Путь к сердцу мужчины

Мария Жукова-Гладкова, 2008

Каково, вернувшись из командировки, застать возлюбленного с другой? После такого удара женщина может пойти на рискованные поступки! Вот и Марина не задумавшись села в машину к обаятельному незнакомцу, выпила вина и… очнулась в чужой, наглухо запертой квартире в компании еще двенадцати ничего не понимающих людей! Пленники даже не успели познакомиться, как их одного за другим начали убивать… Но кому и зачем понадобилось инсценировать «Десять негритят»?

Автор предупреждает, что все герои этого произведения, а также упоминаемые в нем фирмы и фонды являются вымышленными, а сходство с реальными лицами, компаниями, фондами и событиями — случайно.

— Привет, братья-разбойники! — раздался в телефонной трубке бодрый голос Ильи.

— Ты из Америки? Как там?

— Скукотища, как я и предполагал. Но я же говорил вам, что скоро вернусь? Семью я тут устроил, в бизнес влился, все довольны.

— Ты нашел заказчика?

— А вы как думаете?! У вас «поляна» готова?

— Почти. Если даешь отмашку — доведем до ума.

— Есть дополнительные условия, — объявил Илья. — За дополнительные деньги. За очень хорошие дополнительные деньги.

— И кто же наш щедрый заказчик? Или ты не можешь сказать по телефону?

— У нас два заказчика, — ответил Илья. — Но мы можем одним выстрелом убить двух зайцев. Слушайте меня внимательно…

День первый. Суббота

Крокодил легко справился с кодовым замком.

— Ну ты профессионал! — воскликнул Валера, который впервые в жизни отправился на дело, да и то за компанию. Он просто хотел посмотреть, как работают настоящие воры.

— А то! — довольно хмыкнул Крокодил.

Колобок молчал. У него страшно болела голова. Не нравилось ему все это… Нет, оно-то было его профессией лет с семи, и он вполне успешно обеспечивал себя, пьющую мать, младшую сестру, а иногда еще и появлявшихся в его жизни девушек.

Но в этот раз все сразу же пошло наперекосяк. Верный человек сообщил им про хату. Нет, с этим-то все было в порядке. Тот человек их еще ни разу не наколол. Круглолицый крепыш Вова по кличке Колобок информации верил, тем более информатор получит с них свой процент — и только после успешного завершения дела.

Но Крокодил… Позавчера они спокойно отправились на дело, как и обычно, вырядившись мастерами, но у Генки вдруг закончились сигареты. Он остановил машину напротив ларька, выскочил — и увидел однополчанина, приехавшего в Петербург из Новосибирска по каким-то своим делам. И вместо того чтобы отправиться в квартиру депутата, они завалились в кабак и гудели там до утра, потом рванули домой к Крокодилу и продолжили. Вчера с трудом разлепили глаза, опохмелились, потом Валера из Новосибирска спросил, куда они направлялись, когда произошла радостная встреча, и Крокодил ему все выдал. Валера стал извиняться, что нарушил столь важные планы, а потом, в качестве искупления своей вины, предложил помощь. Крокодил радостно согласился. Кретин.

Правда, Валера сказал, что ему от друга никакие деньги не нужны. Для него главное — помочь, свою вину искупить, и вообще: если они собираются к депутату, то это не ограбление, а экспроприация у экспроприатора, и он обеими руками «за».

Вчера вечером пили мало, но все равно пили. Легли рано. Встали тоже рано. На их верном старом «каблуке» на самом деле сейчас было написано «Аварийная». Время от времени они надпись меняли. Валере формы ремонтника не нашлось из-за его габаритов. Мужик был просто гигантом и внешне напоминал неандертальца. И еще этот приметный шрам на щеке… Валера отправился на дело в джинсах и свитере. Колобок про себя вздохнул.

На четвертый, последний этаж поднялись, будто взлетели, правда, в процессе обсудили, почему депутат для себя не установил здесь лифт. Вполне мог бы. Как бедненький слуга народа тут поднимается после службы? Или, может, его шофер с охранником носят?

Вообще-то лестница была самой обычной. Даже не домофон, а кодовый замок, никакой консьержки, из подвала несло кошатиной, лестницу не то что давно не мыли, а и не подметали, на облезлых стенах виднелись надписи, а к ним рисунки. В общем, вполне типичный питерский подъезд. Не депутатский. Не элитный.

— Какие ступени удобные, — тем временем заметил Валера. — Подниматься легко.

— Дом-то в конце восемнадцатого века строили, — ответил Крокодил. — Это ж не современная постройка. У меня мать в таком же живет и легко поднимается. Вот только их бы подремонтировать было неплохо. Мог бы депутат выделить средства.

Колобок промолчал, но насчет ступенек согласился.

Наконец они оказались у нужной двери. Дверей на каждой площадке было по две, причем на первом этаже стояли хлипкие с множеством звонков и табличек, а начиная со второго этажа и выше шли железные. Значит, на первом до сих пор остаются коммуналки, — решил Колобок.

Крокодил внимательно осмотрел дверь в квартиру депутата, на всякий случай позвонил и взялся за работу.

— А у нас фирмачи, рекламируя свой товар, заявляют, что установленные ими двери вскрыть невозможно, — хмыкнул Валера из Новосибирска.

— Давай я к тебе в гости приеду и на спор с этими фирмачами вскрою любую, — не отрываясь от работы, сказал Крокодил.

— Да у нас и свои специалисты есть, — захохотал окончательно не протрезвевший Валера. — Как почитаешь сводку происшествий…

— Тихо вы! — прошипел Колобок. — Нашли место для разговоров!

Однополчане тут же смолкли. Крокодил работал, Валера внимательно следил и восхищенно цокал языком, Колобок подошел к окну на площадке и оглядывал пустынную улицу. Но в половине пятого утра в субботу там никого не было. И ни из одной квартиры никаких звуков не доносилось. Может, и получится?

Крокодил показал свой класс, депутатская дверь не устояла, они быстренько проскочили в квартиру, закрыли дверь изнутри (Крокодил работал так, чтобы замки открыть, но не сломать) и сделали несколько шагов по коридору.

— Ишь ты, и сигнализации нет, — хмыкнул Крокодил.

— Нас же предупредили, — напомнил Колобок.

— Какой самоуверенный депутат, — хохотнул Валера. — Считает, что его всегда и везде защищает неприкосновенность?

Колобок шел последним и первым услышал за спиной странный звук, резко обернулся — и застыл на месте с открытым ртом. Крокодил с Валерой обернулись почти сразу же после него и тоже превратились в соляные столбы.

С потолка за их спинами опустилась решетка, отделив их от входной двери. Придя в себя, все трое грязно выругались.

На ней не было никаких замков, состояла она из толстых прутьев, довольно плотно прилегающих друг к другу, и напомнила трем взломщикам о рыцарских замках, которые они видели в многочисленных фильмах. Такие решетки часто захлопываются перед носами героев, отрезая их от входа или выхода. Правда, в кино конец каждый раз счастливый.

— Справимся? — спросил Валера не очень уверенно.

— Вот ты как раз и применишь силу, — оглядывая решетку, ответил Крокодил. Автогена у него с собой не было, и он опасался, что в данном случае не поможет ничего, кроме грубой силы. Он был специалистом по открыванию замков, как обычных, так и электронных, он вскрывал любые сейфы, которые встречались на его тернистом пути, но что делать с этой глухой решеткой, не представлял. Замки-то отсутствовали!

— Вообще-то в крайнем случае можно через окно, — заметил Колобок. — Здесь не очень высоко. Веревка есть. И у депутата что-то найдется… Простыни свяжем.

— Пойди посмотри окна, — бросил через плечо Крокодил.

Вова Колобок толкнул первую дверь, зажег свет и замер на пороге.

На кровати, разметав руки, на спине спала женщина необыкновенной красоты. Длинные густые каштановые волосы, полузакрыв лицо, разметались по подушке. Макияж она вчера не смывала, но он у нее почему-то не размазался, как всегда бывало с подружками Колобка. Ему на них по утрам было страшно смотреть, а тут… Одеяло прикрывало ее до пояса, и взгляд Колобка приклеился к ее груди — красотка явно не рожала и, соответственно, ребенка не кормила.

Внезапно в углу у окна прозвучал храп. Колобок резко повернулся туда. На полу, тесно прижавшись друг к другу, лежали два полностью одетых мужика — высоких блондина, от которых до Вовы долетел сильный запах перегара, даже закусить захотелось. Потом он поднял глаза на окно и в ужасе увидел, что его закрывает почти такая же решетка, как опустилась с потолка у двери. Правда, здесь прутья прилегали не так плотно друг к другу.

— Ну, что ты тут замер? — послышался голос Крокодила за спиной, он оттолкнул друга, заглянул в комнату и тоже застыл на месте.

— Э-э-э… — промычал Колобок.

— Что за хрень? — прошептал Крокодил.

Они быстро закрыли дверь, пока спящие не проснулись, и устроили в коридоре совещание.

— Депутат в отпуске! Вместе со всей семьей! Здесь никого не должно быть! — сотрясал в воздухе кулаками Крокодил.

— Тогда кто это? — не ожидая ответа, Колобок мотнул головой в сторону комнаты, где они только что побывали.

— Может, родственники из другого города? — высказал предположение Валера, который тоже успел взглянуть на спящих. — Депутат уехал в отпуск, а ключи оставил родственникам. Ваш информатор не мог про это знать.

Крокодил сказал, что они должны быстро осмотреть всю квартиру, а потом уже решать, что делать. Валера предложил для начала связать спящих, а потом у бабы потребовать ключ. Она же должна знать, как открывается решетка. Чтобы жильцы их не видели, можно завязать им глаза.

— Если проснутся — действуй, — сказал ему Колобок и первым отправился на обследование квартиры. За ним тронулся Крокодил.

В кухне, практически напротив первой комнаты, они обнаружили крепко спящего у пустой собачьей миски бомжа, прижимающего к груди какую-то толстую книгу в коричневой твердой обложке. При их появлении бомж даже не пошевелился. Окно закрывала решетка. Крокодил с Колобком склонились над книгой и поняли, что это один из томов из полного собрания сочинений Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Друзья ошалело переглянулись и быстро проследовали во вторую комнату.

Там оказалась страшненькая девица в порванном платье и с исколотыми венами. Девица валялась на полу, платье задралось, демонстрируя грязные трусы и бледные тощие ноги. На разложенном светло-бежевом диване валетом лежали двое. Мужику довольно приличного вида было лет тридцать пять. Костюм и ботинки он перед сном не снял, галстук оказался ослаблен и сбит на сторону. Мужик периодически постанывал. С ним рядом лежала молодая женщина в длинном вечернем платье с разрезом слева, откуда торчала стройная нога в чулке. На этой ноге осталась «лодочка» на высоком каблуке, вторая такая же валялась на полу.

Взломщики на цыпочках приблизились к спящим. Жгучая брюнетка вдруг резко перевернулась на спину. Крокодил с Колобком дернулись, потом немного расслабились: она не проснулась. На шее у нее блестело колье.

— Брюлики, — шепотом произнес Крокодил и протянул вперед руку.

Коробок стукнул по ней, Крокодил повернулся к другу с перекошенным лицом, но Колобок прижал палец к губам и произнес шепотом:

— Пока ничего не трогаем. Главное — выяснить, как выбраться отсюда. А уже потом…

— Кольца какие… — мечтательно произнес Крокодил, который снова повернулся к дивану.

— Пошли отсюда! — прошипел Колобок.

Крокодил с трудом оторвался от драгоценностей и последовал за другом.

В следующей комнате воры увидели очень ухоженную маленькую старушку, тоже с не смытым макияжем, в одежде, только аккуратные туфельки маленького размера стояли у огромного кресла, в котором она фактически тонула. Ее ноги лежали на небольшом пуфике.

Если две первые комнаты были спальнями, возможно — хозяйской и гостевой, то комната со спящей старушкой явно служила детской. Там было много всевозможных игрушек, на диванчике мог поместиться только ребенок — или эта старушка. Но ее почему-то усадили в кресло. Крокодил заглянул в шкаф и увидел детскую одежду, на мальчика лет пяти-шести. На полу лежала шкура непонятного зверя. Может, депутат с какой-нибудь африканской охоты привез или получил в виде взятки.

В четвертой, самой большой комнате, «зале», как ее назвал Валера, на полу оказалось два трупа, кровавые лужи под которыми уже засохли. Мужик в строгом черном костюме и белой рубашке (теперь заляпанных засохшей кровью) лежал на паркетном полу рядом с высокой длинноногой женщиной в бирюзовом платье. Обоим стреляли в голову, так что рассмотреть лица не представлялось возможным. У окна под батареей храпел явно живой гражданин. Неподалеку от гражданина, повернувшегося лицом к стене, красовалась внушительная куча засохшей блевотины, в состав которой входило много разнообразных продуктов.

Крокодил с Колобком ошалело переглянулись и, не сговариваясь, выскочили в коридор.

— Давай ломать решетку, — прошептал Колобок, который первым пришел в себя. — Ничего не надо! Давай валить отсюда! Как угодно!

Крокодил не успел ответить. Открылась дверь пятой, последней комнаты, и из нее, шатаясь и держась за стеночку, вышел взъерошенный рыжий конопатый мужик с серо-водянистыми глазами (левый оплывший). Одет он был в белую мятую «бобочку» с коротким рукавом, джинсовые шорты ниже колена, кроссовки и длинные носки в стиле Буратино. Рыжий уставился на двух друзей. Крокодил с Колобком тоже смотрели на него. Взгляд рыжего постепенно становился все более осмысленным.

— Вы есть спасатели? — произнес мужик с очень сильным акцентом.

— Мы есть аварийка, — ответил Крокодил, который обычно ловко выкручивался из любой щекотливой ситуации. — Это вы нас вызывали? Где протечка? Придется заплатить штраф, уважаемый. Ложный вызов.

Мужик хлопнул рыжими ресницами и попросил говорить помедленнее, потому что он «не очень хорошо понимать по-русски».

«Может, мы квартирой ошиблись? — тем временем думал Колобок. — Что это за притон? Что это за иностранец? И как бы нам отсюда побыстрее свалить?!»

Крокодил тем временем полностью взял себя в руки и изъяснялся с иностранцем, объясняя, что в их компанию (у них даже имелись удостоверения частной ремонтной службы, а сестра Колобка на всякий пожарный играла роль диспетчера) поступил срочный вызов. Они прибыли на место, нашли входную дверь открытой, но, как только вошли в квартиру, за их спинами опустилась решетка, протечек и вообще каких-либо сантехнических проблем бригада не обнаружила.

— Что за шуточки среди ночи, уважаемый?! — возмущенным голосом продолжал Крокодил. — Тысяча рублей с вас за ложный вызов и моральный ущерб. Платите деньги и выпускайте нас. Нас другие клиенты ждут, которых на самом деле заливает.

— Я вас не вызывал, — медленно произнес иностранец. — И я сам хочу получить деньги за моральный ущерб.

— Ты чего, сдурел?!

— Не с вас, — покачал головой рыжий и спросил: — А вы не скажете, где я нахожусь?

Тут глазами уже хлопнули Крокодил с Колобком.

— Это Санкт-Петербург? — уточнил иностранец.

Крокодил с Колобком кивнули.

— А чья это квартира?

Колобок уже хотел сказать, что депутата, но Крокодил успел толкнуть его в бок и заявил, что они знают только, что заказ делался на фамилию Верещагин. Право собственности их фирму не интересует.

— А где хозяин?

Крокодил демонстративно прищурился.

— А что это вы тогда тут делаете, уважаемый?

— Не знаю, — ответил иностранец. — Но я очень хочу пить. Вы не знаете, где тут можно попить? И есть ли тут вода в бутылках? Я не пью вашу воду из-под крана. Дома я пью деионизированную воду, прошедшую процесс обратного осмоса, но у вас..

— А ты чего, думаешь, в бутылках другая? — искренне удивился Крокодил. — Не из-под крана?

