Текел. Ты взвешен и найден лёгким

Дэвид Зурабович Лазба

Второй роман Дэвида Лазба «ТЕКЕЛ: Ты взвешен и найден легким» повествует о юном Адаме Кноспе, который шаг за шагом пытается найти путь к свету, балансируя на тонкой грани между плотскими желаниями и праведной истиной.

Вот и значение слов: мене — исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел — ты взвешен на весах и найден очень лёгким; Перес — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам.

(Дан. 5:26—28)

© Дэвид Лазба, 2017

© Сергей Веденский, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4474-6268-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1 глава

Я совершенно не ожидал, что после долгой романтической прогулки Софья пригласит меня зайти домой на чашечку чая. Как и не ожидал, что мои носки окажутся дырявыми. Когда я их надевал, они были в полном порядке. Честное слово!

Я сидел у нее на кухне, помешивал ложкой горячий черный чай и сжимал ноги, пытаясь спрятать дырки. Ее мама — хорошая, милая, гостеприимная женщина. Приготовила нам чай, положила на стол печенья, ватрушки и разные конфеты. И она постоянно улыбается мне. А вот ее муж выглядит несколько недоброжелательно. Косой взгляд, небритое лицо, лысеющая голова, грязная майка. Либо у него проблемы, либо моя персона ему просто не по нраву. Он говорил с кем-то по телефону, стоя в коридоре. Почесывал живот. Тон у него был довольно важный и одновременно ворчливый. Поневоле я прислушался к его разговору, а затем, заинтересовавшись, обернулся и посмотрел на него:

— Да, да, записываю. — Он зажал трубку меж ухом и плечом, взял блокнот с ручкой и начал выводить цифры. — Подожди! — Выцедил он после того, как дописал. — Заново! — Он повторил номер. — Правильно?

Вслед за тем, не попрощавшись с собеседником, отец Софьи положил трубку и наши взгляды встретились. Я неуверенно выдавил из себя: «Здрасте» и приподнял руку, а он лишь сухо кивнул и удалился в другую комнату. «Ну, и на том спасибо» — подумал я.

Софья сидела напротив меня и смущенно попивала зеленый чай, а ее мама продолжала озабоченно носиться по кухне и без конца подкидывала на стол различные угощения. А потом она схватилась за голову, будто что-то вспомнила, положила мне на плечо руку и озабоченно спросила:

— Дорогой, ты, наверное, голоден!

— Нет. — Улыбнулся я. — Не голоден. Спасибо!

— Мама. — Строго буркнула на нее Софья. — Все в порядке, ты можешь идти заниматься своими делами.

— Хорошо, хорошо. — Ответила та, а потом еще раз посмотрела на меня и добавила. — Если что-нибудь понадобится, зовите!

— Хорошо, больше спасибо.

Она ушла и закрыла за собой дверь. Софья ласково улыбнулась мне. Она вытянула из хрустальной вазочки небольшую шоколадку и медленно начала разворачивать ее. Я без конца смотрел в ее большие манящие, темные, как пропасть, глаза и переживал о том, что у меня, возможно, вдобавок к дырке на носке, воняют ноги. Вернее, я был в этом убежден. Дырявые вонючие носки — что может быть хуже?

— Интересный у тебя отец. — Поспешно заметил я.

— Он весь день сегодня на взводе. Возня с работой и прочее. — Оправдывала она его внешний вид.

— Знаешь. — Ухмыляясь, сказал я. — Люди делятся на два типа: те, кто просто записывают номер и те, кто после этого повторяют его вслух, чтобы удостовериться правильно ли записали.

Она засмеялась. Ее тонкий задорный смех обволок все кухонное пространство. Я посмотрел сквозь нее, в окно, на аспидно-синюю подоспевающую ночь. Мне было хорошо, несмотря ни на что.

— Это ты про отца? — Спросила она и махнула рукой. — Он вечно по телефону с кем-то болтает.

— Да. Я просто заметил, что он повторил номер. Вот я и подумал. Он повторил, а я вот не повторяю, понимаешь?

