Страх перед страхом

Анна Малышева

Любая мать думает, что знает собственного ребенка, но… Однажды наступает вечер – и он не приходит домой. Проходит ночь – а он не звонит. И отныне узнавать о нем правду придется с чужих слов, потому что сам он уже не сможет сказать ничего… Мать погибшей девушки пытается найти виновников ее смерти, шаг за шагом убеждаясь в том, что совсем не знала единственную дочь…

Глава 5

Леонид, как выяснилось, жил вдвоем с матерью в крохотной двухкомнатной квартирке, в обществе двух котов и множества растений. Единственным ценным качеством квартиры было ее расположение — хрущевский дом стоял на Красной Пресне, почти лицом к улице. Неподалеку был расположен костел, и когда Татьяна вошла в комнату, в окно ударил звон вечернего благовеста. Она огляделась. Скромная обстановка — старенький полированный сервант, коврик на стене, дешевые пожелтевшие занавески.

Мать Леонида оказалась намного старше ее самой — почти шестидесяти лет, судя по виду. Татьяна чувствовала себя крайне неловко — ей было трудно представить, что эта сухонькая пожилая женщина, седая и замкнутая, могла стать ее родственницей. Ее звали Антонина Григорьевна — так официально, отчужденно та и представилась, не предложив при этом гостье звать ее просто по имени. Татьяна своего отчества называть не стала.

— Извините, но чаю не предлагаю, нет воды, — извинилась женщина. — Сегодня отключили до вечера, опять что-то ремонтируют.

Говорила она совершенно равнодушно и извинялась, как видно, из чистой вежливости. Татьяна чувствовала — той глубоко безразлично, какое мнение составится о ней у случайной гостьи.

Она возразила, что никакого чаю не нужно, к чему все это… Присела на предложенный стул, достала из сумки конверт:

— Видите ли, я думаю, мне нужно это вернуть.

— Что это? — так же равнодушно поинтересовалась женщина.

Татьяна уже успела составить себе мнение о достатке, царившем в этом доме. Здесь жили благополучно, но небогато. На тумбочке красовался телевизор последней модели, весьма дорогой, а вот льняное покрывало на кровати — времен сталинских, не новее… И прочее в том же духе. Она положила конверт на стол и подтолкнула его кончиками пальцев:

— Это Леня принес на Ирочкины похороны. Я решила вернуть вам деньги, мы их не тронули.

— А, деньги… — произнесла та, поднимая на гостью пустой взгляд. — Да вы садитесь.

— Я уже сижу, — осторожно напомнила Татьяна.

Антонина Григорьевна постояла мгновение, непонимающе глядя на нее, потом вдруг отвернулась. Когда она заговорила опять, ее голос звучал спокойно, но Татьяна чувствовала страшное напряжение, в котором эта женщина пыталась себя держать — чтобы не сорваться, не расплакаться.

— Леня рассказал мне, что случилось с Ирой. Примите мои соболезнования.

— Да… — произнесла Татьяна. — Она была у меня единственная.

— Он у меня тоже, — с неожиданной силой произнесла Антонина Григорьевна. — Он был единственный.

Татьяна подняла на нее глаза:

— Как же это случилось? Понимаю, что вам нелегко рассказывать, но… Я ведь не из пустого любопытства спрашиваю.

И та рассказала, присев чуть в стороне от стола, пододвинув к себе пепельницу и закурив сигарету. Татьяна тоже закурила — у нее в сумке лежала пачка сигарет, оставшаяся от Ирины. Она положила ее к себе сегодня утром, собираясь с визитом к матери Леонида. Звала пойти и мужа, но тот как будто не расслышал ее, а уговаривать его Татьяне не хотелось.

— Собственно, все было очень просто, — говорила хозяйка, стряхивая пепел с сигареты. Татьяна отметила про себя, что в этом не было никакой нужды — та успела затянуться всего пару раз. — Он сказал, что завтра идет на похороны. Это было утром, перед тем как ему идти на работу. На работе он задержался… Я не беспокоилась, это бывает часто.

Она повела плечами и пояснила, что на эту работу Леню устроил отец — он и сам там работает. Поэтому, когда сын задерживается, она за него всегда бывает спокойна.

— Ну, теперь уже надо говорить «бывала», — поправилась она, и в голосе ее звучала какая-то болезненная ирония. — Потом, ближе к восьми часам вечера, он позвонил и сказал, что ему еще нужно кое-куда съездить, так что волноваться не нужно.

