Чернила под кожей

Марина Комарова, 2020

Тая пишет чернилами на бумаге, Макс – на коже. Ее книги – бестселлеры, его татуировки – произведения искусства. Тая и Макс предпочли бы никогда не встретиться, но судьба сталкивает их лицом к лицу, ломая прежнюю жизнь. И никто не подозревает, что у зла два лица, и имя одного из них – любовь.

Глава 2

Тая, чаепитие и окровавленные джинсы

Здравствуйте, Тая!

Я тоже писательница, заканчиваю первую книгу. Буду благодарна, если вы дадите рецензию и сможете послать рукопись в издательство. Спасибо!

Виктория, г. Томск

Здравствуйте, Виктория! Успехов вам и вдохновения в работе над книгой. На сайте каждого издательства есть электронный адрес, куда можно направить рукопись. Удачи!

Тая Грот

Вывод: Не перекладывайте на плечи других то, что можете сделать сами.

Глупее ситуации не придумаешь. Я сижу напротив человека, который еще недавно обещал мне устроить неприятности, если что-то пойдет не так. Он — напротив женщины, которая ему не нравится ни поведением, ни словами.

Но я спасла ему жизнь. И понимание этого прорывается сквозь туман, пытаясь достучаться до моего разума. Жалко, череп настолько крепкий, что ничего не выходит и слышны лишь гулкие удары по нему. Хотя что за глупость? Это колотится мое сердце, которое подпрыгнуло к самому горлу.

— У вас кровь, — говорит Макс, зачарованно уставившись на мою ногу.

При этом он не особо встревожен тем, что у самого скула и щека содраны в хлам. Все-таки удар получился неслабый.

Перевожу взгляд на бедро… Кровь проступила сквозь джинсы. Выглядит так страшно, что в первый момент перед глазами темнеет. Но я беру себя в руки, вспомнив, что не так давно сильно расцарапалась об угол в коридоре, когда отпрыгивала от рухнувшей полки. Видимо, кровь снова пошла. Пока еще не получается сообразить, где именно болит сильнее всего. Меня будто стукнули всем телом о дорогу, но при этом не проходит идиотская радость, что все обошлось. Интересно, это на меня так падение на асфальт действует?

— Царапина, — говорю я почему-то пересохшими губами.

Макс выдает нецензурную тираду, в которой можно смутно угадать эпитеты для мудака-водителя и неразумной писательницы. У меня перехватывает дыхание от возмущения. Да ты… Да я тебя…

Он поднимается, шумно выдыхает, потом подхватывает меня за руку и практически вздергивает на ноги. Голова кружится. Я забываю высказать все, что о нем думаю, хватая воздух ртом. Кажется, с ерундой я переборщила. Но мог бы и осторожнее.

Макс вроде бы осознает это, хоть и не сразу.

— Больно? — глухо интересуется он. — Идти сможешь? Я живу близко, надо забинтовать рану. Или в больницу?

Я пытаюсь выдернуть руку, чтобы освободиться из мертвой хватки, однако Макс не дает этого сделать.

— Ответ неправильный, — говорит он мягко, но раздражение клокочет в его голосе.

— Не надо в больницу, — наконец отвечаю я, сообразив, что он задал вопрос. — Но к вам я не пойду.

— А я не отпущу, — говорит он с таким обезоруживающим спокойствием. Не веря своим ушам, смотрю на него во все глаза.

— Что за бред? — интересуюсь чуть громче, чем хотелось бы.

— Вам помочь? — слышится голос рядом.

Мы оба как по команде поворачиваем головы. Рядом стоят парень и девушка, держатся за руки. Смотрят с сочувствием и настороженно, словно маленькие дикие зверьки. Но не безразличные зверьки, а те, что не смогли пройти мимо двух людей, с которыми явно что-то не так.

— Нет-нет, все в порядке, — неожиданно обворожительно улыбается Макс. Подхватывает меня под локоть и осторожно отводит в сторону. — Только ушибы.

Молодые люди не успевают ничего сказать. Я слежу за тем, как перебираю ногами вслед за Максом, чтобы не грохнуться снова.

— Тая, поверьте, я понимаю, что не похож на рыцаря из ваших мечтаний. К тому же не я спас вас, а вы — меня. Но оставаться там по меньшей мере тупо.

— А вы хотите остро? — огрызаюсь я.

— Я люблю остро, — хмыкает Макс, — если вы, конечно, помните о моей работе.

Не сразу понимаю, что речь идет про нанесение татуировки. Зато почти мгновенно ощущаю желание опустить на его затылок что-то тяжелое. Но вместо этого невольно цепляюсь взглядом за нечто, белеющее под его черными волосами. Я моргаю. Малюсенькая полосочка, но что это?

