Петербургский сыск. 1870 – 1874

Игорь Москвин

Каждое время богато на события. 19 век не исключение. В нём не только царствовали балы, любовь и предательство, но и совершались преступления. Порой кровавые. И были люди, способные их раскрыть.

Зловещая находка. 1873 год

Последний майский день начал свой бег с безоблачного неба и ярких лучей восходящего солнца.

Сходни пели глухим надсадным скрипом и прогибались под тяжестью, вереница людей медленными шагами поднималась на барку с мешками на плечах. Парнишка давно привык к тяжестям, с малых лет прибился к артели, благо Господь не обидел молодецкой удалью и силой. Скинул с широких плеч на подставленные руки мешок, отер лицо тряпицей и замер. По каналу плыло что—то обернутое холстиной.

— Глянь, — позвал он старшего артельщика, — что там в воде?

— Багор, быстро, — крикнул тот.

Только на третий раз сумел подцепить за веревку, завязанную с одного конца. Подтянул к берегу холстину, оказавшуюся тяжелым мешком. Чудно. Веревку пришлось перерезать, затянулся узел так, что невозможно было развязать. Но потом, когда разрезали и зеленую сатиновую юбку в красный горошек, вздрогнули даже отчаянные артельшики — перед ними лежало мужское тело без головы, рук и ног.

Начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин прибыл с тремя агентами на место неожиданной находки к Ново—Каменному мосту через полчаса. Он много повидал на своем веку и душегубов, и убиенных, но впервые столкнулся с таким зверством. Человека могли убить, покалечить, но чтобы на куски…

Тело после осмотра было отвезено в анатомический театр для изучения.

— Если мешок плыл по течению, — говорил Иван Дмитриевич своему помощнику Михаилу Жукову, смышленому молодому человеку двадцати пяти лет, — проверьте все подходы к каналу, здания на набережной. Опросите городовых на окрестных улицах. Выясните: не проплывало ли какое судно сегодня ночью, опросите всех артельщиков, обойдите все баржи и суда, да и распорядись агентам, чтобы посетили мануфактурные лавки на предмет продажи сатина такой расцветки.

Сам же Иван Дмитриевич вслед за доктором поехал в анатомический театр.

–… Иван Дмитриевич, — развел руками доктор, производивший вскрытие, — нового ничего сказать не могу. На теле нет ни приметных пятен, ни родинок, ни шрамов. Чист, аки младенец, только могу одно добавить, что убиенный был невысокого роста, рыжеват и возраста от тридцати до сорока лет и судя по внутреннему состоянию печени очень любил водочкой побаловаться.

— Спасибо и на этом, — Путилин был обескуражен. Если в ближайшие дни не обнаружится пропавший с рыжеватыми волосами, то…? А если он к тому же и не местный?

Только в коридоре начальник сыска вздохнул полной грудью, не нравился ему насквозь пропитанный неприятными запахами воздух. Неуютно он себя чувствовал в царстве смерти.

В кабинете Путилина выстроились агенты, сам же хозяин прохаживался вдоль ряда агентов и казалось рассеянно выслушивал доклады.

— Ночью через Обводный не проходили ни суда, ни барки, ни баржи. Только с ранним утром артели грузчиков приступили к работе.

— Городовые, несшие службу от Борового моста и вниз по течению, ничего подозрительного не заметили.

— В притонах и сомнительных местах вдоль канала и за ним в сторону Купчина, Красного села никаких случаев рукоприкладства замечено не было.

— В мануфактурных магазинах сатин, из которого сшита юбка, не продавался. Продавцы не помнят такой расцветки.

С минуту Иван Дмитриевич постоял, заложив руки за спину.

— Значит, никто ничего не видел, никто не пропадал, никто не продавал. Плохо, — вздохнул Путилин, — нет ни одного кончика, чтобы начать распутывать клубок. Наш убиенный был умерщвлен ночью, он рыжеват и без особенных примет. Скорее всего о его пропаже будет известно через несколько дней. Употребите их на поиски рыжего мужчины, возрастом лет до сорока. Его бросили в воду, видимо, с часу до трех ночи, когда темнеет в наших краях, в остальное время более светло и не могли злоумышленники, их я думаю было не менее двух, принести опасный для них мешок открыто. Они должны были таиться. Опросите снова городовых, чьи участки прилегают к Обводному от Борового моста и до Невы. Пусть припоминают все, важна любая мелочь. Кого они видели, что заметили. Все подозрительное брать на заметку.

На следующий день Путилин был вызван в департамент.

За столом сидел глава полицейского ведомства столицы Российской Империи, просматривая циркуляры, присланные из канцелярии Его Величества, когда адъютант доложил о приходе начальника сыскной полиции. Кивнул, пусть заходит.

— Что творится в городе? Что за вандализм? Не столица, а притон убийц! — его лицо побагровело, днем состоялся неприятный разговор с Государем, которому недруги главного полицейского чина в красках доложили о зловещей находке у Ново—Каменного моста. Теперь молния, вылетевшая из уст царя, продолжила полет, нацеливаясь по нижестоящим на служебной лестнице, первым на ее пути оказался начальник сыскной полиции. — Вам неделя на поимку злоумышленников, неделя, — кричал обер—полицмейстер, — я повторяю, неделя… Через неделю, — он выделил это ставшее вдруг ненавистным слово, — я жду Вас с докладом о пойманных душегубах. Сударь, Вы свободны, — взял дрожащей рукой бумагу и сделал вид, что начал читать.

Путилин вышел, осторожно притворив резную дубовую дверь, и платком вытер высокий лоб.

— Суров, — только и сумел произнёсти Иван Дмитриевич.

Путилин вернулся от обер—полицмейстера мрачнее тучи, хоть и не кричал, не топал ногами, но сотрудники чуть ли не на цыпочках проходили мимо кабинета, в котором он расхаживал от окна к стене, от стены к окну. Через час после неприятного разговора дальше по течению Обводного канала у Варшавского моста был найден второй мешок, как потом оказалось с не менее зловещей находкой — головой, руками и ногами.

Голова сохранилась хорошо, присутствовали и особые приметы — рыжая аккуратная бородка и волосы.

— Иван Дмитрич, — Жуков уже без боязни заглянул в кабинет, лицо его сияло.

— Что тебе?

— Иван Дмитрич, — он вошел и закрыл дверь, — напротив Варшавского найден второй мешок.

Путилин на мгновение замер, обдумывая услышанное.

— Голова? — только и сумел произнёсти.

— Не ясно, но мешок похож на найденный у Ново — Каменного, — послышалось в ответ.

Потом, словно безусый юноша, схватил торопливо шляпу, трость и выскочил из кабинета. Вслед за ним большими шагами шел помощник.

Городовой, оповещенный о необычной находке, выловленной из канала, запретил развязывать мешок и сразу же известил участкового пристава, а тот по инстанции доложил на Офицерскую.

Путилин тростью тронул мокрую холстину.

— Брат—близнец вчерашнего, — потом велел, — режь веревку.

На камни набережной из мешка извлекли белую женскую блузку с большими перламутровыми пуговицами, на которой выделялись потемневшие пятна, а уже в ней взору предстали руки, ноги и голова. Действительно волосы и аккуратная бородка хоть и были мокрыми, темного цвета, но угадывалось, что человек при жизни был рыжеватым. На затылке сияла большая рана, скорее всего следы оставил топор.