— Куда он собирался? — вырвалось у Татьяны.

Антонина Григорьевна отвела взгляд от горящего кончика сигареты и вопросительно на нее взглянула. Татьяна смутилась:

— Извините, просто я тоже интересуюсь всем, что с ним происходило.

— Да? Ну спасибо.

И снова в этом голосе прозвучала какая-то замороженная насмешка, как будто хозяйка не верила в искренность гостьи и, разговаривая с нею, выполняла свой долг — не больше.

— Я не знаю, куда он собрался поехать. Сам не сказал, а я не спрашивала. Он ведь взрослый человек. Только сказал, что может вернуться довольно поздно. Вот и все, собственно, — сказала она, неожиданно раздавив едва начатую сигарету. — Поздно вечером в дверь позвонили, я открыла. Еще удивилась, что он звонит, у него ведь были свои ключи, и он знал, что я могу уже быть в постели.

Татьяна на этот раз ничего не сказала — она начинала побаиваться этой женщины с таким жестким взглядом и резкими движениями.

— Он вошел, сказал, что сразу ляжет спать. Я не сразу обратила внимание, как странно он выглядит… Может, я сама во всем виновата… — Ее голос упал до шепота, и последние слова она произнесла еле слышно: — Но все началось и закончилось невероятно быстро. Леня лег в постель, я заглянула к нему и спросила — может, принести чаю? Он ответил, не нужно. А когда я заглянула к нему… Господи, всего минут через пятнадцать! Он был уже мертв. — Она с минуту помолчала и добавила: — Если бы я чуть раньше вызвала «скорую помощь», он, может, остался бы жив.

Татьяна придвинула к себе пепельницу и тоже погасила сигарету. Подняла глаза:

— Если случилось что-то серьезное, вы бы все равно не успели.

— Да, — невыразительно согласилась та.

— А судя по всему, случилось что-то серьезное.

— Да, — будто во сне, сказала Антонина Григорьевна.

— Вы еще не знаете, что именно?

Та покачала головой:

— Результаты будут только через два дня. Вот сижу. Жду.

Татьяна отвела от нее взгляд. Атмосфера в этом доме была невыносимой — гнетущее, тяжелое напряжение будто наэлектризовало воздух. «Может, попрощаться и уйти? — подумала она. — Но как же она выдерживает это одна? А ее муж, отец Лени — он-то где?»

Будто услышав ее мысленный вопрос, Антонина Григорьевна вдруг сказала:

— Мы с мужем в разводе, у него другая жена, другая семья. Есть еще дети, две девочки. — Пожав плечами, добавила, будто удивляясь: — Так что он сейчас с ними, а не со мной.

Татьяна решилась:

— Скажите, чем я могу вам помочь?

— Помочь?

— Да. Ведь ваш сын был Ириным женихом. Он и появлялся у нас дома как ее жених. Я просто должна что-то сделать для него… Для вас.

Неожиданно резкий ответ будто хлестнул ее по лицу. Антонина Григорьевна вздернула голову и заявила, что хотя ее сын в самом деле находился с Ириной в близких отношениях, но она сама никогда этого плана на брак не одобряла и считает, что Леня мог бы найти другую девушку.

Татьяна не выдержала, хотя и приказывала себе быть терпимей:

— Что вас не устраивало в Ире?

— Только то, что она была беременна от другого.

Татьяна возмутилась:

— Это что — Леонид вам рассказал?

Та кивнула:

— А что в этом такого? У него от меня никаких тайн не было! Он мне все рассказывал, причем я его к этому не принуждала! И всем родителям желаю того же! — В ее голосе неожиданно послышались слезы: — И вот такого сына мне было суждено потерять! А всякие сволочи живут!

Татьяна встала и повесила на плечо сумку:

— Извините, но мне пора.

В ней все кипело — какой же надо быть стервой, чтобы не простить этого греха даже мертвой невесте сына! Ведь парень искренне ее любил и, если сделал такой выбор, стало быть, имел веские причины!

Хозяйка не стала ее удерживать, хотя поднялась с места вместе с ней. Татьяна прошла в прихожую и сняла с вешалки плащ. Антонина Григорьевна стояла рядом с каменным выражением лица — не собираясь ни прощаться, ни приглашать ее на похороны сына. Татьяна подчеркнуто спокойно и тщательно застегнула все пуговицы. Потом не вытерпела и повернулась к ней:

— Знаете, что я вам скажу? Если бы у моей дочки была такая свекровь, я бы первая настаивала, чтобы она развелась с мужем! Ей бы все равно с вами жизни не было!