— Возможно, вам действительно нужно в больницу, — тем временем произносит Макс.

— Или вам, — автоматически говорю я.

— Я здоров.

Возвращается желание треснуть по голове. Надо было не спасать.

Но тут же в груди что-то болезненно скручивается; перед глазами проносится ужасная картина — как машина сбивает Янга и тело отбрасывает в сторону.

Меня передергивает.

Макс бросает на меня быстрый взгляд.

— Мы на месте, — неожиданно спокойно… нет, успокаивающе говорит он и затягивает меня в подъезд. А потом мы оказываемся на втором этаже.

Здесь чисто и вполне уютно. Правда, отмечаю я это только краем сознания. Бедро начинает ныть, колено тоже.

Он открывает дверь, заводит меня в квартиру.

— Здесь живет мой друг. Не пугайся, порядок тут такой же редкий гость, как и писательницы любовных романов, — сообщает Макс и дергается в сторону, когда я якобы случайно наступаю на его ногу.

Дверь закрывается, щелкает замок. Появляется дикая мысль, что зря я пошла за ним, ведь теперь этот человек может сделать все что угодно. Однако все мысли исчезают, когда звонит мой мобильный.

Вера.

Почему именно она?

Сейчас я бы с куда большей радостью услышала Вальку или Лизавету, начавшую отчитывать меня за опоздание сразу же после гудков. Макс успевает глянуть на экран телефона, и, кажется, ему не нравится мое выражение лица.

— Та самая? — будничным тоном интересует-ся он.

Та самая. Стерва крашеная, которая сливает переписку, думая, что заслужит теплое отношение того, кому «раскрывает глаза». На меня глаза раскрывать не стоит. Если мне не нравится Макс Янг, то он не нравится ни в личной переписке, ни вот так вот, когда стоит рядом.

Отвечать не хочется, но я нахожу выход и молча киваю. Пусть понимает как хочет.

— Знает? — сухо уточняет он.

Качаю головой и уже хочу отправить мобильник в сумку, но Макс опережает меня — практически выхватывает его из рук и нажимает кнопку вызова.

— Эй! — Я вспыхиваю, пытаясь отобрать мобильный, однако на меня даже не реагируют.

— Добрый вечер, Вера, — произносит Макс безукоризненно вежливо. От его низкого голоса у меня по коже бегут мурашки, колкой ледяной крошкой ссыпаясь вдоль позвоночника.

Макс внешне предельно спокоен, однако я буквально кожей чувствую, что он сдерживается.

— Можете не беспокоиться, с Таей все в порядке. После нашей беседы я решил познакомиться с ней лично. Знаете ли, не каждый день выпадает возможность побеседовать с писателем тет-а-тет.

Я недобро щурюсь, но не могу не признать, что удивлена. Каждое слово Макса — лезвие, завернутое во фланелевую ткань. Мягко-мягко-мягко, но стоит показаться острому краю — и у тебя перерезаны жилы, а кровь без остановки стекает по пальцам и линиям на ладони.

— Нет-нет, приезжать не стоит, — улыбается Макс, — у нас все в порядке. Правда, Тая?

— Поди к черту. — Это единственное, на что я сейчас способна.

Голова кружится, хочется сесть. А еще больше хочется подальше послать Макса Янга, в квартире которого я оказалась так некстати.

— Все хорошо. До свидания, Вера, — прощается Макс и возвращает мне мобильный.

— К чему этот цирк? — немного устало спрашиваю я.

— Не люблю предателей, — пожимает плечами Макс. — Лучше честный враг, чем друг, готовый в любую минуту выложить твои тайны постороннему.

С интересом смотрю на Макса. Для красного словца говорит или действительно не переносит такого? Ведь Вера в каком-то смысле оказала ему услугу. Например, показала, что с ней всегда нужно следить за языком. Судя по его лицу, услугу он оценил, а вот саму Веру — нет.

— Проходи, — он чуть хмурится. — Тут у Алика вечный бардак, но уж как есть.

Бардак и правда в наличии. Вещи, коробки, баночки с краской, горшки с цветами и полосатый кот, который лениво лежит на подоконнике и смотрит на нас одним желтым глазом. Потому что вторым усиленно спит и не собирается возвращаться в прекрасный мир под названием Бодрствование.

Диван у этого неизвестного мне Алика на удивление дорогой и качественный. Если бы на нем не лежала гора вещей подозрительного вида, вообще было бы хорошо.

