Тьма египетская

Михаил Попов, 2008

Древний Египет. XIII век до н. э. – «белое пятно» в истории великой цивилизации. Гиксосы (цари пастухов) – таинственный народ-орден, явившийся из азиатских песков и захвативший страну фараонов на 200 лет. Роман известного писателя Михаила Попова – это история грандиозного восстания против темного владычества пришельцев-гиксосов. Читателя ожидают дворцовые интриги, кровавые сражения, тайны древних храмов, любовь и смерть на берегах вечного Нила!

17

В том месте, где от главного речного тела Хапи отходили широкие русла Львиного канала и канала Двух Рыб, располагался небольшой остров, занятый разреженной рощей финиковых пальм. Рядом с ним на недвижном водном зеркале, обрисованный пламенем теплого заката, лежал гигантский полумесяц ладьи Амона. Нос и корма задраны к небу, как два восклицания. В центре палубы растет толстая мачта с двумя длинными голыми реями. Два рулевых весла, расположенных по бокам, ближе к корме, напряженно уперлись в воду: не корабль, а громадная, золоченая саранча.

Рядом с главным вместилищем славы Амона на здешних водах располагались суда помельче. Верховная ладья никогда не утруждает себя заботами по собственной транспортировке. Ей потребны минимум три весельных буксира.

Роща была наполнена замедленной вечерней жизнью, мелькали белоснежные длинные набедренники младших жрецов, сновали собаки и скудно, серо одетые гребные работники. Звуки многолюдного становища далеко разбредались по гладким водным тропинкам, волнуя окрестную живность.

На носу главной ладьи исходила упоительными дымами главная походная кухня верховного жреца Аменемхета, возможностям которой могла бы позавидовать иная дворцовая. Птичьи перья, как теплый снег, сыпались с борта, щекоча ноздри трех неподвижных крокодилов, вожделенно застывших под кожей воды.

Под нижней реей располагалась большая беседка, похожая на те, что ставят в богатом саду. Внутри полукругом стояли массивные кресла, тщательно изъеденные золоченой резьбою. На посеребренных угловых столбах висели тяжкие венки еще влажных речных цветов. Одну из полотняных стен беседки занимало золотое изображение крылатого солнечного диска. Когда настоящее небесное светило опустится за вершину пальмового холма, палаточное солнце станет его заместителем в этом мире.

По разные стороны низкого стола, занятого большою вазой с фруктами, сидели два человека, не проявляющие никаких признаков аппетита. Один — верховный жрец Аменемхет, второй — однорукий учитель Ти. Хозяин ладьи и слуга Амона-Ра выглядел, как всегда, напоминая собою статую. Учитель выглядел виноватым, несчастным и был грязен, как базарный мусорщик. В углах рта у него запеклась пена длинного, отчаянного самооправдания.

–… не хватило всего лишь нескольких мгновений. Я заставил его выпить мое питье. Притворился, что сам пью, и заставил выпить его. Я напугал его сказкою про змея. В школе Птахотепа, этого ничтожного труса, детям ее не рассказывают, чтобы не бросить тень на имя фараона. Еще немного, и Мериптах пошел бы за мной или хотя бы заснул, и я бы уволок его, несмотря что однорук.

Статуя не выразила никакого отношения к услышанному. Ти сглотнул несуществующую слюну и продолжил:

— Я оказался в гибельном положении. Я не выполнил волю Амона! Оправдания мне не было, но я решил хотя бы разузнать, что там во дворце будет происходить. Пришлось тоже забираться в подземный ход. Когда я выбрался на свет с той стороны, то увидел, что две старшие служанки госпожи Аа-мес уводят мальчика в сторону «Дома женщин». Да-а, я сам удивился. Осторожно подобрался ко входу, попробовал дверь, но она была хорошо заперта. Тогда я решил, пользуясь общей суматохой, пробраться во дворец. У парадного крыльца был страшный шум, Апоп вышел на балкон, и народ бесновался.