Иностранец хлопнул рыжими ресницами.

— Нужно просто ее прогнать через фильтр, а потом прокипятить, — невозмутимо продолжал Гена. — Я сам так делаю. Ладно, пошли поищем, и ты нас выпустишь. То есть… У тебя нет ключа от этой квартиры?

Иностранец покачал головой.

— Вот влипли, — буркнул себе под нос Колобок.

— Это шанс, придурок, — ответил ему так же тихо Крокодил. — Валерке скажи, чтобы не показывался.

Валерки у двери не оказалось, и где он находился, друзья не знали. Крокодил отправился на поиски Валерки, а Колобок с иностранцем проследовали на кухню. При виде спящего у собачьей миски человека с толстой книгой иностранец опешил.

— Вы знаете, кто это? — спросил он у Вовы.

— Понятия не имею.

— А вы не удивились…

— Ты бы знал, друг, чего я за свою жизнь насмотрелся…

— Может, это хозяин?

— Нет, это скорее собака.

«Может, теперь у богатых мода такая?» — добавил про себя Вова.

— Это человек, — с самым серьезным видом заявил иностранец, осматривая содержимое огромного холодильника, в котором воды в бутылках не обнаружил, но нашел сок и объявил, что должен его погреть, потому что холодное пить опасно для горла, в особенности при смене климата.

Колобок извлек из холодильника банку пива, открыл и стал пить холодным. Иностранец повторил ему, что холодное пить вредно, взял маленькую кастрюльку, погрел сок и выпил теплый.

— Что будем делать? — спросил Вова, полагая, что иностранец предложит звонить в милицию.

Но не тут-то было. Оказалось, что американца (а Ник Хаус жил в штате Мэриленд) особо предупреждали о продажности нашей милиции. Это написано в памятке для отправляющихся в Россию. То же у них в штате говорили на консультациях. Ник внимательно изучал памятку и посещал консультации. Также он знает о бездеятельности русской полиции из первых рук — от своей племянницы, которую приехал морально поддерживать.

— И чего с твоей племянницей? — поинтересовался Колобок, к которому присоединился Крокодил. В квартире стояла тишина. Валера не показывался, но Крокодил дал Колобку знак, что с другом все в порядке.

Ник Хаус рассказал, что его племянница, журналистка, изучавшая русский язык, два года назад отправилась в Россию после окончания колледжа. Ей предложили работу в корпункте американской газеты, название которой ни Крокодилу, ни Колобку ничего не говорило. Из печатного слова они читали только анекдоты, иногда — криминальную хронику.

В России девушка познакомилась с юношей, тоже журналистом, и вышла за него замуж. Однако семейная жизнь протекала странным образом — с точки зрения американки. Молодой человек не хотел делить с ней обязанности по дому, считая, что «баба» должна ходить в магазин, готовить, стирать, убирать.

— Правильно считал, — кивнули Крокодил с Колобком. — У нас это все бабы делают.

Ник посмотрел в зарешеченное окно.

— Достали вас бабы, да? — сочувственно спросил Колобок. — Мы наслышаны, как они у вас распоясались. Что же вы их так распустили?

Ник опять вздохнул и рассказал, что в его родном городе даже центр открылся для подвергающихся избиению мужчин, жертв домашнего насилия, в котором он два раза в месяц работает благотворительно.

Колобок поинтересовался у американца, кто он по специальности.

— Психоаналитик, — сообщил Ник Хаус.

— Ты женат? — спросил Крокодил.

— Разведен.

— Избивала? — с сочувствием поинтересовался Колобок.

Ник опустил голову и кивнул.

— Слушай, женись на какой-нибудь нашей бабе! — предложил Крокодил. — Вон у Вовки сестра есть… э-э-э, нет, Вовкина сестра не подойдет, — тут же поправился Гена, вспомнив, как она их обоих иногда воспитывает сковородкой. — Но у нас можно найти приличную девушку, которая будет тебе готовить, стирать, убирать, на работу не рваться, как раз наоборот. Мы тебе поможем подыскать. Правда, Вова?

— Я попробовал познакомиться с девушкой, — опять грустно вздохнул Ник.

— И что?

— Мы пошли в ресторан, и после ужина я предложил разделить счет пополам.

— Это ты зря, — покачал головой Колобок. — У нас так не принято.

— Я теперь понимаю…

— И что произошло?

— Она позвонила своему брату. Брат приехал, половину заплатил, потом, когда мы вышли из ресторана, завел меня за угол, к кустам…

— И что дальше?

— Я не помню. Я очнулся в этой квартире.

* * *

Меня разбудил какой-то шум. Очень болела голова, и хотелось пить. Вообще было такое ощущение, словно мне в рот кот написал. Неужели я вчера так напилась? А что же было вчера?

Память возвращалась медленно, но возвращалась.

В четверг вечером я вернулась из Англии, куда сопровождала группу драгоценных деток. Я работаю в элитной школе, и летом у деток предусмотрено «проживание в языковой среде». Вот в эту самую «языковую среду» я с ними и ездила за счет их родителей. Спасибо большое, что оплатили мне три недели в Англии. За свой счет я не могла бы этого сделать. И лучше три недели от отпуска провести в Англии, чем на грядках под Питером. Правда, теперь они, родимые, меня ждут. Маме и тете Свете, ее сестре, надо помогать.

Вчера, в пятницу, я решила сделать сюрприз любимому. Я еще до отъезда в Англию говорила ему, чтобы меня не встречал в аэропорту, поскольку не хотела, чтобы мне в очередной раз перемывали кости деточки. Более того, я не хотела, чтобы милый друг отпрашивался с работы. Я знала, что его не отпустят, и еще знала, что обязательно найдется чей-то папаша, который доставит меня до дома с двумя сумками. Папаша нашелся. Вообще выбор был из нескольких.

Позавчера я разбирала сумки, стирала, вчера с утра встретилась с директрисой, рассказала ей про поездку, мы вместе порадовались, что никто из деток ничего не учудил (в смысле ничего экстраординарного, и английских полицейских, пожарных и спасателей вызывать не пришлось), никто из родителей в школу не бегал и в Англию не прилетал на специально зафрахтованном самолете после возмущенных звонков деток на Родину. Детки были довольны и с претензиями не звонили. По-моему, они как раз радовались отдыху от родителей.

Потом я немного поспала, закупила продуктов, чтобы везти на дачу, а вечером поехала к любимому, предварительно не позвонив.

Мама учила меня, что мужчинам сюрпризы лучше не делать. Никакие. И уж за такой «сюрприз» она бы точно меня отругала. Но мама была на даче, тетя Света там же, а я отправилась к сердечному другу, который, как я считала, по мне сильно соскучился. Он в самом деле почти каждый день звонил мне на мобильный и интересовался, не закладывали ли юные джентльмены мины в Вестминстерское аббатство, не просили ли политического убежища в клубе «Челси», не пытались ли юные леди проникнуть в опочивальню к принцу Уильяму. Мой дорогой даже один раз съездил к маме с тетей Светой на дачу, починил провалившееся крыльцо, о чем престарелые родственницы тут же радостно сообщили мне.

В общем, я привела себя в порядок, взяла подарок и отправилась в гости.

Дверь мне открыла незнакомая девица, сказала «Проходи!», развернулась и, больше не произнеся ни слова, удалилась в комнату. Ничего не понимая, я застыла на пороге. Любимого было не слышно и не видно.

Я прошла в единственную комнату его однокомнатной квартиры. Компьютер был выключен, а девица уже лежала на разобранной кровати поверх одеяла с «Космополитеном», задрав ноги на стену. По всей комнате были разбросаны женские вещи. Не мои. Вообще-то моих в этой квартире хранилось немного…

— А где?.. — открыла рот я.

— В магазин пошел, — не отрываясь от «Космополитена», сказала девица. — Он написал вам программу. Просил вас задержать, если придете. Садитесь куда-нибудь.

Я опустилась на стул у компьютера — единственный, на котором не оказалось женских вещей. Для девицы меня не существовало. Я же внимательно осмотрела ее. Лет двадцать, крашеная блондинка с выщипанными бровями, лишних килограммов семь, накладные ногти, с которыми домашним хозяйством заниматься невозможно. И жуткая неряха! Значит, вот как без меня «скучал» милый друг?!

Минут через пятнадцать в двери повернулся ключ, и появился милый друг с двумя пакетами в руках.

— Я пришел! — радостно крикнул он от двери.

— Пива мне сюда принеси, — рявкнула с дивана девица, не удосужившись встать.

— Сейчас, зайчик!

Я молчала.

Не прошло и минуты, как милый вбежал в комнату с бутылкой «Невского» и замер при виде меня. Я все так же молча встала и принялась по одному извлекать из сумки диски, которые привезла в подарок, и так же молча швыряла ими в стену над головой любимого. Он орал, что все мне объяснит, я не обращала внимания. Девица оторвалась от «Космополитена» и с интересом наблюдала за прыгающим и мечущимся у двери в комнату милым другом. Диски быстро закончились, мое сокровище рвануло ко мне, бросилось на колени с бутылкой пива и простерло ко мне руки. С бутылкой «Невского» это смотрелось весьма оригинально.

— Марина! — прохрипел он.

— Я не пью пиво, — сказала я. — Где мои вещи?

— В шкафу в черном пакете, — подала голос девица с постели. — Я как чувствовала, что вы придете, и не стала выкидывать. Мне самой было так обидно, когда мои шмотки одна шалава на помойку снесла. А там был такой кружевной гарнитурчик… Я ему до сих пор не купила замену. Слушай, дай мне пиво. Женщина же тебе сказала, что не пьет!

Милый друг так и стоял на коленях и смотрел на меня взглядом побитой собаки. Я молча проследовала к шкафу, забрала пакет с вещами, попрощалась с девицей, она кивнула и снова углубилась в «Космополитен». Любимый попытался меня удержать, я сказала «Брысь!» и квартиру покинула.

Разревелась я уже на улице, в небольшом скверике. Ревела долго, потом просто тупо сидела, потом посмотрела в зеркало на зареванную рожу, похвалила себя за то, что не пожалела денег на дорогущую английскую несмываемую тушь, и пошла ловить машину.

Остановился парень лет тридцати, очень приятной наружности.

— Что случилось?! — воскликнул он при виде моей зареванной и припухшей физиономии. — У вас горе?

Ну я и выдала ему по полной программе. Мне просто нужно было перед кем-то выговориться.

— Говорить «не расстраивайтесь» и «он вас недостоин» глупо, — заявил водитель. — Поэтому не буду. Но я вас понимаю. Я в армии с собой пытался покончить, когда моя невеста вышла за моего друга… У всех в жизни бывают подобные ситуации. К сожалению… А чего вам сейчас больше всего хочется?

— Напиться, — сказала я.

Он рассмеялся.

— Ко мне поедете?

Я подумала и кивнула. В другой ситуации я никогда не согласилась бы поехать к незнакомому мужчине. Ни в коем случае! Но по крайней мере раз в жизни мы делаем безумные поступки.

Дом стоял в старой части Питера, мы поднялись на последний этаж, там парень завел меня в просторную кухню, обставленную по последнему слову техники. Никаких звуков из других частей квартиры не доносилось. Он спросил, что я пью, принес бутылку французского вина, открыл, разлил по бокалам. Я помню, что поразилась букету и смаковала его на языке.

Больше ничего не помню.

И вот теперь я лежу на широкой кровати, на прохладных шелковых простынях, абсолютно голая. Лежу одна. Рядом со мной простыни не примяты. Одeжда? Где моя одежда? Ах вот она, на стуле слева, аккуратно развешана. На полу у кровати стоят купленные в Англии «клоги женские для города». Мешка с одеждой нет.

Мне стало стыдно. Что обо мне подумал тот парень? Наревелась, напилась и вырубилась… Так, а между нами что-то было?

Надо встать, сходить в ванную и отправляться домой. И также надо извиниться, и поблагодарить хозяина, и надеяться, что не встречусь с его мамой. Парень-то был такой приятный…

Я села на кровати и замерла.

В углу в обнимку спали два каких-то мужика, которых я лежа не разглядела. У одного была спереди облевана футболка. Я тупо уставилась на них. Кто это такие?!

Вдруг тишину квартиры разрезал крик:

— Торпеду к бою! Противник по левому борту!

Прозвучала еще какая-то фраза, но ее я не разобрала. Я замерла на кровати. Где я?!

Чуть-чуть придя в себя, я стала внимательно осматривать стены. Нет, вроде бы не качаются. Значит, я не на корабле. Хотя с какой стати мне быть на боевом корабле? Или торпеды на подводной лодке?

Стены были обклеены темно-бордовыми обоями с серебристыми гербами Российской империи. Что-то они мне напоминали… Ах да, очень похоже отделан малый тронный зал в Эрмитаже, там еще над троном висит картина с изображением Петра Первого с какой-то богиней.

Я обернулась. Над кроватью висел портрет мужчины и женщины в старинных одеждах. Лицо мужчины показалось мне знакомым. Но точно не Петр и вроде бы не из царей… Ладно, потом вспомню. Или не вспомню.

Где-то в глубине квартиры готовили залп орудий левого борта. Противник уже выстрелил, но не попал. Послышались и другие голоса. Мужские и женские. На полу у стены заворочались.

— Что за гомики? — буркнула я себе под нос.

— Мы не гомики, — ответили мне с акцентом. — Мы — безработные финские алкоголики.

— Что?!

Мне стало страшно. Куда я попала?!

Один из мужиков сел, второй, с облеванной футболкой, продолжал спать, даже отвернулся к стене. У сидевшего была помятая, довольно испитая физиономия. Если бы этот мужик не пил, то, думаю, был бы очень симпатичным.

— Вы кто? — спросила я.

— Хювя хуомэнта! — прозвучало в ответ.

— Ну и имечко, — буркнула я себе под нос.

— Меня зовут Лассе, — сказал мужик по-русски. — «Хювя хуомэнта» — это «доброе утро» по-фински. А мы вчера… не знакомились?

Я покачала головой, судорожно соображая. Кто был вчерашний парень? Может, он — сутенер?! И привез меня к каким-то финнам?! Вот вляпалась… Никогда больше не буду садиться в машины к незнакомым мужчинам! Какая же я дура! Как я могла согласиться поехать к незнакомому мужику?!

— Где тут можно попить? — спросил безработный финский алкоголик.

Я пожала плечами, потом вспомнила, что не одета, натянула одеяло повыше и бросила взгляд на свою одежду на стуле. Мужик за моим взглядом проследил и объявил, что пойдет на разведку, а мне предложил пока одеваться. Как женщина, я его явно не заинтересовала. Неужели я так плохо выгляжу? Или опохмелиться хотелось сильнее? Пожалуй, алкаш безобидный. Но все равно нужно побыстрее делать ноги.

Так, он не знает, где здесь можно попить… Значит, он здесь не живет?!

— Лассе! — крикнула я в широкую спину. Этому мужику бы лес рубить, а он не работает и пьет.

Он повернулся.

— Залп!!! — проорали где-то внутри квартиры.

— Где мы? — одновременно спросили мы с Лассе друг у друга, замерли на мгновение, потом рассмеялись. Улыбка удивительно преобразила лицо финна. Оно стало добродушным и каким-то беззащитным.

«А он очень даже ничего», — пронеслась мысль, но я себя тут же одернула. Хватит мне вчерашнего.

— Ты… э-э-э… русская проститутка?

«Боже, как же я выгляжу, если меня принимают за шлюху?!»

— Нет, я учительница английского языка, — вздохнула я.

— Тогда что ты здесь делаешь? — искренне удивился Лассе.

— Не знаю, — вздохнула я.

Тут в дверь постучали и, не дожидаясь нашего ответа, ее открыли, и в комнату просунулась голова.

— Проснулись? — спросила голова.

— Заходи, — Лассе резко распахнул дверь, и нашему взору представился невысокий мужик в рабочем синем комбинезоне с круглым, как блин, лицом. — Где тут пить?