— Голову на экспертизу, — распоряжался Путилин, — туда же художника, пусть сделает портрет для показа родственникам пропавших, показать городовым. Пусть посмотрят: проживал ли этот мужчина на их участках? Да, и предупредить обязательно приставов, пусть присылают родственников и знакомых на опознание в Обуховскую больницу, куда завтра перевезем голову.

— Не пойму, — произнёс после недолгого молчания помощник, — как можно было вот так разрубить, как барана на куски?

— Я думаю — дело было проще, чем ты думаешь. Убийцы, скорее всего две женщины, одна бы не управилась, но возможно и одна или здоровый мужчина. Наш рыжий не ожидал такого поворота событий, ведь били сзади и видно не один раз. Видимо убитый сильно кому—то насолил. Да и нести—то не приятно и тяжело такую ношу, вот и изрубили, чтобы и неприметно, и тяжесть поменьше была, а может чтобы невозможно было опознать. Ясно: они живут в близи от канала, надо проверить жилые дома от Ново—Каменного до Невы. Далеко нести бы не стали, опасно, вдруг кто заметит.

— И то верно, — Жуков поморщился, — фу, страсть какая. Неужели бабы?

Иван Дмитриевич только пожал плечами.

— Я в театр, возьму портрет, потом сам проверю дома, — сказал помощник.

— Хорошо, хотя проверь не до Невы, а в первую очередь до Екатеринославской улицы, дальше идут казармы, сомневаюсь, чтобы убийство произошло там, — Путилин, не думая долго, отмел в сторону пришедшую мысль, — нет, до Екатеринославской. Жду с хорошими новостями, а я кое—что проверю.

Вечер, десятый час пошел, а солнце не дает покоя, светит в окна, словно и не собирается опускаться за горизонт.

Первый из отпущенных дней катится к закату, но не это главное. Иван Дмитриевич чувствовал, что след найден, что убиенный из местных и при том жил на пересечении набережной Обводного канала и Предтеченской улицы. Там четырехэтажный дом, прекрасный выход к воде. Путилину самому хотелось проверить свое предположение, но он сдерживал себя, всецело полагаясь на дотошного помощника. Тот землю рыть будет, зубами грызть, но докопается до истины. Хорошая смена растет, хорошая, улыбнулся начальник сыска, есть кому передать охрану городского спокойствия.

Помощник и сопровождающий его агент появились перед очами Путилина без четверти десять. Лица у обоих хоть и уставшие, но довольные, без слов говорили об удаче.

— Иван Дмитрич, — от расплывшихся в улыбке губ сквозило удовольствие от хорошо выполненного задания, Михаил, не спрашивая позволения, не опустился, а прямо таки шлепнулся на стул. Мгновенно осекся, когда увидел строгое лицо начальника, вскочил, едва не растянувшись во весь свой саженый рост.

Строгое лицо не могло погасить блестящих глаз, Путилин уже не скрывал за суровой маской своего любопытства.

— Садитесь, — кивнул он, — и по порядку.

— Иван Сорокин, тридцать два года, — начал доклад помощник, — уличный торговец на Обводной набережной. Его опознал околоточный участка, на котором он проживал. Говорит, как о работящем и спокойном господине. Три года как женат на Альбине Петуховой из Новгородской губернии.

— Хорошо.

— Жену тревожить не стали, хотели посоветоваться сперва с Вами.

— Я думаю, завтра часам к десяти везите ее в анатомический на опознание, там и поговорим. Может клубок и начнет распутываться. В каком доме проживали наши супруги?

— На пересечении Предтеченской и Обводного.

— Понятно, — задумчиво улыбнулся Путилин.

Следующим утром Иван Дмитриевич прохаживался по широкому светлому коридору в ожидании приезда женщины и помощника, посланного за ней.

Альбина оказалась низенькой с круглым, словно полная луна, лицом. Бледные щеки говорили о проведенной без сна ночи, а воспаленные глаза свидетельствовали о слезах, оросивших опустевшую подушку. На плечи был накинут черный плат, словно она уже предчувствовала, что стала вдовой.

— Доброе утро, сударыня! — поздоровался Иван Дмитриевич.

Она только кивнула в ответ.

— Вы готовы к столь прискорбному событию?

— Да, — выдавила она осипшим голосом, — после двух бессонных ночей я готова ко всему.

— Мой помощник предупредил вас о…, — Путилин запнулся, подбирая слова, — жестокой находке.

Она подняла глаза на начальника сыска, в них были и грусть, и страх, и предчувствие неизбежной трагедии.

— Посмотрите, — он протянул рисунок, сделанный художником с головы. На нем на белый свет взирал открытым взглядом довольно молодой мужчина.

— Это мой муж Иван, — она осторожно взяла плотный лист бумаги, словно боялась обжечься. — Где он?

— Сударыня, успокойтесь, — Иван Дмитриевич передал рисунок помощнику, — сия процедура хоть и неприятна, но позволит нам установить истину. Пройдемте, только прошу, не надо слез.

Голова лежала изрубленным затылком на металлическом столе, до подбородка прикрыта белой простыней, под ней лежало свернутое одеяло и создавалось впечатление, что лежит целее тело.

Женщина охнула и с дикими глазами отшатнулась в сторону, бессмысленный взгляд скользнул по лицу и остановился на мнимом теле. Альбина попятилась назад.

— Господи! Ваня! Что с тобой сотворили? — женщина забилась в рыданиях, в руках появился белый платок, и она прожала его к лицу, чтобы не видеть мелового лица мужа. — Это мой Ваня! Это мой Ваня! — только и могла она повторять сквозь всхлипы и рыдания.

Ее увели. Путилин заранее договорился о том, чтобы побеседовать с новоиспеченной вдовой в отдельной комнате.

Стакан дрожал в руке женщины, она расплескала половину поданной ей воды.

— Сударыня, Вы готовы к разговору?

— Да, — едва слышно проговорила она, — я два дня лила слезы в ожидании мужа, предчувствовала, что добром не закончится.

— Извините, что не закончится?

— Он, нагруженный извозчичьими торбами, кнутами и рукавицами, уходил торговать вдоль канала до строящегося Морского канала, а там места нехорошие, слишком много там нехороших людей.

— Как часто он уходил на торговый промысел?

— Почитай каждый день. Как он говорил, что, мол, волка ноги кормят. С восходом солнца он на ногах.

— Так, — провел рукою по выбритому подбородку, — а два дня тому.

— Вышел из дома, как всегда, — женщина смотрела на подол платья, не поднимая глаз, только платок дрожал в руке, — я ему блинов напекла, он почайовничал и с того часа больше я Ивана не видела, — опередила очередной вопрос Путилина.

— С вашего позволения хотелось бы провести обыск в вашей квартире на предмет выявления дополнительных улик, которые могут пролить свет на столь запутанное дело, а может, и нет? Вы не против?

— Я? — Маленькая заминка в словах и промелькнувшая искра настороженности, — не против, только найдите этих изуверов.

— Постараемся сделать все, что в наших силах.

— В последнее время к вам никто не приезжал?

— Вообще—то нет.

— Нет или да?

— Да, из моей деревни Ирина Кузьмина, мы вместе росли, но она здесь чуть ли не с год живет.

