Сны жизни

Евгений Мороков

Есть ли жизнь после непоправимого? Максим Маркин вынужден справляться с тяжелой утратой в исключительно неподходящий момент. И постепенно понимает: чтобы преодолеть непреодолимое, не обязателен катарсис. Сама драматургия жизни направит тебя на путь исцеления, если быть открытым миру, себе и близким. Подкупающее своей откровенностью повествование об экзистенциальном мужестве. Простая история об очень непростых переживаниях.

3

Я открыл дверь, в лицо мне ударил знакомый запах свободы, перемешанный с дешевым пивом и чипсами с беконом, не знаю почему, но мы постоянно ели чипсы со вкусом бекона. Кинув сумку в прихожей, я прошел в комнату, она была небольшая: старые обои цвета пропавшего молока, потолок с трещиной, которая появилась неизвестно когда, лампочка, висевшая на худом кабеле, и шторы на проволочной нити.

Возле окна был мой маленький уголок с кроватью на жестких пружинах, она стояла там с девяносто первого года, самодельным столиком, на нем находился компьютер, а над ним висели плакаты (их давно уже надо отправить на макулатуру). Я обессиленный упал на кровать, мне стало так хорошо, захотелось остаться в этой комнате навсегда, уснуть в твердой кровати и не просыпаться или никогда не закрывать глаза, просто лежать и слушать свое дыхание, ни о чем не думая, словно меня не существует, вообще никого не существует.

Целыми днями мы с ребятами готовились к семинарам, читая скучные учебники, решая незнакомые матрицы, но как только солнце садилось, Денис бросал всё, бежал к холодильнику, доставал бутылку любого алкоголя, если он там обитал (обычно это был коньяк), и мы продолжали готовиться, но не к семинарам, а к выходным. Частенько к нам приходили знакомые ребята. В такой маленькой квартирке помещалось человек десять, может, больше, не всегда успеваешь следить за такими вещами, потому что все постоянно находились в движении: кто-то был на кухне, кто-то на балконе, другие — в комнате или ванне. Эти пьяные вечера хорошо запомнились мне. Мы делали всё, что приходило в голову, обычно всё это было подвязано на алкоголе, не могу вспомнить день, когда все собирались и не расслаблялись с помощью выпивки, полагаю, такого дня просто не было. Это как собрать всех в церкви и не читать молитву, как прийти в магазин и забыть кошелек или смотреть фильм без звука. В общем, алкоголь всегда был важной составляющей на наших праздниках. Такое время помогало мне жить, хотя, может быть, это всего лишь иллюзия жизни — скрывать страх в веселье и утреннем похмелье.

Когда я приехал обратно, город поглотил меня. Мне не хотелось никому говорить про отца. Веселье забирало всю грусть и боль, пожирало тревожные мысли. Люди отгоняли тоску, однако одиночество терзало меня ночами, в голову лезли разные картинки о будущем, но это оставалось в голове, я надеялся, там и останется.

Наступил выходной день, мы решили отправиться в один из сотни неизвестных баров, если быть точнее, то Саша стал инициатором данной вылазки. Он где-то слышал о демократичных ценах и качестве обслуживания клиентов в заведении под названием «Черри». Конечно, просыхать постоянно дома нам не хотелось, и мы доверились нашему другу.

Я зашел туда и увидел полупустой зал; прошуршав глазами каждый кусочек заведения, проскочила мысль: «Джигу тут не танцуют». С правой стороны находилась барная стойка, а слева стояли столики с красными диванами, в центре — подобие танцпола, за ним еще несколько столов, где мы и разместились. Контингент был разный, но все же преобладала молодежь. Нас было пятеро, мы взяли с собой еще двух девчонок из университета, Алену и Катю. Это были две брюнетки, умом они не брали, но вид у них был неплохой. Обе стройные, с длинными волосами, красивой талией и длинными ногами, разница была только в одном: Алена была в темно-синем платье, а Катя — в светлом. Катя мне нравилась больше, всему виной макияж на ее лице, он смотрелся приятней, а в таких заведениях это играет не маленькую роль. Их пригласил Саша. У него отлично получалось знакомиться с девушками, я это не раз замечал, проблема была только в том, что это был всегда один и тот же типаж молодых особ. Я мог переносить их только под тяжелой дозой алкоголя, когда животные инстинкты берут верх над разумом.

