойно сказала Рослин.

— Одиннадцать, — пожевав губы, повторил убийца и поудобнее перехватил нож. — Да, пожалуй, маловата еще. И титек-то небось нет, а? А вот мамаша твоя, похоже, природой не обижена. Хотя мордашкой ты явно не в нее уродилась. Ну да ладно. Пошла прочь.

И по-прежнему глядя на Эллен, убийца ударил княжну по лицу — коротко, наотмашь. Рослин рухнула на землю как подкошенная. Убийца несильно пнул ее в спину, велев убираться, и совсем не грубо взял Эллен за плечо. Та смотрела на него, будто сквозь дымку, и вдруг почему-то подумала про человека, которого видела в зеркале рядом с эльфийским принцем.

«Он тоже так делает», — пронеслось в ее голове, прежде чем грубая от мозолей рука сдавила ее горло.

— Не дергайся, — сказал убийца, царапая жесткой щетиной кожу возле ее уха. Эллен смотрела перед собой — на Рослин, которая отползла в сторону, села на траву и неотрывно смотрела на них. Левая часть лица девочки уже начинала заплывать, превращаясь в синяк, из носа текла кровь. Но ее взгляд был настороженным и любопытным, без следа страха.

Мужчина толкнул Эллен на землю, разрезал ее плащ и лиф, навалился сверху, забрался рукой под юбку, стал срывать подвязки. Эллен вцепилась в его плечи; на насильнике была кожаная куртка, и пальцы скользили, не находя опоры. Мужчина дышал ей в лицо, облизывая ее обнаженную грудь взглядом своих поразительно красивых глаз. Когда он сжал ее там, Эллен выгнулась, запрокинув голову и закусив губы от боли, и мужчина, приняв это за проявление удовольствия, желчно засмеялся. Эллен подняла голову, чувствуя, как тупеет от ужаса, и вдруг увидела Рослин.

Та сидела уже ближе, чем прежде, обхватив колени руками, и смотрела на них возбужденно расширившимися глазами. На расстоянии шага от нее валялся брошенный насильником нож — только руку протянуть. Но Рослин не схватила оружие — она сидела, глядя, как убийца с большой дороги насилует ее единственную и самую преданную служанку, и…

«Небеса, тебе же это нравится!» — мысленно взвыла Эллен и закричала во весь голос, когда насильник ворвался в ее плоть. Она инстинктивно попыталась оттолкнуть мужчину, но тот лишь крепче и больнее перехватил ее, прижимая к себе еще теснее. От него пахло кровью только что убитого им человека, и Эллен молила небеса, чтобы ее вытошнило прямо на него, но этого не случилось — он продолжал насиловать ее посреди пустынной дороги, а калардинская княжна сидела в траве и смотрела на это ярко блестящими глазами.

Эллен не знала, сколько это длилось, и не сразу поняла, почему закончилось, когда насильник захрипел и навалился на нее всем телом, подумала только — наконец-то. Только когда он вдруг забился и завопил и скатился с нее, дергая руками так, будто надеялся выгнуть локти в обратном естественному направлении, Эллен поняла, что произошло.

— Сука! — орал мужчина, дико выпучивая налившиеся кровью глаза и тщетно пытаясь достать торчащий меж лопаток нож. — Сука! Сука!

Рослин, отойдя в сторону, что-то лихорадочно искала в своем узелке с травами. Убийца, шатаясь и продолжая выкрикивать ругательства, двинулся к ней. Девочка стала пятиться, все еще роясь в мешке. Эллен, приподнявшись на локтях, смотрела на это как во сне. Когда убийца был в шаге от Рослин и уже тянул к ее горлу сведенные судорогой руки, она вдруг вскинула голову и резко бросила что-то ему в лицо. Эллен увидела ленивый танец черных крошек в прозрачном послеполуденном воздухе.

Мужчина снова взвыл, вой быстро перешел в визг. Он вцепился руками в глаза, словно хотел вырвать их из орбит, упал на землю, стал кататься, вереща, как свинья. Рукоятка ножа, торчащая из его спины, билась о выступающие камни.

Наконец он затих. Рослин какое-то время рассматривала его, потом медленно опустилась на колени, стала шарить рукой по земле. И вдруг сказала:

— Сука.

Ровно так, рассудительно сказала. Эллен подумала, что до этого дня она, наверное, никогда не слышала это слово и наверняка не понимает, что оно значит.

