Образ новой Индии: Эволюция преобразующих идей

Нандан Нилекани, 2008

Эта книга об Индии, ее проблемах и перспективах. Нандан Нилекани, сопредседатель совета директоров крупнейшей индийской софтверной компании Infosys Technologies Ltd., увлекательно и непредвзято анализирует экономику, политику и культуру своей страны через призму фундаментальных идей, которые определяли ее облик в прошлом и определяют его в настоящем. Индия претендует на роль глобальной державы, однако до сих пор не может полностью реализовать свой огромный потенциал. В книге раскрывается картина идеологической борьбы вокруг кастовых проблем, вопросов высшего образования и реформирования трудовых отношений. Адресована бизнесменам, экономистам, политологам и всем тем, кого интересует настоящее и будущее Индии.

Оглавление

Из серии: Сколково

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Образ новой Индии: Эволюция преобразующих идей предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Образ новой Индии

Заметки нечаянного предпринимателя

«На территории Infosys хорошие дороги. Почему же они так ужасны в других местах?» — мой гость ждал ответа. Я только что изложил свое мнение о том, почему Индия превращается в двигатель мирового прогресса и почему она быстро догоняет развитые страны. Но собеседник не скрывал скепсиса: прилетев из Нью-Йорка, он целых два часа добирался до моего офиса по суматошному и беспощадному бангалорскому шоссе Хосур.

Этот вопрос мне задавали много раз, и он всегда приводил меня в замешательство. Как избежать пространных объяснений? Я предпочитаю краткость и обычно говорю: «Политика». «Но, — не сдавался собеседник, — почему же тогда люди, подобные вам, не занимаются политикой?» Я сказал, что здесь не Соединенные Штаты, где Майкл Блумберг вчера был генеральным директором крупной компании, а сегодня — мэр Нью-Йорка. Статус предпринимателя автоматически лишает меня перспектив участия в индийской политике и делает легкой мишенью популистской риторики. У меня нет шансов победить на выборах.

Но на этот раз вопросы заставили меня задуматься. Тот факт, что на территории компании Infosys дороги такие хорошие, а вокруг — такие плохие, объясняется, конечно, не отсутствием ресурсов, технологии или опыта. Такие противоречия были в Индии всегда. Наши контрасты превратились в клише: здесь, в самой быстрорастущей демократической стране, вторые по масштабам трущобы в Азии. В стране, где хорошо понимают важность знаний, — самый большой в мире процент учеников, бросающих школы. Наши крупнейшие компании создают глобальные бренды, однако бюрократы по-прежнему душат молодых предпринимателей и чинят препятствия владельцам малого бизнеса.

За годы предпринимательской деятельности я отчетливо увидел, сколько в Индии серьезных проблем и как они мешают развитию нашей страны. Сегодня мы — нация, которая только начала реализовывать свой потенциал. С начала либерализации экономики прошло почти 20 лет, но за это время не было проведено ни одной радикальной реформы. Для большинства индийцев это означает, что их повседневная жизнь так и остается борьбой за существование. Для миллионов бедных фермеров это — нищая беспросветная жизнь, для жителей трущоб это — невозможность найти дешевое жилье, для семей это — необходимость копить деньги, чтобы отдать детей в частную школу, поскольку государственные никуда не годятся.

Мы топчемся на месте из-за того, что не можем протолкнуть и реализовать критически важные идеи. Время от времени я выполняю функции консультанта в различных комитетах в Дели и выступаю в роли государственного эксперта. У меня была возможность откровенно поговорить с нашими министрами. Так вот, индийскому политику приходится поддерживать сложный баланс в правительстве, где все еще доминирует дух социализма. Быть законодателем в такой системе — значит договариваться с центральным и местными правительствами о финансировании, добиваться действий от инертной бюрократии, проводить рабочие планы через разные, часто не связанные между собой государственные ведомства, удовлетворять требования избирателей и каким-то образом удерживать власть на протяжении наших непредсказуемых избирательных циклов. Все эти разнонаправленные силы и давление ведут к тому, что в политике сиюминутная потребность берет верх над важностью, тактика преобладает над стратегией, а покровительство имеет приоритет перед общественным благом. Результатом становится цинизм. Он явно прозвучал в словах одного выдающегося политика, который в ответ на мои идеи сказал: «Я не вижу особого смысла разговаривать с вами. Вы не приносите ни денег, ни голосов».

Во время таких разговоров я чувствовал себя страшно далеким от нового национального оптимизма и быстро растущих индийских рынков. Когда приоритеты и побудительные мотивы так сильно различаются, непросто найти общие позиции между правительствами, предпринимателями, средним классом и бедными. В действительности наши экономические идеи в последние годы находят еще меньше поддержки, чем когда-либо.

Другая точка зрения

Мне посчастливилось занять уникальную наблюдательную позицию. В индийской политике я, конечно, аутсайдер, но то же самое можно сказать и о бизнесе. Как соучредитель компании Infosys и человек, проработавший в ней 26 лет, я могу называть себя предпринимателем. Однако Infosys занимается информационными технологиями, поэтому ее проблемы сильно отличаются от тех, что выпали на долю индийской промышленности. Мы работаем на международных рынках, и неразвитость инфраструктуры нас не затрагивает, все, что нам нужно, — это провода и компьютеры. Проблемы с рабочей силой и забастовки, от которых страдают традиционные отрасли в Индии, нас почти не касались. Государство долгое время не видело в нас «традиционного» бизнеса, поэтому регулирование на нашу сферу не распространялось, и мы не чувствовали ограничений, душивших предприятия в обрабатывающей промышленности и сельском хозяйстве. Нам не нужно сырье — железо или уголь, — а следовательно, нет необходимости вступать в контакт с государственными компаниями, контролировавшими эти ресурсы. Мы не нуждались в выстраивании взаимоотношений с бюрократами и периодических визитах в Дели, а потому не входили в круг «своих» предприятий, чьи связи с правительством давали преимущества и одновременно налагали ограничения.

В культурном отношении мы тоже выделялись: семеро худощавых (сейчас в это трудно поверить!) инженеров, предпринимателей в первом поколении, решивших попробовать себя в бизнесе. В то время, когда в индийской промышленности преобладали семейные фирмы, наша ситуация была аномальной. Их владельцы обладали огромными финансовыми и производственными ресурсами. Это неизбежно развращало, но хотя часть из них сохраняла компетентность, довольно многие компании управлялись бессистемно, а мелкие акционеры редко получали доход. Деятельность этих компаний зачастую была непрозрачной, а отчетность вводила в заблуждение. Например, они показывали завышенные цены на сырье или на импортные средства производства и занижали объем продаж. В те времена бытовала шутка о том, что владельцы этих компаний имеют «доход до инвестиций». Отраслевые эксперты криво усмехались: «Эти фирмы могут обанкротиться, но их владельцы — никогда».

Infosys сделала ставку на прозрачность и эффективное управление и стала одной из первых компаний, которые изменили представление об индийском бизнесе. Мы быстро обрели известность за высокую акционерную стоимость. Люди начали называть нас компанией «новой экономики». Нас называют так и сейчас, спустя 15 лет.

Infosys не обременена типичной для индийской индустрии историей, семейными узами и багажом ритуалов. Поэтому в дискуссиях об индийской промышленности я — скорее наблюдатель, нежели участник. Правда, мне хватает оптимизма, и я считаю, что такая комбинация близости и объективности дает мне редкую и ценную точку зрения. Всю свою трудовую жизнь я провел в частном секторе, но мне довелось приобщиться и к политике на уровне штата и всего государства и испытать на себе трудности руководства в период реформ начала 1990-х гг.

Я был в курсе многих интересных дискуссий и взглядов на Индию, однако работа над книгой о стране требовала выхода на другой уровень. Я никогда не считал себя писателем, во мне нет подспудного желания записывать в надежде на то, что из этого в конце концов родится книга. Мысль написать эту книгу возникла у меня, когда я познакомился с Виджаем Келкаром в начале 2006 г. Доктор Келкар — один из виднейших индийских экономистов и реформаторов. Я был давним его поклонником, особенно после того, как увидел в 2002 г. его замечательную презентацию под названием: «Индия: на магистрали роста», которая предсказывала бурный рост Индии в ближайшие несколько лет. Предсказание оказалось весьма точным. Доктор Келкар внешне похож на ученого сухаря, но обладает великолепным чувством юмора, его привычка говорить откровенно не раз создавала ему проблемы при взаимодействии с правительством. «Я заметил, — сказал он мне, — что мои высказывания там, наверху, независимо от того, приятны они нашим законодателям или нет, не пропадают даром. Я роняю семена новых идей, и они иногда дают всходы. Это, по-моему, самое лучшее наследие».

