Кулинарное чтиво. Вкусная повесть о любви

Юрий Моренис

Юрий Моренис, «Кулинарное чтиво». Автор считает эту книжку первой в мире повестью о еде: как о приготовлении, так и вкусовых качествах оной.

Омлет

И началась джигитовка… Анатолий доедал свой творог и с удовольствием наблюдал за сноровкой жены.

Он не успел заметить, как белый хлеб освободился от корки и мякоть пышной лавиной скатилась в глубокое блюдо. Туда прожурчало полстакана молока и весело плюхнулись пять желтков, отделенных от белка.

Накормить одного Женьку — легче двоих… Недаром Антонина добавила туда пару нарезанных, предварительно обжаренных сосисок.

На мгновение Толе показалось, что его жена раздвоилась. Одна половина взбивала белки, а другая в маленькой овощерезке измельчала сыр.

Раньше они пользовались обыкновенной теркой, да и сейчас ее не забывали, но с приобретением овощерезки многие процессы приготовления ускорились. Например, если на сельдь под «шубой» уходило не менее часа, то теперь можно было управиться за тридцать минут.

Словно резвый конь, взлетела сковородка и смирно застыла над огнем. Пока она разогревалась, Тоня влила взбитые белки в молоко с хлебом и желтками, высыпала туда половину натертого сыра и стала все это азартно смешивать, будто и впрямь гоняла лошадей по арене цирка. Вот только хлопков бича не было слышно. Впрочем, их вполне мог заменить стук ножа, которым Тоня резала петрушку и укроп. Зелень придала воздушной массе радостный луговой вид. Щебета птиц не хватало…

Посоленный и поперченный будущий омлет неторопливо был вылит на раскаленную сковороду, где уже вкрадчиво шипело подсолнечное масло. Антонина прикрыла сковородку крышкой и наполовину убавила огонь. Кони были загнаны в стойло.

Потом пышный и высокий, как египетская пирамида, омлет красавица-хозяйка переложит на блюдо и посыплет сверху оставшимся сыром, словно жаркое африканское солнце оставило здесь свои лучи.

— В этом доме поспать невозможно! Вы чего тут?..

В дверях, головой под косяк, высился Евгений Ольгердович собственной персоной. Бородой и пузом он напоминал итальянского певца Лучано Паваротти. И еще, голосом… Казалось бы, из этой колокольни должен греметь набат, но нет — мягкий баритон соответствовал пухлому туловищу.

— Зря лютуешь, Ольгердыч, — смущенно сказал Анатолий, — мы старались, чтоб тихо…

— Дело не в шуме, друзья, а в ароматах. Выбрасывают из постели, как ядро из пушки.

— Неужто простую яичницу унюхал?

— Чтоб Тонечка приготовила заурядную яичницу?! Не верю! Наверняка, какой-нибудь сказочный омлет.

— Угадал, пройдоха! Угадал, но не унюхал. Верно?

— Да ладно уж вам… Почуял, что сейчас начнется нечто невероятное, вот встал. Упустить боюсь…

— На спектакль с омлетом ты уже опоздал.

— Съели?! — Ахнул великан.

— Зачем? Но ты на самом процессе не присутствовал.

— Можно повторить…

— Бисируем за отдельную плату.

— Ладно вам… Поклюю, что дадут.

Евгений Ольгердович вступил в кухню, важно прошествовал и сел в кресло. Оно дрогнуло и с жалобным стоном затихло, кажется навсегда.

— Что мне в вас нравится, ребята, то как вы из самых обыденных ингредиентов можете сотворить чудо. — Женька постукивал ножом о вилку и с любовью рассматривал омлет.

— Благодарствуйте… — Скромно потупилась Тоня.

— Знаю я вас, тихоней. — Пробурчал гость и тут же подколол. — А все же высот пиротехники вы еще не достигли!

— Почто нам фейерверки?

— Я имел в виду, технику пира. А слабо вам сообразить «свинину под малиновым соусом»?!

— Чего?! — Спросили Толя и Антонина хором.

— Ты еще предложи котлету в опилках! — Смеясь, добавил Анатолий.

