Одна нога здесь… Книга третья

Владимир Владимирович Титов

Долгий и опасный путь Яромилыча из Зибуней закончился. Перед ним – стольный град Синебугорск, где ему предстоит сразиться с самим Чернобогом – повелителем Преисподней.

ГЛАВА 2

Записки Хатэтуримо

Начаты в неизвестно какой день. Местность, где-то очень далеко от Ниппон.⁷

Запись 11. «Я не перестаю славить несравненную красавицу Аматэрасу⁸, Светлую Богиню, милостиво являющую мне свой лучезарный лик и в этой дикой стране, моля Её о здоровье и долголетии моего Государя, Владыку Белой Горы, Повелителя Священной Ниппон!

Эти записи я решил сделать, ибо впал в отчаяние, и уже не надеюсь увидеть, как благословенная Ниппон украшается по весне в убранство цветущей сакуры… Я в печали и всё чаще задумываюсь о сэпукку⁹… Одно только и останавливает: а кто мне окажет честь и отрубит голову, когда я вскрою свой живот? Ведь здесь ни друга нет, ни верного слуги… А варвары не имеют ни малейшего представления о таком уходе из жизни, считая подобное грехом. Только это, да ещё мысли о Митикоси удерживают меня в мире живых.

На тот случай, если в деле моем мне так и не будет дарована удача, и бумаги эти так и останутся здесь, я, веря, что отыщется хоть кто-то, кому станет это интересно, поведаю грустную историю Хатэтуримо. От начала, и, возможно, до самого конца…

О, Аматэрасу! Я запомню тот день навсегда… Утром, как обычно, мы дежурили на страже у покоев нашего Божественного Государя, Императора всея Ниппон, изображая собой две неподвижные статуи. Работа привычная для закаленного телом и духом самурая. Только и дела, что стой навытяжку с катаной наголо да с копьем в руке, и старательно пучь глаза, чтоб поужасней выглядеть. Не знаю, как получалось у меня лично, но Ибонаки, мой бессменный напарник, смотрелся воистину страшно, словно сам Такэхая-Суса-но-о-но Микато¹⁰, собирающийся на битву с длинноносыми лешими «тэнгу»! Как несравненная Митикоси обратила своё внимания в сторону столь страхолюдных стражей? Ибонаки стоял справа, я — слева, за нашими спинами — Личные Покои Государя, а перед нами располагалась Большая Приемная Зала, вся устланная циновками. В Залу вели восемь входов, прикрытых богатыми расписными ширмами. Я от натужных усилий изобразить почти божественный гнев у себя на лице (исключительно с целью угодить Государю, и отпугнуть от его покоев вечно голодных духов «гаки» и ужасных демонов «аманодзяку»), не сразу заметил, что из приоткрывшейся в дальнем углу ширмы, на меня уставились, сияющие словно небесные камни, два прекрасных глаза. Точнее сказать, я бы их так и не заметил, если бы не Ибонаки. Он вдруг, чтобы привлечь мое внимание, издал смешной звук «пст!». Я удивился: «С чего бы это Ибонаки стал вести себя столь непотребно, стоя на таком ответственном посту?» Не шелохнув закаменевшим лицом, я с трудом скосил глаза в его сторону, и издал неопределенное мычание, которое он должен был понять как вопрос: «чего тебе?» Ибонаки тоже не смотрел в мою сторону, он просто шевельнул усом, указывая направление. Я всмотрелся и увидел Митикоси. Нет, не так. Я не знал, что это Митикоси. Более того, я вообще не знал, кто такая Митикоси, даже и имени такого не слыхивал прежде. Но то, что это прекрасная девушка, я понял сразу, хотя и увидел лишь глаза. Увидел, и сразу полюбил! Это бывает только у нас, у ниппонцев, северным варварам такая любовь не известна. Но я отвлекся. Заметив, что я обратил внимание на нее, она, тихонько засмеялась и прикрыла ширму. Это видение так сильно взволновало меня, что я уже больше не мог находится наедине со своими мыслями, и пошёл на страшное нарушение правил. Кончиком церемониального копья я нацарапал на полу иероглифы «кто это?». Ибонаки последовал моему примеру, должно быть, поняв, что творится в моей душе. Истинный друг! Он написал: «Хатэтуримо, ты необразованная горная обезьяна, если не знаешь, кто это! Это же племянница Государя, несравненная Митикоси! её только вчера привезли из префектуры Тояма!» Я ответствовал: «Я пропал, Ибонаки! Мое сердце отныне принадлежит ей одной!» В ответ же получил следующее: «Да, ты пропал. Господин никогда не отдаст свою племянницу за безродного самурая. Лучше выкинь её из головы». «О нет! — начертал я, — Это свыше моих сил! Сейчас я сложу хайку!» Ибонаки спешно ответил: «Не надо!» Но меня было не удержать, и я принялся выводить:

