Пожары над страной

Михаил Литвинский

Детективная история, любовь, судьба и время на фоне войны на Украине, все переплетено общим смыслом – поиском. История о том, какая любовь движет женщиной – к мужчине, к сыну, к своему Отечеству. В книге с такой острой и горькой простотой показана трагедия обычного человека, оказавшегося на «границе» истории. И что особенно интересно – сами эти люди, герои автора, не воспринимают то, что с ними происходит как трагедию, они это воспринимают просто как жизнь. Радуются, борются и побеждают!

Глава 3

На вокзале было все, как в центре Киева: семьи переселенцев — москали — покидали Западную Украину… Озабоченные, как она, одинокие женщины… Ева увидела усатого полковника из военкомата.

Он отправлял призывников. Военком подошел к ней и подал руку. «А вы решительная женщина, — сказал он. — Будьте осторожны. Где вы сейчас будете его искать? Он — доброволец. Это отчаянные ребята. Вероятно, находится в центре боевых действий. Мы не добрали пару человек в команду. Сейчас подойдет наш представитель, он сопровождающий, и вы можете уехать c ними, но это только до Киева». Ева не понимала, как отблагодарить судьбу за такую неожиданную встречу. У нее за спиной стояла мама с продуктовой сумкой в руке, потерянная, усталая женщина. Она все слыхала и хотела быть совсем незаметной, чтобы не помешать дочери.

— А это — моя мама, Мария Ивановна, — представила ее Ева.

— Полковник Шевченко, — представился мужчина и пожал неловко протянутую руку бабы Маруси. — У вас прекрасная дочь. Думаю, Бог ее вознаградит.

В это время между ними бесцеремонно выросла фигура молодого офицера.

— Команда на перроне загружается в одиннадцатый вагон! — взволнованно сообщил он.

— Семак, возьмите до Киева эту прекрасную женщину. Я бы сам ее сопроводил, да обстоятельства сильнее нас, — пошутил полковник. — А я пойду этот вопрос утрясу с начальником поезда.

— Домовились¹⁹, — как-то не по-военному ответил Семак в погонах лейтенанта. — Следуйте за мной, — уже более четко обратился он к Еве и быстро стал удаляться, почти побежал. Ева едва успела забрать сумку у матери и пыталась не отставать. Команда уже была в вагоне. Проводница хотела спросить билет у Евы, но Семак ее опередил. «Это со мной», — сказал он, и они вошли в вагон.

Все места были заняты молчаливыми призывниками с испуганными лицами. Они не были добровольцами. Особенно густо заполненным оказался отсек в центре вагона. Там травили анекдоты.

— А от і жінка до нас. Я не мо-о-о-жу, — як сказав бичорноморський матрос, «солений».

— Давай продолжай, трави! — кто-то выкрикнул с верхней полки.

— У нас в Одессе уси анекдоты солони. А тут жинка!

— А ты, где солоно, говори «трам-тарарам, трам-тарарам!»

— Добре!

— Ну давай, начинай! — поторопили сверху.

— Трам-тарарам, трам-тарарам, трам-тарарам… Мы — черноморци… Трам-тарарам! — и все купе дружно рассмеялось.

— Пойдемте отсюда, — сказал Семак.

— Да-а-а, — сопроводил ее взглядом один из призывников, — женщина на корабле — стихийное бедствие.

Они пришли в последний отсек. «Вот ваше место. А я буду напротив, охранять вас как ценный груз». Тут же появились два сержанта с отличительными знаками. «Никакой самодеятельности в поезде, — сказал им Семак. — Собрать по три гривны — и в магазин. Все свое не доставать. Только закуску. И спать! Завтра утром на вокзал приедут покупатели. Все должны быть как огурцы». Ева поняла, что спокойствия не будет. Надо попытаться уснуть.

— Пойдемте с нами к соседям, — вдруг предложил Семак. — Будет весело.

