Анаконда, глотающая живьем

Николай Старинщиков, 2019

Чиновник – страшная сила. Подобная сила вдвойне безобразна, если ничем не ограничена и представлена чинушей в белом халате. Главным врачом, например. Жора Лазовский, заподозрив одного такого в нечистоплотных делах, встает у него на пути, поскольку чинуша вовсе не врач. Это анаконда, глотающая живьем.Содержит нецензурную брань.

Глава 10

Снопков и Лазовский целую неделю мотались теперь по городу. Сначала в районный отдел полиции. Оттуда в налоговую инспекцию, затем в пенсионный фонд, фонд медицинского страхования. Казалось, полиция не захочет иметь на своей территории конкурентов, однако и эти мысли потом отступили, поскольку лицензию выдали. Предстояло подобрать офис для предприятия.

Впрочем, увольняться из Чопа они не спешили. Решили, что обойдутся пока без офиса. А клиент, если он есть, сам найдет их. И дали объявление в областную газету «Мозаика»: «Снопков и Лазовский — детектив, юридические услуги».

Жизнь тем временем текла в том же русле — сутки через трое. В очередной раз, отдежурив, Лазовский возвращался домой. На душе было радостно. Кругом зеленела растительность, распускались цветы. Расцвел даже чахлый кустик сирени возле подъезда — возле него торчала теперь старуха, ломая ветки, — походя, словно бы между прочим. Слабое деревцо трепетало в руках человека

— И не стыдно вам, женщина! Ведь сирень едва прижилась.

— Больше ломаешь — больше растет, — огрызнулась старуха. Но руки от куста убрала.

— Если каждый отломит по ветке — ничего не останется…

— Ладно вам кипятиться. Все ломают, а мне нельзя…

Лазовский продолжил путь, удивляясь старухиным доводам. Придя домой, он прилег отдохнуть, а когда проснулся, супруга подступила к нему с новостями.

— Тебе женщина звонила какая-то, пока ты спал. Непрокин уволить ее решил.

— Бывает, — рассуждал спросонья Георгий, собираясь что-нибудь еще сказать. Но не успел, поскольку в дверь позвонили.

Ирина кинулась открывать, Георгий торопливо оделся и сидел в кровати, словно каменный истукан. Дежурство давало о себе знать. В голове звенело.

Супруга в прихожей с кем-то щебетала. Георгий поднялся, вышел в коридор и увидел там Люберцеву.

— Буквально на минутку, всего на минутку, — торопилась та, поправляя прическу. — Такое дело, что просто ужас полнейший…

Марине Люберцевой шел пятый десяток. Она только что его «распечатала» и была полна, как видно, женских иллюзий, что всё еще впереди — в том числе и дети.

В сопровождении Ирины она прошла в зал и села в кресло, блуждая взглядом по стенам.

— Извините, ради бога, — говорила она. — Дело в том, что Непрокин собрался меня убрать с работы. Вот я и решила к вам обратиться, Георгий Михайлович, чтобы выяснить…

Лазовский присел на диван и слушал неожиданную гостью.

— Оснований у него никаких, как я понимаю, — продолжала Марина. — Однако хотелось бы знать, как такое возможно?

— Его самого сократили, — заметила Ирина. — За двадцать четыре часа…

— С предоставлением вакансии слесаря, — уточнил Георгий. — Да я и сам, надо сказать, собирался, так что для меня это не вопрос…

Он поднялся, подошел к книжному шкафу. Взяв с полки книгу, распахнул и вынул лежащие между страниц копии документов.

— Это хорошо, что вы пришли, — сказал он. — Допустим, это вот мне понятно, здесь говорится о намерениях Непрокина, но остальное мне недоступно. Просто египетская грамота…

— А можно мне посмотреть? — сказала Люберцева.

Лазовский подал ей листы.

Марина принялась их рассматривать.

— Что ж, понятно. До этого я еще сомневалась, думала — так себе, беспочвенные подозрения. Непрокин планирует пересадку органов. Об этом свидетельствует текст на латыни. Он пишет об этом открыто.

— В ЦГБ вошь на аркане, а тут пересадка органов.

Лазовский с шумом потянул в себя воздух.

— Для этого не надо особых условий! — воскликнула Марина. — Например, торговать. Изъял, сохранил, поставил — в смысле, продал на сторону. Для этого особого ума не надо. Главное, изъять незаметно для окружающих. Изъять можно что угодно — особенно почку. Где угодно. Даже, допустим, в морге…

— О, господи, — удивилась Ирина, — да разве ж такое возможно?

— Без сообщников — это едва ли, — согласился Георгия.

— Естественно, — согласилась Люберцева.

Взгляд у нее уперся в настенные часы. Время топталось на месте.

— Короче, наглец, — продолжала она. — А наглость — второе счастье…

Поговорив на эту тему еще с полчаса, Люберцева вдруг спросила:

— Может в суд на него подать? — и уставилась в пол.

Лазовского передернуло при слове «суд». Одно дело иск. Другое — уголовное производство, до которого как до Китая, поскольку в том направлении даже конь не валялся.

— Надо бы мне восстановиться на работе, а там видно будет, — продолжила Марина. — Как вы на это смотрите, Георгий Михайлович?

— Вам решать, стоит ли обжаловать увольнение, — ответил Лазовский. — Я бы, допустим, не стал, потому что работать в таких условиях… С другой стороны, насколько я понимаю, вы уволились по собственному желанию. Не так ли?

