Каждый хочет любить

Марк Леви, 2006

Литературная карьера Марка Леви, одного из самых популярных французских писателей, развивалась стремительно. Первая же его книга «Между небом и землей» прогремела на весь мир и вскоре была экранизирована Стивеном Спилбергом. Следующие романы неизменно становились бестселлерами, и не только во Франции. «Каждый хочет любить» – забавная и трогательная история двух разведенных мужчин, которые пытаются жить одним домом вместе с детьми, не допуская в свой налаженный быт приходящих нянь и женщин вообще. Но, как бы высоко ни ценили они дружбу, сердце требует большего, а потому, каждый на свой лад, друзья не перестают искать настоящего счастья.

2

Лондон, несколько месяцев спустя

Весна объявилась вовремя. И если солнце в эти первые апрельские дни еще пряталось за тучами, то наступившее тепло не оставляло сомнений в том, что новое время года не за горами. В районе Южного Кенсингтона царило бурное оживление. Прилавки зеленщиков ломились от аппетитно разложенных фруктов и овощей, цветочный магазин Софи предлагал выбор на любой вкус, а ресторанчик Ивонны готовился открыть летнюю террасу. На Антуана навалилась куча работы. Сегодня ему пришлось перенести пару встреч, чтобы лично проследить за тем, как идут отделочные работы в симпатичном маленьком книжном магазине на углу Бьют-стрит.

Витрины «Французского книжного» были занавешены целлофаном, предохранявшим их от брызг краски, и маляры уже клали последние мазки. Антуан нервно взглянул на часы и повернулся к своему сотруднику:

— К вечеру они точно не закончат!

В магазин зашла Софи.

— Я загляну попозже, чтобы поставить букет; цветы краску не любят.

— Судя по тому, как продвигается дело, можешь заглянуть завтра, — заметил Антуан.

Софи подошла к нему.

— Он обалдеет от радости. И ничего страшного, если где-то останутся стремянка и пара банок шпаклевки.

— Нет, нужно все довести до конца, только тогда будет красиво.

— Зануда! Ладно, сейчас закрою магазин и приду помогать. В котором часу он приедет?

— Понятия не имею. Ты ж его знаешь, он уже четыре раза менял билеты.

***

Устроившись на заднем сиденье такси, с чемоданом в ногах и свертком под мышкой, Матиас безуспешно пытался понять, о чем толкует шофер. Из вежливости он отвечал наугад то «да», то «нет», пытаясь определить правильность ответа по взгляду водителя в зеркальце. Пускаясь в путь, он записал адрес конечного пункта на обратной стороне железнодорожного билета и вот теперь вручил все сведения этому человеку, внушавшему полное доверие. Однако языковой барьер преодолевать становилось все труднее, а расположенный не с той стороны руль сбивал с толку.

Солнце пробивалось сквозь облака, и его лучи отражались в Темзе, превращая ее волны в длинную серебристую ленту. Переезжая через Вестминстерский мост, Матиас заметил на другом берегу очертания аббатства. На тротуаре молодая женщина, прислонившись к парапету, наговаривала текст, глядя в камеру.

— Более четырехсот тысяч наших соотечественников пересекли Ла-Манш, чтобы обосноваться в Англии.

Такси миновало журналистку и устремилось в самое сердце города.

***

Стоя за прилавком, пожилой английский господин складывал листы бумаги в старую кожаную папку, покрывшуюся за долгие годы верной службы мелкими трещинками. Он огляделся вокруг, глубоко вздохнул и вернулся к своему занятию. Незаметным движением включил механизм, открывающий кассовый аппарат, и прислушался к тонкому перезвону маленьких колокольчиков, звучавших, когда выщелкивалась коробочка с деньгами.

— Господи, как мне будет не хватать этого звука, — произнес он.

