Любовь до полуночи

Никки Логан, 2013

У Одри Дивейни и Оливера Хармера есть замечательная традиция – каждый год под Рождество они встречаются в роскошном ресторане в Гонконге, чтобы поужинать и дружески поболтать. Один из таких вполне невинных ужинов изменит жизнь обоих – откроет неловкие тайны, вызовет давно забытые неприятные воспоминания, заставит разобраться в себе и в своих чувствах и поможет выяснить, кто же они друг другу: приятели, друзья или нечто большее.

Глава 4

20 декабря прошлого года

Голубые креветки, икра, устрицы «Роял Кабанон» и юдзу

— Тебе повезло, что я вообще здесь.

Брошенный упрек отчетливо прозвучал на фоне приглушенных разговоров гостей ресторана «Цинтии» и звона дорогого серебра по не менее дорогому фарфору. Одри повернулась к Оливеру, на лице которого было написано нейтральное недовольство, расправила плечи в своем льняном пиджаке кремового цвета и пригладила руками юбку:

— Тем не менее ты здесь.

У Оливера вырвался гортанный ворчащий звук — оттуда, где предполагалось наличие делового галстука. Дресс-код и подобные условности не касались таких постоянных — или, возможно, таких богатых — посетителей, как он.

— Наверное, я медленно учусь, — сказал он подозрительно спокойным тоном. — Или просто наивный оптимист.

— Не такой уж наивный. Я ведь приехала.

— Не похоже, что ты особо рада этому.

— Твое электронное письмо не оставило мне другого выбора. Я не знала, насколько искусным ты стал в эмоциональном шантаже.

— Это был не шантаж, Одри. Я просто хотел знать, приедешь ли ты. Чтобы не тратить впустую еще один день и не лететь сюда из Шанхая.

— А использовать мертвого друга как предлог показалось тебе достойным?

Потому что это была единственная причина, почему она вообще прилетела сюда: отношения, которые связывали Оливера с ее недавно умершим мужем. И Одри изо всех сил пыталась избавиться от ощущения, что она должна была каким-то образом завершить эту дружбу.

Оливер слегка прищурил карие глаза, но не сказал никакой колкости в ответ. Вместо этого он пристально смотрел на нее, почти подначивая ее продолжать.

— Тут новый ковер, — бесцельно объявила Одри, отчаянно пытаясь противостоять его взгляду. Стилизованные яркие стрекозы оживляли пол, где раньше красовались таинственные восточные узоры. Она погрузила заостренный мысок своей туфли в плюшевую роскошь и наблюдала, как он исчезает в ворсе ковра ручной работы, сотканного в провинции Шаньдун. — Симпатичный.

— Жерар получил еще одну звезду ресторанного рейтинга «Мишлен». — Оливер пожал плечами. — Новый ковер показался подходящим способом отметить это.

— Миссис Одри…

Одри подавила желание исправить это обращение к себе, повернулась и обхватила обеими ладонями протянутую руку метрдотеля:

— Мин-Гуа, как приятно видеть вас снова.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал Мин-Гуа, поднося ее руку к своим губам. — Нам не хватало вас в прошлое Рождество.

Оливер искоса поглядывал на нее, пока они шли к своему постоянному столику. В том конце ресторана, где рождественских украшений — вернее, их китайских версий — было заметно больше. Размер счета, который они получали в конце этого дня, был достаточно внушительным, чтобы оправдать дополнительный праздничный шик и гирлянды и осторожное перемещение нескольких соседних столов в другие залы, однако в этом году казалось, что в жертву было принесено гораздо больше столов, чем когда-либо. Это сулило им полное уединение в западной части ресторана между огромным террариумом, в котором было полно специально увлаженных растений и светящихся стрекоз, и гигантским окном — от ковра до потолка, — которое служило наружной стеной ресторана.

Охлажденное шампанское «Кристаль» располагалось, как всегда, в центре столика между двумя большими диванами с изогнутыми спинками. Единственная мебель, которая действительно была достойна стоять в лаунж-зоне. Конечно, ближе к ночи они развалятся — каждый на своей стороне, — насытив желудки изысканными блюдами и напитками, умы — хорошей беседой, обсудив все, что случилось за год.

По крайней мере, так это обычно происходило.

Но теперь все было уже по-другому.