Мы с Денисом не успевали за Сашей, тот торопился напиться, а времени у нас было еще очень много. Мы допили первую бутылку коньяка, девушки пили мартини. Заиграла старая веселая песня, название и слова были не так важны в песнях, если есть знакомый мотив, да и главное, чтобы в пляс хотелось идти. Изначально танцевали только мы втроем, наши дамы отказались, сославшись на окружающую нас пустоту, но танцпол стоял ведь не просто так. Через несколько песен люди начали подтягиваться, это больше не казалось никому забавным и смешным, теперь тут царили настоящие танцы. Саша познакомился с двумя девушками, с ними был еще один парень, тот утверждал, будто бы он их старый друг-летчик, только с рейса и завтра у него выходной, поэтому и решил отдохнуть со старыми знакомыми. Его треп был интересен только Денису, тот внимательно слушал, задавал вопросы и глотал каждое его слово, в то время как летчик глотал рюмку за рюмкой.

Я начал общаться с одной из девушек, имени ее я не знал или просто не запомнил, это было для меня не столь важно. Мы решили пройтись. Улицы стояли пустыми, поэтому наши слова были такими звонкими, что их невозможно было не услышать. Я уже изрядно напился, из-за чего и рассказал ей о болезни отца, рассказал о собственном страхе. Не знаю, как дальше жить. В эту ночь я достал много слов и воспоминаний со дна моей души, где покоились самые острые, самые опасные вещи. Она молча слушала, только иногда что-то произносила, а я все рассказывал и рассказывал, а потом опустел.

— Зачем ты всё это мне рассказываешь? — тихо спросила она.

В этот момент я посмотрел на нее. Она была чуть ниже меня, в коротком сером пальто, которое служило ей щитом от людских взглядов, каштановые волосы спокойно качались из стороны в сторону, не касаясь аккуратных плеч. В руках она держала огромный шарф, прямо как актрисы из цирка держат питонов. От этой мысли я невольно улыбнулся.

— Все просто, потому что мы больше никогда не встретимся.

Она молчала и ждала продолжения.

— Я всё это рассказал тебе только потому, что ты меня больше не увидишь. Мне не хочется, чтобы люди знали о моих проблемах, о случившемся в моей семье, о чувствах внутри меня. Всё это показывает меня далеко не сильным человеком. Да и потом, мало ли как в жизни будет, может быть, сегодня у меня есть друзья, а завтра нет. Вещи, которые я бы им рассказал, только навредят мне впоследствии. Люди приходят и уходят, а твоя жизнь остается твоей.

Не знаю, поняла она меня или нет. Может быть, она даже не слушала мои слова, но она была рядом в тот момент, когда дорога начала двигаться без меня, асфальт превратился в беговую дорожку и уже перестал крепко держать мои ноги. Теперь надо было постоянно бежать или упасть и больше никогда не вставать.

…Узкий коридор был забит бледными тушами нервных людей. Все волновались, наступил первый экзамен. Вокруг была паника, одни писали шпаргалки, другие перечитывали конспекты. Мы с ребятами решили ничего не делать: если не готовился, то сейчас уже ничего не спасет. Я пытался контролировать страх перед неизвестностью, но он побеждал меня, как ледяная морская вода побеждает подбитый корабль, пожирая его всё быстрее и быстрее, затаскивает в свои прозрачные сети. Я решил пойти следующим, Денис зашел вместе со мной. Оба мы не сдали, точнее, сдали на тройки, поэтому решили к пересдаче подойти серьезно.

Денис остался сидеть с ребятами в коридоре, а мне стало стыдно, ведь половина ребят сдали экзамен, хотя их знания далеки от той оценки, которая стоит в зачетке. Кому-то везет, кто-то учит, а некоторые — такие, как я. Стыдно было перед родителями, они верят в меня, столько сил они вложили в меня, а я так похабно отношусь к их вере и труду. Мы никогда не ценим того, что другие делают для нас, особенно если эти люди — родители.

Я шел на остановку и ловил комки снега, которые спокойно совершали посадку на нашу землю. Под снежным дождем я наконец-то увидел ту самую зимнюю сказку. Когда дома спрятались под белоснежным одеялом, деревья надели свои шубы, а земля стала холстом, к ней никто не прикасался и вряд ли посмеет это сделать. Я смотрел на снег и думал, что у нас так много общего. Мы приходим в этот мир чистыми, прекрасными, а затем нас пачкают, раз за разом. Смешивают с грязью, и мы уже не знаем, как это — быть чистыми. Мы существуем, несмотря ни на что, а потом под лучами солнца или песком времени мы уходим из этого мира, на смену приходят другие люди, выпадает другой снег.