— А к Ивану?

— Нет, он приехал из Псковской губернии и не любил, когда приезжали навестить родственники и знакомые.

Квартира Сорокиных была хоть и бедно обставлена, но все в ней сияло чистотой, не новые скатерти, но чистые, накрахмаленные, словно их застелили в ожидании прихода агентов сыскной полиции. Пока проводился обыск Путилин поговорил с Ириной Кузьминой, девицей двадцати пяти лет. Грубоватый облик не вязался с мягким приятным голосом.

— Давно приехали в столицу?

— Почитай год.

— Где проживаете?

— В этом же доме.

— Чем зарабатываете на жизнь?

— Я — швея, вот сегодня Альбина попросила, чтобы с дитём понянчилась, пока она к вам ездила.

— Вы знали ее мужа?

— Ивана что ли? Знала, а как же. Я ж частенько у них бывала, мы с одной деревни с Альбиной.

— Как они жили? — тихим голосом спросил Путилин.

— Да как мужик с бабой живут? Чтобы ссоры были, то я не видала, — она пожала плечами, стараясь не смотреть на Ивана Дмитриевича, а все себе под ноги, — но дитё он шибко любил, вечерами с рук не отпускал, все нянчился. А так. Вином Иван не баловался, как наши деревенские, ну там как всякий мужик потреблял, не без этого. Что добавить? Да, пожалуй, и нечего.

— Хорошо. А когда в последний раз встречали Ивана?

— Да в тот вечер, когда он сгинул.

— То есть позавчера? И где?

— Шел, как всегда, в чайную на Тамбовскую.

Путилин отметил это «как всегда».

— И часто туда захаживал?

— Нет, — поняла свою ошибку женщина.

— А что ищете? — бесцеремонно спросила Ирина.

Путилину не понравился вопрос, но сквозь улыбку он сказал:

— Следы преступления.

Собеседница вздрогнула.

— Иван Дмитрич, — подошел Жуков и шепотом произнёс, — слишком чисто, словно вымыли перед нашим приходом, даже полы отскоблили.

— Я думаю здесь искать больше нечего, — Путилин сжал губы, — у меня есть другие мысли. Топора не находили?

— Нет, — покачал головою помощник.

— Ну и ладушки.

В кабинете были двое — хозяин и его помощник Михаил Жуков, на них сурово со стены взирал Его Величество Император Российский, напоминая о проходящих днях и угрозах обер—полицмейстера.

— Иван Дмитрич, Вы говорили о двух женщинах…

— Я знаю, — резко перебил Путилин, — все наличествует и подозреваемые, и дом возле воды, но связать воедино, а я пока не могу, что побудило на такое зверство. Вот что, голубчик, проверь чайную на Тамбовской. Часто ли там бывал наш убиенный? Проверь и скобяные лавки близь от места жительства убиенного: не покупал ли кто топор в последние дни. В особенности женщины. Потом юбка и блузка. Иди, Михаил, — махнул рукой, — иди.

Сам же Путилин отправился в артели извозчиков, полдня потратил на опросы о Сорокине. Ни один из опрошенных не отозвался об убиенном ни одним хорошим словом. «Негодный человечишка» были самые лестные слова. Поговаривали, как он похвалился, что жена, как шелковая, приучил ее к изрядному послушанию кулаком и плетьми, которых у него было в достатке в продаже, хотя продавал мало, но деньжата водились. Ребёнка, вообще, не замечал, относился к нему не как к родному, а как к пасынку.

Иван Дмитриевич воротился в свой кабинет в отвратительном расположении, с одной стороны давила неделя, данная ему на раскрытие убийства обер — полицмейстером, с другой — несчастная женщина, теперь он не был уверен в ее виновности, хотя многое говорило об этом. Подробности семейной жизни вносили сумбур в рассуждения.

Через полчаса после Путилина явился Жуков с отсчетом о проделанном.

Чай в стакане давно остыл, начальник сыскной полиции позабыл о нем и от рассеянности едва не столкнул на пол.

— Рассказывай.

— На Курской улице в лавке Игнатьева третьего дня женщина купила топор, торговец очень уж был удивлен, когда она попросила заправить и без того острое лезвие, поэтому ее и запомнил, привередливая попалась покупательница. Я тайком показал Сорокину, он ее не признал. Потом я показал ему Ирину Кузьмину, а вот про нее он сразу же сказал. «Она, — говорит, — она!»

Иван Дмитриевич оживился, провел рукою по лицу.

— Так — так, а дальше?

— Оказывается, наш покойник посещал не только чайную, но и любил вечерком посидеть за графинчиком беленькой в трактире «Муром» на Малом проспекте, хотя есть питейные заведения поближе, и не стеснялся захаживать в дома терпимости. В окрестных его прекрасно знали, хотя дома ждала молодая жена.

Помощник видел, что начальника что—то беспокоит.

— Про юбку и блузку разузнать не удалось, — развел руками докладывающий.

— И на том спасибо.

— Убийцы они или нет.

— А вот это вскорости станет известно.

— Не сомневаюсь.

— Только навестим госпожу Сорокину.

— Может привести ее сюда?

— Не надо.

Альбина даже не встретила их, а только громко сказала, что дверь не заперта.

— Доброго вечера вашему дому, — поприветствовал хозяйку Иван Дмитриевич и через плечо сказал помощнику, — приведи ее.

Через несколько минут в комнату вошла Ирина, ее глаза горели недобрыми огоньками, сама будто бросала вызов Путилину своей независимостью. Помощник понял, что надо оставить начальника одного с женщинами.

— Не знаю с чего начать, — пожевал губу Иван Дмитриевич, — но мне многое известно.

— И что же? — прошипела Ирина.

— Многое, — просто ответил начальник сыска, не повышая голоса, — в особенности об издевательствах господина Сорокина.

— Тоже тайна, — съязвила Ирина.

— Почему мне сразу не сказали об этом?

— Какая вера жене, — наконец раздался голос Альбины, — если она должна быть покорна воле мужа да и не говорят плохо о покойнике, хотя как не страшна была его смерть, — она посмотрела Путилину в глаза, в ее словах не было ни злобы, ни отчаяния, ни каких чувств, полнейшая пустота, — я рада, что он умер. Я устала от страха быть выгнанной на улицу, хотя это уже было, он выставлял меня за дверь, а несколько дней назад он пришел домой пьяным, если бы поднял руку на меня, я стерпела бы, но он схватил ребенка и бросил об пол. Наверное, ангел сберег нашего сынишку, он не пострадал, только сильно испугался, но даже не заплакал. В ту минуту мне хотелось его убить, но ужас сковывал меня. Я — женщина, я — слабая женщина. Это Иван был негодяем! — произнёсла сквозь слезы Альбина.

— Зачем вы купили топор? — он обратился к Кузьминой.

— Так Иван просил купить, он же приказал хорошо заточить.

— На что он ему был нужен?

В ответ Ирина только пожала плечами.

— Понятно, — Путилин снова обратился к Кузьминой, — у Вас есть зеленая сатиновая в горошек юбка?

— Да, — искренне удивилась она. — Юбка старая, лежит на дне сундука и одевала ее в последний раз с полгода назад.

— Вас Иван видел в ней?

— Наверное, в первое время я ходила в том, то привезла с собою из дома.