И в синей воде,

И в синем небе,

Зрю облик твой я…

На этом наш разговор прервался, ибо пришел начальник стражи, грозный Ритиморо-сан, и, после того, как увидел, во что мы с Ибонаки превратили пол острыми кончиками копий, разразившись жуткой руганью, выгнал нас обоих прочь. Нам было неимоверно стыдно… С этого дня мы были понижены в должности — вместо личных покоев Императора, нам пришлось охранять покои… его родственниц! Там-то и жила моя Митикоси! Я уже тогда думал о ней только так — «моя Митикоси». Здесь, у покоев родственниц, строгостей было гораздо меньше и мы с Ибонаки, не изображая больше неприступных истуканов, могли даже разговаривать, правда, когда нас никто не видит. Первое, что он мне сказал:

— Ну, тебе и повезло, горная ты обезьяна! Как нарочно прям все вышло. Уж не помогает ли тебе Ягахаэ-химэ¹¹?

— Все может быть, друг Ибонаки, все может быть, — ответствовал я. — В любом случае как только мы сменимся я поспешу в её храм и возолью на жертвенник целых пять сё¹² рисового вина.

Ибонаки понимающе сглотнул, молвив:

— Мне бы сейчас хватило и парочки го¹³.

Немного погодя, подождав, пока мимо нас прошествует какая-то троюродная тетка Государя, он продолжил:

— Тебе пора женится, Хатэ, — (все мои друзья зовут меня Хатэ) — но племянница Императора, это я тебе скажу…

Я только беспечно засвистел, ведь влюбленным все препятствия кажутся разрешимыми. На мой свист ширма за нашими спинами вдруг распахнулась и оттуда выглянула… она! Удивленно округлив глаза, она охнула:

— Это ты?

Я судорожно кивнул. А Ибонаки хмыкнул:

— И он ещё будет отрицать, что Ягахаэ-химэ всячески помогает этому недотепе!

А ведь я и не думал отрицать!

— Вы — Митикоси? — спросил я, ибо это был наименее глупый вопрос, из тех, что вертелся у меня в голове.

— А вы — Хатэтуримо! — ткнула она меня своим нежным пальчиком в складки кимоно на груди. — Я узнала твое имя у вашего этого, ну, такой страшный…

— Ритиморо! — пискнул перепуганный Ибонаки.

— Да, от него!

— Да нет, — совсем тихо просипел мой верный друг, — я не уточнял, о ком идет речь, просто он сам идет сюда. Вам надо спрятаться, госпожа!

Пред тем как исчезнуть за ширмой, Митикоси закрыла нас от лица приближающегося Ритиморо широким рукавом своего кимоно, и шепнула мне:

— Я читала ваше хайку…

Это она о том хайку, что было нацарапано на полу!..

Какими словами нас потом крыл начальник стражи, за недозволенные разговоры с императорскими родственницами, я даже не слышал, витая в небесах. О Боги, она читала мои вирши, сложенные для нее! Да я и не мог мечтать о таком! Ведь хайку ей понравилось! О, милая Митикоси!!!

Нас снова перевели на другое место службы. Ибонаки только горестно вздохнул, когда выяснилось, что теперь мы будем охранять Государев дровяной сарай.

— Вот теперь будешь для пеньков свои хайку писать, — сообщил он мне, насупившись. — Для пней и бревен. Подумать только, променяли Государя на дрова!

— Она придет! — ответил я.

— За дровами? Вряд ли. И вообще, что это за манера такая отвечать невпопад?

— Она любит меня! — уведомил я Ибонаки.

— У отца есть знакомый врач, надо бы тебя ему показать! — с этими словами он подпер стену сарая плечом и умолк.

И тут я ощутил приступ раскаяния. В один миг я осознал, как велика моя вина перед другом, которого по моей вине лишили почетного места службы, перебросив на самые задворки Государева дворца. Здесь, среди лопухов-переростков, обильно расплодившихся из-за того, что сюда выливают помои, я встал на одно колено и начал говорить:

— Ибонаки, друг мой, можете ли вы простить своего неразумного товарища, что ослепши от любви, принес вам столько несчастья! Я никогда, вы слышите, никогда не смогу оценить до конца той жертвы, что вы…

Я много чего говорил ещё, искренне убиваясь, когда вдруг заметил, что Ибонаки меня не слушает. Вместо этого он хитро посматривал куда-то за мою спину, как-то странно улыбаясь при этом. Я запнулся на полуслове, когда он сказал:

— Ты был прав, Хатэ. Она пришла.