Вечером я зашел в интернет и набрал родных, чувство стыда поедало меня целый день. Я не привык обманывать или скрывать что-то от близких людей. Кто, если не они, поймет меня и направит на правильный путь?

— Вы не обидитесь, если кое в чем вам признаюсь? — я говорил, как маленький ребенок, совершивший некую шалость. Это выглядело забавно. От этого я непроизвольно улыбнулся.

— Сынок, я еще не готов, если ты про «это», — папа пытался разрядить обстановку, но мама сделала вид, словно ей это не понравилось. «Ты совсем дурак?!» — это она адресовала отцу вместе со своим злобным взглядом.

— Да всё дело в экзамене, я не сдал, точнее, сдал на тройку, но решил пересдать.

— А я уже подумала, и вправду что-то случилось. —

Я видел, как выражение лица у мамы изменилось, всё снова вернулось на свои места.

— Нет, конечно же, случилось, и это очень плохо, что ты не сдал, Максим. Ты уехал учиться в другой город, чтобы провалиться на экзаменах? — продолжала мама, но камень, лежавший у меня на душе, уже давно упал со скалы, теперь мне стало легче и можно было немного расслабиться.

— Почему ты не сдал? — спросил отец.

— На самом деле, если быть честным, то я не готовился к нему так, как надо было, или вообще не готовился, но всё будет хорошо. На следующей неделе всё исправлю. Обещаю.

— Это, конечно, плохо, что ты не подготовился и получил тройку, но хорошо, что ты хочешь это исправить. Надеюсь, это послужит тебе уроком и следующие экзамены тебе не придется пересдавать. Ты ведь толковый парень, не разменивайся на всякую городскую чепуху.

Я знал, о чем он говорит, а он знал о моей городской жизни, чувство стыда снова прокралось ко мне.

Мне снова безумно захотелось домой. Я смотрел на экран, и чувство тоски покрывало меня. Казалось, будто у них ничего не изменилось, а я просто уехал в поездку и совсем скоро обязательно вернусь домой, где всё останется прежним: качели во дворе всё так же будут скрипеть, с лавочек будет слезать краска, а на перилах в подъездах будут написаны самые искрение истории любви.

Ностальгия — страшная вещь, она может заставить тебя выть от тоски по людям, дому, чему угодно. Может согревать в самые холодные зимние дни, а может рвать тебя на жалкие маленькие кусочки, вдохнуть в тебя жизнь, а может отнять ее. Кто-то когда-то сказал: «Без прошлого нет будущего». Конечно, в этом есть истина, но не стоит поедать эту фразу целиком и упиваться ею, ведь можно напиться, упасть и больше никогда не взглянуть на яркий свет.

После того как мама отправилась спать, я решил наконец задать вопрос, который мучает меня день за днем.

— Как ты, пап… как твое здоровье? — я чувствовал, как неумело произнес эти слова, за ними стояли огромные чувства. Не привык к этим словам, не научился открываться людям, даже самым близким.

Он помолчал несколько секунд. Я заметил, как сильно он изменился, острые черты лица, тонкая кожа, его волосы стали редеть, а в глазах усталость. Только улыбка осталась прежней. Она была с ним всю его жизнь и никогда не предавала его.

— Сынок, всё хорошо. Я принимаю лекарство, чувствую себя отлично. Скоро всё наладится.

Не знаю, верил ли я ему или хотел верить… Ничего другого у меня в конечном счете не было.

— Как там твой план насчет кафе? Есть материал какой-нибудь?

— Да пока нет, понимаешь, я не уверен, получится ли у меня…

— Максим, что значит «не уверен»? Если ты этого хочешь, то это обязательно будет, нет ничего, что может тебя остановить. Ты должен верить в себя, как я верю в тебя, и тогда всё будет здорово.

— Хорошо, пап. Может быть, когда-нибудь мы придем к этому.

Он знал о моей неуверенности в себе, поэтому всеми силами пытался меня поддержать.

— Ни в коем случаи не забывай о том, что ты хочешь от этой жизни.

— Не буду, пап.

— Я надеюсь на это, сынок, я надеюсь… — он набрал в легкие воздуха и, подобно волне, грозно бегущей по морю, растворил его на белом песке.

