Соблазны Снежной королевы

Марина Крамер, 2015

Адвокат Варвара Жигульская давно перестала верить людям, а особенно – мужчинам. За ледяным спокойствием и прозвищем «Снежная королева» в груди Жигульской бушевали огненные страсти. Но измена бывшего мужа композитора Святослава Лемешинского и предательство недавнего любовника Кирилла Мельникова, который обманывал ее за спиной, пошатнули веру Варвары во весь мужской пол. В глубине души она все же надеялась на счастье – любить и быть любимой, – но у судьбы ужасное чувство юмора. Выйдя замуж за нового любимого мужчину Руслана Алиева, Варвара уже через пару часов после загса стала вдовой. Любимого сбила машина, и теперь жизнь Снежной королевы снова трещит по швам…

Глава 7

Родственные узы

Чем больше женщины похожи друг на друга в зеркале, тем сильнее они отличаются в семейной жизни.

Японская пословица

Впервые в карьере мне никак не удавалось сосредоточиться на деле, которым я занималась. Глядя в бумаги, я ничего не видела и вообще слабо понимала, что читаю. Как идти с этим в суд, вообще не представляла, а выглядеть идиоткой в глазах клиента не хотелось. К тому же проигрыш этого арбитража совершенно не входил в мои планы, и дело было даже не в репутации. Я никогда не позволяла личному возобладать над профессиональным, и сегодняшняя невозможность взять себя в руки раздражала почти до слез. Решив, что в таком состоянии я не адвокат, а лучший помощник прокурора, я вызвала к себе в кабинет Диму Кукушкина и попросила поехать в суд вместо меня. Он был в курсе дела, сам помогал готовить материалы, потому никаких заминок возникнуть не должно было. Димочка согласился, попутно заметив, что у меня больной вид:

— Вы бы домой ехали, Варвара Валерьевна, такое ощущение, что у вас что-то простудное — глаза-то красные, как у…

— Все, хватит! — прервала я. — Собирайся, тебе пора выезжать, а я уж как-нибудь сама справлюсь со своим нездоровьем.

Димочка пожал плечами и вышел, плотно закрыв за собой дверь, однако через пару минут вошла секретарша Катя с подносом, на котором стоял стакан воды и лежала упаковка профилактических таблеток от простуды:

— Вот, Варвара Валерьевна, выпейте.

— Не нужно, Катя, спасибо, — отказалась я, выключая компьютер. — Я, пожалуй, домой поеду. Подготовьте мне все материалы по делу Гальченко, я с собой возьму.

Катя вышла. Эта девушка заменила мою предыдущую секретаршу Нину, которая по просьбе моего дяди установила в ящик стола прослушивающее устройство. Я долго думала, прежде чем уволить ее — смена секретаря дело тонкое, новый человек должен войти в курс всех дел, уметь держать язык за зубами и обладать определенным набором качеств. Кроме того, я долго привыкаю к людям, мне требуется время, чтобы допустить нового человека к своим делам и к какой-то части собственной жизни. Но видеть каждый день в офисе Нину мне становилось все сложнее, и я решилась. Катю привел Кукушкин — она была какой-то его родственницей из провинции, имела высшее юридическое образование, но совершенно не имела опыта работы. Для секретаря это не критично, а девушка произвела на меня хорошее впечатление и оказалась толковой и шустрой. И главное — теперь я не встречалась каждое утро с Ниной, так запросто предавшей меня и мое доверие.

Документы в пластиковой папке Катя внесла в тот момент, когда я уже застегивала пиджак и сбрасывала в сумку телефон, сигареты, зажигалку и пудреницу:

— Все готово, Варвара Валерьевна.

— Спасибо. Дождитесь, когда вернется Дмитрий, и можете быть свободны.

— Да, хорошо. Завтра вы во сколько будете?

— Как обычно, если не разболеюсь.

— Тогда, если разрешите, я сегодня вызову мастера, пусть кондиционер посмотрит в приемной, он что-то барахлит.

— Да, вызывайте. До завтра, Катя.

— Отдыхайте, Варвара Валерьевна.