Антонина Григорьевна чопорно заметила:

— А вот я бы ни на чем не настаивала. Они все равно развелись бы — рано или поздно.

— Почему вы так считаете? — запальчиво воскликнула Татьяна. — Мне лучше знать, какой была моя дочь! Она могла ужиться с кем угодно, только вот я бы не допустила, чтобы вы ее травили!

— Травила? — насмешливо спросила та. — Да перестаньте, ради бога. Мой сын всегда мог делать, что пожелает. Я же его хорошо знала — он, в конце концов, всегда разбирался, что к чему. Когда он сказал, что хочет жениться, я ему ни слова не возразила.

Татьяна фыркнула:

— Вот спасибо! Моя дочь прекрасно обошлась бы и без вашего сына!

Та возразила:

— Знаете, когда он ее впервые сюда привел и она вышла из его комнаты только через два часа, да и то не за тем, чтобы мне представиться, а чтобы помыться в душе… Мне многое стало ясно о вашей дочери. Конечно, она бы обошлась и без Лени, я просто уверена в этом. — И так как Татьяна не находила от возмущения слов, Антонина Григорьевна победно добавила: — Обходилась же она без него и раньше, да еще ребенка нажила.

Татьяна наконец сумела вдохнуть достаточно воздуха — в голове у нее мутилось, руки дрожали, ей не верилось, что подобные вещи говорят именно про ее дочь.

— У вас просто… Просто сердца нет, — выдавила она, с ненавистью глядя на хозяйку дома. — Вы тоже потеряли ребенка и можете после этого так со мной говорить… Не знаю, что вы за человек. Просто не знаю!

Та мотнула головой:

— Ладно, и не нужно вам знать. Слава Богу, не породнились!

— Да уж, скажешь Богу спасибо за такую милость! — бросила Татьяна и опрометью выбежала на лестницу.

Оказавшись во дворе, она едва перевела дыхание и сжала кулаки: «Нет, какая стерва! Я к ней со всей душой! Разве я хоть слово плохое сказала о ее сыне! Ну пусть я к нему неважно относилась, когда он к нам захаживал, но она-то этого знать не могла! Зато теперь я за него переживаю, как за родного, а эта дура… Нет, кончено, больше я сюда ни ногой! Нужны мне ее соболезнования, вы только подумайте! Набралась наглости!»

Внезапно где-то наверху с треском распахнулось окно. Татьяна машинально подняла глаза и увидела, что из окна второго этажа по пояс высунулась Антонина Григорьевна. Она гневно показывала ей какой-то листок бумаги:

— И у вас хватило наглости дать мне это?! Нате, берите обратно! Какая хамка!

Окно захлопнулось, да с таким шумом, что все старушки и дети, гулявшие в это время во дворе, с нездоровым любопытством уставились на Татьяну. Она не обращала на них внимания, следя только за листком бумаги, который угловато спланировал на куст нераспустившейся сирени. Подошла, взглянула… И не веря своим глазам, наклонилась, высвобождая из веток застрявший там конверт. Тот самый конверт, в котором она вернула матери покойного деньги.

Сегодня утром, достав конверт из ящика стола, Татьяна даже не взглянула, что в нем содержится. Зато увидела теперь. Вместо денег в нем лежали несколько листков писчей плотной бумаги, сложенных вчетверо. А конверт был тот же самый — она узнала и полудетский почерк, которым был написан адрес, да и сам адрес… Тот самый адрес, по которому она сюда явилась. Письмо было адресовано Леониду.

Ни секунды не медля, Татьяна бросилась назад в подъезд и взбежав по лестнице, забарабанила в дверь:

— Откройте! Что это значит?!

Дверь распахнули тотчас же, будто ее возвращения ожидали. Антонина Григорьевна, ничуть не смущенная, напротив — разгневанная, возмущенно бросила ей в лицо:

— Ну я не знаю, как у вас совести хватило являться ко мне с этим! С этим!

Она указывала на конверт, который Татьяна все еще продолжала сжимать в руке. Та скомкала его и швырнула комок в коридор:

— Я вам деньги принесла, вы что — не видели? Я вернула вам деньги, все десять тысяч до копеечки!