— Крокодил! — заорал мужик в рабочем комбинезоне. — Люди пить хотят. Тащи сюда! — Потом он повернулся ко мне: — Вам чего?

— Сока или воды.

Мужик повернулся к Лассе и вопросительно посмотрел на финна.

— Антакаа минулле, олкаа хювя олутта.^[1]

— Чего?! — завопил круглолицый. — Ты же вроде бы только что по-русски лопотал! По-нашему давай!

— Пива. Если нет — воды, — сказал Лассе по-русски.

— Соку и пива, — крикнул мужик в рабочем комбинезоне.

— Заряжай! — крикнули из другого конца квартиры.

— Это кто? — робко поинтересовалась я.

— Понятия не имею, — признался круглолицый мужик. — Вы случайно не хозяйка?

Я покачала головой и спросила у мужика, кто он.

— Аварийка. Нас на протечку вызвали. Но ничего не течет, и дверь закрылась! Вы не знаете, как отсюда выйти?

В дверях появился высокий молодой парень в таком же комбинезоне, как у круглолицего крепыша, вручил Лассе банку пива (финского!), приблизился к кровати и вручил мне стакан апельсинового сока.

— Китос,^[2] — поблагодарил Лассе длинного.

— Они что-нибудь знают? — спросил длинный у крепыша, кивая на нас.

— Похоже, что нет.

— В чем дело? — спросил Лассе, отрываясь от банки.

— Давайте приводите себя в порядок, потом все поговорим.

— А… здесь много народа? — спросила я.

— Полно. Кто проснулся — не представляют, как сюда попали. Но проснулись не все.

Судя по выражениям лиц крепыша и длинного, они верили, что хотя бы кто-то из оказавшихся в квартире знает, как сюда попал.

И, значит, кто-то не знает, как выбраться!

* * *

Лассе вышел из комнаты, я быстро оделась, достала из сумочки зеркальце, пришла в ужас и решила срочно бежать в ванную.

С финном мы столкнулись у туалета. У Лассе, выходящего из-за двери с писающим мальчиком, было странное выражение лица.

— Что-нибудь не так? — обеспокоенно спросила я.

— Э-э-э… я никогда не бывал в квартирах русских… Только где проститутки… У вас так принято, да? — он кивнул назад, потом распахнул передо мной дверь.

В первое мгновение я не поняла, о чем речь. Меня просветил появившийся из-за спины Крокодил. Сантехник заявил, что они впервые столкнулись с подобным, хотя за годы работы посетили в Питере немало квартир.

«Слава богу, мы все-таки в Питере», — порадовалась я.

В туалете отсутствовала туалетная бумага. На стеночке справа от унитаза висели восемь полотенец на пластмассовых крючочках разного цвета. В правом углу в специальной небольшой раковине лежал душ на длинном шланге. Над раковиной было два крана.

— Может, у депутатов так принято, — пожал плечами Крокодил.

— А при чем здесь депутаты? — не поняла я.

— Это квартира депутата Верещагина, — пояснил снова появившийся крепыш.

И тут я поняла, кого мне напоминал мужик на картине… И как это я его сразу не узнала? Его же рожа не вылезает из телевизора! Правда, в телевизоре он обычно в современном костюме, а не камзоле века этак восемнадцатого…

Ванна поразила своими размерами. Судя по пульту управления сбоку (или как он там называется), я поняла, что это джакузи. Никогда в жизни не видела джакузи в квартире, только в витрине магазина, мимо которого проходила, не заглядывая внутрь. Не по моим деньгам и не для моей квартиры.

Мне очень хотелось сунуть голову под холодную воду, но я не стала этого делать, ведь потом долго сушить мои косы. Я тщательно почистила зубы новой зубной щеткой, которых тут предлагалось на выбор штук десять, смыла несмываемую тушь специальным кремом, который в этой ванной нашелся, потом долго плескала в лицо холодную воду.

Уже в комнате я еще раз внимательно посмотрела на картину над кроватью, узнала Верещагина, потом расчесалась, заплела одну косу, подвела глаза — и тут мой взгляд упал на мобильный телефон.

Надо же позвонить маме и тете Свете!

Экран был пустой. То есть на нем не было никаких значков. Батарея не могла разрядиться, я его вчера заряжала! Я потыкала в разные кнопки — безрезультатно. Но здесь же должен быть телефон? И сейчас у всех есть мобильные! Правда, почему-то в душе зародилось нехорошее предчувствие.

Наконец я покинула комнату, где продолжал спать друг Лассе, и пошла на голоса.

В просторной кухне сидело шесть человек: Крокодил, он же — Гена, его круглолицый товарищ, которого звали Вова, а чаще — Колобок, Лассе, дядечка пенсионного возраста с мокрой головой и бородой, рыжий мутноглазый мужик неопределенных лет с видом дебила и подбитым глазом, к которому он то и дело прикладывал какого-то бронзового божка, и женщина лет двадцати пяти в помятом брючном костюме.

Я поздоровалась. Все собравшиеся ответили и продолжили завтрак.

— Открывай холодильник, дочка, пока другие не проснулись, — предложил пожилой дядечка, перед которым стояла сковородка с яичницей, по-моему, из десятка яиц. — Меня зовут Иван Васильевич.

— Который меняет профессию?

Мужчина задумался, потом кивнул и заявил, что можно сказать и так. Но вообще-то он уже давно ждал нового воплощения. Видимо, это оно и есть.

«Псих, что ли?» — подумала я.

Иван Васильевич словно прочитал мои мысли и сообщил, что в последние годы пришел к выводу, что буддисты правы, но сам он буддизм принять еще не успел. Он также признался, что с удовольствием отправился бы в Тибет.

— И что вас останавливало?

— Отсутствие денег и документов, — поведал он невозмутимо, наворачивая яичницу в своей новой реинкарнации.

— Ник Хаус, гражданин Америки, — представился рыжий с постной физиономией. — А это моя племянница Лен Винтребром.

Женщина кивнула. Я тоже представилась, открыла холодильник, выбрала колбасу, плавленый финский сыр и йогурт, сделала бутерброды и присоединилась к завтракающим.

— Марина, что ты помнишь из вчерашнего? — спросил меня Колобок.

Я поморщилась. Визит к милому другу вспоминать совсем не хотелось.

— Вы помните, как вы оказались в этой квартире? — спросил американец. Обращаясь ко мне, он отводил руку с бронзовым божком от глаза, но как только заканчивал говорить, сразу же прикладывал снова.

— Да, — ответила я.

— Как?! — воскликнули все остальные хором. Я обвела их ошалелым взглядом.

Ник, Лен, Иван Васильевич и Лассе не помнили вообще ничего и даже не знали, в каком районе находятся, а Колобка с Крокодилом, как я уже слышала, вызвали на протечку. Дверь оказалась открытой, они вошли — и тут за ними закрылась решетка. Решетки также есть на всех окнах. Мы в ловушке.

— А мобильные телефоны? — спросила я.

— У тебя работает? — воскликнула Лен.

— Наверное, батарейка села, — вздохнула я, потом опять посмотрела на лица окружавших меня людей.

— Мы проверили телефоны у всех, кто находится в квартире, — сказал Колобок. — У всех вынуты SIM-карты.

— А ваши? — я посмотрела на Колобка, потом на Крокодила.

— Исчезли, — объявил Крокодил.

— То есть как?! Вы вошли в квартиру с телефонами?

— Да, — кивнул Вова. — Тут мистика какая-то происходит. Мы посмотрели ванну, туалет, кухню, не обнаружили никакой протечки и отправились искать хозяев. Увидели всех… Потом Ник проснулся. А затем что-то произошло…

— Мы все очнулись на полу, — взял на себя рассказ американец. — Мы втроем. Гена, Вова и я. Мы не поняли, что с нами произошло. Но мы потеряли сознание. Когда мы очнулись, у всех в аппаратах не оказалось SIM-карт. Когда пропала моя, я точно не знаю. Я не смотрел сразу же после того, как очнулся.

— Сколько вы оставались без сознания? — поинтересовалась я.

— Примерно час-полтора.

— Вы не почувствовали никакого запаха или…

Все трое покачали головами.

— Левый торпедный аппарат… — раздалось из глубины квартиры.

Все дернулись.

— Он все время орет, — сказал Иван Васильевич, наворачивая огромную яичницу. — Моряк, наверное.

И тут в дверях кухни появилась маленькая старушка, вежливо и тихо со всеми поздоровалась, потом вдруг расплакалась.

Я бросилась к ней и принялась ее утешать. При виде этого хрупкого создания почему-то сразу же возникало желание взять его под защиту, как ребенка.

— Я сошла с ума? — подняла она на меня глаза. Когда-то, думаю, она была очень красивой женщиной и пользовалась успехом у мужчин.

— Вы тоже не помните, как здесь оказались?

Старушка отпрянула от меня, потом посмотрела на замерших за столом людей, потом снова на меня.

— Мы точно не в сумасшедшем доме? — уточнила она.

Кого что волнует…

— А я подумала, что это племянница меня в психушку запихнула. Она ждет не дождется, когда я умру. Все ей не терпится в мою квартиру переехать. Но она ее все равно не получит! — весело воскликнула старушка и проследовала к столу. — У вас замечательно пахнет кофе!

Иван Васильевич вскочил, пододвинул старушке табурет и побежал наливать кофе.

— Может, бутербродик? — спросил он у нее.

— Я не ем хлеб, — объявила она.

— А почему? — поинтересовался Колобок, намазывая толстый кусок булки маслом.

— Я — балерина. Всю жизнь на диете. Привыкла… — Старушка представилась Агриппиной Аристарховной Сургановой.

Фамилию я слышала. По-моему, у нас даже альбом есть, где она запечатлена на черно-белых фотографиях.

— Да, деточка, — подтвердила она. — Я была солисткой Кировского… — ее взгляд стал мечтательным. — Я танцевала с Нуреевым…

Агриппина Аристарховна сказала, что выходила на сцену до сорока шести лет, а потом стала учить молодых. Сейчас она ведет кружок танцев для девочек, потому что пенсии катастрофически не хватает. За квартиру приходится платить больше, чем государство выделяет бывшей балерине. А еще ведь нужно кушать, несмотря на то, что Агриппина Аристарховна ест, как птичка. И лекарства… Занятие балетом не проходит просто так. Болят суставы, очень болят. В сырую погоду дают знать о себе все старые травмы. А если учесть, что в Питере сырая погода стоит практически постоянно…

И еще племянница, претендующая на квартиру.

— Это она все устроила. Я уверена, — объявила Агриппина Аристарховна.

— Что именно? — уточнила я.

— Вот это все, — бывшая балерина плавным жестом обвела кухню, имея в виду, наверное, всю квартиру.

— То есть вы считаете, что ваша племянница привезла нас всех сюда? — уточнил Лассе, внимательно прислушивавшийся к разговору.

— Да, со своим мужем, — кивнула Агриппина Аристарховна.

Я поинтересовалась, кто у племянницы муж и чем она сама занимается. Оказалось, что племянница — врач-психиатр, а муж у нее работает в службе психиатрической скорой помощи. По мнению бывшей балерины, они собрали в этой квартире людей, от которых кто-то хочет избавиться. У мужа племянницы есть в распоряжении машина, есть различные препараты, которыми они вполне могли воспользоваться для усыпления людей и отшибания памяти. Ведь никто же не помнит, как здесь оказался.

Поскольку я единственная помнила, как здесь оказалась, то описала парня, который привез меня на эту квартиру. Я точно ехала не в машине «Скорой помощи», а в обычных «Жигулях». Номер, к сожалению, не запомнила.

— Нет, муж племянницы выглядит совсем по-другому. Он метр девяносто ростом, грудь бочонком, ручищи — словно два бревна. И зовут его Петром, а не Константином, как вашего, Мариночка.

— Он не мой, — заметила я.

— Имя могло быть вымышленным, — сказал Иван Васильевич.

— Внешность не подходит, — напомнила бывшая балерина. — Хотя племянница с мужем могли и кого-то из коллег попросить. Им бы только мою квартиру заполучить…

Мне версия Агриппины Аристарховны не казалась убедительной. Даже если ее родственники хотят от нее избавиться, при чем тут все мы?

— Если это все организовала ваша племянница, то ей требовались деньги, — вдруг высказал свое мнение американец Ник Хаус. — Насколько я знаю, врачи у вас получают очень мало. Если ваша племянница и ее муж — врачи, то у них не может быть средств…

— Если они психиатры и сидят на отмазке, то еще как могут, — перебил Колобок.

Вова пояснил иностранцам, что в нашей стране и нашем городе есть и хлебные врачебные места. Например, врачи-психиатры, которые помогают людям не попасть в тюрьму или армию, имеют за это очень неплохие деньги. В советские времена, поведал он, конфискация имущества не применялась к тем, кого признавали психом. Заведующие магазинами платили за диагноз даже больше, чем сейчас платят за отмазку от тюрьмы и армии — если сравнить, что можно было купить на те деньги и что — на нынешние гонорары.

— Значит, вы утверждаете, что нас всех заказали? — подал голос финн. — И родственники уважаемой дамы, — он кивнул на Агриппину, имя и отчество которой, видимо, произнести не мог, — нас всех сюда привезли?

— Да, я так считаю, — уверенно заявила бывшая балерина. — Только нужно подумать, кто мог заказать вас всех, — сказала она нам.

— Что за чушь?! — воскликнул Иван Васильевич. — Я-то уж точно никому не нужен.

Ник Хаус поинтересовался у пожилого мужчины, чем он занимается по жизни.

— По профессии — историк, в настоящее время — лицо без определенного места жительства.

Иван Васильевич обрисовал нам свою грустную ситуацию. Как мне показалось, он специально старался для Агриппины Аристарховны, зная сочувствующую натуру русских женщин. Мне на самом деле стало его жалко.

Иван Васильевич вышел на пенсию, чтобы ухаживать за больной женой. Его просили остаться на кафедре, поскольку молодежь на такую зарплату идти работать не желала, и он обещал вернуться, когда… Он не произносил вслух, что имел в виду, но все и так понимали. Жена умирала тяжело и долго. Из квартиры было продано все, что можно, — требовались деньги на лекарства.

Чтобы похоронить жену по-человечески, продать уже было нечего. Иван Васильевич решил обменять однокомнатную квартиру на комнату в коммуналке. Он уже давно об этом думал, но перевозить умирающую жену не решался. Деньги на похороны нужны были, конечно, немедленно.

Он обратился в одно очень известное агентство по недвижимости, где его внимательнейшим образом выслушали, деньги на похороны дали. Он подписал какую-то бумагу — а потом и сам не понял, как оказался на улице.

— Вы должны были нанять юриста! — закричал Ник Хаус и на ломаном русском стал объяснять историку, что тому требовалось сделать тогда и что нужно сделать сейчас.

Собравшиеся за столом русские только горько усмехались. Я сама читала в газетах немало похожих историй, поэтому прекрасно понимала, что никаких шансов у Ивана Васильевича вернуть квартиру или даже получить комнату в коммуналке нет.

— Но почему вы не обратились в милицию?! — воскликнул Ник Хаус и тут, видимо, вспомнил, что читал в памятке для выезжающих в Россию американцев.

— Я же тебе рассказывала, как я ходила в русскую милицию, — процедила сквозь зубы Лен. — Они ничего не будут делать.

Рыжий американец сразу же сник.

— Так, может, те люди все-таки решили от вас избавиться? — подал голос Лассе. — На всякий случай. Сколько времени прошло с тех пор, как вы лишились квартиры?

— Два года. И квартира была в Невском районе, а я все это время живу в Центральном. Мне стыдно встречать бывших соседей, да и вообще… Но если меня не убили сразу, зачем сейчас?! И, боюсь, меня не узнать. То есть сейчас, после того, как я привел себя в порядок…

— Да, по сравнению с тем костюмом, в котором вы спали у собачьей миски… — задумчиво произнес американец.