Он достал из-под своего сиденья продуктовую сумку, раскрыл ее, и в вагоне вдруг резко запахло чесноком. Затем в его руках появилась бутылка водки. «Да, — подумала Ева, — меня ждет неспокойная ночь…»

Она вежливо отказалась и отвернулась к стенке, натягивая одеяло. Из соседнего купе доносилась громкая речь, кто-то настраивал гитару. «Капи-тан, ка-пи-тан», — услыхала Ева и поняла, что гитара семиструнная. Ей удалось провалиться в сон под стук колес. Но среди ночи она почувствовала, что с нее стягивают одеяло. «Это я, Паша Семак, — тихо представился обладатель вкрадчивого голоса. — Еще ни одна баба мне не отказала. Я знаю, у тебя нет мужика, иначе б ты сейчас не отправлялась с нами в пекло». Ей вдруг стало жутко: «Надо что-то придумать.

Он пьяный, просто так не отстанет». Семак уже успел просунуть ей между ног свою пылающую ладонь. Другой рукой он достал из декольте ее теплую левую грудь. Потом одна рука куда-то делась, и она догадалась, что он расстегивает свои штаны. Сейчас он ляжет сверху, придавит ее всей тяжестью своего тела, и будет уже поздно. И вдруг ей пришла в голову идея. «Расслабься и получай удовольствие», — шепнул

он ей на ухо. «Межу прочим, я — американская гражданка. А ты, вонючий лейтенант, будешь нести ответственность перед законом в полной мере». И враз у этого верзилы пропала настойчивость. «Так я ведь полюбовно хотел, по обоюдному желанию. А ты сразу запугивать… Ну и спи себе в одиночестве. Я ведь пошутил, — и он грохнулся на свою постель. — Подумаешь, нашлась недотрога». В это самое время в купе зашли и стали пробираться на верхние полки двое подгулявших соседей. «У тебе шо, облом?» — пошутил один из них, и оба рассмеялись. «Надо быть готовой. Сколько еще таких сражений ей придется пережить? — подумала Ева. — А может, лучше было бы примириться со Степаном и воспользоваться его помощью?»

Проехав станцию «Стрій», поезд вдруг начал останавливаться. Уже светало. Совсем рядом со станцией можно было различить огромных размеров кладбище. Надгробия, как стадо замерших на месте диких носорогов, все были наклонены в одну сторону. Семак выглянул в окно. «Сколе», — сказал он. Вдруг по поезду объявили тревогу. Вся подгулявшая за ночь команда, кто в чем был, с какими-то предметами в руках, под руководством Семака и двух сержантов с автоматами, высыпала на железнодорожное полотно. Раздались выстрелы, затем звуки погони. И все быстро стихло. Слышно было, как тяжело дышит паровоз, пуская в воздух свои барашки. Возбужденная ночным происшествием команда еще долго стояла на соседнем полотне, курила и постепенно возвращалась в вагон. Оказалось, в поселке Сколе из района старого еврейского кладбища

на поезд напала банда грабителей. И только благодаря военизированной команде Семака удалось оттеснить их и даже обратить в бегство.

— Лейтенант, нас представят к наградам? — серьезно спрашивали Семака сержанты.

— Скажите спасибо, что все обошлось. Какая-то несерьезная банда…

А ведь сумели пробраться на ходу к машинисту на паровоз. В Киеве Ева оказалась предоставлена сама себе и почувствовала себя беззащитной. Семак предложил ей свою помощь, но она вспомнила прошедшую ночь и отказалась. В справочной ей объяснили, как добраться до Славянска. Потом она вдруг вспомнила об Андрее. А если он еще не отправился со своей сотней в Одессу? Она ему звонила уже дважды по дороге, но не было связи. Однажды, вроде, включился телефон, но ей никто не ответил. К маме она тоже не смогла дозвониться.

Как они там? А баба Маруся тем временем тоже ждала от дочки звонка. Иванко играл рядом паровозом. На столе лежала пачка рассыпавшихся листов: это была рукопись романа. Маруся взяла в руки первую страницу, прочитала и ничего не поняла. Там была переписка по Интернету с какой-то женщиной. Уже хотела было отложить рукопись в сторону, как вдруг увидела название: «Десять писем к Еве». Так это же ее Анжела! Начала читать переписку дочери с неизвестным другом. Не отрываясь от чтения романа, баба Маруся подошла к старому довоенному родительскому буфету на веранде, открыла нижнюю дверцу и достала маленькую сулейку с мутной жидкостью. Часть ее перелила в хрустальный графин и, налив оттуда в рюмку, залпом выпила и перевернула страницу.

— Бабуля, ты опять за свое? — недовольно спросил Иванко. — Что читаешь-то?