Внезапно это уединенное пространство, по которому она так тосковала, начало вызывать у нее клаустрофобию, а охлажденное шампанское «Кристаль» напоминало дешевую сцену обольщения. Да и сама мысль, что она могла бы заняться чем угодно, вместо того чтобы нервничать и ерзать на краю своего диванчика ближайшие десять — двенадцать часов…

Как нелепо.

— Так за чем же ты охотишься в этот раз? — спросил Оливер, плюхаясь на свой диванчик и подхватывая бокал, на четверть наполненный шампанским. Настолько непринужденно, что Одри задалась вопросом, не практиковал ли он этот маневр. Когда он откинулся на спинку, белая рубашка натянулась на его торсе и темные брюки немного задрались, обнажив загорелые лодыжки. — Страдивари? Гварнери?

— Скрипка Тесторе 1714 года, — пробормотала Одри. — В настоящий момент она должна находиться в Юго-Восточной Азии.

— В настоящий момент?

— Она часто меняет владельцев.

— А они знают, что ты ищешь ее?

— Полагаю, что да. Отсюда и накрученные ею воздушные мили.

— Какие глупцы. Разве они не в курсе, что ты всегда добиваешься своего мужчины… или инструмента?

— Я сомневаюсь, что они вообще меня знают. Ты забываешь, моя работа основывается на анонимности.

— Анонимность. — Оливер фыркнул, срезая кончик с одной из сорокадолларовых сигар, лежащих на подносе рядом с шампанским. — Я готов держать пари, что специалист со степенью магистра по антикварным струнным инструментам представляет собой гораздо больший интерес для плохих парней, чем для кучи головорезов из Интерпола с твоей фотографией и навигатором GPS в потных ладонях.

— В тот день, когда моя кредитная карта будет заблокирована без объяснения причины, я начну верить тебе. А пока… — Одри подлила себе шампанского. — Хватит о моей работе. Как у тебя дела? Все еще богат?

— До омерзения.

— По-прежнему раздражаешь своих конкурентов?

— Довожу до белого каления.

Несмотря ни на что, трудно было проигнорировать это неподдельное ликование: выводить из себя соперников доставляло Оливеру искреннее удовольствие. Он спускал немало денег на то, чтобы донимать их. Хотя это была совсем не пустая трата, если это отвлекало внимание конкурентов от того, чем он действительно занимался. Одри сдержанно улыбнулась.

— Я не знал, увижу ли это сегодня. — На долю секунды его глаза метнулись к ее губам. — Мне этого не хватало.

Этого было достаточно, чтобы стереть улыбку с ее лица.

— Да, после похорон Блейка вообще было не до веселья.

Оливер вздрогнул, но поспешил спрятать свои эмоции за большим глотком шампанского.

— Не сомневаюсь.

Хм… Странно…

— Так как ты поживаешь? — Он попробовал снова.

Она пожала плечами:

— Хорошо.

— А если честно?

— Волокита с налогами была настоящим кошмаром, кроме того, дом был куплен в кредит под залог бизнеса, так что распутывать все это было не так весело, но у меня получилось.

Он моргнул:

— А в личном отношении?

— В личном отношении у меня умер муж. Что ты хочешь от меня услышать?

Он нахмурился.

— Ты… справляешься?

— Ты спрашиваешь меня о финансах?

— Вообще-то нет. Я спрашиваю, как у тебя дела. У тебя, Одри.

— И я сказала, что хорошо.

Рука с бокалом, наполовину наполненным шампанским, взлетела вверх.

— Ладно. Сменим тему.

И что же это будет? Единственная причина для продолжения их встреч была навсегда обращена в пепел в крематории. Не похоже, чтобы Оливер это помнил.

«Почему тебя не было на похоронах твоего лучшего друга?» Как насчет такой темы? Но она не собиралась принимать этот вызов.

Одри поднялась:

— Может, это была не самая удачная…

— Вот и мы! — Мин-Гуа появился в сопровождении двух официантов, несущих первые закуски для рождественской дегустации с морской тематикой. — Голубые креветки «Обсиблю», икра, устрицы «Роял Кабанон» и юдзу.

Одри поняла только слова «креветки», «икра», «устрицы» и не более.

Она вежливо опустилась обратно на свой диванчик. Высококвалифицированному персоналу потребовалось несколько секунд, чтобы разместить первое блюдо на столе, а затем они снова остались одни.