— Кто мог ее взять?

— Не знаю.

— Я, — подала голос Альбина, — меня заставил взять юбку и блузку Иван.

— Для чего?

— Я не знаю. Я его боялась, и мне было страшно сделать что—то не так. Я боялась за сына.

Путилин вернулся к себе в кабинет задумчивым и рассеянным, присел за стол, не снимая шляпы, начал барабанить пальцами по поверхности стола.

— Иван Дмитрич, Иван Дмитрич, — рядом стоял Михаил Жуков, но начальник его не замечал, пока в десятый раз стоящий рядом громко не кашлянул.

— Да, да, — Путилин отвлекся от мыслей, — что тебе?

— Какие будут распоряжения, Иван Дмитрич?

— Присаживайся, — показал рукой на стул.

— Какие будут распоряжения? — повторил вопрос помощник.

— Пока надо подумать, — опять углубился в размышления, потом снова взглянул на собеседника. — Оказывается, наш покойник попросил купить топор Кузьмину, а украсть юбку у нее же свою супругу. Может быть это и ложь, но я склонен верить этим женщинам, хотя… Вот когда я пойму для каких целей Сорокину это было нужно, приблизимся к убийце.

Жуков едва дышал, боясь даже тихим своим сопением отвлечь начальника от размышлений.

— Ясно одно, — поднял голову Путилин, — наш убиенный не так прост, как хотел казаться. В его желании, чтобы за некое преступление пострадала Кузьмина, для этой цели и похищение ее одежды, и просьба о покупке топора. Только почему он поручил жене? Значит ли это, что она должна замолчать вовеки? Наверное, да. Но не сходится.

— Он хотел избавиться от семьи?

— Может быть, — в словах чувствовалось, что Иван Дмитриевич получил в руки маленькую ниточку. — С кем встречался наш покойник в питейных заведениях? Кроме случайных собутыльников, у него должен быть сообщник. Не дает мне покоя… Таится за всем этим что—то крупное.

Утром, едва солнце блеснуло первым лучом, Иван Дмитриевич вошел в кабинет и, не снимая шляпы, принялся рассматривать бумаги месячной давности. Только вчера поздно ночью пришло одно соображение, которое хотелось проверить. Полночи он не мог заснуть, ворочался с боку на бок, не давали покоя мысли и вот сейчас он проверял себя.

Месяц тому в Псковской губернии в деревеньке Семеновцы Порховского уезда близь станции Дно было совершено зверское убийство десяти человек. Вся семья торговца Семенова — он сам, его сын, сноха — были зарублены топором, а шестеро детишек и работник, живший у них, зарезаны. В доме беспорядка не было, словно убийцы знали все тайники местного богатея.

Путилин после проверки бумаг устало опустился на кресло. В бумаге значилось имя убитого работника Василий Сорокин, двадцати четырех лет.

Теперь можно начинать следствие не с нуля, а с маленькой единички, есть от чего двигаться. Случайное совпадение? Оба из одной деревни, братья? Родственники? Однофамильцы? Иван да Василий, Василий да Иван. Что ж придется навестить Псковский край и там из первых рук все разузнать.

В восемь часов сотрудники в ожидании указаний собрались в путилинском кабинете.

После приветствия Иван Дмитриевич выдержал паузу.

— Господа! Я хотел бы, чтобы сегодняшний день вы употребили для получения сведений о нашем покойнике, то есть об Иване Спиридоновиче Сорокине. Мне доподлинно известно, что он замешан в преступные дела, доказательств пока не имею, только умозаключения. Каждый из вас получит задание, жду с отсчетами вечером после девяти часов.

В полдень Путилин поднимался по лестнице, ведущей к квартире Сорокиных. Дверь отворила сама хозяйка, аккуратно причесанная и в накинутом на плечи черном плате.

— Проходите, — вместо приветствия произнёсла безучастная вдова и, не дожидаясь ответа, прошла в комнату, где махнула рукой, указав на стул, — присаживайтесь, раз пришли, — голос звучал глухо, без какой бы то ни было интонации.

— Спасибо, — осмотрелся Иван Дмитриевич, хотел положить шляпу, но присел, держа ее в руках.

— Я вас слушаю.

— Наверное, вам неприятен разговор о муже, но я вынужден побеспокоить Вас еще раз, чтобы уточнить некоторые обстоятельства.

— Ваше право, господин Путилин, ваше право.

— Альбина, скажите, господин Сорокин рассказывал о своей семье, откуда родом?

— Он был немногословен, но за годы прожитые с ним… У него в деревне, откуда он приехал, осталась мать и младший брат. Не знаю, но то ли Василий, то ли Викентий, не могу сказать. В Петербург Иван приехал к сестре задолго до нашего обручения, которая его позвала к себе, мол, здесь можно больше заработать, но я ни разу не видела ее.

— Хорошо. А часто из дома отлучался Иван Спиридонович?

— Не часто, но бывало, хотя больше одной ночи не отсутствовал. Говорил, что ездит по окрестным деревням для закупки товара.

— К нему кто—нибудь приходил?

— Нет, он гостей не жаловал. Только один раз появился неприятный человек за эти годы.

— И когда?

— Не знаю, — провела рукою по волосам, вспоминая, — недели две тому будет.

— Какой из себя?

— Что сказать? Тепло было, а он в теплой одежде, правда, без шапки, но взгляд какой—то не людской, а звериный, навроде хищника. Глазки такие маленькие и колючие, я запомнила это потому, что они с Иваном пошептались в коридоре и пришедший быстро ушел. — она замолчала, словно что—то вспоминала, Путилин ее не торопил, — вот еще, над глазом, — она провела левою рукою по лбу, — рваный шрам.

— Большой?

— Нет, с мизинец.

— Долго они разговаривали?

— Минут с пять, но Иван после разговора был очень сердит.

— Сестра где проживает?

— Где—то на Васильевском, вот точнее сказать не могу, не знаю.

— Спасибо, Альбина, — Иван Дмитриевич поднялся со стула, — за беседу.

Кузьмина ничего не могла добавить к тому, что говорила ранее. Не могла и ответить: зачем купила для Сорокина топор? Сама себе удивлялась. Не слишком хороший человек Иван Спиридонович мог подобрать ключик к женскому сердцу, которое таяло под его жаркими речами.

Вечером вернулись на доклад агенты.

Отправленные в трактир «Муром» удивили.

— Иван Дмитриевич, самое удивительное, что в сей трактир так просто не попасть. Стоит вроде бы на отшибе, завсегдатаев не так много, а пускают не всех, словно секреты оберегают.

— Может быть, так и есть.

— Хозяин — личность угрюмая, бывший моряк Серафим Матушкин. Высокий, двух аршин и десяти вершков, черные волосы.

— Особые приметы.

— Не заметили, но есть у него один помощник — мастер на все руки и дров наколоть, и трактир убрать, и посетителя нежелательного выставить, так у него над левой бровью косой шрам.

— С вершок?

— Да, — удивленно сказал докладывающий.

— Так, — постучал пальцами Путилин по столу, — завтра продолжайте наблюдение.

Через час пускающий в небо черные клубы дыма паровоз уносил Ивана Дмитриевича и его помощника с Царскосельского вокзала в город Порхов для изучения подробностей по делу убийства семейства торговца Семенова.