— Это твой дед, Вася. Тут написано про нашего с ним общего знакомого. Мы там были, на этой турбазе Министерства обороны, и знали этого человека. Мусса его звали. Он там был начальником. Как мы любили это Приэльбрусье! После Чернобыльской трагедии Вася, как бывший военный, получал туда бесплатную путевку, и мы там отдыхали. Когда он сильно облучился, только и ждал этой поездки. Вот, слушай! Тут и мамки твоей письма.

И Марья Ивановна, опрокинув вторую рюмку, бережно взяла в руки и протерла портрет своего любимого Василия. Она вслух прочла внуку несколько писем его матери и попыталась добраться до рассказа о Муссе и Приэльбрусье, добавляя свои яркие воспоминания об этом периоде своей жизни. А потом язык ее начал заплетаться, баба Маруся прилегла на кровать и уснула… Когда она проснулась, Иванко уже сам водил пальцем по бумаге и вслух читал роман.

— Ба, а кто такая эта Ева? — спросил он.

— Это мамка твоя! Це все про її життя.

— Очень интересно! Баба, а это детектив? Тут так много всего! Очень интересно про Америку. Я тоже туда хочу. Она возьмет меня с собой? Колька вредный, не звонит. Может, мама и не поехала бы его искать… Вот я немного подрасту и тоже поеду воевать.

— Бог с тобой, Иванко! Хватит нам и одного Николая! — спохватилась баба Маруся и прижала к себе внука. — Читай-читай. Может, что поймешь и мне подскажешь. Потому что я в этой жизни не понимаю ни-че-го!

Потом она снова себе налила. Отставила рюмку в сторону и, взяв в руки портрет мужа, стала водить пальцем по его лицу и разговаривать: «Вася, да мы ж с тобой знали этого Муссу. Мы отдыхали на этой турбазе, где он сейчас начальник. Ты должен помнить его жену Наташу и их маленькую дочку Оксану. Так нам было тогда хорошо с тобой! Вот прочту до конца роман — и мы снова поговорим с тобой». И она, не допив свою рюмку, упала на кровать. Ребенок понял, что бабушке мешать бессмысленно, и вышел во двор. Возле калитки стояла женщина. Она держала в руке письмо, спросила Марью Ивановну. Иванко знал, что с бабушкой разговаривать сейчас бесполезно, поэтому сам взял письмо, сказав, что ее нет дома, а затем пошел гулять к соседскому мальчику.

Баба Маруся крепко спала, и ей снился сон о том, как они, молодые и красивые, вместе с Василием отдыхают на турбазе при Министерстве обороны. Вот они поднимаются по парнокресельной дороге на гору Чегет, как будто парят в небе. Под ними пропасть. А справа — сколько видит глаз — заснеженные горы и в центре — двуглавый Эльбрус! Ей страшно.

Вася крепко прижимает ее к себе. Потом увидела Муссу Султана Эйчамахова. Тот дал им двухместный номер на третьем этаже с видом на гору. Все куда-то спешат, ходят друг к другу в гости, поют песни под гитару… Еще много непонятного и приятного было во сне, затем баба Маруся проснулась. «Иванко!» — позвала она внука и, увидев его за соседским забором, успокоилась. Она вышла во двор с намерением поработать в огороде, но тут внук через отверстие в заборе передал ей белый конверт. «Ба, тебе письмо», — сказал он и просунул в щель увесистый конверт. Она глянула и похолодела, но затем поняла, что письмо не официальное и подписано почерком Анжелики, успокоилась и радостно сообщила внуку:

— От мамы!

— Потом расскажешь. Мы с Андреем идем на рыбалку.

Из дома вышел отец Андрея, и Марья Ивановна, взволнованная предстоящими вестями от дочери, открывая на ходу конверт, вошла в дом: «Это ж надо так много написать! Давно все забыли, что такое письма.

