Тьма египетская

Михаил Попов, 2008

Древний Египет. XIII век до н. э. – «белое пятно» в истории великой цивилизации. Гиксосы (цари пастухов) – таинственный народ-орден, явившийся из азиатских песков и захвативший страну фараонов на 200 лет. Роман известного писателя Михаила Попова – это история грандиозного восстания против темного владычества пришельцев-гиксосов. Читателя ожидают дворцовые интриги, кровавые сражения, тайны древних храмов, любовь и смерть на берегах вечного Нила!

3

Гист резко сел на своем ложе и огляделся, ища, что его разбудило. Масляный светильник у входной двери давал мало света, но достаточно, чтобы рассмотреть — они в спальном покое вдвоем. Начальник гарнизона и изваяние Сета. В лазуритовом глазу бога играл огненный отсвет, и это было так же привычно, как пестрое шерстяное полотнище на стене у ложа, свидетельствующее, что обитатель покоя не ничтожный египтянин, но воин непобедимого степного племени шаззу. Рядом с ложем стояли богато украшенный кувшин для умывания, два низких табурета на ножках в виде львиных лап и тростниковая циновка с ярким, заметным даже в полутьме рисунком. Все вещи несомненно египетской работы, подарок князя Бакенсети предшественнику Гиста. Шаззу племя воинов, а не сибаритов, но для гарнизонной жизни все же приходилось брать отдельные предметы из развратного египетского обихода. Таким образом, покой начальника гарнизона Хут-ка Птаха являл собой произвольную смесь суровой армейской простоты и дешевой провинциальной роскоши. И тошнотворную смесь, на взгляд молодого столичного офицера. Гист считался не только одним из лучших офицеров в армии Авариса, но и одним из первейших щеголей этого поразительного города. Во многих отношениях вкус его считался непререкаемым в столице фараона Апопа. Сюда, в гарнизон Хут-ка Птаха, он был отправлен в ссылку за прегрешение, которого за собою не знал, отчего ему было здесь особенно тоскливо. Слуги, певцы, повара, массажисты, гардероб, даже любимые мечи, все осталось в столичном доме. Гист не спешил обустраивать свою здешнюю жизнь, не веря, что задержится в Мемфисе надолго.

Снаружи раздалось размеренное постукивание двух тростниковых колотушек. Внешнее охранение гарнизона сообщало, что миновала середина ночи и на всех путях порядок.

Вместо того чтобы опуститься обратно на подушку, набитую верблюжьей шерстью, и досмотреть роскошный столичный сон, великодушно посещавший его почти каждую ночь, начальник гарнизона встал, набросил на плечи серую шерстяную накидку и вышел из спального покоя. Оба стражника, дремавшие за дверью, опершись на древки копий, подобрались и шумным сопением показали, что они наготове. Они были похожи друг на друга, как близнецы, как их копья. Коренастые, кривоногие, с круглыми лицами, с овальными безволосыми подбородками. Носы у обоих толстые, короткие, глаза посажены узко. Типичные воины гордого племени шаззу. Гист был заметно выше их ростом, тонкой кости, лицо имел вытянутое и нос горбинкой. Сделав знак рукою, начальник гарнизона велел одному из стражников следовать за собой, второй остался дремать на месте, шумно отрыгнув жирной обеденной похлебкой.

Выйдя во внутренний двор гарнизонного укрепления, Гист остановился. Двор представлял собою довольно обширную трапецию, окруженную двухэтажной галереей. По углам горели большие смоляные факелы, заполнявшие пространство неподвижным желтоватым туманом. Тяжелую, призрачную духоту бередило лишь потрескивание горячей смолы да трели невидимых цикад. Нет, еще лошадиный храп ходил по периметру — первый этаж был системой конюшен. Конь — главный союзник степняка в схватке с сытым, ленивым жителем долины. И сколь бы не был тот велик числом, неизменно и неизбежно он бежит перед монолитным конным строем. Египтяне за полторы сотни лет своего подвластного существования под пятою диких завоевателей так и не смогли толком освоиться с конной премудростью и до сих пор испытывали страх, смешанный с презрением к этим травоядным, но таким опасным зверям. Лишь отдельные аристократы видели в них толк и смысл, но и они предпочитали не забираться в седла, но запрягать коней в колесницы.