У нее за спиной слегка скрипнула приоткрытая дверь — видимо, скандал принимал такие масштабы, что им заинтересовались соседи. Антонина Григорьевна отшвырнула комок бумаги носком тапка:

— Никаких денег там не было, вы что — издеваетесь? Дурочку из меня хотите сделать? Сын откладывал эти десять тысяч на приличный ремонт, а когда узнал, что ваша Ира погибла — сразу вытащил их и побежал к вам! А что вы мне вернули?! Уж не позорились бы! Истратили на похороны или там еще на что — на здоровье, у меня никаких претензий нет!

— Я ни рубля не тратила, даже не брала… — Татьяна от ужаса и унижения даже стала заикаться. — Вы мне не верите? Кем вы меня считаете? Думаете, я бы принесла вам пустую бумажку?!

— А что же вы в таком случае принесли?

Татьяна придержала дверь, которую хозяйка собралась было захлопнуть. Ее трясло от гнева, тем хуже, что она чувствовала спиной напряженное внимание соседей:

— Ну нет, извините! Я вернула вам все десять тысяч полностью! Если вы их вытащили и сунули в конверт бумажку, чтобы меня опозорить, — это на вашей совести! Но я денег не брала!

— И я тоже! — с ненавистью бросила та. — Пустите дверь, кому говорю!

И Татьяна опустила руки. Не дожидаясь, когда захлопнется дверь, она стала спускаться по лестнице. Соседи в самом деле подсматривали — краем глаза она уловила чье-то лицо в приоткрытой щели и громко бросила туда: «Деревня!»

Дверь приоткрылась еще шире, вместо того чтобы захлопнуться. Она шла вниз по лестнице, нарочно не торопясь, с достоинством, и ощущала, что ее рассматривают. И еще ей казалось, что она слышит злое бормотание Антонины Григорьевны. Ей было до того обидно, что слезы так и брызнули из глаз, как только она оказалась на улице, где уже никто за ней не следил. «Какая мерзость… А ведь сперва она держалась со мной так вежливо! Вот и верь таким вежливым! Нет, может, грех так говорить, но это к лучшему, что Леня с Ирой не поженились. Я представляю, каково бы ей жилось с такой свекрухой! Ужас что такое! Да она бы хлеб изо рта у нее выдирала! И сыну несладко приходилось, недаром он был такой жалкий, нелепый…»

У нее появилось искушение снова вернуться и высказать этой женщине все, что она о ней думает. Но Татьяна переломила себя и все-таки ушла. «Не хватало еще унижаться! Все равно ведь — доказать я ничего не смогу! Но какова наглость — вынуть деньги и подсунуть пустую бумажку! Уж такого я от его матери никак не ожидала!»

Она снова вспомнила, как ретиво отказывался Алексей наносить визит матери Леонида. Сегодня утром он прямо заявил, что ни за что туда не пойдет. Тогда, дома, она и не предполагала, что у него могут быть веские причины сделать это. Но сейчас… Она вспомнила пустой конверт, спланировавший из окна второго этажа, и подумала, что, может быть, Алексей имел что-то себе на уме. В конце концов, десять тысяч рублей — не такие уж маленькие деньги для того, кто убивается из-за меньшей суммы на службе…

Она позвонила мужу с автобусной остановки:

— Ты дома? Слушай, у меня тут вышел конфуз…

Алексей сдержанно заметил, что ничего другого и не ждал.

— Почему? — насторожилась Татьяна.

— Леня мне как-то сказал, что его мама была категорически против этого брака.

Татьяна возмутилась:

— И ты мне ничего не сообщил?! Очень мило, нечего сказать! Ну, сегодня я сама с ней познакомилась и могу тебе сообщить — если бы наша Ира вышла за ее сына, этот брак все равно долго бы не продержался! Она такая стерва!

— Какая разница, — меланхолически заметил Алексей. — Теперь они оба мертвы, что толку рассуждать.

Татьяна вскипела:

— Вот как? А как тебе понравится, что она обвинила меня в краже денег?

Муж искренне ее не понял, и ей пришлось в подробностях рассказать, какую сцену закатила ей Антонина Григорьевна. Алексей выслушал это относительно спокойно и только заметил:

— Странная женщина… И все же я никак не думал, что она способна на это.

— Разве ты ее знал?

— Нет, конечно. Зато знал Леню. У таких забитых парней всегда бывают матери-стервозы.

