Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман

Лилия Максимова

Однажды подруга сказала Лизе, что в жизни женщины присутствует, как минимум, четверо важных для нее мужчин. Друг: с ним здорово поговорить «по душам», но… никакого секса! Любовник: для него – только секс, не стоит мучить его откровениями. Муж: ему положено немного того и чуть-чуть другого. И начальник: он как решит – так и будет! Лиза рассмеялась, пошутив, что ее любимому мужу приходится отдуваться за всю четверку. Она даже не предполагала, что и остальные трое тоже появятся в ее жизни.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 2

1988 год

Карьера Эдуарда Журавского была, что называется, «на взлете», когда в его жизни возникла досадная бытовая неприятность: хозяйка съемной квартиры, в которой он жил последние полгода, отказала ему в аренде на следующий месяц.

— Девицы, которых Вы водите сюда по ночам, мешают спать своими стонами и придыханиями, — пеняла Журавскому хозяйка, возмущенно размахивая непотушенной сигаретой и роняя пепел на ковер.

— Но ведь не Вам же они мешают, — логично возразил Эдуард, пытаясь обратить на нее все свое неподражаемое обаяние. — Вы-то живете на другом конце города.

Хозяйка, дама не первой свежести, на обаяние не купилась.

— Уж можете мне поверить, когда в три часа ночи мне звонят по телефону Ваши соседи, я могу слышать это и на другом конце города.

Доказав квартиранту свои твердые намерения «избавиться от богемы, которая развелась на ее жилплощади», хозяйка удалилась, выделив постояльцу на переезд ровно неделю.

В свои тридцать два года Эдуард Андреевич Журавский был одним из самых модных и, как утверждали, талантливых журналистов города. Без него не обходилось ни одно мало-мальски значительное мероприятие, его статьи и очерки печатали в самых популярных изданиях, а в перспективе ему прочили место главного редактора Владивостокской «Комсомолки». В друзьях и знакомых, понятно, недостатка не было. Однако, после тридцать пятого телефонного звонка Журавский осознал, что справиться с проблемой не так уж просто: никто не мог предложить ему приемлемую жилплощадь в такие экстренные сроки.

Журавский вздохнул и набрал последний номер. Тетя Маша сняла трубку практически сразу и, выслушав просьбу племянника посоветовать, к кому еще можно обратиться, удивилась:

— Эдик, а зачем тебе вообще снимать квартиру? Живи у меня, ты же знаешь — я тебе всегда рада!

Квартира Марии Васильевны, родной сестры отца Журавского, могла воистину считаться просторной, к тому же тетя Маша отчаянно скучала в своих «хоромах». Муж Марии Васильевны, многоуважаемый и известный в научных кругах академик АН СССР, скончался еще в эпоху застоя, оставив супруге жилплощадь и не оставив детей. Именно поэтому одинокая тетя Маша испытывала к племяннику нежные материнские чувства и очень жалела, что брат с семьей живет не во Владивостоке.

Когда же «обожаемый Эдик» после окончания школы приехал из глубинки Приморья покорять город — восторгу Марии Васильевны не было предела! Она окружила его заботой и так «плотно» взяла под свое крылышко, что племянник не выдержал и после объявления результатов вступительных экзаменов сбежал в студенческое общежитие.

Сначала тетя расстроилась, но потом вынуждена была смириться с его самостоятельностью. Во время воскресных визитов Эдика она нагружала его пирожками и ватрушками для всего факультета журналистики, а потом, в отдельной папке, стала аккуратно хранить все статьи, когда-либо напечатанные под именем или псевдонимом любимца.

Мария Васильевна очень гордилась своим Эдиком и, конечно же, предпочла бы видеть его под своей крышей, но переселяться к ней Эдик не торопился. Журавский любил тетю, однако свободу он любил ничуть не меньше!

И вот теперь ей представилась уникальная возможность поухаживать за племянником и, быть может… сосватать ему в жены какую-нибудь хорошую девушку! Эту мысль тетя Маша лелеяла уже давно, потому что больше всего на свете мечтала о внуках. Пусть не родных, пусть двоюродных, но — внуках! «В твоем возрасте пора уже остепениться», — говаривала она, услышав про смену очередной пассии Эдика, но тот лишь отделывался фразой: «Молодость дается только раз в жизни!» — «И быстро проходит», — напоминала ему тетя.

От перспектив оказаться снова на попечении тетушки, Эдуард Андреевич вздохнул еще тяжелее, но другого выхода не было, и он твердо пообещал себе, что это — всего на пару недель.

Будильник запищал в семь утра, и Эдуард, моментально проснувшись, прикрыл его рукой. Не хватало еще, чтобы тетя проснулась в такую рань, чтобы приготовить ему завтрак! Он давно привык делать все сам! Кроме того, непомерное количество пирожков и пельменей, скормленных ему вчера, еще сказывалось тяжестью в желудке.

Эдуард тихо собрался и наскоро проглотил чашку кофе, не переставая прикидывать в уме, с чего бы начать поиски собственного жилья. Выходя из дома, он осторожно защелкнул замок на входной двери и тут же столкнулся с соседкой, которая тоже закрывала свою квартиру.

— Эй, поосторожнее! — возмущенно осадила его девица.

Обернувшись, Журавский наметанным глазом оценил ее внешность. Ничего особенного: лет двадцать восемь-тридцать, черты лица резковаты, короткая «мальчишеская» стрижка, вот только глаза… Глаза полыхали изумрудным пламенем, и это пламя грозило прожечь в Журавском дыру.

— Прошу прощения, — произнес он и, чтобы сгладить собственную неловкость, добавил: — Тесные лестничные площадки в современных домах, Вы не находите?

Взгляд соседки не смягчился, а, напротив, стал еще более подозрительным, и Эдуарду Андреевичу вдруг показалось необходимым объяснить, кто он такой и почему покидает чужую квартиру в ранний час. А то еще в милицию заявит…

— Позвольте представиться: Эдуард Журавский, я племянник Марии Васильевны, — пояснил он и с удивлением услышал в своем голосе извиняющиеся нотки.

— Племянник? — скептически переспросила его соседка. — Тот самый, который «гениальный журналист» и «будущий главный редактор»?

Ирония в ее интонации была совершенно отчетливой, и Журавский мысленно отругал любимую тетю за болтливость. Соседка, с удовольствием наблюдавшая появление красных пятен на скулах собеседника, неожиданно смилостивилась:

— Впрочем, Ваша рецензия на премьерный спектакль прошлого театрального сезона была остроумна.

— Вы читали? — Журавский не смог скрыть волнения, которое испытывал каждый раз, когда получал отзывы о своих произведениях.

Она неопределенно пожала плечами.

— Трудно отказать Марии Васильевне. Она Вас просто боготворит, — соседка посмотрела на часы и заторопилась. — Извините, мне пора на работу.

У Эдуарда возникло внезапное желание задержать ее. Любая девушка, ценившая его творчество, начинала казаться ему интересной.

— А Вас, как зовут Вас?

— Леднева, Евгения Юрьевна, — безо всякого выражения эмоций откликнулась она.

«Ох ты, еще и по отчеству!» — хмыкнув про себя, отметил Журавский и, подыскивая очередную тему для светской беседы, ляпнул первое, что пришло в голову:

— Скажите, Евгения, а мы с Вами раньше не встречались?

— Евгения Юрьевна, — напомнила Леднева, презрительно смерив его от макушки до пят. — Тривиальный у Вас подход, Эдуард Журавский! Придумайте что-нибудь поинтереснее.

Он не двинулся с места, все так же загораживая ей лестницу, ведущую вниз.

— Послушайте, разве Вам не пора в редакцию… или куда там ходят журналисты? — вспылила она, теряя терпение.

Журавский посторонился, и Евгения Юрьевна стала спускаться.

— А где работаете Вы? — вырвалось у Эдуарда, который едва поспевал за новой знакомой. Леднева наградила его строгим взглядом, и он снова начал оправдываться. — Ну, Вы же про меня столько всего знаете… А я про Вас — ничего. Это несправедливо.

По-видимому, она посчитала вопрос нейтральным и снизошла до ответа:

— Работаю я в школе, преподаю математику.

— А что Вы делаете сегодня вечером?

Черт! Да что ж ему сегодня в голову лезут одни банальности?

Леднева возвела глаза к потолку.

— Вы всегда говорите избитыми фразами? В письменном виде Ваши мысли более оригинальны.

— Это комплимент? — с надеждой спросил журналист.

— Понимайте, как хотите! — отрезала она, но Журавский проявил настойчивость:

— И все же, как насчет вечера?

Евгения остановилась.

— Что я делаю сегодня вечером? — она выдержала паузу и удовлетворила его любопытство. — Отстреливаю назойливых мужчин из новенькой снайперской винтовки!

День не задался. На работу Журавский все-таки опоздал, причем умудрился столкнуться в холле со своим непосредственным начальником. Статья, которая должна была уйти в печать не позже полудня, получилась блеклая и банальная, ибо остроумные фразы Эдуарда в это утро так и не посетили. А на ежедневной «летучке» он не смог предложить ни одной оригинальной темы, хотя по обыкновению генерировал их с легкостью.

Журавский расстроился и решил прекратить борьбу на трудовом фронте. Однако с планами на вечер тоже получалась неувязка. Обе девушки, с которыми он встречался на настоящий момент, к себе его никогда не приглашали, потому что жили в общежитии. Денег на ресторан в конце месяца не было, а о том, чтобы привести кого-нибудь из своих подружек в гости к тете Маше, и речи быть не могло. Она же их сразу сватать начнет, а те только этого и ждали!

Журавский с тоской представил себе возвращение к тем далеким временам, когда он, еще студентом, «кадрил» девчонок прямо на улице, но тут проснулась его вздремнувшая было творческая мысль. Сегодняшнее утро как-никак подарило ему интересное знакомство! Как ее зовут? Евгения, кажется? Ах, да, еще и Юрьевна! Эдуард усмехнулся. Девица, конечно же, с норовом, но ведь на то он и опыта набирался, чтобы не пасовать перед трудностями! Итак, проблема с вечерним досугом была решена, и у Журавского сразу же поднялось настроение.

На пороге соседской квартиры он появился с тортиком и бутылкой шампанского.