Она взглянула на меня, как на дурака и снова захихикала.

— А мама у тебя милая! — Сменил я быстро тему.

— Думаю, ты ей понравился.

— Ей, может, и да. А вот твоему отцу, вряд ли.

— О, брось ты. — Запротестовала она. — Он просто сегодня не в себе. Сейчас у нас ответственный период, он же глава семьи и все такое. На нем все лежит. Ну, сам понимаешь. Я тебе потом, позже кое-что расскажу. Это одновременно хорошая новость и плохая. Хотя нет, просто плохая…

Она без остановки тараторила о своем отце и о каких-то проблемах, а я все думал о своих вонючих носках. У меня в голове никак не укладывалась подлость этой жизни. Почему мне не предложили тапки? Я обычно их вообще не надеваю, но мне их всегда предлагают, когда прихожу к кому-нибудь в гости. А тут, как назло, все ходили босиком, и никто не удосужился подать мне эти несчастные тапки, в которых я нуждался больше, чем в кислороде. Нет, я не обвиняю никого ни в чем, разве что эту жизнь или, скажем, погоду, которая разбросала по ямам здоровенные лужи, в одну из которых я невольно плюхнулся ногой. А хотя. Еще я виню тех обалдуев, которые сшили мои туфли. Они, по идее, кожаные и водонепроницаемые. Но у меня настолько мокрые носки, что даже порвались. Наверняка, их сделали какие-нибудь китайцы. Они всю жизнь пытаются одурачить покупателей своей некачественной одежкой и обувью. Я, конечно, все понимаю: их много, живут они по-нищенски, нужно как-то выживать, но все же — подло. Да, в этом виноваты все, кроме меня, честное слово. Я-то помыл свои ноги и надел на них чистые хорошие носки. Ну, или почти хорошие.

Сквозь мои анализирующие мысли, донесся оклик Софьи:

— Адам.

— Да? — Оживленно отреагировал я, вырвавшись из объятий своих глупых размышлений.

— Ты меня слушал?

— Конечно.

Она пристально посмотрела на меня, и тут я заметил на ее лице какую-то неуловимую тоску и сожаление. Ее белоснежные руки с тонкими длинными пальцами аккуратно и неподвижно лежали на столе возле печений с корицей — я в жизни не видал таких прекрасных и ухоженных рук. Плавно поднимая свой взгляд, я остановился на ее нежных, казалось, хрупких, худощавых плечах. Мне вдруг захотелось ее обнять, да посильнее. И это было вполне осуществимое желание, только для начала мне нужно было разобраться с чаем и покинуть кухню вместе с ней.

Я обхватил рукой стакан и, не теряя времени, попытался вылакать все содержимое, но чай оказался очень горячим, и я лишь понапрасну обжегся.

— Есть кипяченая вода? — Наивно спросил я у Софьи.

— А зачем тебе?

— Разбавить хочу. — Сказал я, глазами указывая на чашку.

— А, вон. — Она поднялась, взяла графин и подлила мне в чай холодной воды.

— Спасибо.

После этого я справился с ним за минуту, затем, посмотрел на Софью ожидающим взглядом.

— Ничего не скушаешь? — Удивленно спросила она.

— Что-то не хочется. Все выглядит очень красиво и аппетитно, но…

— Аппетитно. — Передразнила она. В ее глазах промелькнула ехидность. — Ну, конечно.

— Покажешь свою комнату?

— Ты точно ничего не будешь? Может еще чаю? — Заботливо спросила она, выходя из-за стола.

— Нет. Спасибо. — Я встал.

— Ну, пойдем.

Она обошла меня, открыла дверь, взяла мою руку и повела в свою комнату. Первое что мне бросилось в глаза, когда я зашел в нее — это желтые обои, обклеенные различными рисунками. Она сама, собственной рукой, нарисовала их. Очень здорово. Софья и раньше говорила мне, что любит рисовать, но у меня и в мыслях не было, что настолько хорошо и красиво. Комната была незатейлива, обставлена со вкусом и имела приятную миролюбивую атмосферу.