Татьяна не могла с ним не согласиться — она и сама считала, что парню жутко не повезло с матерью. Она не стала спрашивать мужа, не брал ли тот денег из конверта. Он ответил ей прежде, чем она успела спросить — его удивление было самым лучшим ответом. Она даже устыдилась своих нелепых подозрений: Алексей — и вор? Да прежде всего он бы ей сказал… Не послал бы ее на подобный позор! И потом, ведь если ему не хотелось отдавать эти деньги — они попросту могли оставить их у себя, с полным правом на это. Ведь Леонид их практически подарил…

Теперь, когда первый шок прошел и ей посочувствовали, женщину начал мучить другой вопрос.

— Послушай, значит, мы не явимся на похороны Лени? — спросила она, следя за тем, как убывает кредит ее карточки на дисплее в автомате.

— Почему же, можно пойти, — возразил муж. — Какое нам до нее дело? При посторонних она не решится закатывать сцены. И мы же будем вместе.

— Ну хорошо, пойдем, — грустно согласилась с ним Татьяна. — Будем там вроде бесплатного приложения… Но я все-таки боюсь, знаешь ли… Если она выдумала такое с деньгами, может и на похоронах нас опозорить! Куда нам тогда деваться?! Ты представляешь, как мы будем там что-то доказывать?! Стыда же не оберешься!

Алексей уже несколько раздраженно заметил, что в таком случае, конечно, можно не идти. Она услышала в его голосе нетерпение и поинтересовалась — не торопится ли он куда-нибудь?

— Я хотел заехать к брату, он обещал посмотреть машину, — подтвердил тот. — Пора сделать центровку, да еще там кое-что…

— А, ну конечно, — слегка расстроилась Татьяна. — Если нужно — езжай.

Двоюродный брат мужа работал в автосервисе и время от времени за символическую плату «подлечивал» их подержанную «Ауди». Благотворительностью это никак нельзя было назвать — именно он сосватал родственнику эту, как нелюбезно звал ее муж, «консерву», и при покупке была уплачена сумма намного выше той, которую можно было заплатить за такую машину на рынке. И хотя ремонт обходился почти даром, запасные части нередко пробивали дыры в бюджете. Татьяна злилась, говорила, что лучше продать эту машину и купить что-нибудь пусть отечественное, зато новенькое, но время было упущено — теперь их «Ауди» стоила совсем дешево и продавать ее смысла не имело.

— Когда же ты вернешься? — спросила она, прекрасно зная, что с их машиной можно провозиться сколько угодно, а результат все равно будет мизерный.

— Ближе к вечеру, — неопределенно ответил он и положил трубку.

Татьяна вздохнула и отправилась к метро пешком. Ей хотелось прогуляться, тем более что предстояло еще одно не слишком легкое предприятие — она твердо решила еще раз наведаться в тот дом, куда ее водил Леонид. «Ну, к родителям Жени я, скорее всего, не пойду, — размышляла она. — А вот узнать, кто на самом деле живет в той квартире, нужно. И кто знает? Вдруг Ира в самом деле провела там три последних дня своей жизни? Хотела бы я знать, кто сумел ее напоить!»

* * *

На третьем этаже располагались три квартиры. Сперва Татьяна позвонила в ту, где побывала той ночью вдвоем с Леонидом. Знакомая, чуть слышная трель за дверью. Нет, тот визит ей не приснился, она узнавала все: и звонок, и своеобразный запах в подъезде — запах старой пакли, сырости, мышей… Как будто этот дом незаметно подгнивал где-то внутри, распространяя запах тления и старости.

Она нажала на кнопку еще раз, прислушалась. Никаких шагов, никто и не думал отпирать. Тогда она позвонила в соседнюю дверь. Тут звонок оказался очень громкий, дребезжащий. Татьяна ждала не меньше трех минут, пока не решила, что стоит попытать счастья у другой двери. Но тут послышался старческий, дребезжащий голос, чем-то схожий со звуком звонка:

— Кто?! Кто?!

— Извините, я ищу вашего соседа, — торопливо ответила Татьяна. — Из…

Она взглянула на номер соседней квартиры и назвала его.

— Я не знаю ничего, — откликнулся голос из-за двери.

Женщина даже не могла определить пол говорящего, ясно было только одно — тот очень стар и, по-видимому, одинок, если пришлось самостоятельно подходить к двери.

