Оторвыш

Наталья Менжунова, 2014

Любое путешествие в тысячу миль начинается с первого шага. И ты вполне способен даже на подвиг, хотя, возможно, думаешь о себе, что ты всего лишь… пуговица.

Глава 3. Утомленное сердце

По листьям деревьев монотонно стучали тяжелые дождевые капли, а в кабинете сладко посапывали пуговицы на домашней куртке Федора Михайловича.

Сам Федор Михайлович танцевал на вечеринке в соседнем доме, откуда то и дело доносились обрывки шумного веселья. Ворчуну музыка досаждала, и он забился под рукав. А Свистуну, напротив, спалось сладко: под музыку он еще и подергивал ногой в такт.

Я не оговорился. Именно ногой. Со стороны не заметно, но заявляю со всей ответственностью: все предметы имеют глаза, уши, руки, ноги и даже сердце. Пусть вам не покажется странным, но Пуговицы тоже имеют все перечисленное, только стараются не демонстрировать до поры — до времени. Они прячут свои ручки-ножки за спину, и болтаются себе этакими круглыми дурачками на нитках, выполняя свою работу.

Но однажды наступает момент… Впрочем, что это я постоянно вмешиваюсь в ход повествования? Ведь читатель умен и сообразителен. Хорошо, оставляю вас наедине с историей. Тсс…

Итак, пуговицы на домашней куртке спали.

Не спалось только вихрастому Федечке да портрету знаменитого физика Эйнштейна на стене. Свет уличного фонаря падал на портрет ученого и Федечка ясно видел, как тот показывает ему язык.

— Вам смешно, да? — думал Федечка. — Вы, конечно, хотите спросить, мол, отчего это я с именем влез? А почему нет? Разве я не могу иметь имя? Разве плохо иметь имя? И Федор Михалыч имеет имя, и Алина Семеновна. Я тоже теперь с именем, надо же было неотложно представиться той прелестной Розовой Пуговке.

— Все относительно, уж поверь мне, — лукаво смотрел Эйнштейн на Федечку. — Можешь называть себя хоть Наполеоном, но относительно окружающего мира ты всего лишь пуговица.

— А относительно Розовой Пуговки?

— Пришитая вихрастая пуговица с именем.

— Прекратите! Я больше не желаю это обсуждать.

Федечка забился глубже в мягкую ткань куртки.

Со стороны соседского дома послышались чарующие звуки танго. Они смешивались с ритмом дождя и мягко вливались в комнату.

Федечка знал, как танцуют танго. Он представил себе Алину Семеновну, танцующую с Федором Михайловичем, затем воображение подсказало, что Алина Семеновна сейчас непременно в любимой розовой блузке, а дальше…

Дальше началась мука, потому что Федечку пронзила совершенно ужасная мысль: Розовая Пуговка танцует танго с Пиджачной пуговицей! О-о-о! У Федечки есть соперник! И это было невыносимо. Розовая Пуговка улыбалась удачной шутке его соперника. Ах, если бы Федечка был пуговицей со смокинга или на худой конец с клетчатой рубашки, то он бы не хуже Пиджачной пуговицы смог развеселить барышню!

Очередной взрыв смеха пронзил федечкино сердце насквозь. Федечка заскрипел зубами и перевернулся на другой бок. Но уснуть никак не удавалось. Когда до слуха вновь донеслись звуки музыки, воображени несчастного влюбленного нарисовало страшную картину.

Вот он, Федечка, в смокинге входит в залу, где Розовая Пуговка танцует с Пиджачной Пуговицей. Вот он вынимает из-за пазухи черный блестящий пистолет, стреляет в соперника и тот падает. Розовая Пуговка рыдает над телом Пиджачника. О-о-о, нет, не так. Она должна рыдать над ним, над Федечкой. Ну-ка, еще раз.

Вот он в смокинге входит в залу, где Розовая Пуговка танцует танго с Пиджачной Пуговицей. Он вынимает из-за пазухи черный блестящий пистолет, стреляет в себя и, окровавленный, падает. Розовая

Пуговка рыдает над его телом. Так! Вроде, неплохо получается. Федечке даже понравилось, и он еще раз представил эту сцену.

Вот он, убитый сам собой, падает, пистолет еще дымится, а Розовая Пуговка склоняется над его бездыханным телом и…

— Ха-ха-ха!!!

Взрыв хохота ворвался в комнату сквозь завесу дождя. Вечеринка веселилась. Гости смеялись. Уж, не над ним ли?

— О, нет! — воскликнул Федечка.

От вскрика подпрыгнул всклокоченный Свистун и сонно заморгал:

— Что ты? Ты что? Что ты?

— Боже… Кажется, я сильно влюбился, — прошептал Федечка.

Свистун зевнул, почесал живот и вновь зевнул:

— Да-а-а, такие длинные густые волосы еще поискать. Мне она тоже нравится.

— Кто? — приподнялся Федечка.

— Как кто? Та, что с обложки. А ты о ком?

— Я влюбился в Розовую Пуговку. С блузки.

Свистун присвистнул. Рядом заворочался Ворчун, приподнялся Серьезный, и Свистун закончил привычным: — Кхе-кхе…

Повисла пауза. Затем Свистун сладко потянулся и изрек:

— Угораздило же тебя.

— Угораздило, — обреченно кивнул Федечка.