Замечание доктора Келкара заставило меня задуматься. Возможно, я мог бы написать стоящую книгу. Надо только соединить свой опыт с опытом знакомых руководителей, предпринимателей, ученых, общественных деятелей и политиков и преобразовать эту смесь в идеи, которые будут не только объяснять своеобразие существа под названием «индийская экономика», но и прокладывать для страны путь вперед (даже если идут вразрез с действиями руководства).

Наш экономический прогресс за последние 25 лет вдохновлял меня как предпринимателя и гражданина. По приросту ВВП (более 6 % в год) с начала 1990-х гг. Индию удалось обогнать лишь одной стране в мире — Китаю. У нас огромные успехи и в таких областях, как рост внутреннего рынка и средних доходов населения, формирование среднего класса. Однако у этих успехов горький привкус. Гигантские проблемы, с которыми Индия сталкивается больше двух десятилетий после начала реформ, вызывают у меня и моих соотечественников не самые радостные эмоции. Нас разочаровывает медленный темп происходящих в стране перемен, печалит стойкое неравенство, которое бросается в глаза повсеместно. В нас крепнет ощущение, что эти проблемы приближаются к критической точке, что неравенство озлобляет людей и ограничивает наши возможности использовать огромные преимущества, которыми Индия располагает сегодня.

Тот факт, что Индия обладает большими возможностями, стал для меня очевидным во время поездок. Во всем мире люди убеждены, что у Индии есть уникальная перспектива. Огромные преимущества страны заключаются в молодежи и предпринимателях, в растущих возможностях информационных технологий, в специалистах, владеющих английским языком, и в устойчивости нашей демократии. Похоже, у нас есть все предпосылки для достижения экономического могущества.

Однако чаще с оптимизмом смотрят на Индию жители стран, далеких от ее берегов. Их мнение основано на экономических показателях, они не видят сложностей нашей внутренней политики и подковерной борьбы. Дома я начинаю чувствовать хрупкость своих надежд. Здесь сразу бросается в глаза все, что мешает двигаться вперед. Это и пессимизм по поводу наших достижений, и сопротивление идеям, которые нам надо воплотить для разрешения оставшихся проблем.

В этом слабость Индии. Она — в непрерывной борьбе за определение направления наших идей и политики страны. Настоящая книга — моя скромная попытка объяснить смысл этой борьбы и наметить пути к победе.

За пределами бизнеса

Когда я говорил знакомым, что пишу книгу, они ожидали увидеть мемуары бизнесмена или труд по стратегии управления. Узнав, что эта книга об Индии, на меня смотрели вопросительно и даже встревоженно. Из бизнесменов, по общему мнению, получаются плохие интеллектуалы. Я утешаюсь тем, что в бизнес попал нечаянно. Если бы в конце 1978 г. в поисках работы я не попал бы в кабинет харизматичного Нараяны Мерфи, то прозябал бы сейчас на окраине Нью-Джерси и тянул лямку с девяти до пяти где-нибудь на Манхэттене, добираясь туда на электричке.

Мне кажется, тот факт, что я не специалист в какой-либо конкретной области — истории, социологии, экономике или политике, — позволяет мне широко смотреть на наиболее важные проблемы. Во времена, когда точки зрения расходятся особенно сильно, мнение страстного дилетанта, способного обходить острые углы, может оказаться полезным.

Я пишу об Индии, но эта книга не для людей, увлеченных индийским кино или крикетом. Об этом достаточно говорили другие, и мне здесь нечего добавить. Я пытаюсь понять Индию, проследив эволюцию идей. На мой взгляд, жизнь любого, сколь угодно сложного общества определяется несколькими всеобъемлющими идеями, которые составляют систему глубоких убеждений. Именно эти убеждения в конечном счете и сплачивают нацию. Например, идеалы французского национализма, представление о Соединенных Штатах как о стране больших возможностей, стремление к гармонии в Сингапуре — все это доминирующие идеи, которые формируют экономику и социальную политику.

При всей своей сложности Индия — это страна, где идея столь же значима, что и нация. Годы колониализма привели к тому, что Индия не прошла через цикл естественного развития. Разрозненные регионы сплачивались на основе более или менее удачных идей английских правителей и индийских лидеров. Первое представление об этих идеях я получил, когда мне было пять лет. Разумеется, я осознал это много позже. Однажды в 1960 г. отец посадил нас в машину и повез на митинг в Бангалор, где проходило заседание Индийского национального конгресса. Мы хотели увидеть знаменитого Джавахарлала Неру. Он был вождем в борьбе за независимость, первым премьер-министром и пользовался огромным влиянием не только в стране, но и за рубежом. Его имя для целого поколения стало синонимом Индии. Помню, как мы стояли в толпе на обочине и махали руками этому худому энергичному человеку. Такое забыть невозможно.

Когда растешь в такие времена, легко поверить в мудрое правительство и в государственный сектор экономики. Патерналистское социалистическое государство держит компании в своей собственности. Те создают богатство, которое идет на совершенствование общества. Разве можно отдавать создание богатства в частные руки, которые могут направить его на неправедные цели? Это же справедливо! Так рассуждал мудрый правитель Неру, и его логика казалась безупречной. Мой отец, ярый сторонник Неру, постоянно ругал пороки крупного бизнеса и говорил, что индийский путь — единственно правильный. Тогда эти идеи разделяло большинство. Сейчас же мало кто верит в них.

В основу структуры моей книги положен процесс смены идей и формирования под ее влиянием нашей экономики и политики. В первые годы после получения независимости многие считали английский языком империалистов и делали все возможное для отказа от него. Предпринимались попытки сделать единственным национальным языком хинди, а преподавание английского в государственных школах запретить. Но аутсорсинг сделал английский входным билетом в глобальную экономику, основой повышения доходов, и язык быстро стал желанным, превратился в ступеньку на пути движения среднего класса и бедняков вверх по социальной лестнице. В результате отношение региональных правительств к английскому языку изменилось на прямо противоположное даже в тех штатах, где индийский национализм принимал крайние формы. Это наглядный пример воздействия меняющихся идей.

Я разделил книгу на четыре части по глубине изменений тех или иных аспектов нашей жизни. В первой обсуждаются проблемы, отношение к которым в последние годы радикально изменилось. На мой взгляд, именно эти перемены определяют динамизм сегодняшнего индийского общества. Например, если большая численность населения считалась раньше тормозом развития, то сейчас она рассматривается как источник человеческого капитала и ценнейший актив. Помимо широко распространенного сегодня одобрительного отношения к индийскому предпринимателю, у нас появился более оптимистичный взгляд на глобализацию. В начале реформ мы частенько сталкивались с протестами в адрес транснациональных компаний. Coca-Cola устанавливала щиты с надписью: «Мы вернулись!», — активисты писали на них: «Пока мы снова вас не вышвырнули». В заведения KFC приходили местные инспекторы с сомнениями относительно качества блюд из курятины, а перед ресторанами McDonald’s в Бомбее индийцы устраивали пикеты с лозунгами колониальных времен: «Вон из Индии!» Однако сегодня появление международных компаний в Индии никого не раздражает, ну а приобретение зарубежных компаний местными фирмами стало предметом гордости.

Во второй части книги рассматриваются идеи, которые пока витают в воздухе. Они получили широкое распространение, но еще не начали приносить плоды. Например, в последние два десятилетия идея всеобщей грамотности получила массовое одобрение, но проработка стратегий универсального образования пока не закончена, и мы по-прежнему недовольны состоянием наших школ.

Вот другой пример. Мы привыкли считать Индию страной, «живущей в деревнях». Наши первые правительства считали миграцию населения в города вредным явлением, которое следовало ограничивать или даже пресекать. Теперь, после десятилетий враждебного отношения к урбанизации, мы приходим к признанию не только необходимости существования крупных городов, но и их крайне важной роли в оздоровлении экономики. Надо также отметить, что наша ущербная инфраструктура остро нуждается в радикальных переменах. В конце концов, мы начинаем отказываться от запутанной системы регулирования, тормозящей торговлю между регионами. Общество согласилось с тем, что законодательство должно быть направлено не на изоляцию провинций, а на создание общего внутреннего рынка.