Михаил поначалу смотрел в окно, разглядывая проносящиеся деревья и изредка попадающиеся дома. Не выдержал:

— Иван Дмитриевич, убийство купеческой семьи и Сорокина одних рук дело?

Путилин, сидевший с закрытыми глазами, пошевелился. Приоткрыл один и тихим голосом произнёс:

— Угомонись! Приедем, будет видно.

Жуков опять повернулся к окну, спать не хотелось. Все мысли теребили, одна другой причудливей. То они с Иваном Дмитриевичем на месте арестовывают злодеев и возвращаются назад, где их встречает, если не министр, то по крайней мере обер—полицмейстер. Но спустя какое—то время мерный стук колес навеял сонное состояние и Миша задремал.

На маленьком перроне, где остановился паровоз, фыркающий молочными облаками, с тремя вагонами, петербургских гостей встречали четверо — начальник станции, урядник, судебный следователь и волостной писарь.

Уряднику принесли телеграмму с нарочным ближе к полуночи, хоть и не хотела прислуга будить своего хозяина, который отправился почивать, но он, несколько раз прочитав послание, послал за судебным следователем. Вместе решили, что неспроста едут петербургские чиновники, не иначе, как с проверкой состояния дел, поэтому приготовились к разным неожиданностям.

Гости выглядели не заносчивыми столичными чинами, а одеты в простое цивильное платье. Без настороженности поздоровались, лица светились открытыми улыбками, и не было заметно, что держат за пазухой камешек.

— Господа, — произнёс Иван Дмитриевич, — вы не будете возражать, если мы с Николаем Ивановичем и моим помощником Михаилом Жуковым проедемся в Семеновцы, а вас не будем утруждать своим присутствием.

Урядник зло посмотрел на судебного следователя, невооруженным взглядом была заметна их давняя неприязнь. Не хотелось ему оставлять этого чинушу наедине со столичными.

— Что ж, — сквозь зубы выдавил урядник, — Николай Львович свое дело знает. За сим разрешите откланяться, — наклонил голову, одел форменную фуражку. Хотел по военному повернуться, но получилось нескладно. Махнул с досады рукой и зашагал к своим бегункам.

Гостей же подвели к шикарной коляске, запряженной парой лошадей.

— Прошу, — судебный следователь церемонно протянул руку, приглашая садиться.

— Николай Иванович, — произнёс Путилин, когда тронулись, — чем знамениты Семеновцы?

— Да ни чем особенным, — пожал плечами следователь, край наш не богат. Только вот лен и сподобились выращивать, от него вся прибыль. Местные его выращивают, а булыни, так здесь купцов прозывают, скупают на корню весь урожай и за границу отправляют или в Лилль, или в Белфаст. Самое неприятное, что задарма. Крестьянину деньги к осени нужны на закупку товаров и для уплаты податей. Таким был и убитый Семенов, ближайшую округу в кулаке держал. Не было ни одного земледельца не задолжавшего нашему убиенному. Хватка была у него медвежья. Один раз, — разговорился Николай Иванович, — несколько человек подожгли его дом. Так он выстроил новый наподобие крепости, стены двухсаженные, с собачьей охраной на краю деревни. Поджигателей так и не смогли сыскать.

— Как же обнаружили убиенных? — удивился помощник.

— Узнали по случайности. Семейство купца поднималось рано, хозяйством занимались, печь топили, а здесь тишина с утра, даже собаки и те не лаяли. Соседка заподозрила неладное, решила проверить — может, в доме что случилось? А когда подошла к воротам, то они были приоткрыты. Сквозь щель заметила мертвых собак и работника, что выполнял всю грязную работу по дому.

— Вы прибыли в тот же день?

— Да, как получили известия, сразу же в деревню. Приехали засветло.

— Чужие могли к нему попасть?

— В том—то и дело, что нет. Никого из чужих дальше ворот не пустил бы.

— Странно.

— Вся невидаль, что странно. Взрослые были связаны и убиты ударами топора, а дети в одной комнате зарезаны ножом.

— Ничего странного не было?

— Странность была в диковеном узле.

— Чем?

— Подобие морского что ли, хотя господа, к морю касательства не имел. Сужу исключительно по литографиях в книгах.

— На том спасибо.

За беседой незаметно подъехали к дому убитого.

Дом действительно напоминал неприступную крепость. Огороженный двухсаженным забором он стоял, возвышаясь темной громадиной, навевая мысли о древних русских городищах, обнесенных бревенчатыми стенами.

Сестра купца не стала переезжать в освободившийся дом из—за суеверия, ведь десять душ покинули тела не по собственной воле, а только навела порядок, замыла кровавые следы.

Судебный следователь оставил гостей у ворот, а сам же вернулся через пять минут с новой хозяйкой, бойкой старушкой маленького роста.

— Доброго дня, — поздоровалась она.

Следователь развел руками, мол, одним нельзя.

Путилин понимающе кивнул головой.

Большой двор радостно зеленел травою. дом же производил гнетущее впечатление, не смотря на резное крыльцо и ажурные деревянные ставни.

— Там у колодца, — показал следователь, — и там, — показал рукою, — лежали зарубленные псы. На крыльце головою к ступеням Василий Сорокин, три раза ударили в спину ножом, на руках обрывки веревки.

Вошли в сени с низкими дверями, потом в светлую большую комнату с двумя лавками в углу и массивным столом для всей семьи.

— В этой комнате, — следователь подошел к двери и распахнул, — на полу рядком лежали связанные хозяин, его сын и сноха. А в той, — указал на двери напротив, — дети от трех до одиннадцати лет. Резали, как курят, по одному и всех точным ударом в сердце, — Николай Иванович перекрестился, — хоть не мучились. Здесь же на столе стояли две бутылки водки и закуска.

— Значит, хотя бы одного из убийц Семенов знал.

— Так точно.

— Да не пустил бы постороннего мой братец, — вмешалась в разговор нынешняя хозяйка дома, — очень был осторожный. На ночь супостатов выпускал, — Иван Дмитриевич понял, что старуха говорит о собаках, — так они не только лай поднимали, а кого хошь на части в миг растерзали бы.

— Скажите, — поинтересовался Путилин, — много денег у него здесь было?

— Почитай все его накопления, прижимист был, — перекрестилась на икону, — сколько ему говорила — отвези в банк, неровен час ограбит кто иль снова петуха пустит. Нет, говорит, под боком целей будут.

— У него были тайники?

— А как же, в сундуке он хранил немного, а остальное в подполе.

— Осмотрели весь дом и действительно были потайные места, но было видно, что в доме никто не искал, а сразу вскрыли места хранения.

— Сам хозяин, — дополнила сестра, — в жисть бы не сказал, где у него что лежит. На куски его режь, все одно молчал бы. О деньгах в подполе даже сын не знал, не то чтобы кто сторонний.

Иван Дмитриевич прошелся по комнатам, спустился в подпол.

На свежем воздухе вздохнул полной грудью, давило в доме непонятное чувство.

— Деревенских опрашивали?

— Давайте пройдем к дьячку, — предложил судебный следователь.

Дьячок, мужчина неопределенного возраста, с козлиной бородкой непрестанно крестился.