Все заменил телефон. Но сейчас время какое…» Ева писала, что у нее проблемы со связью, и поэтому передает письмо женщиной, которая бросила свой дом и с двумя детьми уезжает к родственникам во Львов. Она уже в Славянске, имела кошмарную ночь в поездке, а вообще — чудом села в поезд. Уже дважды они ехали по только-только восстановленному мосту. В городе пусто. Все друг друга боятся, особенно приезжих, подозревают, что провокаторы. Она встретила женщину на улице, та дала ей ключ от своего дома, в котором выбиты окна и снесена часть крыши. Недалеко от дома, с двух сторон блокпосты: один — ополченцев, другой — Нацгвардии. Ее уже пригласили работать поварихой к ополченцам. Но она боится: много мужчин с подозрительной внешностью — то ли алкаши, то ли судимые. Югославы, поляки, воюющие за деньги. А в общем, они все голодные до женщин… Очень сложно попасть на украинский блокпост. Тут недавно, по ошибке, с вертолета, говорят, украинцы расстреляли своих. Трупы лежат в поле. И подход к ним простреливается с двух сторон. Скоро Красный Крест будет их вывозить. Она в ужасе, но пытается принять участие. На ночь баррикадируется в своем доме, но и это может не спасти… Баба Маруся, вся в слезах, просидела весь вечер над огромным обстоятельным письмом дочери. «За что нам всем такое?» — прочитала она и открыла Евангелие. После часа молитв и роптаний она устала.

Но ей все еще не хотелось возвращаться к действительности, и Маруся придвинула к себе роман.

Десять писем к Еве

История, основанная на реальной переписке. Пунктуация авторов сохранена.

…Ждите нас, невстреченные школьницы-невесты

В маленьких асфальтовых южных городках…

Ю. Визбор

Она снова в сети, и мы уже перешли на «ты». Я люблю ее письма. Ева витает в облаках, за все переживает, без конца попадает в какие-то экстремальные ситуации, ей можно писать непоследовательно, она отзывается на любую тему. Отвечая на ее письма, буду отсылать ей готовые главы. Прочитает — узнает меня по-настоящему.

Письмо первое

@ Здравствуйте, Михаил. Вы регулярно заходите на мою страницу. Вы что, за мной следите?

@ Ева, мы с вами уже давно на «ты», еще до того, как вы исчезли.

Я рад, что вы вернулись, и хочу продолжить нашу переписку. Помню, вы любили мои письма?

@ Добрый день. Сегодня у меня очень загруженный день, многое надо успеть, а вечером на ужин к друзьям. Но мне почему-то нравится тебе писать. Я не знаю, какой образ ты себе нарисовал, возможно, он не совпадает с реальным, а может, он хуже. Но это даже интересно — дать волю своей фантазии. Имя Ева я выбрала потому, что этоимя героини моей любимой книги Е. Вильмонт «Девственная селедка».

Правда, полное ее имя Евлалия, но коротко — Ева. Мое реальное имя тебе не понравилось? Твоя дочь согласилась пожить с тобой? Сколько у тебя детей? По-моему, у тебя есть еще сын. Извини за такое количество вопросов. Просто интересно. Здесь, на природе, я начала рисовать, уже лет 20 было не до этого. Высылаю тебе фото моих работ (хвастаюсь).

@ Ты писала, что рассталась с мужем. Потом — вернулась к нему. Зачем, если он тебе не по душе?

@ Легко рассуждать со стороны. А когда нет крыши над головой и еще нет денег, я только вернулась (в конце апреля). Один месяц «скитаний» я выдержала, а потом устала от проблем. Но ничего страшного не произошло. Все равно все встанет на свои места. Просто нужно время.

@ Натворила я столько дел, как ты говоришь… Я рада, что ты решил продолжать общение.

Хорошего дня и настроения. О чем книга, которую ты начал писать?

@ Прочти, это начало нового романа. Здесь многое — обо мне. Возможно, тебе понравится.

Мусса. Автобиографическая повесть

Валентин работал в огороде, когда открылась калитка и появилась молодая девушка.

— Вера, беги, встречай дочь! Ира приехала!

Он воткнул лопату в грядку и пошел навстречу дочери.

Улыбающаяся, цветущая Ирина широко раскинула руки и обняла отца. «Небось, кого-то нашла, глаза горят, как после первой брачной ночи», — подумал Валентин.

Вера Васильевна с криком: «Да замуж тебе пора!» — выбежала на крыльцо.

— Пока характер не испортился, — добавил Валентин.

