Охота на мачо

Николай Леонов

Он – умелый и опытный охотник. Его добыча – красивые девушки, жаждущие роскошной жизни в какой-нибудь богатой стране. И он устраивает им это, только страна оказывается не очень богатой, а девушки становятся там секс-рабынями. Полковники Лев Гуров и Станислав Крячко выявили механизм этого прибыльного бизнеса, обезвредили основных его фигурантов. Только охотник остается неуловим. Привыкший охотиться на людей, он осторожен и непредсказуем. Правда, полковники-сыскари тоже поднаторели в охоте. Главное – взять след, остальное – дело техники. Охотник попадет в собственную ловушку.

Глава 5

— Огромное вам спасибо, Михаил. Честное слово, если бы не вы… Если бы не ваше своевременное вмешательство… Я не знаю, что бы сделали эти отморозки с Николаем. А вы — молодец!

— Да ладно, перестаньте. — Он вскинул голову и подставил лицо мягким рассветным лучам солнца. — Любой на моем месте поступил бы точно так же. Не стоит лепить из меня героя.

— Нет, не любой, — не согласилась с ним Людмила. Она энергично покачала головой, и один золотистый локон упал ей на лицо. — Сейчас вокруг сплошное равнодушие. Крики о помощи ни на кого не действуют. Каждый боится за собственную шкуру. А вы не побоялись. Мне даже не пришлось кричать. — Она натянуто улыбнулась. — Я ведь растерялась ужасно. И напугалась тоже… Эти двое налетели так стремительно. Ничего не сказали, ничего не объяснили… А просто начали бить Колю. За что? Как вы считаете, Михаил? Зачем они это сделали?

Они стояли рядом на крыльце травматологического отделения больницы, куда доставили вчера поздно вечером Николая Рябышкина. В результате неожиданной стычки с двумя амбалами возле самого дома Людмилы у парня оказались сломаны два левых ребра. Печальный итог, конечно, но, по мнению девушки, все могло быть гораздо хуже, если бы не подоспел спаситель. Участливый молодой человек. Он не только бесстрашно ринулся в бой, сам схлопотав раза три по лицу, но и помог доставить стонущего Николая в больницу. А сегодня утром, как и Людмила, пришел его навестить, справиться о состоянии. Значит, принял всю эту ситуацию близко к сердцу.

Людмила испытывала к этому человеку, представившемуся Михаилом, чувство глубокой, безразмерной благодарности.

— Я не ясновидящий. — Он повернулся лицом к девушке и заглянул в ее ясные карие глаза. Слегка опустил взгляд и сфокусировал его на той самой ямочке на подбородке, что привлекла его внимание еще в «Адажио». — Причины у них могли быть самые разнообразные. Ограбление, попытка самоутвердиться, ваша персона, наконец…

— Моя? — вроде бы удивилась Людмила, но он видел, что она прекрасно поняла смысл его последних слов.

— Конечно. — Его рука, описав короткую дугу, осторожно коснулась ее сбившегося локона и вернула его в прежнее положение. Движение было простым, естественным и полным простой человеческой заботы. — Вы ведь сами назвали их отморозками. И это более чем верное определение. Они не люди. К сожалению, мне нередко приходится сталкиваться с такими личностями. Издержки профессии. — Он грустно усмехнулся. — И мне прекрасно известно, что для них нет ничего святого. Животные! Самые настоящие животные. И вот представьте, они видят потрясающей красоты девушку. Идеальная, без малейших изъянов фигура, золотистые волосы… А рядом с ней кто-то. Не они, а кто-то другой. Что это порождает в их нечеловеческой душе?

Людмила молчала. Сейчас ей казалось, что взгляд этого человека пронзает ее насквозь. И его слова о ней… Он сказал их так буднично, так легко. Будто бы она и в самом деле являлась эталоном женской красоты и оспаривать этот факт было бы по меньшей мере глупо. Дескать, зачем акцентировать свое внимание на том, что и так предельно очевидно.

— Это порождает у них зависть, граничащую с агрессией, — заключил он. — Скоты, одним словом.

Его взгляд ушел в сторону. Маленький пробный бросок по воротам противника, и все. Пока что достаточно. Проверка голкипера на стойкость. Он потянулся в карман за сигаретами. Движения спокойные и неторопливые. Человек, никуда не спешащий и уверенно смотрящий в завтрашний день. Он закурил. Выпустил вверх густой сизый клуб дыма.

Она молчала. И это было хорошим знаком. Он знал это. Тишину больничного сквера нарушал только шелест листвы и отдаленное воркование голубей, примостившихся где-то под карнизом крыши. Одна глубокая затяжка, вторая, третья. Пора!

— Вы не волнуйтесь, Людмила. Все образуется. Коля поправится. Ну, не сегодня завтра, так через пару недель максимум. Поверьте мне на слово, драка в темном переулке — это еще не конец света. Не самое страшное испытание для человека. А вы уже погружаетесь в депрессию. Нехорошо. — Он дружески и ободряюще подмигнул ей. — Хотите кофе? Я в этом отношении как наркоман, честное слово. Составите компанию?

— Можно.

Ее лицо изменилось. В нем появился свет. И нос не казался уже таким вздернутым. Он подал ей руку. Она автоматически протянула свою и спустилась с крыльца.

— А чем вы занимаетесь, Михаил?

— Что? — Казалось, он уже не думал ни о чем другом, кроме как о замаячившей перспективе пропустить чашечку крепкого кофе.

— Ну, вы сказали, что из-за вашей профессии вам нередко приходится сталкиваться с отморозками и подонками. Почему? Чем вы занимаетесь?