Его рука скользнула под старинный агрегат, высвобождая пружину, которая удерживала ящик-кассу. Он поставил ящик на табурет рядом с собой. Наклонился, чтобы достать из углубления маленькую книжку в алой выцветшей обложке. Имя автора было Г. Вудхауз. Пожилой английский господин, известный как Джон Гловер, поднес книгу к лицу, вдохнул запах и крепко прижал ее к себе. Перелистал несколько страниц с осторожностью, граничащей с нежностью. Потом пристроил книгу на видное место на единственном стеллаже, не завешенном целлофаном, и вернулся к себе за прилавок. Закрыл кожаную папку и стал ждать, скрестив руки на груди.

— Все хорошо, господин Гловер? — спросил Антуан, поглядывая на часы.

— Требовать лучшего было бы нахальством, — отвечал старый книготорговец.

— Он скоро будет.

— Когда в моем возрасте откладывается неизбежная встреча — это доброе известие, — сдержанно заметил Гловер.

У тротуара остановилось такси. Дверь книжного магазина распахнулась, и Матиас бросился в объятия друга. Антуан кашлянул и глазами указал на пожилого господина, который ожидал в глубине магазина, шагах в десяти от них.

— Ага, теперь я вижу, какой смысл ты вкладываешь в слово «маленький», — прошептал Матиас, оглядываясь вокруг.

Старый книготорговец выпрямился и протянул Матиасу руку.

— Господин Попино, полагаю? — произнес он на почти безупречном французском.

— Зовите меня Матиас.

— Очень рад видеть вас здесь, господин Попино. Возможно, поначалу вам будет немного сложно во всем разобраться, помещение кажется тесноватым, но душа этого магазинчика необъятна.

— Господин Гловер, меня зовут вовсе не Попино.

Джон Гловер протянул Матиасу старую папку и раскрыл ее.

— В центральном отделении вы найдете все документы, подписанные нотариусом. Осторожней с молнией, после своего семидесятилетнего юбилея она сделалась на удивление капризной.

Матиас принял папку и поблагодарил хозяина.

— Господин Попино, могу ли я попросить вас об одном одолжении, совсем незначительном, но мне оно доставило бы огромную радость?

— С удовольствием, господин Гловер, — замявшись, ответил Матиас, — но, извините за настойчивость, моя фамилия не Попино.

— Как вам будет угодно, — приветливо отозвался книготорговец. — Не могли бы вы спросить меня, вдруг, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, на моих полках найдется экземпляр книги «Этот неподражаемый Дживс!».

Матиас повернулся к Антуану, пытаясь обнаружить в глазах друга хоть тень объяснения. Антуан только пожал плечами. Матиас кашлянул и с самым серьезным видом обратился к Джону Гловеру:

— Господин Гловер, скажите, не найдется ли у вас по какому-то невероятному стечению обстоятельств книги под названием «Этот неподражаемый Дживс!»?

Книготорговец решительным шагом направился к единственному открытому стеллажу, взял единственную лежащую там книгу и гордо протянул ее Матиасу:

— Как видите, цена, указанная на обложке, составляет полкроны. Увы, на сегодняшний день эта монета вышла из обращения, и, дабы мы могли провести нашу коммерческую операцию так, как это принято между джентльменами, я подсчитал, что сумма в пятьдесят центов на сегодняшний день идеально соответствует исходной, — разумеется, если вы не имеете ничего против!

Растерявшийся Матиас принял предложение, Гловер передал ему книгу, Антуан выручил друга, одолжив ему пятьдесят центов, и книготорговец решил, что пора ознакомить нового управляющего с его местом работы.

Хотя книжный магазин занимал не больше шестидесяти двух квадратных метров — разумеется, вместе с книжными полками и крошечной задней комнатой, — осмотр длился добрых полчаса. На протяжении этого времени Антуан должен был подсказывать своему лучшему другу ответы на вопросы, которые время от времени задавал ему мистер Гловер, переходя иногда с французского на свой родной английский. Продемонстрировав, как прекрасно работает кассовый аппарат, а главное, как открыть ящик-кассу, когда пружина начинает шалить, старый книготорговец попросил Матиаса проводить его — дескать, традиция! — и Матиас охотно исполнил эту просьбу.

Уже на пороге и более не скрывая волнения — один раз можно себе такое позволить, — мистер Гловер обнял Матиаса и прижал его к груди.