— Не стреляйте! — миролюбиво попросил он Евгению из-за двери. — У меня сегодня день рождения.

Дверь открылась, пропуская хозяйку, которая была одета в домашние джинсы и рубашку, узлом завязанную на талии.

— И чем Вам могу помочь я? — руки Евгении Юрьевны уперлись в бока — она явно не торопилась приглашать гостя в квартиру.

— Пожалуйста, Женя! — умоляюще произнес он. — Мне сегодня совершенно не с кем праздновать: друзья разъехались, а тетя еще с выходных застряла на даче. Помидоры там созрели или что-то еще…

От фамильярного обращения к ней по имени Леднева нахмурилась, к тому же она точно помнила, что здоровалась с Марией Васильевной не ранее, как сегодня днем…

Ах он лживый, самовлюбленный павлин! Полагает, что если у него два метра роста, атлетическое телосложение и умопомрачительные черные глаза — так ему можно вторгаться в ее личную жизнь, да еще так бесцеремонно?

— Ну, что ж… Раз уж совсем не с кем — входите, — Евгения Юрьевна саркастически усмехнулась и отступила на шаг, пропуская его внутрь. Пора сбить с него спесь!

«Стопроцентный вариант! — торжествующе подумал Журавский. — День рождения меня еще никогда не подводил!»

Квартира оказалась небольшой, но уютной, и в ней царил идеальный порядок, как будто хозяйка только что закончила генеральную уборку. Эдуард улыбнулся: чтобы присесть в его доме, обычно требовалось расчистить какую-нибудь горизонтальную поверхность от разбросанных повсюду вещей.

Традиционных вазочек и салфеточек, которыми украшали дома представительницы прекрасного пола, у Евгении не было и в помине, зато все стены были увешаны книжными полками. На одной из них Журавский заметил свадебную фотографию 60-х годов.

— Это Ваши родители? — поинтересовался он.

— Да, — сухо кивнула Леднева.

Эдуард оглянулся на закрытую дверь смежной комнаты.

— И… они скоро вернутся?

— Они умерли, — ответила она будничным тоном. — Это было очень давно, давайте не будем об этом?

— Хорошо, — легко согласился Эдуард, он и сам не любил ворошить неприятные воспоминания. — Как прошел Ваш рабочий день?

Поджав под себя ноги, Евгения удобно устроилась на любимом диване.

— Да, в общем-то, никак. Отпуск у меня закончился, а учебный год еще не начался, так что работы немного. Пока привожу в порядок свой кабинет после ремонта, — глаза ее сузились и поймали его на прицел. — Я ведь, знаете ли, Телец по гороскопу, поэтому жутко упряма и порядок люблю. А кто по Зодиаку Вы?

Эдуард, изучавший корешки книг на ближайшей полке, ловушки не заметил.

— О, я — Овен! И упрямства тоже не занимать!

— Странно, — проговорила она, растягивая слова от предвкушения близкой расправы. — Я, конечно, не сильна в гороскопах, но точно знаю, что дни рождения у Овнов в апреле, а сейчас на дворе август!

Журавский обернулся, и два изумрудных жала ее глаз тотчас впились в него. Прошло несколько секунд, прежде чем Эдуард понял, что попался.

— Черт! — смущенно улыбнувшись, почесал он в затылке. — Не думал, что меня так легко провести…

Евгения рассмеялась.

— Не всё же Вам… Да Вы распаковывайте тортик, распаковывайте. Если мы потеряли повод в виде Вашего дня рождения — это еще не значит, что нужно дать торту испортиться.

Совершенно сбитый с толку, Эдуард начал возиться с бечевкой на коробке, купленной в кондитерском отделе. Леднева достала нож.

— Дайте-ка лучше я! — одним движением она разрезала узел и, разделив торт на кусочки, посетовала. — Люблю сладкое, но, несмотря на старания Вашей тетушки, печь торты я так и не научилась. Наверное, нет у меня таланта!

— А мне нравится готовить, — признался Журавский, обрадованный сменившейся теме. — Я — заядлый турист, объездил всю страну, а Приморье — так вообще пешком обошел. У нас с друзьями хобби: сплавляемся по рекам, спускаемся в пещеры с профессиональными спелеологами, есть конный маршрут… Вы пробовали когда-нибудь форель, запеченую на костре?..

В течение следующего часа они допили шампанское и принялись за чай, успев обсудить множество тем и перейти на «ты». Евгения, наконец, поняла, почему Мария Васильевна называла племянника талантливым рассказчиком. Многогранность интересов Журавского позволяла ему с легкостью рассуждать о Моцарте и Сальвадоре Дали, голубом периоде Пикассо и характере Софьи Ковалевской. И так как все это было близко и Евгении, она нашла в лице гостя приятного собеседника.

Эдуард же искал другого. Когда речь зашла о скульптурах Родена, Журавский, сгоравший от нетерпения попробовать губы собеседницы на вкус, решил, что «пора». Подсев ближе к хозяйке, он произнес:

— Больше всего у Родена мне нравится «Вечная весна», я видел ее в Эрмитаже. Если хочешь — могу показать.

— У тебя есть альбом с иллюстрациями? — задала наивный вопрос Евгения, вызвав в памяти сплетенные в тесных объятиях фигуры юноши и девушки, которые изваял скульптор. — У меня где-то тоже книга была…

— Зачем же изучать искусство по книгам? — перебил Журавский, пристально вглядываясь в ее глаза. — Я лучше покажу тебе это на практике.

Он сделал быстрое движение и обнял удивленную Евгению, прижавшись к ее рту в страстном поцелуе. Мужские пальцы потянулись к узлу, завязанному на ее рубашке.

— М-м-м… отпусти меня! — попробовала вырваться Леднева, уворачиваясь от его губ.

— И не подумаю, — продолжая удерживать ее, промурлыкал Журавский.

Он вообще считал, что слушать девушек во время свиданий — глупое и бесполезное занятие: они манерно отказывают, тут же кокетничают и мило жеманятся, а потом… потом не могут отпустить его из своей постели.

Все это ханжество, дорогая! Будь современнее, на дворе — конец восьмидесятых!

В ее глубоких зрачках полыхнула ненависть:

— Отпусти сейчас же!

Крик заставил Эдуарда на секунду ослабить «тиски». Взлетела освободившаяся рука, и Евгения наотмашь ударила его по лицу.

Журавский отпрянул. Такой оглушительной пощечины он не получал еще ни разу в жизни!

— Если ты не уберешься отсюда в течение двух минут — я за себя не отвечаю! — яростно прошипела она.

Испытывать судьбу Эдуард не стал. Леднева с силой захлопнула за ним дверь, и «взрывной волной» его отбросило к квартире тети Маши.

Когда Эдик появился на кухне, Мария Васильевна, ничего не подозревающая о том, что в данный момент, по версии племянника, она должна находиться на даче и собирать помидоры, пекла мясной пирог.

— А-а, Эдик! Как дела? — задала она повседневный вопрос, заглядывая при этом в духовку, потом обернулась, и на ее лице отразилась крайняя степень беспокойства. — Боже мой! Кто это тебя так?

Журавский бросил взгляд в висевшее на стене зеркало и, поморщившись, дотронулся до «автографа» Евгении Юрьевны. На щеке красовался отпечаток ее ладони, который с каждой минутой проступал все сильнее.

— Кто-кто… Твоя соседка, — ворчливо сообщил он, доставая из холодильника лед.

— Анна Ивановна?

Тетя в ужасе посмотрела на племянника и стала лихорадочно прикидывать в уме, что же такое мог совершить ее Эдик, чтобы пожилая соседка дошла до рукоприкладства.

— Да нет, эту зовут Евгения. — Пакетик со льдом, приложенный к больному месту, немного облегчил страдания, и Журавский вновь обрел присутствие духа. — Я был у нее в гостях…

— Женечка пригласила тебя в гости? — недоверчиво переспросила Мария Васильевна, удивление ее росло.

Эдуард невесело усмехнулся.

— Не то чтобы пригласила. Я сам пришел. А потом мы повздорили… на почве романтических отношений.

Его уклончивый ответ произвел на тетю совсем не то действие, которого он ожидал. Вместо того, чтобы пожалеть любимого Эдика, тетя Маша встала в позу обвинителя и с негодованием закричала:

— Ах, ты, прохвост! Проходимец несчастный! Знаю я твою романтику! — она схватила мокрое полотенце и хлестанула племянника по мягкому месту. — Как ты мог обидеть бедную девочку?

— Ничего себе «бедняжка»! — возмутился Эдуард, уворачиваясь от проворной тетушки. — Ты видишь, как она меня разукрасила?

Сострадания тетя не проявила:

— Мало тебе, сердцеед, ловелас бессовестный!

— Тетя Маша! — взмолился Эдик. — Мы же взрослые люди! Ведь Женечке твоей давно уже не пятнадцать лет!

— О возрасте женщины говорить неприлично! — обиженно заявила Мария Васильевна. Полотенце повисло у нее в руке, и она устало опустилась на табурет. — Если бы ты знал, что она пережила — не вел бы себя так!

Журавский пожал плечами:

— Расскажи — буду знать.

— Разве можно доверять вам, мужчинам? — скептически поинтересовалась тетя Маша. Несколько долгих секунд она боролась со своими сомнениями, потом кивнула племяннику и похлопала ладонью по сиденью соседней табуретки.

Отец Жени Ледневой пил много и подолгу. Периоды его добродушной трезвости сменялись буйным пьянством по нескольку раз в месяц. Дочку он и пальцем не трогал, но жене доставалось сильно и без особого повода.

«Трезвые» дни случались все реже, и, в конце концов, Женя поняла, что отец никогда не изменится. Она перестала приближаться к нему, даже если он был добр и ласков с дочерью, ведь назавтра идиллия могла превратиться в кошмар! Любить его она уже не могла, но ненавидеть так и не научилась.

Однажды, после традиционной семейной ссоры, когда отец, забрав оставшиеся от зарплаты деньги, отправился в очередной загул, Женина мама упала в обморок. Врач скорой помощи диагностировал инфаркт. В больнице сделали все возможное для ее спасения, но мама умерла в реанимации через несколько дней, так и не увидев мужа трезвым.