— Но в той квартире вообще кто-нибудь живет? — громко спросила Татьяна. Она предположила, что у собеседника (или собеседницы) могут быть проблемы со слухом. Неожиданно приоткрылась третья дверь, оттуда показалось женское лицо:

— Вы к кому?

Татьяна обернулась:

— Я ищу ваших соседей. — Она указала на первую дверь. — Там живет сейчас кто-нибудь?

Щель в двери сделалась уже — видимо, ее вопрос насторожил обитательницу квартиры.

— А вам-то что? — спросила та из-за двери.

— Я знаю, что там бывала в гостях моя дочь, — ответила Татьяна. — И я сама там была недавно. Хотелось поговорить с хозяином.

Дверь не закрылась — ее, во всяком случае, слушали. Потом послышался настороженный голос:

— А вы поднимитесь на четвертый этаж, там вам скажут.

Она назвала номер квартиры и уже собралась было запереться, но Татьяна ее остановила:

— Извините, вы говорите о родителях Жени?

Дверь наконец распахнулась. На пороге стояла полная женщина в старом спортивном костюме, голова была туго повязана косынкой с потеками известки. Руки женщины тоже были запачканы побелкой — видно, она занималась ремонтом.

— Ну да, о них. Только они, наверное, на работе, — уже более общительно сообщила она.

— Я и не собиралась к ним идти. — Татьяна неуверенно посмотрела на лестницу, ведущую на четвертый этаж. — Боюсь, они мне ничего бы не сказали. Я их уже спрашивала об этой квартире, а они сказали, что там никто не живет.

Женщина нерешительно оглядела ее и вдруг распахнула дверь пошире:

— Зайдите.

Татьяна с радостью последовала приглашению. Спиной она чувствовала, что старичок (или старушка) напряженно ожидает развязки за своей дверью. С тех пор, как появилась другая соседка, тот не издал ни звука.

В квартире в самом деле происходил ремонт. Всюду стояли банки с краской, тазики с разведенным и уже загустевшим обойным клеем. К подметкам немедленно прилипли обрезки обоев. Хозяйка провела Татьяну в большую комнату, где из мебели оставался только громоздкий, рассохшийся буфет и несколько табуретов. Смахнув с одного из них пыль, она пригласила гостью сесть:

— Только осторожно, сзади вас только что оштукатурено.

Татьяна испуганно отодвинулась подальше от стены. Женщина испытующе оглядела ее и, уже не сдерживая любопытства, горячо спросила:

— А вы им кем приходитесь? В смысле — Будановым?

Буданова — это была фамилия Жени. Татьяна секунду поколебалась, рассказывать ли что-то этой женщине. В конце концов, ту могло грызть простое любопытство, а поможет ли она чем-нибудь… Но она преодолела свою нерешительность — в конце концов, эта хотя бы согласилась с ней разговаривать.

— Буданова Женя — бывшая одноклассница моей дочери, — пояснила она. — Мою дочку звали Ирой… Может, вы ее даже видели, если она бывала тут…

— Ну, где тут вспомнить…

— Такая рыженькая, глаза голубые, небольшого роста, — машинально напомнила Татьяна.

Та вдруг замерла, а потом медленно сложила перед грудью руки — в каком-то молитвенном жесте:

— Это вы не про ту девушку, которую сбило машиной?!

У Татьяны замерло сердце, и она с трудом выговорила:

— Именно о ней.

— Вы ее мать! — воскликнула женщина, глядя на Татьяну со странным выражением — смесь ужаса и недоверия. Потом огляделась по сторонам, заметила на подоконнике большую банку пива, взяла ее и предложила гостье: — Не хотите? Я принесу стакан.

Татьяна вежливо отказалась, и тогда женщина откупорила банку и сделала несколько жадных глотков. Под батареей Татьяна заметила еще несколько подобных банок — уже пустых. Хозяйка представилась:

— Алина.

— Татьяна… Так вы знали мою дочь?

— Да нет, но я видела, как все это случилось… — Алина со вздохом придвинула табурет, уселась и снова припала к банке. Облизав губы, она сочувственно добавила: — Впервые в жизни я видела, как человека сбивает машина. Очень страшно… Уж вы простите… — Она заметила, как передернулась Татьяна, и сочувственно заметила: — Ой, я вам так соболезную… У меня у самой двое дочек, и все время приходится за них переживать. Квартира-то не моя, тут живет моя старшая с мужем и детьми. Сейчас они на дачу уехали, а я вот ремонт делаю. — И добавила: — Я же профессиональный строитель, правда, инженер… Но все умею сама — и плитку класть, и белить, и обои клею в одиночку… Могу и с паркетом управиться. А зять ни черта не может.