— Ах, это… — Его губы, а вместе с ними и аккуратно подстриженная мефистофельская бородка чуть-чуть разъехались в стороны. — Я занимаюсь автомобильным бизнесом. Ничего интересного. Сплошная рутина. Но нам ведь не всегда удается найти себе занятие по душе. Реалии жизни. Надо кушать, одеваться.

Он вынул изо рта наполовину истлевшую сигарету и бросил в урну. Они шли к выходу из больничного сквера, и он держал ее под руку. Это произошло так естественно, что Людмила и не придала значения данному факту. Он вроде бы тоже действовал бессознательно, и последуй с ее стороны протест, обязательно извинился бы за свою оплошность. Но она не убирала руку. Не отстранялась.

— А чем бы вы хотели заниматься? Если для души и для сердца?

— Ну, в этом случае я писал бы стихи. Только стихи, с утра до вечера. Ну, может быть, еще и поэмы…

— Вы — романтик, Михаил, — с уверенностью заявила девушка.

— Возможно.

— И что бы вы воспевали в своих поэмах?

Он выдержал непродолжительную паузу, разжигая интерес к наметившейся теме разговора. Охотник заманивал свою потенциальную жертву в умело расставленный капкан. Шаг за шагом. Неумолимо и целенаправленно. На его лице отобразилось задумчивое выражение. Две продольные складки с легким изгибом посередине прорезали высокий покатый лоб. Она думала, что он колеблется или подыскивает слова для ответа.

— Хотелось бы заинтриговать вас, — чуть виновато признался он. — Придумать нечто такое, что заставило бы вас думать обо мне иначе, чем обо всех прочих неисправимых романтиках, которым так непросто приспособиться к современному образу жизни. Но ничего не вышло. Решения так и не пришло на ум. Что еще можно воспевать в поэмах? Конечно, любовь, женщин… Что может быть прекраснее и совершеннее, чем… Хотите, я напишу что-нибудь для вас? — неожиданно предложил он.

— Для меня? — Она растерялась, но в глазах все-таки метнулись озорные искорки. — Зачем?

— Просто так, — спокойно ответил он, повернул голову, вроде бы для того, чтобы оглянуться назад, и вдохнул аромат ее волос. Людмила заметила это. Не могла не заметить. И он добивался этого. Она рефлекторно отстранилась, и он тут же потупил взор. — Для души. Красота, знаете ли, вещь ужасно суровая и обидчивая.

— Как это?

— Она никогда не прощает, если ее игнорируют. Она требует, чтобы ее воспевали, уделяли ей должное внимание. Жутко избалованная особа, скажу я вам.

Он замолчал. В его планы не входило развивать эту тему дальше. Во всяком случае, не сейчас. Ни в коем случае не следует с ходу перегружать ее. Пусть осмыслит уже сказанное. Зерно упало на благодатную почву, он в этом не сомневался. И теперь оставалось ждать, когда почва его примет, почувствует частичкой себя и зерно начнет давать всходы.

Но Людмиле этого минимума, видимо, оказалось недостаточно. Поначалу она тоже погрузилась в молчание и не проронила ни единого слова до тех пор, пока они не достигли респектабельной двухэтажной кофейни на углу Давыдова и Знаменской. Он распахнул дверь, галантно пропуская девушку вперед. Она не стала долго мучиться выбором и села за ближайший столик. Он расположился рядом. Рука случайно коснулась ее обнаженного колена, но он тут же вскинул ее, привлекая внимание официантки. Краем глаза он заметил, что Людмила смотрит на него. Не открыто и прямо, а, напротив, как-то даже воровато, но с неподдельным интересом. Будто стремится отвести в сторону намагниченный взгляд, но никак не может.

Подошла официантка.

— Два кофе, пожалуйста, — сказал он, посылая круглолицей брюнетке одну из самых очаровательных своих улыбок. Ровные белые зубы блеснули в свете стоящего слева торшера. — Самого лучшего, на ваше усмотрение. Уверен, что в этом вопросе мы вряд ли сумеем с вами поспорить. Вы не против, Людочка?

Он повернулся к ней с той же улыбкой и уловил в ее глазах то, что и требовалось. Его спутнице пришлось не по душе столь обходительное отношение к официантке. Но она старательно скрывала это. Очень старательно, и любой другой на его месте мог бы этого и не заметить. Любой, но не он. Женщины были для него книгами, которые он все уже прочел от корки до корки, и не один раз.

— Нет, не возражаю.

— Хотите пирожное? — предложил он.

Теперь баланс был нарушен в другую сторону. Сверкающая улыбка, лучистые ясные глаза… Взгляд, полный теплоты и живого участия, был предназначен только ей. Ее густые ресницы взметнулись вверх. Реванш над официанткой был взят достаточно быстро.

— Да, если можно.

— Отчего же нельзя? — Он лениво откинулся на спинку стула. — Вам можно все, Люда. Тем более учитывая те неприятности, которые вам пришлось пережить, — и он вновь обратился: — Будьте добры, принесите нам пирожное.

— Одно?

— Да. Но непременно самое вкусное и самое воздушное.

Официантка удалилась выполнять заказ. Они снова остались вдвоем. Он ждал от нее вопроса. Одного-единственного вопроса, который должен был решить сейчас если не все, то, во всяком случае, многое. А вопрос неминуемо прозвучит. На настоящий момент он сделал для этого все и видел, что этот вопрос уже затаился в уголках ее глубоких бездонных глаз, буквально повис на кончике языка.

Он вынул из бокового кармана брюк сигареты и зажигалку, положил все это на стол, придвинул к себе пепельницу. На Людмилу он уже не смотрел, погрузившись в задумчиво-меланхолическое состояние.

Она молчала. Он ждал.

Конец ознакомительного фрагмента.