На крыльце я зажмурилась — как назло, погода стояла жаркая, солнце слепило так, что даже очки не очень помогали, и можно было прогуляться до дома пешком, однако я не чувствовала в себе сил для подобных действий.

Водитель Володя сразу же выключил кондиционер и, пока я усаживалась на заднее сиденье, спросил:

— А в суд мы не едем? Дмитрия видел только что.

— Нет, не едем, я что-то чувствую себя плоховато.

— Домой?

Но домой мне хотелось еще меньше — там я моментально начну грызть себя и доведу дело до мигрени. Нужно срочно что-то придумать…

— Поедем в Загорянку, Володя, пока на дорогах еще относительно свободно, — вдруг сказала я, и водитель, ничуть не удивившись, кивнул:

— Хорошая мысль. Вы ночевать там останетесь?

— Нет. Просто навещу бабушку, она там уже две недели.

Володя снова кивнул, и мы поехали.

Не то чтобы я отчаянно соскучилась по бабушке, но почему-то именно сегодняшний день показался мне подходящим для подобного визита. В конце концов, просто полежу до вечера в своей комнате на втором этаже, послушаю, как орут птицы, вдохну запах распускающихся цветов да посижу в кресле-качалке под дубом. Огромное дерево росло на нашем участке много лет, оно было там еще до того, как дед купил эту дачу, и под ним вечерами мы все любили сидеть и пить чай. Сейчас никого не осталось — только бабушка и я.

Дорога заняла совсем немного времени, что меня удивило — обычно даже в Королеве пробки, но сегодня мне несказанно везло. Бабушка, услышав звук паркующейся у ворот машины, вышла на крыльцо и удивленно вздернула брови, увидев, как я захожу в калитку:

— Варвара? Неожиданно.

— Ты не рада? Могу уехать.

Бабушка покачала головой:

— Нельзя не ершиться со входа? Я не сказала, что не рада тебя видеть, я удивилась, что ты приехала посреди недели в рабочее время, вот и все. Ты с водителем?

— Да. Если машина мешает на улице, я попрошу его загнать ее во двор.

Бабушка нацепила на нос очки, болтавшиеся на цепочке, и оценила масштаб. Последние годы я предпочитала «Мерседес», и его габариты плоховато вписывались в окружающий пейзаж — дорога между участками была не особенно большой.

— Ну, Скворцовых и Лабазниковых сегодня не будет, а Ильин вообще в Европе, так что вряд ли кому-то помешает твоя машина, — изрекла бабушка, прикинув что-то в уме. — По нашей улице мало кто ездит в будни.

— Ну, тогда все в порядке. Володя, вы проходите, — крикнула я водителю, возившемуся в салоне.

— Да, сейчас, — отозвался он, вынимая из-под сиденья пакет, — переоденусь только.

— В доме вам будет удобнее, — категорично заявила бабушка, сходя с крыльца, — можете пройти в комнату на первом этаже, справа по коридору, и там переодеться и вообще отдохнуть — белье на кровати свежее.

Кто бы сомневался! Белье у нее свежее на гостевой кровати! В свои восемьдесят с гаком моя бабушка крахмалила и наглаживала постельное белье до хруста и не признавала никакого цвета, кроме белого. Да, у нее была помощница по хозяйству — мне удалось после многолетних дебатов убедить ее в необходимости подобного шага, — но основную массу домашних дел бабушка по-прежнему делала сама. Странное дело — внешне я очень напоминала бабушку, а вот в остальном трудно было бы найти двух более различающихся людей, чем мы…

— Кстати, ты тоже могла бы сменить костюм, — заметила она, провожая взглядом скрывшегося в доме Володю, — в твоей комнате висит какая-то одежда. Не станешь же ты бродить тут по лесу в деловой одежде.

— Не стану. — Я чмокнула ее в щеку, хотя подобное действие в последнее время давалось мне довольно тяжело, и пошла в свою небольшую комнатку под самой крышей. Эти «апартаменты» я занимала с тех самых пор, как помню себя. Бабушка ничего здесь не меняла, разве что кровать со временем сменилась на более широкую и длинную — я вышла замуж и приезжала сюда уже со Светиком. Сейчас я опять одна.

