Дерзкие забавы

Кристина Лорен, 2014

Что может быть общего у дочери голливудских актеров и простого рыбака из Канады? Наверное, ничего – неудивительно, что их случайный брак, заключенный во время пьяного кутежа в Вегасе, продлился всего двенадцать часов. Им нечего сказать друг другу: Харлоу нацелена построить карьеру в Голливуде, Финн не видел в жизни ничего, кроме рыбы и лодок. Молодые люди находили понимание только в постели. Все, что было в Вегасе, должно остаться только в Вегасе – тем более что дома у Харлоу серьезные проблемы. Девушка забыла о парнях – а может, ей так казалось до похода в «Старбакс» в родном СанДиего, где она неожиданно встречает Финна. И… в ее жизни все переворачивается с ног на голову. В прямом и переносном смыслах!

Глава 2

Финн

НЕ ПОМНЮ, КОГДА я последний раз бывал на домашней вечеринке в окружении толпы несносных двадцатилетних юнцов разной степени опьянения. Я вообще не тусовщик, но согласился прийти, потому что Ансель в городе, а последний раз мы виделись все вместе в Вегасе, когда наше веселое воссоединение закончилось матримониальным хаосом. Но сегодняшний вечер я заканчиваю среди почти детей, с пивной кружкой в руке, слегка навеселе впервые за несколько месяцев и стоя так близко от Харлоу Вега, что могу ее коснуться.

Меня не удивляет ни то, что мы стоим так близко, ни то, что мне на самом деле нравится прикасаться к ней.

Меня удивляет то, что Харлоу одна, что она отделилась от остальной компании и болтает на кухне с наркоманом — работником Оливера. Несмотря на нашу свадьбу в Вегасе и Ванкуверский фестиваль секса, нельзя сказать, что я знаю о ней много. Но мне знаком такой типаж девушек: если на вечеринке есть стол, то они либо стучат по нему стаканами, либо лежат на нем, либо танцуют там же.

— Почему ты здесь, а не шлепаешь вместе со всеми картами в покер?

Харлоу пожимает плечами, кладет мне руки на талию, чтобы отодвинуть меня в сторону и открыть шкафчик наверху.

— Я сегодня немного расстроена. — Она хмурится, глядя на переполненный шкафчик. — И почему здесь такой бардак, господи?

— Ты хочешь навести порядок у них на кухне? — спрашиваю я, улыбаясь звякающим звукам, с которыми она двигает стаканы. — В разгар вечеринки?

— Может быть.

Ее лицо обрамляют темно-каштановые волосы, которые она заправляет за ухо, когда тянется к верхней полке, выгнув свою длинную шею. Я тут же начинаю думать о том, чтобы оставить маленькие засосы на ее коже от уха к ключице.

— Утром ты была очень занята, — говорю я, не сводя глаз с ее обнаженных плеч. — Вечером расстроена.

Она достает два чистых бокала и, повернувшись, смотрит на меня в упор. И я сразу вспоминаю огонь этих ее удивительных гипнотических глаз — скорее янтарного цвета, чем карих, — и страсть ее полных, соблазнительных губ. Открутив крышку с бутылки довольно дорогой текилы, Харлоу, примерившись, наполняет оба бокала до краев.

— Что ж, должен сказать, что Не-Джо очень старается, чтобы ты не расстраивалась, — говорю я. — Но я бы на твоем месте притормозил и не стал бы выпивать с парнем, который проколол себе пенис.

Честно говоря, когда Оливер рассказывал мне эту историю, я чуть не подавился своим сандвичем.

Харлоу протягивает мне бокал, но ее рука замирает в воздухе:

— Он… что?

— Дважды. Одно на кончике, а другое у корня.

Она моргает.

Я немного наклоняюсь, и то, как она смотрит на мой рот, вызывает у меня мурашки на коже.

— По утверждению Оливера, всякое бывает, когда Не-Джо напивается.

Она отрывает взгляд от моего рта и смотрит мне за спину, задрав подбородок, чтобы видеть стол в дальнем углу комнаты, где все еще играют в карты.

— А ты предлагаешь мне пойти поиграть в карты с людьми, которые употребляют «Кламато»^[1] в качестве штрафной?