А характер у девушки действительно был в аккурат для замужества: молчаливая, сговорчивая, исполнительная и преданная. Так случилось, что училась она далеко от дома в угоду родителям. Но вскоре, не доучившись, бросила свой техникум и улетела к тому, от кого у нее появился блеск в глазах. Он ее даже не приглашал, а просто намекнул:

«В жизни всегда есть место подвигам…» И вот она уже стоит у его порога. Парнишка-попутчик провожал ее от автостанции до самой двери в надежде, что ей не откроют. Но открыли. Обнялись, расцеловались. Смущенный парнишка развернулся к выходу.

— Ты написал — я приехала, — сказала она, и они почти в тот же момент оказались в постели. А потом их переполнило счастье. Она обустраивала дом, помогала в работе.

Приехали родители: посмотреть, к кому же это сбежала их дочь? И, в принципе, остались довольны. Вскоре туда же отправили непутевого сына Пашку. Он нашел работу в кочегарке, но там же нашлись и «плохие» друзья, с которыми Паша продолжил выпивать. К хорошему это не привело. Вскоре он попал в больницу. По глупой случайности Пашу «не там» прооперировали, и он умер.

— Пашка кони двинул, — сказала Ирина и почему-то даже не заплакала! Приехали родители и увезли цинковый гроб с сыном. Очень тяжело далась им эта поездка. Сперва ушла Вера Васильевна, а за ней и Валентин. Когда Ирина приехала к совсем больному отцу в больницу, ее там спросили: «Когда вы заберете ногу?» Оказывается, ампутированные части тела должны были хоронить сами родственники, и Ирине ее выдали для похорон.

В родильный дом она попала в тяжелом состоянии. Маленькая родильная палата в захолустном городке Похвистнево Куйбышевской области. Расстроенная молодая роженица и полусонная медсестра, которая прозевала начало родов. Ирина думала, что так и надо: терпеть и молчать она умела. Доставали ребенка щипцами. Большая красивая девочка, но полностью посиневшая, как крупная головка свеклы, закричала с некоторым опозданием. Все это отразилось на рефлексах, и долго не было ясно, все ли в порядке с ребенком. На третий день был вынесен страшный вердикт: детский правосторонний церебральный паралич средней тяжести. Родовая травма. Ребенок быстро рос, начал ходить, затем бегать. Поражения были почти незаметны. Отец мастерил всякие приспособления, так как сам был методистом лечебной физкультуры.

Через год на семейном совете решили, что необходимо рожать еще одного ребенка, в помощь родившейся больной девочке.

К тому времени от предыдущих двух браков у отца было двое сыновей. Марина стала четвертым ребенком.

…Прошло почти тридцать лет. Я пишу книгу и не могу понять, как и с кем мне дальше жить? Нет у меня моей любимой жены, маленьких, с таким трудом появившихся на свет и привезенных в Америку двух девочек. Лечу в самолете. После отпуска возвращаюсь из Москвы в Нью-Йорк, где живу постоянно. Полтора месяца в Москве ничем не занимался, не написал ни одной строчки. Сидел в социальных сетях, искал, с кем дальше шагать мне по этой жизни. Но не все так просто. Большинство участников этой игры просто мило проводят время, прикрываясь юношескими фотографиями.

А ведь как хорошо было задумано! Вначале хотел побывать на Кавказе у друзей, отвезти им свою новую книгу. В этом романе я подробно расписал мои лучшие годы, проведенные с Ириной в Приэльбрусье.

Затем планировал отправиться в Израиль, куда имел приглашение полетать на военном вертолете. Однако все, что я успел, — это провести несколько дней в любимом Киеве да с сыном Эдуардом поехать в Питер на его юбилей — 35-летие окончания института. Ведь я закончил когда-то тот же институт: Ленинградский военный имени Ленина. Каким же динозавром я оказался в этот приезд! Но уважения мне оказали более чем достаточно.

…Возвращаюсь в Нью-Йорк, самолет начинает снижаться, и я вдруг вспоминаю свой первый прилет в Америку в те времена, когда наш уважаемый Михаил Горбачев затеял перестройку. И все, конечно же, побежали из страны. Все, что у меня было, — это молодая жена без профессии, двое маленьких детей и потерянная армейская пенсия.

Мы всей семьей стояли в очереди на эмиграцию, но почему-то нас очень долго не вызывали на интервью. В тот раз я прилетел, чтобы выяснить, почему дело не движется. У меня с собой был мой авторский проспект по Приэльбрусью, и, чтобы хоть как-то поднять свою самооценку, мне прямо тут же, в аэропорту, захотелось его всем показать: вот, мол, я какой! Сестра Нина меня не встретила. У меня не было 25-ти центов, чтобы позвонить, а если бы и были, я все равно не знал, как пользоваться американским телефонным автоматом.

