Чёрные крылья зиккурата

Морвейн Ветер, 2013

Риана – пленная воительница из погибшего народа крылатых. Созданная Старейшинами лишь для того, чтобы умереть, спасая свой народ. Когда единственной надеждой становятся мысли о скорой смерти, судьба подбрасывает ей новый шанс. Риана получает приказ внедриться в доверие к третьему патрицию Вечного Рима – могущественному и опасному Маркусу Цебитару. По приказу хозяина она должна вонзить нож в его сердце. Однако Риана ещё не знает, что ждёт её в доме нового господина, и кому она станет служить.

Глава 1. Арена

— Могу ли я верить глазам? Прекрасная Церера тоже тут. Не потому ли, что на арену зачастил командир Цебитар?

Клемента прикрыла веером порозовевшие щёки. Встряхнула огненными кудрями и сверкнула глазами, демонстрируя чуть больше кокетства, чем требовали приличия.

— Я люблю красивых мужчин, владетель, разве это секрет? Вы знали, что многие гладиаторы красивы?

С этими словами Церера повернулась к загону, где расположились два десятка ожидающих боя рабов. Некоторые из них — крепкие и загорелые — точили мечи. Эти были рыжеволосыми, как и она сама. Другие — смуглые и чернявые, с раскосыми глазами — куда больше внимания уделяли подготовке своего тела, чем оружия. Были здесь и уроженцы севера, наверняка сходившие с ума от жары под своими заплетёнными в косы бородами.

Клемента осмотрелась по сторонам и выхватила взглядом обитую бархатом скамью, стоявшую у самого края ложи — достаточно близко к арене, чтобы видеть всё, происходящее там, и при этом оставаться в тени. Прошествовав к скамье, Клемента опустилась на неё и принялась устраиваться — вытянула ноги, подобрала складки длинной туники, закреплённой драгоценной фибулой на одном плече, поправила упавшие на белую грудь вьющиеся пряди волос.

С занятого ею места открывался достаточно хороший обзор, чтобы Клемента могла наблюдать и арену, пока ещё пустую в преддверии первых боёв, и разномастную толпу в многоцветных одеяниях, постепенно собиравшуюся на трибунах для простолюдинов, и загоны для рабов, и даже некоторые из соседних лож. Та, в которую пригласили Клементу — обшитая деревом, покрытым золотой и алой краской — принадлежала третьему патрицию Вечной Империи, Маркусу Цебитару. Клементу пускали сюда всегда, а наряду с ней — ещё несколько человек, которых Маркус знал в лицо. Ложа располагалась почти напротив императорской и была едва ли не лучшей из всех имевшихся в амфитеатре лож.

Подав знак рабыне, стоявшей в углу с подносом в руках, Клемента подозвала её к себе и прямо с блюда отщипнула несколько крупных виноградин, а затем одну за другой принялась отправлять их в рот. Рабыня осталась стоять в изголовье скамьи, готовая выполнить новые пожелания госпожи. Как и рабыня, Клемента не была одной из даэвов — покорителей материка, шесть сотен лет тому пришедших по морю сквозь южный туман. К расе высших принадлежала только её мать, а отец был галлом, но таких, как она, в Империи сейчас большинство. Впрочем, мало кто из этого большинства взлетал так высоко, как гетера.

Клемента не слишком переживала на этот счёт. Она и без того выделялась среди себе подобных всем, чем могла. Большинство женщин сегодня прядут в своих домах, ожидая, когда мужчины вернутся с игр, где не принято появляться их женам и невестам. У Клементы не было ни мужа, ни жениха. Её роскошный особняк находился в квартале Красных Огней, и ей некого было ждать. В свои двадцать семь человеческих лет она оставалась свободна, как ветер, независима и абсолютно одна.

— Не более, чем породистый конь, прелестная. Разве вне арены вам не хватает внимания?

Клемента поморщилась. Внимание некоторых людей — таких, как Луцио — ей казалось абсолютно излишним, и она с радостью предпочла бы его избежать.

Распорядитель арены не только не принадлежал к числу даэвов и не имел патрицианского титула, он к тому же был, мягко говоря, полноват. Живот его низко нависал над пахом, так что основные ценности было не разглядеть. Ножки же, видневшиеся из-под укороченной по последней моде тоги, оставались тонкими и немного дряблыми. Лицо украшал массивный второй подбородок. Руки, без сомнения, никогда не держали меча — зато не чурались отправлять в бой несчастных рабов. Если Клементе, в самом деле умевшей ценить мужскую красоту, какой-то мужчина и был отвратителен до скрежета в зубах, то это, без сомнения, именно Луцио. Впрочем, к её великому сожалению, такими как раз и полнилась Империя. Ради таких затевались войны. И игры тоже устраивались не столько для аристократов, имевших достаточно развлечений в своих дворцах, сколько для таких вот простых горожан.