— Это еще не самое худшее, — говорю я с гримасой отвращения. — На самом деле это «Будвайзер» с «Кламато» — называется челада, и сейчас оно к тому же уже теплое.

Она делает то же самое лицо, что и тогда, когда бариста предложил ей тыквенный пряный кофе утром, — чистый и абсолютный ужас, — и она его заказала.

— А кто-то действительно это смешал? И есть люди, которые это пьют и им нравится?

Я смеюсь:

— Знаешь, при всем моем здравом смысле я нахожу по-настоящему забавным, когда ты ведешь себя как примадонна.

Склонив голову набок и глядя на меня с недоверием, она спрашивает:

— То есть то, что я отказываюсь от «Будвайзера», смешанного с томатным соком и соком моллюсков, делает меня примадонной?

Очевидно, я достаточно пьян, потому что пою несколько строчек песни единственной примадонны, которую могу вспомнить на данный момент: «Я всегда буду любить тебя». А потом поднимаю свой бокал и снова опускаю его.

Харлоу смотрит на меня так, как будто я спятил, но, клянусь, ей весело. В глазах появляется улыбка, хотя брови по-прежнему строго сведены на переносице:

— Ты не сможешь петь, чтобы спасти свою жизнь.

Вытирая рот ладонью, я говорю:

— Ничего. Ты еще не слышала, как я играю на пианино.

Она прищуривается еще сильнее:

— Ты что, процитировал только что «Смитов»?^[2]

— Я удивлен, что ты это заметила. Это же не цитата из песни Пи Дидди.

Она хохочет:

— У тебя какое-то просто фантастическое представление обо мне.

— Так и есть. — Текила попадает мне в кровь, и я чувствую, как тепло разливается по груди.

Наклоняюсь поближе, так, что могу почувствовать ее запах. Она всегда пахнет чем-то теплым, немного землистым и сладким. Как будто пляжем, и кремом для загара, и жимолостью… Я сказал Харлоу кучу слов, не связанных с сексом, за последние пять минут — больше, чем за все время, которое она провела в Канаде, и удивляюсь, потому что, оказывается, с ней не только легко разговаривать — с ней разговаривать приятно.

— И мое представление о тебе все время меняется — теперь, когда ты не просто симпатичная мордашка у меня на коленях.

— Ты потрясающий ублюдок, Финн.

— Этот разговор творит чудеса в плане расширения наших горизонтов.

Она берет свой стакан, выпивает и морщится, а потом произносит:

— Не забегай вперед, Солнышко. Мне нравится наша договоренность.

— А у нас есть договоренность?

Кивнув, она наливает нам еще по порции.

— Мы с тобой либо подеремся, либо будем трахаться. Мне кажется, я предпочитаю ту часть, где про трах.

— Что ж, тогда я вынужден согласиться.

Когда она протягивает мне следующий стакан вдобавок к трем пива, которые я употребил с Анселем, я спрашиваю:

— А почему ты все-таки приехала ко мне? У меня не было возможности спросить тебя об этом, потому что ты все время сидела у меня на лице. Твой визит был… неожиданным.

— Но ведь потрясающим? — спрашивает она, поднимая брови, как будто понимает, что я не смогу это отрицать.

— Конечно.

Она облизывает тыльную сторону ладони, сыплет туда соль еще раз и смотрит на нее, задумавшись:

— Честно? Полагаю, я не была уверена, что могу доверять своим воспоминаниям из Вегаса.

— Ты хочешь сказать, что твои воспоминания о том сексе были слишком хороши?

— Ага.

— Но так и было, — заверяю я ее.

— Теперь я это знаю. — Она слизывает соль, выпивает и, схватив дольку лимона со стола, высасывает ее, что-то бормоча влажными губами и морщась. — Жаль, что мужчина, который прилагается к этому пенису, такой выдающийся лузер.

Я сочувственно киваю:

— Точно.

— Ты смешной, — она слегка подалась назад, как будто только сейчас меня по-настоящему разглядела. — Ты смешной, и с тобой как-то неожиданно легко.

— Ты просто пьяная.

Она щелкает пальцами у меня перед лицом.