— Я провел в этом месте всю жизнь.

— Я буду о нем заботиться, даю вам честное слово, — торжественно и искренне ответил Матиас.

Старый книготорговец приблизил губы к его уху:

— Мне только исполнилось двадцать пять, и я даже не мог отпраздновать эту дату, поскольку моего отца посетила прискорбная мысль умереть именно в день моего рождения. Должен вам признаться, его чувство юмора всегда было выше моего понимания. Назавтра я должен был взять на себя заботы о его книжном магазине, в то время он был английским. Книга, которую вы держите в руках, была первой, которую я продал. На наших стеллажах имелось два ее экземпляра. Этот я сохранил, поклявшись, что расстанусь с ним только в последний день моего пребывания здесь. Как я любил эту работу! Жить среди книг, проводить каждый день бок о бок с персонажами, обитающими на их страницах… Берегите их.

Господин Гловер бросил прощальный взгляд на книжку в красной обложке, которую Матиас держал в руках, и улыбнулся:

— Уверен, что Дживс приглядит за вами.

Он откланялся и удалился.

— Что он тебе сказал? — поинтересовался Антуан.

— Ничего, — ответил Матиас, — можешь минутку присмотреть за магазином?

Не дожидаясь ответа, Матиас выбежал вслед за господином Гловером. Он догнал старого книготорговца в конце Бьют-стрит.

— Чем могу вам служить? — осведомился тот.

— Почему вы называли меня Попино?

Гловер ласково взглянул на Матиаса.

— Вам следовало бы как можно скорее обзавестись привычкой никогда не выходить без зонтика в это время года. Погода у нас вовсе не такая суровая, как принято думать, но случается, что дождик в этом городе идет без предупреждения.

Господин Гловер раскрыл свой зонтик и направился прочь.

— Мне хотелось бы поближе с вами познакомиться, месье Гловер. Я горжусь тем, что стал вашим преемником! — прокричал Матиас.

Человек с зонтом обернулся и ответил своему собеседнику улыбкой:

— Если возникнут какие-либо проблемы, вы найдете в глубине ящика-кассы номер телефона загородного домика в Кенте, куда я переезжаю.

Элегантный силуэт старого книготорговца исчез за углом. Пошел дождь, Матиас поднял глаза на затянутое тучами небо. Услышал за спиной шаги Антуана.

— Что ты от него хотел? — спросил тот.

— Ничего, — отмахнулся Матиас, забирая из его рук зонтик.

Матиас вернулся в свой магазин, Антуан — в свое бюро. По окончании рабочего дня друзья встретились у ворот школы.

***

Сидя у подножия огромного дерева, тени которого хватало на весь школьный двор, Антуан и Матиас дожидались звона колокольчика, означающего конец уроков.

— Валентина попросила меня забрать Эмили, ей пришлось вернуться в консульство, — сказал Антуан.

— Интересно, почему моя бывшая жена звонит моему лучшему другу, чтобы попросить забрать из школы мою дочь?

— Потому что никто не знал, в котором часу ты приедешь.

— Она часто опаздывает, когда нужно забирать Эмили?

— Вспомни, что в те времена, когда вы жили вместе, ты никогда не возвращался домой раньше восьми часов!

— Ты чей лучший друг — мой или ее?

— Ну-ну… я уже задаюсь вопросом, не тебя ли я должен забрать из школы.

Но Матиас больше не слушал Антуана. Из глубины школьного двора маленькая девочка улыбалась ему самой прекрасной в мире улыбкой. С бьющимся сердцем он вскочил на ноги, и такая же улыбка расплылась на его лице. Глядя на них, Антуан отметил про себя, что только сама жизнь могла изобрести столь трогательное сходство.

— Это правда, что ты останешься? — спросила малышка, едва не задушенная поцелуями.

— Разве я когда-нибудь врал тебе?

— Нет, но все когда-нибудь случается впервые.

— А ты уверена, что не привираешь насчет своего возраста?