Когда Леднев, выйдя из запоя, понял, что натворил… он ушел в другой запой. Так продолжалось пару месяцев. Наступила зима, и это означало, что Женя будет видеть отца еще реже: начался сезон подледного лова. Все зимние выходные он ежегодно проводил на льду залива, сочетая два хобби одновременно. Что за клёв без бутылки?

После второй рыбалки он не вернулся. Многие были свидетелями того, как Леднев ушел под лед, но никто не мог объяснить — почему? «Был пьян», — вынес вердикт милиционер, расследовавший несчастный случай, и дело закрыли. Однако Жене подчас казалось, что отец ушел из жизни сознательно. Быть может, его замучила совесть? По крайней мере, она надеялась на это, чтобы хоть как-нибудь оправдать его в собственных глазах.

Когда Евгения Леднева осталась одна на целом свете, ей было восемнадцать. Жизнь стала бы совсем горькой и безрадостной, если бы именно в этот период она не встретила свою первую любовь. Мужчина был на десять лет старше Евгении и был… немножко женат. С супругой он поссорился, и жить ему, в общем-то, было негде, и тут на горизонте появилась Женечка.

Упрекнуть его в черствости было нельзя, потому что, зная печальную историю своей юной подруги, он постарался окружить ее теплотой и заботой, которую она так искала у мужчины, чуть-чуть похожего на ее отца, при этом убежденного трезвенника. Со свадьбой Женя не торопилась: она-то знала, что семейная жизнь может стать настоящей ловушкой. Пусть он сделает ей предложение не сразу, пусть разберется со своей женой, получит развод и тогда… Быть может, к этому времени и сама Евгения будет готова стать его супругой и матерью его детей. Впрочем, про свадьбу и детей он лично никогда не упоминал.

Поворотная точка в судьбе Жени Ледневой наступила через полгода: все признаки указывали на то, что она беременна. Новость совсем не обрадовала любовника. Он нахмурился, попытался логически доказать, что совсем этого не планировал, а на следующий день объявил, что возвращается к жене.

Иллюзия счастья растаяла. И, хотя предположение о беременности не подтвердилось, больше Женя никогда не встречалась со своим первым мужчиной. А второго у нее так и не появилось. Однокурсники казались ей пресными желторотиками, а мужчины постарше напоминали двух самых главных в ее жизни людей, которые так сильно обманули ее ожидания.

После блестящего окончания математического факультета Леднева получила распределение в общеобразовательную школу, и ее личная жизнь совсем зачахла. В школе работали одни женщины, а кроме работы она мало где бывала. Евгения смело утверждала, что отсутствие возможности познакомиться с мужчиной совсем не тяготит ее, и тешила себя мыслью, что посвятила жизнь чужим детям, сомневаясь, что когда-либо рискнет завести своих собственных.

В двадцать восемь лет Евгения Юрьевна Леднева имела любимую работу, репутацию безнадежной старой девы и холодный, трезвый взгляд на жизнь. Она убеждала себя, что это — как раз то, к чему она стремилась все эти годы, но по вечерам было так тоскливо и одиноко, что Женя была готова коротать их даже с пожилой, но милой соседкой, которая пекла чудесные пироги и обладала исключительным умением слушать.

Журавский не мог объяснить, почему его так тронула эта история. Может быть, потому, что в отличие от семьи Евгении, в его семье всегда царило тепло, а родители очень любили друг друга. А, может быть, из-за данного им однажды обещания не бросать на произвол судьбы беременных девиц? Слава Богу, это обещание ему еще ни разу не приходилось выполнять, но… Если бы у Жени был от него ребенок — он бы ни за что ее не оставил!

Ха! Вот это номер! Они едва знакомы, а он уже о детях думает! Да она его и на пушечный выстрел не подпустила, какие там дети? Впрочем, девушка она действительно необычная. Как будто, не из нашего времени, «тургеневская»… Нет, не совсем: умна, образованна, обаятельна, но уж больно остра на язык, себя в обиду не даст! Как ловко провела его с «бутафорским» днем рождения! Эдуард усмехнулся: логика у нее явно не женская.

На легкомысленных девиц Журавский уже насмотрелся: большинство его подружек не могли отличить Рембрандта от Ремарка, к тому же все они были до банальности доступны. А Евгения, она — будто снежная королева, которая заковала себя в ледяной панцирь с начертанным для надежности девизом: «Держитесь от меня подальше!» На самом же деле, когда она смеялась, через ее зеленые глаза на этот мир смотрел настоящий, живой и теплокровный человечек.

Эдуарду понравилось растапливать ледышки в ее изумрудах, вот только… Черт, как он поторопился! «Должно быть, я показался ей грубым мужланом со своей прогрессивностью!» — внезапно расстроился он, и просьба тети Маши попросить у Жени прощения прочно засела у него в голове.

Розовый букет был припасен заранее. Все утро Эдуард делал вид, что чистит в прихожей ботинки, но едва хлопнула соседская дверь, он пулей вылетел из квартиры, не забыв прихватить цветы.

— Женя! То есть… Евгения Юрьевна!

Она оглянулась и увидела Журавского… в коленопреклоненной позе.

— Простите мне вчерашнее сумасшествие, — скороговоркой произнес он, протягивая ей розы. — Я сделал это под влиянием минутного помрачнения разума, больше это не повторится!

— И долго Вы речь учили? — хмыкнула Евгения, гадая о причинах таких перемен.

— Я вел себя, как идиот, — поспешил добавить Журавский. — Не сердитесь, пожалуйста!

Заметив легкую припухлость его левой щеки, Женя вдруг испытала угрызения совести.

— Ладно уж! Вставай, кающийся грешник!

— Мы снова на «ты»? — обрадовался он и вручил ей букет.

Леднева улыбнулась:

— Только если будешь хорошо себя вести, — поставила она непременное условие. — А теперь мне пора на работу, я не люблю опаздывать.

— Я сегодня никуда не тороплюсь, можно тебя проводить?

Эдуард спросил об этом, не особо надеясь на положительный результат, но она согласилась.

Несколько дней они встречались в подъезде или на улице, перекидываясь словечком о его новой статье или ее учебной программе на следующий год, и разбегались по своим делам. Эдуард искал способ провести с Женей хоть немного свободного времени, но театральный сезон еще не начался, а его приглашения в кино и ресторан она вежливо отклоняла.

— Может быть, позовешь меня в гости? — полюбопытствовал он как-то, прощаясь с ней на лестничной площадке. Почему-то ему очень не хотелось ее отпускать…

— Еще чего! — фыркнула Леднева. — Буйных гостей с меня достаточно!

Журавский хотел было возразить, но сдержался.

— Но ведь где-то тебя можно застать, если не дома?

— Конечно. Например, на работе, — рассмеялась она.

С досады он чуть не хлопнул ладонью по перилам лестницы. Ситуация застопорилась.

Следующая ночь оказалась бессонной. Так и не сумев выбросить мысли о Евгении из головы, Эдуард до утра просчитывал варианты развития событий. Когда звезды потускнели, и стало светать, он понял, что все пути сходятся в одну точку. У задачки было только одно решение, и оно было рискованным.

Утром, появившись в редакции небритым и с синяками под глазами, он изложил коллегам свои соображения и услышал от друзей, что он «законченный псих», «объелся белены» и «губит свою карьеру». Единственный, кто отнесся к решению Журавского с одобрением и энтузиазмом, был главный редактор, да и тот сделал это из корыстных побуждений. Подобный поворот событий на целый год избавлял его от основного конкурента, настырного и талантливого.

— Это может быть даже интересно, — не скрывая довольной улыбки, главный редактор дружески похлопал молодого сотрудника по плечу. — Назовем это, скажем… журналистским экспериментом. А если надоест — возвращайтесь. Да! И статьи привозите! Надеюсь, что сотрудничать с нами как внештатный корреспондент Вы не откажетесь?

Одним словом, Эдуард Андреевич Журавский сделал то, чего сам от себя никак не ожидал: он уволился.

Власта Эрастовна, директор школы, в которой преподавала Евгения Юрьевна Леднева, гостеприимно проводила нового учителя литературы в свой кабинет и занялась его документами. Она была учителем старой, еще «сталинской» закалки, и считала тщательные проверки вновь поступающих на работу строгой необходимостью. В свои без малого шестьдесят лет Власта Эрастовна не видела причин для изменения давно укоренившихся привычек.

— У Вас имеется педагогический опыт? — задала директриса профессиональный вопрос и подняла глаза на Эдуарда Журавского.

— Да, — не смутившись, ответил он. — После службы в армии я некоторое время работал учителем в сельской школе.

Это было истинной правдой. «Мама болела», — с тоской вспомнил Эдуард нелегкий период своей жизни. В его родном поселке всегда были рады специалистам из города, но, как только семейные обстоятельства позволили ему уехать, Журавский вернулся во Владивосток.

Власта Эрастовна с сомнением покачала головой:

— Никак не пойму Ваших мотивов. «Комсомольская правда»… и вдруг — учитель литературы? Мы, конечно, находимся не в тех обстоятельствах, чтобы привередничать: преподаватель нам нужен, как воздух, и все же…

— Видите ли, Власта Эрастовна, — Журавский откашлялся, придумывая на ходу правдоподобную версию. — У меня, так сказать, творческий кризис. Живое, непосредственное общение с детьми и педагогами поможет мне… В общем, я пишу книгу, и мне нужно прожить часть истории, чтобы сделать ее… ну, реальнее, что ли.

Власта Эрастовна забеспокоилась.

— Надеюсь, что все написанное Вами о нашей школе будет иметь положительную окраску? Мне не хотелось бы иметь под боком бомбу замедленного действия, да и всевозможных проверок я уже натерпелась!

— Что Вы, что Вы, — замахал руками новый филолог, стараясь убедить ее в своей лояльности. — Это будет повесть о благородном труде советского педагога, об образцовой пионерской дружине… Да и номер школы я изменить могу!

— Зачем же менять, если напишете только хорошее? — Власта Эрастовна подарила ему официальную улыбку. — Ладно, не буду мешать Вашим творческим планам. Добро пожаловать в наш коллектив!

Она приподнялась и крепко пожала ему руку.

— Спасибо, — Журавский тоже встал и, переступив с ноги на ногу, не удержался от вопроса. — А в каких классах преподает Евгения Юрьевна?