— Очень может быть. Наверное, текила во мне делает тебя забавным.

Я смеюсь, вытирая рот ладонью.

— Кажется, у тебя настроение улучшилось, — говорю я.

— Просто есть кое-какие обстоятельства, и я стараюсь об этом не думать. И между прочим, — она поднимает свой пустой бокал, — вот это очень помогает.

— И сколько ты уже выпила?

— Достаточно для того, чтобы я перестала беспокоиться слишком сильно, но не так много, чтобы я перестала беспокоиться совсем.

Этот ответ кажется слегка мрачноватым для той, кого я считал легкомысленной, сексуальной и беззаботной. Хотя на самом деле я ведь не так много знаю о жизни Харлоу. Я знаю, что она симпатичная маленькая богатая девочка и что, скорее всего, у ее дверей толпится целая куча богатеньких мальчиков. Я знаю, что она верный друг для Лолы и Миа, что она, видимо, из тех, кто бросается на помощь любому живому существу, что она была движущей силой воссоединения Анселя и Миа. Но кроме этого — ничего, а это совсем не много. Я даже не знаю, кем она работает… и работает ли вообще?

— Хочешь о чем-нибудь поговорить? — предлагаю я без особого энтузиазма.

— Нет, — говорит она и наполняет очередной бокал.

В кармане у меня вибрирует телефон, и теплое, пьяное ощущение покоя тут же сменяется страхом. Не глядя на экран, я знаю, что пришло сообщение, которого я ждал.

Дома мой младший брат Леви сейчас проводит тщательный осмотр и испытания нашего самого большого корабля «Линды», который получил свое имя в честь нашей матери, и судя по тому, как развивались события, я готов спорить, что новости не будут хорошими.

Короткое замыкание в рулевой рубке, ни одна из панелей не работает.

Черт. Хотя существует миллион ругательств, который я хотел бы сейчас написать в ответ, я не спешу отвечать. Вместо этого я сую телефон в карман, наливаю себе текилу и выпиваю. Это помогает.

— Ты в порядке? — спрашивает Харлоу, глядя на меня.

Я стискиваю зубы, чувствуя, как огонь обжигает мне глотку, а потом разливается теплом по телу, опускаясь в желудок.

— Просто немного расстроился.

— Что ж, тогда еще по одной! — Она разливает еще две порции и протягивает одну мне.

Я понимаю, что на самом деле это не поможет. И завтра утром я буду мучиться от похмелья, а может быть, уже и сегодня, чуть попозже, и панели на корабле по-прежнему не будут работать, и все наши гребаные средства к существованию будут в такой же опасности, как и сейчас. Но черт… я действительно хочу забыть обо всем этом хотя бы ненадолго.

Я поднимаю бокал, глядя на прозрачную жидкость, потом наклоняюсь к Харлоу, мои губы почти касаются ее уха:

— Думаю, мы оба помним, что в последний раз, когда мы пили текилу вместе, все кончилось не слишком хорошо.

— Точно. — Она немного отклоняется назад, чтобы посмотреть мне в глаза. — Но здесь поблизости нет часовни, которая работает двадцать четыре часа в сутки и в которой какой-нибудь безумный идиот мог бы поженить нас, так что, я думаю, нам ничего не угрожает.

Вопрос решен.

Харлоу ставит со стуком стакан и морщится:

— О-о-о… не думаю, что могу выпить еще. — Она поднимает руки вверх, делая вид, что считает до тридцати, а затем улыбается. — Еще один, и я упаду лицом в миску с этими чипсами Лондон, которыми она так восхищалась.

Она, может, и сбилась со счета, а я вот нет. Четыре порции за время моего пребывания на кухне с Харлоу и, если не считать Вегаса, я пьян впервые за несколько лет.

Проходит, наверное, уже больше часа, когда наконец возвращается Не-Джо, пахнущий травой. На входе он протягивает мне руку и очень медленно произносит:

— Я Не-Джо. Приятно познакомиться…

Смеясь, я напоминаю ему:

— Да мы уже встречались в магазине, когда Оливер проводил последнюю проверку перед открытием.

Не-Джо издает тихий кудахтающий звук:

— Так вот почему ты мне показался знакомым.