В эту минуту я почувствовал нашу связь. Отец — это тот человек, который всю жизнь будет моим лучшим другом. Он не будет тебе сочувствовать и жалеть при любой проблемной ситуации, он даст подзатыльник и сделает так, чтобы ты сам эту ситуацию исправил. Это человек, поверивший в мои слова, в мечту, несмотря на то, что у меня ничего нет. Он будет говорить: «Давай делай. Иди вперед, там разберемся». А когда ты попадешь в глубокую яму, отец подаст руку и будет крепко держать тебя.

Этот разговор продолжался недолго. Он начал говорить о том, что хочет продать машину и купить грузовую, у него была идея, он как раз собирался рассказать мне ее, но наш разговор прервал мой мобильный телефон, звонил знакомый из университета. Я попросил отца подождать пару минут, но он сказал, что ему тоже пора спать. «Еще успеем обсудить мою идею», — он улыбнулся, и мы распрощались.

На следующий день я работал и домой попал только в двенадцатом часу ночи. Кафе, где мне приходилось крутиться в качестве официанта, работало до десяти часов вечера. Это небольшое заведение было сделано в египетском стиле. Снаружи оно напоминало пирамиду, сделанную из песчаного кирпича, над главным входом выгравирована надпись «Мемфис». Внутри довольно просторный зал, стены были украшены рисунками: на одной стене изображены фараоны, на другой — египетские боги. На стойке стоял сфинкс, а за ним стояла уставшая девушка Юля, ей было всего двадцать с маленьким сундучком, но мешки под глазами и бледный вид делали из нее женщину, далеко убежавшую вперед за третьим десятком. Каждый раз бармены задерживаются на час после закрытия смены, чтобы убраться за стойкой и почистить всё оборудование, которое использовалось в течение рабочей смены. В этот вечер она попросила меня остаться вместо нее. «Срочные дела, Максим, выручай», — говорила она. Я не посмел отказать ей, из-за уборки не успел на электричку, а следующая была только через час. Уставший, замерзший, я упал на кровать, и через несколько секунд мой храп пришлось терпеть ребятам в комнате. До конца недели оставалось три дня, а я ни разу не позвонил домой. «Занятой человек», — однажды сказал отец, когда я оправдывался перед ним за свои «командировки» (так мы называли дни, в которые я обещал, но не звонил им).

Мы с ребятами ужинали и болтали о последней пьянке у нас в квартире, тогда соседи собирались вызывать полицию, им не нравились наши голоса под расстроенную гитару в руках нетрезвого бывшего футболиста.

Позвонил телефон, это была мама. Я пошел в комнату, чтобы никто не слышал нашего разговора.

— Максим, отцу стало плохо, ты должен приехать, — в ее голосе были страх и тревога.

— Я приеду, приеду…

Страх тоже начал поглощать меня, в голову залетали разные мысли, но спросить о чем-либо я боялся.

— Приезжай быстрее. Ему очень плохо.

— Хорошо, скоро буду

К моей шее привязали огромный камень и кинули его в пропасть, я уже чувствую, как веревка кончается и скоро мне придется падать.

Положив трубку, я сидел в комнате без света. Мне хотелось подорваться, рвануть на вокзал и поехать в ту же минуту домой, но как только ноги пытались сдвинуться с места, в мою голову влетали разные вопросы: что делать с учебой, что делать с работой, где взять деньги. Ребята зашли в комнату, они выслушали меня, и мы начали вместе рассуждать, точнее, они предлагали свои варианты. Саша рассказал про свою бабушку, она болела раком, это длилось несколько лет, и, скорее всего, моя мама просто сильно взволнована.

— Я понимаю, семья важней всего, но как же учеба? — спросил Саша.

— Да плевать мне на нее.

— Макс, а работа? У тебя ведь еще две смены, — нерешительно сказал Денис.

— Чертова работа. Да и денег нет, — я был в таком замешательстве, всё вокруг стало вдруг непонятным, где правильный путь, а где нет, мне было неизвестно.

— Отработай эту неделю и двигай домой, осталось всего три дня, — снова сказал Саша.

Они оба смотрели на меня, их глаза говорили, что я поступаю правильно.

— Мы разберемся в университете, а ты поговоришь на работе, они тебя отпустят.

Меня рвали сомнения: как поступить? Я понимал, если уеду сейчас, то на работу можно не возвращаться, а она мне нужна, да и денег сейчас нет, надо занимать у кого-нибудь либо просить аванс, поэтому в любом случае придется остаться на несколько дней.

— Отработаю и сразу уезжаю. — Это показалось мне верным решением, «никого не подставлять» — вот о чем я думал тогда.