В те времена пассажиры еще не аплодировали в самолете при приземлении. А вот сейчас раздались аплодисменты, и вскоре нам подали трап. Стою в ожидании багажа. Свою спортивную сумку с надписью «Версаче-спорт», которую мне подарил сын, я уже выловил на транспортере и поставил в сторонку. Проглядел все глаза в ожидании чемодана.

Неужели повторится та же история, которая случилась, когда я прилетел в Москву? Тогда я так и не смог дождаться своего чемодана. В самолете со мной рядом сел человек. Я внезапно опешил: это был мой приятель Юра. Я знал, что после урагана «Сэнди» они с женой восстанавливают свой дом на Стейтен-Айленде. Раньше Таня, жена Юры, мне всегда помогала иллюстрировать книгу, но на этот раз у них вся техника утонула. Оказывается, Юра летит в Тбилиси. В другом аэропорту, Домодедово, его ждет брат, который сопровождает отца в цинковом гробу в Тбилиси, на родину. Узнав эту печальную новость, я выразил ему свои соболезнования и замолчал. Юра надел черную повязку на глаза и задремал. А в моей памяти вдруг всплыла поездка с друзьями на машине из поселка Терскол в Тбилиси по Военно-Грузинской дороге. Это было в 1982 году. Города мы тогда почти не увидели. На светофоре нам встретился замечательный грузин. Мы обмолвились двумя словами через открытые окна, и он повез нас к себе домой. Заехали на базар и купили огромного петуха. «Вах, — сказал он, — вы обязаны попробовать чaхохбили, которое готовит моя жена. А наше пиво?» И огромная очередь за пивом, растянувшаяся на целый квартал, расступилась. «Они — мои гости и никогда не пили наше грузинское пиво», — закричал он и тут же наполнил два целлофановых пакета. И вот мы уже за столом. Супруга его молча улыбается и суетится вокруг нас. А мне он обещал дать с собой бутылочное пиво.

День заканчивался, и мы торопились на монастырскую стену в конце города, чтобы увидеть город на закате солнца. Это действительно было неповторимое зрелище!

И вдруг, в полной тишине, на смотровой монастырской площадке я услышал автомобильные сигналы снизу и увидел его: «Я забыл тебе дать пиво с собой!» — кричал он, запыхавшись и протягивая мне две бутылки.

…Чемодана моего все еще не было. Транспортер совершает уже который круг, я начинаю терять терпение, но что это: возле моей спортивной сумки вертится собачка — копия Бэка, собаки моего сына. Я даже ее погладил, но она не обратила на меня ни малейшего внимания и своим острым носом проникла в щель сумки. Подошел полицейский, попросил открыть, и я вспомнил, что положил туда в последний момент перед выходом из дома почти не начатую палку салями. Что поделаешь, холостяк, — пригодится. Как всегда, подумал, что пронесет. Полицейский обнаружил колбасу и попросил у меня декларацию, жирными буквами записав туда нарушение правил провоза. Появился, наконец, мой чемодан. Хорошо, что с опозданием. В чемодане том у меня была азовская таранка. Правда, мне ее запаяли в целлофан, и это, возможно, усложнило бы собаке работу.

Как же мне теперь пройти контроль-досмотр? Совсем недавно я прочел, как один наш россиянин крепко обнял свою знакомую американку на базаре. Раньше он делал это неоднократно, но на этот раз она позвала полицию. И вот его судят уже много лет и превратили в умалишенного бомжа! Что делать? И я решаю выбросить колбасу в урну.

Но ведь это опасно — люди вокруг. Интуиция подсказывает — надо. Пытаюсь сделать это незаметно, проходя мимо урны. Из зеленого коридора, который я попытался пройти, меня отправляют на более тщательный досмотр к специальной машине. Их, этих машин, было две. У одной стоял с виду покладистый полицейский, у другой — женщина, которая нетерпеливо подпрыгивала: вот, мол, иди сюда! Я выбрал мужчину. «Что там нашла собака в белой сумке, салями?» — подсказал он мне ответ. «Да, — ответил я, боясь, что сейчас начнется досмотр чемодана, который не успела обнюхать собака. «Достань!» «Я съел, — стараясь не выдавать своего волнения, ответил я ему. — Это был бутерброд».