— Да, — говорил он, — уже под вечер возвращался я со станции. Меня обогнала двойка лошадей, в коляске сидело четверо мужчин. Одеты по—городскому. Никого из них раньше не видел.

— Вы долго здесь живете?

— Почитай с детства, так что всех знаю в округе.

— Запомнилось хоть что—нибудь?

— Нет, — усмехнулся дьячок, — да и времени прошло достаточно. Хотя, — он задумался, силясь вспомнить, — нет. Все, как на подбор, эдакие молодцы. Постой, постой, они меня обогнали, но в деревне я с ними сравнялся, их на коляске было двое и повернули к дому Семенова.

— Больше никого не видели.

— Нет.

Деревенские ничего к сказанному не добавили: Семенов был очень осторожным, постороннего не пустил бы, семью держал в строгости, любопытные заметили, как к воротам подъехали двое.

— Становится немного понятно, — проговорил Путилин, — приехало четверо, которых видел дьячок, когда его обогнали. Двое из них вышли ранее и спрятались в том лесочке, — показал рукою, — а двое поехали к дому Семенова. Их, наверное, уже ждали и знали, раз хозяин сам без боязни впустил убийц в дом. Возницу, с которым они добирались до деревни, гости отпустили, знали, что свидетель им не нужен. Незнакомцы вместе с хозяином отужинали, обсудили дела и легли спать. Когда все улеглись, один из ночных гостей вышел на крыльцо, вроде бы как покурить, убил собак, главное, что собаки не подняли лая, знали этого человека, он и впустил в дом тех двоих, что прятались в рощице. Во время ограбления работнику Василию Сорокину удалось освободиться, но далеко убежать не сумел и его зарезали во дворе. Убив Семеновых, душегубы забрали деньги из сундука и тайников, они знали, где он их прятал, запрягли лошадь хозяина и уехали, скорее всего, на станцию. Их следы следует искать там.

— Я тоже предположил так, — сказал Николай Иванович, — на станции я выяснил, с петербургского поезда сошли четверо, по виду купец с тремя приказчиками. Наняли извозчика до Семеновец, сказали, едут договариваться о покупке льна к знакомому булыни.

— Так и сказали?

— Да.

— Значит один из них местный, чужой бы не стал употреблять незнакомого слова.

— Я тоже так думал, но далее продвинуться не сумел.

— Василий Сорокин давно у Семенова был?

— Лет шесть — семь. Его брат Иван был у нашего купчишки на побегушках, но собрался и уехал в столицу к сестре, а вместо себя сосватал младшего брата. Про Василия говорили, что работящий и безотказный.

— Волостной писарь кому справлял паспорта для выезда из деревни?

— Двоим за последние годы — Ивану Сорокину и Егору Худякову.

— Проверяли обоих?

— К сожалению года три тому Егора зарезали в Москве в пьяной драке, а Иван Сорокин в Петербурге, торговцем стал, в края наши больше не заезжает.

— Был торговцем.

— Что с ним?

— Отправлен на встречу с Семеновыми.

— Да? — то ли удивленно, то ли вопросительно произнёс судебный следователь, — не подумал бы. Он же там женился, народил, по — моему, сына. Не подумал бы!

— Пути Господни, — горестная улыбка затронула губы Путилина, — а навел на вашего булыню — купца, скорее всего Сорокин — старший. Только он мог знать, где хранит деньги убиенный. Случайно увидел, и столько лет покоя не давало чужое добро.

— Но брат? — глаза Николая Ивановича округлились от удивления.

— Я думаю глупая случайность, когда Василий вырвался, об этом говорят обрывки веревки, его зарезал сообщник старшего брата.

— А дети?

— Опасные свидетели. Возможно Сорокину обещали никого не тронуть, хотя он наверняка догадывался, что живых после посещения купца не останется.

— Но дети? Какие они свидетели? Слишком малы.

— Когда пахнет большими деньгами, не то, что о чужой, о своей душе убийца не заботится.

— Если Сорокин один из них, а остальные?

— Об остальных есть только догадки и не более. К моему несчастью нет их примет и есть только одна зацепка — узел на веревке. Бывший моряк, в этом вы правы, а если прав и я, то искать надо преступников в Санкт — Петербурге и ваше местное преступление связано с нашим.

Брови Николая Ивановича взлетели в удивлении.

— Иван Сорокин был частями упакован в мешки и выброшен в реку.

— Ужасная смерть! — скривился судебный следователь

В столицу воротились только на следующий день около часу дня. По прибытии отправились на Офицерскую, извозчик попался молодой, разговорчивый, так и сыпал прибаутками.

Кабинет встретил взглядом Высочайшей особы, напомнившей об оставшихся трех днях.

— Знаю, — буркнул Иван Дмитриевич, обращаясь к портрету и стараясь на него не смотреть.

Дежурный офицер доложил, что агенты на выполнении заданий, поставленных перед отъездом: владелец «Мурома» неотлучно провел в своем заведении, зато поздним вечером отлучался со своим работником, но не смогли их проследить, проходными дворами они ускользнули, словно таились от кого—то. Вернулись они под утро. Трактир все это время был закрыт, окна занавешены, никакого движения внутри не наблюдалось.

Путилин же начал просматривать бумаги, привезенные из Порховского уезда по убийству в Семенцах, углубился в их изучение, хотя ничего нового почерпнуть не удалось. Потом Иван Дмитриевич взялся за отсчеты агентов.

Теперь на подозрении Серафим Матушкин, бывший моряк Выкупил не приносящий дохода трактир, к тому же имеет не так много посетителей, все постоянные и складывается впечатление, что там самое настоящее воровское гнездо, где возможно планируются преступления.

— Иван Дмитрич, — заглянул Жуков, — донесения с участков.

— Заслуживающее внимание есть?

— Как обычно.

— Неси, посмотрю.

Одно Путилина заинтересовало — налет на дачу доктора Смелкова в Озерках. Трое грабителей за полночь ворвались в отдельно стоявшую дачу, где подняли с постелей уже спящих проживающих, под дулом пистолета связали владельца и его сына приметным морским узлом, а женщин, жену и служанку, заперли в спальне. Громилы забрали деньги с драгоценностями и растворились в ночи. Лица прикрыты, но внимательный мальчишка заметил под козырьком фуражки небольшой шрам. Но самое удивительное, что точно такие же ограбления, происходили и в Царском Селе, и Стрельне, и Ораниенбауме, по всей губернии в последние несколько лет и никто не связывал их воедино, разные уезды, разные части: преступники всегда появлялись поздно вечером, но тогда их было четверо, угрожая оружием, связывали мужчин, изолировали женщин, забирали ценности и скрывались. Иван Дмитриевич сопоставил с приездом Матушкина. Сходилось. Стало ясно — моряк может стоять во главе маленькой шайки.

Вторым членом может являться его работник, более приметный из—за шрама. Третьим был убиенный Сорокин, который наверняка был с ними заодно, а вот четвертый — прямо невидимка. О нем знаешь, но не видел, он — то может быть и является истинным главарем.

Михаил Жуков явился через мгновение после вызова, показалось, что стоял за дверью в ожидании.

— Сестрицу нашего покойника разыскали?

— Да, — ответил вызванный, словно только и ждал этого вопроса, — на Рижском проспекте, в услужении владельца скобяного магазина Серпионова.

— Давай—ка прокатимся к ней.