Татьяна кивнула:

— Это часто случается… Так вы тут постоянно не проживаете?

— Нет, только изредка, когда им внуков не с кем оставить. Я даже и сейчас тут не всегда ночую. Воды горячей как раз нет, так что я езжу спать домой. Там хоть помыться можно.

— Значит, вы Иру тут не видели…

Алина покачала головой и взболтала в банке оставшееся пиво:

— Нет, не видела. Но когда это с ней случилось, я как раз шла сюда, чтобы с утра заняться потолками… Ну, разумеется, остановилась… Как мимо такого пройдешь? Я даже думала, что можно еще помочь девушке, только…

Она опустила глаза и одним глотком допила все, что осталось в банке. Достала сигареты, предложила Татьяне. Та машинально закурила вместе с ней.

— Ужасно все это, — пробормотала Алина. — У меня младшая дочка — примерно в том же возрасте. У меня прямо сердце заболело, когда я увидела… А потом рядом люди собрались и кто-то из здешних сказал: «Так это Женина подружка, вы поглядите!» Я-то вашу дочку видела впервые, но им лучше знать, они-то здесь постоянно живут.

— А кто сказал?

— Не знаю, не вглядывалась. Так, краем уха расслышала, и все. А потом пошла сюда, только в то утро у меня дела не пошли. Все время стояла перед глазами эта сцена. Я только выпила чаю и уехала сразу после полудня.

— А почему вы подумали, что речь именно о Жене Будановой?

Та пожала плечами:

— Да как-то сразу поняла… А о ком еще? Дело было прямо напротив дома, а Женя тут вроде одна. А если не одна — то в этом возрасте тут девушек больше нет… Дом-то старый, ну и жильцы соответствующие. Тут куда не посмотри — сплошное старичье живет. На площадке, рядом — бабка одинокая, в преогромной квартире. Мается там, бедная, все у нее давно обвалилось — штукатурка, обои отвисли, краны текут… Я к ней иногда забегаю, помочь… Я и с сантехникой умею обращаться, — с гордостью добавила она, видимо, не сумев удержаться от хвастовства.

И пояснила, что дочерей растила одна, профессия у нее тоже, можно сказать, мужская, так что в хозяйственных делах она любого мужика за пояс заткнет. Далее Алина поведала, что прежде эта квартира принадлежала ее родителям, она тут и выросла, так что многих в доме прекрасно знала. Будановых в том числе — точнее, Юлю Буданову — мать Жени. Они даже учились в одной школе, ну а потом, после замужества, их пути разошлись.

— Когда мои родители умерли, здесь поселилась моя старшая дочка с мужем, — закончила Алина. — Ну а я наезжаю изредка, чтобы помочь. Иногда зло на них берет — им все прямо на блюдце подносят, а они еще нос воротят. Квартиру вам? Нате, прекрасная квартира, только небольшой ремонт нужен. Но они же сами ничего делать не хотят. И деньги им таскаю, и продукты на свои же кровные закупаю, и с детьми сижу, когда надо, и одежду детям покупаю… А им все нипочем, все как в прорву…

Татьяна слушала и не слышала. Она машинально кивала, сочувствуя этим жалобам, а у самой проскальзывала мысль, что она бы тоже не отказалась жаловаться на свою дочь. Какая та инфантильная, неблагодарная, нерациональная… Только вот жаловаться уже было не на кого.

— Кстати, Алина, — перебила она хозяйку, как только та перевела дух. — Мать Жени сказала мне по телефону, что тут на третьем этаже живут одни пенсионеры. А я точно знаю, что тут проживает какой-то молодой мужчина, — я лично его видела.

— Да ладно, — заговорщицки кивнула та, аккуратно давя окурок в пепельнице. — Юлька, конечно, что-то напутала. Тут сейчас из пенсионеров всего одна жилица, да вы с ней разговаривали. Мои-то родители тоже были на пенсии, конечно, но их уже нет… А в той квартире я вообще не понимаю, кто живет. Раньше, точно, жил какой-то дедушка, я его в детстве считала старым. Куда он делся, когда умер, — понятия не имею, это было уже без меня.

Конец ознакомительного фрагмента.