Не бывает плохой погоды. Как вырастить здоровых, выносливых и уверенных в себе детей: секреты скандинавской мамы (от фрилюфтслив до хюгге)

Линда Окесон-Макгёрк, 2017

Детям нужен свежий воздух, много времени для игр и возможность рисковать – то, что в некоторых культурах принимают как должное. Автор раскрывает читателю многочисленные преимущества разнообразной деятельности на свежем воздухе. Это искренний и честный манифест о важности неторопливого, наполненного природой детства, которого заслуживает каждый ребенок. Для широкого круга читателей.

1

Право на природу

Дикая природа — это шепот, который никогда не умолкает.

Дэниел Крокетт

Отправляясь в австралийский Перт по программе студенческого обмена, я рассчитывала привезти оттуда лишь великолепный загар и рюкзак, полный прекрасных воспоминаний. Но вместо этого я вернулась с парнем, выросшим в сельской Индиане. На одном из наших первых свиданий он рассказал, как в детстве сооружал плотины из коры и веток в ручье вблизи дома. В то же время в далекой Швеции я, расчищая путь воде, убирала такие же ветки и кору из другого ручья. Взаимное влечение появилось практически с первых минут.

Вопреки ожиданиям наших родственников, маловероятный союз шведской защитницы окружающей среды и промышленника со Среднего Запада оказался на удивление прочным, и по окончании учебы мы решили перебраться в Монтану, куда мой муж часто приезжал с семьей на школьные каникулы покататься на лыжах. Только-только окончив факультет журналистики, я получила свою первую работу в молодой интернет-компании, которая вполне могла бы послужить прообразом для кинофильма «Офисное пространство»: такие же бездушные рабочие кабинки, кипы бумаг и вечно жалующиеся «белые воротнички», которых изводит чрезмерно усердствующий менеджер. Тем не менее переезд в новый город прошел без особых потрясений. Горы напоминали мне о доме, дикая природа восхищала, а долгие холодные зимы ничем не уступали шведским.

Мы поселились в Бозмене, который постепенно превращался из полусонного фермерского местечка с первоклассными водоемами для рыбной ловли в модный университетский городок и перспективное место отдыха, собиравшее людей со всей страны. Не все горожане радовались переменам, но я со своим скандинавским происхождением и опытом взаимодействия с суровыми погодными условиями хорошо вписывалась в шаблон «настоящего» монтанца и была благосклонно принята местными жителями. А вот тех, кто боялся садиться за руль в сильный снегопад или жаловался на холод, в шутку называли калифорнийцами. Забавно, что на «понаехавших» больше всего жаловались люди, сами когда-то перебравшиеся сюда из других штатов. Оказалось, что быть монтанцем — значит обладать не столько соответствующей отметкой в свидетельстве о рождении, сколько определенным умонастроением. Успех здесь измерялся не количеством ступенек, пройденных по корпоративной лестнице, а тем, сколько дней вы провели в палатке, а не в рабочем кабинете. Богатство оценивалось не по размеру банковского счета, а по килограммам лосятины в морозильной камере. Превыше всего в этих местах ценились не почерпнутые из учебников навыки, а умение справляться с реальными житейскими задачами: как не оказаться накрытым лавиной, как избежать нападения медведя гризли и т. д.

Я была уже явно не в Швеции. Большинство людей из моего нового окружения поражали своим глубоким пониманием природы и мастерским владением навыками выживания в дикой среде. Одно можно было сказать наверняка: оказавшись перед лицом апокалипсиса, я не моргнув глазом вцепилась бы в какого-нибудь умудренного опытом монтанца и ни за что бы его не отпустила.