Предмет третьей части книги — основные спорные вопросы. Есть области, где размежевание достигло предела, и отсутствие даже намека на согласие не позволяет принять неотложные решения. Например, ведутся яростные споры о высшем образовании, о том, как надо регулировать работу учебных заведений и каким должно быть соотношение государственных и частных университетов. Еще одной темой жарких споров являются трудовые отношения и, хотя сейчас индийская экономика ускоряется по всем направлениям, а в рабочей силе ощущается беспрецедентная потребность, в правительстве сохраняется раскол по вопросу упрощения трудового законодательства. Противостояние разделило людей на тех, кто верит в пользу реформ, и тех, кто готов от них отказаться.

Последняя часть книги посвящена лабиринтам нашей политики. Здесь я вытаскиваю на свет те идеи, которые не попали в фокус общественного внимания, несмотря на их безусловную важность для будущего. Этот блок идей, в отличие от прочих, ставит перед нами более сложную задачу, поскольку здесь наши возможности ограничены. До XVIII в. наш регион доминировал в мировой экономике. В лучшие времена Индия и Китай производили почти половину мирового валового продукта. Идеи, возникавшие на нашем субконтиненте, влияли на формирование культуры, законов, философии и науки во всем мире. Однако после освобождения от колониальной зависимости Индия стала следовать примеру развитых стран. Мы позаимствовали у них многие институты: парламентскую систему и конституционную модель — у Англии, а ранние социалистические идеи — у Европы и Советского Союза. Даже наши столь решительно проводимые реформы были скопированы с завоевавших в мире успех экономических образцов, а наши компании строились с оглядкой на лучшие мировые стандарты.

Однако быстрый экономический рост Индии требует от нас гораздо больше новаторских идей, поскольку существующие решения в таких областях, как здравоохранение, энергетика и охрана окружающей среды, оказываются неэффективными. Энергетическая политика Индии, к примеру, не может основываться на массированном использовании углеводородов. Мероприятия по охране окружающей среды надо начинать немедленно, не дожидаясь, подобно развитым странам, пока индустриализация уничтожит наши природные ресурсы. Кроме того, мы должны разработать жизнеспособную и реалистичную систему социального обеспечения и предотвратить наблюдаемые в развитых странах шатания от голода к изобилию. И, наконец, в экономике надо применять достижения современных технологий и новые разработки.

Для реализации наших идей необходимо объединить население и политиков в решении неотложных и насущных проблем. Наши центральные коалиционные правительства любят пользоваться ярлыками, которые напоминают о единстве и общих целях: Единый фронт, Объединенный прогрессивный альянс, Национальный демократический альянс. Но в реальности они представляют кардинально противоположные идеалы и отражают глубокий раскол индийского общества, части которого различаются не столько идеологией, сколько религией, кастовым и классовым составом, территориальной принадлежностью.

Все же у меня есть основания для оптимизма: нам не раз удавалось достичь согласия. Наши споры и разногласия на протяжении всей истории постоянно видоизменялись, так же как и идеи, характеризующие нас как людей динамичных, стремящихся к развитию.

О чем помнил Неру и что он забыл

Индийцы живут в окружении теней прошлого. В центре наших городов мы видим древние храмы, многие из которых действуют и по сей день. Там на ступенях уличные торговцы продают глянцевые фотографии и статуэтки богов и богинь из сандалового дерева. Дворцы и гробницы эпохи Великих Моголов стоят у беспокойных, запруженных перекрестков, и все мы хорошо знакомы с нашими обрядами и древним эпосом, вроде Махабхараты. Она в девять раз длиннее Илиады и помнят ее гораздо лучше. По выражению писателя Веда Мехты, мы поддерживаем нашу страну «при помощи мертвой истории»{1}.

Проблема в том, что линии индийской истории и развития национальных идей были грубо изломаны. Иностранная оккупация надолго оторвала регион от бытовавших до колониальной эпохи взглядов, экономических и социальных структур. Многие из этих идей, правда, были чрезвычайно примитивными, встречались и такие, от которых мы были рады избавиться. Это сати[2], детские браки и жесткая кастовая система — самые тяжкие грехи, доставшиеся нам в наследство от феодализма. Наше средневековое прошлое, как сказал Рабиндранат Тагор, — «это такое место, из которого мы убежали бы с радостью». Однако правление англичан лишило образованных индийцев своеобразия, оторвало их от лучших образцов раннеиндийской литературы, философии, истории{2}.

Вместо этого мы теперь видим странный сплав индийского своеобразия и совершенно новой культуры. Англичане принесли в нашу страну свой язык и западное образование, а с этим образованием пришли идеи современного национализма, самоопределения и демократии. К сожалению, эти идеи не пошли дальше узкого круга элиты — англичане решили, что в целом индийцев и их традиции лучше не трогать[3]. Подавляющее большинство индийцев было лишено корней, оторвано как от своего иностранного правительства, так и от индийских лидеров, получивших образование в Великобритании, его не коснулись подъем современной экономики и либеральные идеи внешнего мира. В результате в колониальную Индию пришел застой с точки зрения доходов, урбанизации и образования. Фактически англичане сотрудничали с индийской традиционной элитой и люмпен-аристократией, сознательно укрепляя феодальную систему. Они, например, защищали землевладельцев от передачи земли растущему в городах классу капиталистов и потворствовали патриархальным кастам джатов, бхумихаров, раджпутов и сикхов, поскольку эти касты воинов поставляли солдат в британскую армию{3}.

Этот диссонанс привел к возникновению в Индии странной двухуровневой культурной иерархии, причем разрыв между уровнями был таким огромным, что образ Индии стал вызывать чувство раздвоения. Многие представители элиты и верхушки среднего класса, получившие образование в английских школах, поддерживали идеи возрождения демократии, самоопределения и национализма, а некоторые из них стали лидерами национально-освободительного движения. По другую сторону пропасти оказалось большинство индийского населения, воспитанное на культуре субконтинента и управляемое железными кастовыми, религиозными и социальными обычаями.

Между этим уровнями было так мало общего, что индийские реформаторы стояли на своем берегу, глядя на другой, и испытывали ужас от увиденного. Реформатор Бипин Чандра Пал писал: «Мы любили абстракцию, которую называли Индией, но… ненавидели то, чем она была в реальности».

Самый яркий пример разрыва между индийскими лидерами и остальной страной — Джавахарлал Неру. Если мы сможем понять этого человека, мы получим ключ к пониманию роли идей в формировании и объединении страны. Оглядываясь назад, можно утверждать, что Неру был совсем не тем, кто требовался для формирования единой индийской нации. Себя он характеризовал как «последнего англичанина, правящего Индией». Его отец, Мотилал Неру, исповедовал прозападные взгляды. Он был успешным адвокатом и поздно присоединился к освободительному движению. В его доме за столом обязательно пользовались ножом и вилкой, говорили по-английски (хотя жена не владела этим языком) и приглашали английских учителей детям. В подростковом возрасте Неру был отправлен в Англию. Он учился в привилегированной Харроу-скул, в Кембридже и в «Судебных иннах»[4].

Таким образом, Неру во многом был продуктом западного просвещения. Он, хотя и ценил обаяние и решительность Ганди (Неру называл его «ясным, как бриллиант»), но не разделял его лежавших в русле индийской традиции убеждений и написал однажды: «В идеологическом отношении он иногда проявляет поразительную отсталость». Неру был совершенно нерелигиозен и на вопросы о вере, пожимая плечами, отвечал цитатой из Вольтера: «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». К индийским политическим тенденциям Неру относился с осторожностью, особенно после того, как стал первым в стране премьер-министром. Он был, несомненно, предан Индии, но его беспокоило глубокое социальное, территориальное и кастовое разграничение. Разрыв между личными убеждениями Неру и тем, что он видел в реальности, был огромным. Во время визита в Уттар-Прадеш лидер местного конгресса Калка Прасад представил Неру как нового короля, а собравшиеся крестьяне к великому потрясению и негодованию Неру начали скандировать: «Король, король приехал!».