Я открыла рот. Агриппина Аристарховна издала какой-то непонятный звук. Иван Васильевич решил вызвать к себе побольше жалости и поведал, как сегодня проснулся.

— То есть вы не сами легли у собачьей миски? — уточнил Лассе.

— Конечно, нет! — воскликнул Иван Васильевич.

Проснувшись, он тут же решил воспользоваться возможностью принять ванну, и позаимствовал немного одежды у хозяина. Ему теперь она все равно не нужна.

— Почему? — спросила я.

Колобок с Крокодилом и американцы переглянулись.

Мой вопрос повторили бывшая балерина и финн.

— Дамам лучше не смотреть, — объявил Иван Васильевич.

И тут тишину квартиру прорезал женский вопль.

За ним последовал второй, но уже другой женщины. Потом пошел отборный мат в исполнении обеих.

— Кто здесь еще? — прошептала Агриппина Аристарховна.

— Здесь много народу, — пояснил рыжий американец. Лассе мне подмигнул. Колобок закатил глаза. Крокодил заявил, что он нечто такое и предполагал.

— Это они из-за мужчины? — спросила Лен.

— Пошли проверим, — встал со своего места Колобок. — Может, мужику помощь нужна.

— Если дерутся две женщины? — уточнил финн.

— Если они дерутся из-за него, то потом вполне могут объединить силы и броситься на причину их проблем, — изрек Крокодил, явно вспоминая что-то из своего прошлого.

Где-то в глубине квартиры кто-то начал яростно драться. Все собравшиеся за столом встали и тронулись на звук, то есть звуки. Может, нас услышат соседи снизу или сбоку и позвонят в милицию?! Или они приучены не жаловаться на депутата?

Мы не успели дойти до комнаты, где шло сражение. Невесть откуда, вроде как со всех сторон, зазвучал механический голос. Он был не мужской и не женский, он словно эхом отдавался в голове…

— Вас осталось тринадцать грешников… — сообщил голос.

Мы все замерли и не шевелились. Признаться, у меня мурашки пробежали по коже. У Лассе на лбу выступил холодный пот. Агриппина Аристарховна стала падать в обморок, но ее тут же подхватил Иван Васильевич, чему, похоже, был очень рад. Колобок с Крокодилом выругались.

— Что еще за глупые шутки?! — воскликнул Ник Хаус, не отнимая бронзового божка от глаза.

Лен осталась невозмутима.

Драка в комнате на какое-то время тоже прекратилась, но вскоре женские вопли возобновились.

— Вы осматривали всю квартиру, когда приехали по вызову? — спросила я у Колобка с Крокодилом.

Мужчины кивнули.

— Сколько нас здесь? Сколько было, когда вы пришли?

Мужики переглянулись.

— Посчитайте, — предложил Лассе. — По пальцам. У вас двоих хватит пальцев? Если нет, воспользуйтесь моими.

Я не совсем понимала, почему Колобку с Крокодилом так трудно. Или они не всех запомнили?

— Живых четырнадцать и два трупа, — наконец сделали вывод мужчины.

— У нас и два трупа есть?! — я выпучила глаза.

Колобок с Крокодилом грустно кивнули.

— Кто? — спросила Агриппина Аристарховна.

— А когда их убили? — поинтересовался Лассе. — До вашего прибытия или после?

— Ты что, нас подозреваешь?! — взвился Колобок.

Лассе не стал отвечать на этот вопрос, но пояснил, что раз, по словам господ, они теряли сознание после прибытия, то трупы могли появиться как раз в период их пребывания без сознания.

— Они были, когда я очнулся, — сообщил американец. — После нашей отключки новых не появилось. Тогда у господ только пропали SIM-карты.

— Трупы были, когда мы приехали, — добавил Крокодил.

— А где они? — уточнила я.

Колобок кивнул в сторону нужной комнаты и добавил, что вместе с трупами спит тип, который ведет морской бой с противником орудиями левого борта. Кстати, что-то он давно приказов не отдавал.

— Я тебя сейчас убью, тварь! — донесся до нас женский вопль.

— Сука!!!

— Пойдемте-ка туда, — предложил Иван Васильевич. — А то наше количество на самом деле уменьшится. Или они уже мужика убили?

Первым в комнату, где дрались, вошел Крокодил, за ним следовал его друг, потом Лассе, потом я, затем американцы, Иван Васильевич с Агриппиной Аристарховной остались в дверном проеме.

На полу лежала девица бомжового вида в грязном рваном платье. Верхом на ней сидела роскошная жгучая брюнетка — в длинном вечернем — и лупила бомжиху туфлей по голове. Обе ругались, как вокзальные шлюхи. Пожалуй, у дамы обороты даже получались позаковыристее. На кровати сидел мужик в костюме и при галстуке и тупо хлопал глазами. Видимо, он только что очнулся и, как и мы все, не понимал, где находится.

— Лялька! — вдруг воскликнул Иван Васильевич. — Ты?!

— Спасите, дядя Ваня! — завопила бомжиха, которая сразу же узнала его в новой реинкарнации.

Иван Васильевич мгновенно бросился на помощь. Ему оказал содействие Лассе, потом подключился Крокодил. Дама в вечернем кусалась, царапалась, лягалась, ругалась. Трое мужчин с ней с трудом справились. Успокоилась она фактически только после того, как Крокодил хорошенько врезал ей по физиономии, а потом схватил сзади и прижал к себе. Иван Васильевич занимался Лялькой.

— Ой, вас и не узнать, дядя Ваня! — воскликнула Лялька. — Вы, оказывается, такой красивый мужчина!

Агриппина Аристарховна откашлялась. Лялька бросила взгляд на нее и объявила:

— Все поняла. А мы где?

— Ляля, что ты помнишь? — ласково поинтересовался Иван Васильевич. Мы все замерли, ожидая ответа.

— Меня мужик снял, — пожала плечами Лялька. — За ширево.

— И ты… э-э-э… укололась?

— Наверное. Не помню. А где мы, дядя Ваня? И эти все кто?

Лассе спросил, помнит ли Лялька мужчину, который ее снимал. Девица перевела взгляд на финна, и у нее тут же стало меняться выражение глаз… Она явно оценивала Лассе — с точки зрения того, сколько с него можно получить.

— Я — безработный финский алкоголик, — с самым невозмутимым видом объявил Лассе.

— Поняла, — кивнула девица.

— Вы можете описать мужчину? — подал голос американец.

Лялька тут же внимательно посмотрела на него — точно так же оценивающе, как смотрела до этого на Лассе. После осмотра, во время которого бомжиха заострила особое внимание на фингале, по ее лицу стала расплываться призывная улыбка.

— Он не про твою душу, — подала голос Лен и взяла Ника под руку.

— Поняла. А чего он к глазу прикладывает? Медь же надо, а это — бронза.

— Медь не нашли, — пояснил Колобок. — Слушай, Ник, ты на ночь обязательно компресс с мочой поставь. К утру все снимет.

— С чем?! — воскликнули хором американцы.

— У вас в Америке разве не практикуется уринотерапия? — удивленно спросил Иван Васильевич. — Прекрасное средство и, так сказать, всегда с собой.

— У меня тетя очень его уважает, — подала голос я.

— Да, моча хорошо помогает в случае отеков, — кивнула бывшая балерина и поведала собравшимся, как ставила компрессы в молодые годы на вечно болящие ноги.

Лялька тем временем бросила взгляд на Колобка.

— Про мужика расскажи, который тебя снял, — приказал он. — Потом о другом поговорим.

— Симпатичный, — задумчиво произнесла Лялька. — Я еще удивилась, что это он на меня позарился? Такие ко мне обычно не подходят. Потом я подумала: извращенец. Но мне нужно было ширнуться…

— Брюнет? Блондин? Высокий? Среднего роста? Лет сколько?

— Ростом вот как он, — Лялька показала на Ника Хауса, то есть где-то метр семьдесят шесть — семьдесят восемь. — Русоволосый. Приличный.

Описание подходило «моему» Константину — и еще тысяче других мужчин. Я описала Константина и во что он был одет, но девица больше ничего внятного сказать не могла, обратила взор на Ивана Васильевича и спросила, как это он стал таким красавчиком. Он пояснил, что здесь есть ванная с горячей водой, шампунем, пеной, мылом, полотенцами и вообще всем, что душеньке угодно. Правда, туалет без туалетной бумаги, но туда уже положили газетку. Хотели труды Карла Маркса и Фридриха Энгельса, недавно найденные Иваном Васильевичем на помойке, но он не дал. Также есть женская одежда. Правда, Ляльке, наверное, будет великовата.

— Не беда! — воскликнула Лялька и вспрыгнула на ноги. До этого она сидела на полу. Двигалась она довольно резво. И не скажешь, что ее только что лупили по голове.

Иван Васильевич отправился провожать Ляльку в ванную. За ними пошла Агриппина Аристарховна, видимо, присматривать за историком. Вскоре из ванной до нас донесся счастливый визг Ляльки. Оставшиеся в комнате обратили внимание на даму в вечернем платье и мужчину в костюме.

Что-то в лице женщины показалось мне знакомым. Может, чья-то мамаша? Хотя я веду уроки только среди средних и старших классов, а у нее не может быть таких детей. Или чья-то сестра? Или просто физиономию отреставрировала? У наших деток много таких мамаш.

— Отпусти, — бросила она через плечо Крокодилу. — Я не про твою душу.

— Это еще почему? — буркнул себе под нос Крокодил, но отпустил, а от нас отвернулся. Конечно, прижимая такую красотку к телу, нельзя было не возбудиться.

Женщина быстро огляделась, явно в поисках зеркала, проследовала к нему и критически себя осмотрела. По-моему, она напоминала кобру: такая же голова, да и движения… И красива она была так же, как бывают красивы гады…

— Ванна здесь одна? — спросила она через некоторое время.

— Да, — ответила я.

— Теперь и не пойдешь туда… — задумчиво произнесла она. — Эта вшей своих напустит…

Как выяснилось, Лялька попыталась снять с шеи роскошной брюнетки колье, от чего дама тут же проснулась — и ринулась в бой, защищая свое имущество.

— Как вас зовут? — спросила Лен.

— А ты что, не знаешь? — дама изогнула одну умело выщипанную бровь.

— Я вижу вас в первый раз в жизни, — отчеканила Лен.

Холеная дама, по всей вероятности, привыкла, что ее везде узнают и относятся с поклонением. Я точно ее где-то видела…

— А… это ты путалась с чеченским террористом? — прохрипел мужик с постели.

Жгучая брюнетка аж подпрыгнула. И тут я вспомнила, кто это. Правда, в светской хронике эта штучка выглядит совсем по-другому. Известная журналистка Ксения Болконская пишет о звездах шоу-бизнеса и моде и ведет программу на одном из телеканалов. Прославилась она в основном своими скандальными романами, а не творчеством. С другой стороны, она вхожа в «большой свет» и регулярно подкармливает общественность сплетнями, которые определенной части публики интересны. Ее приглашают на все тусовки, она посещает модные курорты, смело экспериментирует с нарядами, сочетая несочетаемое. Она даже название собственного стиля придумала — «идеальная несочетаемость». И еще она очень любит давать советы женщинам — с телеэкрана и в печати. Видимо, считает, что другие должны брать с нее пример и стремиться к недосягаемому идеалу, которым она как раз и является. Ее неоднократно именовали в СМИ «суперженщиной». Лично у меня она вызывала раздражение, как, впрочем, и у массы моих знакомых. Я не знаю ни одного человека, который бы следовал ее «советам и рекомендациям».

— Значит, чеченский след, — медленно произнес Ник Хаус. — Я ожидал чего-то подобного…

— Слушай, ты кто такой? — резко повернулась к нему Ксения. — Я с Шамилем уже больше года назад как рассталась! Это вся страна знает!

— Я — гражданин Америки, — гордо объявил Ник Хаус. — И о вашем существовании никогда не знал, от чего не страдаю.

— Она с Сашей путалась, — с гневным выражением лица объявила Лен.

— Какой еще Саша? — нахмурилась журналистка. — Депутат, что ли? Да я с ним пару раз только встретилась. Его болтовню слушать невозможно! А… потом еще этот певец был, который хотел от голубизны отмыться. Я с ним на нескольких тусовках появлялась. Вроде все.

Она вопросительно посмотрела на Лен.

— Александр Паскудников, — объявила та.

— О, Сашуля! Так мы просто друзья! Он такая лапушка! И как такого классного мужика угораздило жениться на какой-то придурочной американке?!

Я бросила взгляд на Лен, которая просто на глазах наливалась гневом. На нее также смотрели Колобок с Крокодилом.

— Паскудников про криминал передачу ведет, да? — уточнил Крокодил у Ксении Болконской.

— Да, — она кивнула. — Классный мужик и журналист отличный. А любовник… — Ксения закатила глаза и улыбалась мечтательно-похотливой улыбкой.

«Они же вроде «просто друзья», — подумала я.

Собиравшаяся в душе Лен буря вырвалась на поверхность. «Александр Паскудников, — кричала она, — ее бывший муж, с которым она недавно развелась, редкостный негодяй. Именно он заставлял Лен ходить в магазин, готовить, стирать и убирать и не желал, — вопли достигли опасной громкости, — брать на себя обязанности по ведению домашнего хозяйства».

— Слушай, тебя такой мужик замуж взял, а ты еще выеживаешься?! — воскликнула Ксения, потом вдруг резко замолчала. — Говоришь, развелась? Сашуля свободен?!

Ксения в два прыжка оказалась рядом с Лен, сгребла ее в объятия и расцеловала.

— Я тебя люблю! — воскликнула Ксения. — Ох ты моя лапочка!

— Оставьте меня в покое! — попыталась высвободиться из объятий Лен. — Сдерживайте свои эмоции!

— Да, Сашуля говорил, что ты холодная, как рыба. — Ксения отступила на шаг назад, но продолжала широко улыбаться. — То-то он все бегал на сторону. И чего он на тебе женился?

— Бабки? — подал с кровати голос мужик, о котором мы позабыли.

Тут все повернулись к нему, и Лассе попросил его представиться.

— Белохвостиков Кирилл Петрович, тридцать семь лет, холост, беспартиен, не состоял, не привлекался. Родился в Ленинграде, живу в Санкт-Петербурге.

— А по жизни чем занимаешься? — поинтересовался Крокодил.

— Мастер по ремонту телевизоров.

— А-а-а!!! — вдруг завопила Лен, в ужасе глядя на свое предплечье.

Со своего места я не могла рассмотреть, что ее так испугало. Смогла Ксения.

— Подумаешь, вошка, — хмыкнула журналистка. — Если в волосах заведутся, керосинчиком потравишь. Я в детстве каждый год из лагеря привозила.

— У вас шикарные волосы, — заметил Кирилл Петрович. — Это от керосина?

— Возможно, — кивнула Ксения и критически осмотрела крашенную в ярко-рыжий цвет американку. Волос на голове у Лен было раза в два меньше, чем у Ксении.

Лен тем временем сбросила «подарок» на пол, а потом яростно стала бить по тому месту ногой. Ксения в эти минуты себя оглядывала, но, похоже, никаких лишних существ на себе не обнаружила. Лен трясло. Ее обнял Ник Хаус, правда, с опаской, и стал приглядываться, но тоже никого не нашел.

— А где это мы? — подала голос Ксения. — Я вроде на дне рождения Аглаи была.

— Кто такая Аглая? — спросил Лассе.

Ксения странно посмотрела на финна. Тот быстро представился своим традиционным образом. По-фински, правда, ничего не говорил.

— А… тогда понятно. Но ты по-русски хорошо говоришь, — заметила журналистка. — Неужели работу не найти?

— А зачем? — удивился Лассе и пояснил, каким образом оказался в Петербурге и что тут делает.