Я осторожно подошел к заднему входу со стороны кухонь и сада. Ливийцы — стоял двойной или даже тройной караул — не пустили меня, хотя знали, что я учитель княжеского сына. Была у меня мысль выдать себя за одного из слуг, что целыми вереницами вбегали во дворец с подносами и кувшинами, но опять-таки — меня все знали. Однорукий слишком бросается в глаза. Я не впадаю в отчаяние никогда, но тут почувствовал, что близок к этому. Бесцельно бродил по двору вокруг дворца, среди всех этих сумасшедших, которые так радовались лицезрению того, кого так ненавидят.

Ти жадно посмотрел на кувшин с питьем, что стоял подле него, но не посмел прикоснуться к нему.

— Прошло не так уж много времени. Пьяную толпу начали вытеснять за ворота. Пока они были в пешем строю и работали плетками, у них ничего не выходило, но стоило им сесть на лошадей, дело пошло лучше. Потом я заметил, что идет смена караулов у всех дворцовых входов. У ливийцев тихо отбирали оружие и оттесняли в сторону их казармы. Я понял, что теперь попасть внутрь будет еще труднее. Но я чувствовал, что надо подождать, еще можно будет что-то важное узнать. И не ошибся, хвала Амону. Я увидел Мериптаха, совершенно голого, он…

— Как ты сказал?

— Да, ваше святейшество, мальчик был абсолютно голый, он вылетел из задних дверей и, пометавшись среди слуг, кинулся на свалку. За ним выбежали три или четыре азиата. Он влез во все тот же подземный ход, азиаты полезли за ним. Я, на всякий случай, незаметно подобрался поближе.

Ти все-таки решился, плеснул себе в чашу немного молока, судорожно выпил.

— Обратно его уже принесли. Бездыханное тело на куске полотна. Этого почти никто не видел, азиаты разогнали всю прислугу с заднего двора. Я зарылся в кучу старых пальмовых листьев в дальнем конце свалки. Я думаю, меня бы убили, если бы обнаружили. Но зато я все видел собственными глазами.

В горле у рассказчика возник неперебарываемый спазм. Он дергал кадыком, набычивался. В выражении глаз Аменемхета мелькнула тень легкого нетерпения.

— Что ты увидел?

— Апоп сам вышел из задних дверей. На нем не было двойной короны, и даже парик он сбросил себе под ноги. Вид у него был страшный. Он долго стоял над телом Мериптаха. Молча. Склонив голову. Вместе с ним были еще несколько важных гиксосов в тиарах, Тнефахт…

— А Бакенсети?

— Его не было, я сам очень удивился. С сыном такое несчастье, а отец неведомо где.

— Чем ты напоил мальчика?

— Это обычный бальзам для временного прекращения жизни. Проверенная вещь. Много раз. Сердце начинает биться медленно, члены тела холодеют, глаза кажутся мутными. Я хотел, чтобы он выпил несколько глотков, но его сотрясало от моих слов и он проглотил больше, чем половину баклажки.

— От этого можно умереть?

— Нет-нет, просто прекращение жизни будет более длительным.

Аменемхет поморщился:

— Значит, Апоп считает, что мальчик спит?

— Нет-нет, он уверен, что Мериптах мертв. Я не успел рассказать. Когда он так стоял над телом, принесли двух змей. Слышно мне было плохо, но я понял, что змей поймали в амбаре. Я думаю, Тнефахт, эта преданная Бакенсети жирная гиена, засунул их туда по приказу хозяина. Они хотели убить мальчика, чтобы он не достался Апопу.

— Отец убивает сына, чтобы не отдавать его… — Аменемхет закрыл глаза и медленно вздохнул. — Значит, мальчик мертв?