Оливер проигнорировал еду и пододвинул к ней небольшой сверток в оберточной бумаге.

Одри посмотрела на сделанную на скорую руку слегка помятую подарочную упаковку.

— Хм…

— Я ничего не жду взамен, Одри.

Он что, всех видел насквозь?

— Я не предполагала, что мы будем делать друг другу подарки в этом году.

— Это с прошлого года.

Она помедлила еще одно мгновение, затем пододвинула сверток к себе, но не открыла его. Вместо этого она отложила подарок в сторону, натянуто улыбаясь.

Оливер пронзил ее своим пристальным взглядом:

— Мы с тобой давние друзья, Одри. Мы встречались каждое Рождество на протяжении многих лет. Ты хочешь сказать, что приезжала сюда только из-за Блейка? — В его ореховых глазах мелькнула боль.

— Странно продолжать это сейчас, когда его больше нет.

Одри не хотела говорить неправильно. Но ее никогда не оставляло смутное чувство, что это было именно так.

— Сейчас все по-другому. Но нашей дружбе не нужно меняться. Наши встречи с тобой никогда не были простой вежливостью по отношению к жене приятеля. Насколько я могу судить, мы тоже друзья.

Пф-ф-ф. Бессмысленные слова.

— Мне не хватало тебя на похоронах твоего приятеля.

Внезапно у него на щеках выступил густой румянец.

— Мне очень жаль, что я не смог приехать.

Ага, конечно.

— Полагаю, из-за экономического спада полет оказался тебе не по карману. — Они потратят в четыре раза больше на все сегодняшние блюда. Но одной из сильных сторон Оливера всегда было мужество, которое он проявлял, становясь мишенью для нападок. Он сжал губы и промолчал. — Или просто очень напряженная неделя в офисе?

— Одри… — Он практически прошипел ее имя.

— Оливер?

— Ты же знаешь, я бы обязательно прилетел, если бы мог. Ты получила цветы, которые я послал?

— Полбутика цветов? Да. Они стояли в каждом уголке часовни. И они были прекрасны. — Она вынуждена была признать это. — Но это были лишь цветы.

— Послушай. Одри, я вижу, что ты расстроена. Могу я попросить тебя просто поверить, что у меня были свои причины, веские причины, чтобы не лететь в Сидней, и что дома в Шанхае я устроил собственные поминки по своему старому другу. — Одри заметила, как он сделал акцент на слове «старый», — вместе с бутылкой чиваса. Так что у Блейка было двое похорон в тот день.

Она не должна до сих пор так живо помнить, как вытягивала шею из автомобиля, пытаясь разглядеть Оливера в похоронной процессии. Или как она практически не слушала и не воспринимала соболезнования сочувствующих, пожимавших ее руку после службы, потому что удивлялась, как ей его не хватало. И только позже, когда она подписывала благодарственные открытки для всех собравшихся на похороны, Одри наконец смирилась с реальностью.

Оливер не пришел.

Лучший друг Блейка — их шафер — не пришел на его похороны.

Это была очень горькая правда, но Одри была слишком подавлена своим вдовством, чтобы любопытствовать, почему это причиняло ей такую боль. Или чтобы представить, что Оливер нашел свой способ проститься со старым товарищем. Например, влив в себя полбутылки элитного шотландского виски.

— Он всегда любил дорогие марки, — признала она.

Наверное, даже слишком, потому что именно любовь Блейка к крепким напиткам была признана основной причиной автомобильной аварии, которая стоила ему жизни. Но с тех пор как ее муж начал проводить больше времени в своем кабинете, потягивая виски за прочтением вечерних газет, а у Одри появилось больше свободы для любимых занятий, она действительно не могла жаловаться.

Естественная пауза в неудобной беседе стала для них обоих знаком, что стоит поесть, а порции закусок с морепродуктами были такими маленькими, что все было съедено за считаные минуты.

Нежный гул стрекоз, бьющих крылышками по стеклу позади Одри, обратил на себя ее внимание. Она повернулась, чтобы изучить коллекцию, давшую название этому ресторану. В Гонконге существовало более ста видов этих насекомых — ярких и светящихся, больших и маленьких, — и «Цинтин» бережно сохранял это безупречное и потрясающее сообщество в специальном террариуме.