Директриса вмиг насторожилась. Ее глаза, спрятанные за очками, сузились до щелочек.

— Леднева? А Вы кем ей приходитесь?

— Мы живем в одном доме, — просто объяснил Эдуард.

— Надеюсь, не в одной квартире? — церемонно поджала тонкие губы Власта Эрастовна и строго предупредила новичка. — Имейте в виду: я не приветствую среди учителей своей школы служебных романов!

«Как будто я собираюсь спрашивать у кого-то разрешения», — посмеиваясь про себя, хмыкнул Журавский и попрощался со своей новой начальницей.

Конец августа выдался по-приморски жарким, поэтому в аэропорту стояла невыносимая духота. Самолет опаздывал, и Валентин Сергеевич Лучинский в который раз взглянул на часы, сравнивая их показания с табло, где недавно открылась строчка с рейсом «Москва — Владивосток». Он встречал жену и дочек, которые возвращались после каникул, проведенных на Украине, в гостях у его тещи. Сам капитан уже неделю, как прибыл из морей, и одиночество в родном доме казалось ему неестественным.

Наконец, объявили прибытие рейса, в зал ввалилась толпа пассажиров только что приземлившегося самолета, и все четыре его девочки одновременно очутились в объятиях главы семьи.

— Ну, как Украина? Как себя чувствует бабушка? В Москве с пересадкой проблем не было? — забросал он их вопросами.

— Украина на месте.

— Бабушка здорова.

— Киевский рейс задержали, поэтому полдня мы в аэропорту провели.

Капитан Лучинский обвел взглядом свое семейство: ну, вот теперь он чувствовал себя по-настоящему дома. Как здорово, что главные в жизни ценности остаются неизменными!

Впрочем, нет, девочки изменились. Оленька загорела и приобрела «украинский» румянец, двойняшки подросли, а Лиза… Лиза и вообще невестой стала! Пятнадцать лет… Ох, как быстро взрослеют дочери!

Загрузив багаж в машину, Валентин Сергеевич открыл переднюю дверцу для супруги и сел за руль. Девчонки расположились на заднем сидении.

— Вам удобно? — побеспокоилась Ольга Михайловна, наблюдая за возней дочерей, которые никак не могли поделить места у окна. — Валя! Может быть пора купить машину побольше? Что ты думаешь о микроавтобусе?

— Не вижу смысла, — пошутил Лучинский. — Все равно их скоро замуж выдавать!

— Валентин! — одернула его жена.

Лиза и Аня дружно прыснули.

— Вот еще! — поджала губы Катерина. — От меня вы так быстро не избавитесь. Мне всего девять лет, или вы забыли об этом?

Лиза неожиданно поддержала сестру:

— Да, пап, мы пока не торопимся! Подходящих кандидатур на горизонте еще не обнаружилось.

— Странно, — пожал плечами Валентин Сергеевич, лукаво поглядывая в зеркало заднего вида. — А я вот знаю двоих: целую неделю пороги в нашем доме обивают! Догадайтесь, кто просил вам привет передать?

— Олег и Саша, — хором пропели девочки.

Легковушка остановилась у подъезда, и пассажиры еще не успели выйти на улицу, как с футбольной площадки донесся крик: «Лиза!» От всевидящего ока Ольги Михайловны не укрылось, что первыми на зов обернулись двойняшки, в глазах которых мелькнула девичья влюбленность, а потом — Лиза, с повседневно-приветливой улыбкой на лице.

Пространство двора было преодолено в несколько прыжков, и двое загорелых парней поприветствовали Лучинских:

— Здравствуйте, с приездом!

— Хо-хо! Сантиметров десять-пятнадцать! — оценила Лиза прибавку друзей в росте, теперь она едва доставала Сашке до уха. — В Приморье шли грибные дожди?

Олег весело кивнул и остановил свой взгляд на Ане.

— Малышки тоже выросли! — поддразнил он голубоглазую девчонку и протянул руку к ее чемодану. — Давай, помогу?

Анютка обиженно надулась:

— Я не малышка, мне уже девять лет!

— Ладно, не сердись, — примирительно проговорил он, принимая из ее рук багаж. — Кстати, мне вчера книги пришли, которые мы по почте заказывали, помнишь? «Большая биологическая энциклопедия», первые три тома. Если не очень устала — могу показать.

Глаза Анютки загорелись.

— Ни капельки я не устала, идем скорей!

Махнув родителям, ребята исчезли в подъезде, увлеченно обсуждая новости прошедшего лета.

Сашка неотрывно смотрел на Лизу.

— Ты тоже изменилась… — тихо произнес он.

Волнение в его голосе почувствовали все, кроме девушки, которая являлась причиной этого волнения. Валентин Сергеевич кашлянул и, взяв супругу под локоть, увлек ее к подъезду. Катя не сдвинулась с места.

— И что же во мне нового? — задорно прищурилась Лиза и вдруг с притворным ужасом дотронулась до верхней губы. — Неужели у меня появились усы, как у тебя и Олега?

Рот Сашки расплылся в улыбке.

— Нет, конечно, но ты стала… — он запнулся, — совсем взрослой!

— Так ведь и ты не помолодел! — хихикнула она. — Ну, что, старичок, пойдем, постреляем из рогаток?

И парочка рассмеялась к неудовольствию Кати, которая продолжала стоять рядом.

— Саша, а ты купался этим летом? — попробовала она обратить на себя внимание парня.

— Не помню… — машинально бросил Задорин, едва ли вникнув в суть вопроса. Он провел все лето на море, но сейчас это не имело никакого значения, ведь Лиза вернулась!

Тут же забыв про Катю, старшая сестра и Сашка подхватили дорожную сумку за ручки и отправились вслед за родителями. Девочка огляделась вокруг. «Даже вещей не осталось!» — ворчливо подумала она и с пустыми руками поплелась домой.

Лифт опять не работал, а двумя этажами выше раздался новый взрыв смеха: Лиза демонстрировала Сашке свои познания в украинском языке, дурачась и коверкая слова.

— Да ты, оказывается, хохлушка! — раздался голос Задорина.

Топот двух пар ног доказывал, что последнюю часть пути парочка проделала бегом.

— Я тоже! — почти крикнула Катя, в отчаянии глядя наверх. — Только тебе до меня, кажется, нет никакого дела!

Валентин Сергеевич растянулся в спальне поперек кровати и, делая вид, что читает, украдкой наблюдал за женой. Почему-то она не торопилась к нему присоединиться. Дождавшись, пока впитается крем на лице, Ольга Михайловна сделала легкий массаж коже вокруг глаз, а потом задумчиво уставилась на свое отражение в зеркале.

— Оля, — позвал ее муж. — Что-то случилось?

— А? — вздрогнула она.

Он повторил вопрос, Ольга кивнула и присела на постель рядом с ним.

— Валентин, я давно хотела сказать, что тебе не стоит подначивать девочек по поводу Олега и Саши. По правде говоря, меня очень беспокоят их отношения.

Лучинский отложил книгу и после секундного размышления пожал плечами.

— А что в этом особенного? Дети дружат.

— Валя, у тебя все в порядке с математикой? Мальчиков ведь только двое, а дочерей у нас три!

Она встала и взволнованно заходила по комнате:

— Аня просто бредит Олегом, который бегает к нам каждый день из-за нашей старшей дочери. Катя молчит, но уже третий год вздыхает по Сашке. Саша не видит никого, кроме Лизы, а Лиза… Уж я и не знаю, кто ей нужен?

Валентин Сергеевич потер переносицу.

— Просто «Дом, который построил Джек» получается!

— Валя, да будь же серьезнее! — всплеснула руками Ольга Михайловна. — Может быть, стоит поговорить с Лизой, чтобы не морочила мальчишкам головы? Иногда мне кажется, что младшие девочки взрослеют быстрее нее…

Супруг поморщился.

— Оленька, ты сгущаешь краски! Дети сами во всем разберутся! — он перекатился на спину и, поймав жену за полу халата, снова усадил рядом. — Думается мне, что по поводу Ани ты волнуешься совершенно напрасно. Ты видела, как Олег ее опекает? Сколько книг по медицине он перетаскал для нее из дома? И все потому, что наша дочь изъявила желание стать врачом! Да они часами могут спорить из-за какого-нибудь мускула или средства от облысения.

Ольга улыбнулась: муж говорил правду.

— Но Катя…

— Тут уж мы ничего не можем поделать, дорогая! Жизнь покажет, кто кому больше нужен, — Валентин Сергеевич вздохнул. — Наша Лиза как раз в том возрасте, когда в голове гуляет ветер. К сожалению, вмешательство родителей тут неуместно. Наберись терпения — придет и к Лизе любовь…

–… и тогда Катя будет очень несчастна! — закончила фразу Ольга Михайловна. — А мне бы так хотелось уберечь дочерей от переживаний!

Капитан Лучинский привлек к себе любимую жену и философски заметил:

— Это утопия, Оленька! Никто не может уберечь человека от любви.

В лаборантской кабинета математики было шумно и тесно. Евгения Юрьевна одним взглядом окинула собственные владения и подопечных, которые толпились вокруг в ожидании информации и учебников за девятый класс.

9 «В». За лето выросли, загорели… Совсем взрослые! После окончания восьмилетки класс немного поредел: кто-то ушел в училище, кто-то в лицей. Вот только от Лихаманова отделаться не удалось! Леднева поморщилась. Стараниями мамы несчастного Гришку запихнули в старшие классы, и сейчас этот образец незаслуженно попранной свободы с тоской взирал в сторону окна, где на воле резвились воробьи и дошколята.

Все остальное осталось неизменным: Белянская продолжала играть в королеву класса, Золотов — в плейбоя, троица Лучинская — Задорин — Клементьев, как обычно, держалась особняком. Снежана, радуясь возможности побыть в центре внимания после перерыва каникул, вызвалась раздавать учебники, и к ней сразу же выстроилась очередь. Артем купался в лучах девчачьих взглядов, направленных в вырез его расстегнутой на три пуговицы рубашки, которая, как бы невзначай, демонстрировала появившуюся за лето растительность на его груди. Лиза и Сашка, оседлав парту, играли в крестики-нолики за спиной Олега. Жизнь входила в привычное русло учебного года.