Это было три часа назад. Этот парень, должно быть, не выпускает косяк изо рта.

— Ты же лесоруб из Новой Шотландии, да? — спрашивает он.

— Вообще-то рыбак из Ванкувера.

Харлоу взрывается смехом.

— Бедный Финн!

Он переводит взгляд с меня на Харлоу и обратно.

— Так вы, ребята, тоже познакомились через Оливера, да? — интересуется он.

— Не совсем, — отвечает Харлоу и смотрит на меня с глуповатой улыбкой. — Финн — мой бывший муж.

Глаза Не-Джо становятся круглыми, как блюдца.

— Бывший муж?!

Кивнув, я подтверждаю:

— Это правда.

Парень изучающе посмотрел на Харлоу. Он оглядывает ее с ног до головы так, что мне хочется двинуть ему по морде, чтобы он опомнился и перестал на нее пялиться.

— Ты выглядишь недостаточно старой для разведенки, — наконец заключает он.

Я выступаю вперед, чтобы отвлечь его внимание от ее груди:

— А я? Достаточно?

Теперь он смотрит на меня, но куда с меньшим интересом:

— Ага, действительно. Ты же старше ее, да?

— Да, — говорю я и смеюсь, а Харлоу радостно хихикает мне в ответ. — Спасибо.

Не-Джо сует руку в корзинку с чипсами на столе и спрашивает:

— Наверное, неловко тусить на вечеринке со своим бывшим?

Она машет рукой:

— Неа. Финн — очень добродушный парень.

— Вот как? — удивляюсь я, и это вызывает у меня смех, потому что меня можно описать почти любым словом, но только не «добродушный».

Добродушный — это про Анселя. А меня часто называют замкнутым. И я действительно иногда бываю закрытым. Я точно не добродушный.

Кивнув, она изучает меня пару секунд, а потом говорит:

— Ага. Ты любишь долгие прогулки по пристани, во время которых мечтаешь о том, как увеличить ваши уловы, а вечера проводишь в местном баре, обсуждая порнуху.

Я разражаюсь смехом:

— Да? Ух!

Ее губы складываются в милую задумчивую полуулыбку:

— Хм-м-м.

— Что ж, — произношу я. — Тогда, что касается тебя, все очень просто. Ты девушка, которая любит веселиться, любит шопинг, лак для ногтей и…

Я делаю вид, что задумываюсь, перед тем как повторить:

— Шопинг.

Она треплет меня рукой по щеке с выражением притворного восторга на лице:

— Мне нравится, как хорошо мы друг друга знаем!

— Мне тоже.

Мы одновременно поднимаем наши пустые стаканы и чокаемся.

— А почему вы, ребята, развелись? — спрашивает Не-Джо. — Вы, кажется, друг другу нравитесь.

— Нравимся? — Я не отрываю взгляда от Харлоу. Я как-то до этого вечера не думал, что она мне нравится.

Она наконец отводит глаза и смотрит на Не-Джо:

— На самом деле мы были женаты всего одну ночь и полдня в Вегасе. Мы провели вместе от силы двадцать четыре часа в общей сложности, и большую часть этого времени — пьяные или голые.

— Или и то, и другое, — добавляю я.

— Серьезно? — Мы оба киваем. — Это нехорошо.

— Так и было, поверь мне, — соглашается она, а затем делает вид, что сердится на меня: — Очень нехорошо.

Я смотрю, как она облизывает губы, и меня как током ударяет, причем заряд идет от моей кожи прямо в член. На самом деле я достаточно пьян, чтобы предложить ей заново познакомить свой язычок с моим членом.

— Я думаю, есть вещи, которые каждый должен сделать в жизни хоть раз, — провозглашает Не-Джо, отвлекая мое внимания от губ Харлоу, которые теперь улыбаются. — Каждый должен пробежать марафон, прочитать «Кандида» и пожениться в Вегасе.

Харлоу смеется и начинает объяснять ему, что это чертовски дорого и очень неудобно. Мы вполне могли бы потрахаться и расстаться совершенно бесплатно. Пока она рассказывает Не-Джо о наших приключениях в Вегасе, я решаю пойти немножко проветриться.