Антуан и Луи оставили их вдвоем. Эмили повела отца гулять, показывая ему свой квартал. Когда они появились рука об руку в ресторане Ивонны, Валентина ждала их, сидя за стойкой. Матиас подошел к ней и поцеловал в щеку, пока Эмили устраивалась за столиком, где обычно делала домашние задания.

— Ты нервничаешь? — спросил Матиас, устраиваясь на соседнем табурете.

— Нет, — ответила Валентина.

— Неправда, я же вижу — у тебя напряженное лицо.

— У меня был нормальный вид, пока ты не спросил, но, если хочешь, я начну нервничать.

— Видишь, ты действительно напряжена.

— Эмили мечтала переночевать сегодня у тебя.

— У меня даже не было времени глянуть, на что похожа моя квартира. Мебель привезут только завтра.

— Ты что, не видел собственную квартиру до того, как переезжать?

— Времени не было, все получилось так быстро. Мне нужно было кучу дел уладить в Париже перед тем, как перебраться сюда. Почему ты улыбаешься?

— Просто так, — ответила Валентина.

— Я люблю, когда ты улыбаешься, как сейчас, просто так.

Валентина нахмурилась.

— Обожаю, когда у тебя так движутся губы.

— Хватит, — мягко остановила его Валентина. — Помочь тебе устроиться?

— Не надо, сам разберусь. Хочешь, пообедаем завтра вместе? Ну, если у тебя есть время.

Валентина глубоко вздохнула и попросила у Ивонны «дьяболо» с клубникой.

— Хорошо, пусть ты не нервничаешь, но ты явно чем-то огорчена. Это связано с моим переездом в Лондон? — гнул свое Матиас.

— Вовсе нет, — возразила Валентина, коснувшись рукой его щеки. — Наоборот.

Матиас просиял.

— Почему наоборот? — спросил он хриплым голосом.

— Я должна кое-что тебе сказать, — прошептала Валентина. — Но Эмили этого еще не знает.

Встревожившись, Матиас подвинул ближе свой табурет.

— Я возвращаюсь в Париж, Матиас. Консул недавно предложил мне возглавить отдел. Уже в третий раз мне предлагают ответственный пост в здании на набережной Орсе. До сих пор я отказывалась, потому что не хотела, чтобы Эмили меняла школу. Она уже привыкла к жизни здесь, и Луи ей стал почти братом. Она и так думает, будто я лишила ее отца, и я не хочу, чтобы она упрекала меня еще и в том, что потеряла друзей. Если бы ты сюда не переехал, я, возможно, опять бы отказалась, но теперь ты здесь, и все уладится.

— Ты дала согласие?

— Нельзя же четыре раза подряд отказываться от повышения.

— Получилось бы всего три раза, если я правильно подсчитал! — возразил Матиас.

— Я думала, ты поймешь, — спокойно сказала Валентина.

— Я понял: я приехал, а ты уезжаешь.

— Ты же осуществишь свою мечту, будешь жить с дочерью, — проговорила Валентина, глядя на Эмили, которая что-то рисовала в тетрадке. — Мне ее будет ужасно не хватать.

— А что об этом подумает твоя дочь?

— Она любит тебя больше всех на свете, и потом, поочередная опека — это не обязательно неделя ты, неделя я.

— Ты хочешь сказать, что лучше три года ты, три года я?

— Мы просто поменяемся ролями, и теперь ты мне будешь присылать ее на каникулы.

Из кухни появилась Ивонна.

— Эй, парочка, у вас все в порядке? — спросила она, ставя перед Валентиной стакан клубничного «дьяболо».

— Все просто потрясающе, — в тон ей ответил Матиас.

Ивонна задумчиво оглядела каждого по очереди и вернулась на кухню к своей плите.

— Вы же будете счастливы вдвоем, разве нет? — заметила Валентина, потягивая через соломинку свой коктейль.

Матиас теребил в пальцах щепку, отколовшуюся от деревянной стойки.

— Если бы ты сказала мне об этом месяц назад, мы могли бы быть счастливы втроем… в Париже!

— Так что, ты согласен? — осторожно спросила Валентина.