«В самолете плохо кормили?» — пошутил он. Я ответил улыбкой. Как хорошо, что я не пошел к женщине: она все еще подпрыгивала, предвкушая добычу. Полицейский расписался в декларации и указал мне на выход. С меня как будто сняли мешок весом килограммов в пятьдесят. Но что это: на меня нацелен пистолет полицейского, и мне приказано остановиться. Я вижу парня, который вроде бы равнодушно стоял за стеклянной перегородкой, когда я выбрасывал палку салями в урну.

Он смотрел в другую сторону и не должен был заметить… А сейчас указывает на меня рукой и говорит полицейскому: «Да, это он». В это время в аэропорту раздается сигнал тревоги. Началась суматоха, люди куда-то побежали. Меня окружили и надели наручники. Зачем я положил эту колбасу в сумку?! Думал, приеду, холодильник пустой — пригодится. А этот гад, который стоял за перегородкой, когда я выбрасывал колбасу в урну, делал вид, что меня не видит.

Накануне я видел в Интернете фото младшего брата Царнаева, подложившего взрывчатку, оставшегося в живых после взрыва на Бостонском марафоне. Неужели и меня ждет эта участь? Меня сопроводили в камеру и захлопнули за мной дверь. Стало совсем тихо. Я оказался в полнейшей изоляции. После этой суматохи в зале ожидания багажа, когда люди в панике разбегались, громко гудела сирена, я даже видел, как перепуганный ребенок вскочил на транспортную ленту и, плача, упал на чемоданы.

А с другой стороны, протягивая руки, к нему бежала мать.

Наручники с меня сняли, но на руках остались глубокие следы. Комната была абсолютно пуста. Я уселся на полу, а потом и лег, уставившись в потолок. В это время загремели ключи с обратной стороны двери. Вошли двое: один из них стал задавать мне вопросы. Я не все понимал, но понял главное: началось следствие по моему делу. Отвечать я отказался и потребовал адвоката. Они молча развернулись и ушли. Я снова уставился в потолок, в ушах звенела тишина. «За что это мне? — подумал я. — Ведь я, в принципе, спокойный и законопослушный. Но вокруг меня всегда столько шума!» Вот с моей Ириной этого бы никогда не случилось. Она бы никогда не положила колбасу в чемодан, никогда, даже при крайней необходимости, не выставила свою страницу на сайте знакомств, как это сделал я. Я читал недавно, что мой знак Водолей — самый беспокойный в гороскопе. От нас одни неприятности для окружающих. Если хорошо разобраться, то все революции возглавляли Водолеи. Я вспомнил совершенно изумительный американский фильм: «I am not Rappoport». Этот человек имел потребность обязательно кого-то зацепить. «Эй, Раппопорт», — кричал он прохожему через дорогу. А тот ему в ответ: «I am not Rappoport». А когда он с маленькой дочерью на плечах участвует в митинге, где все выступающие грозятся пойти и разгромить своих «врагов»? Мне показалось, что они все там были Водолеи.

В это время снова загремели ключи, отодвинулся засов, и ко мне в камеру привели еще двоих задержанных. Один из них был белый, другой — черный, огромный детина. Белый сразу принялся за дело: «Move! — кричал он мне. — Ты что тут расселся, подвинься».

«Don’t touch him», — спокойно сказал ему детина. Но тот парень, по-видимому, обкуренный, весь в наколках, не унимался. Он подошел и стал сдвигать меня с моего места. А мне как-то было все равно. Я стал равнодушно рассматривать его наколки. Чего там только не было! В центре был граф Дракула с двумя выпадающими до груди зубами. От него щупальцами осьминога веером расходились клешни, которыми заканчивались его собственными руками и ногами. Завершала образ копна волос, скрученных в жгуты. Когда я уже был задвинут им в угол, то вдруг заметил, что он отпускает меня и удаляется как-то неестественно, пытаясь за что-то ухватиться. Это другой, черный парень, поймал его за ногу и, подтянув к себе, подбросил, играючи, почти под потолок. «Вот это да, — подумал я. — С какой легкостью он это проделал!»