— И там есть на что посмотреть, — уклончиво ответила Клемента, — однако порой так насмотришься на свободных мужчин, что появляется желание полюбоваться на рабов. Взгляните, к примеру, на того, — Клемента цапнула с подноса ещё одну виноградину и ткнула пальцем в черноволосого южанина, чьи широкие плечи сейчас украшал короткий плащ.

— Помилуйте, прелестная, он же раб! Как можно предпочесть свободному мужчине — жалкую вещь?

Клемента, не скрывая презрения, посмотрела на собеседника.

— Боюсь, мы с вами по-разному понимаем это слово — мужчина, — заметила она. — На мой взгляд, так называется тот, кто не боится отдать свою жизнь во имя… — Клемента запнулась, не решаясь сказать, во имя чего.

— Времена Катула давно прошли, — ответил Луцио, пристраиваясь к рабыне, державшей поднос. Одной рукой он подхватил с подноса горсть виноградин, а другой хлопнул рабыню по заду — да так, что та подпрыгнула на месте, едва не выронив всё, что держала в руках. — Настоящего мужчину определяют деньги и власть. А для того, чтобы умирать, можно найти и более дешевый материал.

Клемента не стала спорить, она снова посмотрела на рабов и произнесла:

— А игрища вы устраиваете хорошо. Ни в одном другом театре не найдёшь столько знатных и богатых господ… и столько красивых и мужественных рабов. Каждый получает своё.

— И столько прелестных гетер, моя дорогая, — с усмешкой заметил Луцио.

Клемента поджала губы.

— Гетеры — отличный способ привлечения господ, — заметила она, — но сколь прелестны они, когда мужчины у их ног, столь же опасны могут быть, если их оскорбить.

Луцио негромко рассмеялся, но в голосе его прозвучала нервозность.

— Я вовсе не намеревался вас обижать.

— Говорят, нынче на арене две сенсации. Об одной вы уже сказали, и её я наблюдаю достаточно часто. О другой же я, как и многие, только наслышана.

— О, — Луцио расхохотался, — значит, сегодня вы увидите её. Надеюсь, не будете разочарованы, красотой там и не пахнет. Не хотите ли сделать ставку? Сегодня будут драться две снежных пантеры. А вы, командир Цебитар?

Церера вздрогнула и замерла, стараясь не выдать себя. Досчитала до пяти и только затем медленно обернулась к дверям.

Цебитар блистал. Его парадный камзол из чёрного бархата сидел слегка небрежно. Манжеты из белоснежного кружева выглядывали из рукавов ровно настолько, чтобы оттенять тонкие длинные пальцы. Длинные чёрные волосы лежали на плечах так, будто он только что отошёл от зеркала.

«Мужчина не может быть так красив», — подумала Церера, но, к сожалению, она знала, что этот — может и должен.

Цебитара в Риме знали все, даже последний бродяжка. Сплетни о нём распускали с таким же удовольствием, как об императорской семье. Что и говорить — его появления здесь, в месте, куда приходили развлекаться, тратить деньги и переживать, ожидали как явления пророка древних богов.

Клемента знала его куда лучше других, но даже она не смогла бы предсказать, какую выходку ей предстоит наблюдать сегодня.

Цебитар бросил на гетеру быстрый взгляд и мягко улыбнулся. Кивнул. Он тоже знал Клементу давно и хорошо — хотя и совсем не так хорошо, как хотелось бы ей самой.

— Тоже желаете увидеть снежную пантеру, патриций? — она легко улыбнулась и повернула голову так, чтобы шея в вырезе декольте казалась длиннее.

Цебитар замешкался с ответом. Это было странно — сколько Клемента знала его, Маркус Цебитар всегда находил, что сказать.

— Императорская чета желает посмотреть на Пантеру. А я желаю того, чего желает император.

— И императрица…

Луцио получил в награду испепеляющий взгляд и резко заткнулся.

— По-моему, дражайший распорядитель, вы не цените своих гостей, — холодно заметил Цебитар, — вам давно пора бы покинуть нас и проверить, почему не несут вина.