— Просто потрясающе! — проворчал Матиас, отдирая еще одну щепку. — Я уже влюбился в этот квартал. И когда ты собираешься сообщить об этом дочери?

— Сегодня вечером.

— Потрясающе! А когда уезжаешь?

— В конце недели.

— Потрясающе!

Валентина приложила ладонь к губам Матиаса.

— Все будет хорошо, вот увидишь.

Антуан зашел в ресторан и сразу заметил искаженное лицо друга.

— Все в порядке? — спросил он.

— Потрясающе!

— Я вас оставлю, — сказала Валентина, слезая со своего табурета, — у меня еще куча дел. Идем, Эмили?

Девочка поднялась, поцеловала отца, потом Антуана и пошла за матерью. Дверь ресторана закрылась за ними.

Антуан и Матиас сидели рядышком. Ивонна нарушила тишину, поставив на стойку бокал с коньяком.

— Ну-ка, выпей это, для поддержания духа… отлично.

Матиас поочередно посмотрел на Антуана и Ивонну.

— Как давно вы в курсе?

Ивонна извинилась и заторопилась на кухню — дел полно.

— Всего несколько дней, — признался Антуан, — и не надо на меня так смотреть, не я же должен был тебе это сообщать… да и все было не точно…

— А теперь точно! — заявил Матиас и одним махом допил коньяк.

— Хочешь, я покажу тебе твой новый дом?

— Полагаю, на данный момент там особо смотреть не на что, — заметил Матиас.

— Пока не пришла твоя мебель, я поставил в спальню раскладушку. Заходи к нам ужинать по-соседски, Луи будет счастлив.

— Пусть переночует у меня, — заявила Ивонна, прерывая их беседу, — я сто лет его не видела, и нам есть о чем поболтать. Ступай, Антуан, тебя вон сын заждался.

Антуан замялся, не решаясь оставить друга, но Ивонна состроила ему страшные глаза, и он наконец решился, прошептав Матиасу на ухо, что все будет…

–…потрясающе! — заключил тот.

Проходя с сыном по Бьют-стрит, Антуан постучал в витрину Софи. Через несколько секунд она вышла к ним.

— Хочешь поужинать с нами дома? — спросил Антуан.

— Нет, я тебя обожаю, но мне еще надо закончить дела в магазине.

— Давай помогу?

Луи пихнул отца локтем, и это не ускользнуло от внимания молодой цветочницы. Она потрепала мальчика по голове.

— Бегите, уже поздно, и я знаю кое-кого, кому намного больше хочется посмотреть мультики, чем играть в цветочника.

Софи подошла поцеловать Антуана, и он тихонько сунул ей в руку письмо.

— Я вставил все, что ты просила, тебе осталось только переписать.

— Спасибо, Антуан.

— Ты когда-нибудь познакомишь нас с этим парнем, которому я пишу?

— Как-нибудь, обязательно!

Когда они дошли до конца улицы, Луи дернул отца за руку:

— Послушай, папа, если тебе скучно ужинать со мной вдвоем, ты можешь просто об этом сказать!

И поскольку сын прибавил шагу, чтобы отойти от него подальше, Антуан окликнул:

— Я приготовил нам ужин, который ты должен оценить: биточки по-домашнему и шоколадное суфле. И все это состряпал твой папа.

— Конечно, конечно… — ворчливо пробормотал Луи, залезая в их «остин».

— Знаешь, у тебя действительно паршивый характер, — заметил Антуан, пристегивая его ремнем безопасности.

— Весь в тебя!

— И в маму немного тоже, не воображай…

— Мама прислала мне мейл вчера вечером, — сообщил Луи, пока машина катилась по Олд-Бромптон-роуд.

— У нее все хорошо?

— Судя по тому, что она пишет, это у людей, которые вокруг нее, все неважно. Она сейчас в Дарфуре. Это где именно, папа?

— По-прежнему в Африке.

***

Софи подобрала листья, которые смела со старинных каменных плиток пола. Поправила букет палевых роз в большой вазе на витрине магазина, навела порядок среди подвешенных над прилавком кашпо из плетеной рафии. Потом сняла белый халатик и повесила его на кованую вешалку. Из кармана высовывались три листка бумаги. Она достала письмо, написанное Антуаном, уселась на табуретку у кассы и принялась переписывать первые строчки.