— Нет-нет, — затараторил Ти, — я сейчас расскажу. Апоп еще постоял в задумчивости. Велел разорвать кобр на части, кровь хлестнула по сторонам на двадцать локтей. Потом отдал еще один приказ. Я плохо его слышал, толпа страшно шумела за стенами, как будто дворец был в осаде и вот-вот начнется штурм. Но я скоро понял, в чем дело. Азиаты полностью оцепили дворец. Заперли все ворота, встали у всех тайных проходов и лазов, никакой возможности ни для кого ни войти, ни выйти. Всю прислугу, всю-всю: и Тнефахта, и Хуфхора, и гардеробщиц госпожи Аа-мес, и флейтисток, и кузнецов, и поваров, всех ливийцев, всех детей и плясуний — всех согнали в один изолированный двор, что расположен между «Домом женщин» и садом. Я решил больше не прятаться, потому что, если бы нашли, стали бы пытать. Я сидел на земле среди слуг и ждал, что будет дальше и что будет со мной. Первым увели Тнефахта. Он выглядел ужасно, был весь черный, как от горя, ноги слушались его плохо. Два азиата поддерживали его под руки. Его увели, а все остальные продолжали ждать. На жаре, в пыли.

Ти выпил еще молока, жадно, как бы показывая, как там было жарко.

— Потом пришел Тнефахт. Он по-прежнему выглядел плохо, но уже ходил сам и мог говорить. Он сказал, что сейчас каждого из тех, кто собран тут во дворе, будут по одному выводить из этого двора и каждый сможет сам поговорить с фараоном.

— Что? — спросил Аменемхет.

— Да-да, Апоп решил говорить с каждым. Всех будут по одному вводить в его покой, где он восседает, так сказал Толстяк.

— Зачем?

Ти развел свои полторы руки:

— Я не успел выяснить, потому что не дождался своей очереди. Через распахнутые ворота за спиной у Тнефахта я увидел, что в боковую дверь дворца входит Мегила, «царский брат», вашему святейшеству известно о нем. Я не знал, что он в городе. Самый страшный человек в Аварисе. У этого чудовища во рту двадцать языков, каждый его ноготь — кинжал. Он не знает усталости и жалости. Нельзя понять, какие боги помогают ему, но правда то, что он неуязвим. Год назад я столкнулся с ним на Слоновьем острове и, только призвав все свое волшебство, смог от него избавиться. Теперь же я был обречен. В моем распоряжении не было ни одного из моих амулетов, солей и трав, а он мог наслать на меня сколько угодно этих вонючих конников. Одного за другим уводили слуг на свидание с Апопом. Сначала Хуфхора, лекаря Нахта и служанок госпожи Аа-мес, потом детей ремесленников. Я был на краю гибели и никак, никак не мог сообразить, что же мне делать. В отчаянии я обратился к своему мешку, хотя знал, что нет там никаких средств, могущих помочь мне. Я специально ничего не брал с собою, боясь обыска, при дворе Бакенсети преследуют знахарство.

Во взгляде Аменемхета зажглось едва заметное любопытство.

— Одна пустая баклажка отыскалась на дне мешка. Но на дне баклажки я обнаружил несколько глотков своего напитка и понял, что у меня есть надежда спастись. Я выпил все, вытряс последние капли. Подождал, пока снадобье распространится по жилам и к векам начнет прикасаться сон. Тогда встал, подошел к воротам и, когда Тнефахт появился за очередным собеседником Апопа, я упал прямо перед ним на землю. Я задержал дыхание особым способом в дополнение к действию моего снадобья, так что когда меня кинулись ощупывать, то сразу определили — мертв. Меня тут же подхватили и понесли, я долго не мог понять куда, пока не услышал плеск воды и не почувствовал легкую качку под настилом, на который меня положили. Так пришлось мне лежать довольно долго, я слышал, что рядом со мною еще кого-то укладывают, потом положили чье-то, быстро остывающее тело сверху. Вашему святейшеству известно, что я человек с большим самообладанием, но тут и меня пробрал страх. Мне приходилось разговаривать с мертвецами и вызывать людей обратно из смерти, но вот оказаться погребенным под грудою мертвых тел!