Но я заметила, что параллельно с культурой активного общения с окружающим живым миром в американском обществе действуют силы, постепенно увеличивающие пропасть между природой и человеком. Одним из моих первых открытий на новой родине было то, что почти все, для чего в Скандинавии нужно было ходить пешком или ехать на общественном транспорте, в Монтане можно было сделать прямо с водительского сиденья автомобиля. Утром ты попадал из комфортного, согретого или охлажденного кондиционером дома прямиком в столь же комфортное нутро автомобиля с климат-контролем и отправлялся на работу. Впрочем, это был единственный способ до нее добраться, если только она не располагалась в нескольких минутах ходьбы или езды на велосипеде от дома, так как общественный транспорт практически отсутствовал. Днем можно было заехать в любой ресторан быстрого питания, постоять десять минут в очереди для машин, сделать в окошке заказ и отправиться дальше по делам, по дороге поглощая обед. Нужно вернуть видеокассету в пункт проката? Просто опустите ее в специальный ящик на уровне водительской дверцы, когда будете проезжать мимо. Хотите отправить письмо по почте? И тут все устроено для удобства водителя. Понадобилась упаковка пива? Поезжайте к магазину и продиктуйте свой заказ прямо из машины парню в специальном окошке. Даже банковские операции можно было совершать, не отпуская руль. Возле школы родители выстраивались в длинную извилистую очередь из машин, а учитель с рацией вызывал на улицу их детей. Никогда раньше я не видела ничего подобного.

Вдоль многих дорог отсутствовали тротуары, а проход по парковке торгового центра иногда граничил с самоубийством. Зато внутри все нужные магазины были удобно расположены под одной крышей. Я заметила, что некоторые даже умудрялись заниматься в торговых центрах, используя длинные коридоры для пробежки или быстрой ходьбы. Оказалось, что в США данный вид фитнеса весьма популярен, он даже имеет официальное название. Это зрелище вызывало у меня массу вопросов. Я еще могла понять, почему пожилые люди опасались скользких тротуаров или бугристых лесных тропинок, но по торговым центрам курсировали представители всех возрастов. Почему они приезжали сюда, если в двух шагах их ждали потрясающие Скалистые горы и масса других возможностей для активного отдыха на свежем воздухе? Очевидно, местная культура таила для меня еще много сюрпризов.

Поскольку люди просто перемещались из одного помещения с комфортной температурой в другое, им незачем было подбирать одежду в соответствии с погодой. Многие одевались так, словно и вовсе не собирались выходить на улицу, то есть даже не надевали пальто или куртку в разгар зимы. Как-то в своей статье для одной шведской газеты я написала, что при особенностях организации жизни в Америке большей части населения можно проходить пешком не более трехсот метров за день. Теперь я начала понимать, что была слишком щедра в своих предположениях.

О том, как бы это на нас отразилось, будь у нас дети, я в то время еще не задумывалась. Мы наслаждались беззаботной жизнью. Куда поехать в отпуск с палаткой, в какие горы пойти в поход на выходных — вот и все наши сложные решения. И нас вполне устраивало такое положение вещей. Но к концу третьего десятка жизни на горизонте отчетливо замаячила мысль о будущих детях, и мы с мужем решили перебраться поближе к родне в его родной город в Индиане. Мне предстояло совершить еще одно культурологическое путешествие.

НЕ БЫВАЕТ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ

В Скандинавии, где я родилась и выросла, при желании можно было найти миллион причин не выходить на улицу. Ее северная часть (строго говоря, она состоит из Швеции, Дании и Норвегии, но в практических целях в этой книге мы будем относить к ней и Финляндию с похожими традициями и культурой) простирается далеко за Полярный круг, и климат в регионе отчасти субарктический. Для зимы характерны сильные снегопады, хотя снежное Рождество гарантировано не всегда. Гольфстрим смягчает перепады температур, особенно вдоль западного побережья, благодаря чему здесь теплее, чем в других регионах на той же широте. И все же любой, кому доводилось проводить зиму в Скандинавии, знает, что это испытание не для слабых духом. Температура может колебаться от «давайте выносить на улицу садовую мебель» до «кажется, мои ресницы обледенели и слиплись», но есть одна постоянная характерная особенность скандинавской зимы — темнота.

Каждый год на 27 дней север Скандинавии накрывает полярная ночь, середина которой приходится на день зимнего солнцестояния. В это время солнце вовсе не поднимается над горизонтом и все живое оказывается в сумеречной зоне. В буквальном смысле слова. На юге погодные условия не настолько суровы: в январе здесь можно насладиться семью часами прекрасного дневного света. Но и здесь небо часто затянуто облаками и погружает Скандинавию в тяжелые для человеческой психики непреходящие сумерки. Насколько все плохо? Скажем, в ноябре 2014 года в столице Швеции Стокгольме было зарегистрировано всего три солнечных часа. Новый рекорд.

— Люди на улицах готовы бросаться друг на друга, — к концу месяца жаловался мне один знакомый. — Настоящий зомби-апокалипсис.