— Thank you, sir! — сказал я ему, хотя он мне во внуки годился.

— Don’t worry! — ответил он, и все успокоилось.

В это время дверь отворилась, и нам всем принесли «самолетный» обед.

— I’m not hungry, — сказал я черному.

— Sam, — представился он.

— Вам будет мало, возьмите мою порцию, — предложил я, пытаясь хоть как-то отблагодарить его за свое спасение.

— Отдай, если не хочешь, этому ублюдку. Он всегда голодный. И перейди на другую сторону от меня. Я могу уснуть, а он без конфликта не может.

Я понял, что меня ждет продолжение. В это время дверь отворилась, вошел полицейский и человек, который представился моим адвокатом. Адвокат сказал полицейскому: «Вы не должны содержать его вместе с этими людьми».

Наколотый вскочил на ноги и стал орать, обращаясь к черному:

— Я говорил тебе, что нам стукача подсадят, а ты не дал мне его расколоть.

— Их надо развести, — сказал еще раз мой адвокат.

И их увели. Я снова остался один. Спокойно вздохнул, расслабился и уставился в потолок. «Странные судьбы у людей», — подумал я.

Мне стало жалко ребят. Я бы больше узнал про этих парней. А вообще, я крепко попал, даже не знаю, кто меня выручит отсюда. Даже позвонить некому. Прошлой зимой, в конце лыжного сезона на Хантере, я «улетел» и сломал ребро. Позвонил домой, Ирина с детьми приехали и увезли меня в госпиталь…

Сейчас я один. Жена с детьми, мне же, как чукче, выписали вязанку дров и отправили в тундру. Дрова уже горят. Как надолго их хватит — вот вопрос!

Была у меня недавно, да и сейчас продолжается, переписка с одной женщиной. Вот та бы наверняка впряглась, будь она поближе. Лена меня сама нашла в Интернете и обратилась за советом. Она жила в приюте для бездомных, куда убежала от мужа-американца, который над ней издевался и даже душил ее однажды подушкой. Привез он ее с Украины. В Америке у нее никого. Не знаю, чем я вызвал ее доверие. Видимо, возрастом. Я ее пожалел и даже хотел купить билет, чтобы она прилетела ко мне на период до суда с мужем. Потом вдруг обстановка у нее изменилась. У них состоялась встреча, он дал ей денег и машину, попросив при этом прощения. Она ему установила испытательный срок, но, как написала мне, возвращаться не собиралась и выразила желание переехать ко мне из Лас-Вегаса в Нью-Йорк. Мы с ней уже начали разрабатывать маршрут, потом я вдруг вспомнил нашу поездку с моим другом Борисом по Америке на его старом «вэне» из Колорадо, где он по моему совету работал фотографом. Я представил, как она пробирается через заросли кактусов по огромной пустыне Невада на старенькой машине, совсем одна, и отменил авантюру. Что она подумала, не знаю, только сразу нашла курсы водителей траков и пошла туда учиться. Видимо, поняла, что надо надеяться только на себя. Я думаю, что вот она бы точно впряглась, чтобы выручить меня.

«Бедный я, бедный», — подумал я и уснул.

…И вот передо мной так же, как несколько лет назад в Ницце, тоже в изолированной полицейской комнате 4х4, во всей своей красе явился господин Эжен Сю. Тогда меня задержали в аэропорту за просроченный американский паспорт. Я никогда не интересовался, как выглядела одежда французов XVIII века. Но сейчас воочию увидел, что они носили в то время. Да и манеры у него были соответствующие. В тот раз мы с ним обговорили много вопросов. Я ему рассказывал о Владимире Высоцком, а он мне — о Жанне д’Арк. Сейчас между нами снова началась непринужденная беседа, и он стал задавать мне вопросы личного характера.

— Скажите, синьор, — спросил он меня, — где вы были наиболее счастливы в своей достаточно продолжительной жизни?

«Откуда он знает, что я разменял уже девятый десяток?» — подумал я. Но мне были приятны эти воспоминания, и я решил ответить.

Детство — оно у всех детство. А вот из отрезков сознательной жизни, расталкивая всех локтями, на передний план выступил период моей жизни в Приэльбрусье.

И тут вдруг вместо Эжена Сю в его французском камзоле передо мной явился Махов Мусса Султанович.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

19

Договорились.