— Он меня вынудил, я не сама…

— Вот я и думаю, есть смысл. В суде придется доказывать, так ли это было на самом деле. Такова судебная практика, так устроен закон. И все же, как бы то ни было, я готов вам помочь, Марина Аркадьевна.

***

В этот же день Лазовский отправился к Непрокину.

«Прежде всего, надо решить вопрос с невыплаченной зарплатой. Поймать гада в коридоре, прижать к стенке и высказать принародно всё, что накипело…»

Однако чем ближе он был к объекту неприязни, тем глуше и тупее становилось в душе. Стоит ли портить нервы из-за копеек?

Но стоило ему подойти к ЦГБ и взяться за ручку двери, как в груди опять зазвенело, и послышался голос доктора Люберцевой:

— Наглость — второе счастье!

Георгий оглянулся. Кругом пусто. Лишь на площадке стоит внедорожник Непрокина, да ворона орет в отдалении.

«Пара, — решил Георгий. — Потому что если откладывать, то это, считай, никогда…»

Георгий вошел в ЦГБ и побрел неспешно в сторону бухгалтерии, читая вывески на дверях. Оказалось, вместо старичка Саховского лечебную работу теперь курировал некто Самохвал. Георгий не помнил человека с такой фамилией, а когда вошел в кабинет, то увидел за столом молодого человека косматой наружности, лет двадцати с небольшим.

Оказалось, старика проводили на пенсию.

Лазовский развернулся, вышел из кабинета. Коридором, в окружении студентов, плыл в очках Непрокин.

— Всё ползаешь? — ощерился тот, завидев Лазовского.

— А ты всё паришь? — нашелся Георгий. — Кому почку?! А может, сердечко по сходной цене?!

Непрокин остолбенел. Однако быстро пришел в себя и принялся бормотать, глядя по сторонам:

— Чо ты несешь? Какие почки?

Мимо сновал народ, студенты во все глаза смотрели на Главного.

— У него не все дома… — Непрокин пытался улыбаться. Но улыбка не получилась — сверкнули клыки. Он развернулся и пошел в обратную сторону.

Лазовский ворчал вслед:

— Не платит, и он же еще гундит…

На шум из кабинета вышел Самохвал. Молодежь в халатах моментом сдуло.

— Что вам здесь надо?! — разинул рот Самохвал.

Однако Георгий не удостоил его ответом. Лишь смерил взглядом с головы до ног. И направился в бухгалтерию.

Непрокин тем временем влетел к себе в кабинет, сунулся в кресло, схватился за телефонную трубку и начал тыкать кнопки. И принялся говорить о случившемся происшествии, услышав знакомый голос. Собрал всё в кучу, а под конец потребовал срочных мер. Посадить обоих, Лазовского с Люберцевой. Особенно Люберцеву.

— За что? — изумился Брызгалов. — За хищение тряпок?

— Хотя бы и так!

— Ты меня удивляешь, Ильич.

— Придумай хоть что-нибудь. Я тебя умоляю, — бормотал Непрокин. — Помнишь, как я тебя вытащил? У нас же целое дело с тобой получилось. Мы же с тобой…

— Приезжай. Будем решать…

Вот и весь разговор. Федор Ильич откинулся в спинку кресла, побежал взглядом по потолку, затем грузно поднялся. А вскоре уже сидел в кабинете Брызгалова и жаловался на жизнь.

— Представь, — пел он, заглядывая в глаза, — иду я с группой студентов, а этот бивень навстречу — и давай во всю глотку. При посторонних.

Непрокина от натуги заклинило, он покраснел, отвернулся в сторону и принялся беспрерывно чихать.

— Ну, зараза, — повторял он в перерывах, — ну погоди…

А когда его отпустило, продолжил:

— Так что вот так, Анатолий Егорович, выручай.

— Будь здоров, Федор Ильич…

— Ага, здоров, — краснея, выдавил тот из себя и вновь чихнул. — Это у меня после острова. Видать, просквозило…

Брызгалов поднял трубку, нажал клавишу переговорного устройства и произнес:

— Зайди на минутку.

Бросив трубку в гнездо, он встал из-за стола, подошел к окну и удивился. Почти что рядом — рукой достать! — тянутся к небу деревья, доносятся голоса прохожих с улицы, тогда как ему предстоит решить чужую проблему. Назвать ее своей язык не поворачивается, потому что непрокиных теперь хоть пруд пруди — не то что, допустим, в начале полицейской карьеры. Так уж получилось, что в судьбе молодого лейтенанта, Непрокин сыграл серьезную роль. Скажи он тогда в суде, что лейтенант на его глазах «окучил» рабочего парня дубинкой по шее — быть бы тому лейтенанту обычным зеком в ментовской колонии. Давно это было, а кажется, что вчера. Парень лежал на асфальте, закатив глаза и синея. Федя тогда вынул из сумки шприц, сделал инъекцию…

Щелкнула дверь, в кабинет вошел заместитель Игин — с блокнотом в руке, готовый записывать бредни и бежать хоть на край света. Особенно если это поручения особого характера.

— Вот какое дело, Игорь Олегович, — начал Брызгалов. — Потому что если не мы, то кто же нашему другу поможет. Ты посмотри на него, весь извелся. Надо помочь, непременно. На официальном уровне. Федор Ильич напишет заявление, а мы среагируем. — И к Непрокину: — Напишешь, Федя?

— Естественно, — ответил тот бодро. — Только вот как? Я не юрист всё же…

— Решим, — заверил Игин.

Брызгалов поднялся из-за стола:

— Вот и славненько. Преступник должен сидеть в тюрьме. Это аксиома.