— Я весь чернолистник высыпала, — горько сказала Рослин и снова провела ладонью по земле. — Хватило бы щепотки, а я весь высыпала. Что же делать теперь?

Она подняла голову и просительно посмотрела на Эллен, словно надеясь, что та ей поможет.

— Без чернолистника никак нельзя, — с нажимом проговорила Рослин, и Эллен кивнула, сама не зная зачем. Все так же глядя на нее, Рослин опять провела рукой по земле, словно погладила. Потом вдруг всхлипнула. Потом еще раз. И задрожала, забилась в рыданиях, размазывая слезы по опухшему от синяков лицу.

Эллен поднялась, превозмогая режущую боль в теле, подошла к девочке, встала перед ней на колени. Рослин кинулась ей в объятия, вжалась лицом в ее грудь с той же силой, как вжималась, когда Эллен и теперь уже мертвый насильник в первый раз смотрели друг на друга. Рослин плакала, содрогаясь от рыданий, а Эллен гладила ее по голове, вспоминая, как эта девочка смотрела на нее, пока над ней совершали надругательство.

— Это… — глухо всхлипнула Рослин.

— Что?

— Это… так… гадко!

— Да… я знаю…

— Это гадко! — крикнула она и вдруг вырвалась из рук Эллен. Ее волосы растрепались, глаза горели диким, ведьминским огнем. «Она ненавидит меня, — подумала Эллен. — Она меня сейчас почему-то ненавидит».

Ей вдруг стало стыдно, и она неловко свела края разорванного лифа.

— Перестань! — закричала Рослин, вскакивая; ненависть в ее голосе звучала уже в полную силу. — Перестань притворяться… сука! Тебе нравилось! Это тебе нравилось!

— Миледи…

— Нравилось! Ты то же самое делала и с моим братом! Значит, тебе нравилось! А это гадко! Я не хочу так!

Истерика прошла, и потому эти крики были еще более страшными — от их полной осознанности. Эллен судорожно покачала головой:

— Миледи, вы неверно…

— Я не хочу так! — крикнула Рослин и топнула ногой — совсем по-детски. — Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Она отвернулась и какое-то время стояла, опустив голову и яростно стискивая кулаки. Эллен смотрела в землю, стягивая обеими руками на груди разорванную ткань.

— От тебя больше мороки, чем толку, — наконец сказала Рослин — не оборачиваясь, очень спокойно.

— Я знаю, маленькая госпожа, — отозвалась Эллен. — Я же просто слабая женщина, не воин и не колдунья. Я не говорила, что смогу быть вам полезна. Я умею только расчесывать ваши волосы.

Рослин не ответила. Эллен подождала немного и сказала:

— Мы должны вернуться.

— Нет.

— Должны, — повторила Эллен. — Вы не понимаете, миледи. То, что сегодня случилось… это… повторится. И в другой раз… такой человек может не быть столь… снисходителен… к вашему возрасту.

Язык у нее заплетался, будто отказываясь говорить такие вещи одиннадцатилетней девочке и будто упрямо противясь разуму, не желавшему помнить, как смотрела Рослин на происходящее, и понимать, почему она так смотрела.

— Я думала… миледи, я почему-то думала, что мы сумеем. Что все обойдется. Мы так хорошо шли с вами. Но мы шли по мирной земле. Хотя даже и там на нас могли напасть разбойники… небеса знают что еще. Но чем дальше мы теперь будем идти, тем… — Она задохнулась, не в силах продолжать. Рослин смотрела на нее, и упрямая злость понемногу исчезала из ее взгляда. Эллен приняла это за признак смягчения и мучительно повторила: — Мы должны вернуться.

— Зачем? — резко спросила княжна. — Будешь снова трястись над могилкой моего братца? Зная, что его даже в ней нет? Ну не дура ли ты, Эллен?

Эллен с трудом поднялась, прикрыла грудь одной рукой, шатаясь двинулась к девочке. Та шагнула назад — и Эллен почему-то вспомнила, что при виде идущего к ней убийцы с торчащим из спины ножом она не отступила.

— Мы должны вернуться, — с внезапным напором сказала Эллен. — Должны. Понимаете? Нельзя так больше. Дальше станет только хуже.

— Оставь меня, — сказала Рослин и снова отступила.

Эллен схватила ее за плечо.

— Мы должны…

— Оставь меня! — закричала княжна и, вырвавшись, отскочила в сторону. Эллен покачала головой, чувствуя разливающуюся по истерзанному телу слепую, злобную решимость.

Конец ознакомительного фрагмента.