Финским безработным родное государство выплачивает по четыреста евро в месяц. В принципе, на эти деньги можно прожить и в Финляндии, но в Питере можно позволить гораздо больше. Кроме того, финские фирмы, которые берут к себе на обучение, стажировку или практику безработных, получают от государства большие налоговые льготы. Поэтому многие компании, имеющие представительства в Петербурге, отправляют туда «на стажировку» финских безработных — вроде как обучаться иностранному языку в языковой среде. Фирмы получают льготы, финские безработные прекрасно живут в Питере на четыреста евро, как правило, снимая квартиру на двоих. Например, Лассе с другом Юрки скидываются по сто евро и имеют квартиру с мебелью и посудой. Они вдвоем числятся на стажировке в одной известной молочной компании и примерно раз в неделю выходят на работу. Часть продукции молочной фирмы поступает в Петербург в упаковке с надписями на русском языке. Однако продукция, которая поставляется в Россию малыми партиями, изготовляется только в финской упаковке, и в Россию приходит вместе с этикетками на русском языке, которые уже приклеивают в Петербурге. Кто-то должен их клеить. Специального человека в штате нет, сотрудники питерского офиса не желают брать эту работу на себя, поскольку дополнительная плата на нее не выделяется. Очень кстати оказываются финские безработные, «стажирующиеся» в фирме. В результате довольны все, кроме государства Финляндия, конечно. Но кто будет ставить его в известность?

— А кому вы тогда здесь нужны? — спросил Колобок и сделал широкий жест рукой, словно обводил всю квартиру.

Лассе пожал плечами.

— А что ты помнишь из вчерашнего? — спросила я. — Хоть что-нибудь помнишь?

Лассе мне улыбнулся и сказал, что они с другом Юрки, который так пока и не проснулся, весь вечер просидели в недорогом пивбаре, куда часто заходят, причем кабак, как и квартира, которую они снимают, располагается в районе Ленинского проспекта. По пути домой они с другом решили немного отдохнуть на скамеечке у детской площадки, где днем выгуливают детей, а вечерами собак. Но когда они сели на скамеечку, не было ни тех, ни других. Проснулся Лассе уже в этой квартире.

— Мы в Центральном районе, да? — уточнил он у Колобка.

Тот кивнул.

Кирилл Петрович, так и сидевший на кровати, попросил объяснить ситуацию. Сам он сказал, что вчера после работы пил с другом, потом поймал частника, чтобы ехать домой. Он думает, что заснул в машине. Пили в районе Лиговки. Но уж что-то больно крепко он спал… Он не помнит за собой, чтобы засыпал в костюме, галстуке и ботинках. Внешность шофера Кирилл Петрович описать не мог.

— Ты сказал, что ты — мастер по ремонту телевизоров? — уточнил Колобок.

— Ну.

— А ты чего, на работу в костюме и при галстуке ходишь?

— Я по специальности мастер. Но теперь у меня своя небольшая ремонтная фирма. Как директор, хожу на работу при галстуке.

— Понятно.

Я посмотрела на Ксению Болконскую и попросила рассказать нам, что последнее помнит она.

— Пили у Аглаи. Она живет на Каменноостровском. То есть Петроградский район. Народу было человек сто. Все напились. Потом начались танцы. Кто-то уходил, кто-то приходил. Все, как обычно. Я вроде с каким-то мужиком ушла. Не помню.

— Вы, русские, все алкоголики! — с чувством воскликнула Лен. Тут ее взгляд упал на Лассе, и она отвернулась.

— Сэ эй олэ нин, — сказал финн.

— По-русски давай! — рявкнули хором Кирилл Петрович и Колобок.

— Это не так, — перевел Лассе. — Не все. И финны не все.

— Ой, нет, помню! С американцем! — завопила Ксения, будто не слышавшая других. — Точно с американцем! Он Аглаю в Америке продавать собирается! Но нализался… Спирт с глюкозой не потянул!

Я поинтересовалась, откуда на вечеринке у такой раскрученной певицы, как Аглая, может быть спирт с глюкозой. Я ожидала бы коллекционное шампанское и коньяк.

— Ничего ты не понимаешь, — довольно презрительно посмотрела на меня Ксения Болконская. — У нас часто устраиваются тематические вечеринки.

— Спирт с глюкозой — это, по-моему, что-то медицинское, — заметил с кровати Кирилл Петрович.

— Так Аглая же — медсестра по профессии. Вот и вспомнила, как в больнице работала. У них главным напитком был как раз спирт с глюкозой. У американца не пошло… Да и у меня, признаться, башка с непривычки болит…

— Итак, вы ушли с американцем?.. — снова заговорил Лассе.

— Не помню я! И вообще, может, я не с американцем ушла? — задумчиво произнесла Ксения.

— Вас осталось тринадцать грешников… — произнес механический голос непонятно откуда.

Мы все дернулись и замерли на мгновение. Потом все заговорили одновременно. К нам прибежали Иван Васильевич с Агриппиной Аристарховной. Мы слышали, как в ванной льется вода. Потом Лялька опять радостно завизжала.

Я обвела взглядом собравшихся. Двое американцев — Ник с Лен, финн Лассе, Колобок с Крокодилом, журналистка Ксения Болконская, мастер по ремонту телевизоров Кирилл Петрович, бывшая балерина, бомж, я и Лялька в ванной. Одиннадцать. Юрки спит в комнате, где проснулись мы с Лассе. Еще должен быть моряк. Разве есть кто-то еще?

Лассе объявил, что идет проверять друга, быстро вернулся и сообщил, что с ним все в порядке, просто еще не проспался, но в этом нет ничего удивительного.

— Пойдемте посмотрим на трупы, — предложила бывшая балерина.

— Агриппина Аристарховна, уж от вас-то я этого не ожидал! — воскликнул Колобок.

— Почему? — удивилась маленькая старушка. — Я должна своими глазами убедиться, что вам ничего не привиделось, мальчики. Мне в жизни встретилось много мужчин, которым регулярно что-то виделось или снилось… Это, похоже, у нас национальное… Вот мы с Мариночкой, Леночкой и Ксенией посмотрим и тогда уже будем точно знать, есть трупы или нет.

— Не называйте меня Леночкой, — попросила американка. — Я — Лен. А Леночкой меня называл мерзавец Паскудников. Не по его ли милости мы тут все оказались?

— Сашуля не мог устроить такую подлянку, — уверенно заявила Ксения. — Он — милый, добрый человек, он любит людей…

— И больше всех — свою мертвую мамашу! — взвизгнула Лен.

— Мама — это святое, — сказал Крокодил.

— Неужели у вас не учат уважению к родителям? — подал голос с кровати Кирилл Петрович, который, похоже, никак не решался ступить на пол. Возможно, опасался, что пол под ним начнет качаться, как палуба? Кстати, что-то моряк давно не орал.

Об отношении к родителям в Америке поведала я, которой доводилось об этом слышать от самих американцев. У них считается нормальным сдать родителей в дом престарелых и не ухаживать самим за больными. Да, конечно, их дома престарелых не идут ни в какое сравнение с нашими, и там средний американец может позволить себе нанять сиделку, но сам факт… Как правило, дети покидают дом после окончания школы, уезжают учиться в другой город и с тех пор уже живут отдельно.

Я могла бы еще долго говорить про их семейный уклад, но меня перебила Лен.

— Да, у вас по несколько поколений живут вместе. Я это принимаю. В этом есть рациональное зерно.

— При чем здесь рациональное зерно?! — рявкнул Кирилл Петрович. — В наших семьях совсем другие отношения! Нет вашего рационализма! Нет вашего стукачества на соседей! То-то ваши мужики толпами сюда едут на наших женщинах жениться! Надоели вы им! Им душевного тепла хочется! Только я не понимаю, как наш мужик мог на американке жениться! Ксения, он вообще нормальный? Журналист-то классный, я его статьи всегда читаю и передачи смотрю. Но как человек?

— Да он ее пожалел, — махнула рукой Ксения. — Тебя же обокрали сразу же после приезда в Россию, да? А он у тебя интервью брал после приезда следственной бригады?

Лен не ответила и отвернулась.

— Ее пожалели, а она выпедривалась вместо того, чтобы спасибо сказать, — хмыкнула Ксения.

Лен развернулась и заорала, путая русские слова с английскими. Из ее воплей я поняла, что Александр Паскудников, ее бывший муж, исполняя волю покойной матери, держал урну с прахом матери на самом видном месте в спальне. Там у него вообще был этакий «мамин уголок» — ее большой портрет, урна с прахом, мамины иконы и подсвечники. Каждый вечер перед сном Саша зажигал свечи, разговаривал с мамой и рассказывал ей о событиях дня. Лен в это время ждала его в постели. Иногда не дожидалась и засыпала.

Я поняла, почему Лен была холодной. Я бы, наверное, тоже в таком случае утратила желание заниматься любовью.

— Я — сирота, — прошептал мне в ухо Лассе.

Я посмотрела на него заинтересованно. Мужчина, к которому не прилагаются родственники, всегда был мечтой моей жизни. Ой, как же там мама и тетя Света?! Они же с ума сходят! У меня же не отвечает мобильный телефон, не отвечает домашний! И я должна была уже приехать на дачу! Как же им сообщить, что со мной все в порядке?! То есть, конечно, не все… Но как-то же можно, наверное, связаться с внешним миром?!

— А стационарный телефон здесь есть? — прервала я поток обсуждения Александра Паскудникова и его любви к покойной маме.

— Был бы — уже давно бы выбрались отсюда, — хмыкнул Колобок.

— У депутата нет телефона?! — всплеснула руками бывшая балерина.

— Провода перерезаны, — пояснил Крокодил.

— Можно попробовать соединить, — задумчиво произнес Кирилл Петрович.

— Не получится, — сказал Крокодил. — Розетку с мясом вырвали. Телефон отпадает.

— А окно здесь мы можем разбить? — спросила я.

— Нет, — ответил Лассе. — Они здесь бронированные.

— Вот депутатская сволочь забаррикадировалась! — прошипела бывшая балерина.

— Но, как я понял, ему это все равно не помогло? — подал голос Кирилл Петрович, делая пробный шаг. Его сильно качнуло.

— Пошли посмотрим, депутат или нет, — заявила Ксения и первой тронулась к выходу из комнаты. — Я была с ним знакома при жизни, даже один раз перепихнулись.

— Случайно не здесь? — уточнила я.

— Нет, — покачала головой журналистка. — Я к женатым домой никогда не хожу. Но узнать — узнаю.

Все двинулись в зал, Кирилл Петрович заскочил на кухню — умыться. Ванна так и была занята Лялькой.

При подходе к комнате, в которой лежали трупы (по словам Крокодила и Колобка), мы услышали молодецкий храп, причем звук, как мне показалось, каким-то странным образом усиливался. Вскоре я поняла, почему. Незнакомый мужик в гражданской одежде спал на спине под двойной батареей. Дышал он как раз между двух частей. Видимо, поэтому храп и казался громче, и приказы доносились до нас, когда мы сидели в кухне.

Вид мужчины и женщины, у которых было снесено по полголовы, был неприятен, и это еще мягко сказано. Я быстро вышла в коридор, за мной тут же последовал Лассе. Я отвернулась лицом к стене и тяжело дышала. К горлу подступила тошнота.

— Тебе нехорошо? — заботливо спросил Лассе и обнял меня за плечи.

Я прижалась к его широкой груди.

Навстречу нам шел Кирилл Петрович.

— Ну? — спросил он.

Мы с Лассе одновременно поморщились.

— Они ведь скоро разлагаться начнут, — заметил Кирилл Петрович, ни к кому конкретно не обращаясь. — Лето ведь. Слушайте, где здесь курят?

— Я бы тоже покурил, — сказал Лассе. — Окна не открываются. На лестницу не выйти. Может, в туалете?

— А что за дверь у входа? — спросила я. — Может, у депутата большая кладовка?

— Если кладовка, то должна быть забита вещами, — заметил Кирилл Петрович. — Тем более у депутата.

— Думаешь, он ворованное в свою кладовку складывает? — усмехнулась я, потом вспомнила, что труп депутата лежит рядом. Если это он, конечно.

— Надо сходить и посмотреть, — заявил Лассе и первым отправился к двери. Я последовала за ним. За нами, разминая сигарету, шел Кирилл Петрович, которому я быстро пояснила, что есть в холодильнике.

— Интересно, мы здесь надолго? — спросил он, не ожидая ответа.

Лассе отвел защелку в сторону, распахнул дверцу, нащупал на стене выключатель, щелкнул им и открыл рот. Я выглянула у него из-под руки и заорала.

Место в кладовке было. Но на этом месте лежал огромный мужик, из груди которого торчала рукоятка ножа.

* * *

Первым к кладовке подбежал Крокодил, посмотрел на мертвеца и бросился к нему.

— Валера! Друг! — вопил Крокодил. Я ничего не понимала.

Потом принесся Колобок, подскочил к Крокодилу сзади и зашипел ему в ухо:

— Что ты несешь, кретин? Заткнись!

Но Крокодил рыдал, и не крокодиловыми слезами. Он явно потерял близкого человека.

— Лучше бы здесь ничего не трогать до приезда милиции, — спокойным тоном заметил Кирилл Петрович.

— А когда она приедет?! — закричала американка. — И ваша милиция никогда не приезжает! Я вызывала вашу милицию! Мне посоветовали проспаться!

— А что ты сказала по телефону? — поинтересовалась Ксения, подошедшая сзади. — Что муж заставляет тебя мыть посуду? И бьет тарелки о твою голову, если не моешь?

— Не отвечай ей, Лен, — Ник Хаус положил руку на плечо племянницы.

Я повернулась к Ксении и уточнила, опознала она депутата или нет.

— Документы в кармане — его, но половины морды нет, а так я не могу… Девку опознала. Не жена. Это актриса одна. В сериалах на вторых ролях в последнее время снималась. Но вместе с депутатом я ее не видела. Может, скрывались. Может, только что сошлись.

Иван Васильевич о чем-то шептался в углу с бывшей балериной. Лассе удалился в кухню, и я услышала звук открывающегося холодильника. Вскоре он вернулся с двумя банками пива и коробкой сока. Сок вручил мне, одну банку пива дал Кириллу, вторую взял себе.

Кириллу пиво явно очень помогло.

— Эй, мужики, — крикнул он Колобку и Крокодилу. — Объясните-ка нам, откуда вы этого типа знаете. И вообще кто он такой?

— И как-то подозрительно вы здесь появились, — заметил Ник Хаус.

— Мы подозрительно? — повернулся Колобок. — Мы приехали по вызову! Выгляните в окно вон с этой стороны. Увидите нашу машину. А вот вы все…

— Погоди, — сказал Лассе. — Мы должны разобраться, почему мы все здесь. Что нас всех объединяет? Я лично не могу ничего предложить. Раньше я знал только одного Юрки. Всех остальных я вижу впервые в жизни.

Я не знала никого вообще. По телевизору и в газетах видела Ксению Болконскую и депутата Верещагина (если, конечно, убитый — он), убитую актрису видела в сериалах, Агриппину Аристарховну — на старых фотографиях. В жизни ни с кем не встречалась.

Ксения знала депутата и бывшего мужа Лен. Американцы знали друг друга. Бывшая балерина и бомж — никого. Кирилл Петрович, как и я, был знаком по телевизору с депутатом, актрисой и Ксенией.

С Колобком и Крокодилом на самом деле было что-то не так.

— Это Генкин друг из Новосибирска, — нехотя пояснил Колобок.

— Что я его жене скажу?! Что я ребятам скажу? — всхлипнул Крокодил.

— Он с нами на вызов поехал. Хотел посмотреть, как депутаты живут.

— Откуда вы знали, что едете к депутату? — спросил Лассе. — У вас что, когда аварийку вызывают, надо место работы называть?

— Фамилию надо. И адрес. Мы поняли, что к депутату.

Я спросила, почему их друг решил спрятаться в кладовке. Он решил остаться в квартире и ее обчистить?

— Я не знаю, как он оказался в кладовке! — закричал Колобок. — Нас же вырубили! Мы без сознания сколько времени были! Я не знаю, где в тот момент находился Валерка! Может, газ специально пустили, чтобы его убить?

— А есть за что? — уточнил Лассе.