***

Несколько клиентов заканчивали в зале свой ужин. Матиас ел в одиночестве у стойки. Ресторан закрывался, Ивонна приготовила себе кофе и уселась на табурет рядом с ним.

— Вкусно было? И если ты скажешь «потрясающе», то схлопочешь.

— Тебе знаком некий Попино?

— Никогда о нем не слышала, а что?

— Да просто так, — сказал Матиас, постукивая пальцами по стойке. — А Гловера ты знала?

— Его в нашем квартале знали все. Скромный и элегантный мужчина, борец с конформизмом. Был совершенно влюблен в французскую литературу, не знаю уж, какая муха его укусила.

— Может, женщина?

— Сколько я его видела, он всегда был один, — довольно сухо ответила Ивонна, — и ты меня знаешь, я не задаю лишних вопросов.

— Тогда откуда ты берешь ответы на все вопросы?

— Слушаю больше, чем говорю.

Ивонна прикрыла своей рукой пальцы Матиаса и ласково их пожала.

— Ты обживешься здесь, не волнуйся.

— Ты слишком оптимистично настроена. Стоит мне сказать два слова по-английски, как моя дочь загибается от хохота!

— Уверяю тебя, в этом квартале никто не говорит по-английски!

— Значит, ты знала про Валентину? — спросил Матиас, допивая последние капли вина из своего бокала.

— Ты же приехал ради дочери! Ведь в твои расчеты не входило вновь сойтись с Валентиной, обосновавшись здесь?

— Когда любят, не рассчитывают, ты мне это сто раз говорила.

— Ты так и не оправился, а?

— Не знаю, Ивонна, мне ее часто не хватает, вот и все.

— Тогда почему ты ей изменил?

— Это было давно, я сделал глупость.

— Что верно, то верно, но за такие глупости расплачиваются всю жизнь. Воспользуйся этой лондонской историей, чтобы перевернуть страницу. Ты у нас красавчик; будь я лет на тридцать помоложе, уж я бы постаралась тебя подцепить. Если счастье улыбнется тебе, не отворачивайся.

— Не уверен, что это твое счастье знает мой новый адрес…

— Сколько встреч ты упустил за последние три года, потому что твоя любовь одной ногой стояла в сегодняшнем дне, а другой — во вчерашнем?

— Что ты можешь об этом знать?

— Я не жду ответа на мой вопрос, я только прошу тебя подумать об этом. А что до того, могу ли я об этом знать, то, как уже было сказано, я прожила на тридцать лет больше. Хочешь кофе?

— Нет, уже поздно, пойду спать.

— Дорогу найдешь? — спросила Ивонна.

— Тот же дом, где живет Антуан, я там уже не раз бывал.

Матиас настоял на том, что заплатит по счету, собрал свои вещи, попрощался с Ивонной и вышел на улицу.

***

Ночь незаметно окутала витрину магазина. Софи сложила письмо, открыла шкафчик под кассой и поместила его в пробковую коробочку поверх пачки писем, написанных Антуаном. Потом бросила черновик только что переписанного письма в большой черный пластиковый пакет с опавшими листьями и срезанными стеблями. Выходя из магазина, она выставила его на тротуар, рядом с другим мусором.

***

По небу плыли перистые облака. Матиас с чемоданом в руке и свертком под мышкой спускался пешком по Олд-Бромптон-роуд. На секунду он остановился, засомневавшись, не проскочил ли нужный поворот.

— Потрясающе! — пробормотал он, снова пускаясь в путь.

На перекрестке он увидел знакомую витрину агентства недвижимости и повернул на Клервил-роуд. По обеим сторонам переулка тянулись разноцветные дома. Над тротуаром ветер раскачивал ветки миндальных и вишневых деревьев. В Лондоне деревья растут беспорядочно, как им бог на душу положит, и пешеходам то и дело приходится выходить на проезжую часть, чтобы обогнуть величественную ветвь, преградившую дорогу.