Да! В 9 «В» трое новеньких: два мальчика и девочка. Евгения Юрьевна поискала их глазами и поняла, что за новенькую она волновалась напрасно. Галя Архипова, стройная невыразительная девушка, похоже, быстро вписалась в свиту Снежаны и даже помогала ей с учебниками. Леднева немного удивилась переменам, произошедшим в ее внешности за последние полчаса: когда новенькая появилась в классе, ее волосы натурального светлого цвета были просто убраны в хвост, а сейчас — зачесаны набок, как у Белянской, и глаза успела подвести! Евгения Юрьевна хмыкнула: ну и чутье у этой Гали! Десяти минут хватило девчонке, чтобы сообразить, с кем надо дружить.

Кто там у нас еще? Гордеев, Виктор, по документам, вроде бы, отличник. Ну, это еще проверить надо, не «дутые» ли у него оценки? Кажется, в учительской говорили, что он кем-то приходится нашей директрисе, и Власта Эрастовна, конечно же, не оставит мальчика без присмотра. Но к чему предвзятость? Пока что он ведет себя совершенно нормально: руки сложены на груди, спокоен, серьезные внимательные глаза серо-стального цвета изучают новых одноклассников, взгляд пристальный… слишком пристальный. Евгения поежилась, поймав у себя странное ощущение: как будто, парень наперед просчитывает шахматную партию! Интересно, что он за фрукт?

А вот с другим парнишкой все более или менее ясно: хохмач и оболтус! Фамилия Фролов, зовут Тимур, ну и сочетание! Несмотря на имя — типичный цыганенок: живая мимика, жаркие карие глаза, лихие кудри (надо бы заставить его подстричься!). Короче говоря, держитесь, девочки!

«О чем это я?» — строго одернула себя Леднева и решила, что настало время для напутственной речи.

— У меня для вас две хорошие новости, — провозгласила она, и гомон в лаборантской сразу утих. — Одна — от меня, другая — от министерства образования. С какой начать?

— Начните с начальства, — лениво посоветовал Золотов.

Евгения Юрьевна кивнула:

— В этом учебном году, в порядке эксперимента, решено отменить школьную форму. Но! — повысила она голос, стараясь перекрыть восторженные вопли своих учеников. — Это совсем не значит, что Лихаманов может приходить в школу в джинсах, которые порвал прошлой весной на субботнике, а Белянская — в декольтированном платье. Будем уважать эстетические чувства друг друга! Второе: послезавтра, 1 сентября, я разрешаю вам выбирать соседей по парте по своему усмотрению, больше я в этот вопрос не вмешиваюсь, — Леднева вздохнула, будто заранее жалея об утрате некоторых полномочий, но, улыбнувшись, продолжила. — Вы же теперь старшеклассники, с чем я вас и поздравляю!

Пока народ делился впечатлениями от услышанного и прикидывал, кто с кем сядет за парту, Евгения Юрьевна представила троих новичков. К Гале и Гордееву интерес вяло проявили и тут же утратили, но белозубая улыбка Тимура вызвала бурные эмоции. Казалось, все только ждали разрешения бросить пару реплик в адрес колоритного одноклассника.

— Ничего себе «Фролов», — хмыкнул Артем, намекая на цыганскую внешность новичка. — Тебя в роддоме не перепутали?

— А Тимуром назвали в честь кровожадного восточного князя? Или твои родители — поклонники творчества Аркадия Гайдара? — добродушно поинтересовался Сашка.

Фролов ничуть не обиделся.

— Гайдара не читал, а вот моя бабушка по материнской линии была поклонницей цыганского барона, который бросил ради нее свой табор и до сих пор живет в городе.

Смешливые дьяволята, плясавшие в зрачках Тимура, так и не позволили понять, правду он говорит или бессовестно сочиняет. Фролов обвел взглядом присутствующих, проверяя эффект от своих слов. Парни усмехались, глаза девчонок заблестели немного ярче. Эффект Фролову понравился, и он даже рискнул подмигнуть чуть полноватой симпатичной брюнетке, которая тут же запылала румянцем на круглом лице.

Этот цирк быстро наскучил Евгении Юрьевне, и она прервала представление:

— Кстати, у вас теперь будет новая учительница по литературе. Я ее пока не видела, но совершенно уверена, что этот предмет у вас никто не отменял. Знаю, как противно вы можете вести себя с незнакомым преподавателем, поэтому прошу всех проявить сострадание к ее женским нервам и не испытывать их на прочность.

— А что случилось с Тамарой Николаевной? — поспешила задать вопрос Варя Ракититна, щеки которой все еще алели после адресованной ей улыбки Фролова. — Она уволилась?

— Не совсем, — Евгения Юрьевна замялась и вдруг сама покраснела: при обсуждении некоторых вопросов она чувствовала себя, как смущенная девочка. — Тамара Николаевна ушла в декрет, скоро у нее родится ребенок.

Проповедь классной руководительницы давно была закончена, и большинство ребят, получив книги, расходилось по домам. В лаборантской остались только те, кто не лез в очередь за учебниками, а предпочел подождать, пока схлынет основная волна. Пока Сашка с Олегом деловито делили по двум рюкзакам три комплекта учебников, внимание Лизы привлек ехидный голос Снежаны:

— Извини, Гордеев, но это — твоя алгебра! Других не осталось!

— Не осталось, — эхом повторила Галя Архипова, копируя интонации новой подруги, и также как она, уперлась кулаками в бока.

Виктор задумчиво покрутил в руках алгебру за 9 класс, которая, судя по отвратительному состоянию, побывала в собственности десятка варваров из раннего средневековья.

— Она не может быть моей, — уверенно произнес он. — В ней не хватает половины листов, а я не привык делать дела наполовину.

— Ну, если ты такая цельная личность, — раздраженно фыркнула Снежана, — то отправляйся в библиотеку и поменяй учебник сам! Посмотрим, что тебе на это скажут.

— Не вопрос, — легко согласился Гордеев, и по его тону стало ясно, что он решал проблемы и посложнее. — На каком этаже школы библиотека?

От такого напора Белянская немного опешила, потом сузила подведенные глаза и хохотнула:

— Понятия не имею! Неужели я похожа на тех, кто просиживает там штаны? Я предпочитаю парикмахерскую…

— И это, безусловно, тебе идет! — закончил за нее Виктор.

Лиза тихо прыснула от смеха, а Снежана на секунду задумалась: комплимент ей сделали или наоборот? Решив, что разбираться в этом — выше ее достоинства, Белянская удалилась, увлекая за собой свою фрейлину.

Лизе вдруг захотелось помочь новому однокласснику, она приветливо улыбнулась и сделала шаг навстречу.

— Библиотека у нас на втором этаже, кабинет 207. Хочешь, покажу, как туда добраться?

Гордеев обернулся, и стальные глаза с высоты его роста нырнули в серебристые. Лиза вопросительно смотрела на собеседника, но Виктор почему-то не сразу нашелся с ответом.

— Спасибо, — улыбка, наконец, заиграла на его тонко очерченных губах, — теперь я и сам найду.

Чуть выше воротника его белой рубашки, как раз на уровне Лизиных глаз, равномерно подрагивала голубая жилка. Упрямый подбородок, нос с горбинкой. Интересный парень…

Он не уходил, и Лучинская вежливо продолжила беседу:

— Неласково у нас встречают новеньких, да?

— Да, в общем-то, везде так.

Не зная, что сказать дальше, Виктор замолчал. Мысли не слушались, остроумные фразы заблудились в пути. В кончики пальцев вонзились острые иголочки электрических искорок… Что, черт возьми, с ним происходит?

— Лиза, мы готовы. Ты идешь? — громко поинтересовался Задорин, забрасывая свой рюкзак на плечо.

— Я знакомлюсь, — сообщила Лиза и тут же вспомнила. — Ой, я — Лиза, а это Олег и Саша, — пусть с опозданием, но представила она себя и своих друзей.

— Виктор, — коротко отрекомендовался Гордеев, пожимая протянутую руку Клементьева.

Сашка от рукопожатия воздержался и, нервно переступив с ноги на ногу, потянул Лизу за рукав:

— Давайте закругляться с разговорами! Мне отец привез видеозапись последнего Гран-При «Формулы-1», жутко хочется посмотреть, кто победил в гонке. К тому же на 46-й минуте столкнутся две машины…

— Кто? — озабоченно переспросил Олег.

Задорин пожал плечами:

— Да не знаю я! Смотреть будем — все поймем.

Гран-При Лизу не заинтриговало, и она неожиданно сменила тему:

— Витя, а с кем ты сядешь за парту?

Сашка резко поднял глаза, сердце споткнулось и ухнуло вниз. Какая разница, кто будет соседом этого высокомерного придурка? Какое им вообще до него дело?

Гордеев развел руками:

— Нет идей. Наверное, один. Я думал, что Тимур составит мне компанию, но у него, похоже, другие планы.

Все четверо оглянулись на Фролова. Подперев плечом стену, Тимур водил ладонью над головой и что-то самозабвенно врал Варе про звезды над ночным табором. Варя завороженно смотрела на небо-потолок, ее скулы украшал милый румянец.

Лиза понимающе кивнула:

— А знаешь, что? У нас ведь на троих две парты! Одно место уже два года пустует…

«Нет!» — чуть не вырвалось у Задорина. На секунду ему показалось, что Лиза предлагает новичку его, Сашкино место.

Олег ухватил суть идеи гораздо точнее:

— Моя сестренка относится к числу добрых самаритян, — улыбнулся он стараниям Лизы преобразить мир к лучшему, — но, в принципе, я не против. Будем соседями?

— Будем, — легко согласился Гордеев.

Сашка круто развернулся и, не попрощавшись, направился к выходу. Олег хлопнул нового соседа по плечу и побежал догонять друга.

— Увидимся, — бросил он напоследок. — Лиза, догоняй!

Лучинская подхватила сумочку, но Виктор удержал ее вопросом:

— А ты и вправду учишься в одном классе с братом?

— Даже с двумя, — рассмеялась она.

— Поэтому они тебя так ревнуют?

Ее брови взлетели вверх. Неужели он думает, что имеет право спрашивать ее об этом? Лиза лукаво прищурила глаза и, покидая класс, заодно ушла и от ответа:

— До свидания!