— Толик, я не шучу. — Серьезно сказал Женька. — Был я тут у одних в гостях. Ребята с виду нормальные, но когда Катерина, так звали хозяйку, стала обмазывать добрый кусок свинины малиновым вареньем, я чуть со стула не упал.

Толик и Тонечка затихли, словно малые дети, во время страшного святочного рассказа.

— Истинно вам говорю, с полкило кабанины было. Сам приторчал. Сидел, как вы, ни гу-гу, чтоб с кухни не выгнали.

— Ты говори, говори… — Прошептала Тоня.

— Дальше, вообще кошмар начался. Эта Катя вдруг обваляла мясо с вареньем черным перцем грубого помола. Ей Богу, ложки три столовых угробила. Да еще помазала сливочным маслом.

— Ужас! — Всплеснула руками Тоня. — Мясо, малиновое варенье, перец? С ума сойти!

— Слушайте… Всю эту жуть она уложила на противень. На нем была вощеная бумага с тем же маслом. У вас есть вощеная бумага?

— А?! — Вздрогнула Антонина.

— Спрашиваю, у вас вощеная бумага есть?

— У нас все есть. — Торопливо ответил Толя. — Не отвлекайся, рассказывай!

— Про что я тут? Ага, про противень… Так вот, Катерина, эта ведьма, поставила его, в разогретую до ста восьмидесяти градусов, духовку минут на двадцать. Я, как шпион, украдкой на термометр посмотрел и время засек. У них там красивые часы на кухне. Вроде ваших, под «Гжель»…

— Женька…

— Не отвлекаюсь, потому что дальше — страх…

Он отправил в рот кус омлета и принялся тщательно его прожевывать, при этом закатывая от восторга глаза. Толя и Тоня наблюдали за ним с ласковой ненавистью. Рассказчик Евгений Ольгердович был классный — умел держать паузу.

— В чем страх? Пока это мясо томится в духовке, на плите, соответственно в кастрюльке, жарятся четыре очищенных яблока на сливочном масле.

— Я сейчас умру! — Воскликнула Тоня. — Это еще зачем?

— Что, трепет обуял? — Мефистофельским голосом спросил Женька. — Не напрягайся, ща не то еще будет! Катя, как самая настоящая чародейка вдруг говорит: «О! Яблоки уже мягкие». И начинает сыпать туда три столовые ложки муки, две минуты пассирует… Я ж, как тайный агент, все фиксирую… Добавляет туда почти стакан яблочного сока, точнее три четверти, и четыре ложки сахарного песку.

— Ложки чайные?

— Ага… Скажи еще, кофейные… А столовые не хочешь?!

— Толя, у этой истории нет счастливого финала. Все должно закончиться трагедией. — Сказала Тоня.

— Варит на слабом огне, пока не загустеет. Мало того, добавляет туда, в кастрюльку, столько же, как яблочного сока, сливок для взбивания и издевается надо мной еще пять минут.

Женька скорбно вздохнул и, видимо жалея себя, затолкал в рот кусище омлета. Тоня, при всех своих переживаниях, тоже не отставала. Толя пил кофе и курил сигарету.

— За это время и мясо поспело. — Продолжил повествователь. — Катя, фея…

— Злая фея?

— Сама ты злая… — Возразил Женька и тут же спохватился. — Но красивее ее в сто раз.

— Продолжай. — Милостиво разрешила Антонина.

— Катерина разрезала его на куски. Выложила соус в тарелки и окунула в него мясо. На бело-розовых царских простынях покоилось смуглое волшебство с совершенно обалдевающей темной хрустящей корочкой.

— А на вкус как?

— В тот вечер, я еще раз чуть не свалился со стула. Если первый раз — от шока, то во второй — от желания полететь!

— Сказочник! — Засмеялась Тоня и захлопала в ладоши. — Браво, Женя! Надо эту «свинину под малиновым соусом» попробовать.

— Заметь, на все про все у Катерины ушло не более получаса.

Анатолий курил и почему-то скептически улыбался.

— Хоть и полчаса, — сказал он, — а все же, блюдо разового приготовления. Иначе говоря, для выпадения гостей в осадок, что ты, Ольгердыч, успешно совершил. Но к «технике пира» это почти не имеет отношения. Пир — не обязательно изобилие яств.

Женька с недоумением воззрился на друга.