За пределами кухни бушует шумная и пьяная вечеринка. Лондон громко распевает песни за покерным столом, Миа играет в карты, сидя у Анселя на коленях и надев его сомбреро. Лола и Оливер единственные, кто выглядит серьезно и сосредоточенно, и я смеюсь, глядя на них, несколько секунд.

Оливер очень серьезно относится к игре в карты, а теперь я вижу столь же решительное выражение лица у Лолы. Остальные за столом ударились в безбашенное веселье, но эти двое, кажется, не оставляют попыток сделать игру все же организованной. Но это все равно что пытаться обвязать веревочкой дождь.

Когда я подхожу к ванной, Харлоу уже там, ждет своей очереди. Она проскальзывает мимо меня с дерзкой улыбкой, а когда я поворачиваюсь, чтобы сделать что-то — черт, я даже не знаю, пошутить, посмотреть на нее, поцеловать ее, — она закрывает дверь перед моим лицом.

Я уже и забыл, как при опьянении все вокруг становится расплывчатым, нечетким. Это дает ощущение свободы, но где-то на краю сознания горит красная тревожная кнопка: опасность… опасность…

Глядя в глубь коридора, я решаю, куда вернуться — к покерному столу или на кухню, но мои ноги будто приросли к полу, и сколько бы я ни думал о том, как весело было бы сыграть сейчас с Анселем и Оливером в карты, я не двигаюсь с места.

Харлоу открывает дверь ванной и видит меня около стены напротив. И она не выглядит удивленной — ни капельки. Она стоит в дверном проеме, глядя на меня, а потом делает пару шагов навстречу.

Она просто смотрит на меня, и это так чертовски ново. Она как будто совсем другая женщина сейчас — не та сумасшедшая девчонка с вечеринки в Вегасе и не та ненасытная стерва, которая чуть не выломала мою входную дверь. Эта Харлоу кажется спокойной, соблазнительной и чертовски привлекательной. В ее пристальном взгляде я вижу нечто, чего не видел раньше, — какую-то глубину, которую она обычно прячет, как будто сегодня вечером какая-то преграда была сломана. Причина не в алкоголе — ведь я уже видел ее пьяной. И не в том, что она хочет секса — мы уже делали это раньше.

Чем дольше Харлоу смотрит на меня, тем сильнее я чувствую, будто в груди у меня не сердце, а надувной плот, который она медленно наполняет воздухом. Моя грудь становится все шире, и шире, и шире.

Я замечаю, что она нанесла новый слой блеска для губ в ванной, и ее губы поблескивают алым, когда она слегка улыбается:

— Так мы собираемся драться?

Это выводит меня из моего транса, и я беру ее за руку и притягиваю к себе, а потом веду ее в спальню, которая находится слева от меня. Комната пустая, если не считать кучи постельного белья, низкого комода и нескольких коробок в углу.

— Кто, черт побери, оставляет пустые комнаты в таких квартирах? — спрашиваю я, оглядывая помещение с огромными окнами во всю стену.

В этой квартире три спальни, и она раза в два больше моего дома в Ванкувере. Из окна открывается захватывающий вид на гавань, а вдалеке виднеется, по моим прикидкам, Коронадо.

— Это комната Руби, — отвечает Харлоу, вставая у стены справа от меня. — Лондон унаследовала эту квартиру несколько лет назад. Руби уехала всего пару недель назад — сразу после того, как въехала Лола. Она отправилась на какую-то потрясающую стажировку в Лондон.

Я оборачиваюсь к ней, запутавшись. Наверное, потому, что я пьян:

— Руби… и Лондон?

— Руби отправилась в Лондон, в Англию, — говорит она более медленно. — И да, я понимаю. Ее соседкой была Лондон, и она уехала в Лондон.

Шуткам не было конца, как будто здесь были Эббот и Костелло. Она отрывается от стены и делает несколько шагов ко мне, глядя на воду за окном.

— Они ищут новую соседку, так что если ты знаешь кого-нибудь, кто хочет сбежать от репрессивного режима в Канаде…

— А ты не хочешь сюда переехать? — перебиваю я ее.

— Я люблю свой дом. Мне нравится жить одной.