Она осторожно сделала несколько глубоких вдохов, чтобы взять свои своенравные эмоции под контроль.

— Каждый раз я забываю, насколько это потрясающе.

И каждый год она завидовала насекомым и жалела их в равной степени. Их жизнь в плену казалась роскошью, все их мыслимые потребности были удовлетворены. Их жизнь была длиннее и легче, чем у диких собратьев, их водно-болотные угодья не пересыхали, а источник пищи никогда не иссякал. Тем не менее стеклянные границы их мирка были незыблемы. Прибывавшие к ним новички еще какое-то время робко бились о стекло, пока в конце концов не прекращали эти попытки, смирившись со своей роскошной судьбой.

В конечном счете разве не все так поступали?

— Только дай шанс хранителю стрекоз, и он прожужжит тебе все уши о последних разработках и новинках в условиях содержания беспозвоночных.

Его тон заставил Одри отвести взгляд от террариума и повернуться обратно к столу.

— Я думала, ты прилетел только на один день. Когда ты успел встретиться с хранителем стрекоз «Цинтина»?

— В прошлое Рождество. У меня неожиданно появилось свободное время.

Потому что она не пришла.

Стыд снова накрыл ее.

— Это было… слишком рано. Я не могла уехать из Австралии. И Блейка не стало.

Он уставился на нее. Созерцая.

— В какое из этих объяснений ты хочешь чтобы я поверил?

Одри вспыхнула:

— Все это чистая правда. — Его молчание только подчеркнуло ее ложь. Она сделала глубокий вдох. — Я сожалею, что не пришла в прошлом году, Оливер. Если бы у меня было больше мужества…

— Мужества?

— Сказать тебе, что это наша последняя встреча.

Он откинулся на диван:

— И сегодня ты пришла, чтобы сказать это?

Да. Хотя произнести это вслух показалось ей вдруг невозможным. Поэтому Одри только кивнула.

— Ты могла бы сделать это по телефону. Так было бы дешевле для тебя. Но я хочу знать, почему ты не приедешь в будущем.

Внутри у нее все сжалось.

— Я не могу продолжать бесконечно и необоснованно летать сюда, Оливер. Разве мы не можем просто сказать «Это было здорово, проехали»?

Несколько мгновений он обрабатывал сказанное ею.

— Ты со всеми друзьями устраиваешь прощальные свидания?

— Так, значит, вот кто мы? Друзья? — прошептала она.

— Разве нет? — Его глаза сузились. — У меня никогда не возникало ощущения, что ты была здесь против воли. И казалось, что ты с удовольствием помогала мне тратить деньги.

— Оливер…

— Что происходит на самом деле, Одри? В чем проблема?

— Блейка больше нет, — выдохнула она. — Если я продолжу прилетать и встречаться с тобой… Для чего?

— Чтобы поболтать, рассказать, что произошло у каждого в жизни. Чтобы увидеть друг друга.

— Зачем нам это делать?

— Потому что друзья поддерживают отношения.

— Наши отношения построены на ком-то, кого больше нет.

Он моргнул два раза, и его прекрасные губы открылись.

— Возможно, это началось именно так, но сейчас уже все по-другому. — Правда, в его взгляде промелькнуло сомнение. — Если помнишь, я познакомился с тобой за шесть минут до Блейка. Это означает, что формально наша дружба предваряет твои отношения с Блейком.

Это были мучительные шесть минут, которые ей пришлось пережить рядом с самым сексуальным мужчиной, которого она когда-либо встречала, пока его намного более заурядный друг не появился в сиднейском баре — Блейк со своими узкими плечами, безобидной улыбкой и неувлекательными историями. Но она практически задушила его своим вниманием, пытаясь вырваться из-под микроскопа Оливера, от которого у нее по коже бегали мурашки.

Она знала, когда замахивалась выше своих возможностей, и тридцать секунд в компании Оливера Хармера подсказали ей, что тот был в высшей лиге. Чрезвычайно привлекательный, чрезвычайно умный и чрезвычайно скучавший, если он стал развлекаться, заигрывая с нею.

— Это не в счет. Ты болтал со мной, чтобы скоротать время, пока не появится Блейк.

Он что-то взвешивал.

— А что, если я заложил фундамент будущих отношений?

— С Блейком?