Я обернулся и увидел её. Митикоси, переодевшись в кимоно простой прислужницы пришла сюда, как будто за дровами. Засмеявшись в рукав, она произнесла:

— А так вот вы где прячетесь, господин Хатэтуримо!

— Э-э-э… Можно просто, Хатэ! Так меня зовут близкие.

— О-о! Я ценю ваше доверие. А почему вы стоите перед своим другом на одном колене?

Ибонаки нашелся, что ответить:

— А он только что читал мне очередное хайку, посвященное вам, уважаемая госпожа Митикоси!

— Ну, теперь, когда я сама здесь, вы можете, Хатэ, прочитать его мне лично.

Вот ведь Ибонаки, выручил, называется… Я призвал на помощь вдохновение — ведь не зря же мой покойный отец в пять лет отдал меня учится поэзии — и выдал, как на духу:

Имя твое, Митикоси,

В каждом я звуке ловлю!

Слышишь ли?..

А потом сразу ещё:

Ты — журавлик,

Я — журавлик,

Оба мы журавлики!

Моя Митикоси покраснела, словно закатное солнце! Даже Ибонаки, похоже, проникнулся, хотя ранее за ним поэтического вкуса не замечалось. Мне и самому, надо сказать, понравилось. Каждое слово выверено, ровно строка в строку! Старому Ясиатаси-но-боно, моему учителю по стихосложению, это хайку пришлось бы по душе, хотя он и говорил, что сам сочинитель не должен гордится своим слогом.

— Как вам удалось придти сюда, милая Митикоси? — спросил я очередную глупость, отчего Ибонаки застонал.

— Я поменялась с Нипо, моей служанкой, одеждами, и вот, я здесь, а она там, сидит под балдахином, никого к себе не допускает, и ждет моего возвращения. Сейчас принесу дров, никто ничего и не заметит.

— О, позвольте мне помочь вам нести дрова! — тут же вскочил я. — Никто и не заподозрит дурного, увидев, что простой стражник помогает служанке.

— Да, — подхватил Ибонаки, — идите, а я подежурю.

Вот так мы, взявши каждый по полену, и остались наедине друг с другом. Моя голова шла кругом, да и Митикоси, кажется, ощущала себя так же. Я долго думал, что говорить, что делать, но тут Митикоси сама вдруг прильнула к моей груди и поцеловала.

— Я люблю тебя, — сказал я, как только смог перевести дух.

— Я люблю тебя ещё сильнее, — отозвалась она.

И тут, разрази его Оо-магацухи-но Ками¹⁴, снова откуда-то приперся этот глубокоуважаемый Ритиморо, чертов начальник стражи! Вечно он не вовремя! Честно говоря, поняв, что сейчас честь моей милой Митикоси может быть опозорена тем, что её застукали целующейся с простым самураем, я приготовился защищать свою любимую с катаной в руках. И пусть Ритиморо, этот бывалый рубака, мне не по зубам, но я готов отдать жизнь!

Начальник стражи не спеша подошел к нам, блестя на солнце своим страшным рогатым шлемом, хмыкнул в усы, а потом — вы только подумайте! — ущипнул Митикоси пониже спины… Я думал, что немедля убью мерзавца, но нежные пальчики любимой вдруг легли на рукоять катаны, не дав мне её вытащить.

— Хорош, Хатэтуримо, хорош! Я уж думал ты совсем замороженный, или вообще, не такой, а ты вон каков! Хо-хо! Стоило только оказаться подальше от покоев Императора, и тут же пустился интрижки с прислугой крутить! Молодец! Я подумаю над тем, чтобы вернуть тебя во дворец…

Ещё раз гортанно хохотнув, от развернулся и снова убрел куда-то, нещадно топча кусты роз. Я хотел было бросится за ним следом, пока ещё мог видеть, где мелькает его рогатый шлем, но Митикоси удержала меня.

— Я убью его! — рычал я, словно ополоумевший тигр.

— За что? — искренне удивилась моя любимая. — Он не признал меня, спутал со служанкой, и это главное! Нам ничто не грозит!

Ещё раз поцеловав меня, она убежала в свои покои, а я вернулся назад так и прижимая к груди злосчастное полено. Ибонаки увидев мое взбудораженное состояние, встревожился.