В итоге Неру оказался единственным государственным деятелем, способным преодолеть пропасть и объединить страну под флагом общей политической и экономической идеи. Ирония в том, что это произошло благодаря его отстраненной позиции, а не вопреки ей. Неру был силен тем, что даже когда вся Индия сомневалась в своих возможностях, он не сомневался. Его романтические представления подкреплялись железной волей и потрясающей способностью улаживать разногласия. Кроме того, он обладал сильной харизмой: убедительно говорил и умел предвидеть события. Он помог сформировать национальное самосознание, предоставив людям всеобщее избирательное право и создав светское правительство в самые бурные годы после обретения независимости. Проявления религиозных и территориальных разногласий вопреки его лидерству и влиянию Ганди были для Неру неожиданностью. Жестокость и насилие, сопровождавшие Раздел[5], когда погибло больше миллиона человек, буквально опустошили его.

У Неру в первый момент были и другие козыри, помогавшие воплощать идеи антиклерикализма и рационализма в такой глубоко разобщенной стране. Движение за независимость оттеснило на второй план все идеи кроме единой государственной принадлежности. Это первоначальное единение позволило поборникам светского правительства заглушить голоса, звучавшие в пользу разделения. Речь идет об идеологии индусов-шовинистов, проповедовавших идею плюрализма и требовавших, чтобы Индия стала «страной индусов, индийцев-мусульман, индийцев-христиан и индийцев-сикхов», и о позиции мусульманских лидеров, претендовавших на роль единственных представителей мусульманской части населения.

Несмотря на то, что Неру и его коллеги в правительстве смогли на время утихомирить раскольнические тенденции, они не занимались борьбой с ними напрямую и не пытались устранить разобщенность «многих стран внутри одной страны»[6]. Правительство игнорировало глубокую пропасть между просвещенными лидерами, принявшими индийскую конституцию, и массами, которые в большинстве своем конституцию не читали, а если и читали, то не могли оценить ее по достоинству. Государству не удалось выработать политику, которая сократила бы пропасть и сделала популярными теории антиклерикализма и свободы, идеи массового образования и урбанизации. А враждебное отношение правительства к бизнесу означало, что предпринимательство, столь важное для укрепления основ нового гражданского общества, подвергалось гонениям.

Недостаточная численность среднего класса лишь углубляла разрыв. В 1970-е гг. появились намеки на зарождение индийской буржуазии. Тогда на фоне расцвета государственного сектора и национализации банков, плодов стараний Индиры Ганди, возникла зажиточная прослойка из правительственных чиновников и государственных служащих. Но она была всего каплей в море населения страны. Колоссальный разрыв между старой Индией и Индией элиты и лидеров по-прежнему сохранялся, и мы не могли вырваться из тисков противоречий двух наций — «феодальной и светской, рациональной и традиционной»{4}. На протяжении 20–25 лет после обретения независимости единство Индии сохранялось, в основном, благодаря остаткам популярности идеи независимости и партии Индийский национальный конгресс, которая проповедовала ее. Позднее индийцев на короткое время сплачивали войны с Пакистаном и Китаем. Люди приходили на вокзалы, чтобы приветствовать джаванов[7], отправлявшихся на войну, и местные певцы ехали к пограничным постам, чтобы петь там о родине и о героизме ее сыновей. Такое единство, однако, было очень непрочным.

Первые трещины

В.С. Найпаул[8] однажды заметил: «Политика в стране может быть лишь продолжением отношений между людьми». Со временем Индийский национальный конгресс стал терять популярность среди избирателей, и политика начала отражать многие проблемы наших социальных и культурных отношений.

Салман Рушди назвал Индию «карнавальной», имея в виду ее затейливое многообразие. Общество представлялось узором, сотканным из каст, регионов и религий. Эти элементы индийской самобытности проявляются даже в фамилиях: они указывают на место происхождения человека и касту, к которой он принадлежит. В некоторых частях страны фамилии настолько сложны, что включают даже название семейного дома. Поскольку наше декларативное единство дало трещину, различия индийской самобытности стали проявляться и в нашей политике: новые кастовые и региональные партии множились как грибы, а избиратели быстро разбились на группы, разделенные знакомыми водоразделами.

Когда дочь Неру Индира Ганди стала премьер-министром, она полагала, что сможет добиться того же единства, что и Неру. Ее оценка собственной популярности была слишком завышенной, что ясно показывает фраза, брошенная писателю и журналисту Брюсу Чатвину: «Вы не представляете, как это утомительно — быть богиней!»[9] В итоге, оказавшись на посту руководителя в пору подъема региональных политических партий, Индира лишь способствовала углублению раскола в стране. Она пыталась сопротивляться разгулу стихии, прибегнув для начала к популизму. Национализация банков — только один пример. Затем в течение 18 месяцев Индира пыталась установить диктатуру, введя в стране чрезвычайное положение. Когда она отменила чрезвычайное положение и разрешила выборы, ее партия потеряла контроль. Переизбранная в кабинет в 1980 г., Индира Ганди уже не имела той власти, какой она обладала в первые годы своего правления. По всей стране вспыхивали беспорядки. Наиболее серьезными они были в Пенджабе, и в 1984 г. Индира Ганди погибла от рук своих телохранителей-сикхов.

Ее сын Раджив Ганди пришел к власти, чтобы «заменить маму»{5}. Он тоже предпринял попытку объединить страну, рассчитывая создать общую культурную платформу. Для этого на государственном телеканале велись трансляции индусского эпоса, а Индийский национальный конгресс выискивал личности, которые могли бы способствовать объединению, например популярные киноактеры Амитабх Баччан и Сунил Датт. Но ни одна из инициатив не привела к такой политической сплоченности, которая наблюдалась в Индии сразу после объявления независимости и позволяла нашим вождям воплотить идеи плановой экономики, демократии и антиклерикализма.

Экономические реформы лишь усиливали фрагментацию Индии. Новая политика заключалась в передаче экономической власти от центра штатам и давала больше полномочий региональным партиям. С тех пор наши расхождения во многом сгладились. В 1990-е гг. правая Бхаратия джаната парти в альянсе с более мелкими политическими партиями, представлявшими штаты, устремилась к власти, опираясь на индусскую националистическую риторику, открыто враждебную мусульманскому и христианскому меньшинствам. Правительства, которые с тех пор Индийский национальный конгресс и Бхаратия джаната парти приводили к власти, были коалиционными, основанными на сотрудничестве с региональными партиями.

Политические и социальные взгляды лидеров этих небольших партий очень сильно отличались от взглядов основателей индийского государства. Они представляли интересы не только своего штата, но и определенных каст и религиозных общин внутри него. Первые индийские лидеры хотели положить конец «распределению по категориям, разделению, классификации и предоставлению особых уступок»{6}. Но с появлением влиятельных общинных партий уступки стали главной темой. Например, в штате Уттар-Прадеш партия Бахуджан самадж под руководством Маявати добилась определенных преимуществ для избирателей из своей касты, далитов[10], при трудоустройстве в государственных учреждениях. В Бихаре некоторые жаловались, что «все руководители департаментов, заведующие отделами электроснабжения и водоснабжения, назначенные Лалу Прасадом Ядавом, носят фамилию Ядав»{7}.

Проблемы национальной самоидентификации обостряются в Индии во время выборов. Наша политика по-прежнему строится с учетом кастовых, религиозных, региональных и классовых аспектов. В них — основа нашей лояльности и, между прочим, политики нашего развития.

Робкие надежды

Было бы неправильно впадать в фатализм, говоря о пестроте и фрагментации индийского общества. Однажды, в бурную эпоху, наставшую сразу после обретения независимости, мы уже преодолели наши разногласия. Это может повториться. Коммунистический лидер штата Керала Э.М.Ш. Намбудирипад однажды сказал социологу Андре Бетею, что касты давно изжили себя, они — «навязчивая идея американских социологов, приехавших изучать Индию».

Меня могут счесть безнадежным оптимистом, но я думаю, что индийцы в конце концов возвысятся над тем, что определяется кастовыми, религиозными, территориальными и семейными особенностями, и станут ближе к понятию «индиец». Я видел, с каким доверием мой отец относился к Неру и к его возвышенным, глубоко прочувствованным и полным надежды речам с призывами к объединению. Когда я начал работать в Infosys, мне пришлось отказаться от веры отца в предложенный Неру социализм, но я унаследовал его оптимистические взгляды на индийскую политику.