— Кто знал, что он едет сюда? — спросила Ксения.

— Сеструха моя, — ответил Колобок. — Она у нас диспетчером работает. Но неужели вы думаете, что кто-то устроил все это, чтобы убить Валерку?! Никто не знал, что он здесь будет! А моя сеструха уж точно…

— Его как раз могли убить, потому что он лишний, — сказал Лассе задумчиво. — Он здесь не планировался. Вы просто прихватили его с собой.

— А кто планировался? — спросила я. — Все остальные?

Таким образом мы снова вернулись к тому же вопросу: почему мы все здесь? Что нас всех объединяет? Почему выбрали нас?

Иван Васильевич предложил вернуться на кухню и продолжить обсуждение там. Все согласились. Что стоять у двери? Да и на труп смотреть не было никакого желания. Крокодил, правда, не хотел отрываться от друга, но Колобку удалось убедить его к нам присоединиться. Валере из Новосибирска уже ничем не поможешь, а совместное обсуждение проблем может дать какой-то результат.

Крокодил заявил, что Валеру надо помянуть.

— Где тут бар? — спросил Кирилл Петрович. — У депутата обязательно должен быть.

Судя по выражению лица, Кирилл Петрович явно нацелился провести дегустацию дорогих иностранных напитков, которые сам не покупал.

— Где трупы, — пояснил Колобок и посмотрел на Кирилла Петровича. — Пошли вместе выбирать.

Они направились в сторону гостиной вместе с Иваном Васильевичем, который не мог пропустить выбор спиртных напитков. Лассе мгновение колебался, потом виновато мне улыбнулся и тоже пошел за ними. Остальные проследовали в кухню. Я стала накрывать на всех, Агриппина Аристарховна мне помогала, Ксения уселась в уголке у окна с сигареткой. Лен мыла посуду. Ник стоял рядом и прикладывал божка к глазу. Вслед за нами зашел Крокодил и тяжело плюхнулся на табуретку. В выборе спиртных напитков он не участвовал. Он явно сильно переживал смерть друга.

— А где вы служили? — спросила я, имея в виду и его самого, и убитого Валеру.

— В Чечне, — с хмурым видом пробурчал он.

Ник аж подпрыгнул и уронил божка, правда, быстро поднял и снова приложил к глазу.

— Значит, точно чеченский след! — завопил он. — Ваш друг убил кого-то из чеченских полевых командиров, а теперь его родственники устроили кровную месть! И мы вынуждены невинно страдать из-за того, что вы…

— Заткнись, пока зубы целы, — процедил Крокодил и сжал кулаки с побелевшими костяшками.

При виде разозленного гиганта Ник стушевался и отвернулся к мойке. Похоже, американец понял, что если не замолчит, ему уже никакая моча не поможет. Лен стояла с напряженной спиной и всем своим видом выражала неудовольствие. На губах Ксении играла легкая улыбка. Балерина о чем-то напряженно думала.

Я спросила у Лен, как она оказалась в этой квартире. В смысле — что она помнит последнее.

— Ты знаешь, что странно… — глядя на племянницу, вдруг произнес Ник, и на лице у него отразилось удивление.

— Договаривай, — попросила я, правда, подумала, что тут все странно.

— Мы с Лен оказались в одной комнате, — сказал Ник.

— И что из того? — хмыкнула Ксения. — Вы оба — американцы, да еще и родственники…

— Вот именно! — воскликнул Ник. — Кто об этом знал? Значит, те, кто все это устроил, выяснили, что я приехал к племяннице…

— Вас брали по отдельности? — перебила я.

Лен пояснила, что примерно месяц назад стала по утрам встречаться с мужчиной. Лен после пробуждения совершает пробежки в ближайшем к дому парке. Месяц назад она переехала от Паскудникова — снова сняла квартиру, и недалеко от нового дома каждое утро видела другого бегуна. Вначале они стали просто здороваться, познакомились примерно неделю назад, а вчера этот мужчина впервые пригласил Лен поужинать. У Ника было на вечер запланировано свидание, и Лен согласилась.

— Вы были в одном ресторане с Ником? — уточнила я.

Лен покачала головой и продолжила рассказ. Они посидели в кафе неподалеку от дома, потом отправились погулять в парке, в котором бегали по утрам. Последнее, что помнит Лен, — это как они садились на скамеечку. Проснулась она в этой квартире, на кожаном диване, в одежде. Американка попробовала вспомнить, что было вчера. Вначале она решила, что выпила лишнего и отправилась в гости к новому знакомому, который оказался джентльменом и даже не стал ее раздевать.

— А в ресторане ты свою половину счета оплатила? — ехидно поинтересовалась Ксения. — Или у вас только мужики от женщин этого хотят, а бабы стараются на халяву проскочить?

— Оплатила, — ледяным тоном отчеканила Лен. — Я не хотела, чтобы у мужчины насчет меня были какие-то иллюзии.

— И он позволил? — спросила я.

— Он хотел платить сам, но я смогла доказать ему свою позицию, — со мной Лен разговаривала вежливо.

Проснувшись и открыв дверь в коридор, она в ужасе уставилась на трех спящих на полу мужчин, в одном из которых узнала своего дядю. Лен принялась их будить, потом они с Ником обменялись впечатлениями. Ник рассказал про свой поход в ресторан и про пробуждение. Он проснулся на ковре в той же комнате, где спала Лен, и поразился при виде племянницы.

— Компьютер! — вдруг воскликнула Лен. — Мы же проснулись в кабинете!

— Зачем тебе компьютер, деточка? — посмотрела на американку балерина Сурганова.

— Электронная почта! — почти хором сказали Ник, Лен, я и Ксения.

Лен первой рванула из кухни, за ней понесся Ник, потом бежали я, Ксения и Агриппина Аристарховна, решившая не отрываться от коллектива. Крокодил остался в кухне. В коридоре мы столкнулись с возвращающимися с выпивкой возбужденными мужиками. Депутатский бар явно произвел впечатление на всех.

— Что случилось?! — воскликнул Лассе.

Я быстро пояснила.

— Я лучше выпью, — объявил Иван Васильевич. — Я все равно в компьютерах ничего не понимаю.

— Вова, где водка, блин? — донесся из кухни крик Крокодила.

— Я тоже не пойду с вами, — сказал Колобок, и они с Иваном Васильевичем проследовали в кухню. Как раз сообразят на троих.

Лассе, Кирилл и я пошли в комнату, где проснулись Лен с Ником. Это был кабинет депутата. Там стоял компьютер с огромным жидкокристаллическим монитором. Признаться, я таких и не видела. Также имелось лазерное многофункциональное устройство, мебель была кожаная.

— Странно, что ноутбука нет, — заметил Лассе.

— Почему? — посмотрел на него Кирилл Петрович.

— Ну, депутат все-таки…

— На работе, наверное, — пожала плечами Ксения. — Но я согласна, что ноутбук должен быть. Сейчас у всех есть.

— У меня нет, — сказала я.

Ксения посмотрела на меня презрительно и заявила, что у нее нет знакомых, у которых его бы не было.

— У многих моих знакомых нет и большого компьютера, — с самым невозмутимым видом сказала я. — И ничего, живы.

Ксения дернула плечиком.

— У меня нет ноутбука, — сообщил Кирилл Петрович. — И как-то обхожусь.

— У меня нет никакой подобной техники, деточка, — сообщила Агриппина Аристарховна. — И ни у кого из моих знакомых нет.

Лассе молча улыбался. Как я поняла, у него тоже нет ноутбука и, вероятно, и стационарного компьютера. Зачем ему, если он в молочной фирме наклейки приклеивает? Ксения от нас отвернулась. Лен с Ником тем временем колдовали над депутатской машиной. Однако их усилия не увенчались успехом.

Вначале я подумала, что в компьютер запущен хитрый вирус, который стер из памяти всю имеющуюся информацию, за исключением одной директории и множества игрушек. На экране одно за другим появлялись матерные слова и выражения и похабные картинки с участием героев мультфильмов.

Электронная почта отсутствовала.

— Разве такое может быть? — спросил Ник.

— Вполне, — сказала я. — У нас в стране почта есть далеко не у всех. И у депутата она вполне может быть только на работе. Может, он на этом компьютере только в игрушки играет?

Я в самом деле не очень верила, что слуга народа дома работает, если вообще где-то работает. Не уверена, что то, чем он занимается в Законодательном Собрании, можно назвать этим словом.

— А вот это почему лезет? — спросил Ник, кивая на экран.

Я пожала плечами.

— Ты, наверное, на что-то нажал… — открыл рот Лассе.

Ксения хмыкнула.

— Да комп этот явно только для развлекухи, — высказала она свое мнение. — Раз в нем только игрушки, картинки и матюги.

— Игрушки и картинки я могу понять, — снова заговорил Ник, — но эти ваши слова…

— Может, они так нравятся депутату, что он хочет их постоянно видеть перед глазами, — с невозмутимым видом сказала Агриппина Аристарховна. В эти минуты она напоминала Лису Патрикеевну. Наверное, представляет сейчас, как будет своим подругам рассказывать об увиденном. Я тоже расскажу про «начинку» депутатского компьютера.

Единственная имеющаяся директория включала файлы с очень злобными эпиграммами и небольшими рассказиками.

— Ой, так он же журнал издает! — воскликнула Ксения.

Болконская поведала нам, что Верещагин на средства из депутатского фонда организовал выпуск журнала, в котором печатная площадь предоставляется всем, кто хочет сделать гадость ближнему. Поссорившиеся слуги народа, а также поэты и писатели поливают друг друга грязью. Поскольку не все депутаты и чиновники обладают поэтическими талантами, а некоторые вообще не умеют выражать свои мысли ни в устной, ни в письменной форме, они нанимают для этой цели бедных писателей и поэтов, которым в обмен на услуги по сочинительству предоставляется возможность полить грязью более удачливых коллег. Гонорары журнал не выплачивает, чиновники и депутаты в дополнение к печатной площади приплачивают сочинителям из собственных средств, ну, или из народных. Ксения не знала, как в каждом конкретном случае оформляется оплата. За поливание грязью коллег труженики пера получают только моральное удовлетворение.

Услышав это, я прильнула к экрану. Прочитав несколько опусов, я решила, что если бы мне попался в руки этот журнал, то у меня возникло бы только одно желание — вымыть руки. Агриппина Аристарховна попросила прочитать ей что-нибудь вслух, поскольку не хотела идти за очками.

— Это оплачивается из депутатского фонда? — воскликнул Кирилл Петрович, глядя на экран округлившимися глазами. — Фактически на наши деньги? С меня дерут налоги на э т о?

Он бросил взгляд в сторону гостиной, где лежал убитый депутат.

— Я бы оправдал киллера, — сказал он, и я с ним полностью согласилась.

Поскольку от компьютера толку в нашей ситуации не было, а читать мерзкие пасквили никому не хотелось, Лен выключила машину.

— А телевизор? — вдруг сказал Вова.

— При чем здесь телевизор? — посмотрел на него американец. — По телевизору нельзя отправить сообщение.

— Нужно посмотреть, что говорят в новостях, — сказала я. — Моя тетя Света вполне могла уже организовать поиски.

— Так быстро? — посмотрел на меня Кирилл Петрович.

— Ты не знаешь мою тетю Свету.

— Мне повезло?

— Очень. Правда, шесть из семи ее бывших мужей и шестнадцать из семнадцати любовников до сих пор ходят к ней в гости. Но ты не подходишь по возрасту.

— А что случилось с одним мужем и одним любовником? — поинтересовался Лассе.

— Муж женился на моей маме, а любовник переехал в Москву.

В квартире депутата Верещагина было два телевизора, и оба оказались неисправны. Кирилл Петрович, как мастер по их ремонту, быстро снял крышку с одного, заглянул внутрь и сообщил, чего там не хватает. Мне это ничего не говорило, но Колобок его вроде бы понял. С вторым телевизором было то же самое.

Вскоре мы всей толпой вернулись в кухню.

Там уже пили водку. На столе также стояла бутылка виски, две бутылки вина и бутылка «Таежного бальзама».

— Вот это — классная вещь, — сказал Иван Васильевич, показывая на бальзам. — Мы пока не открывали, вас ждали.

Историк протянул руку к бутылке с бурой, густой и тягучей жидкостью. Когда он ее открыл, сразу же почувствовался запах хвои. Иван Васильевич пояснил, что этот бальзам нужно обязательно разбавлять водкой, потому что если взять в рот так, то создается впечатление, будто жуешь несколько елочных иголок, а то и целую ветку.

— Валера из Новосибирска был, — сказал Крокодил. — Его как раз подойдет «Таежным бальзамом» помянуть.

— А в Новосибирске что, тайга? — спросил Лассе.

Все присутствующие задумались. В Новосибирске никто не был. Крокодил давно собирался, но так и не доехал. Теперь, видимо, отправится вместе с телом.

Мне лично бальзам не очень понравился. Пах он, конечно, великолепно, но я все-таки предпочла вино. Мужчины тем временем с восторгом рассказывали о депутатских запасах. Хоть кто-то что-то положительное увидел в нашем заточении. Как я поняла, запасов спиртного нам хватит надолго. С едой было хуже. Хотя ведь должна же в доме храниться картошка, макароны, крупы, консервы… Или депутаты не запасаются всем этим, как принято в моей семье?

Я выступила с предложением провести ревизию припасов.

— Ты считаешь, что мы здесь надолго? — спросил Лассе.

— Вас осталось двенадцать грешников… — произнес механический голос.

Кто-то замер на месте, кто-то вскрикнул, все стали ошалело переглядываться. Меня затрясло. Неужели еще один труп?! Что здесь происходит?!

— Лялька! — воскликнул Иван Васильевич, забыл про стакан и рванул в ванную.

Лассе, ни слова не говоря, побежал в спальню к другу.

— Надо бы моряка проверить, — неуверенно заметил Колобок, ни к кому конкретно не обращаясь.

— А когда вы спиртное выбирали, он храпел? — спросила я.

Колобок с Кириллом переглянулись и почесали в затылках. Понятно: процесс так увлек, что больше ни на что не обращали внимания. Бар депутата был интереснее спящего моряка и трупов, да еще, как выяснилось, Лассе проводил урок финского языка, сообщил, что водка по-фински — виинаа, что всех удивило. Я, признаться, считала, что водка на всех языках водка. Правда, Лассе объяснил новым собутыльникам, что если они в Финляндии произнесут русское слово, их все поймут. Он лично не встречал ни одного финна, который бы его не знал.

Лассе быстро вернулся и махнул нам, предлагая последовать за ним. Его друг умер? Никто не задавал вопросов. Из ванны доносился какой-то плеск. Агриппина Аристарховна последовала туда, остальные, за исключением Крокодила, тронулись за Лассе.

Его друг так и спал на полу. Но почему он еще спит? Хотя все ведь люди разные. Каждый по-своему реагирует… На что? Нас отравили каким-то газом? Ввели какой-то препарат? Я сама считала, что мне вчера что-то подмешали в питье. Лассе с Юрки… На детской площадке? Или они там вырубились, пьяные, а им потом еще что-то добавили? Лассе отошел быстро, а Юрки…

Он однозначно был жив и храпел.

Но Лассе, нагибаясь к другу, заметил под кроватью, на которой спала я, какие-то рулоны бумаги и вытащил один.

Это был предвыборный плакат депутат Верещагина с пририсованными рогами. На каждом роге значилась дата и имя. Имена во всех случаях были мужские.

Мы извлекли из-под кровати другие рулоны. Половина оказалась с рогами, вторая половина еще «не отработана».

Я хихикнула. Ксения просто схватилась за живот и заявила, что обязательно напишет статью об увиденном с очередной порцией советов и рекомендаций для женщин.

— Не у всех женщин есть изображения мужей на предвыборных плакатах, — невозмутимо заметил Кирилл Петрович.