Первое сентября не похоже на все остальные дни учебного года. Это — новости, это — знакомство, это — начало. Уроки сокращенные, задания — чисто символические, и даже Евгения Юрьевна в этом году решила соблюсти традиции: первым уроком был урок Мира, а не математики.

Звонок со второй перемены уже прозвенел, но учительница литературы так и не появилась. 9 «В», также соблюдая традиции, ничуть не напоминал класс из института благородных девиц. Стоя на парте, Золотов изображал прыжок с парашютом, который он якобы совершил на каникулах. Снежана, Галя и другие девчонки сопровождали его «полет» искусственным «ветром», созданным дневниками и тетрадями.

— М-да, детский сад какой-то, — озадаченно протянул Гордеев, оглушенный хохотом и воплями.

— Ага, — беззаботным тоном отозвался Олег, не отрывая взгляда от журнала «Формула-1». — Я бы даже сказал «сумасшедший дом». Впрочем, нет: здесь забавнее.

Гордеев усмехнулся, среди присутствующих он чувствовал себя единственным взрослым человеком. Сидящий впереди Задорин увлеченно распиливал ластик Лизы Лучинской, которая со смехом лупила его гнущейся пластмассовой линейкой.

— Послушай, Олег! — Виктор рискнул снова отвлечь соседа от чтения. — А вы трое и вправду родственники?

Вопрос мучил Гордеева уже два дня, возможно, от этого его голос прозвучал чуть более взволнованно, чем хотелось бы. Клементьев с интересом посмотрел на нового одноклассника и отложил журнал.

С того памятного вечера, когда Сашка почти признался Лизе в любви, Олег называл ее не иначе как «сестренка». Обращение придавало отношениям озорства и демонстрировало другу отсутствие притязаний в адрес девушки. Как бы все это доходчиво объяснить новенькому?

— Формально — нет, — осторожно подбирая слова, проговорил Клементьев. — Но мы уже так давно дружим, что можно смело считать нас родней.

Рассуждения Олега о кровных узах были прерваны появлением в классе незнакомца. Высокий мужчина в джинсах и клетчатой рубашке вошел в кабинет и уверенной пружинистой походкой направился сразу же к учительскому столу.

— Вы что-нибудь потеряли? — вежливо осведомилась Снежана, пустив в ход все свое приторное обаяние. — Или что-нибудь ищете?

Незнакомец улыбнулся одним уголком рта и задал вопрос:

— Это 9 «В», класс Евгении Юрьевны Ледневой? — и, получив утвердительный ответ, довольно кивнул. — Значит, я уже нашел.

Разговоры постепенно стихли, а Золотов, уже успевший приземлиться на грешную землю на своем воображаемом парашюте, громко предположил:

— Вы, наверное, пришли прочитать нам лекцию о вреде алкоголя или курения? В прошлом году у нас побывал Ваш коллега. Рассказывал такие ужасы, что мы всем классом бросили курить! — съязвил он, демонстративно поигрывая новенькой блестящей зажигалкой. — А вообще-то, у нас по расписанию должна быть литература!

— Ничего не имею против расписания! — заверил всех «пришелец». — О вреде курения мы поговорим позже, а сейчас я расскажу вам о тех литературных произведениях, которые мы будем изучать в этом году. Дело в том, что я — ваш новый преподаватель, и зовут меня Эдуард Андреевич.

Не по-осеннему резвая муха пролетела над головами школьников, и ее полет был единственным звуком, нарушившим удивленную тишину 9 «В». Первым опомнился Лихаманов:

— Да-а, этот в декрет не уйдет! — подвел он итоги со свойственной ему прямотой.

— И с женскими нервишками, похоже, проблем не будет, — вполголоса добавил недовольный Золотов.

Молчаливым согласием Эдуард Андреевич подтвердил оба умозаключения и приступил к обзору литературы на учебный год.

«Окно» в расписании оказалось как нельзя более кстати. Отпустив своих девятиклассников после математики только двадцать минут назад, Евгения Юрьевна уже начала волноваться по поводу их дисциплины на следующем уроке: разбалованные каникулами, они способны вести себя как взбесившиеся гиппопотамы! У новой учительницы литературы, наверняка, предобморочное состояние.

Решившись на жест доброй воли по отношению к коллеге, и мысленно сравнив себя с дрессировщицей, Леднева отправилась укрощать гиппопотамов.

Отсутствие дикого концерта, который по прогнозам классной руководительницы должен был раздаваться из кабинета литературы, настораживало. «Нет, вы только подумайте! Эти оболтусы все-таки сбежали с урока! — пришло на ум единственное объяснение. — Ну, я им покажу, где зимовка у ракообразных!»

Смирившись с тем, что ей придется утешать нового педагога, Евгения Юрьевна рывком открыла дверь класса и замерла, едва переступив порог. 9 «В» в полном составе прилежно строчил что-то в тетрадях, а за учительским столом, закинув ногу на ногу, уверенно восседал… ее сосед?

— Здравствуйте, Евгения Юрьевна! — улыбнулся он, как будто ждал ее прихода с минуты на минуту.

Пытаясь отогнать наваждение, Леднева тряхнула головой:

— Эдик? То есть… Эдуард Андреевич? — быстро поправилась она, отметив боковым зрением, как вскинули головы двадцать пять человек. — Что ты… Вы здесь делаете?

— Веду урок литературы, — невозмутимо отозвался новый преподаватель. — Молодые люди по моей просьбе пытаются создать эссе на тему «Отцы и дети».3

Не найдя, что ответить, Евгения Юрьевна вышла, жестом пригласив Журавского следовать за собой. Дверь закрылась, и класс разом загудел:

— Вы видели, как он на нее смотрел?

— А как она его назвала, слышали?

— Они, наверное, знакомы. Интересно, кто он такой?

— Нет, кто он ей?

Любопытство и желание угодить подругам побороли в Гале Архиповой нерешительность. Она подкралась к двери и, приложив палец к губам с призывом к тишине, слегка ее приоткрыла. Из коридора раздался гневный голос Евгении Юрьевны:

— Эдик, но это же несерьезно! Что за дурацкие преследования? Это, что — розыгрыш?

— Почему, розыгрыш? — смешливо возразил ей Журавский. — Право на труд в СССР еще никто не отменял!

— Ну, вот и трудись на здоровье в своей редакции! — огрызнулась она. — При чем здесь моя школа?

— Я планирую написать повесть о подвигах советских педагогов, решил в полевых условиях собрать материал для книги, — заученным тоном отрапортовал Эдуард Андреевич.

Леднева фыркнула:

— Расскажи это нашей директрисе!

— Уже, — смиренно признался псевдоавтор. — И Власта Эрастовна, в отличие от тебя, мне поверила.

— Ты просто невыносим!

Отчаянье в голосе, секундная пауза и звук поспешно удаляющихся шагов. Галя едва успела отскочить от двери, как Эдуард Андреевич вернулся в класс. Первый раунд был выигран, и Журавский с довольным видом растер ладони.

— Ну, что? Вернемся к теме «Отцов и детей»? — поинтересовался он у притихших девятиклассников.

Белянская не удержалась:

— Предыдущая тема была куда увлекательнее!

Чтобы смутить нового преподавателя, приемчик оказался слабоват. Лучезарно улыбнувшись, он пообещал без тени сомнения:

— Ничего, мои любопытные! И с этим тоже постепенно разберемся.

— Ох, ты! — растерянно пролепетала Лиза, стоя перед расписанием уроков. — А сегодня-то, оказывается, биология!

Демонстрируя полную осведомленность, Виктор пожал плечами:

— Снежана еще вчера всех предупредила. Ее сам Тихон Капитонович просил, потому что…

— Не «всех»! — довольно резко перебил его Задорин. — А «всех, кроме нас»!

Уже полторы недели Сашка испытывал непроходящее раздражение от присутствия Гордеева в их тесном доселе кружке, и редко пытался это раздражение скрывать. Олег, как всегда, постарался сгладить острые углы:

— У нас с Белянской холодная война, временами переходящая в жгучую ненависть, — пояснил он Виктору тоном профессионального переводчика с русского на русский.

Сашка снова вспылил:

— Да, к черту Белянскую! Что мы с биологией-то делать будем?

— А ничего не будем! — рассудительно заметил Клементьев. — Тихон Капитонович ненавидит устный опрос. Он предпочитает беседовать о высоких материях, а не слушать наши ученические бредни. Так что, без паники, справимся!

Однако, Тихон Капитонович в тот день был «в ударе». Энергично сделав перекличку присутствующих, он стал искать возможность любой ценой сохранить себе хорошее настроение. Пробежав глазами по лицам девятиклассников, он принял единственное мудрое решение, которое избавляло его от необходимости краснеть за безграмотность учеников:

— Сейчас Лучинская быстренько просветит нас относительно свойств аденазинтрифосфорной кислоты, и мы рассмотрим новую тему.

Довольный собой, Тихон Капитонович уткнулся носом в журнал и приготовился выслушать четкий и краткий ответ. Лиза в ужасе открыла рот. Предыдущий урок биологии она пропустила из-за ответственной тренировки по теннису и об интересующем преподавателя предмете не знала почти ничего. Лучинская растерянно взглянула на друзей и стала собирать из отдаленных уголков своей памяти скудные сведения об аденазинтрифосфорной кислоте.

И тут вверх взметнулась рука Гордеева:

— Тихон Капитонович, а можно задать Вам вопрос научного характера?

Очки старого преподавателя удивленно сползли на нос: самыми популярными вопросами в школе были «можно выйти?» и «какой параграф задали на дом?». Все еще ожидая подвоха, биолог сдержанно кивнул.

— Почему молекула ДНК имеет вид двойной, а не, скажем, тройной спирали? — явно разбираясь в сути проблемы, произнес Гордеев. — Ведь тогда считываемость информации повысилась бы, не так ли?

Потрясенная Лиза осела обратно на стул, а «задетый за живое» Тихон Капитонович возразил своему оппоненту:

— Видите ли, юноша, в этом случае возникли бы сложности в стыковке различных составляющих.

Настороженно взглянув на ученика, биолог отметил, что интерес в его глазах не потух, а скорее, наоборот, усилился.

— Но, Тихон Капитонович, в лабораторных условиях добиться таких впечатляющих результатов возможно?