Каждый житель Скандинавии по-своему справляется с темными зимами. Финны пьют бодрящий кофе — и занимают одно из первых мест в мире по количеству его потребления. Шведы сооружают себе солнечные комнаты и ездят отдыхать в Таиланд. Датчане изобрели хюгге — один из тех уникальных феноменов, которым трудно подобрать точный аналог в другой культуре, но само слово вызывает ассоциации с уютными семейными посиделками перед камином с горячим какао и настольными играми. Норвежцы принимают рыбий жир из печени трески для пополнения запаса витамина D в организме и находят прибежище в деревянных лесных хижинах. Многие скандинавы мечтают однажды все бросить и перебраться в более теплые, солнечные и приветливые широты. Каждый год с наступлением зимы они возвращаются к этой идее, а некоторые состоятельные пенсионеры даже ее осуществляют. Но самое действенное психологическое оружие против скандинавской зимней депрессии — умение сохранять чувство нормальности. Снег, слякоть, лед — это зима, это бывает. На улице холодно, однако это не повод впадать в спячку. Поезда могут задерживаться из-за сильного снегопада, но жизнь общества не замирает. А чтобы из-за погоды отменили занятия в школе — о таком здесь вообще не слышали.

Весной пробиваются к свету первые крокусы и мать-и-мачеха, дни удлиняются и запас витамина D начинает пополняться сам собой. На спинках стульев в уличных городских кафе появляются шерстяные пледы — верный признак скорой смены времени года. Как только с крыш начинают падать первые капли тающего снега, горожане, пережившие казавшуюся вечной зиму, стекаются в кафе и, закутавшись в пледы, подставляют бледные лица робким лучам солнца. И не имеет значения, что на улице не более +5 °C: наслаждаться чашкой латте, не снимая перчаток, — это абсолютно по-скандинавски. А в июне, в Midsommar, когда плетут венки из цветов, танцуют вокруг майского дерева и поклоняются незаходящему солнцу, скандинавы уже снова готовы любить родную землю всей своей изголодавшейся по свету душой.

Летом погода может быть непредсказуемой, иногда солнечной и теплой, особенно на юге, где живет большинство населения страны, но зачастую прохладной, пасмурной и дождливой. Если более трех дней подряд температура держится выше +20 °C — это уже жара, и неслучайно лишь в шведском языке есть слово uppehållsväder, обозначающее что-то вроде «сухой волны», то есть несколько дней между двумя периодами затяжных дождей. Solfattig («малосолнечно») — еще один термин, часто звучащий в шведских прогнозах погоды и говорящий сам за себя. В те редкие драгоценные летние дни, когда ласковая температура и лазурное небо сливаются в идеальной гармонии, только безумец будет по собственной воле сидеть в четырех стенах.

— «Когда погода хорошая, ты чувствуешь, что просто обязан ею воспользоваться», — так всегда говорили наши родители, и с этой мыслью я сейчас ращу своих детей, — говорит Сесилия, мама двоих детей из Стокгольма.

Учитывая капризность скандинавского климата, неудивительно, что именно здесь родилось выражение «не бывает плохой погоды — бывает плохая одежда». Наверное, таким образом люди справлялись с непогодой или демонстрировали протест против неласковых природных сил. Если ребенком вы были в Скандинавии, то миллион раз слышали эту фразу от родителей, бабушек и дедушек, учителей и воспитателей. Так формируется определенная устойчивость к погоде. С детства привыкая с головы до ног облачаться в водонепроницаемую одежду, чтобы погулять во время перемены или поиграть в лесу после уроков, ты вырастаешь с определенной потребностью в ежедневном глотке свежего воздуха.

— Если я ни разу за день не выйду на улицу, то начинаю сходить с ума. А если вечером не удается вывести сына на прогулку, то меня начинает мучить совесть. Наверное, только жители Скандинавии могут испытывать такие чувства, — говорит Линда, моя подруга из Швеции.

Ученые пытались выяснить, откуда у скандинавов такая навязчивая потребность ежедневно выводить свое потомство на свежий воздух. По одной из теорий, это своего рода мера предосторожности. Мы верим, что игры на свежем воздухе полезны детям, но не можем четко объяснить почему. Вреда от них мы не видим, а вот по поводу возможного вреда от недостатка свежего воздуха переживаем.