— Коляска готова.

Путилин прикрыл глаза, дивясь расторопности своего помощника.

Дом был двухэтажным — первый занимал магазин, на втором же проживал сам владелец с женой, детьми и прислугой, заключавшейся в едином числе — сестре убитого Варваре, тридцати пяти лет от роду, бывшей при хозяине и кухаркой, и нянькой, и домработницей пятнадцатый год.

— Господа, — произнёсла Варвара, — прошу меня простить, но у меня много дел, поэтому я не располагаю свободным временем.

— Сударыня, я не склонен злоупотреблять вашим временем.

— Спасибо за понимание.

— Варвара Спиридоновна, по какой причине ваш брат уехал из деревни?

— Иван с малых лет был в услужении у Семенова, я отписала в письме, что в городе можно устроиться, ведь наш отец скончался давно, и забота о матери и младшем брате полностью легла на его плечи. Наш местный купец не баловал своих людей, а выжимал до последнего.

— Чем занимался Иван по приезде?

— У меня была небольшая сумма, и ее хватило, чтобы начать свою маленькую торговлю.

— Не знаете, как ваш младший попал к Семенову?

— Иван же и пристроил вместо себя. Вася был шустрым с детства, я ж уехала, ему девять лет было, он Ивану помогал.

— Чем Иван занимался помимо торговли?

— Не знаю, — упавшим голосом добавила Варвара. — Мы с ним и встречаться перестали, только в последний раз приезжал, с месяц, наверное, будет, убивался по смерти брата, все слезы лил, но на похороны не поехал, деньги матери передал. Меня хозяин отпустил, так я одна и ездила.

— Ваш брат что—нибудь говорил, вспоминал?

— Нет, — оживилась она, — он говорил, что собирается покупать дом.

— Дом?

— Да, говорил, что уже присмотрел.

— Где?

— Не скажу, не знаю.

— Больше ничего не говорил.

— Нет, просто странно прозвучали его слова, которые он повторил несколько раз, мол, на кровные деньги дом стоять крепче будет.

— Спасибо, не будем задерживать. Разрешите откланяться.

В коляске Михаил, невидящим взглядом, смотрел на проплывающие дома.

— На кровные, значит.

— Получается, что да, — Путилин, задумчиво провел рукою по щеке. — Дом, купленный кровью брата. — Потом добавил, — сегодня будем брать нашего трактирщика с его работником. Кстати, кто он?

— Георгий Попов из Одесской губернии прибыл в столицу четыре года тому, через месяц после покупки Матушкиным «Мурома».

— Шайка начинала собираться.

— Как в ту компанию попал Сорокин?

— Я думаю: он с приехал с единой мыслью, как куш отхватить.

— А жена? А сын?

— Для показухи, что, мол, он своим трудом для них деньги зарабатывает.

— Иван Дмитрич, я все могу понять, но топор, Кузьмина, юбка?

— Сестра убиенного сказала, что он собрался покупать дом, но, видимо, устал от семьи и захотелось стать безутешным вдовцом.

— Каков подлец! — гневно вырвалось у Жукова, потом добавил, — получил по заслугам.

Трактир «Муром» стоял на отшибе Малого проспекта. Двухэтажное здание с покатой крышей и двумя входами — парадным с деревянным крыльцом и черным, выходящим на задний двор. Неказистая двухстворчатая дверь с почерневшей ручкой при открывании издавала пронзительный скрип, словно он выполнял роль входного колокольчика.

Кроме двух бывших матросов были задержаны еще трое, разыскиваемых за налеты, совершенные на юге — в Мариуполе, Бердянске и Юзовке. При тщательном обыске в трактире нашли несколько тайников, в которых оказалась часть награбленной с дач добычи. Но Иван Дмитриевич понимал — шайка налетчиков взята, а мозг, ее голова на свободе.

Путилин не стал допрашивать арестованных после задержания, посадил в разные камеры, где уже сидели подсадные агенты. Матушкин повел себя, как фартовый вор. Его начали с самого начала сторониться, ночь ничего нового не добавила.

Часов в десять владельца трактира привели в кабинет начальника сыска.

— Ну здравствуй, Серафим Игнатич! — обратился к арестованному Путилин.

Тот только кивнул головою, не произнёся ни слова.

— Давненько хотел с тобой познакомиться, видно ранее была не судьба.

— Эх, судьба — судьбинушка, — улыбнулся бывший моряк, — я б, Иван Дмитриевич, имел бы желание, так не хотел с Вами знаться.

— Все мы в руце Божьей.

— Так — то оно так.

— А раз так, то веревочка сколько не вьется, кончик имеет.

— Иван Дмитриевич, везде люди живут.

— Везде—то везде, но душегубов детских на первой пересылке под нож пустят. Не любят у нас таких.

— Какой хвостик за мной не вился бы, но детей никогда не губил.

— Ой ли! — укоризненно покачал головою начальник сыска. — Пойди подумай, Серафим, посиди и подумай. Пока я не тороплю. Иди.

Привели Попова, тот вообще только кивал головою, либо «да», либо «нет». Отводил глаза в сторону.

К вечеру снова привели Матушкина. Он вошел помрачневший, было видно, что крепко задумался о словах Путилина, который попусту слов не бросал. Одно если ты вор, а если погубил шесть малолетних детей, то действительно на Сахалин не попадешь, зарежут на первом этапе. Таких убийц не только фартовые, но и мелюзга рядом не терпит. Серафим держался, но мысли не давали покоя, хотя думал он, откуда может петербургсий сыск знать о деревне.

— Покормили—то хорошо? — спросил Иван Дмитриевич, раскладывая перед собою бумаги.

— Что? — у Матушкина округлились от удивления глаза, не ожидал такого вопроса от начальника сыскной полиции, наслышан много, но…

— Покормили, говорю?

— Да.

— Хорошо. Серафим Игнатич, нового ничего не добавишь?

— Что говорить? Взяли вы нас горячими, не успели перепрятать вещички. Все казалось на отшибе, тайнички надежные, ан нет, ваши ребятки дело знают.

— На том и стоим, Государь нам доверие оказал искоренять людей, живущих неправедной жизнью, в особенности убийц.

— Так какие мы убийцы? — возмутился Серафим, — грабили, по дачам озоровали, по домам шарили, но чтобы смертоубийство. Этого не было, — провел перед собою рукой, словно отметая навет, высказанный Путилиным.

— А как же Семеновцы?

— Иван Дмитриевич, я через столько городов проехал, их—то не помню всех, не то, что деревень.

— Могу напомнить, как месяц тому, приехали вы вчетвером в Порховский уезд Псковской губернии, под видом купцов посетили местного продавца льна Семенова. Продолжать? Там ты приметный узелок оставил, Серафим Игнатич.

— Иван Дмитриевич, можно мне помыслить.

— Хорошо, через час продолжим разговор об этом происшествии.

Попов продолжал молчать, по всей видимости или небольшого ума человек, или терять нечего, на все вопросы бросал недоуменный взгляд белесых глаз. На Семеновцы и семью Семенова не повел даже бровью, словно не понимал о чем идет речь.

Час пролетел мгновением, Серафим сидел на железной койке, обхватив голову руками. Мысли путались, но в висках билось одно, что начальник прав, лучше идти по этапу вором, чем детоубийцей.