— Хм, — задумался учитель, протирая лысину носовым платком. — Здесь сначала имеет смысл поговорить о целях подобных экспериментов…

Устный опрос, Лучинская и аденазинтрифосфорная кислота были тут же вытеснены из его головы. Бесконечно счастливый сознанием того, что хоть кто-то из его подопечных всерьез интересуется биологией, Тихон Капитонович следующие 40 минут увлеченно обсуждал с Гордеевым новейшие открытия в области генной инженерии. Звонок с урока застал его за рассуждением:

— Этические аспекты клонирования оказались гораздо более сложными, чем технические!..

Класс зашевелился, и Тихон Капитонович вспомнил, где он находится. Махнув рукой, учитель привычно произнес:

— Следующий параграф прочитаете в учебнике самостоятельно. До свидания. — И добавил, уже не так буднично. — Наша беседа, юноша, доставила мне истинное удовольствие.

Гордеев удостоился рукопожатия, и Тихон Капитонович, бормоча нечто одобрительное, покинул кабинет.

Восхищенно глядя на Виктора, Лиза поблагодарила:

— Знаешь, ты просто спас меня! — Серебро в ее глазах лукаво блеснуло. — А ты действительно так любишь биологию?

Наклонившись к девушке, Гордеев улыбнулся и доверительно сообщил:

— Я люблю все знать. А про клонирование вчера по телевизору рассказывали.

Задорин не стал дожидаться завершения обмена любезностями. Подхватив рюкзак, он бросил сердитый взгляд в сторону Лизы, которая вдруг рассмеялась от какой-то шутки Гордеева, и быстро зашагал к выходу. Олег едва догнал его в коридоре:

— Шурик, ты что?

Сашка резко повернулся:

— Я? Я — ничего! Ничего особенного я не сделал! А вот он — да-а! Гений, Нобелевский лауреат, неповторимый творец клонов!

— Ты про Витьку? — опешил Клементьев от такого напора.

— Нет, юннат! — фыркнул Сашка. — Я про овечку Долли! Гордеев клонирует их пачками!

Олег примостил свой рюкзак на подоконник и пристально посмотрел на друга.

— Зря ты так. Мы не смогли помочь Лизе. Он смог. Что тебе не нравится?

— Да он! Он мне не нравится! — с досады Сашка долбанул кулаком по стене, и стенд, висевший рядом, угрожающе зашатался. — И зачем только Лиза притащила этого кретина за твою парту? Лучше бы он вообще здесь не появлялся!

— Киллера наймем или сами его прикончим? — попытался пошутить Клементьев. Ревность друга казалась ему беспочвенной. — Напрасно ты бесишься. Лиза сидит за партой с тобой, из школы и в школу ходит с тобой и все свободное время тоже проводит с тобой. Чего ты еще хочешь — надеть на нее паранджу и изолировать от общества?

Сашка вдруг сник. Опершись вытянутой рукой о подоконник, он буркнул:

— Не смешно, — и уставился куда-то в уличную даль.

За стеклом палило солнце, деревья, раскинувшись зелеными шатрами, давали желанную тень буйно разросшимся на клумбах цветам, и все это летнее великолепие пока не подозревало, что не пройдет и месяца, как наступит хоть и по-приморски поздняя, но неизбежная осень.

В коридоре оглушительно затрещал звонок на следующий урок, и школьники потянулись по классам.

Олег взялся за лямку своего рюкзака.

— Она всего лишь сказала ему «спасибо», — постарался он уменьшить в размерах слона, которого Сашка раздул из мухи.

Задорин с сомнением покачал головой:

— По-моему, это только начало.

Кабинет директора школы, консервативный до строгости, полностью отражал характер хозяйки: мебель, по возрасту сравнимая с самой директрисой, тяжелые деревянные шкафы, набитые учебной и справочной литературой, на стене — портрет Михаила Сергеевича Горбачева.

Расположившись за своим столом, Власта Эрастовна исполняла служебный долг: выслушивала жалобы учительницы английского языка Изабеллы Ивановны, крашеной пожилой шатенки с короткими кудряшками вместо прически и вязаной шалью на покатых плечах. Весь облик директора, от пучка туго скрученных на затылке седых волос до кончиков пальцев с коротко обрезанными ногтями, которыми Власта Эрастовна постукивала по столу, выражал неприязнь и раздражение.

— Понимаете, — всхлипывая, изливала душу Изабелла Ивановна. — Он всячески старается выставить меня некомпетентной, грубит и выражает неуважение всеми мыслимыми способами…

— Грубит? Гордеев? — Власта Эрастовна в первый раз с начала разговора нарушила молчание. — Ну, знаете… Я во что угодно смогла бы поверить, но что Гордеев хамит или использует в речи нецензурную лексику… Не из той он семьи, чтобы…

От категоричности тона директрисы Изабелла Ивановна смешалась:

— Нецензурную?.. Нет-нет, я этого не говорила.

— Тогда что Вы имеете в виду?

Под напряженным взглядом Власты Эрастовны речь англичанки стала несколько сбивчивой:

— Он поправляет меня во время урока. По нескольку раз поправляет! Спорит со мной, а ведь я, все-таки, учитель, а не студентка какая-нибудь…

— Хм, а в чем он Вас поправляет?

Интерес директрисы направился совсем не в ту сторону, куда хотелось бы Изабелле Ивановне, и она поспешила форсировать ситуацию:

— Власта Эрастовна, я Вас умоляю, вызовите в школу родителей этого бездарного нарушителя дисциплины!

Картечь обвинений попала мимо. Брови начальницы сошлись на переносице.

— Изабелла Ивановна, я боюсь, что Вы — единственная, кто считает этого ученика бездарным. Эдуард Андреевич указывает на его творческий подход в изучении классических произведений, к которым мы с Вами, как филологи, должны проявлять уважение. Евгения Юрьевна, которая, как Вы знаете, обыкновенно скупа на похвалы, восхищается его аналитическим складом ума. А Тихон Капитонович, так и вообще, обещает личную протекцию, если Гордеев решит поступать в Университет. Мне не стоит продолжать или перечислить преподавателей по всем остальным предметам? — Англичанка не выдержала уничижительного тона и отвернулась, но Власта Эрастовна, по всей вероятности, решила ее «добить». — Не кажется ли Вам, уважаемая Изабелла Ивановна, что Вы идете против всего педагогического коллектива? Вполне возможно, что Вы ставите личные интересы выше общественных, и тогда…

В застойные времена, откуда были родом обе собеседницы, последнее обвинение можно было расценить, как угрозу, и Изабелла Ивановна по привычке вздрогнула.

— Я не… я совсем даже… — пролепетала она, слезы вновь хлынули у нее из глаз, и учительница достала приготовленный заранее кружевной платочек. — Просто я не представляю, как с ним работать? Вот сегодня, например, он стал утверждать, что я неправильно произношу слово «карьера». Я поставила ударение на первый слог, а он рассмеялся! Мне прямо в лицо рассмеялся! И нарочно весь урок ставил ударение по-своему!

Директриса возвела глаза к потолку. Преподавателю за пятьдесят, тридцать лет педагогического стажа! Должен же, в конце концов, сказываться опыт? Власта Эрастовна налила из стеклянного графина воды в стакан и предложила его коллеге.

— Знаете, Изабелла Ивановна, как я поступаю, когда у нас на уроках возникают подобные споры? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал миролюбиво, и дождавшись взгляда собеседницы, закончила. — Я обращаюсь к словарю!

В доказательство того, что ее слова — не просто фигура речи, на столе появился толстенный кирпич англо-русского словаря. Директриса без труда нашла там термин «career». Ударение в транскрипции оказалось на второй слог.

Противник был сломлен, и кабинет огласили новые рыдания. Неумолимая директриса сообразила, что «перегнула палку», и, отказавшись от дальнейшей борьбы, сменила гнев на милость:

— Изабелла Ивановна, дорогая! Мы все допускаем ошибки: иногда педагогические, иногда профессиональные, и надо иметь мужество их признавать.

Чтобы продемонстрировать поддержку подчиненной, которую только что отчитала, Власта Эрастовна даже вышла из-за стола и слегка погладила ее по вздрагивающему плечу.

— А с Гордеевым я обязательно побеседую. Конечно, он — наш будущий золотой медалист и надежда школы, но сдерживать свои эмоции ему еще предстоит научиться.

Ободренная Изабелла Ивановна промокнула глаза влажным платком:

— А, может быть, все-таки с родителями побеседуем?

— Отчего же нет? Можно и с родителями, — на удивление легко согласилась директриса. — Вернее, с родительницей. Видите ли, мальчик давно уже воспитывается без отца. Развод длился несколько лет, все было очень болезненно: уход отца в другую семью, ссоры, размен квартиры. — Власта Эрастовна вздохнула, и стало ясно, что все описанные события она принимает близко к сердцу. — На это ведь тоже надо делать скидку, не так ли? Но в ближайшее воскресенье я буду у Гордеевых в гостях — непременно поговорю о несдержанности Виктора с его матерью. Валентина — дочь моей старой школьной подруги, она обязательно ко мне прислушается, а уж на сына-то, слава Богу, она влиять умеет.

После ухода англичанки Власта Эрастовна тяжело перевела дух. Зря она так разоткровенничалась о семье Гордеевых! Изабелла — старая сплетница, а огласка в этом деле совершенно ни к чему. Еще один промах — зачисление Виктора в ее группу. Ведь знала же, что у коллеги проблемы с произношением! А английский язык для дальнейшей карьеры мальчику просто необходим. Придется переводить.

Тянуть с этим не стоило. Директриса посмотрела на часы, потом на расписание, и решила вызвать Гордеева прямо с урока. В вестибюле она придирчиво оглядела стены в поисках несуществующих надписей, поправила огромный горшок с фикусом, который непослушно выбился из ряда себе подобных, и провела пальцем по подоконнику. Результаты инспекции ее удовлетворили. Пройтись по школе всегда было для Власты Эрастовны удовольствием. Особенно во время занятий, когда коридоры пустуют, и кажется, что весь этот педагогический храм принадлежит ей одной. Вот только крупные хлопья снега, выпавшего в этом году в самом начале декабря, залепили стекла школьных окон снаружи, создавая ощущение беспорядка. Но погода директрисе была неподвластна.