— Да вот, — ответил я, — только что чуть не скрестил катаны с Ритиморо.

— Но он бы убил тебя! — ужаснулся Ибонаки.

— Ты бы отомстил за меня, — с уверенностью ответил я, бросив ему полено.

— И меня бы он тоже убил, — столь же уверенно подхватил мой верный друг, ловко поддав по полену ногой.

Мы оба безудержно расхохотались, глядя, как оно закувыркалось в воздухе.

Обратно во дворец нас не перевели, и мы и в жару и в дождь так и продолжали три месяца кряду сторожить этот злосчастный сарай. Развлечений никаких: то прислуга приходит за дровами, то крестьяне привозят дрова, с кухни выносят и выливают помои, изредка наведывался Ритиморо, глянуть, как мы тут, да ещё реже Митикоси улучала время, чтобы прибежать ко мне. В один из её приходов я подарил ей узкий плетеный пояс¹⁵, и она, стесняясь, приняла его… Я был так счастлив!..

Каждый раз я улучал минутку, чтобы поговорить о том, как же нам быть дальше, но она всякий раз прикладывала пальчик к моим губам, призывая оставить тему, и говорила, что беспокоится не о чем, ибо у нас есть сильный покровитель, и он поможет в своё время. Я долго крепился, томясь всей этой неопределенностью, но в конце-концов не выдержал больше, и решился на отчаянный шаг.

— Так больше продолжатся не может! Я иду к Государю… — сказал я Ибонаки и, вручив ему копье, пошагал во дворец.

— Прощай друг, — печально молвил мне во след мой верный Ибонаки.

Его слова были пророческими, мы с ним так больше никогда и не увиделись…

На что я тогда надеялся, не понимаю. На то, что Государь, у которого целая дюжина племянниц, не пожалеет одну из них выдать за меня? Увы, Государь наш в молодые годы так и не обзавелся супругой, а теперь уже и не станет этого делать, и племянницы эти его единственные наследницы, потому-то заморские принцы из страны Чхон¹⁶, Великой Хань, Вьет, княжества Лю и других государств стояли в очереди за ними, дабы породниться с высоким домом Осимояти. На что мог надеяться я? Разве что на быструю смерть, к которой меня приговорят за дерзость?

И тем не менее: «если перед тобой две дороги, выбери ту, что ведёт к смерти»! Так гласит кодекс «Бусидо»! Посему, несмотря ни на что, я пошел. Пред входом в Залу Для Ожидающих я сдал оружие охране, и только после этого был допущен внутрь. К моему немалому удивлению здесь, в довольно маленьком и скромно обставленном помещении, посетителей было немного, всего трое. А ведь обычно здесь не протолкнуться! Я уже приготовился к многочасовому ожиданию, и вот на тебе! Я воспрял духом — не иначе как Ягахаэ-химэ мне и впрямь помогает?! Эти трое были дряхлый старец, хлопотавший о высвобождении внука из долговой тюрьмы, пожилой самурай, недовольный размером своей воинской пенсии, и крестьянка с прошением об уменьшении податей взимаемых с нее, ибо муж женщины давно уже умер. Просители, коротая время в ожидании, обычно делятся меж собой своими бедами, так вот я и узнал, кто из них с чем пришел. Но чем же было поделится мне? Я не стал таится, и рассказал все как есть, что пришел просить руки императорской племянницы. Они только ахнули, а потом, посовещавшись, решили пропустить меня первым.

— Наши дела как ждали, так и ещё подождут, твое же дело не терпит отлагательств! — сказал мне старик.

И вот я, с трепетом в душе, смиренно склонив голову, скинул свои дзори¹⁷ перед входом, вошел особым семенящим шагом, которым полагается передвигаться просителю, вошел в ту самую Большую Приемную Залу, в которой ещё не так давно стоял сам, охраняя вход в Личные Императорские Покои. Теперь на нашем с Ибонаки месте стояли два других молодых самурая, старательно изображающих на своих лицах зверские выражения. «Нет, — подумал я, — до нас с Ибонаки вам ещё далеко. Молодые вы ещё…» Церемониальные копья, как я заметил, дрожали у них в руках, а сами парни с трудом выдерживали вес парадного доспеха, тяжеленного, составленного из тысячи железных пластин со здоровым стоячим воротом.