— Интересно, а что?

— Твое собственное состояние. Пир можно закатить с брикетом плавленого сыра и банкой килек в томате.

— Ясно. Такие пиры — в каждой подворотне. Сидят бедолаги на корточках и квасят подо что ни попадя.

— Я тебе — бедолага?

— В студенчестве все мы бедствовали…

— Отнюдь… Буквально несколько лет назад. Занесло меня однажды в маленькую умирающую деревню, в которой каким-то чудом сохранилось «Сельпо»… Знаешь, такой смешанный магазинчик — «Масло — гвозди». Понятно, ни масла, ни гвоздей там не было, зато водки — вдосталь. Куда ее всю выпить трем ветхим бабкам? А еще в этом «Сельпо» наличествовали плавленые сырки и вышеупомянутая килька. Прошу обратить внимание, меня занесло туда не одного, а в компании с прекрасной и знатной дамой, перед которой лицом в грязь ударить никак невозможно.

Евгений Ольгердович глянул на Антонину. Она улыбалась загадочной улыбкой Джоконды.

— Дело случилось к вечеру, аппетит следовал за нами, как тень. Приобретя оные скупые продукты, мы расположились на ночлег в одном из утлых домов, на который мы положили глаз на предмет загородной виллы. Пришло время накрывать столы, то есть, выпивать и закусывать. Но ты знаешь, нажираться и чавкать — не мой стиль. Тем более — дама! И тогда…

Толя в азарте выскочил на середину кухни и широко раскинул руки, словно демонстрируя апартаменты роскошного дворца.

— Вообрази, Ольгердыч! Поздние густые сумерки, небо в лоснящихся звездах, а соловьи, как хор Свешникова… Моя Помпадурша, взойдя в помещение, отерла пыль с табуретки, уселась на него в гордой позе и мизинцем не шевелит! Мол де, вы меня, милорд, доставили, имеете право делать со мной, что хочете, но сначала заслужите это право.

Анатолий вдруг прошелся по кухне гоголем и выдал невероятное коленце.

— Эх! Ураган, Ольгердыч, показался бы со мной — трусливым ветерком. А поскольку мы находились на враждебной территории и милые старые ведьмы смотрели на нас, как на заезжих инопланетян, мы не могли ждать милостей от природы. Взять их у нее — наша задача! А природы вокруг было навалом. На столе, возникло ведро, обколоченное от ржавчины. В нем пышно кудрявились ветви березы и осины. Небрежно разбросанные недозрелые яблочки, напоминали о гармонии лесов и полей. Ты помнишь, во что упакованы плавленые сырки? Правильно, в фольгу. Обернутые ею стаканы, превратились в серебряные кубки. Крышки консервных банок от килек были аккуратно вырезаны и подвешены на нитках к потолку.

— Зачем?

— Сейчас узнаешь. Сами банки до блеска очищенные от содержимого, вполне могли сойти за дорогие блюда. В одной из них находился салат из сыра с чесноком.

— Чеснок откуда?!

— Из запущенного огорода. Флора ж кругом. Оттуда же укроп и кое-какая зелень. Именно она, по веточке, была тщательно уложена на каждую, взятую отдельно, кильку.

— К чему такой кропотливый труд?

— Для «эффекта изобилия». Термин взят из застойных времен, когда из-за дефицита продуктов, в магазинах громоздились штабеля минтая в масле. Вроде бы ни черта нет, а торговые площади заполнены. Дальше я раскрыл окна, подогнал свою колымагу и врубил фары. По избе растекся загадочный свет. Отражаясь в крутящихся консервных крышках, он пускал блики во все уголки и создавал неземную атмосферу. Точно — инопланетяне. Добавь к этому «Болеро» Равеля, пульсирующее из магнитолы.

Женька косо посмотрел на Антонину и проворчал:

— Фары… Магнитола… А бензин? Хозяйка обязана стеречь бюджет.

— Париж стоит мессы, а Клеопатра — ночи. Надев венки из дубовых ветвей, мы зачали пир, перешедший в легкомысленный бал…

Анатолий смолк. Пыхтел, ничего не говоря, Евгений Ольгердович. Но он не был бы самим собой, если вдруг восхитился чем-нибудь, кроме еды.