Еще за несколько шагов до кабинета литературы Власта Эрастовна поняла, что там происходит нечто из ряда вон выходящее: шум и крики, доносившиеся изнутри, наводили на мысль, что девятиклассники во время урока брошены на произвол судьбы. Где, интересно знать, ходит Эдуард Андреевич? Власта Эрастовна вошла в класс и была неприятно поражена вопиющему нарушению дисциплины. В помещении стоял невыносимый гвалт, ученики орали друг на друга что было мочи и возбужденно жестикулировали. Казалось, что сейчас они кинутся «стенка на стенку», не в силах разрешить какой-то жизненно важный конфликт. Учительское место пустовало, а появления Власты Эрастовны вообще никто не заметил.

— 9 «В»!!! — гаркнула директриса всею силой своих натренированных легких. — Отсутствие преподавателя — это еще не повод, чтобы превращать урок в балаган!

Девятиклассники, как стайка взъерошенных воробьев, моментально притихли и осели на свои места. Из-за последней парты поднялся Эдуард Андреевич.

— Власта Эрастовна! — обезоруживающе улыбнулся учитель литературы. — У нас тут диспут на тему «Что делать?» Чернышевского. Обсуждали четвертый сон Веры Павловны, увлеклись немного… Вы не желаете присоединиться к дискуссии?

— Лучше научите своих ребят соблюдать дисциплину! — отрезала разъяренная директриса. — Гордеев, выйди со мной.

Оказавшись по ту сторону двери, Власта Эрастовна отерла рукой пот со лба. Ну и денек выдался, эмоции через край! И как только Журавскому удается провоцировать старшеклассников на столь активные обсуждения? Когда она вела в девятых литературу, роман «Что делать?»4 был одной из самых тоскливых тем, ученики буквально засыпали на партах.

Виктор появился в коридоре с настороженным выражением на лице и вежливо поздоровался. Власта Эрастовна отвела его к окну, подальше от ушей в притихшем классе.

— Я приняла решение перевести тебя к другому преподавателю по английскому языку, будешь заниматься со второй группой, — без предисловий сообщила она и, заметив его радость, поспешила добавить. — Но прежде ты должен извиниться перед Изабеллой Ивановной.

Он приготовился защищаться:

— Я не сделал ничего плохого! Просто я знаю больше…

Власта Эрастовна почувствовала, что ее терпение на пределе.

— Виктор, ты должен усвоить одну вещь: золотая медаль дается ученику не только за отличные оценки, но еще и за примерное поведение. — Она пригвоздила его взглядом. — Тебе ведь еще нужна золотая медаль?

О, да! Медаль была ему нужна! Он хотел доказать себе… всем доказать: он лучший, и его нельзя ни с кем сравнивать! Ни с героическим дедом, капитаном первого ранга, который много лет назад погиб, спасая экипаж своего корабля от вспыхнувшего в море пожара. Ни с предателем-отцом, капитаном дальнего плавания, который недавно все-таки женился на своей буфетчице, заставившей его бросить жену и сына.

Секундное размышление — и Гордеев кивнул:

— Хорошо, я извинюсь.

— Ну, вот и ладно! — смягчилась директриса. — Я думаю, что подобные инциденты тебе не нужны, особенно накануне олимпиады по математике. Ты должен выиграть районную, ты помнишь?

— Я готовлюсь, — сдержанно отреагировал Виктор.

Ответ удовлетворил Власту Эрастовну.

— Надеюсь, что Евгения Юрьевна контролирует ситуацию. Кстати, — вдруг вспомнила она. — Нашу школу обычно представляют два человека от параллели. В прошлом году на олимпиаде были Дорохов из «А» класса и Лучинская, она, кажется, учится в вашем? — Подтверждения директрисе не требовалось, но она все равно подождала его нового кивка. — С кем тебе будет проще работать? Лучинская, конечно, уже один раз побеждала на олимпиаде, но Дорохов — парень, возможно, вы быстрее найдете общий язык…

— Лиза, — не задумываясь, сделал свой выбор Гордеев, и вместе с улыбкой у него вырвалось непроизвольное: — Она классная!

У Власты Эрастовны округлились глаза, и он поправился так быстро, как только смог:

— То есть, умная.

Этого еще не хватало! Чтобы успокоиться, директриса мысленно сосчитала до десяти. «Первым делом самолеты!»5, мальчик мой, девушки для тебя сейчас должны быть даже не на втором — на десятом месте!

— Витя, я хочу, чтобы ты сейчас сконцентрировался на главном, — произнесла Власта Эрастовна, стараясь, чтобы он проникся важностью ее слов. — От твоих успехов в школе зависит не только поступление в ВУЗ, но и твоя будущая карьера. А карьера для мужчины важнее классных девочек.

Последний декабрьский снегопад сделал улицы города неузнаваемыми. Хлопья влажного снега, который под проснувшимся после ненастья солнцем уже начал таять, облепили все вокруг. Вместо вывесок на магазинах и почтовом отделении красовались снежно-пуховые покрывала, фонарные столбы походили на сталагмиты карстовых пещер, а стены домов, казалось, были вылеплены из снега, как эскимосские иглу.

Больше всего досталось деревьям: ветви, потяжелевшие от упавших на них облаков, покорно клонились до самой земли. Деревья твердых пород не выдерживали и с треском теряли «руки» и «пальцы», иногда расщепляясь посередине туловища-ствола. Более гибкие выживали и, сбросив с себя непосильную ношу, победно выпрямляли ветви, радостно помахивая ими на фоне яркого декабрьского неба.

Уткнувшись взглядами в клетчатый листочек, сплошь исписанный формулами, Лиза Лучинская и Виктор Гордеев брели по протоптанной в сугробах дорожке и ожесточенно спорили. Только что они решили по пять заданий районной математической олимпиады из пяти предложенных, но ответы в последнем номере никак не хотели совпадать.

— Витя, ты не учел предыдущую формулу! — кипятилась Лиза, указывая на зачеркнутое место в тетрадном листке. — Это же синус двойного угла, его расписать можно!

— Это ты ошиблась, — упорствовал Гордеев и требовательно протянул к ней ладонь. — Дай ручку, я тебе сейчас докажу!

Шариковая ручка, извлеченная из кармана, писать на холоде решительно отказалась. Виктор оглянулся по сторонам и, обломив прутик с ближайшего дерева, которое тут же осыпало ребят белыми хлопьями, направился к газону. Лиза отряхнула дубленку. Вычисления, которыми Гордеев покрывал ровный слой снега, вызвали у нее интерес, и Лиза присела рядом.

— Вот здесь-то ты и неправ! — торжествующе перебила она письменные рассуждения одноклассника через пару минут.

Без разговоров отобрав у него ветку, Лучинская наклонилась, чтобы не нарушать оставшееся незаполненным ровное пространство, и в два счета закончила пример.

— Но ведь можно и по-другому! — упрямо возразил Гордеев и стер ногой ее вариант. — Смотри!

Возмущенная тем, как поступили с ее решением, Лиза отвела за спину руку с прутиком, но Виктор, которого полностью поглотил спор, остановиться уже не мог. Он схватил ее кисть вместе с зажатой в ней веткой и потянул к поверхности газона. Вывести первый знак синуса он не успел, потому что Лиза потеряла равновесие и упала в сугроб на колени, в полете чуть не столкнувшись с Гордеевым лбом. Ее руки он не выпустил, и, по законам инерции, тоже оказался в снегу. На несколько секунд оба замерли, задохнувшись от снежинок, которые взвились в воздух от их падения.

— Извини, — поторопился Виктор исправить свою оплошность. — Я не сделал тебе больно?

Лиза откинула свалившийся на лицо капюшон. Изумленный серебристый взгляд, пара каштановых локонов, выбившихся из-под вязаной шапки, замерзшие звездочки на ненакрашенных ресницах… Его лицо оказалось сантиметрах в пятнадцати, вся тригонометрия и азарт спора разом вылетели из ее головы.

Девушка пошевелила холодными пальцами, и Виктор почувствовал, что все еще сжимает ее ладонь. При падении их руки окунулись в снег и, вероятно поэтому, кожу закололи тысячи иголочек, похожих на слабое электричество. Иголочки заплясали хороводом и беспардонно направились вверх, под его рукав. В крови полыхнуло горячим. Его ладони раскалились, и разница в температуре тела стала более чем заметной.

— У тебя пальцы замерзли, — растерянно произнес Виктор, отметив у себя нерациональное желание взять ее за вторую руку.

Облачко его дыхания коснулось ее лица. Лиза кивнула:

— Я забыла в школе перчатки…

Мимо прошел какой-то мужчина, с недоумением поглядывая на парочку, сидевшую в сугробе, и Гордеев моментально опомнился. Он вскочил на ноги и помог подняться Лизе. Ее влажная от растаявших снежинок ладонь выскользнула из его руки.

— Возьми мои, — предложил Виктор, протягивая ей перчатки из своего кармана. — Их моя мама вязала.

— Спасибо, — тихо поблагодарила Лиза, стараясь скрыть разочарование. Она легко призналась себе, что предпочла бы, чтоб ее пальцы были согреты теплом его рук.

Евгения Юрьевна, с нетерпением ожидавшая в кабинете математики участников олимпиады, которая проводилась в этом году в соседней школе, встретила их коротким вопросом:

— Ну, как?

— Да, все в порядке, — отозвался Гордеев, стряхивая талый снег с шапки, которую держал в руках. — Только мы никак понять не можем: кто из нас прав?

Ребята выложили перед учительницей измятые и мокрые тетрадные листы, испещренные тригонометрическими выражениями, местами зачеркнутыми до дыр. Та удивленно взглянула на состояние бумаги и постаралась разрешить спор двух своих самых любимых учеников.

Десяти секунд ей хватило для того, чтобы оценить оба варианта решения. Евгения Юрьевна почему-то усмехнулась и, быстро проведя ряд математических преобразований, поставила между ответами Лизы и Виктора знак равенства.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

3

Имеется в виду роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети»

4

Имеется в виду роман Николая Гавриловича Чернышевского «Что делать?»

5

Строка из песни Алексея Фатьянова и Василия Соловьева-Седого «Первым делом — самолеты!»

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я