Император сидел аж на трех дзабутон¹⁸ под балдахином, полностью скрытый его тенью, ибо смертным просителям не полагалось лицезреть его Божественный облик. В другое время — можно, но не в часы подачи своих просьб. Я, например, не единожды видел Государя, и даже пару раз сопровождал его выход. Бессменный главный Императорский советник, старик Хиро, кутаясь в своё темно-синее кимоно, стоял по правую руку Его Высочайшего Величества, со странным выражением взирая на меня. На его высоком челе отражались блики жировых светильников, обильно чадящих в разных углах Залы. Я сначала, как положено по этикету, пал ниц, трижды коснувшись лбом циновок, а потом, встав на оба колена, молвил, не поднимая глаз:

— Хатэтуримо, из рода Осаки, пришел к Государю с нижайшим прошением.

Хиро склонился над Божественным ухом и что-то быстро прошептал.

— А, — молвил Император своим чуть хрипловатым голосом, — Осаки, да! Я знавал твоего мужественного отца, мы с ним плечом к плечу прошли Чхонскую компанию от начала до конца. Он был бравый офицер! Надеюсь, его сын таков же?

Я кивнул. Вот ведь как?! А отец никогда и полусловом не намекнул, что он помогал Государю возвращать престол предков…

— Как он поживает? — спросил Император.

Советник сочувственно глянул на меня. Я же принял вопрос стоически, ведь не может правитель Великой Державы помнить всех своих бывших соратников, постоянно интересоваться положением их дел.

— Батюшка умер восемь лет назад, — произнес я, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно. — Старые раны…

— Храбрый воин был. Осаки, Осаки… — Государь обернулся к Хиро. — Запиши, чтобы я помянул сегодня самурая Осаки, моего сподвижника, когда буду молится в Храме Предков.

Советник спешно черкнул что-то кисточкой на листе.

— Говори, — разрешил Император, махнув веером в мою сторону, — чего ты хочешь?

Только теперь я с необычайной ясностью осознал, что здесь и сейчас, в этот вот самый миг решается моя судьба. Одно слово государя, и я буду либо навек осчастливлен, либо голова, некогда принадлежавшая бедному Хатэ, сыну бравого Осаки, покатится с плеч долой. Язык отказывался мне повиноваться.

— Я… — только и смог выдавить я из себя.

И тут в Залу ворвалась Митикоси! Следом за ней вбежали охранники, но тут же, сообразив где они находятся, почтительно согнулись в три погибели, и в таком вот положении отрапортовали:

— Госпожа без разрешения ворвалась! Нас и слушать не стала…

Император движением веера приказал им встать с этой стороны входа. Митикоси же, воскликнув «Вот ты где!», бросилась ко мне и встала рядом на колени. Поклонившись Государю, она затараторила, не давая никому вставить ни слова:

— Милый дядюшка (услышав такое обращение к Священной особое Императора, я уже был на грани обморока!), ты вот что хочешь делай, но ты меня знаешь, а мы с Хатэтуримо давно (ну, я бы сказал, относительно давно) и крепко (а вот это правда!) любим друг друга, и решили пожениться (впрямую мы этот вопрос не обсуждали, но…)! Пусть он и простой неродовитый самурай, мне это безразлично, и я прошу тебя, заклинаю всеми Оо-камудзуми-но Микото¹⁹, не откажи нам в твоем высочайшем разрешении стать на веки мужем и женой!

Все это моя несравненная Митикоси выпалила на одном дыхании и без запинки, словно давным-давно выучила свою просьбу. После этих слов Император вскочил, опрокинув балдахин, и явил нам, простым просителям, своё Божественное лицо, искаженное яростью.

— Что?! — вскричал он, словно прогремел гром в небесах, и мы спешно пригнулись, подобно рисовым побегам, склоняемым сильным ветром. — Моя племянница замуж за безродного вояку?!

— Если не разрешись, — сразу предупредила его Митикоси, явно испугавшись его гнева куда меньше чем я, — то я умру!

Под эти её слова снова гулко опрокинулся балдахин, выпавший из рук Хиро, безуспешно пытавшегося водрузить конструкцию на место. Государь зарычал, словно раненный тигр, сжимая и разжимая кулаки, потом обратился лицом ко мне и, бешено вращая глазами, почище чем мы с Ибонаки, спросил, а точнее проорал:

— Да как ты смел?!

Митикоси, моя верная Мити, не вставая с колен, влезла между нами, и закрыла меня, широко разведя руки:

— Мы оба!

— Если бы ты сам хоть полслова обмолвился об этом, — ругался через её голову Государь, — я велел бы изрубить тебя на мелкие кусочки, а потом бросил бы их тиграм! Благодари Митикоси, что она сказала это первой!