Продвижением активного отдыха детей и взрослых на свежем воздухе занимается и само государство — для профилактики заболеваний. Например, местные органы здравоохранения в шведском лене^[1] Сконе рекомендуют родителям с раннего возраста проводить с детьми время на улице для предупреждения ожирения и для формирования здорового образа жизни. «Всем известно, что свежий воздух и подвижность положительно влияют на аппетит и качество сна, — говорится в информационном буклете для молодых родителей. — Это касается не только взрослых и детей дошкольного и школьного возраста; ежедневные прогулки на свежем воздухе благоприятно сказываются на самочувствии даже самых маленьких. Формируются правильные привычки и желание заниматься спортом».

Как ни странно, даже фармацевтическая индустрия здесь согласна с тем, что свежий воздух и игры на улице — залог здоровья. Kronans Droghandel, третья по величине фармацевтическая сеть в Швеции, на своем сайте дает следующие рекомендации на сезон гриппа: «Чтобы уберечь ребенка от насморка и кашля, как можно больше времени проводите с ним на свежем воздухе, — утверждает компания. — На улице возрастает физическая дистанция между детьми, что сокращает риск заражения через тесный контакт или воздушно-капельным путем. Чем больше времени ребенок проводит на улице, тем лучше».

Помимо очевидной физиологической пользы игр на свежем воздухе, считается, что этот положительный детский опыт способствует формированию долговременной связи между человеком и природой. Перефразируя слова Дэвида Собеля, сторонника эмпирического образования и автора книги «По ту сторону экофобии» (Beyond Ecophobia), если мы хотим, чтобы дети заботились о природе, они должны как можно больше с ней контактировать.

«ТЕБЯ ПОДВЕЗТИ, МИЛАЯ?»

На кукурузе только-только стали появляться метелки, когда мы, проехав всю страну, прибываем в старинный семейный дом в индианской глубинке. Начинаем с фундаментального этапа любого ремонта — потрошим дом комнату за комнатой. Между тем я все отчетливее слышу тиканье пресловутых биологических часиков. И это забавно, ведь я никогда особо не ладила с детьми и только ближе к тридцати годам поняла, что не прочь обзавестись собственными. А теперь это единственное, чего я хочу, не считая новой кухни.

Я работаю внештатным журналистом, для смены деятельности отрываю старый ковролин, а в перерывах гуляю по городу, ставшему мне новым домом. Молодая женщина в компании двух черных лабрадоров быстро становится объектом повышенного внимания. Ко мне подходят незнакомые люди и начинают вести непринужденную беседу, словно старые приятели, лишь потому, что увидели, что я гуляю с собаками. Возле меня притормаживают машины, водители и пассажиры опускают стекла, чтобы крикнуть дружеское приветствие. В Facebook меня спрашивают, как я дрессирую собак, а окружающие без конца удивляются тому, что они так послушно шагают рядом. (Между прочим, это только со стороны так кажется; на самом деле они постоянно тянут поводки в разные стороны, а Барни — младший из наших питомцев — на одной из тренировок отличился тем, что нарушал все инструкции.) В Швеции никто даже не обратил бы на меня внимания, ведь там прогулки на свежем воздухе — обычный вид активного отдыха, независимо от времени года. Здесь же я моментально превращаюсь в «женщину, которая гуляет с собаками».

Мы продолжаем обновлять напольное покрытие в гостиной и красить стены в гостевой спальне. Сделав очередной тест на беременность, я наконец вижу две вожделенные полоски. Видимо, гостевой спальне суждено стать детской. Я продолжаю гулять и готовлюськ появлению нового члена семьи.

Чувствуя растущую внутри крохотную жизнь, я делаю первые шаги по непознанной территории. Находить подход к детям я никогда не умела и не строю иллюзий на этот счет. В детстве мне было интереснее слушать разговоры взрослых, чем играть в куклы. Из не по годам развитого ребенка я превратилась во взрослую женщину с тягой к предсказуемости и структурированности. Моя жизнь подчиняется расписанию. У меня все организовано. Я составляю списки дел и получаю особое удовольствие, отмечая выполненные пункты. Может быть, я не расставляю книги на полках по алфавиту, но как минимум аккуратно сортирую их по категориям. С таким характером мне подойдет более рациональный подход к материнству. Я начинаю поглощать литературу о беременности, методе Ламаза, грудном вскармливании и воспитании. Это новый мир, требующий от меня смелости. Оказывается, существуют разные подходы к воспитанию детей, и мне самой придется из них выбирать. Я открываю для себя загадочные новые понятия, такие как «слингоношение», «выкладывание на живот», «высаживание». Хотя мой опыт общения с младенцами крайне скуден, если не сказать больше, и мои представления о материнстве основываются преимущественно на том, как воспитывали меня мои родители, я точно знаю, чего хочу для своего ребенка. Естественные роды — раз. Многоразовые подгузники нейтральной расцветки — два. Домашнее, экологически чистое детское питание — три.