Пока Макс пошел за перекисью и бинтами, я успела осмотреть квартиру. В принципе, бардак больше из-за раскиданных вещей, а не из-за грязи. Не удивлюсь, если кто-то сюда все же ходит прибирать.

На стенах висят картины. Сплошь фэнтези и фантастика. Угадываются Ройо и Валеджо. Еще какие-то мастера, но с ходу понять, кто именно, не получается. Была бы тут Лизавета, она б сразу определила, что да как.

Сегодня она точно будет приглашать на свою выставку в среду. Мгновенно чувствую укол совести. Нехорошо. Впрочем, позвоню, покаюсь и все равно приду же.

Макс возвращается, критически смотрит на меня.

— Раздевайся, — роняет сухо и невозмутимо, будто предлагает пойти выпить чаю.

— Сам раздевайся, — вовремя нахожусь с ответом. — Или ты для этого меня сюда и затянул?

Вопрос глупый, нацеленный исключительно на то, чтобы Макс фыркнул и брякнул что-то вроде: «Ты не в моем вкусе, детка», — и больше не пытался играть в доктора.

В конце концов я просматривала его инсту. Девочки все как на подбор: длинноногие, с тонкой талией и светлыми волосами до задницы. Как детские печатки из магазина — все одинаковые.

Но совершенно не мое дело, с кем предпочитает спать Макс Янг. Так же, как и не его дело — мои бедро и колено.

— Тая, — начинает он, закатив глаза, — чтобы переспать с женщиной, мне необязательно ее тащить в дом друга.

— Макс, чтобы обработать рану, мне не обязательно скидывать штаны перед незнакомым мужиком, — в тон отвечаю я и подхожу ближе к нему.

Снова чувствую запах миндаля. Почему-то возникло желание коснуться его окровавленной щеки, убедиться в том, что кровь настоящая.

— Тая…

Я забираю перекись и бинт, иду в ванную, искренне надеясь, что планировка тут типичная и мне не придется блуждать по хоромам неведомого Алика.

Макс следует за мной, но, когда дверь ванной закрывается прямо перед его носом, не пытается постучать или войти. Зато я прекрасно слышу, как он ругается на смеси английских и русских слов. При этом русские у него выходят намного задорнее и сочнее.

Джинсы удается стянуть самостоятельно; шиплю как кошка, когда боль возвращается. Беглый осмотр дает понять, что ничего серьезного не повреждено. Разодрала кожу, получила ушиб. Колено сгибается и разгибается, но подлатать в домашних условиях придется.

Быстро бинтую. Джинсы приходится натягивать испачканные, но застирывать их здесь я не собираюсь. По моим прикидкам, я укладываюсь в предельно короткое время. И, выйдя из ванной, едва не зашибаю дверью Макса.

Кто же знал, что он надумает пройти мимо именно в этот момент?

— Ну как? — спрашивает он.

Я вижу, что он так и не обработал рану. Чайник, что ли, ставил? Мужчины. Порой с ними чертовски сложно, когда дело доходит до лечения. Они не боятся врага, который желает их убить, но могут до последнего опасаться врача, который хочет им помочь. Мы настолько чудовищно разные, что вполне можем быть и с разных планет. Мужчине никогда не понять женщину. Женщине — мужчину. Только поверхностно и картонно, будто в темном зале с огромным экраном, где идет красочный фильм. Эффект есть, но, чтобы понять, как все работает, времени слишком мало. Конец. The End. Fin. На выход из зала, пожалуйста, скоро следующий сеанс. Вуаля!

— Нормально, — отвечаю я. — Теперь ты.

— Справлюсь без помощи, — говорит он резче, чем можно было бы в такой ситуации. Однако я не слушаю, хватаю его за руку и затаскиваю в ванную.

Макс не сопротивляется. Видимо, предполагал, что девушка, которую почти силой привели в чужой дом, будет робко стоять в углу и бояться взглянуть на своего господина.

Не буду.

Никогда тихо не стояла и не собираюсь. С детства приходилось осваивать мужскую профессию, быть в мальчишечьем коллективе и самостоятельно принимать решения.

Я вижу, что янтарные глаза вспыхивают от гнева, но эта искра быстро гаснет, потому что Макс понимает: я права. Ворчит что-то про странную писательницу, явно не знает, выставить меня или оставить.

Я складываю руки на груди.

— Не уйду, — сообщаю таким тоном, что он даже замирает. — А то потом скажут, что недоспасла, недосмотрела и создатель прекрасных татуировок умер в расцвете сил.

Между его бровями появляется морщинка. Я настораживаюсь, пытаясь понять, что именно его зацепило в сказанном, но в следующую секунду Макс резко поворачивается и рывком включает воду.