По правде говоря, представления о нашей государственной принадлежности в отрыве от феодальных идей временами кажутся весьма смутными. Совсем недавно, в 1998 г. Лалу Ядав сумел убедить многих своих избирателей в Бихаре, что один из его кандидатов, Шакуни Чондри, является воплощением Куша, сына бога Вишну. Мы видим, как наша политика вырождается, превращаясь в отвратительное зрелище с драками в парламенте, когда наши политики сходятся в кулачном бою за местечковые интересы своей религии, региона или касты, а должности и места в колледжах распределяются по кастовой принадлежности. Но изменения, произошедшие в последние годы, вселяют в меня надежду. Рост числа предпринимателей, вышедших из низших каст, осознание необходимости англоязычного образования и появление новых частных школ, даже в деревнях, активизация гражданского общества через создание неправительственных организаций и принятие таких законодательных актов, как Закон о праве на информацию — все это свидетельства пусть медленных и неуверенных, но положительных сдвигов.

По мере того, как экономическое развитие и рост доходов ослабляют традиционную кастовую систему, она теряет свое значение как фактор, на основе которого избиратели определяют лидеров. На недавних выборах политики-популисты, неспособные идти дальше разговоров, проваливались независимо от их кастовой принадлежности. Это происходит даже в самых отсталых штатах, таких как Бихар и Уттар-Прадеш. Правление Лалу Ядава в Бихаре, продолжавшееся 15 лет, закончился в 2005 г., когда его партия оказалась только на третьем месте. В 2007 г. в штате Уттар-Прадеш для победы на выборах в правительство Маявати создала ранее немыслимую коалицию из далитов и браминов, и с тех пор она (по крайней мере, на словах) повторяет мантру «сарваждан самадж» — «партия для всех».

В последние два десятилетия громче зазвучали голоса разочарованных избирателей, систематически проваливавших правительства как на уровне штатов, так и в масштабе страны. Индийские избиратели со всей очевидностью используют доступные им возможности поиска лидера, способного предложить пути преодоления экономической и социальной отсталости, реальные перспективы экономического выбора и улучшения условий жизни. Не сомневаюсь, именно сила новых идей ускоряет этот процесс.

Разногласия, обусловленные кастовыми, религиозными и региональными аспектами, я называю «вертикальными» проблемами индийского общества. Эти проблемы доминируют в нашем избирательном пространстве, но сегодня есть шанс отодвинуть их на второй план. Причина в том, что за прошедшее время обрела вес группа «горизонтальных» тем — идей, связанных с развитием страны, образованием, здравоохранением, трудоустройством и другими аспектами нашей жизни. Очерчивание таких вертикальных и горизонтальных тем может оказаться полезным при обсуждении будущего страны. Оно позволяет нам увидеть перспективу выборов, не задумываясь над тем, какая комбинация каст и политических взглядов победит при следующем голосовании, и с высоты птичьего полета охватить взглядом наши политические интересы. С этой позиции видно, что некоторые идеи преодолевают наши разногласия, получают распространение среди электората и могут повлиять на результаты выборов.

На первый взгляд подобное представление кажется оптимистичным, особенно если рассматривать такие неблагополучные штаты, как Бихар, Уттар-Прадеш и Раджастан. Ученый-политолог Канчан Чандра в своем крайне интересном исследовании показал, как во время выборов в этих штатах кастовая принадлежность оборачивается торговлей базовыми общественными благами ради голосов. Повседневная безопасность конкретной касты избирателей, возможность получить удостоверение личности, карточки на субсидированные продукты питания и другие основные товары зависит от победы ее партии на выборах. «Если избиратели хотят получить доступ к минимальному набору услуг, они вынуждены группироваться вокруг своей касты», — говорит Канчан. Иначе правительство будет к ним в лучшем случае безразлично, а в худшем — враждебно. Избиратели в целом, и особенно беднейшие, продают свои голоса в этих штатах в обмен на обеспечение основных прав.

В более развитых штатах, таких как Андхра-Прадеш, базовые коммунальные услуги и социальная защита широкодоступны. Такая тенденция прослеживается по всей стране. Здесь в правительстве цель игры на кастовой и религиозной принадлежности заключается в обеспечении конкретных преимуществ для своей группы или общины. Обычно речь идет о резервировании должностей, мест в колледжах или в законодательном органе штата.

Третий сценарий, однако, может служить образцом постепенного смещения акцентов. Некоторые индийские штаты, такие как Махараштра, Карнатака и Тамил-Наду — экономически довольно развиты, и их население может не прибегать к торговле кастовой принадлежностью в обмен на коммунальные услуги. На выборах и сейчас здесь может доминировать кастовый аспект, но основные запросы людей имеют более широкий характер, например улучшение инфраструктуры и более качественное образование. Это становится особенно очевидным по мере активизации независимых избирателей, которые при голосовании все больше ориентируются на вопросы материального развития и все меньше — на кастовые интересы. На выборах 2008 г. в штате Карнатака такие избиратели оказались в положении «создателей королей» — влиятельных лиц, от которых зависит назначение на высокий пост, — обеспечив Бхаратия джаната парти больше 5 % голосов.

Неоспоримый факт заключается в том, что в каждом из этих трех сценариев касты продолжают играть важную роль в глазах избирателей, однако в зависимости от уровня управления и благосостояния потребности и запросы граждан в этих штатах сильно варьируют. На практике это означает, что в Бангалоре представители всех каст могут требовать доступного частного англоязычного образования, однако в сельском Бихаре предмет главных забот избирателей — получение земельных сертификатов. Кастовые барьеры сохраняются до сих пор, но людей все больше объединяют некоторые общие проблемы.

Вот почему, на мой взгляд, «страховочная сетка» идей становится крайне важной для перевода нашего диалога с феодальных, шовинистических вопросов на светские. Как только базовый набор идей и проблем завоюет популярность у всего населения, станет трудно ограничивать партийные платформы исключительно разжиганием враждебности по отношению к «иным», не принадлежащим к данной касте, религии, региону или классу.

Подход, ориентированный на идеи, может повлиять и на наше отношение к разным задачам. Успешные правительства часто стремятся рассматривать проблемы в образовании, здравоохранении, производстве и инфраструктуре отдельно друг от друга, когда каждая из них становится «больным зубом, который можно удалить»{8}. Наша технократическая установка «сверху вниз» в данном случае приводит, например, к тому, что, приняв решение о проведении отраслевых реформ, мы забываем об инфраструктуре. Промышленный рост последних лет сильно перегрузил и без того плохие дороги и порты и создал множество узких мест и критических ситуаций.

Рассматривая наши проблемы через призму идей, мы можем ясно увидеть, насколько нашему росту мешает ущербная и беспорядочная политика. Это особенно заметно, когда дело касается сельскохозяйственного кризиса — самого трагического провала изолированного подхода по принципу «больного зуба». Углубление кризиса в сельском хозяйстве в определенной мере связано с недостатком гибкости рынка труда, исключающего переток сельскохозяйственных рабочих в обрабатывающую промышленность и удерживающего в результате производительность наших ферм низком уровне, а безработицу — на высоком. Одной из причин кризиса являются недостатки инфраструктуры, ограничившие доступ фермеров к рынкам, наряду с законодательными предписаниями, которые привязали работников к местным покупателям и обрекли на низкие доходы. В то же время растущие проблемы окружающей среды — деградация почвы и сокращение водных ресурсов — отдают наших фермеров на милость переменчивых муссонов. Отсутствие организованной розничной сети и каналов снабжения также способствует росту потерь сельскохозяйственной продукции. Нехватка финансовых ресурсов у большей части домохозяйств в сельской местности не позволяет им вводить новшества, экспериментировать и идти на значительный риск.

Наш подход к этим проблемам должен включать в себя широкий набор политических идей. Только тогда мы сможем помочь в реальной жизни нашему более чем миллиардному населению.

Карты на стол!

В отношении развития страны моя позиция однозначна. Я вижу важнейший фактор роста в расширении доступа к ресурсам и возможностям. Независимо от уровня доходов люди везде должны иметь доступ к услугам здравоохранения и чистой воде, к базовой инфраструктуре, к капиталу, работе, надежной системе социальной защиты, к хорошим школам с преподаванием на английском языке.