В одно прекрасное февральское утро к концу девятого месяца беременности, за двенадцать дней до предполагаемой даты родов, если быть точной, я гуляю с собаками (вернее, гуляют собаки, а я ковыляю, как толстый пингвин, заработавший себе грыжу) по огибающей городок окружной дорожке длиной в десять километров. В какой-то момент мимо проезжает пикап и сидящий за рулем старик с пышными темными усами и широкой улыбкой радостно сигналит при виде столь впечатляющего зрелища. К концу прогулки я практически чувствую голову ребенка у себя между ногами. Менее чем через двенадцать часов отходят воды, и мы мчимся в больницу. Прекрасным рассветным утром после гораздо менее прекрасных потуг Майя рождается прямо в ванну с водой, как я и планировала. Роды в воде — сделано.

Если бы я жила в Швеции, сейчас мое материнство складывалось бы по стандартному сценарию. Скандинавские страны относятся к мировым лидерам по условиям отпуска по уходу за ребенком. Например, шведские родители получают в общей сложности 480 дней. Это значит, что у меня были бы достаточно хорошие шансы в любой момент найти в своем окружении как минимум полудюжину мам в декретном отпуске и посвящать время тем занятиям, которые положены скандинавской маме. Если уж совсем упростить, то я кормила бы грудью, дремала днем вместе с ребенком, а в остальное время ухаживала бы за ним. Иногда я встречалась бы с другими мамами на fika (нечто вроде кофейной паузы с выпечкой) и гуляла в парке или по городу, заходила в какую-нибудь öppna förskolan (бесплатную игровую комнату, предлагающую детям до пяти лет различные виды деятельности по возрасту, а их родителям, что немаловажно, — возможность пообщаться и избавиться от раздражительности, вызванной долгим пребыванием в одиночестве или четырех стенах). После прогулки мы возвращались бы домой и снова отдыхали. Ближе к полутора годам я отдала бы ребенка в финансируемый государством детский сад и вышла на работу, как и 84 процента шведских родителей. Каждый, кому доводилось ухаживать за младенцем, знает, что редко все складывается легко и естественно; скандинавские мамы, как и американские, страдают от гормональных перепадов настроения, бессонных ночей и приступов послеродовой депрессии. Но наличие стабильного дохода без необходимости возвращаться к работе сразу же после родов, несомненно, смягчает стресс привыкания к материнству и дает скандинавским родителям шанс установить контакт со своим малышом на столь важном этапе его развития.

Как оказалось, в США матери (и отцы, раз уж на то пошло) не имеют такой роскоши, поскольку родители, желающие остаться дома с ребенком, практически не защищены трудовым законодательством. Им приходится брать отпуск за свой счет, ведь в США отпуск по уходу за ребенком составляет всего двенадцать недель после родов. Но это при условии, что вы работаете в государственном учреждении или в частной компании с количеством сотрудников более пятидесяти. Данному критерию соответствует лишь чуть более половины американских матерей, а почти четверть возвращается на работу уже через две недели после рождения ребенка. Об оплачиваемом отпуске можете даже не думать, если только вам не достался необыкновенно щедрый работодатель.

Учитывая непродолжительность отпуска по уходу за ребенком в США, неудивительно, что после рождения Майи мне трудно познакомиться с другими молодыми мамами. Большинство из них, скорее всего, работает. А остальные, видимо, думают, что конец зимы не самая подходящая пора для общения. По крайней мере, на улице. Во время своих ежедневных прогулок я не вижу других колясок. Парк, где я могла бы встретить хотя бы нескольких мам или нянь с детьми, пустынен, а ворота главного входа заперты на замок.

— Жаль, что сейчас не лето и мы с ребенком не можем пойти погулять, — говорит одна мама, приехавшая ко мне в гости со своим малышом. — Как ты думаешь, когда будет безопасно вывести его на улицу?