Верховный жрец наклонился вперед и сам налил молока в чашу Ти.

— Не знаю, сколько я пролежал так. Казалось, этому не будет конца, но конец наступает такой или иной. Тела накрыли куском ткани, и лодка, а это была лодка, большая лодка для перевозки скота, она отплыла. Судя по тому, как кряхтели гребцы, плыть пришлось против течения, значит, к «Дому смерти».

Я не ошибся. Скоро мы опять пристали к берегу.

Я внимательно прислушивался к разговорам и, когда понял, что гребцы куда-то удалились, может быть, пошли за носилками, чтобы перенести тела, я начал осторожно приподниматься, осмотрелся. Многих из тех, что лежали рядом, я сразу узнал. Это были те, кого Тнефахт уводил на свидание к Апопу. У них были сломаны шеи на азиатский манер, чтобы не проливать крови. Несколько служанок, дети, друзья Мериптаха. Зачем их было убивать, я понять не мог. Появились носильщики из «Дома смерти», меня вместе со всеми перенесли в подземный зал, где всегда лежат тела в ожидании полуночного часа. Я решил подождать, когда вокруг прекратится суета, чтобы спокойно выбраться наружу. Получилось не по-моему. Когда погасили светильники и носильщики ушли, в подземный зал спустился один человек. Он ходил от одного тела к другому и ощупывал. Сначала я решил, что это грабитель, из тех, что промышляют в гробницах и пирамидах, обирая мумии. Правда, я никогда не слышал, чтобы кому-то пришло в голову обирать еще непогребенных мертвецов. Что у них взять? И вот этот человек подошел ко мне. От него ощутимо пахло пивом. Но это ничего не объясняло. Стоило ему прикоснуться к моей ноге, как он тихо вскрикнул и отбежал. Он понял, что я не мертвец. Притворяться далее не имело смысла, я сел на ложе. Я думал, что этот пьяница убежит в ужасе. Но он повел себя странно и не подумал убегать. Он начал говорить какие-то глупости: «Ну вот, еще один. Анубис будет недоволен». Он много чего сказал подобного, я с трудом проникал сквозь пьяные слова в смысл его речений. Но проник и вот что понял. Оказывается, это был парасхит, что неудивительно, я ведь находился в «Доме смерти». Дело было в том, что за несколько часов до того, как привезти меня, прибыла еще одна баржа. Она привезла всего одно тело, тело мальчика. Мальчик был по всему виду мертв, но мертв не был. Парасхит утверждал, что он-то уж в мертвецах разбирается, он-то их повидал на своем веку. Почему он считает мальчика не мертвым, объяснить этот пьяница не мог, да я и не очень нуждался в его объяснениях.

Я решил…

— Мериптах жив.

— Да, ваше святейшество. Его искусали кобры в амбаре, но мой чудодейственный напиток изменил влияние яда.

— Может ли такое быть? Укус этой змеи всегда был смертелен.

— Нет-нет, я знаю… мне известны способы, как ослабить действие змеиного яда, мне известно целое племя черных людей, что переносят укус кобры легче, чем…

Аменемхет встал и отодвинул полог палатки. Солнце уже полностью впиталось в плоть пальмовой рощи. Ти тоже встал и выглянул из-за плеча верховного жреца.

— Время еще есть. До полуночи далеко. Этот парасхит мне пожаловался, что ему никто не верит, все считают, что он пьян и бредит, когда говорит, что привезенное тело все же живое.

Верховный жрец резко повернулся к Ти. Тот пощипал бороду.

— Я зарезал его, ваше святейшество, чтобы он больше никого не смущал своими разговорами. И оттащил мальчика в самый дальний угол нижнего зала. Когда дойдет очередь до его тела, Мериптах уже будет в наших руках.

— Са-Амона ко мне! — приказал Аменемхет.