— Абсолютно верно, мой дорогой господин, — Луцио отвесил неловкий, но старательный поклон и, не разгибаясь, засеменил к дверям, однако на полпути задом врезался в тело другого патриция, уже стоявшего в дверях.

— Вот вы где, — Тавио Кэнсорин безжалостно оттолкнул Луцио в сторону, едва не уронив на пол, как бочонок с вином, а потом, устроившись на ближайшей к входу скамье, закинул ноги на стол. Алый бархат его камзола разметался по белому шёлку подушек, высокие ботфорты сверкали на солнце безупречной чернотой. Слегка подкрученные пряди золотых волос разметались по спине и плечам. Выбеленные специальным раствором длинные пальцы запорхали над подносом склонившейся перед ним рабыни, выбирая персик посочней.

— У вас как всегда хорошая компания, любезный Цебитар.

Клемента поморщилась. Этот человек, безусловно, очень красивый и, чтобы ни произошло, ловко остававшийся в рамках приличий, порядком её раздражал. Общаться с Тавио было равноценно тому, чтобы играть с водой — текучей и зыбкой. Никто толком не знал, чего хотел и о чём мечтал этот человек. Но все доподлинно знали, что Тавио нравится причинять боль — развлечение, вполне достойное столь богатого аристократа, как он.

— Чего не сказать о вас, — Маркус кивнул на распорядителя, потиравшего ушибленный зад, — вы плохо умеете ладить с людьми.

— Очень спорный вопрос, — ответил Кэнсорин, отправляя персик в рот. — Просто не вижу смысла растрачивать силы на тех, кто станет подчиняться мне и так.

Клемента фыркнула и отвернулась от него. На Маркуса она тоже старалась не смотреть, хотя взгляд нет-нет, да и скользил к нему.

Оба они — Маркус Цебитар и Тавио Кэнсорин — не только принадлежали к первому эшелону римской аристократии, но и славились тем, что обладали одними из мощнейших в Империи рун. Гением Кэнсорина была Венера — богиня, пробуждающая любовь. И руна, которая от отца к сыну передавалась в его семье, позволяла ему вызывать это чувство в любом, кто на него смотрел.

Прародителем Цебитаров считался Плутон. Руна Маркуса вызывала страх и желание подчиняться. Но сколько Клемента знала его — а знала она патриция довольно давно — он ни разу не использовал свою тайную силу при ней.

«Я люблю, когда люди подчиняются мне, а не моему отцу», — так он говорил. И заставить подчиняться Цебитар умел. Он отлично пользовался пряником, где нужно, и ещё лучше орудовал кнутом.

— Я по крайней мере честен сам с собой, — заметил Кэнсорин. Увидев, что Луцио снова появился в ложе, он тут же поинтересовался: — А где вино?

— Сейчас принесут. Я вернулся проверить, всё ли хорошо у дорогих господ.

— Лучше не бывает, — ещё один патриций, такой же черноволосый, как Цебитар, появился на пороге и, отодвинув распорядителя в сторону, прошёл к парапету. — Я так и знал, что найду вас вместе.

— Ещё бы. У некоторых патрициев смысл жизни сводится к тому, чтобы доставить мне неудобства. Куда ни оглянешься — они всюду тут, — Маркус демонстративно отвернулся от него и сосредоточил взгляд на центральной ложе, куда неторопливо входила императорская чета. Поймав устремлённый на себя взгляд императрицы, отвесил неглубокий, но изящный поклон.

— Поверьте, я здесь не из-за вас, — Дариус Сант, как звали третьего из гостей, повернулся к Клементе и подмигнул.

Клемента поспешила отвернуться, не желая вступать в перестрелку взглядами, которая могла для неё плохо закончиться.

Дариус Сант не только был похож на Маркуса Цебитара чернотой своих волос и мужественным разворотом плеч, но и стоял на иерархической лестнице в двух ступенях от него. Отказать ему было так же трудно, как и двум другим стоявшим здесь господам, и Клемента отлично понимала, что только покровительство Цебитара оберегает её сейчас.

«Надолго ли?» — пронеслось в её голове, и Клемента ощутила у сердца болезненный укол. Маркус был ей хорошим другом уже не один год — но не более того. Цебитар легко чередовал в своей постели женщин всех мастей, но надолго не оставлял там никого. А саму гетеру и вовсе держал на расстоянии вытянутой руки. Иногда Клемента вообще сомневалась, что Цебитар способен полюбить.

