Однажды вечером в Париже

Николя Барро, 2012

Ален Боннар, владелец «Синема парадиз», крохотного кинотеатра в Париже, показывает фильмы для небольшого круга постоянных посетителей. В «Синема парадиз» царит атмосфера старого кинематографа – это зачарованное место, потерявшееся во времени, где сходятся мечты и воспоминания. Каждую среду в кинотеатр приходит милая застенчивая девушка по имени Мелани и всегда садится в семнадцатом ряду. Однажды Ален приглашает ее на ужин и влюбляется в нее без памяти… Через несколько дней жизнь Алена круто меняется, его захватывает сумасшедший водоворот событий, которые случаются только в кино. Все это могло бы стать чудесным подарком судьбы, если бы не бесследное исчезновение Мелани… Роман печатается впервые на русском языке.

3

Времена нынче такие, что далеко не просто руководить кинотеатром со своей программой, то есть таким, в котором делается ставка на фильмы высокого художественного уровня, а не на доходы от рекламы, кока-колы и громадных ведер с попкорном.

Люди сегодня, почти все, разучились по-настоящему смотреть кино, в течение двух часов жить только фильмом, если в нем идет рассказ о каких-то действительно важных вещах, серьезных или веселых. Они уже не способны увлечься и не думать о еде и питье, ничего не жевать, не тянуть через соломинку колу, хлюпая и причмокивая.

Вернувшись в Париж, я вскоре наведался в один из громадных мультиплекс-киноцентров на Елисейских Полях и понял, что мои представления о кинотеатре, который требует от зрителей известного почтения, очевидно, сильно отстали от жизни. Помню, в тот момент я вдруг почувствовал себя стариком, хотя было мне только двадцать девять лет, довольно-таки старомодным и совершенно чужим среди всей этой публики, шуршавшей пакетами и громко болтавшей.

Стоит ли удивляться, если в кинофильмах сегодня все больше шума и действие развивается как можно быстрее, — ведь в голливудских блокбастерах, экшенах, боевиках, которые и в Европе должны находить миллионы зрителей, все рассчитано на то, чтобы перекрыть шум и гам, который стоит в кинозалах, и создатели этой продукции, делая поправку на все меньшую восприимчивость публики, пускают в ход все новые и новые эффектные трюки и фокусы.

«А где же попкорн?» — снова и снова спрашивают зрители, приходя в мое кино. Вот только на прошлой неделе, помню, толстый мальчуган все дергал за руку мамашу и ныл; он и представить себе не мог, что два часа надо просидеть в кино — а ведь шел «Маленький Николя»! — и при этом не жевать; мальчишка был прямо-таки вне себя от возмущения.

«Нет попкорна?» — Он злился и крутил головой, оглядываясь в фойе, надеясь все-таки обнаружить где-нибудь в углу вожделенный стеклянный куб с попкорном.

«Нет. — Я развел руками. — У нас тут только кинофильмы».

Каждый раз, отвечая так, я переживаю маленький триумф. И все-таки порой меня охватывает тревожное чувство неуверенности в завтрашнем дне моего кинотеатра.

Итак, вернувшись из Лиона в Париж, я все свои деньги вложил в ремонт и переоборудование «Синема парадиз». Облезлый фасад заново оштукатурили и покрасили, вытертый ковер сменили, мягкие темно-вишневые кресла прошли чистку, и была обновлена вся техника: теперь я мог показывать и старые ленты, и новую цифровую кинопродукцию. Что же касается репертуара — тут у меня были свои амбиции, и они не всегда совпадали со вкусами широкой публики.

Франсуа, студент Института кинематографии, помогал мне в аппаратной, мадам Клеман, пожилая дама, прежде работавшая в универмаге «Прентам», вечером сидела за кассой, если я сам не продавал билеты.

В день открытия «Синема парадиз» пришли многие зрители, которые ходили сюда в прежние времена. Пришло и много новых, из любопытства, потому что несколько газет почтили это событие маленькими заметочками. В первые месяцы на недостаток публики жаловаться не приходилось, но затем настали времена, когда зал заполнялся разве что наполовину или зрителей не было вовсе. Мадам Клеман, сидя за кассой, показывала мне на пальцах, сколько билетов продано, — увы, нередко пальцев двух рук вполне хватало.

Начиная дело, я, конечно, не воображал, будто маленький кинотеатрик — это золотая жила, однако сбережения мои день ото дня таяли и надо было срочно что-то придумать. И я придумал: по средам, после окончания последнего вечернего сеанса, давать еще один сеанс, можно сказать ночной, и крутить те старые фильмы, которые когда-то вызывали у меня самое настоящее восхищение.

Задумка состояла в том, что в этой программе репертуар менялся каждую среду и все фильмы были о любви. Эту программу я назвал «Les Amours au Paradis»^[7] и очень радовался, когда зрители валом повалили на наши ночные сеансы. После показа я открывал двери зрительного зала, и мимо меня проходили влюбленные, в обнимку, крепко прижавшись друг к другу, с блестящими глазами, или шел важный предприниматель, от избытка чувств позабывший на кресле в зале свой портфель, или подходила ко мне почтенная дама, которой хотелось пожать мне руку и поблагодарить, и в глазах у нее была печаль, когда она говорила, что фильм напомнил ей времена ее молодости, — в такие минуты я с гордостью сознавал, что нет на свете работы лучше моей.

В эти поздние вечерние часы «Синема парадиз» преображало некое волшебство. «Мой кинотеатр дарит людям мечты», — думал я, повторяя любимое присловье дядюшки Бернара.

Но с тех пор как на еженедельные ночные сеансы стала ходить молодая женщина в красном плаще, женщина, которая несмело поднимала на меня взгляд и робко улыбалась, когда брала билет, с тех пор и сам я начал предаваться мечтам.

Примечания

7

«Любовь в раю» (фр.).