— Благодарю тебя, Митикоси, — послушно молвил я.

Хиро тем временем при помощи самураев охраны сумел установить балдахин, и теперь тяжело отдувался, явно отлынивая от своих прямых обязанностей, то есть, избегая давать Государю советы. Тот пару раз метнул вопрошающий взгляд в его сторону, но ответа не дождался.

— Митикоси, ведь ты моя самая любимая племянница, как ты могла так поступить со своим дядюшкой?..

— Если любимая, то ты должен уважать мои чувства! — запальчиво возразила моя любимая, и я поспешно втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки высочайшего гнева. Ведь Император никому ничего не должен!

— Но за тебя сватался чхонский князь Квон Дун, что же теперь ему отказать? Это же война! — заломил руки Государь.

При слове «война» молодые самураи тут же напыжились, горделиво выпятив парадные панцири, прямо хоть сейчас на картинку, а вот Хиро трусливо съежился, совсем как я. Отец рассказывал мне о большой войне, той самой знаменитой Чхонской кампании. Ничего хорошего. Кровь, увечья, смерть друзей, смерть врагов, таких же людей, как и твои друзья… Почести будут потом, если конечно будет кому их воздавать. Я знаю, мысли недостойные наследственного воина, тем более уже поучаствовавшего в приграничных стычках. Но, это — правда о войне…

— Этому Квону больше нравится Нимикоту, вот пусть её и увозит в свой дурацкий Чхон! — предложила Митикоси.

— Твоя сестра Нимикоту должна выйти за Юй-Бэ из Чжур-Чжень, — растерянно ответил Император. — Как с ним быть?

— Ему отдать Иринаки, они друг на дружку похожи! — Митикоси не собиралась сдаваться. Так они перебрали всех многочисленных племянниц Государя, пока не выяснилось, что один из принцев все же остается без пары.

— Сю. Как там его полный титул? Сиятельный Повелитель Тигров, Божественный Сю! Что с ним?

Я видел этого Сю, владыку государства Вьет, когда он навещал Государя. Среди своего народа он считается рослым парнем, но если его поставить рядом с Митикоси, «сиятельный тигр» вполне спокойно пройдет у нее подмышкой. Моя любимая так и заявила:

— Да он же совсем коротышка!

— Это ещё не повод, чтобы отказывать уважаемому принцу Сю! — назидательно молвил Император. — Если ему так и сказать — опять же война…

Митикоси смолчала, видимо, исчерпав запас своих доводов, но вмешался советник Хиро. Учтиво поклонившись, старый лис выдал такое, отчего волосы на моей голове встали дыбом:

— А пускай будет война!

И это сказал Хиро? Самый отъявленный миротворец Хиро, который жалел выделить лишний бу²⁰ на военные расходы? Тот самый Хиро, которого и в лицо, и за глаза называют «Давайте-Жить-Дружно»? Даже Государь, в запале уже вознесший руки вверх, дабы обрушить на наши головы какую-то речь, пораженно замер. Хиро говорит о войне! Уж не перевернулся ли мир вверх ногами?!

— Ну, в смысле пусть будет война, ведь её все равно не будет, — пояснил он свою мысль, испугавшись нашей реакции. — Этот жалкий никчемный Вьет никогда не посмеет на нас напасть. Побренчат оружием, и успокоятся.

И действительно, какому Вьету воевать против Ниппон?! Император кивнул головой в знак согласия, и смилостивился.

— Ну, — сказал он, — за этого Сю я и сам бы не хотел тебя отдавать. Неказист, право слово. Но за сына Осаки я тоже тебя выдать не могу…

— Умру! — напомнила Митикоси.

— Но ведь он не ровня тебе! Он же простой самурай! — Император гневно ходил взад-вперед, явно не зная, что предпринять. Хиро спрятался за балдахином и носу оттуда не казал.

— А можно его повысить в звании, приблизить к трону, сделать его важным чиновником! Ведь что-нибудь можно придумать! — Мити не собиралась сдаваться.

Хиро немедля выглянул из-за укрытия и поддержал высокородную племянницу:

— Именно это я и хотел предложить Светлейшему Государю! Если Хатэтуримо совершит какой-нибудь подвиг во славу Священной Земли Ниппон, то его можно будет наградить высоким чином. И тогда уже не зазорно будет оженить его на Митикоси. Наоборот, императорской фамилии от этого будет только почет! Как же — родство с героем!

Император задумчиво пожевал ус, а потом прищурился и спросил у советника:

— И что бы это мог быть за подвиг?