— Да сейчас за бабки кому угодно любой плакат сварганят, — заявила Ксения. — Берешь фотографию мужика — и вперед. Я как раз так и посоветую… — Она задумалась и добавила: — И бабки за рекламу сдеру с какой-нибудь типографии, которая согласится подобные плакаты шлепать в массовом порядке. Так, можно ведь и приклеивающиеся рога организовать… И плакат с «пустыми» рогами для вписывания даты и имени… Да тут масса вариантов для творчества! — Ксения широко улыбалась и потирала руки в предвкушении.

Затем ее взгляд упал на глянцевый журнал на прикроватной тумбочке, и она рванула к нему.

— Так, «Стильная дамочка», в который я как раз пишу. Да, вон тут моя статья про гонады морских ежей!

— Про что? — спросил Лассе.

Все остальные тоже в непонимании уставились на Ксению. Она перевела взгляд на меня.

— Ты тоже не знаешь?

Я покачала головой.

— Марина, ты словно с необитаемого острова приехала! Хотя я вижу потенциальную читательскую аудиторию… И ты говоришь, что вас таких много? Хм-м… Наверное, мне стоит печатать свои советы и рекомендации в какой-то общегородской газете, которую читает публика типа тебя. Что ты читаешь?

— «Комсомольскую правду» и «Санкт-Петербургские ведомости», — ответила я.

— Нет, туда не возьмут, — заявила Ксения.

Кирилл Петрович предложил какую-то из рекламных газет — «Из рук в руки» или «Рекламу-шанс». Я с ним согласилась и протянула руку за журналом. Мне все-таки хотелось узнать про гонады морских ежей.

Из страницы пространных рассуждений я вынесла, что половые железы (или гонады) этих самых ежей являются важной составляющей исключительно эффективных кремов для тела. По просьбе собравшихся я пересказала им суть прочитанного. Ее почему-то спрашивали у меня, а не у Ксении.

— А что будет, если я намажусь таким кремом? — поинтересовалась я у известной журналистки.

— Ты видишь, какая у меня кожа? — Ксения выставила передо мной гладкую загорелую руку.

— У Марины такая же, — сказал Кирилл.

— Ты ничего не понимаешь! — рявкнула Ксения.

— А этот крем ведрами выпускают? — спросил Лассе. — Я так понимаю, если для тела…

— Что за сборище кретинов? — буркнула себе под нос Ксения и собралась уйти.

Но дорогу ей преградила Лен и молча оголила живот, потом заявила, что, по ее мнению, лучшее в России — это дешевые натуральные кремы из трав, которыми она и пользуется и всегда везет с собой в Америку. Ксения стала убеждать американку в том, что она не права. Я задумалась, сколько же она получила от производителей (или ловцов?) морских ежей или кремов, чтобы их так рекламировать.

Лен с Ксенией так орали друг на друга, что мне хотелось заткнуть уши. Правда, также хотелось и поблагодарить американку за защиту нашей косметики.

От воплей проснулся Юрки, принял сидячее положение и захлопал глазами, совершенно не понимая, где находится. Лассе что-то стал ему объяснять на неизвестном мне языке, вероятно, финском, потом быстро сходил в кухню и вернулся с пивом и водкой. Взгляд Юрки стал более осмысленным.

В дверном проеме возник Иван Васильевич в мокром костюме. Выглядел он жалким и несчастным.

— Что случилось? — воскликнула я.

— Вас осталось двенадцать грешников… — прозвучал механический голос.

Иван Васильевич резко дернулся, потом всхлипнул.

— Лялька захлебнулась, — выдавил он из себя. — Я пытался делать искусственное дыхание… Почему я отпустил Ляльку одну в ванную?!

— Но кто же знал… — открыла рот я.

— Она что, поскользнулась? — спросил Кирилл Петрович. — Но мы бы, наверное, услышали…

— Что? — подал голос Ник. — Грохота не было. А плескалась она громко с самого начала. И визжала. Но не кричала.

— Я не успела принять ванну, — невозмутимо сказала Лен. — Она в самой ванне?

— Нет. Я ее достал… — сообщил Иван Васильевич. — Она на полу лежит.

— Надо было оставить для полиции, — встрял Лассе.

— Да я думал, что спасу ее! — закричал Иван Васильевич. — Что еще можно! Я умею делать искусственное дыхание!

— Я бы вообще-то в холодный душ залез, а то башка трещит, — сказал Кирилл Петрович. — И вот ему бы тоже неплохо, — он кивнул на Юрки. — Может, раз она мертва, мы ее в кладовку перенесем? — он обвел всех взглядом. — И ванна будет свободна.

— Как можно… — открыла рот я.

На плечо стоявшего в дверном проеме Ивана Васильевича легла рука.

— Кухня? Рассол? — спросил хриплый мужской голос.

— Тебе вон туда, — повернулся Иван Васильевич, потом бросил взгляд на Колобка. — Вова, проводи человека.

Вова быстро нас покинул и повел проснувшегося наконец моряка к холодильнику.

Юрки тем временем снова улегся на пол и отмахнулся рукой от что-то нашептывающего ему в ухо Лассе. Тот пожал плечами и разогнулся.

— Что мы сейчас будем делать? — спросил Ник Хаус, обводя нас всех взглядом.

— Я иду на кухню, а вы как хотите, — объявила Ксения и первая нас покинула.

— Лялька… — промямлил Иван Васильевич.

— Пойдемте в ванную, — сказал Лассе. — Если мертвую все равно вынули из самой ванны, где она умерла, то, наверное, на самом деле лучше перенести ее в кладовку. Ванная нам всем нужна, а с покойницей… — он пожал плечами.

Иван Васильевич развернулся, Ник с Лен последовали за ним, потом шли мы с Лассе. Кирилл Петрович, как я заметила, решил прихватить глянцевый журнал и ознакомиться с творчеством Ксении или еще с какими-то советами по уходу за лицом и телом.

Агриппина Аристарховна сидела на табуретке в коридоре и вздыхала. От нее пахло валидолом.

— Вы нашли здесь лекарства? — спросила я у нее.

— У меня свои в сумочке, — сообщила она. — А вообще-то ты права, Мариночка. Надо бы поискать. Может, в ванной? Ой… — она содрогнулась.

— Лучше не ходи туда, — сказал мне Лассе.

Я и так не собиралась. Желания видеть труп у меня не было. И я не знала, смогу ли пользоваться ванной, зная, что там произошло. Хотя если я не увижу мертвую Ляльку…

Отнести ее в кладовку вызвался Иван Васильевич. Милицию никто больше не вспоминал.

Не успел Иван Васильевич вернуться, как из кухни на автопилоте вышел моряк и, глядя осоловелым взглядом, спросил:

— Ванная?

Лассе открыл перед ним дверь в туалет. Моряк что-то буркнул себе под нос, но в предложенное заведение вошел, а когда вышел, опять спросил про ванную. Ему показали направление.

— Эй, ты куда в одежде?! — закричал Иван Васильевич. — Ипполита решил поизображать?

— Я — Ипполит, — хрипло сообщил моряк. Послышался плеск воды.

Иван Васильевич рванул за моряком в ванную, за ними последовал Ник Хаус, туда же заглянул Лассе.

— Отставить! — командирским голосом рявкнул моряк.

— Да разденься ты, Ипполит чертов! — орал Иван Васильевич. — Ты не на 3-й улице Строителей!

— Вы ему лучше спинку потрите, — посоветовал Кирилл Петрович и отправился на кухню.

— О каком Ипполите идет речь? — спросила у меня Лен. — При чем здесь какая-то улица Строителей?

Я, как могла, попыталась вкратце пересказать «Иронию судьбы, или С легким паром» и то, как там Ипполит мылся в ванне в пальто.

— Ну и что? — спросила американка.

— А то, что вам никогда не понять наш юмор, — заявила возникшая рядом с нами Ксения. — А нам ваших червей.

Теперь уже я в непонимании уставилась на Ксению. О чем это она? При чем здесь черви?

Оказалось, что Лен попыталась в России избавляться от пищевых отходов так, как делают некоторые граждане Америки у себя на родине. Лен с Сашкой Паскудниковым поженились в апреле и на майские праздники впервые выехали на дачу, унаследованную Паскудниковым от любимой мамочки. Мамочка в свое время получила на работе шесть соток. На всех соседних участках проживали бывшие мамины коллеги. При виде дачи мужа Лен загорелась идеей очищения окружающей среды, которую в Америке активно проповедовали ее семья и почти все знакомые. Применить заграничное новшество на практике около многоквартирного дома в Питере не получалось. Вернее, Лен не решалась.

В общем, Лен нашла по Интернету фирму, продающую червей, которые поедают пищевые отходы.

— Где она, эта фирма? — поинтересовалась я. — В России?

Выяснилось, что да, одна такая есть у нас в городе. В Америке, конечно, с червями гораздо проще, там их многие держат. У нас, правда, не оказалось «горячей линии» для червевладельцев, как в Америке, но Лен позвонила на родину. Паскудников, узнав об этом, долго не мог успокоиться. Существование подобной линии произвело на криминального репортера большое впечатление, как, впрочем, и на всех, кому он про нее рассказывал.

В общем, Лен купила червей, чтобы они поедали их с Сашкой пищевые отходы и чтобы упомянутые отходы не гнили бы на свалке, непомерно увеличивая количество мусора, которого у русских и так слишком много.

Отходы она решила вывозить на дачный участок, где и поселила червей. Участок ведь собственность мужа, значит, они вполне могут на нем в индивидуальном порядке бороться за экологию.

Но соседи по садоводству не разделяли энтузиазма американки. Вонь с шести соток Паскудниковых быстро распространилась на соседние, и подруги умершей мамы стали названивать Сашке на мобильный. Вначале он не понял, о чем вообще идет речь, поскольку жена действовала не только без его согласия, но и не поставив его в известность.

Он съездил на дачу, увидел червоводню, пришел в ужас и, естественно, червей уничтожил, а дома закатил дикий скандал. Жена попыталась объяснить ему, что еще не успела организовать уничтожение пищевых отходов должным образом, и червям нужно до полугода, чтобы по-настоящему освоиться. Поскольку купленные ею в России черви почему-то не жрали их с Сашкой пищевые отходы, Лен и звонила на горячую линию в Америку, где ей посоветовали купить для червей специальную подкормку для улучшения аппетита. Она как раз рыскала в Интернете в поисках места продажи этой подкормки в России, но никак не могла найти. Лен убеждала мужа, что в случае правильной организации не будет никаких проблем. Черви будут съедать отходы, потом Лен купит специальный корм для привлечения на участок птиц, которые будут поедать часть червей, и способствовать сохранению баланса в природе, а то черви быстро размножаются. Но до пернатых дело не дошло. Есть им было уже некого.

— Мы все удивлялись, как Сашуля с ней не развелся после подобного, — заявила Ксения.

— Я сама себе удивляюсь, что не развелась с ним после того, что он сделал! — сверкая глазами, заявила Лен. — Из-за такого отношения к экологии планета находится в опасности! Я не нашла понимания ни у кого у вас в стране! Все надо мной только смеялись!

— Да, повеселились мы знатно, — подтвердила Ксения. — Вся тусовка этих червей неделю обсуждала.

Лен хотела что-то ответить, но тут из ванны высунулась голова Лассе, и он попросил нас найти для мужчины какую-то сухую одежду.

— Где Иван Васильевич брал одежду? — крикнула я.

— В кабинете! Где компьютер! — послышался ответ.

Мы отправились туда на пару с Ксенией. Я спросила, сколько времени Паскудников прожил с Лен.

— Два года, — ответила журналистка. — Или дай посчитаю… Поженились они тогда в апреле… Сейчас конец июля… Ну да, два. Чуть больше. Не представляю, что он в ней нашел.

— Может, в Америку хотел выехать? — высказала предположение я.

— А на фига ему? — искренне удивилась Ксения.

— Ну, я не знаю. Я с ним не знакома.

— Такой классный мужик… — Ксения мечтательно улыбнулась.

Мы открыли стоявший в кабинете шкаф, в котором одежды висело и лежало столько, что за всех находящихся в квартире мужчин можно было не беспокоиться.

— Ты случайно не знаешь, где депутатская жена? — спросила я. — В смысле, когда она может вернуться?

— А шут ее знает. Может, с ребенком за границей, раз он тут с актрисой развлекался.

Затем Ксения резко повернулась ко мне.

— Думаешь, кроме нее, нас никто не выпустит?

— А ты что думаешь?

Ксения замолчала и пожала плечами.

— А собака? — продолжала я. — Где она, если жена с ребенком за границей? Домработница у него есть?

— Наверное. Я не знаю. Я в этой квартире впервые и вообще понятия не имею, как жил Верещагин. И я не понимаю, что мы все здесь делаем!.. Так, а это что такое?

Ксения достала из-под груды свитеров голубую коробочку с изображением какого-то странного аппарата. По виду он напомнил мне приспособление для разогрева детских бутылочек. Я видела такие у подруг.

Ксения извлекла прибор и разразилась диким хохотом. Я взяла его у нее из рук. На предмете вокруг отверстия красовалась сделанная чем-то красным надпись: «Толя, помни обо мне!» В коробке лежала еще какая-то приставка.

— Что это? — спросила я.

— Ты на самом деле такая дура или притворяешься?

В кабинет заглянул Лассе, открыл рот, чтобы задать вопрос, и так и замер, неотрывно глядя на прибор у меня в руках.

— А вот горячий финский парень знает, что это такое, — хохотала Ксения. — Сам пользуешься или как?

— Мне не нужно, — гордо ответил Лассе и распрямил плечи.

Ксения наконец смилостивилась и пояснила мне, что это искусственная вагина. Видимо, жена депутату подарила. Может, думала, что он тогда в командировках по бабам ходить не будет.

— А это что? — Я вытащила из коробки приставку, о цели которой тоже не могла догадаться.

— Дайте одежду, — встрял Лассе. — Моряка надо одеть.

— Может, ты и это возьмешь? — Ксения протянула ему прибор. — Предложи моряку, если тебе не надо.

Лассе хмыкнул, но взял и одежду, и коробочку. После его ухода Ксения объяснила мне, что приставка — это помпа, а вообще приспособление очень помогает, если всю ночь заниматься любовью. Не нужно прилагать усилий, чтобы завести мужчину в третий, четвертый, десятый раз. Минута — и он снова в боевой готовности.

— А это не вредно? — спросила я, выбирая свитер. В квартире было прохладно, и я решила воспользоваться депутатским гардеробом, раз сама без чемодана. И вообще, где мой мешок с одеждой?

— Мне — нет, а на мужиков мне плевать, — захохотала Ксения, потом вдруг резко замолчала и прошептала: — Мамочки! Богоматерь!

Следующим я услышала грохот падающего тела, резко развернулась и увидела лежащую на полу Ксению.

Я открыла рот, закрыла, снова открыла. Я закрыла, потом снова открыла глаза, судорожно огляделась вокруг. Никого. Ничего.

Бросив свитер на пол, я опустилась на колени рядом с Ксенией. Жива, но в глубоком обмороке. Ксения?! Эта светская львица, редкостная стерва, выеживающаяся перед всеми нами?!

Что же она такое увидела?

Я опять в страхе огляделась. Компьютерный монитор не светился, телевизора в этой комнате нет…

— Ксения! — я коснулась ее щеки. Не реагирует. Надо идти за нашатырем.

Я быстро натянула свитер (не хватало только простудиться) и выскочила в коридор. Ко мне шли Лассе и Кирилл Петрович.

— Что… — по моему лицу они поняли, что что-то случилось.

— Вас осталось одиннадцать грешников… — проинформировал механический голос. На этот раз после сообщения прозвучал мерзкий механический смех.

Меня качнуло. Лассе с Кириллом подскочили одновременно и одновременно подхватили меня с двух сторон. У меня дрожали руки.

— Что за хрень? — раздался громкий голос, который недавно командовал морским боем, и из ванны появился моряк в депутатской одежде. — О, да тут и бабы есть! — при виде меня моряк расплылся в широкой улыбке.

— Вас осталось одиннадцать грешников… — опять сообщил голос.