Я киваю. Я тоже люблю жить один. Мой родной город не такой большой, как этот, — иногда мне нравится представлять, что я могу закрыть дверь и скрыться от всех.

Но даже тысячи километров расстояния не помогают мне по-настоящему отгородить мои мысли от того дерьма, которое происходит сейчас дома. Телефон тяжелым грузом оттягивает мне карман, и я вынимаю его, чтобы положить на плоскую поверхность одной из коробок. Харлоу смотрит, как я это делаю, а затем делает то же самое: вытягивает телефон из кармана своей джинсовой юбки с рваными краями и кладет его вниз экраном рядом с моим.

Я делаю шаг вперед, и она поворачивается лицом ко мне, закрывая глаза, когда я провожу рукой по ее шее и запускаю ее ей в волосы:

— Черт возьми, ты пахнешь как мечта.

— Да?

Я киваю, но она этого не видит, ее глаза по-прежнему закрыты.

— Дай мне твои трусики.

Никакого притворства, никакой прелюдии, и она даже не вздрагивает.

Мои тревоги сейчас надежно спрятаны на коробке в четырех футах от меня, и передо мной нежная, теплая девушка, способная сделать так, чтобы все остальное исчезло. Бросив короткий взгляд на мое лицо, она забирается себе под юбку и снимает трусики, протягивая мне крошечное голубое облачко из кружев. Я сую их в карман, а затем наклоняюсь и целую ее.

И это тоже новое. Это приятнее и откровеннее, чем дикие, страстные, жестокие поцелуи, которыми мы обменивались до этого. Я целую ее один раз, буквально только касаясь губами, и потом снова, постанывая, когда ее руки скользят по моей груди и обвиваются вокруг моей шеи. Ее губы отвечают моим в своем, легком, ритме — никакого сопротивления, никакой неуверенности, только Харлоу, только ее пухлая нижняя губа, легкие прикосновения ее языка, ее прерывистое дыхание.

Я чувствую привкус ее вишневого блеска для губ, привкус текилы, которую мы пили на кухне. Она не пьяная вдрызг, но щеки у нее горят от алкоголя, тело расслабленное и пластичное. Я уверен, что могу гнуть ее, как захочу. Могу сейчас распластать ее на полу, закинуть ее ноги себе на плечи и трахать так, что в гостиной будет слышно, как моя кожа соприкасается с ее.

— Ты иногда думаешь обо мне? — спрашиваю я, целуя ее шею, стягивая бретельку с ее плеча и исследуя губами и зубами ее кожу.

— Да.

— Расскажи.

— Это моя фантазия, когда я удовлетворяю сама себя, — признает она без всякого стеснения.

— То есть ты думаешь обо мне пять раз в день?

Харлоу смеется, и этот смех слегка напоминает икоту, когда я задираю ей юбку и сажаю ее на комод, раздвинув ей ноги и шагнув вперед. Я уже готов, и ощущение жара от ее киски около моего члена, обтянутого джинсами, такое сильное, что я, подавшись вперед бедрами, начинаю шипеть ей в рот.

Она прижимается ко мне, и я опускаю руку между нами, стараясь добраться до ее нежной, скользкой плоти между бедер.

Черт, она часто дышит и дрожит под моими руками, а я так возбужден, что с трудом удерживаюсь от того, чтобы не расстегнуть немедленно ширинку, выпустив на свободу член, и не начать тереться об нее.

Но вместо этого я провожу пальцами по ее невероятно нежной плоти. Она единственная женщина, которая была у меня за долгое время. Мне трудно заставить себя не думать о том, что я инстинктивно будто присваиваю ее, когда целую ее шею, губы, плечи. Легко представить себе, что все остальное за пределами этой комнаты исчезло или по крайней мере поставлено на паузу, и облегчение — пусть даже и воображаемое — вызывает дрожь, пробегающую по моему позвоночнику, напряженному у основания. Я сильно возбуждаюсь от этой девушки, она волнует меня так, как никто и ничто раньше. Клянусь, я все еще, даже спустя два месяца, чувствую отзвуки того ощущения, когда ее губы целовали мой член, а руки направляли меня внутрь нее.