— Здесь очень мило. — Говорю, подходя к стене с рисунками. — Ты молодчина. Знаешь это?

Она молчала, стояла сзади и смущенно теребила подол своей шерстяной кофточки. Я развернулся к ней, улыбнулся и спросил:

— Покажешь, где уборная? Совсем забыл вымыть руки.

— Выходишь и сразу налево. — Указала она.

Я стремительно вышмыгнул из комнаты, зашел в ванную, стянул носки, смял их, запихнул в карман и тщательно вымыл руки. Я спасен. Выйдя в коридор, я заметил, что в квартире стоит гробовая тишина. Кто знает, может быть, все на миг замолчали для того, чтобы недоверчиво вслушаться в мои действия.

Я вернулся в комнату с босыми ногами. Софья бегло пробежалась по ним, сделала озадаченное выражение лица и затем спросила:

— Где твои носки?

— Я их слегка намочил. — Признался я. — Не комфортно было, вот и стянул.

— Может быть тебе тапки дать?

— Нет, спасибо. — Выпалил я и тут же пожалел об этом.

— Так тебе нравится моя комната?

Я положительно кивнул.

— Даже очень. Милее комнаты в жизни не видал.

Здесь пахло ее мягкими духами. Я вдруг вернулся мыслью к тому, что на кухне мне очень хотелось ее обнять. Присев на мягкую кровать, я похлопал рукой по покрывалу, говоря:

— Садись рядом.

Она повиновалась. Неуверенно примостилась на краюшке и посмотрела на меня ясными, но все еще печальными глазами.

— Ну, что такое? — Спросил я ее несколько подбадривающим тоном. — Что случилось?

Я знал Софью всего месяц, но распознать ее печаль для меня не составляло никакого труда. Все дело было в глазах. Порой, в этих черных кружочках отсвечивалось безмятежное, подлинное счастье и жизнелюбие, а иногда — отчаянное горе и вселенская тоска.

Она не сразу ответила. Опустила голову, заправила прядь волос за ухо и вздохнула. Я медленно придвинулся к ней и обнял ее плечи.

— Не хотелось тебе говорить… — Начала она. — Не хотела портить настроение.

Это меня несколько испугало, я сразу начал выдумывать, что же могло произойти с ней такого, что может испортить мне настроение.

— Ты о чем? — Спрашиваю.

— Помнишь, я говорила тебе про Германию?

Она как-то рассказывала мне о том, что ее родители хотят эмигрировать в Германию. Они были верующими. Софья часто рассказывала мне о Боге, рае, аде, заповедях, Иисусе. Я верил, но недостаточно искренне. И по ее словам, я не был спасен, и у меня не было билета в Царство небесное.

Ее семья собирались в каком-то христианском центре. Там проводились служения каждое воскресенье. У нее в Церкви было всего человек пятьдесят, но их основная Епархия находилась в США и Германии. Вся эта община была русскоговорящей. На тот момент мне это казалось безобидным. «Ну, хотят они жить в Германии и все» — думал я. — «Я тоже много где хочу жить, однако остаюсь здесь, на Родине».

— Да, припоминаю. — Сказал я настороженно.

— Так вот, родители твердо решили переехать туда. — Выдала она.

В этот момент меня словно обухом по голове ударили. Не поверив своим ушам, я переспросил:

— Что?

— Мы переезжаем, Адам. Через месяц, наверное, уедем. — Трагично заявила она и поспешно добавила. — Но это ничего. Ничего, слышишь? Мы ведь будем общаться…

И тут я неумышленно перестал ее слушать. Отдалился, погрузился в полнейший сумбур, и пустился в свистопляску. Все вокруг помрачнело. Но, кажется, она дальше сказала, что-то вроде: «…ведь есть интернет, телефон и многое другое». Благодаря своим необузданным мыслям я провел себя через всю жизнь, представляя, как вечно буду слоняться по этой земле одиноким волком и, в конце концов, умру в горьком, полнейшем одиночестве. Я даже нафантазировал, какой на мое холодное тело наденут костюм. Вероятно, черный. И галстук нужен, обязательно. А еще я никак не мог определиться с тем, какое у меня будет выражение лица и цвет кожи. Насколько я буду бледный? «Хватит!» — подумал я. — «Мне уже восемнадцать, а я такой идиот».