Его громкое фырканье привлекло несколько взглядов гостей, сидящих в другом конце зала.

— Со мной. Блейк всегда самостоятельно справлялся со своими грязными делишками… — Оливер тут же осекся, словно вспомнив, что они говорят о покойнике. — Во всяком случае, как только он вошел в комнату, ты сразу была им очарована. Я понял, что меня обошли.

Что бы сказал Оливер, если бы знал, что она уцепилась за разговор с Блейком специально, чтобы избежать общения с его более красивым другом? Или если бы она призналась, что фиксировала каждое движение Оливера до момента, когда наконец оставила Блейку свой номер телефона и с облегчением ускользнула в австралийскую ночь.

Он, вероятно, посмеялся бы над ней.

— Я уверена, что это не имело необратимых негативных последствий для твоей самооценки, — едко заметила она.

— Мне пришлось терпеть его злорадство в течение недели. Не каждый день ему удавалось увести у меня из-под носа женщину, которую я… — Он осекся.

— Женщину, которую ты что?..

— Вообще любую женщину на самом деле. Ты была первой.

Одри покачала головой:

— Это просто невыносимо. Вот почему я оставила свой номер телефона ему, а не тебе.

Да. И еще потому, что всегда была трусихой.

Оливер откинулся на спинку дивана:

— Представь себе, как по-другому все сложилось бы, предпочти ты меня ему.

— О, умоляю тебя. Я бы наскучила тебе через несколько часов.

— Кто это сказал?

— Для тебя это просто спорт, Оливер.

— Опять. Кто это сказал?

— Это говорит твой послужной список. И Блейк.

Говорил.

Он подался вперед:

— Что он говорил?

Достаточно, чтобы она задавалась вопросом, не пошло ли что-то не так между двумя друзьями. Одри пожала плечами:

— Он переживал за тебя. Хотел, чтобы у тебя было то же, что и у него.

Коричневые крапинки на зеленой радужной оболочке его глаз, казалось, пришли в движение.

— А что у него было?

— Стабильные отношения. Постоянство. Семья.

Интересно, он заметил, что она не сказала «любовь»?

— Услышать такое из его уст особенно ценно.

— Что ты имеешь в виду?

Его язвительное выражение лица сменилось наигранно скучающей гримасой.

— Не важно, что я имею в виду. Давняя история. Я не осознавал, что старина Блейк был такой страстной натурой.

— Прости, что?

— Такой собственнический инстинкт. У меня сложилось впечатление, что ваш брак был таким же соглашением сторон, как и все остальное.

Одри бросило в жар. «Что, Оливер, не представляешь себе, что я могу вызывать страсть в мужчине?»

— Ты не видел нас вместе много лет, — процедила она сквозь зубы.

Зачем он это сказал?

— Мой бизнес зависит от умения видеть людей насквозь и понимать их, Одри. В те годы до вашей свадьбы я много общался с вами. Прежде чем переехать в Шанхай. Трое амигос, помнишь? Достаточно долго, чтобы сформировать свое мнение.

Помнит ли она?..

Она помнила неторопливые обеды, блестящие беседы на троих. Она помнила, как однажды Оливер встал между ней и какими-то пьяными идиотами на улице, в то время как Блейк прикрывал ее с безопасной стороны. Она помнила, как у нее перехватило дыхание, когда Оливер вышел к ним из сумеречной тени, и какой опустошенной она почувствовала себя, когда он ушел.

Конечно. Она помнила.

— Тогда ты должен помнить, как часто Блейк проявлял свою страсть и чувства на публике. — Оливеру нередко бывало неловко за них, и он смотрел в сторону, чувствуя себя пятым колесом, каковым и был. Трудно представить себе, чтобы этого уверенного в себе мужчину можно было смутить. — Разве этого недостаточно?

— Это была вполне убедительная демонстрация чувств. Но у меня всегда было ощущение, что Блейк специально приберегал такие проявления любви для моментов, когда вы оказывались на публике.

Горькое чувство обиды охватило Одри. Потому что, по сути, это была правда. За закрытыми дверями они жили скорее как брат с сестрой. Чего Оливер, вероятно, не знал, так это того, что Блейк бурно проявлял свои чувства к ней в основном и особенно в присутствии Оливера. Метил собственные владения как сумасшедший. Как будто подсознательно чувствовал ее интерес к своему другу, который она так старательно пыталась скрыть.