— А Федечкой зачем назвался? — вступил в разговор Серьезный. — Понятно, что «Пуговица» как-то не звучит при знакомстве с дамой,

только можно было что-то и более звучное придумать.

— Точно, — подхватил Свистун. — Корнелий, скажем. Или Ювеналий.

Красиво, да? Или, на худой конец, Федор Михалыч. А то — Федечка.

— Да, несолидно как-то, — согласился Серьезный. — Пожалуй, и впрямь

влюбился по уши, коли имя невпопад придумал. Итого: влюбленные все до единого на глазах глупеют.

— Выбрось ее из головы, — посоветовал Свистун. — Нам тепло, сухо. Не то, что пуговицам с плаща. Завтра кроссворд разгадаем. Что еще нужно для счастливой жизни?

В комнате вновь установилась томительная тишина. Дождь закончился,

и только редкие капли за окном смачно шлепались в тяжелую траву.

— Тын-б… Тын-б… Тын-б… — отсчитывали капли вязкое время.

— Вот у пуговиц с плаща жизнь суровая, — продолжал Федечка. — Суровая, но настоящая. Мужская жизнь… А мы кто? В чем моя особенность? Мы одинаковы, как две дождевые капли. Ты прав, наша жизнь слишком теплая. И сухая. Чересчур сухая. Разве можно меня полюбить? Такого до скуки сухого с ног до головы. Уж не лучше ли ей танцевать танго с Пиджачной Пуговицей?

У Федечки вновь заныло в груди, он замолчал и посмотрел на Свистуна. Тот сладко спал. Свистун не был влюблен, а потому ничто не могло нарушить его здоровый крепкий сон.

— Тын-б… Тын-б… Тын-б… — размеренно отмеряли капли.

— Все относительно, все относительно, — улыбался глазами портрет Эйнштейна.

Наконец дверь в комнату отворилась, вспыхнул яркий электрический свет. Федор Михайлович небрежно бросил пиджак рядом с домашней курткой и направился в ванную. Рядом с Федечкой оказался веселый парень — черная Пиджачная Пуговица. Глаза у него оживленно блестели, он был в прекрасном расположении духа.

Федечку кольнула ревность, но виду он не подал и, стараясь казаться равнодушным, проронил:

— Ну, и как там было?

— Отпадно! — охотно отозвался Пиджачник. — Я, чуть было, там не остался. Вовремя одумался. Отпадешь, закатишься куда-нибудь в угол, жди потом, когда отыщут. Хорошо, если отыщут, а то пылесосом засосет, и поминай, как звали.

— А такая… красивая очень… там тоже была? — осторожно гнул свое Федечка.

— Ка-анешна! — хохотнул Пиджачник. — Я ей говорю: «Потанцуем?» А она мне: «Ка-анешна…»

— Вы танцевали! — возмущенно выпалил Федечка.

— Что тут такого? — пожал плечами Пиджачник. — Еще как! Она: «Какая прекрасная дождливая погода», ну, и я в ответ: «Какая прекрасная погода». В общем, полное взаимопонимание. И кто только пылесосы придумал?.. А ее черные глаза так и горят. Как угольки, — продолжал Пиджачник. — С ума сойти! Два черных лукавых уголька.

— Глаза у нее синие! — запротестовал Федечка. — Синие!

— Эй, дайте поспать, — заворочался Ворчун.

Ни Федечке, ни Пиджачнику было не до сна. Они плотнее придвинулись друг к другу, и Пиджачник зашептал:

— Послушай, я, конечно, в пылу вечеринки мог чего-то и не доглядеть, но не настолько. Глаза у нее черные, и платье у нее… Гм… Черное. Конечно!…Черное.

Федечка окончательно запутался.

— Нет, у нее блузка. Розовая-розовая. А глаза синие-синие.

— Блузка, говоришь? — Пиджачник забыл, что они не одни, и радостно хлопнул Федечку по плечу:

— А-а-а!!! Так ты про одну из тех, что с блузки?!

От вскрика Ворчун, Свистун и Серьезный подскочили и едва не поотлетали с куртки. Ворчун затрясся от негодования, его голос сорвался на визг:

— Федька! Или кто ты у нас нынче? Угомонись, а не то я тебе нитку перегрызу. Дашь поспать или нет?!

Неизвестно, привел бы Ворчун свой приговор в исполнение, только в комнату вернулся Федор Михайлович и забрал куртку. Пиджачник всего-то и успел, что прокричать вслед Федечке:

— Если ты про девчонок с блузки, так их завтра выбрасывают!

Федечка похолодел:

— Как — выбрасывают?

— Хозяйка рукав прожгла!

— Погоди! Как?! Как — выбрасывают?

Удерживающая Федечку нитка оглушительно затрещала на весь мир, но не лопнула. Лопнул мир.

Ворчун, Свистун и Серьезный переглядывались между собой, боясь заговорить с Федечкой. Тот смотрел в одну точку и за полчаса не проронил ни слова.

Время от времени из шкафа доносился голос Пиджачника:

— Ах, эти черные глаза-а-а меня сгуби-и-и-ли…

Пиджачник на мгновение замолкал, а поскольку слов дальше не знал, то заводил сначала:

— Ах, эти черные глаза-а-а

Меня сгуби-и-или…

В комнате было совсем темно. А когда темно, голоса становятся громче, зрачки шире, а плохие вести вырастают до безразмерности. Что поделаешь, таковы законы относительности.