На следующий день мне пришлось объяснить на работе, почему я буду отсутствовать на следующей неделе, а может быть, не только на следующей. Весь диалог меня тошнило от слов, вылетающих из моего рта. Они сделали сочувствующий вид, мол: «Друг, нам очень жаль, мы готовы предоставить тебе отпуск за свой счет, но смены на этой неделе ты должен отработать, нельзя подводить коллектив».

В этот вечер я впервые окунулся во взрослую жизнь с головой. Безусловно, на их стороне стояла правда, они спокойно закрывали глаза на человеческие проблемы, их библия — это Трудовой кодекс. Хочешь работать — выходи на смену, не выходишь — можешь гулять. Чем больше город, тем меньше людей в нем.

Ночью мне не спалось. Так трудно жить в страхе. Он поглотил меня всего. Звонок телефона пугал до безумия. Я боялся только одного звонка, того самого звонка. Закрыв глаза, ко мне приходили разные картины самого ужасного события. Осознание неминуемой смерти кидает в холодный пот. Слезы с глаз спускались по коже. Веки накрыли проектор, сухие губы приоткрылись и начали шептать: «Отче наш…» Я мог тогда только молиться и надеяться на чудо. Душа рвала сама себя, мне нужна еще одна встреча с отцом. Мне всего-то нужен разговор, всего один разговор, чтобы я мог сказать, как люблю его, что он стал моим лучшим другом, он тот человек, пробудивший во мне веру в себя. Нет, нет, нет! Не сейчас, не время уходить, нам столько всего нужно сделать, столько всего обсудить. Я представлял, как приеду домой, сяду рядом с отцом и начну ему рассказывать, как мы будем открывать наше кафе, он будет руководить всем процессом, конечно, как только вылечится. Много работы нас ждет, ему надо быть здоровым. Он будет исправлять мои ошибки, будет указывать мне правильный путь.

Для этого и нужен отец, чтобы всегда давать толчок своему сыну, помогать и поддерживать в чем бы то ни было. Слезы текли всё сильнее и сильнее, мокрая подушка создавала неудобства и начинала вызывать отвращение. Но я продолжал нашу встречу в своем мире. Сейчас я говорю, что сильно люблю его, это — правда, но мое стеснение никогда не давало признаться в этом, говорю, что не отпущу его, он ведь мне нужен, он нужен нам. Так много хотелось сказать ему, но его не было рядом. А сердце выло от боли. Мысли летали внутри меня, крики душили, слезы топили. Возможно, я был в бреду. Но мне нужна была встреча. Что бы сделал кто-то другой? Я стал молиться, надеяться на еще одну встречу вместо того, чтобы встать и найти деньги, купить билет, плюнуть на всё и приехать. Кажется, так просто, вот только это было далеко не просто, как странно ни звучало бы. Сон не приходил, только страх, как ворон, кружил надо мной. В конце концов решение было принято — завтра отрабатываю последний день и уезжаю.

На работе я объяснил, точнее, поставил всех перед фактом: «Делайте что хотите, я сегодня уезжаю». Мне дали аванс, оставалось всего шесть часов до конца смены. Людей было мало, да и те, кто был, заказывали немного. Я находил забавным место моей работы и часто наблюдал за людьми, они все казались такими разными, а в сущности были одинаковые. Единственное их различие — в напитках, заказанных после пятиминутного изучения меню: кто-то — дорогой коньяк, другой — рюмку дешевого бурбона, но суть выходит одна — они оба пьют алкоголь. Оба общаются с помощью слов, оба касаются вещей руками, видят мир глазами, ходят по земле ногами. Я говорю это всё к тому, что различия, существующие между каждым из нас, созданы только нами. Конечно, мои слова не особо убедительны, любой человек может разрушить их, как карточный дом, но такие мысли приходят во время работы с людьми. Я столько времени наблюдал за ними, изучал их движения и поступки, что мне эти слова кажутся правдой.

Картина начинает вырисовываться с той самой секунды, как молодые люди заходят в кафе (пара, компания или один человек — это абсолютно неважно), садятся за стол и открывают меню. Всё это словно кино, где есть завязка, кульминация и, конечно, конец. И так каждый день. Влюбленные пары, одинокие женщины и мужчины, сумасшедшие компании. Они — это картины, за ними мне суждено наблюдать, хочу я этого или нет. Немалую роль играем и мы, обслуживающий персонал (от этой фразы меня всегда немного коробило), на нас лежит ответственность за вселенную наших клиентов. Мы — это дождь в кино, мы — это музыка и свет, на нас не обращают внимания, но мы есть.