Его шаги гулко звучали в тишине невозмутимой ночи. Он остановился перед домом номер 4.

В начале прошлого века дом был разделен на две неравные части, но сохранил свое очарование. Фасад из красного кирпича украшала густая поросль глициний, которые добирались до самой крыши. Несколько ступенек вели к крыльцу с двумя входными дверями, по одной на соседа. Четыре окна открывали доступ дневному свету, одно — в меньшую квартиру, где еще неделю назад обитал мистер Гловер, а три других — в бо́льшую, где жил Антуан.

***

Антуан посмотрел на часы и выключил свет на кухне. Старый деревенский стол из светлого дерева отделял ее от гостиной, где стояли два дивана, обтянутые суровым полотном, и низкий столик.

Чуть подальше, за стеклянной ширмой, Антуан устроил себе рабочий уголок, который делил с Луи, когда тому нужно было готовить уроки, и куда Луи часто забирался тайком, чтобы поиграть на отцовском компьютере. Весь первый этаж с другой стороны выходил в сад.

Антуан поднялся по лестнице, зашел в комнату сына — тот давно уже спал. Он поправил сползшее одеяло, ласковым поцелуем коснулся лба, ткнулся носом в изгиб шеи, чтобы ощутить запах детства, и вышел из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.

***

Окна Антуана только-только погасли, когда Матиас поднялся на крыльцо, вставил ключ в замочную скважину своей двери и вошел к себе.

На его половине первый этаж был совершенно пуст. Подвешенная к потолку на скрученном шнуре электрическая лампочка легонько покачивалась, испуская унылый свет. Он положил свой сверток на пол и поднялся по лестнице, чтобы осмотреть второй этаж. Двери двух спален вели в общую ванную. Он бросил чемодан на раскладушку, принесенную Антуаном. На ящике, игравшем роль ночного столика, лежала записка от друга, который приветствовал его в новом жилище. Он подошел к окну; внизу узкой лентой газона на несколько метров расстилалась его часть сада. По оконному переплету потекли капли дождя. Матиас смял в кулаке записку Антуана и бросил на пол.

Ступеньки лестницы вновь заскрипели под его ногами, он забрал сверток у входа, вышел и двинулся по улице в обратном направлении. За его спиной на окнах Антуана опустились шторы.

Вернувшись на Бьют-стрит, Матиас приоткрыл дверь в книжный магазин; внутри еще чувствовался запах краски. Он принялся снимать один за другим чехлы, которыми были закрыты стеллажи. Конечно, помещение было небольшим, зато полки занимали все пространство до высоких потолков. Матиас заметил старинную стремянку, которая перемещалась по медным рельсам. Страдая с детства неизлечимыми сильными головокружениями, Матиас принял решение, что все книги, до которых нельзя дотянуться рукой, то есть те, что стоят выше третьей перекладины, будут предназначены не для продажи, а для украшения интерьера. Он вышел наружу и опустился на тротуаре на колени, чтобы распаковать свой сверток. Посмотрел на эмалевую табличку, появившуюся из-под бумаги, и потрогал пальцем надпись «Французские книги». Размер таблички идеально подходил к входной двери. Он вытащил из кармана четыре длинных шурупа, таких же старых, как и сама табличка, и раскрыл швейцарский складной нож. На его плечо легла рука.

— Погоди, — сказал Антуан, протягивая ему отвертку. — Эта побольше.

И пока Антуан держал табличку, Матиас изо всех сил налегал на рукоятку отвертки, заставляя шурупы вгрызаться в дерево.

— У моего деда была книжная лавка в Смирне. В тот день, когда город сгорел, он смог унести с собой только эту табличку. Когда я был маленьким, он иногда доставал ее из ящика буфета, клал на обеденный стол и рассказывал мне, как встретил бабушку, как влюбился в нее и как, несмотря на войну, никогда не переставал любить ее. Я так и не увидел бабушку, она не вернулась из лагерей.

Когда табличка заняла свое место, два друга присели на пороге магазина. Под бледными лучами фонаря с Бьют-стрит каждый слушал молчание другого.