Потому и изрек:

— Я на вашем балу с голоду бы сдох…

Тоня рассмеялась, помахала приятелям ручкой и ушла в комнату приводить себя в порядок. Их юбилей не являлся всенародным праздником, поэтому надо было собираться на работу.

Анатолий тоже не обиделся на Женьку, но спуску другу давать не хотел.

— Я понимаю, Ольгердыч, ты считаешь себя человеком неординарным, и тебя тянет на всякую экзотику, дабы поддержать свое реноме. Я уверен, что твоя знакомая Катерина нашла это «малиновое мясо» в какой-нибудь заграничной книжке.

— С чего ты взял?

— Хоть его ингредиенты нам и доступны, а все же — кушанье иноземное. Потому она его и выбрала, из-за ингредиентов… Просто и оригинально.

— Не понимаю тебя, Толя. Ты это к чему?

Анатолий сразу не ответил. Он сел в кресло напротив гостя и задумался.

— Сейчас выдашь истину. — Усмехнулся Евгений Ольгердович.

— Суди сам. Я как-то прочел глупую переводную статью, в которой утверждалось, что у нас как таковой национальной кухни нет.

— Русской, что ли?

— Ее…

— Идиотизм.

— Чужеземный автор говорил, все, что мы варим, жарим и парим, взято нами у иных культур и цивилизаций. Картошка, мол, пришла к нам с запада, а пельмени из Китая. И все в таком роде…

— Ты согласился?

— Я же сказал, глупая статья.

— Я ее, конечно, не читал, но с удовольствием выслушаю твои аргументы.

— Взять, к примеру, твое мясо…

— «Малиновое»?

— Да. Почему его в наших рецептах нет? Почему наши высококлассные кулинары до него не додумались. Ставлю сто против одного, начни сравнивать оригинальное приготовление того повара с Катиным — разница будет колоссальная. Знаешь почему? У них другая свинина и другое малиновое варенье. Там и климат совсем не тот. Потому, любая заграничная жратва, если она готовиться на нашей кухне, тут же становится родной русской. Пусть даже у нее самое заковыристое название, типа «Ребрышки Джек Дэниэлс».

У Евгения Ольгердовича загорелись глаза.

— Дай рецепт!

— Зачем? Ты все равно нужных специй не найдешь. Насколько я помню, там требуется четыре с половиной кило заднереберной части поросенка…

Женька присвистнул.

–…Коктейль из виски «Джек Дэниэлс», вустерский соус, и одна треть стакана светлой мелассы… Знаешь, что это такое?

Женька помрачнел.

— Про мелассу слышал… Это что-то вроде отходов сахарной свеклы. Ею еще животных кормят. — Он хмыкнул. — А про вустерский соус понятия не имею…

Толя промолчал.

— Ты прав. — Согласился, вздохнув, великан. — Не смогу…

— А люди готовят. Как тебе, к примеру, «Итальянские спагетти по красному»?

— Так где ж этих италийских приправ набраться?

Толя подошел к плите, поставил на огонь пустую турку, засыпал туда ложку крупно помолотого кофе и бросил щепотку соли. Когда в турке раздалось потрескивание и появился дымок, словно там кто-то жег костерок, он влил стакан горячей воды. Костерок затух, но над плитой повисло облачко ароматного пара. Анатолий дождался появления пены, снял турку и добавил еще ложечку, на этот раз чуть ли не в пыль измельченных зерен. Размешал, вновь поставил на огонь, но до кипения не довел.

— Готово! — Объявил он и разлил напиток по маленьким чашкам.

— Мозгодер! — С наслаждением произнес Евгений Ольгердович. — Остатки сна, как рукой. Но я первый раз увидел подобный способ приготовления.

— Считай его «Кофе по-российски». Хотя здесь использовано несколько рецептов.

— Хитрец. — Заметил Женька. — Всякую иноземщину на свой лад кроишь.

Анатолий закурил сигарету, сделал глоток и продолжил:

— Слушай, про «Спагетти»… Есть у меня друзья мятежной юности, хорошая пара, Нюра и Аркаша. Жизнь нас раскидала по городам и весям, но мы друг о друге не забываем, нет-нет, а на каком-нибудь празднике да встретимся.

— Вы их сегодня не ждете?