Хиро быстро просеменил к нему и что-то зашептал на ухо. Судя по тому, как изумленно взлетели брови Государя, затеивалось нечто нешуточное. От нехорошего предчувствия у меня забулькало в животе, но страсти в Зале были так накалены, что на это никто не обратил внимания. О чем они там шушукаются? Что готовят? Я должен убить дракона? Или собрать со дна морского рассыпавшуюся нитку жемчуга, утерянную ещё прабабкой Императора? В одиночку завоевать для Ниппон ещё какой-нибудь остров?

Государь, дослушав советника, чуть не топнул ногой:

— Да вы что с моей племянницей, сговорились что ли? И способ в произвести в благородные чины простого самурая у вас есть, и подвиг наготове!

По тем взглядам, которыми быстро обменялись Мити и Хиро, я понял, что Император попал в точку. Так вот кто этот таинственный сильный покровитель, о котором говорила моя любимая!

Государь махнул на горе-заговорщиков рукой и уставился на меня, сурово буравя глазами насквозь.

— Самурай! — донеслось до моего слуха, — Клянусь Микэну-но Микото²¹, если ты совершишь такой подвиг, то я, видя, что ты достоин такого сокровища, как Митикоси, отдам её тебе в жены. Она моя самая любимая племянница и мне как дочь. Ты же будешь тогда мне как сын! Иди же в отцовские объятья!

Император распахнул руки и… заплакал от невысказанных чувств. Я подтянул повыше свои хакама²², кинулся к нему, прильнув к груди, и безудержно рыдая от охватившего меня счастья. Следом за мной тонко заплакала Митикоси, тоже прильнув к дядюшке. Тотчас же зарыдал советник Хиро, утирая ручьи слез краем балдахина. К нему присоединились и двое самураев охраны, заливаясь в голос — ведь нечасто увидишь, как сам Божественный Государь обнимает такого же простого воина как они, словно равного! Служанка, принесшая Императору чашку саке, при виде зрелища, представшего её глазам, не смогла удержать слез, хотя, по моему, она совершенно не поняла отчего это мы так убиваемся.

Вдоволь наплакавшись, Государь вернулся на своё место под промокший балдахин, и, махнув веером, осевшим от слез голосом молвил:

— Иди же и выполни все!

Снова зарыдала Мити, бросаясь мне на шею, целуя и называя тысячей ласковых имен. Заплакал и советник, опять схватившись за край балдахина. Император долго крепился, но и он вскоре зашмыгал носом. Самураи на входе дружно поддержали государя, заливая солеными ручьями свои парадные панцири.

— Возвращайтесь скорее, господин! — надрывалась моя милая.

— Мы будем ждать тебя! — бормотал прямо в балдахин советник.

— Вся Ниппон будет встречать тебя с цветами! — с надрывом вторил ему Господин.

И даже охранники, которым в присутствии Императора говорить не полагалось, всем своим видом показывали, что они — со мной!

— Поспешу же! — много раз отвечал я всем, не скрывая слез.

Государь по деловому глянул на стоящие подле его трона солнечные часы и молвил:

— Если и впрямь поспешишь, то ещё можешь успеть на корабль, который отправляется в Чхон. Оттуда тебе будет гораздо удобнее добираться.

Я поклонился, и пятясь задом, двинулся в сторону выхода, но вдруг остановился как вкопанный. Удобнее добираться КУДА? Ведь о самом подвиге мне так и не сказали! Все вперили на меня недоуменные взгляды, разом перестав рыдать. Государь первым сообразил в чем дело:

— А, подвиг?! Вот что я тебе скажу, сын Осаки. Проклятый Богами узурпатор Ису. Это из-за него тебе придётся теперь отправляться в этакую даль. Ты, должно быть, не помнишь правления Ису?

Я кивнул головой. Мне было три года, когда принц Омоко-тоичи, сын свергнутого Государя, и сам будущий Государь, поднял в стране мятеж. Узурпатор Ису правил жестоко, попирая все законы, народ ненавидел тирана и с готовностью восстал против него. Отец рассказывал мне, как они сражались с Ису, выбивая отовсюду его отряды. В конце-концов, узурпатора заперли в горах Уморими. С ним оставались только наемники из Чхон, потому-то эта битва и была впоследствии названа «Чхонской кампанией». Чхонцы полегли все, до последнего защищая тело убитого Ису, и Ниппон обрела своего настоящего правителя из рода Осиямоти…