Так и не сумев сообразить, что заставило его вскочить с постели, Гист решил извлечь пользу из укуса бессонницы и отправился проверять посты. Пыль плаца, словно впитавшая лунный холод, приятно льнула к подошвам. Он пересек освещенное пространство, огибая большой обелиск, испещренный изречениями, прославляющими мудрость Сета и фараона. Воин, следовавший за ним, старался ступать след в след. По поверьям его племени, следуя путем большого человека, приближаешься к удаче. А начальник гарнизона несомненно должен был считаться большим человеком. Слишком уж он не походил обликом своим на простого воина, говорили даже, что сам фараон Апоп знает о нем.

Подходя к главным воротам, Гист непроизвольно дернул краем накидки, ввиду чего затрепетало пламя ближайшего факела и поднялось облачко мельчайшей пыли. И тут же из темного проема в стене явился начальник ночной стражи, опытный, из самых старых, заслуженных служак, офицер по имени Андаду, человек, которого никто не видел спящим. Не принадлежа в гиксосскому роду, не имея связей в Аварисе, он давно уже оставил мечты о повышении, но и неудовольствие своим положением не выказывал, ибо оно обеспечивало ему достаточное количество и еды, и власти.

«Все в порядке, — ответил он на вопрос начальника, — горло ночи уже перерезано, скоро подойдет пора последней смены». Гист пожелал подняться на главную башню, сам немного удивляясь своему желанию.

Против архитектурных правил Черной Земли, башня эта была вызывающе круглой формы, сложенная частью из кирпича сырца, частью из пихтовых стволов. Она с угрюмой назидательностью высилась над северной частью великого города, показывая, кто тут хозяин. Эту башню местные жители ненавидели и рассказывали о ней всяческие чудеса. Правдой о ней было только то, что внутри башни на самом деле имелось несколько помещений для пыток. Воины шаззу в своей военной тактике крепостей и башен не использовали и секрет этого странного сооружения взяли у сидонян. Причем вместе с акустической ее хитростью. Так что, когда кого-либо расчленяли в подвалах башни за нарушение законов Авариса, то слышно это было во всех прилегающих кварталах, и египтяне трепетали.

Но и охранительную свою роль башня выполняла превосходно. С ее вершины, окруженной зазубренным барьером, открывался пространный и подробный вид города. Гист некоторое время молча дышал, успокаивая возбужденное подъемом дыхание. Немо и неистово искрилось небо. Неподвижное кишение белых (малых и больших) кубиков вдоль широкой черной изгибающейся полосы — это великий город, который в разные времена называли по-разному. Мен-нефер, что значит «постоянная красота», или Анх-тауи — «жизнь обеих земель», или Хут-ка Птах — «дворец двойника Птаха», или просто Мехет — сикомор.

Вот эта исчезающая полоска серой пыли, уходящая на север к благословенной дельте Нила, — это дорога к великому и непостижимому Аварису, городу непобедимой кавалерии, высших наук и бессмертной любви. А вот эта черная широкая полоса — русло Нила, это дорога с попутным северным ветром в парусах на дикий юг, к городу Уасет (Фивам), скопищу громадных идолов, к границе благословенного гиксосского царства, где расположен последний конный гарнизон. А дальше лишь беспросветная тьма страны Куш и лесов, где проживают полулюди, не знающие одежд. Строевым офицером в этом южнейшем из гарнизонов служил теперь один из ближайших друзей Гиста, и теперь подданному бессонницы казалось, что он через все бескрайние пространства ненавистного Египта беседует с ним, слышит ровное биение его сердца.

Теплый, мягкий воздух облеплял лицо и грудь Гиста, внезапное беспокойство начало исчезать из души, он развернулся и, не говоря ни слова замершему за его спиной Андаду, стал спускаться по лестнице вниз. Внизу у обелиска его ждали все шестеро сотских начальников. Все при полном вооружении, на тот случай, если поступит команда выступать или готовиться к обороне. Начальник гарнизона был доволен своими офицерами, но на лице своем сохранял надменное и сосредоточенное выражение. Ему опять уже хотелось спать, но он задал несколько вопросов: сожгли ли ту лошадь, у которой заподозрен был сап? чем лечат от поноса тех четверых? Для каждого из шести сотских нашелся вопрос, на который легко было ответить в этот неурочный час, и они разошлись по своим каморкам довольные и польщенные.

Гист ненавидел свою нынешнюю службу, и, наверное, поэтому его гарнизон был образцовым. Толстоносые дикари (воины и офицеры гарнизона) считали своего командира немного чужаком, говорили о нем, что он моется «часто, как египтянин», но за это же самое и преклонялись перед ним, как перед существом высшим, и в этом была его особая ценность для них.

Он мечтал как можно скорее сбежать отсюда, и именно поэтому они подчинялись ему особенно истово.