— Ты хоть представляешь, как это на меня действует? — Я отступаю немного, чтобы видеть, как мои пальцы скользят вверх и вокруг ее клитора и потом назад, вниз, внутрь.

Мне чертовски нравится, как они выглядят, когда становятся мокрыми от ее сока.

— Господи, когда твоя киска стала такой сладкой? — Я смотрю на ее опущенные глаза, она, сильно закусив нижнюю губу, не отрываясь, смотрит, как я ласкаю ее.

Меня обжигает вдруг внезапная догадка, причиняя мне физическую боль:

— Ты позволила этому долбаному мальчишке лизать тебя прошлой ночью?

Она закрывает глаза, прижимается к моей руке, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее шею. Ее молчание — это все равно что «да», и от этого огонь в груди разгорается еще сильнее. А потом я вспоминаю, как она выглядела утром: как будто одновременно хотела и трахнуть меня, и побить.

— Скажи мне, что тебе нравятся мои губы.

Она шепчет, задыхаясь:

— Мне нравятся твои губы.

— Скажи мне, что ты помнишь, как кончала под ними.

— Я помню.

— Сколько раз?

Харлоу издает смешок и выгибается со стоном, когда я вожу большим пальцем вокруг, вокруг, вокруг ее клитора.

— Много.

— Я помню, как приказал тебе ползти через всю комнату, чтобы получить то, что ты хочешь.

Она впивается ногтями в мое плечо:

— Извращенец.

— Но ты ползла. — Я целую шею, подбородок. — А я люблю лизать ее. Люблю твои грязные вздохи.

Внезапный стук в дверь нарушает тишину комнаты, и мы оба подпрыгиваем. Харлоу дрожит и хватает меня за руку, поэтому я продолжаю ласкать ее.

— Финн?

Черт, это Ансель.

— Да?

— Эй, ну… Мы уходим. Это на тот случай, если ты хочешь ехать к Оливеру.

Я чувствую, как Харлоу ждет, что я отвечу. Ее тело напряжено.

— А когда Оливер уезжает? — спрашиваю я, взвешивая свои возможности.

— Он уехал десять минут назад, чтобы еще раз проверить, все ли готово к открытию магазина.

Я издаю стон и, сам того не понимая, убираю руку и вытираю ею рот. Но на моих пальцах сок Харлоу — теперь я могу ощущать ее запах, ее вкус, и я так сильно возбужден, что стискиваю зубы от напряжения.

Она смотрит на меня, но в свете уличных фонарей трудно понять выражение ее лица. Если я не уйду сейчас с ними, мне придется брать такси. А семейный бизнес Робертсов сейчас в таком состоянии, что не может позволить себе потерять ни одного доллара из жалких пяти тысяч, лежащих на счете в банке, поэтому я не думаю, что имею право потратить 30 баксов на такси.

— Мне надо выдвигаться… с ними, — говорю я.

— Понимаю. — В ее голосе не слышно ни злости, ни даже разочарования — только усталость.

— Не садись за руль, когда поедешь домой, — прошу я. — Ты выпила слишком много.

Она моргает, а когда она смотрит на меня в упор, я вижу, как та самая завеса, за которой она прятала свои эмоции, а сегодня вроде бы открыла, возвращается на место. И чувствую укол разочарования, когда она говорит:

— Ты думаешь, я идиотка?

— Нет. — Я иду за телефоном, сую его в задний карман. Странно, у меня почему-то такое чувство, что она меня сегодня обыграла:

— А ты не хочешь поехать домой с нами?

Она качает головой.

— Я в порядке.

— Я тебя завтра увижу? — Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, но она уворачивается и отталкивает меня — то ли в шутку, то ли всерьез.

— Уходи, Солнышко. Эмоциональные прощания не прописаны в нашем брачном контракте.

Все правильно. Эту язвительную Харлоу я знаю гораздо лучше. Поправив кепку и слегка кивнув ей, я выхожу за дверь.

Примечания

1

«Кламато», или «Цезарь», или «Кровавый Цезарь» — канадский алкогольный коктейль, обычно содержащий водку и цезарный микс. Главное отличие от «Кровавой Мэри» — наличие моллюскового сока.

2

«Смиты» — сериал 2013 года.