— В Империи становится скучно, — заметил Кэнсорин, поудобнее устраиваясь на своей скамье. — Сант, вы, должно быть, соскучились по войне?

— Не очень, — хмыкнул тот. — У меня достаточно рабов. Если хотите организовать новый сумасбродный поход наподобие тех, которыми развлекались наши отцы — вам лучше обратиться к патрицию Цебитару, а не ко мне.

Маркус промолчал. Он отлично понимал, в какую сторону движется разговор. Именно его семья завоевала славу на войне с Короной Севера, окончившейся более семи лет назад. И именно его род в мирное время проиграл больше всего.

Цебитары привыкли воевать. Сама руна, покровительствовавшая им, требовала постоянных битв и покорения новых врагов. Рим же давно предпочитал военным походам кровавые игрища на арене, оргии в закрытых атриумах и бесконечное многообразие марок вина.

— На вашем месте, господа, я бы сосредоточился на зрелищах, ради которых мы собрались здесь. По крайней мере, до тех пор, пока ваши собственные схватки не станут зрелищнее, чем бои рабов.

Кэнсорин и Сант переглянулись.

— Он сравнил нас с рабами, — заметил Сант.

— А я не удивлён, — ответил Кэнсорин, — Цебитар никогда не понимал, что значит быть вежливым, как патриций. Слишком привык к своей солдатне.

— Зато ваша мать-галлка слишком хорошо знала, как общаться с истинными патрициями, — вклинилась Клемента.

— На вашем месте я бы не лез в разговор мужчин, — ответил Кэнсорин.

— На вашем месте я бы не забывал, в чьей ложе нахожусь, — произнёс Цебитар, не оборачиваясь к нему. — А раз уж вы заговорили о войне, то да. Я скучаю по ней. Я люблю видеть кровь на своём мече, а не на чужом. И мне жаль, что император не решается двинуться ещё дальше на восток — но воля Юпитера священна, и я не собираюсь спорить с ней.

— На восток… — протянул Сант. — Восточные провинции и без того вот-вот развалятся по частям. Говорят, они даже валькирий не способны удержать в узде — что уж думать о том, чтобы покорять новые народы.

— Господа, господа! — перебил их Луцио, до того молчаливо стоявший в дальнем углу. — Сегодня чудесный день! Игрища обещают множество сюрпризов! Оставьте политику в покое, поговорим лучше о них!

— Поговорим о них, — согласился Цебитар. — Слышал, вы принимаете ставки? Не боитесь, что я подыграю своему фавориту?

— Ваша честность превыше любых подозрений. Но кто же ваш фаворит?

Маркус усмехнулся.

— Пантера. Но я ещё не решил, какая. Внимание — кажется, сейчас фаворитка определит себя сама.

Маркус замер, в одно мгновение забыв обо всём, что творилось в ложе. Он был азартен, но ни одна игра на удачу не зачаровывала его так, как зрелище, которое вот-вот начнётся на арене.

Обычно Маркус не любил смотреть, как дерутся другие. С куда большим удовольствием он находил повод устроить драку сам.

Но девушка, стоявшая в тени ворот, ведущих в помещения для рабов, приковывала его взгляд, вынуждая наблюдать за ней. Маркус мог бы вечно смотреть на валькирию, изучая каждый изгиб её тела, каждое, едва заметное движение изящных рук.

Валькирия, выставленная на бой, так мало походила на привычных ему патрициан и рабынь, что Маркус не знал, с кем мог бы её сравнить. Она была изящней и стройней Клементы. Взгляд её — острый, как наточенный клинок — казался скорее мужским. И тени сомнения не оставалось в том, что она не привыкла искать милости и просить — и тем больше щекотало Маркуса желание услышать мольбы из её уст. Мольбы, обращённые к нему, и больше никому.

Он чувствовал, как сильнее бьётся сердце, как кровь приливает к вискам, но если бы и хотел, не смог бы оторвать сейчас взгляд от этой девушки. Валькирия, одетая в одну лишь короткую тунику, какие на арене давали всем рабам, нехотя потянулась и чуть отставила ногу, опираясь на длинный шест. Взгляд её оставался таким же мрачным, и Маркусу невыносимо захотелось, чтобы она подняла глаза вверх, увидела его. Не было в Риме женщины, которая не оценила бы его обходительность и красоту.

Однако воительница замерла неподвижно, глядя в землю перед собой.