Найдя в шкафу старые джинсы и просторную майку с каким-то совершенно идиотским рисунком, невесть как оказавшуюся в моем гардеробе, я прилегла на кровать и почувствовала какую-то внезапную свободу — от проблем, от забот, от суеты. От самой себя. Это оказалось неожиданно приятно и словно омолодило меня лет на десять-пятнадцать, вернуло в пору, когда я была беззаботной студенткой юридического факультета и привозила сюда компанию своих приятелей-однокурсников. Чудесное было время… Мы затаривались дешевым вином в пакетах, нехитрой закуской и сигаретами, приезжали сюда после обеда в субботу и гудели до ночи воскресенья. Все было как-то невинно, весело, шумно, но при этом мы не раздражали соседей, не мешали никому… Или люди были добрее? Хотя как это могло быть в те годы, когда зарплаты выплачивались нерегулярно, а полки коммерческих магазинов дразнили взгляд обертками импортного шоколада и бутылками неизвестного алкоголя, какими-то совершенно неведомыми для большинства продуктами и шмотками? Конечно, в нашей компании практически не было «пролетариев», мы все были детками из семей бывшей советской элиты — но вокруг-то жили и обычные люди. Надо же, как время все меняет… Мои однокурсники любили эти поездки — на нашей даче все чувствовали себя свободно и раскованно, бабушка в такие дни сюда не приезжала, а если и оказывалась случайно, то вообще никак не вмешивалась в происходящее. Даже влюбленные парочки чувствовали себя здесь свободно и имели возможность уединиться в одной из комнат двухэтажного дома, чем и пользовались довольно бессовестно. И я с Кириллом не составляла исключения. Именно в этой комнатке под крышей мы проводили с ним ночи в объятиях друг друга. Черт, ну до каких же пор я буду вспоминать Мельникова?! Почему в любой мелочи, даже самой незначительной, я непременно нахожу что-то такое, что напомнит мне о нем? Даже собственная комната…

— Варвара, ты легла отдыхать? — раздался снизу голос бабушки, и я села.

— Нет, переодеваюсь. Я тебе нужна?

— Мы с Владимиром хотим попить чаю, присоединишься?

— Да, сейчас.

Впервые за все время существования дачи я покинула собственную комнату с удовольствием…

После чаепития под дубом Володя вызвался починить чуть покосившийся забор за домом, и бабушка согласилась, сетуя на отсутствие в нашей семье мужчин:

— Был Святослав, да и тот не работник. Что взять с творческого человека? Вот муж мой был, как говорили раньше, рукастый, все сам умел — и столярничать, и плотничать, и кирпич укладывать. Сейчас мужчины этого уже не умеют.

— Ну почему же? — улыбнулся Володя, пробуя пальцем лезвие топора. — Я вот все умею, и ремонт в квартире всегда сам делаю — и себе, и родителям.

— Вы, Владимир, приятное исключение. Я вам очень благодарна за предложенную помощь.

— Да мне же несложно. На свежем воздухе руки размять — одно удовольствие, какой же это труд? Так — развлечение. — Володя выбрал в кладовке под домом нужные инструменты и направился к забору.

— Тогда я сейчас сварю борщ. Это я делаю исключительно вкусно, можете поверить, — заявила бабушка.

— Тебе помочь? — Я поставила чашки и вазочки из-под варенья на поднос и пошла в дом.

— Нет, — отказалась бабушка, — ты в готовке ничего не смыслишь. К сожалению, как я ни старалась в тебя это вложить.

Даже в такой мелочи она не могла удержаться, чтобы не уколоть меня, ну что за характер! Да, я не варю борщи и не крахмалю пододеяльники, зато умею довести до победы даже самое запутанное и сложное дело в суде, вот так вот.

Перемыв чашки и блюдца, я тщательно вытерла все льняным полотенцем, которое выглядело так, словно было куплено вчера, а не добрый десяток лет назад, расставила все в серванте на полках и забралась на стул у большого обеденного стола, придвинутого вплотную к окну, поджав под себя ноги. Створки были раскрыты, и легкий ветер шевелил тонкие занавески, донося с улицы аромат жасмина. Бабушка, повязав передник с кружевами, принялась за чистку овощей. В большой кастрюле уже варился бульон из мозговой косточки — как будто специально припасенной для этой цели, хотя я не предупреждала, что приеду. Со двора доносился звук пилы — Володя ремонтировал забор, менял там сгнившие штакетины.