— Нет. Но телеграмму уже от них получили. Они живут в Челябинске. Обрати внимание, не в Москве и не в Питере. В этих городах можно все достать. А они — на Урале. Как-то по своим делам поехал я в Челябинск и, конечно же, — к ним. Встретили меня, можешь только догадываться — как, разве что оркестра не было. Вот тогда я и узнал, что такое итальянская кухня. Дело в том, что их дочь вышла замуж за итальянца и теперь живет там. Если мне не изменяет память, кажется в городке Монтерадуньи. Красивое название, да?

Евгений Ольгердович молча согласился.

— По крайней мере, раз в год они к ней выбираются. Вот Нюра и пристрастилась к итальянской кухне. Не просто по торжествам готовит, или для изумления гостей, а чуть ли не каждый день. Так я попал на те самые макароны. Как мне объяснила Нюра у итальянцев все макаронные изделия называются «паста» и они их употребляют вместо первого. Есть «макарони», знаменитые «спагетти» и какие-то «нёкки». Это тесто, как для макарон, но с добавлением картошки. Короче, изгаляются люди, как могут… «Паста» готовится двумя способами: по белому — в основе соуса сливки, и по красному — что я откушал. Женька, ты бы видел это блюдо! Громадная тарелка, на которой покоится только что отрубленная голова Медузы Горгоны. Впечатление, что все шевелится и ворочается в луже крови.

— Ты мне ужастик рассказываешь?

— Что ты, Ольгердыч! От этой мифологии пер такой аромат, что захотелось рядом положить собственную отрубленную голову и вдыхать. Я понял, здесь намешаны невероятные заморские травы и мне ни в жисть не повторить это яство, как тебе «Ребрышки Джек Дэниэлс». Нюра говорила о каких-то жутко дорогих генуэзских специях, о том, что в отличие от русских, итальянцы кладут готовые спагетти непосредственно в соус на тарелку, а не выливают его, как мы, прямо в кастрюлю. Отсюда — впечатление кровавой лужи… Я ел и душу мою терзали печаль и зависть вперемежку с хорошим настроением. По вкусу, я понял, что итальянцы добрые и славные хлопцы. Особенно не выдрючиваются и с ними можно вести неторопливые, душевные разговоры, наворачивая и наворачивая длинные, как полярная ночь, макароны на вилку.

— А у тебя есть спагетти? — Евгений Ольгердович заерзал, делая креслу немножко больно.

— Тихо, дорогой друг! — Засмеялся Анатолий. — У нас сегодня юбилей. А мучное на торжествах сводится к минимуму.

— Одно меня утешает, твои «спагетти по красному» останутся только в легенде.

— Не скажи… Каково же было мое удивление, когда Нюра рассказала мне рецепт. Что я ел, оказалось не таким уж дорогим и недоступным. Все можно было спокойно купить на прилавках города Челябинска. Она поджарила в кастрюле килограмм нарезанных помидоров. Бросила к ним размороженные магазинные котлетки, используя их как фарш. Мелко, мелко нарезала чеснок, сухую колбаску (неважно какую — какая завалялась в холодильнике) и все туда же — на огонь. Затем — перец, укроп, базилик и грибы. Каждая пряность сама по себе может и выделялась, но вместе — это был самый настоящий Везувий! Я слышал, как у меня во рту с криком погибали микробы. А вслед за ними душу покинули печаль и зависть. Кому завидовать, итальянцам?! Вот оно наше, родное, кондовое! Я наслаждался не «Итальянскими спагетти по красному», а «Уральскими макаронами по-революционному»! Правда, меня немного смутил сыр. Им была посыпана «Медуза Горгона», и, когда я ел, Нюра мне все время его подсыпала. Мол, итальянцы так и едят — сыр должен быть все время на еде. Я спросил, что за сыр? «Пармиджано», — объяснила хозяйка. Я успокоился. Ха! Какой там «пармиджано»? Опять же, наш родной «пармезан»! Да, тоже не русское слово, но сваренный он явно на какой-нибудь костромской сыроварне.

К ним зашла Антонина.

— Что за крики, мальчики?

— Толька проявляет квасной патриотизм.

— А ты, значит, по другую сторону баррикад? — Спросил Анатолий, не сводя глаз с жены.