Этот вопрос ставит меня в тупик, ведь я никогда не считала опасным вывозить Майю на прогулку в холодную погоду. Мало-помалу я начинаю понимать, что мои взгляды на материнство существенно отличаются от взглядов американских мам.

До этого момента я думала, что отлично вписываюсь в местное сообщество. И пусть во мне было меньше американского духа, чем в сэндвиче с джемом и арахисовым маслом, я считала себя как минимум хорошо ассимилированным гражданином. Я выполнила все процедуры, заполнила все анкеты, сдала тесты и отсидела бесчисленное количество часов вместе с другими страждущими иностранцами в скучных коридорах правительственных учреждений, выглядевших так, словно из них высосали всю жизнь. В 2008 году я наконец принесла присягу и получила гражданство. Конечно, я по-прежнему периодически делала ошибки в произношении некоторых слов вроде porcupine и adage и наверняка разобрала не весь мелкий шрифт в своем медицинском полисе, но в целом хорошо приспособилась к жизни на своей новой родине. И хотя мне во многом не хватало Швеции (самым трудным было видеться с семьей всего раз в год), я была рада стать полноценным гражданином США и принять все связанные с этим статусом права и обязанности.

Получив свидетельство о натурализации, я, казалось бы, должна была почувствовать себя настоящей американкой. Но ирония судьбы такова, что, став в том же году мамой, я убедилась как раз в обратном. Мне кажется, большинство родителей в общем и целом понимают, чего хотят для своих детей, во многом исходя из воспоминаний о собственном детстве. Мы передаем следующему поколению свои убеждения, идеи и традиции, чтобы наше наследие продолжало жить после нашей смерти. Наши взгляды на воспитание детей тесно связаны с культурными нормами, и дети в определенном смысле продолжение нас. Мы стараемся воссоздать лучшее из собственного детского опыта и исключить худшее, дать детям максимум из того, что можем им предложить. Эта цель одинакова и для скандинавских, и для американских родителей, просто мы по-разному идем к ней. Очень скоро это становится очевидным.

Примерно в два Майиных месяца я мало-помалу возвращаюсь к удаленной работе. К счастью, у нас нет проблем с дневным сном. Но ближе к ее полугодию находить время для работы становится все труднее, а иногда нужно выезжать на встречи и связанные с работой мероприятия. Приходит пора подыскивать няню. Как это часто бывает в маленьких городах, за детьми присматривают родственники, церковь или неработающие мамы, желающие немного подзаработать. Есть и домашние группы дневного пребывания, организованные женщинами, уже вырастившими своих детей. Немного поискав и поспрашивав в округе, я нахожу милую молодую маму, воспитывающую сына — ровесника Майи. Она с мужем недавно переехала в наш город и планировала взять под присмотр нескольких малышей, чтобы пополнить семейный бюджет. Они снимают небольшой чистый домик с просторным, огороженным забором двором, и я уже представляю себе, как Майя возится там со своими новыми друзьями. Идеально.

Вскоре выясняется, что, в отличие от скандинавских родителей, для которых ежедневные прогулки на свежем воздухе — это обязательная часть детства, здешние мамы не считают их нормой. Майя гуляет на улице гораздо меньше, чем я надеялась; бо́льшую часть времени в доме няни она смотрит мультфильмы. С приходом зимы игры на улице вовсе прекращаются. Конечно, нельзя винить в этом только няню; другие мамы часто привозят своих малышей без курток и в тонких кроссовках, что не очень способствует прогулкам по снегу или слякоти. Родители явно не рассчитывают, что дети пойдут на улицу, и одевают их соответственно. Игры на улице в зимний период, как я поняла, здесь не приняты.

Чтобы избавиться от чувства вины за то, что Майя мало играет на улице, пока находится у няни, я стараюсь как можно чаще выходить с ней на долгие прогулки. Одним прекрасным, но холодным утром я везу ее в коляске к дому няни и вдруг рядом с нами останавливается внедорожник, открывается окно и из него выглядывает дама лет пятидесяти с лишним.

— Тебя подвезти, милая? На улице очень холодно, — говорит она.

Я благодарю ее за предложение, но отказываюсь.

— Мы обе тепло одеты, и я люблю свежий воздух, — отвечаю я.

— Ты уверена? — уточняет она с искренней тревогой во взгляде и, немного помедлив, уезжает.