— Хороший мужчина, — заметила бабушка, ловко шинкуя морковь.

— Хороший. И водитель отличный — я с ним очень спокойно себя в машине чувствую.

— Как живешь, Варвара? Святослава давно видела?

— Недавно. К чему вопрос?

Бабушка отодвинула тарелку с морковью и положила на разделочную доску большую свеклу. Она не признавала никаких терок или шинковок, не говоря уже о кухонных комбайнах — все резала только ножом и так аккуратно, что мне казалось, будто в ее глазу установлен какой-то прибор, позволяющий ей делать это.

— Ни к чему, просто вопрос. Совсем не интересуешься делами бывшего мужа? Ведь не один год вместе прожили.

— Ну и что? Почему мне должна быть интересна его жизнь теперь? На то пошло, так я и раньше не особенно ею интересовалась.

— Тогда почему удивилась, когда о Макаре узнала? — не переставая орудовать ножом, уколола меня бабушка. — Не интересовалась ты — нашлась та, кто заинтересовался.

— Ой, ба! Я тебя умоляю! Можно подумать, ты не знаешь, почему так вышло! — скривилась я. — Да Светику не Ирка нужна была.

— Не была бы нужна Ирка — и Макара бы не было, — не сдавалась бабушка.

— Ты от меня чего хочешь сейчас?

— А ты голос не повышай, я пока еще в своем доме и от тебя не завишу! — строго напомнила бабушка, стряхивая свеклу в глубокую тарелку.

— Тогда зачем ты завела этот разговор о Светике? Не понимаешь, что мне неприятно?

— Неприятно? — принимаясь шинковать капусту, усмехнулась бабушка. — А ему сильно было приятно терпеть твои выкрутасы столько лет? Думаешь, он не понимал, что ты ему постоянно изменяешь? Твоя беда, Варвара, в том, что ты считаешь людей заведомо глупее себя, и Святослав не стал исключением. А он все понимал, видел и мучился. Ему каждую секунду было больно, понимаешь? Он тебя любил — так редко кого любят. Ему твои измены были как острый нож.

Я машинально выдернула у нее из-под руки остаток кочерыжки и захрустела ею. Бабушка была не права — я отлично понимала, что Светик не глуп и не слеп, но знала и другое — его все устраивало. Больше всего на свете мой гениальный супруг любил себя и свой собственный комфорт, особенно душевный. И исключительно потому ни разу не устроил мне даже мало-мальски полноценного скандала — боялся нарушить свой покой. Где-то глубоко внутри себя я была уверена в том, что, закати он хоть раз полноценный разбор полетов, и я больше никогда не стала бы изменять ему. Мне ведь, по сути, и не хватало в браке именно этого — твердой мужской руки. Да, Светик был хорош как друг и даже неплох как любовник, но вот этого мужского в нем не было ни капли. Кажется, последнюю фразу я сказала вслух, потому что бабушка, не переставая шинковать капусту, откликнулась:

— Это просто в тебе слишком много мужского, Варвара. И не каждый мужчина может выдержать твою манеру соревноваться и устанавливать свои правила.

Не могу сказать, что я была с ней не согласна. Имелась в моем характере эта черта — люблю устроить своеобразное соревнование и посмотреть, могу ли прогнуть мужчину под себя. Любого мужчину — будь то деловой партнер или любовник. Большинство мужчин поединка не выдерживают. Все их существо противится — как?! Мне?! Противостоят?! Мне?! Кто?! Баба?! И вот в этом уничижительном «баба» заключена вся их слабая суть — суть мужчины, пасующего перед сильной, уверенной в себе женщиной. Перед женщиной с характером. Но они не хотят сразу признавать поражение, нет — они рвутся в бой, чтобы доказать свое превосходство. А со мной это либо краткосрочное сражение длиной в один выстрел, либо война на всю оставшуюся жизнь. Я давно запретила себе капитулировать или отступать — и придерживаюсь этого принципа очень строго.