— Я на той стороне, где кормят.

— Ничтожный ты человек, Ольгердыч. Готов продаться за миску баланды.

— Если баланда — твоя, то я навсегда под твоими знаменами.

— Понял, на что ты намекаешь, но сегодня не до нее. — Улыбнулся Толя, продолжая смотреть на свою половину.

— Странно ты беседуешь. — Сказала она. — Вроде бы с Женей, а все время глядишь на меня.

— Удивительно, что вообще разговариваю. От твоей красоты можно дар речи потерять.

Тоня подошла к мужу и потерлась о его щеку.

— Умеешь ты комплименты говорить.

На что Женька заметил:

— И зачем одному человеку столько?..

— А что у вас за ароматы?

— Наверно, это «челябинская лапша». — Снова встрял Евгений Ольгердович.

— Не вижу никакой лапши…

— Толик сейчас так темпераментно ее развешивал, невозможно, чтобы запах не появился.

— Я слышу другой… Кофе!

— Прими, красавица, чашечку. Тут и на тебя сварено.

Антонина сделала глоток и причмокнула от удовольствия.

— М-м… Ты это назвал баландой, Женя?

— Тонечка! Ты забыла? — Удивился Евгений Ольгердович. — Разве из-за кофе, я готов одолеть полтораста километров и примчаться к вам?

— Извини, не подумала. Но Толик его вчера не готовил. Другим был занят… Я ему подсобляла чем могла, но времени в обрез. Видел, холодильник почти забит… Я сейчас на минутку заскочу на работу, вернусь и буду помогать. Так что, прости, но Толе действительно было не до него…

— А я бы одним им утешился. Вот уж право, он стоит всех иноземных блюд.

Лакомство, о котором так сетовал гигант, про которое он мог говорить, не иначе как закатив глаза, из-за которого он мог отложить дела и приехать к супругам за сто пятьдесят километров, и которым он мог насыщаться, отодвинув другие тарелки в сторону, носило довольно банальное название — «Борщ».

— Ну почему, почему он у тебя получается всегда сказочным? — Допытывался Женька, на мгновенье прерывая свист ложки от скорости, с какой она носилась от тарелки ко рту и обратно. — Сколько народу борщи варит, а меня именно на этот тянет.

— Я его в двух кастрюлях готовлю.

— Да?! А моя Старая все в одну, как в помойку, мечет…

Старой, Евгений Ольгердович называл свою бабушку. Милая пожилая женщина постоянно выматывалась на кухне, наяривая любимому внуку разнообразные изыски, рецепты которых он находил где ни попадя.

Анатолий немного лукавил. Дело — не только в двух кастрюлях. Сам не будучи музыкантом, он относился к варке борща, как к исполнению Второго концерта Рахманинова для фортепиано с оркестром…

Словно могучая медь, предвещая начало шторма, начинает бурлить в трехлитровой кастрюле вода. Именно с кипения бульона Толя приступал к воображаемому музыцированию. Добрая мозговая косточка, обрамленная мякотью, как балерина в пачке, медленно кружит по дну в загадочном танце. Быстро снимается навар, словно пальцы артиста, энергично вбивая клавиатуру, расчищают пространство от посторонних шумов, чтобы наполнить воздух чистыми, прозрачными звуками. Снова гремят трубы — в сторону отложена крышка, снова спешит за ними пианист — сыпется дюжина горошин черного перца… Мол, слушайте, смотрите: не иначе, как близится волшебство!

И вот, в мгновенно возникшую тишину, вступают робкие скрипки… Под их кантилену на стол выкладываются две луковицы, морковка, помидоры и багровая до черноты свекла. Анатолий умел выбирать арбузы и свеклу. Дородной купчихой расположилась на краю капуста. Рядом, как дворовая челядь, три серых картофелины терпеливо ждут своего часа.

Словно контрапункт, возле кипящего бульона ставится тефлоновая кастрюля, и туда вливается пять столовых ложек растительного масла. А на разделочной доске под торопливое стаккато ножа режется лук. Аккорд — в тефлон! Аккорд — туда же… К моркови у Анатолия был иной подход, словно исполнитель наигрывал в верхней части клавиатуры. Он брал терку и мелко, как трель, натирал морковку. Та же тема звучала и со свеклой… Мелодия замедлилась, стала сочнее — Толя приступал к помидорам. Томаты резались более-менее крупными кусками и ad libitum плюхались в кастрюлю. Там клокотало и неистовствовало, словно клавиши сошли с ума, но исполнитель темпа не снижал.