Наверняка у нее не укладывается в голове, что я добровольно вытащила ребенка на улицу в десятиградусный мороз. В свою очередь я удивлена готовностью совершенно посторонней женщины загрузить в свою машину меня, мою дочку, достаточно объемную коляску и нашу внушительную сумку с запасной одеждой и подгузниками. Я-то знаю, насколько это хлопотно. И это был не последний раз, когда сердобольные горожане сочувствовали мне.

Когда Майе исполняется три года и наш вид перестает вызывать у местных жителей искреннее удивление, на свет появляется малышка Нора. Приходится проявлять изобретательность, чтобы перемещаться по городу с двумя детьми, один из которых новорожденный. Я заказываю специальную подножку для коляски, которая крепится сзади и позволяет Майе ездить на ней стоя или сидя, тогда как Нора лежит в люльке. Если для Швеции это распространенный вариант передвижения по городу с несколькими детьми, то для Америки — верный способ сойти за эксцентричную особу. Видя женщину с двумя собачьими поводками в одной руке и коляской в другой, люди не просто оборачиваются вслед. Они опускают стекла в машинах и говорят мне, что зря не взяли с собой видеокамеру. Однажды утром я замечаю, как на противоположной стороне улицы какая-то женщина с маленькой собачкой вынимает из кармана мобильный телефон и фотографирует нас, словно экзотических зверушек в зоопарке.

Той осенью Майя начинает ходить в полноценный детский сад и у меня появляется возможность познакомиться с новыми родителями. На празднике в День благодарения ко мне вдруг подходит бабушка мальчика из группы Майи. Эта бабушка — из категории активных: регулярно привозит и забирает своего внука Алекса, знает других детей в саду и посещает все утренники.

— Я думала о вас, — с сочувствием произносит она.

— Правда? — удивляюсь я.

Мне даже трудно себе представить, по какому поводу может думать обо мне эта дама, с которой мы обменялись едва ли парой фраз. Уж я-то о ней точно не думала. Честно говоря, даже имени ее не помню.

— Я видела, как вы ходите пешком по холоду, — продолжает она. — Я могла бы вас подвозить, но решение о том, кто повезет Алекса в сад, его мама всегда принимает в последний момент.

Я по-прежнему не понимаю, к чему клонит эта женщина и почему считает, что меня нужно подвозить, но объясняю, что нам до сада всего 800 метров и мне не трудно ходить пешком.

— И все же я хотела бы вам чем-то помочь, — говорит она.

Я киваю, вежливо улыбаюсь и меняю тему. И только дома до меня доходит, что она, вероятно, решила, будто у меня нет машины и поэтому мне приходится ходить пешком по холоду.

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ПЕРЕМЕНА НА УЛИЦЕ

Игры на свежем воздухе имеют решающее значение не только для воспитания в детях бережного отношения к окружающей среде, но и для их физического развития. ВОЗ называет детское ожирение «одной из самых серьезных проблем в системе здравоохранения XXI века», поскольку к взрослому возрасту из-за него могут развиться такие заболевания, как диабет, ишемическая болезнь сердца и гипертония. Достаточно заглянуть в среднестатистический класс американской начальной школы, чтобы оценить масштабы катастрофы. Вот что говорит по этому поводу педиатр моих дочерей доктор Шон Шарма:

— Еще поколение назад в классе из двадцати человек был лишь один или два ребенка с диагнозом «ожирение». Сегодня ожирение настолько распространенное явление, что теперь из общей массы выделяются дети с нормальным весом. Наши ожидания изменились: лишний вес — теперь новая норма.