Я наблюдаю за всем процессом от начала до конца. Не реагирую, когда мне внезапно весьма тактично указывают на дверь. Потому что Макс, словно шкодливый мальчишка, не делает как нужно. А еще он забавно морщится и даже не подозревает, что я вижу его отражение в зеркале.

Да, надо выйти. Но внутри плещется что-то дьявольское и веселое, до ужаса любопытное, неощутимое под пальцами. То самое, что когда-то бог вложил в женщину, понимая: ей необязательно иметь чертика на плече, чтобы низвергнуть в бушующее пламя одну мужскую душу или целые государства.

В дверном проеме появляется полосатый кот, обнюхивает мои ноги, переводит вопросительный взгляд на Макса. В одном взгляде этого хвостатого мерзавца больше разума и знания мира, чем в сотнях тысяч фоточек гламурных девочек и мальчиков из Инстаграма.

В конце концов я не выдерживаю, делаю шаг к Максу.

— Дай, — говорю отрывисто и хрипло, в этот момент даже не подозревая, что произношу эти слова с интонацией Янга.

Ватный тампон, пропитанный перекисью, оказывается в моих руках. Касается загорелой кожи, стирает уже потемневшую кровь.

Воздух становится вязким. Я чувствую, что Макс напряжен, хоть он не пошевелил и пальцем. Хищник замер. Хищник напряжен. В любой момент готов кинуться и вцепиться в горло.

Жесткая щетина покалывает мои пальцы, жар кожи обжигает; почему-то становится тяжелее дышать.

Макс близко. Я все еще помню жесткий захват на своем запястье и не собираюсь забывать его. И взгляд, полный притушенной ярости. И шепот, от которого становилось не по себе.

Я стою в клетке с хищником. Один на один. И адреналин будоражит не хуже, чем алкоголь. Я не знаю реакции этого зверя. Но мне нравится смотреть на него: на сильное гибкое тело, на расцветающие шипами и демонами татуировки на руках и плечах. И на кровь на лице тоже нравится смотреть.

Кот протяжно мяукает. Макс вздрагивает и переводит взгляд на питомца.

— Пират, ты…

— Так лучше, — сообщаю я, быстро заканчивая начатое. — Теперь нужен еще лейкопластырь.

— Сразу в мумию. — Он перехватывает мою руку, чуть сощуривает глаза. — Достаточно, доктор Грот, вы сделали все что могли. Пациент больше не хочет.

«Ну и дурак», — едва не слетает с языка, однако я только пожимаю плечами.

Большой мальчик. Сам разберется.

Аккуратно высвобождаю руку и выхожу в коридор. Пират смотрит на Макса как на больного. Потом поворачивается и следует за мной. Кажется, на уровне инстинктов чует, что случайно появившаяся в доме женщина может накормить. Ну или хотя бы приласкать — совсем не так, как это делают грубые мужланы.

Я присаживаюсь на корточки и начинаю ворковать с Пиратом. Глажу по голове и спине, чешу за ушками. Кот начинает оглушительно мурлыкать — маленький трактор, модель «Полосатый».

— Ну охренеть, — мрачно комментирует происходящее Макс. — Уже и кот меня предал.

Я ничего не говорю, сохраняя невозмутимое выражение лица. Делаю вид, что все идет по плану. Хотя на самом деле все куда проще: я просто понятия не имею, что делать дальше.

Поэтому не особо сопротивляюсь, когда Макс все решает сам.

— Нужно выпить, — говорит он. — Дезинфекция не только снаружи, но и внутрь.

Изначально хочется запротестовать. Не собираюсь пить… Но Пират нагло тычется в мои колени, требуя ласки, и я теряю равновесие. А Макс вовремя оказывается рядом и помогает встать.

Через некоторое время я сижу на чужой кухне, пью кофе с коньяком и смотрю на мужчину, которого совсем недавно готова была размазать по стенке. Фигурально выражаясь. Ибо то, что Макс не слабак, было ясно даже по фотографиям, не то что вживую.

Кофе горчит, коньяк тоже. Но хмель не берет. Все уходит на стирание эмоций, на успокоение расшатанных нервов. Стресс никуда не ушел, просто затаился ядовитой змеей, выжидая подходящего времени, чтобы укусить как можно сильнее.

«Назову какой-нибудь текст „Чаепитие на окровавленных джинсах“ и укажу, что по реальным событиям», — мелькает шальная мысль.

Странное название больше привлекает, чем отталкивает. Мой читатель привык, что у меня все… странное. Непонятное. Заставляющее сломаться шаблон.