Моряк замер в задумчивости, потом взглянул на нас троих. Ребята меня уже не поддерживали. Из кухни показался Иван Васильевич.

— Ипполит, ты идешь или нет? Тебе давно налито!

Ипполит посмотрел на Ивана Васильевича, потом на меня.

— Ипполит, лучше выпей. Женщина уже занята, — сказал Иван Васильевич, который явно понял, перед какой дилеммой стоит Ипполит.

— Отобью, — заявил моряк.

— Где прибор? — спросила я у Лассе.

Он подошел к стоявшему в коридоре комоду, выдвинул верхний ящик, извлек голубую коробочку и молча вручил Ипполиту.

— Вас осталось одиннадцать грешников…

Почему-то на этот раз никто не обращал внимания на это сообщение. Я, признаться, сама немного успокоилась и даже удивилась. Или Лассе с Кириллом решили, что мы остались без Ксении, и не очень расстраиваются по этому поводу? Но ведь Ксения жива! Или была жива, когда я ее оставила.

— Нужен нашатырь, — сказала я. — Где тут лекарства хранятся?

— Нет, мирамистин, — сказал моряк, который только что открыл коробочку. — Кто пользовался? — он посмотрел на мужиков.

— Ксения без сознания, — сказала я.

— Не может быть, — хмыкнул Кирилл Петрович. — Чтобы эта стерва сознание потеряла? Никогда не поверю.

— Вас осталось одиннадцать грешников…

— Мужики, — Ипполит посмотрел на Кирилла, Лассе и Ивана Васильевича. — Я не уверен, но мне слышится голос… Признаться, раньше я голосов никогда не слышал. Может, права теща, и у меня на самом деле белая горячка прогрессирует?

— Какой голос? — спросила я.

— Б…ь! — разнесся на всю квартиру вопль Ксении.

— А я-то надеялся, — хмыкнул Кирилл. — Значит, наш друг ошибся.

— Остальные?.. — я посмотрела на Кирилла, потом на Лассе.

— Пьют в кухне, — ответил Иван Васильевич. — Только вас ждем. Пошли.

— Вас осталось одиннадцать грешников…

Ипполит потряс головой. Мне опять стало не по себе. Иван Васильевич развернулся и первым зашел в кухню, за ним зашла я, потом Лассе, потом Кирилл, потом моряк. Ксения материлась в кабинете.

— Юрки! — воскликнул Лассе после того, как обвел взглядом сидевших за столом. Крокодил уже навалился на него грудью и спал.

Лассе вылетел из кухни, за ним побежала я, за нами Кирилл Петрович. Иван Васильевич подхватил Ипполита под локоток и усадил.

— Не обращай внимания, — успела услышать я слова историка. — Давай лучше выпьем.

Юрки лежал все на том же месте, на полу, только теперь не спал. У него оказался пробит череп. Рядом валялась какая-то окровавленная статуэтка.

При одном взгляде на голову Юрки меня чуть не стошнило, я вылетела в коридор, и меня опять затрясло. Там меня поймал в объятия Колобок, который тоже последовал за нами. Лассе с Кириллом Петровичем осматривали труп.

— В ванную? — обеспокоенно спросил меня Вова. — Проводить? Или лучше выпьешь? Давай вискаря, а?

Я кивнула. Тошнота на самом деле отступила, все-таки не кисейная барышня (по крайней мере, люблю так думать), а выпить на самом деле не помешает.

Потом я вдруг замерла на месте.

— Ты чего? — Вова смотрел на меня с искренним беспокойством.

— Так ведь его же кто-то убил, — сказала я и почувствовала себя полной дурой за подобное замечание.

В это мгновение из комнаты, где утром проснулась я, вышел Кирилл Петрович. Он слышал мои последние слова.

— Ценное замечание, — хмыкнул он.

— Ты что, не понимаешь?! — взорвалась я, потом перевела взгляд на Вову.

Вышел Лассе с посеревшим лицом.

— Я понимаю, — сказал он. — То есть я понимаю, что имела в виду Марина, но не то, почему мы здесь и за что здесь всех убивают.

— В с е х? — шепотом переспросил Колобок и быстро-быстро заморгал. Пожалуй, до него тоже дошло. — Ты хочешь сказать, что нас здесь всех собрали…

— Пойдемте в кухню, — по-деловому сказала я. — Там сейчас остальные. Мы должны обсудить этот вопрос, то есть вопросы.

— И держаться вместе, — добавил Лассе.

Из кухни доносились громкие голоса. Народ уже хорошо принял и закусывал. Меня поразила раскрасневшаяся Агриппина Аристарховна, видимо, не привычная к возлиянием. Ее за плечи обнимал Иван Васильевич. Крокодил поднял голову от стола и молча пил, ни с кем не чокаясь. Лен шушукалась с Ником, который опять прикладывал бронзового божка к оплывшему глазу. Моряк устроился рядом с Иваном Васильевичем и вслух рассуждал, что ему с нами неплохо. Водка есть, закуска есть, причем и то, и другое качественное. Он так давно не пил и не закусывал. И еще — бабы!

Тут его взгляд упал на меня, появившуюся в кухне. Моряк оценивающе оглядел меня с головы до ног и поинтересовался, замужем ли я.

— Занято, — сказал Кирилл Петрович.

— А это мы сейчас посмотрим… — моряк принялся подниматься из-за стола.

С другой стороны ко мне подошел Лассе и обнял за плечи. Я оказалась между ним и Кириллом.

— У нас три трупа, — объявила я, глядя на моряка. — Давайте отложим выяснение отношений на потом.

— Пять. Пять трупов, — поправил меня Лассе. — Еще ваш депутат с любовницей.

Моряк открыл рот, закрыл и сел.

— Не понял, — сказал он.

Чтобы уточнить, кого убили на сей раз, от стакана оторвался Крокодил. Мы пояснили. Лен с Ником прекратили шушукаться. В эту минуту радовалась жизни, по-моему, только Агриппина Аристарховна. Да, наверное, и Иван Васильевич наслаждался обстановкой, пусть и с трупами, но не на помойке.

Мы все расселись за столом, всем налили.

— Еда заканчивается, — сообщил Колобок.

— А искали? — уточнила я, собиравшаяся сделать это раньше.

Поиски решили оставить на потом. Слово взял Лассе, что меня, признаться, удивило. Я ожидала, что говорить будет Кирилл Петрович. Он все-таки директор фирмы, а Лассе — финский безработный алкоголик. Хотя, может, потому что он — финн, он более законопослушен?

Вначале Лассе вкратце обрисовал ситуацию в целом. Нас всех непонятно каким образом доставили в эту квартиру. Фактически процесс попадания помню только я. Вову с Геной вызвали на протечку, после чего за ними закрылись решетки, и мы все оказались здесь замурованы. У всех из мобильных телефонов пропали SIM-карты. Стационарный телефон не работает и восстановлению нашими силами не подлежит. Электронной почты нет. Телевизоры выведены из строя, и мы даже не можем узнать, ищут нас или нет. Радиоприемник отсутствует. Окна не открыть и даже не заорать, чтобы прохожие вызвали милицию. Стены толстенные — дом дореволюционной постройки, значит, соседи ничего не слышат и не услышат.

Среди нас трое, или пятеро, мертвых. Валеру из Новосибирска зарезали огромным ножом, Лялька утонула в ванне, и неизвестно, сама или ей помогли, Юрки получил статуэткой по голове, причем тот, кто дал ему этой статуэткой, точно знал, куда нужно бить: убили одним ударом. Ляльку, вероятно, все-таки подержали под водой, пока не захлебнулась.

— Но почему этих людей?!. — воскликнула Лен. — Что они такого сделали?

— Ты не о том спрашиваешь, — сказала я.

Лассе кивнул.

— Дело в том, что один из нас — убийца, — он медленно обвел взглядом собравшихся.

За столом воцарилось молчание, потом от входа в кухню раздался вопль Ксении, про которую мы забыли.

Она вошла в кухню и обвела всех мутным взглядом. Она была растрепана, держалась за затылок. На вечернее платье женщина накинула один из депутатских пиджаков.

Первым сориентировался моряк, быстро набулькал в чистый стакан виски и подскочил к Ксении.

— Выпейте, девушка, вам сразу же полегчает. И садитесь со мной. Вон тут есть местечко. Меня зовут Ипполит.

— Ей бы не надо спиртное после удара головой, — заметила я.

— Вы же заняты, так, по крайней мере, не мешайте мне, — бросил на меня взгляд моряк.

— О чем это он? — повернулась ко мне Ксения.

— Приложи к голове что-нибудь холодное, — вместо объяснений посоветовала я. — Вы, Ипполит, лучше достаньте Ксении банку пива из холодильника и приложите к шишке.

— Будет сделано, — моряк вскочил с места, пиво извлек, Ксению усадил и лично приложил пиво к голове.

— А мочу? — подал голос Ник Хаус.

— Мочу потом, — ответила я. — Вначале — холодное. Медяшки никакой точно нет?

— В пределах видимости нет, — сообщил Вова. — В основном фарфор и бронза.

— Ты упала? — спросила Лен без особой заботы в голосе.

— Или тебя толкнули? — добавил Кирилл Петрович.

— Она потеряла сознание, — пояснила я. — Ксения, что ты увидела? Я, признаться, ничего не поняла. Я слышала только одно слово, а потом звук удара. Повернулась — ты лежишь.

— Какое было слово? — повернулся ко мне Лассе. — И кто его произносил? Этот механический голос или…

— Ксения. Она сказала «Богоматерь».

Ксения закрыла лицо руками и заговорила.

* * *

Ее мать первый раз собралась в монастырь, когда Ксении было одиннадцать лет. Папа тогда как раз публично партбилет сжег. Дома был дикий скандал, во время которого Ксения узнала, что ее прадедушка со стороны матери, красноармеец, в свое время совратил прабабушку-монашку.

Прабабушка ушла в монастырь после гибели жениха, блестящего офицера, во время Первой мировой войны. Она считала, что погиб жених не просто так — это наказание им обоим за грех. Из-за нее молодой человек расторг помолвку с другой девушкой, которую потом едва спасли, вовремя вынув из петли. В общем, она отправилась замаливать и свои, и его грехи, и еще семи поколений. Где-то она слышала, что монахиня в семье отмаливает грехи именно такого количества родственников.

Потом произошла революция, но монашки в дальнем монастыре ничего про нее не знали, пока им в дверь не постучались красноармейцы. Считалось, что их освободили и прочистили головы от «опиума для народа». Происхождение в данном случае значения не имело, но новый муж все равно посоветовал жене помалкивать, что она дворянских кровей. Парень он был простой, из крестьян, но очень практичный. Жили они неплохо. Муж был комиссаром по снабжению, или начпродом, соответственно семья в голодные годы не голодала.

По просьбе прабабки красноармеец (то есть уже начпрод) выяснил, что случилось с ее родственниками. Сбежать за границу они не успели и были расстреляны как «контрреволюционная сволочь». Особняк в центре Петербурга перешел в собственность новой власти.

Бывшая дворянка, монашка, а ныне жена советского комиссара поплакала, а потом вдруг вспомнила про семейные драгоценности, которые всегда хранились в тайнике. Если ее семья не сбежала за границу, значит, есть шанс, что драгоценности так и лежат на месте.

Она поделилась мыслями с мужем, и однажды темной ночью они направились в особняк, фактически, чтобы взять свое. Предварительно комиссар выяснил, что ночью там остаются дежурить трое товарищей, и справедливо предположил, что товарищи или напиваются в стельку, или развлекаются с бабами. В те времена никакой сигнализации и тревожной кнопки не было.

Революционным наганом прадедушка-комиссар прикончил троих товарищей (правда, без баб), причем стрелял только в одного, других убил рукояткой. Супруги нашли драгоценности, снова закрыли тайник, прабабушка прихватила кое-что еще из неразворованных вещей, и они покинули особняк.

Преступление списали на ту же «контрреволюционную сволочь». Вроде бы за него даже кого-то расстреляли.

История семьи передавалась из поколение в поколение. В новые времена дворянскими корнями воспользовался папа Ксении, известный депутат, правозащитник и глава фонда «Возрождение». Сам он, правда, к ним не имел никакого отношения, поскольку дворяне были со стороны мамы. Но личные связи решают все, а раздаваемыми в новые времена титулами ведали его давние приятели, с которыми он вместе и в партии (в смысле, Коммунистической) успел побывать, и народу послужить в роли избранника.

Но мама упорно желала в монастырь отмаливать грехи членов семьи. Папе, собравшемуся тогда в Законодательное Собрание, жена-монашка никак не подходила, поэтому мама какое-то время пробыла в частной психушке, где с ней хорошо поработали высококлассные гипнологи.

Желание идти в монастырь временно отпало, папа прошел в Законодательное Собрание. Он, видимо, был сильно похож на прадедушку со стороны матери, и семья нормально питалась в эпоху перемен, в отличие от одноклассников Ксении. Ей навсегда врезалась в память гречка в огромном холщовом мешке в квартире у одноклассницы. Гречку где-то достали в конце 1990 года и чуть ли не молились на нее. Гречкой каждый день питалась вся семья. Про консервы из кукумарии то ли с водорослями, то ли с морской капустой Ксения тоже узнала от одноклассников. Она жила словно в параллельном мире. В одном мире сосед собирал окурки и продавал в стеклянной банке, в другом были икра и семга. Ксения не знала, что такое незащищенность, неуверенность в будущем, очереди, потеря сбережений всей жизни.

Их семья не потеряла ничего. А потом Ксения уехала в Париж, в Сорбонну, изучать французский язык. Там же она заинтересовалась миром моды.

По возвращении в Россию Болконская узнала, что папа купил еще две квартиры. Теперь им принадлежала половина лестничной площадки, которую он отделил бронированной дверью. В одной квартире, трехкомнатной, прошло детство Ксении, ее папа соединил еще с одной трехкомнатной, и получились роскошные апартаменты, где они теперь и обитали вдвоем. Однокомнатная квартира была выделена матери и ее «богомолкам», как выражался папа.

Мама больше не угрожала уходом в монастырь, но ежедневно ходила в церковь, носила черные одежды, забыла про косметику, волосы не красила и выглядела старухой. Общалась она с тетками, внешне очень похожими на нее саму. Вся ее квартира была заставлена иконами, там постоянно горели свечи и лампадки. Спала мама на соломенном тюфяке, соблюдала посты, с мужем и дочерью практически не общалась.

Вначале папа боялся, что новые мамины подруги могут у него что-то спереть, и даже посадил парня в камуфляже в их коридорчике за бронированной дверью, но мама объяснила, что все они чтут заповеди и для них «не укради» — не пустые слова.

Парень в камуфляже вскоре исчез. Ни мама, ни тетки на имущество папы и Ксении не претендовали и даже наставить их на путь истинный не пытались. Папа решил, что, возможно, и неплохо иметь их под боком. Если на самом деле придут воры, богомолки их остановят. И любой серьезный вор вначале изучает обстановку. А если за бронированной дверью постоянно такая толпа пасется?

Умелые имиджмейкеры использовали погружение депутатской жены в религию ему на пользу. На необходимых мероприятиях он появлялся вместе с дочерью, перед телекамерами молился, с попами фотографировался, про жену говорил уважительно, а фонд «Возрождение» занимался, в частности, и восстановлением монастырей. Правда, насколько знала Ксения, основной задачей папы как главы фонда был умелый раздел бюджетных денег и пожертвований иностранных спонсоров. А на восстановлении монастырей монахи работали бесплатно. Фонд закупал только самые дешевые строительные материалы.

В последнее время рядом с матерью стала появляться некая старица Авдотья. Возраста она была неопределенного, Ксении даже иногда казалось, что ей лет сто, но живые, яркие глаза смотрели пронзительно и, кажется, проникали в самые сокровенные уголки души.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Дайте мне, пожалуйста, пива (фин.). (Прим. автора.)

2

Спасибо (фин.). (Прим. автора.)