Одри с трудом вдохнула:

— Оливер, неужели ты хочешь сегодня этим заниматься? Осуждать покойника?

Он гневно нахмурил брови:

— Я хочу просто наслаждаться. Наслаждаться твоей компанией. Как раньше. — Он снова пододвинул к ней подарок. — И на этой ноте открой его.

Одно мгновение она сидела неподвижно, но стальная решимость в его взгляде говорила ей, что это абсолютно бессмысленно. Он был готов сам вскрыть для нее упаковку.

Она разорвала бумагу с большим раздражением, надеясь, что он истолковал это как нетерпение.

— Это сигара. И колода карт, и упаковка «M&M’s». Как три года назад. — Она подняла на него глаза и выдержала его пристальный взгляд. — Я не курю.

— Меня это никогда не останавливало.

Одри изо всех сил пыталась прогнать теплое воспоминание о том, как Оливер позволял ей выигрывать у него в карты, полагая, что она ничего не замечала.

Она откинулась назад:

— Что ты делаешь на Рождество?

— Работаю, как правило.

— Домой не летаешь?

— Летаю ли я домой к отцу? Нет.

— А как насчет мамы?

— Она прилетает ко мне на китайский Новый год.

Одри уставилась на него.

— Ты осуждаешь меня, — пробормотал он.

— Нет. Пытаюсь представить себе это.

— Подумай сама. Я не могу вернуться в Сидней, я не могу пойти на Рождество к подружке — от меня сразу ждут кольца и предложения руки и сердца, а в офисе хорошо и тихо.

— Значит, ты работаешь.

— Просто еще один день. А что ты делаешь?

— Праздную Рождество. — Она пожала плечами.

Но это никогда не было так захватывающе, как встреча с Оливером. Или так вкусно, как праздничные угощения, которые для нее готовили в «Цинтине». И воспоминания не согревали ее душу весь оставшийся год. Это были незатейливые ужины, и гоголь-моголь, и семья, и никому не нужные подарки, и из года в год одни и те же объяснения, почему Блейк не пришел.

Ее взгляд снова упал на его подарок. Она взяла сигару и зажала ее между зубами, подражая ему, а спустя две секунды выплюнула:

— Тьфу. Это ужасно.

Он тепло рассмеялся:

— Ты привыкнешь к этому.

— Не могу себе представить как.

Хотя сигара оставила ужасный вкус на ее губах, она поймала себя на мысли, что, возможно, на его губах этот вкус гораздо лучше. А потом ей пришлось бороться с собой, чтобы не смотреть на его рот. Оливер намного усложнил эту задачу — подавшись вперед, он поднял сигару, провел ею над верхней губой, а затем просунул запечатанный конец между зубами.

Что-то в непринужденной интимности этого акта, в том, что он так легко положил себе в рот сигару, на которой осталась ее слюна, — как будто они были старой супружеской парой, — заставило ее сердце биться сильнее, но она изо всех сил контролировала каждую клеточку своего организма, чтобы скрыть это, когда он перекатил сигару одними губами справа налево.

Не самый худший вариант закончить свои дни, если ты сигара.

Стоп!

Несмотря на легкую улыбку, его взгляд стал неестественно напряженным. И Одри необъяснимо занервничала.

— Итак, — начал он, словно это была одна из партий в покер, — если мы не друзья, тогда кто мы?

Она слегка поперхнулась своим шампанским:

— Прости?

— Я принимаю твое утверждение, что мы не друзья. Но тогда мне интересно, кто мы друг другу.

Одри почувствовала себя трусливым зайцем в свете автомобильных фар. Она знала, что это недостойно, и точно представляла, как чувствует себя зверек, наблюдая за неизбежным приближением своей судьбы.

— Все это время два обстоятельства определяли для меня наши отношения… — Он произнес слово «определяли», как будто оно означало «ограничивали». — Одно из них то, что ты была женой моего друга. Теперь — в результате трагедии — этого обстоятельства уже не существует. А другое — наша дружба. Видимо, ее тоже больше нет. Так вот скажи мне, Одри… — он наклонился вперед, поболтал содержимое своего бокала и пристально посмотрел ей в глаза, — на какой именно стадии мы сейчас находимся?