— Макс, коктейли готовы, — сказала Юля.

— Да, да, точно, — растерянно сказал я.

— Ну так что стоишь? Хватай и беги.

— Как скажешь.

Я двигался к столику, за ним сидела компания из шести человек. Девушек было трое, они пили Лонг-Айленд и курили ментоловые сигареты, им явно чего-то не хватало, наверное, одежды, но это не мое дело. Мое дело — ходить в убого пошитой форме и разносить коктейли. Парни пили виски с колой или колу с виски, не знаю, мне до сих пор неясно, как можно пятьдесят граммов разбавлять двумя бутылочками колы. Мое дело — разносить заказы, и они очень хорошо это знали, так как даже не подняли глаза в момент, когда я с натянутой улыбкой ставил бокалы. Телефон завибрировал после того, как я поменял пепельницы на столах. Звонила мама, в голову ударило легкое головокружение. Я держал телефон, но не осмеливался взять его в руки, они тряслись вместе с трубкой. Дыхание проходило сквозь трубку, мне хватило лишь его, чтобы всё понять. Я молчал, на другом конце молчала мама, это молчание, мне показалось, длилось вечно.

— Максим, папа умер.

Воздуха стало не хватать. Тело не могло сделать ни вдох, ни выдох, только через несколько секунд у меня получилось возобновить дыхание, вместе с болью и подступающими слезами.

— Тебе нужно приехать. Послезавтра похороны, — слезы мешали ей говорить отчетливо.

— Черт, не успел, — шепотом сказал я.

Мои ноги ослабели, спина нашла опору в виде холодильника, тело поплыло вниз. Осознать все произошедшее я не мог, да и как бы у меня это получилось, если ничего, кроме слов, до меня не доходило, да и они летали далеко от меня.

— Я приеду, да, сейчас. Черт, скоро буду, да.

Глаза закрылись, в голове штиль, мое дыхание теперь пело в унисон с болью, разрывающей проклятые легкие. В правой руке у меня был телефон, левой я вытер слезы. Так тяжело я еще никогда не вставал на ноги. Мне пришлось держаться за холодильник, конечности меня подводили, коленки тряслись, Юля видела эту картину и знала, что это был за разговор, мы с ней неплохо общались, иногда приоткрывали двери своей жизни. Она подошла ко мне.

— Макс, мне жаль. Иди домой, мы справимся, — она старалась придать своему голосу твердость, силу, но ее, к сожалению, не было.

Дорога домой была слишком туманной, асфальт плыл, деревья кружились, так плохо запомнилась. Я старался выкинуть всё из головы, чтобы осталась только пустота, ничего, абсолютно ничего больше. Глубоко дышать, смотреть под ноги и ни о чем не думать. Но как только дверь открылась, одинокая квартира встретила меня, и ей я доверился.

Я упал на колени, руками держал пол. Подобно измотанному быку, которому осталось совсем немного, он держится до последнего вздоха, так держался и я. Кислород опьянял мой мозг, голова кружилась, а слезы не спеша падали на грязный ковер в коридоре. Голодный зверь делал из моей души потроха, рвал своими острыми когтями мою плоть, а мне только оставалось повторять: «Как же больно, это так больно, черт, черт…» Никто меня не слышал, стены стояли смирно, они смотрели на меня своим величественным взглядом, такие бездушные молочные стены.

Острая боль стала постоянной, она висела грузом внутри меня, она тянет вниз. Бороться не было смысла. Слезы оставили свои следы на ковре в коридоре, ноги не могли меня больше держать, я опустился на пол. И тихо начал шептать:

— Папа, это ведь неправда, послушай, ты же мне обещал, ты говорил, что всё будет хорошо, говорил ведь. Почему мама сказала мне такое? Нам нужно поговорить с тобой, правда, нужно поговорить, я ничего не понимаю, ты ведь не уйдешь, никто не должен уходить, если он кому-то нужен, пап, ты нужен мне. Я верил тебе, слышишь…

Усталость приходила ко мне с каждой секундой, эти мысли были безумно тяжелыми, они избили меня и оставили одного. Мои глаза смотрели на стену отвратительного молочного цвета, чертов молочный цвет, она смотрела на меня своим презрительным взглядом, я знал, она осуждает меня, но я ничего не мог сделать. Остался только шум дыхания, переходящий в колыбельную. Глаза, как занавес театров, опустились.