Анатолий не всегда следовал советам кулинарных талмудов, где указывалось, одно надо солить в середине, а другое перчить в конце… Порой он предпочитал импровизацию.

Вот и тут, стремительно развивая тему, он бросил бульонный кубик, избегая опасного диссонанса пересола; две чайные ложки сахарного песку и щепотку лимонной кислоты, добиваясь этим изящных форшлагов. А для емкости звучания, на кончике ножа — чуть шафрана и имбиря, дабы в восточных обертонах слышалась геополитика русского творчества.

И вновь legato… Пара поварешек полуготового бульона вливается в бурлящее варево, огонь уменьшается и все плавно тушится. Музыкант, не отрываясь от инструмента, может позволить себе откинуться на спинку стула и, перебирая пальцами, вспомнить, все ли сыграно правильно и куда поведет его лейтмотив. Тем более, что ароматы вокруг разрешают это сделать.

Но трубы и литавры не дают покоя… Тихие звуки рояля заглушает тревога и тогда исполнитель переходит на forte! Острейший тесак шинкует капусту. Крепкий вилок на глазах превращается в гору зеленоватой стружки, словно гром гонга рассыпался в звенящее тремоло. Побежденное смятение затихает в тефлоновой кастрюле.

Можно двадцать минут спокойно покурить, почистить картошку, разрезав ее на мелкие кубики, и послушать музыку…

Сергей Васильевич погружает в задумчивость.

За это время и капуста подобрела, стала мягче, подернулась стыдливым пурпуром и теперь ее можно отправить в кипящий бульон, а вослед за ней и картофель.

А как без лаврового листа? Он венчает, как исполнителей, так и исполняемое.

А за минуту до коды не грех похулиганить и добавить несколько тревожных ноток тертого чеснока. Мол, не все в мире сладко — помните об этом.

Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром умиротворяет. Звуки обретают вкус, а во вкусе слышится симфония…

Так готовил борщ Анатолий.

Не зря Евгений Ольгердович, уплетая его за обе щеки, говорил:

— Толька, если бы на конкурсе имени Чайковского существовала номинация — «Борщ», то первое место тебе было бы обеспечено…

Антонина допила кофе и спросила:

— А вы почему все время здесь? Другого места нет?

— И здесь неплохо… — Ответил Толя. — Ты сейчас на работу, Женька — с тобой. Мне его богатырская сила пока ни к чему.

— Милый, — сказала Тоня, — я же ненадолго. Улажу кое-какие дела и домой. Честное слово, я помогу тебе.

— А со мной что? — Спросил Евгений Ольгердович.

— А ты — вместо вытяжки… Будешь сидеть и втягивать в себя запахи.

В это время зазвонил сотовый телефон. Антонина взяла трубку.

— Я еще дома. — Строго ответила она кому-то. — Что так срочно? Ладно, через пятнадцать минут я буду на корпункте, перезвоните мне туда.

Тоня отключила телефон и на ее обаятельном лице отразилась досада.

— Чего случилось? — Живо поинтересовался Женька.

Толя молчал, ждал.

— Вечно у них что-то происходит. — Неопределенно ответила она. — В любом пустяке им мерещится сенсация.

— Может и не сенсация. — Знающе возразил ее коллега. — Им же показывать нечего, не все же одну Москву… Вот и собирают информацию с миру по нитке. А вдруг, на стоящее наткнутся?

— Да разве я против, Женя? Но хочется, чтоб именно сегодня ничего не происходило. Лучшая новость — отсутствие новостей…

— Ладно, ребята, — сказал Анатолий, — одевайтесь и дуйте. Надеюсь, все образуется. Чего хочет женщина, того хочет Бог, и твои желания, Тонечка, исполнятся.

Но Бог, наверно, сегодня отдыхал и праздничный день у Антонины выдался на редкость крутым. То есть, стал обычным рабочим, репортерским днем.