— Ты меня нервируешь, — глухо говорит Макс, делая глоток из большой кружки с отколотой ручкой. — Когда так смотришь.

— А как мне еще смотреть? — едва сдерживаю нервный смешок, подкативший к горлу.

— Скромнее, — предлагает он.

От возмущения я теряю дар речи. Что значит «скромнее»? Это намек, что я его разглядываю словно девочка, никогда не видевшая мужчин?

Уже собираюсь сказать, что не думала на него смотреть в принципе, как взгляд падает на его руку. Замираю, сделав вдох. Очарованно. Безмолвно. Неподвижно. Разглядываю каждую детальку, каждую линию, переход одного цвета в другой. Это круто. Просто нереально круто. Целый мир, созданный вбитой в кожу краской и тонким чутьем прекрасного.

Я видела мужчин, но подобные татуировки — никогда. Не так близко.

Макс перехватывает мой взгляд, но ничего не говорит. Пауза снова затягивается. Однако в этот раз она не кажется неприятной или вымученной. Она просто есть. Я рассматриваю рисунок, Макс ждет. Просто ждет. И даже не ясно, нужны ли ему мои слова.

Но я сейчас об этом не думаю.

— Красиво, — тихо говорю я.

Похоже, мой голос звучит именно так, как надо: Макс открывает рот, потом закрывает. Чуть хмурится. И кивает.

— Спасибо.

— Кто это делал? — спрашиваю.

И тут же сама осознаю, что имя мастера мне ничего не скажет. Но нельзя просто так взять и не спросить. Эти стебли с шипами будто настоящие. Еще немного, и можно будет почувствовать, как натягивается кожа, ощутить капли горячей крови.

Нестерпимо хочется прикоснуться, провести кончиками пальцев по чернильно-фиолетовому стеблю, однако я приказываю себе этого не делать. Это уже не желание ощутить прекрасное, это прикосновение к мужчине, который напряжен сверх меры и вряд ли ждет, что я буду его касаться.

— Эдик, — произносит он как-то отстраненно и задумчиво. — Эдуард Каспийский.

Имя, конечно же, как я и ожидала, ничего не говорит, но от меня не укрывается заминка, с которой он произнес имя мастера. Друг? Знакомый? Или все же мне показалось, и Макс просто ответил на мой вопрос?

Нетерпеливый звонок мобильного прерывает все расспросы. Успеваю заметить номер Лизаветы, сбрасываю. Одной рукой быстро набираю сообщение, что жива-здорова, все хорошо, потом расскажу, Верке рассказывать не надо.

Ответ Лизаветы лаконичен до изжоги: «Убью».

Я немного даже ощущаю угрызения совести, но это длится недолго. Лизавета всегда такая. Все же школьный учитель — это на всю жизнь. А учитель математики — до бесконечности пространства и времени. И мало кому интересно, что Лизавета уже несколько лет как ушла из школы, оставив своих учеников, и рисует картины. Да, и устраивает выставки.

Мы с ней похожи. Обе учились совсем не на тех, кем в итоге стали. Обе выслушивали от родных и друзей заверения, что ничего не получится, что не стоит бросать теплое и знакомое место ради мечты в небе.

Они ведь не подозревали, что дорога в небо подкреплена каждодневным трудом над стальной лестницей, с которой можно не только прикоснуться к мечте, но и крепко взять ее за руку.

Мечтайте. Делайте.

Только так.

— Никак не успокоятся? — хмыкает Макс. — Я не ем женщин на ужин, даже если холодильник пуст.

Последнее и так понятно, потому что на столе, кроме кофе, и нет ничего. Но это не романтический ужин и не деловое свидание. Просто попытка сгладить неловкость перед тем, как я уйду. Хотя не исключаю того, что Макс не представляет, что делать со мной дальше, так же, как и я.

— Переживают, — нахожу как можно более нейтральный ответ. — Обычно такого не случается.

— Какого? — невинно уточняет он. — Ты не падаешь под колеса машин или не вытаскиваешь оттуда мужчин?

Допиваю кофе, хмыкаю:

— Увы. Ни того ни другого. Благодарю за кофе и перекись. Я запомню этот вечер.

— Только прошу не описывать в книгах, — закатывает он глаза. — Хочу сохранить свою невинность в книжном мире.

Ни черта у тебя не выйдет, дорогой.

Но это тебе знать не обязательно.

Успеваю только улыбнуться, потому что снова разрывается мобильный. Хочется уже схватить трубку и рявкнуть на подруг, но на экране неожиданно вижу: «Ляля».

И тут же делается не по себе.