Хотя обеспечение такого доступа — совершенно очевидная цель, большинство стран не может предоставить его. Я понял это, услышав выступление нобелевского лауреата, историка-экономиста Дугласа Норта на тему о том, как страны ограничивают такие возможности для граждан. В 2005 г. я был в Ирландии на заседании организации Conference Board, где доктор Норт произнес свою захватывающую речь. Он говорил оживленно и страстно об огромной важности развития так называемого «общества с открытым доступом». «Устойчиво ограниченный доступ — вот что мы видим в большинстве стран, — сказал мне позже доктор Норт, — это политика затруднения всеобщего доступа к рынками и институтам». Ограничения касаются доступа к капиталу, который нужен, чтобы начать бизнес, к системе образования, где качество напрямую связано с ценой. Мы видим, как элиты объединяются в попытках удержать власть и богатство, и людям становится крайне трудно вырваться из класса, к которому они принадлежат от рождения.

Его пример страны с закрытым доступом напомнил мне Индию времен моего детства, где занятость была низкой, начать и раскрутить бизнес было трудно, а качество систем образования варьировало весьма сильно. Мои родители не относились к состоятельным людям, но отец, работая менеджером на текстильной фабрике, считался лучшим представителем индийского среднего класса и ставил образование превыше всего. По его настоянию я посещал частную английскую среднюю школу, а позже поступил в Индийский технологический институт в Бомбее. Это образование и владение английским языком помогли мне войти в индустрию программного обеспечения. Однако подавляющее большинство индийцев не имело и до сих пор не имеет таких шансов. Как правило, родители могут позволить себе лишь обучение детей в государственных школах с низким качеством образования и преподаванием только на местных языках. Иными словами, в Индии, если вы родились бедным, то, скорее всего, останетесь им до конца жизни, и судьба ваших детей будет не лучше.

Чтобы страна перешла к открытому доступу, нам нужны конкуренция и рынки. По словам доктора Норта, это «позволит людям совершенствоваться и раскрывать свои творческие способности и даст гарантию того, что ни политическая, ни экономическая власть не будет оставаться в одних руках и передаваться по наследству». Такая обстановка также способствует социальной стабильности, поскольку она вызывает ощущение справедливости и веру в то, что каждый может изменить свое финансовое и общественное положение. С этой точки зрения Индия сейчас, спустя почти 20 лет после начала экономических реформ, продолжает борьбу за статус страны с открытым доступом. Демократия, пришедшая к нам в 1947 г., заложила основы для политической конкуренции, но лишь в 1980-е гг. выборы в Индии приобрели по-настоящему состязательный дух. Определенная степень экономической свободы появилась у нас в 1991 г., но социальные программы остаются слабыми и продолжают зависеть от субсидий. Низкое качество образования в государственных школах и неразвитая инфраструктура особенно сильно сказываются на бедной части населения. Те, кто могли позволить себе альтернативу, просто самоустранились: перешли в частные школы, к частным электроэнергетическим компаниям и в закрытые поселки, либо эмигрировали, оставив заботу о хрупких, расшатанных системах менее удачливым.

Идея открытого доступа встречает решительное сопротивление. Оно исходит как из сферы бизнеса, так и из правительства. Группы интересов и элита не хотят делиться властью, и для сохранения статус-кво у них есть серьезные причины. Реформа трудового законодательства угрожает не только бизнесу, привыкшему к дешевой рабочей силе, но и профсоюзам. Родители и школьники, получив больше прав, покушаются на господство профсоюзов учителей и администрации. Расширение экономических и социальных прав женщин угрожает господствующему положению мужчин.

Таким образом, реформы, расширяющие доступ, особенно важны для обездоленных. Они критичны для повышения мобильности по доходам среди самых отсталых и бедных групп. А эта мобильность — главная составляющая успеха свободных рынков. Мы склонны забывать, что предпосылка продуктивности и эффективности — значительная численность образованных людей, о которой нельзя и мечтать без широкого доступа к хорошим школам и колледжам. Чем больше людей получат достойную работу и хорошее образование, тем больше в экономике инноваций и «скачков производительности».

Я искренне верю, что с точки зрения целей нашего развития самые крупные успехи «связаны не с открытиями, а с тем, как мы применяем [их], чтобы уменьшить неравенство и обеспечить свободу доступа»{9}. Не придавать этому значения — не просто плохо, а очень рискованно. Мы не раз наблюдали популистский откат от рынков, когда не удавалось справиться с кризисом доступа, например в Европе в 1920–1930 гг. и позже в крупных странах Латинской Америки. Даже в США, стране, которая, по общему мнению, близко к сердцу принимает ценности свободного рынка, в годы «Нового курса» возобладали антикапиталистические настроения. В ту эпоху вырос уровень бедности и безработицы, а Франклин Рузвельт назвал бизнес «фашистским», стремящимся «поработить общество». Сейчас в США наблюдается возврат к этой риторике и нападкам на крупный бизнес на фоне усиления экономического неравенства, роста безработицы и выхода финансового сектора из-под контроля в результате недостаточного регулирования. Вот пример того, как легко меняется экономическое настроение страны: когда в сентябре 2008 г. финансовый кризис в США достиг апогея, а на спасение тонущих банков из бюджета было брошено около $1 трлн, даже самые стойкие приверженцы свободного рынка стали выказывать враждебность в отношении Уолл-стрит. Американцы назвали эту помощь «социализмом для богатых», а один рассерженный налогоплательщик заметил: «Я могу напрячься и спасти наших безответственных кредиторов и заемщиков, либо… могу купить дом. И то, и другое мой бюджет не выдержит»{10}.

Правительства сильно рискуют, закрывая глаза на такое неравенство и несправедливость. Если этими проблемами не заниматься, они спровоцируют отчаянный протест в отношении политики свободного рынка.

В этом контексте, на мой взгляд, силы глобализации работают в пользу Индии. В данный момент глобализация — довольно острая проблема. Для одних это свободная торговля и усиление взаимной зависимости в мировом масштабе, для других — зловещая сила, обезличивающая культуры, угрожающая гегемонией, нивелирующая разнообразие по мере выхода потребительских предпочтений за границы государств и разрушающая окружающую среду. Однако изменение положения Индии в сочетании с нынешними глобальными факторами сулит стране больше приобретений, чем потерь, и нам следует активнее включаться в процесс глобализации. Сегодня у Индии есть уникальные преимущества: самая многочисленная в мире группа англоговорящих людей и молодые амбициозные предприниматели, экспериментирующие с низкозатратными моделями бизнеса. Наши обширные внутренние рынки помимо возможностей, которые они предлагают, компенсируют в определенной мере взлеты и падения глобальной торговли.

Политическая ситуация в мире тоже на руку Индии. В 1950-х гг. взаимодействие страны с Западом, учитывая наши барьеры для международной торговли, сводилось к геополитическим аспектам, осложнявшихся холодной войной и участием в Движении неприсоединения. Неудивительно, что у таких деятелей, как Неру и министр обороны и представитель страны в ООН Кришна Менон, отношения с западными странами были очень настороженными. Настороженность лишь усилилась, когда Индия стала зависеть от помощи Международного валютного фонда и Всемирного банка. Индира Ганди встала на социалистическую платформу в пику западным странам, но и она в конце 1960-х гг. вынуждена была временами обращаться к Соединенным Штатам за продовольственной помощью. Сегодня, однако, индийский бизнес играет важную роль в формировании имиджа страны благодаря своей международной диверсификации, партнерским связям и поглощениям. Наши политические лидеры тоже укрепляют свои позиции в международных организациях и налаживают связи с США и странами Европы. Как у самой быстрорастущей в мире демократии, у нас есть потенциал превращения в сдерживающую силу эпохи авторитарных режимов и азиатскую нацию, наиболее близкую к Западу в культурном отношении.

Развитие страны и информационные технологии

Убежден, что технологии в целом и информационные технологии в частности играют важную роль не только в улучшении коммунальных услуг, но и в создании открытого, менее коррумпированного общества. Впервые попав в государственный сектор в качестве председателя организации Bangalore Agenda Task Force (BATF), созданной для совершенствования систем управления Бангалором, я сознательно избегал рекламы ИТ как способа решения проблем. Я знал, что за мной закрепилось прозвище «компьютерный мальчик». По мнению окружающих, решение любой проблемы я видел в написании соответствующей компьютерной программы. Но какое отношение компьютеры и программы могут иметь к вывозу мусора или снабжению питьевой водой? Однако 10 лет на государственной службе убедили меня, что использование ИТ — это ключ к решению широкого круга проблем. Сейчас я даже не представляю себе, как совершенствовать государственный сектор без массированного применения компьютерных технологий.