Матушкин вошел с горящим взглядом, было заметно, что для себя решение он принял.

— Да, Иван Дмитриевич, в Семеновцах наша работа, но дети… Когда брат нашего торговца сумел освободиться от веревок, выбежал на крыльцо, Жоржик…

— Геогрий Попов?

— Да, да, Жоржик ножом сделал в нем две дырки. Торговец помешался и купца с сыном, и его бабой топором. Жоржик у нас немного не в себе, пока возились со старшими, он детей ножом, что носил всегда с собою.

— Значит чист ты один?

— Я — не душегуб. Кого запугать, обчистить, ограбить, это могу, а кровь пустить. Извольте, не мое.

— Кто четвертый?

— Господин Путилин, ей Богу, — Серафим размашисто перекрестился, — истинный крест, мне не ведомо. Скрытный он, всегда в картузе, надвинутом на глаза, и всякий раз то с бородами разными, то с усами, то рыжий, то черный. Хотел я его выследить, где, кто, так довел он меня до первого двора и как сгинул. А потом зажал меня в чулане и тихо так говорит: «Я шутить не люблю и в следующий раз голову на обозрение выставлю!» По спине мурашки так и побежали, такой опасностью повеяло от его слов, что они надолго охладили мое любопытство.

— Кто Сорокина на части — то?

— Мы сами узнали из слухов, передаваемых по городу, да околоточный заходил и нам поведал. Потом в Озерках нас было уже трое, он сказал, что так надо.

— А кто подыскивал дома для разбоя?

— Наша голова

— Все мне понятно, но во всем повинен ваш старшина, а вы овечки нерадивые.

— Так точно.

— Верится с трудом.

Матушкин развел руками, мол, что поделаешь, так получается.

— Как он вас вызывает на очередное дело?

— Дак посыльного присылает, быть тогда—то и там—то.

— Значит о нем ничего неизвестно.

— Ничего.

— Как его величали в ваших кругах?

— Иваном Александровичем.

— Как? — переспросил Путилин.

— Иваном Александровичем.

— Он ничего не вспоминал, говорил?

— Нет, — пожал плечами Серафим, — один раз невзначай помянул Гоголя. Я сказал, моя мать в былые времена вкусно их готовила, а он засмеялся и ответил, что под миргородским соусом он хорош, особенно если приготовлен в Полтаве. Больше ничего, все молчком.

— Кстати, зачем приметным узлом вязали мешки?

— Так наш главный велел?

— Сам вязать умел?

— Да, я его учил.

На следующий день уже с утра Путилин был в департаменте. Четыре часа он прождал в приемной, пока Его Превосходительство господин обер — полицмейстер после двенадцатичасового чая изволит час провести в отдыхе от трудов праведных, да и зол он был на начальника сыска за выволочку, устроенную ему Государем. Иван Дмитриевич усердно ждал, с утра было нехорошее предчувствие в связи с поездкой на доклад. Сейчас он с неудовольствием вспоминал об оставленном на столе завтраке.

Наконец начальник сыскной полиции столицы Российской Империи Его Высокоблагородие господин Путилин был допущен в кабинет перед светлые очи главного своего начальника — обер—полицмейстера.

Адъютант, наслышанный от своего начальника о тех взысканиях, которые приготовил главный полицейский чин столицы, с сочувствием проводил Ивана Дмитриевича на предстоящую экзекуцию, но каково же было его удивление, когда обер—полицмейстер спустя час (на слух адъютант не жаловался, но из кабинета не доносился не то, чтобы рассерженный голос начальника, но ни каких звуков раздражения) самолично проводил подчиненного до выхода из приемной с добродушной улыбкой. Он был доволен проведенным расследованием, раскрыто дело месячной давности, когда прокатилось по газетам известие об убийстве целого семейства с малыми детьми. Да, глава не схвачен, но это надо думать, дело не займет много времени. Орлы из сыскной полиции из—под земли достанут этого душегуба. Теперь есть, что докладывать Государю.

— Так, господа агенты, нас можно поздравить, — Иван Дмитриевич сделал паузу, не нравилось ему наставлять своих сотрудников, сидя в удобном кресле, он стоял перед ними, — что раскрыто убийство семьи купца Семенова и торговца Сорокина, но нас не красит, что главный зачинщик этих злодеяний пока ходит по земле и готовит новые. Мы только отсрочили его планы. Сейчас он начнет подбирать новых послушных исполнителей. Известно только имя Иван Александрович. Я жду вас, господа, с любыми сведениями, даже самыми безумными. Может быть он уедет из города, может уже скрылся, но я сомневаюсь. Если мои предположения верны, то он из образованных, хорошего воспитания. Непростой бандит с топором в руке, как два задержанных нами бывших моряка, а человек с фантазией, начитанный человек. В качестве прозвища он использовал имя и отчество Хлестакова из пьесы литератора Гоголя, тот тоже выдает себя за другую персону. Я убежден — наш преступник в городе. За розыски, господа, но не забывайте и об остальных делах, которые ждут раскрытия.

Иван Дмитриевич попросил своего помощника задержаться.

— Сиди, сиди, — произнёс Путилин и сперва опустил руку на плечо собеседника, потом продолжил хождение, — меня тревожит одна мысль, она проста, но в ней есть идея.

Михаил приготовился не только слушать, но и возражать, что всегда делал начальник, высказывая вслух предположения.

— Наш разыскиваемый назвался Иваном Александровичем По тем обрывкам которые удалось получить у Матушкина, наш молодец упомянул Гоголя, посмеявшись над моряком, что тот знает только утку. Я предполагаю, что настоящая фамилия нашего главаря и есть Хлестаков, — Иван Дмитриевич остановился и посмотрел в глаза помощника. Тот на миг задумался, покачал головою.

— Не знаю, — неопределенно сказал он, — но мысль интересная. Я проеду по участкам и проверю списки проживающих.

— Начни с утра, но, — погрозил пальцем, — без самодеятельности, чтобы не вызвать излишних подозрений. Так, чтобы околоточные не побежали предупреждать нашего злодея, который может казаться законопослушным и поддерживать дружеские отношения с околоточным, а может и с приставом. Разыскиваешь мужчину среднего роста, высоких в шайке свидетели не заметили. Лет ему от тридцати до сорока, ну и с фамилией Хлестаков.

— Иван Дмитрич, усы, борода?

— Их у него нет. Он появлялся перед своими в разном обличье, а усы там или бородку приклеить легче к выбритому лицу.

— Верно, а может быть он вообще из театральных? — высказал предположение Жуков. — Раз так лихо меняет облик.

— Я думал об этом и склоняюсь к мысли, что он бывший военный, скорее офицерского звания. Его никогда не видели в истинном обличье, поэтому он спокоен за свою персону. Денег взято по дачам достаточно, порховский купец хранил немалую сумму.

— Иван Дмитрич, а если он отойдет от разбойничьих дел, мы ж его никогда не найдем?

— Верно, — заложил руки за спину, потянулся Путилин, — знаешь, я думаю, что наш разбойник подмял под себя не с проста не новичков, а матерых воров. Мне кажется — только из—за куража. Ему нравится быть на острие, это горячит его кровь. Он жаждет не денег, хотя и они играют свою роль, а приключений.

Конец ознакомительного фрагмента.