Статистика Центра по контролю и профилактике заболеваний показывает, что за последние тридцать лет количество случаев ожирения почти утроилось среди детей и выросло в четыре раза среди подростков. В 1980 году около 7 процентов американских детей в возрасте от 6 до 11 страдали ожирением; в 2012 году этот показатель составил уже почти 18 процентов. В возрастной группе 12–19 лет уровень ожирения за тот же период вырос с 5 процентов почти до 21 процента. Если добавить сюда данные по лишнему весу, то получится, что каждый третий ребенок в США страдает либо одним, либо другим, то есть вероятность встретить здесь ребенка с ожирением в шесть раз выше, а с лишним весом — почти в два раза выше, чем в Швеции. Кроме того, примерно у 11 процентов американских детей в возрасте от 4 до 17 лет диагностирован СДВГ, тогда как в Швеции лишь у 3–6 процентов школьников наблюдаются симптомы, соответствующие данному диагнозу. И хотя в последние годы в Швеции его тоже стали ставить чаще, тенденция не настолько выраженная, как в США. Если учесть количество детей с расстройствами аутического спектра, получается, что каждый шестой американский ребенок имеет отклонения в развитии, что, по данным одного исследования, соответствует 17-процентному росту данного показателя с 1997 по 2008 год. Тем временем количество случаев миопии, то есть близорукости, выросло с 25 процентов в 1971–1972 годах до 42 процентов в 1999–2004 годах. Главным виновником данной трагедии считается тот факт, что дети стали проводить гораздо больше времени в четырех стенах. Растет также количество сенсорных нарушений, и сейчас рекордное количество детей — даже дошкольников — нуждается в помощи эрготерапевта, логопеда и физиотерапевта.

Игры на свежем воздухе помогают бороться с ожирением, сенсорными нарушениями и миопией, кроме того, по данным многих исследований, общение с природой смягчает проявления СДВГ. Между тем складывается впечатление, что во многих регионах США кто-то вставляет палки в колеса активным сторонникам такого времяпрепровождения. Здесь отсутствуют унифицированные правила для детских дошкольных учреждений касательно прогулок на свежем воздухе и соответствующие культурные традиции, из-за чего малыши в детских садах бо́льшую часть времени проводят перед экраном телевизора или с планшетами и игровыми приставками в руках, вместо того чтобы наслаждаться общением с природой. Неоднократно я видела, как малышей усаживают в автокресла прямо перед телевизором, который может предложить их любознательному взгляду и развивающемуся уму лишь бесконечную череду мультфильмов и телерекламы. Школьники тоже оказываются не в лучшем положении, поскольку подвижная перемена — возможность активного отдыха на улице, которую я принимала как должное, в американских школах вообще может отсутствовать. Поэтому, когда Майя начинает ходить в подготовительную школу, которая, к слову, в Индиане загружает детей по полной программе, я облегченно вздыхаю, узнав, что у них каждый день будут две пятнадцатиминутные перемены на улице. Прогулки будут проводиться и в начальной школе, как минимум до конца второго класса. И при условии хорошей погоды. Теоретически дети должны выходить на улицу, если там не холоднее — 6 °C и нет холодного ветра. Но на деле я вижу, что из этого правила часто делаются исключения, и наступление зимы воспринимается не как призыв бежать на улицу лепить снеговиков и делать снежных ангелов, а, скорее, как сигнал к тому, чтобы достать планшеты. Более того, подвижную перемену могут отменить не только из-за погоды: к моему несказанному удивлению, таким способом иногда наказывают весь класс за проступок нескольких детей, такой как разговоры во время завтрака или игнорирование слов учителя. Бывает и альтернативное наказание за те же «преступления»: первую половину прогулки весь класс или отдельные дети неподвижно стоят на асфальтированной площадке вдоль специальной желтой линии. Когда это произошло впервые, я не придала значения, решив, что Майя могла что-то неправильно понять. Но, как оказалось, такие случаи не единичные.

Подобные ограничения на прогулки на свежем воздухе вовсе не уникальное изобретение Майиной школы. Такое ощущение, будто по всей стране против них проводится массированная атака. По данным одного исследования, в 1989 году 96 процентов начальных школ США каждый день проводили подвижную перемену на улице, но за последние двадцать пять лет ситуация кардинально изменилась: многие школьные округа сократили ее продолжительность или вообще отказались от нее. Сегодня лишь в 40 процентах американских школ устав четко оговаривает политику в отношении активных перемен на свежем воздухе. Получается, что представители национальных меньшинств и бедные дети имеют меньше шансов на такой отдых, чем белокожие и более состоятельные ученики.

Вскоре Майя начинает жаловаться, что они слишком редко выходят на улицу. Адаптация к подготовительной школе после детского сада идет нелегко, и по дороге домой дочка часто капризничает от усталости. Перемены, которые они проводят в помещении, не дают ей полноценного отдыха.

— Мне не нравится целый день сидеть в классе. Это скучно, — однажды сказала она, а потом, расстроенная, добавила: — Ненавижу школу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Лен — единица административно-территориального деления Швеции. — Прим. перев.