За эти беспокойные годы, когда будни посвящались Infosys, а выходные — BATF, я в полной мере ощутил разницу между частным и государственным секторами. Наиболее явно она просматривалась в эффективности, подотчетности и инициативности. В частном секторе во главу угла поставлена эффективность, а инициатива и разумный риск приветствуются. Принимаемые инвестиционные решения и политика тщательно контролируются командой единомышленников. В государственной сфере, с учетом изолированности департаментов (и разногласий внутри них), непредсказуемости начальника и отсутствия ощутимой личной заинтересованности, укоренилось полное неприятие риска. Бюрократы, с которыми я общался, считали, что защита своей вотчины и нераскачивание лодки — ключевые слагаемые успеха в правительстве. В Карнатаке я видел много предприимчивых чиновников, которые пытались провести смелые реформы в таких областях, как инфраструктура и прозрачность управления, но на следующий же день теряли свою должность.

Даже для действующей из лучших побуждений государственной службы процесс и прецедент важнее, чем прогресс и результат. В итоге новые проекты не поспевают за широкими переменами в технологии и новшествами бизнеса. Помимо прочего управление большим количеством проектов превращается для государственного сектора в невыполнимую задачу.

Пожалуй, больше всего разнятся подходы государственного и частного секторов к достижению целей. В частном секторе все внимание направлено на результативность и эффективность. Благодаря конкуренции предприятия стремятся повышать доходы и прибыли за счет того, что они делают вещи быстрее, лучше и дешевле и удовлетворяют потребности клиентов. В государственном секторе царит идея справедливости. Это ясно просматривается во всей правительственной политике: в резервировании должностей, мест в учебных заведениях и представительных органах. И это лишь один пример.

Информационные технологии способны привнести в государственный сектор все три составляющие — справедливость, результативность и эффективность. Я называю это эффектом «3E» (equity, efficiency, effectiveness). Новая ИТ-инфраструктура может обойти нерезультативные государственные системы и, улучшая измеримость целей и результатов, обеспечить повышение эффективности. А если улучшить распределение ресурсов и повысить прозрачность этого процесса, мы достигнем и третьей цели — справедливости.

Информационные технологии — это также ключевой механизм уменьшения асимметричности распределения знаний между правительством и управляемыми. Если граждане получат доступ к информации о процессе принятия решений в правительстве, о расходовании средств, их получателях и бенефициарах, то, очевидно, качество государственных решений заметно возрастет. Конечно, информационные технологии сами по себе не сделают этого. Но в сочетании с законами, расширяющими доступ к информации, эти технологии могут кардинально изменить работу систем управления.

Власть народа

Для устойчивого развития прежде всего необходима демократия. Многие из тех, с кем я разговаривал, считают, что демократия тормозит развитие Индии. По их мнению, сильный авторитарный лидер во главе страны, способный решительно проводить политику, был бы более эффективен. Их тревога усиливается качеством наших публичных дебатов, темным прошлым избранных нами представителей и коррупцией, которая кажется повсеместной.

Действительно, Индия — молодая демократия. Одни ее проблемы проистекают из неопытности, другие — из беспомощности популистских правительств. Но те, кто ратует за авторитарное правление, должны помнить, что цена такой власти не оправдывает ее опасности. Авторитарная система всегда склоняется к тирании и насилию, она производит на свет таких, как Роберт Мугабе и Дэн Сяопин. Кроме того, она допускает ошибки, которые не так просто исправить. Возьмем, к примеру, реакцию Китая на загрязнение окружающей среды и рост численности населения. Демократическая система, несмотря на ее дефекты, лечит себя сама и, гарантируя свободу всем людям независимо от происхождения и благосостояния, предлагает реальные источники перемен, помогающих преодолеть устоявшиеся представления, неравенство и многовековые распри.

Своими слабыми местами Индия обязана скорее недостатку демократии, нежели ее избытку. В первые десятилетия самостоятельности руководимые Индийским национальным конгрессом правительства доминировали в политике и почти не сталкивались с реальной оппозицией. Они могли проводить привычную политику, даже когда та уже доказала свою несостоятельность. Их идеологически ориентированный подход «сверху вниз» не учитывал потребности и реакцию населения. Перемены наступили лишь в начале 1970-х гг., когда люди возвысили голос и в знак протеста начали выбирать своих лидеров и создавать свои собственные политические партии. Инициаторами перемен стали фермеры, далиты и растущий средний класс. Пусковым механизмом процесса реформирования Индии стал экономический кризис 1991 г., но если взглянуть на ситуацию шире, мы увидим, что реформы явились также результатом попыток правительства умиротворить электорат, уставший от кризисов, низких темпов развития и массовой безработицы.

За последние 20 лет наши демократические силы заметно укрепились, как в свое время маргинальные кастовые и региональные группы в политической системе, а растущий средний класс стал более требовательным и напористым. Индийцы уже не ждут, когда власти штата вынесут очередное бездарное решение. Ограничиваемые жестким трудовым законодательством люди попадают на огромный и неорганизованный рынок труда. Пополнив огромную армию безработных, они пытаются начать собственное дело или открыть магазин. Видя крах системы государственного образования, они отправляют своих детей в легальные и нелегальные частные школы. По всей стране люди начинают брать ответственность на себя через такие гражданские организации, как Апна деш, занимающаяся уборкой мусора там, где муниципальные службы не удосужились его убрать, через требования расширить представительство в местных органах власти в деревнях и городах, через попытки повысить прозрачность действий правительства на основе Закона о праве на информацию. Но такая ситуация хороша лишь с точки зрения реформ, так как не дающая эффекта политика быстро отбрасывается, а правительствам приходится заниматься вопросами, обеспечивающими им популярность среди избирателей, для которых развитие и рост доходов стали условием делегирования политической власти.

Время настало

После обретения независимости долгое время индийская мечта казалась призрачной. Развитие страны замедлилось, а после смерти Неру социальное расслоение усилилось. Мы никак не могли вылезти из круговорота беспорядков и мятежей. Один эксперт заметил по этому поводу с фатализмом: «У вас вечно наводнения… продуктов всегда не хватает, и кто-то постоянно бастует. Индия спит, и ничего не меняется»{11}.

Однако в последнюю четверть прошлого века Индия стала избавляться от наследия тех лет. Начало позитивных перемен связано с ростом сектора информационных технологий. В период реформ эта отрасль оказалась в числе самых быстроразвивающихся, став фактически флагманом новой индийской экономики. Она стимулировала общий рост промышленности в 1990-е гг. и привлекла к Индии внимание всего мира. Но, пожалуй, важнее всего то, что она вселила большие надежды своими поистине невероятными возможностями в плане создания рабочих мест и условий для восходящей мобильности.

Это ощущение новых возможностей и новые потребности, возникшие с появлением в Индии ИТ-сектора, по мере развития страны усиливаются и начинают играть роль нового широкого фундамента для объединения нации. Они также служат компасом, указывающим направление для нашей политики и тех, кто ее делает. Воодушевление наблюдается в самых разных классах и кастах: в школах среди трущоб, называющих себя «Кембридж» и «Оксфорд»; в бурно растущих индийских городах, куда люди направляются в поисках работы; в том факте, что новые герои Индии — это ведущие бизнесмены, вроде Нараяны Мерфи, и звезды маленьких городов, такие как игрок в крикет Махендра Сингх Дхони. Новая Индия объединяется не только благодаря стремлению к новым достижениям и жажде лучшей жизни, но и благодаря беспрецедентной уверенности в том, что такая жизнь возможна для каждого, независимо от его социального и экономического статуса.

Навстречу своим возможностям

Не будем забывать, в каких обстоятельствах Индия отказалась от социалистической модели. В начале 1990-х гг., в разгар кризиса, правительство вынужденно согласилось на реформы. Нарасимха Рао, бывший в то время премьер-министром, сказал: «Когда нет выбора, решения принимать легко». Даже при виде полной несостоятельности социализма класс политиков неохотно расставался с тем, что казалось наследием основателей Индии и смелым ответом колониализму.