— Чтобы укрепить своё шаткое положение, — продолжал тем временем Государь, — негодяй Ису рассылал во все стороны щедрые подарки, заручаясь дружбой соседей. И в этом он не знал удержу, разоряя казну. Хань, Вьет, Тэн Гу, Мэн Гу, Чхон — все получили целые обозы сокровищ нашей Империи. Даже далекий Хинд, и тот был не забыт, хотя, казалось бы, Хинд-то ему зачем? Ведь далеко же! Большую часть этих подарков мы сумели вернуть назад, но что-то, увы, пропало бесследно. На утраченные сокровища мы давно махнули рукой, но… Одно из них, как недавно выяснилось, просто необходимо вернуть, невзирая ни на какие трудности. Это Нефритовое Зеркало.

Пока Император говорил, я кивал головой, ибо все это знал. Но когда прозвучало название сокровища, за которым меня отправляли, я осекся. Нефритовое Зеркало?! То самое, в которое смотрелась сама Сусэри-бимэ²³!

— Нам известно о нем совсем немногое — Ису отдал его князю какого-то варварского государства, лежащего где-то далеко на северо-западе. Живут там эмиси²⁴. Главный город именуется Син-Бао-Го-Ро-Си-Ку. Жрецы сказали, что их посетило видение, будто Зеркалом попытаются воспользоваться во имя Зла. Прежде мы бы не стали его искать, уж больно далек и труден путь к варварам, но в этом случае нам необходим герой, который спасет святыню от осквернения…

Я молча поклонился Государю в знак того, что все понял. Потом повернулся к любимой и простился с ней, не стесняясь того, что это происходит не где-нибудь в саду, среди расцветших сакур, или среди опавших по осени желтых трав, а в Большой Приемной Зале, на виду у двух самых могущественных людей Империи.

— Держи мои дзори под своей кроватью, — сказал я.

— Я очень хочу зачернить зубы²⁵ для тебя, — ответила Митикоси.

На прощание я прошептал ей хайку, только что родившуюся у меня в душе:

— Мотылёк, мотылёк,

Ты летаешь одинок,

Где цветок твой?..

— Вот он… — прошептала Мити, прижимая мою руку к своему сердцу.

После этого я встал, ещё раз поклонился Государю и советнику и, более не задерживаясь, поспешил на корабль идущий до Чхон. Не попрощавшись ни с матушкой, ни с наставником Яо, ни с верным Ибонаки. Не собрав даже бэнто²⁶ в дорогу. Со мной были лишь старая отцовская катана, лук, да кошель с большим запасом рё²⁷, неизвестно как попавший мне за пазуху. Не иначе Мити побеспокоилась? Корабль, управляемый коротконогим капитаном, явно наполовину чхонцем, гордо именовался «Удачным Путешествием». «Интересно, — подумал я, всходя на качающуюся под ногами грязную палубу, — Вещее ли оно, это название?» Кое-как закутавшись в своё кимоно, я помолился милостивой Аматэрасу и грозному Такэфуцу-но Ками²⁸, и уснул».

Примечания

7

Дабы не возникло взаимного недопонимания, сказитель загодя спешит предупредить своих бдительных (и, стало быть, куда более сведущих в традициях настоящего государства Ниппон) читателей, что описанная здесь культура, все имена, обычаи и быт (за исключением, разве что, имен Божеств) придуманы произвольно, без какой-либо привязки к действительности. Это другая страна…

8

Аматэрасу оо-ми-ками — «Великая Священная Богиня, Сияющая на Небе» (яп.).

9

Харакири.

10

Бог бури, чье имя означает «Доблестный Быстрый Ярый Бог-Муж», (яп.).

11

Богиня, чье имя означает «Дева Множества Цветений» (яп.).

12

1 сё = 1,8 литра.

13

1 го = 0,5 литра.

14

«Бог Больших Зол» (яп.).

15

Его подносят будущей невесте.

16

Корея.

17

Лёгкие сандалии, плетеные из бамбука (яп.). Лапти, одним словом.

18

Плоская подушка для сидения (яп.).

19

«Великие Божественные Боги-Духи» (яп.).

20

Старинная денежная единица (яп.).

21

«Бог-Правитель Священной Пищи» (яп.).

22

Широкие самурайские штаны.

23

Богиня, чье имя означает «Дева Ярая Богиня» (яп.).

24

Буквально — «волосатые люди» (яп.).

25

Замужние женщины покрывают зубы черным лаком (яп.).

26

Корзинка с едой (яп.).

27

Старинная денежная единица (яп.).

28

«Бог Доблестного Удара Мечом» (яп.).