— Почему ты молчишь? — Тревожно спросила она.

— Но… — Заикнулся я.

Она схватила меня за руку и прижалась ближе. Я почувствовал тепло ее хрупкого тела.

— Весь этот месяц мы будем вместе, да? Да ведь? — Спрашивала она.

Я молчал и думал. Что ж такого я тебе сделал, госпожа Вселенная, что ты одарила меня столь неприятными стечениями обстоятельств? Сначала ты намочила и порвала мои носки, а теперь лишаешь меня той девушки, которая мне действительно стала дорога. В кой-то век ко мне потянулась непорочная, сватая душа милого и красивого существа — не проходит и месяца, как она заявляет, что скоро уезжает.

— Да… — Сказал я несколько двусмысленно, обращая свое согласие не то к Софье, не то к самому себе.

Ей стало не по себе. Мой поникший, задумчивый вид вогнал ее в еще большую тоску и растерянность. Я это понял. Нужно было утешить ее, подать надежду, забыться самому, и заставить забыться ее. Ведь в такие моменты самое главное что? Не показывать виду. Не показывать печали. Сказать, что все будет хорошо. Мужчина на то и мужчина, чтобы решать проблемы или хотя бы создавать иллюзию того, что он решает их. И вдруг я придумал: впервые потянулся к ее бледным, девственным, немного вздутым губам и поцеловал их. Безгрешно, неожиданно, легко и томно. Тишина достигла максимума, и были слышны лишь ее неровные, взволнованные вздохи. Она сжала мою руку сильнее. И вправду все отдалилось назад: заботы, проблемы, печали. Были лишь мы. Мы и наш поцелуй. Раньше я не решался ее целовать, потому что она говорила, что целоваться можно только после свадьбы, но ведь это полная чушь, и она сама об этом знала.

В коридоре что-то зашуршало. Испугавшись, я попытался отпрянуть, но она не отпустила, и снова притянула меня к себе.

— Софа. — Сказал я, отклоняя голову назад. — Там кто-то есть.

Она пришла в себя и посмотрела на дверь, затем на меня.

— Это был мой первый поцелуй. — Призналась она, улыбнувшись, как маленький ребенок.

— Ты ангел. — Просиял я. — Не хочу тебя терять.

— Мы и не потеряемся. Мы будем вместе. Обещаю!

— Наверное, мне пора. — Сказал я.

— Ты уверен? Посиди еще немного.

— Нет, нужно идти. Мои родители будут переживать. Я и так уже засиделся.

— Ты тут не больше получаса.

Она действительно хотела, чтобы я остался. Но мне нужно было побыть наедине с собой, да и домой пора, это точно. Я еще раз поцеловал ее и взглянул в широко раскрытые глаза. В них отсвечивалась радость. Пусть даже эта радость пройдет, как только она останется одна. Я поступил, как мужчина. Первый в ее жизни поцелуй, подумать только! Неужели все эти годы, ты дожидалась меня, дурака? Неужели тебя никто не замечал? А может быть ты никого и не подпускала. Но тогда почему подпустила меня? Я поднялся и вышел в коридор.

— Какие у тебя планы на завтра? — Спросила она.

Я пытался впихнуть босую ногу в узкие туфли — безрезультатно. Софья заметила это и подала мне металлический рожок для обуви.

— Лето. — Сказал я, засунув наконец-то ногу. — Никаких планов.

— Позвонишь мне? Где-то в час дня.

— Не вопрос.

Она улыбнулась. Из комнаты вышла ее мама.

— Уже уходишь? — Она широко улыбнулась, как всегда.

— Да. Спасибо огромное за все. Рад знакомству!

— Взаимно, взаимно. — Добродушно кивала она.

Я посмотрел на Софью. Она начинала опять грустнеть.

— Не грусти. До завтра. — Сказал я и вышел.