Сегодня, однако, благодаря реформам появился быстро растущий оживленный рынок и расширяющийся класс работников и потребителей, и мы не жаждем вернуться к нашему изоляционистскому прошлому. Но для повсеместной поддержки реформ необходим более широкий консенсус. Иными словами, для того, чтобы преодолеть политику особых интересов и тенденции к популизму, надо сосредоточиться на разумных, рациональных идеях эгалитаризма.

Наша политика не должна определяться контекстом колониализма или капитализма. Мы должны сосредоточиться на результатах — воевать «не против какой-либо страны или доктрины, а против голода, бедности, отчаяния и хаоса»{12}. Подозрительное отношение к частному предпринимательству, глобализации и рынку обязано своим существованием нашей истории и тому идеализму, который пробудили в нас первые лидеры. Но надо помнить, что в некоторых отношениях Индия по существу остается детищем Неру. Джайрам Рамеш, заместитель министра торговли в правительстве Объединенного прогрессивного альянса и мой бывший коллега по экзаменам в Индийский технологический институт в Бомбее, подчеркивал, что, несмотря на ущерб от поощрявшей монопольный бизнес политики, «наши ранние протекционистские меры создали нишу для мощной отечественной промышленности. В области исследований и разработок мы построили “научные султанаты” и создали превосходные высшие учебные заведения». Такое наследие дало нам определенные преимущества после проведенной либерализации. Оно объясняет, почему Индия пошла по пути наукоемкого роста, который нехарактерен для развивающейся экономики. Мы смогли найти эффективное применение сформировавшемуся за много лет слою образованных людей. Наши отрасли экономики, как старые, так и новые, сохраняют свои позиции в условиях развития внешней торговли и притока капитала. Наша сила в здравом смысле и гибкости, а не в догме и позе. Полезно вспомнить, что сам Неру сказал незадолго до смерти: «Если мы не решим радикально базовые проблемы страны… безразлично, кем мы себя будем считать: капиталистами, социалистами, коммунистами или еще кем».

По большому счету, когда разговор идет о наших позициях и идеях, я предпочитаю быть правым, а не праведным, и отказаться от эмоций в пользу рациональных аргументов. Надеюсь, что в данной книге мне это удалось. Надеюсь также, что эту книгу прочтут мои коллеги, бизнесмены, представители средств массовой информации и правительства, даже если они будут размахивать ею над головой и громко опровергать мои аргументы. Я приветствую дебаты.

Мне представляется, что водораздел между старой и новой Индией определяется поколениями. «Величайшие различия во взглядах, которые наблюдаются в нашем парламенте, объясняются возрастом, — сказал один из самых молодых политиков в стране Джей Панда. — Молодые более открыты новым идеям и готовы их применять». Так же и в экономике: новая, оптимистичная и воодушевленная Индия — это страна молодых. Предприниматели, занимающие руководящие посты в отраслях — от телекоммуникаций до банков и производства, — удивительно молоды, их лица лишены морщин. В частном секторе собираются команды молодых менеджеров, аналитиков и инженеров. Средний возраст сотрудников Infosys — 27 лет.

Индия — настолько молодая страна, что 50 % населения пока еще не имеют избирательного права, иными словами, при определении индийской политики и ведении публичных дебатов сейчас не слышно голоса целого поколения. Это — дети либерализации, у них совершенно иные взгляды на наши традиции и действия, чем у большинства нынешних избирателей и политиков. У них свои представления о решении таких неотложных проблем, как наша образовательная политика и реформа трудового законодательства, и о разнице между левыми и правыми взглядами.

Главным для индийских преобразований являются активность и энергия людей независимо от их возраста. В их число входят не только работники наукоемкой индустрии и представители образованного класса. Миночер Растом Масани или Мину Масани, как его называют все — от друзей до избирателей, был среди первых индийских истинно либеральных мыслителей. Его идеи не были оценены по достоинству. В парламенте Мину в 1950–1960-е гг. представлял оппозицию, будучи лидером единственной в Индии партии Сватантра, боровшейся за свободный рынок. Его записки о стране вначале были оптимистичными, но затем он разочаровался в пути, выбранном Индией в политике и экономике. Он писал: «Если кто-то и спасет Индию, то это будет маленький человек».

Именно это и происходит сейчас. Экономику Индии, в которой доминировал государственный сектор, привел к краху не только кризис 1991 г. К тому времени она уже рушилась под тысячами слабых толчков — ее подтачивали забастовки, студенческие протесты, бунты фермеров, ботинки, запущенные в министров на предвыборных ралли, провалы на выборах, ведущие к отставкам правительств. Именно «маленькие люди» Мину — люди, требующие действенных решений и недовольные бесполезной идеологией, — выдвинули новую политику на передний план, стали инициаторами перемен и сформировали образ новой Индии.

Оглавление

Из серии: Сколково

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Образ новой Индии: Эволюция преобразующих идей предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Комментарии

1

Ved Mehta, Walking the Indian Streets, Little Brown & Co., 1961.

2

Partha Chatterjee, The Nation and Its Fragments: Colonial and Post-colonial Histories, Princeton University Press, 1995.

3

C. A. Bayly, Indian Society and Remaking of the British Empire, Cambridge University Press, 1990.

4

Simon Schama, Citizens, Knopf, 1989.

5

Arvind Rajagopal, Politics after Television: Hindu Nationalism and the Reshaping of the Public in India, Cambridge University Press, 2001.

6

Paul Brass, Language, Religion and Politics in North India, Blackpress, 2005.

7

Steven I. Wilkinson, «India: Consociational Theory and Ethnic Violence,» in India and the Politics of Developing Countries: Essays in Memory of Myron Weiner, edited byAshutoshVarshney, Sage Publications, 2004.

8

Isaiah Berlin, Henry Hardy and Joshua L. Cherniss, Political Ideas in the Romantic Age: Their Rise and Influence on Modem Thought, Princeton University Press, 2006.

9

Bill Gates, Harvard Commencement Speech, June 2007.

10

Claudia Rosett, «The Big Bailout: A Taxpayer Does the Math and Writes a Letter,» The Rosett Report, September 2008.

11

«The Sleepy Country,» Time, September 18, 1964.

12

George C. Marshall, Harvard Commencement Speech, June 1947.

Сноски

2

Ритуальное самосожжение жены, потерявшей мужа. — Прим. пер.

3

Такую позицию англичане заняли после армейских мятежей 1857 г. Отсутствие гарантий безопасности для англичан привело к тому, что они отгородились от местного населения и потеряли интерес к своей роли реформаторов. По мнению Кристофера Хитчинса, переезд английских офицеров в Индию вместе с семьями еще более усиливал изоляцию. Присутствие жен и детей в чужой стране нервировало многих офицеров, и они старались не покидать территорию военных городков и стены клубов, куда допускались только англичане.

4

Четыре школы барристеров в Лондоне. — Прим пер.

5

Раздел в 1947 г. бывшей британской колонии Британская Индия на независимые государства — доминион Пакистан и Индийский Союз. — Прим. пер.

6

На деле правительство, для которого высшим приоритетом была объединенная Индия, подавляло любые разногласия, угрожавшие этой идее. В долгосрочной перспективе это был слишком дорогостоящий шаг. Так случилось с Джамму и Кашмиром. Когда исключительно популярный главный министр штата (и друг Неру) шейх Абдулла отказался от проиндийской позиции в пользу идеи «свободного Кашмира», индийское правительство посадило его в тюрьму и привело к власти более сговорчивых министров. К общему неудовольствию кашмирцев он провел в заключении 11 лет.

7

Солдаты и другие военные чином ниже офицерского. — Прим. пер.

8

Видиадхар Сураджпрасад Найпаул — лауреат Нобелевской премии по литературе за 2001 г. — Прим. пер.

9

Справедливости ради приведу ее слова полностью. В этот момент она сидела на балконе, под которым собралась двухсотпятидесятитысячная толпа, чтобы выразить ей свое почтение. Чатвину она сказала следующее: «Дайте мне еще орешков кешью. Вы не представляете, как это утомительно — быть богиней!»

10

Угнетенные, общее название каст неприкасаемых. — Прим. пер.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я