Мне довольно часто приходится противостоять мужчинам — в нашей сфере адвокатов-мужчин куда больше, чем женщин, а такого уровня, как я, нас вообще два-три человека. Обо мне ходят самые разные слухи, но к чему обращать внимание на шепот за спиной? Когда карабкаешься вверх, тебе не до этого, а потом, когда ты уже достигла вершины, вся эта мирская чушь вообще не имеет значения. В любви то же самое — к чему мне самец, за которым мне не хочется идти и который предпочитает, чтобы я главенствовала в отношениях? Светик, к примеру, на первом же году совместной жизни прекратил все попытки стать главой семьи — так чему еще удивляться? Я не хочу быть еще и в семье за мужчину, потому и находила себе тех, кто позволял мне уйти в тень.

— Ну, что ты притихла? — спросила бабушка, снимая крышку с кастрюли, в которой у нее варился мясной бульон.

— Ты хочешь признания вины? У меня твой характер — тебе тоже всегда необходимо быть первой.

— Но у меня хватало ума не демонстрировать этого в семье, — отбрила бабуля, вынимая из бульона луковую шелуху, которую добавляла для придания золотистого цвета.

— А у меня, значит, с умом туговато? Как же у вас, таких умных, проницательных и изворотливых, могла родиться такая недотепа? — усмехнулась я.

— Тебя никто не называл недотепой, не передергивай. Кроме того, я всегда считала, что для женщины ты сделала головокружительную карьеру — мало кто смог бы так высоко забраться в совершенно мужской области. Но вот в личной жизни ты у меня неудачная какая-то получилась. Это моя вина.

— Ой, да какая вина? — поморщилась я, доедая кочерыжку. — Наверное, я просто не создана для семейной жизни, вот и все.

— Для семейной жизни не создана твоя Аннушка, — обжаривая на сковородке лук и морковь, заметила бабушка. — Я иногда думаю, что у нее не мозг, а какой-то недоразвитый межушный ганглий, уж не обижайся.

Я захохотала, хотя в душе мне стало немного обидно за подругу — Аннушка не была дурой, она просто умела не зацикливаться ни на чем и жила легко, как бабочка.

— Что смешного? Она хорошая девочка, но и только. Для мужчин она слишком простовата, никакой загадки, никакого второго дна, а это важно. Мужчины не любят, когда им все понятно в женщине.

— Интересно, что было непонятно папе в моей маменьке, а?

Бабушка отложила деревянную лопатку, которой перемешивала лук и морковь, села на табуретку и, поправив волосы, сказала:

— Ему в ней было непонятно абсолютно все. Как, впрочем, и нам с твоим дедом. Я до сих пор не понимаю, как мы с ним умудрились воспитать такую эгоистичную, черствую и себялюбивую дочь. Она даже матерью нормальной стать не смогла. Когда она тебе звонила в последний раз?

Я напрягла память, но так и не смогла вспомнить — очевидно, очень давно.

— Я не особенно страдаю по этому поводу. Мне уже давно не нужна мамочка рядом.

— А даже если и была она тебе нужна когда-то — так ее не было. Вечно то гастроли, то спектакли, то еще что-то. Всегда занята, а если вдруг осталась дома, то тут же находились новые предлоги — маникюрша, косметичка, новое платье…

— Договаривай — новый мужчина, — спокойно продолжила я, когда бабушка чуть замялась и умолкла. — Думаешь, я не понимала, куда она исчезает вечерами? Даже когда папа был еще жив. Один этот ее Нугзар мерзкий чего стоил… Это он, кстати, втравил меня в историю с поселком Снежинка, он попросил помочь его знакомой.

— Ты могла отказаться.

— Могла. Но почему-то не отказалась.

— Я объясню, — сказала бабушка, снова помешивая содержимое сковородки, — ты не отказала потому, что считала, будто отказываешь в просьбе матери, а не ее любовнику.

— Ой, не усложняй. Да и вообще… Пойду я покурю, ладно?

Разговор стал мне неприятен, и я любой ценой хотела прекратить его. Любые воспоминания о матери почему-то оборачивались глухой тоской — наверное, все-таки в детстве мне не хватило ее заботы и внимания, хоть я и упорно отказывалась признавать это.