Возвращаясь на свое ложе, он размышлял о превратностях судьбы, разлучившей его со столицей и с любимыми друзьями, и старался усилием офицерской воли оживить в себе понимание высших целей своего служения. Да, сейчас ему смутно, тяжело, одиноко, но Апоп велик, и жизнь длится, и надо ждать удачи, не сходя с предначертанной дороги. Он знал, что путь обратно к сияющему престолу есть, надо только суметь догадаться, в чем тайное желание царя, и непонятный гнев сменится небывалой милостью.

Войдя к себе, Гист стал задумчиво стаскивать с плеча свой плащ, но вдруг замер. Почувствовал, что кроме него и играющего глазом бога в комнате есть еще кто-то.

— Ты?!

Из самого темного угла покоя выступил высокий человек, от шеи до пола укутанный в черное. И в более привычной обстановке его появление, почему-то всегда внезапное и неожиданное, смущало молодого офицера. Сейчас же он просто потерял дар соображения. Этого человека звали Мегила. Один из самых доверенных советников царя Апопа, «его невысказанная воля», так было принято говорить при дворе. О нем рассказывали легенды, кое-кто даже говорил, что его вообще не существует. Этот человек был почти стар, ему перевалило за сорок, но он был жилист и силен, и это чувствовалось в любом его движении. Владел мечом, пращей, луком и любым другим средством убийства лучше, чем кто-либо другой из известных Гисту. Владел языками всех стран от Элама до островных диких племен. Он исчезал на месяцы из поля зрения, и было не принято спрашивать, куда он отправился и когда вернется.

О нем предпочитали говорить при дворе шепотом. Сам же он вообще избегал каких бы то ни было разговоров. Имел к тому же удивительный облик. Он нисколько не походил на обычного конника-азиата, но и с аристократом Гистом имел мало сходства. Узкое, плоское, сероватого цвета лицо с длинным прямым носом и глубоко утопленными под брови глазами. Пламени светильника не удавалось отразиться в них. Тонкие бледные губы. Выбритые виски и короткие волосы на макушке. Впрочем, прическа скорее всего дань моде тех племен, где он обретался в последнее время.

Начальник гарнизона наконец достаточно овладел собою, чтобы что-то сказать, и сказал сущую ерунду, что вот он, мол, ходил проверять посты. Мегила, ничего не отвечая на это, сел на один из табуретов и похлопал львиную лапу широкой костистой ладонью.

— Здесь ничего не изменилось. Ты не привез с собою свои ковры и статуи? Не собираешься здесь задерживаться надолго?

Чувствуя себя сразу же и полностью разоблаченным в своем самом затаенном замысле, Гист смущенно начал говорить о том, что для устройства удобной жизни у него совсем нет времени: и гарнизон, и город требуют слишком много внимания. Происки Птахотепа, этот полузаконный отряд Небамона, совершенно сумасшедшее поведение князя Бакенсети — он целыми днями жжет огонь в подземелье дворца, а для чего все это, говорить отказывается. Закончив эту речь, он смолк, не зная, что делать дальше. Спросить, зачем доверенный посланец царя прибыл сюда, было немыслимо. Немыслимо было даже поинтересоваться, КАК он проник через все линии охранения в этот покой. Проник в тот самый момент, когда это охранение инспектировалось им самим, Гистом.

Вместе с тем в сердце молодого офицера поблескивало что-то похожее на радость. Появление такого человека, как Мегила, не могло не быть каким-то знаком. Знаком изменений в его, Гиста, судьбе. Недаром он спросил про статуи.

— Я прикажу подать пиво.

— Прикажи подать вина. В Мемфисе надо пить вино, пиво — фиванский напиток. Но сначала бассейн.

Мегила резко встал и двинулся какой-то ускользающей походкой к выходу, хозяин едва поспевал за ним. Охранники захрапели от неожиданности, как их кони. Гость хорошо ориентировался в расположении помещений, шел не оглядываясь и нигде не замедляя шаг, хотя и не слишком спеша. Гист вырвал факел из каменной щели в стене и бросился вслед за ним. Вот и внутренний укромный двор: посеребренный сикомор, черная в его тени акация, серая тень пальмы на звездной россыпи и квадратное лоснящееся пятно воды между стволами с несколькими поблескивающими листьями кувшинки на поверхности.

Мегила, не торопясь, разделся, обнажив широкое, бледное, костистое тело с высоко, как у египетских статуй, поднятыми плечами, и в следующее мгновение провалился в воду, оставив хозяина с факелом на гранитном берегу.