Вольному – воля

Владимир Колычев, 2008

Сбежав из лагеря, где он мотал срок за убийство, Ролан Тихонов решил твердо – с уголовным прошлым покончено. Но оказалось, путь на волю лежит через кровь – один труп, другой… Вроде бы нашлась тихая пристань, где можно начать новую жизнь под чужим именем. Да не дают ему покоя. Бандит Зубодер, с которым Тихонов рванул с зоны, требует отступных. Иначе – смерть. Значит, опять Ролану надо брать в руки оружие и расправляться с врагами. Он верит в свою счастливую звезду, она не обманет…

Глава 3

Лес валили по старинке — один пилит ствол, другой его подталкивает в заданном направлении. Со стороны вроде бы ничего сложного, но под занавес рабочего дня голова идет кругом от усталости. Хорошо, если норму выполнишь, а если нет — пеняй на себя. И деньги на счет не перечислят, и ларька лишат, а могут и в штрафной запереть, если недоработка станет привычным делом.

Ролан старался. Раз уж позволил он себе ссучиться, то должен быть как все. Да и деньги на ларек ему нужны — в столовой еда пресная, без сладкого плохо. А еще за хорошую работу и примерное поведение срок могут скинуть на треть или даже половину. Хозяин хоть и сволочь, но у него и по тяжким статьям условно-досрочное получают. Яркий тому пример — Красавчик. Обещали ему скостить срок наполовину, и документы уже в суде, а это, считай, дело в шляпе.

С Красавчиком он работал в паре. Неплохим парнем оказался его земляк. И за себя постоять мог, и поговорить с ним за жизнь интересно. На условности уголовного мира ему наплевать. Все равно какой масти быть, лишь бы на свободу поскорей. И Ролана таким отношением к жизни заразил. Потому и работали сейчас, не покладая рук. Один — чтобы не заработать роковой минус на конечной станции длинного пути под названием лагерный срок. Другой — чтобы дойти до этой станции в далекой перспективе.

— Все, больше не могу!

Ролан вырубил бензопилу, сел на пенек, рукавом утер пот со лба. Июнь на Урале не самый жаркий месяц, но в последние дни так парит, что кровь в капиллярах закипает.

— Не садись на пенек, не ешь пирожок, — опускаясь рядом, сказал Красавчик.

Он тоже устал. И перекур его не пугал. Сегодня они, что называется, дали стране угля. До конца рабочего дня осталось два часа, а они уже почти норму выполнили. Стахановское движение их не вдохновляло, к перевыполнению плана они не стремились, поэтому, если есть время, почему бы не отдохнуть. Вон и бригадир с учетчиком идут, в их сторону смотрят. Один другому что-то сказал, дальше пошли. Знают, что в паре «Тихон—Красавчик» всегда все тип-топ.

— Да, от пирожка бы я сейчас не отказался…

Почему-то вспомнилась Венера. Был в его жизни момент, когда бывшая жена стала лучшей подругой. Неплохо ведь жил с ней. Сам отогрелся от ее тепла, зэковскую корку с себя почти смыл. Нормальным человеком становился, да и она пить бросила, за ум взялась. Жили бы сейчас душа в душу, она бы ему пирожки пекла. И он бы не расстраивал ее. Так нет, на подвиги, дурака, потянуло… Правильно говорит Красавчик, все равно, кто ты — черный, красный или серый, лишь бы человеком нормальным был. Был же он когда-то таким человеком. И в армии честно служил, и на заводе работал, и людей не убивал…

— А есть, кому пирожки печь? — спросил Красавчик.

— Если ты про бабу, то нет…

— Аналогично. На воле женщин полный вагон был, а в зону попал, так и никому не нужен вдруг стал…

— У меня их всего две было за всю жизнь. Две сестры. На старшей был женат, а потом младшая подросла. Жена загуляла, а я с ее сестрой спутался. Любовь была…

— Красивая сестренка?

— Очень.

— Любишь?

Ролан предостерегающе глянул на Красавчика. Обычно они на такие темы разговор не заводили. Другие о бабах трепались без всякого зазрения совести. Ролан слушал, но сам о своем не говорил. Да и Красавчик не очень жаловал такой треп. О многом говорили, а о женщинах нет.

— Извини…

Красавчик понял, что собеседник совсем не настроен отвечать на его вопрос. И замолчал. Но Ролана вдруг прорвало.

— Любил…

Захотелось вдруг выговориться.

— Раньше любил, спасу нет. И сейчас, наверное, люблю. Хотя и не за что ее любить…

— Если любишь по-настоящему, не ищешь, за что любить…

— Ты, братишка, как всегда прав… — кивнул Ролан. — Одна жена с бандитом закрутила, пришлось разбираться. Разобрался. И с ним, и с ней… Срок получил. И что? Ее сестра замуж за такого же бандита вышла. Ее сестра и моя Аврора…

— Аврора? Красивое имя.

— Ну да, утренняя звезда… И эта звезда другому светила…

— Почему в прошедшем времени?

— А нет больше мужа.

— Чего так?

— А пристрелили!

— На разборке?

— Какие разборки, о чем ты. Ее муж депутатом Госдумы был. Волоков Михаил Егорович, может, слышал…

— Ну да, слышал что-то, в газетах писали. Депутата убили. Точно, Волоков его фамилия. Типа бескомпромиссный борец за права человека, за то и пострадал…

— Борец, — ухмыльнулся Ролан. — Еще тот борец. За собственные права… Я его сделал. Он в меня стрелял, я в него, такая вот заваруха была… Мне ж за него и срок дали… Депутата завалил, могли бы и пожизненный дать, да, видно, он у многих на пути стоял. А может, мою подстреленную голову пожалели…

— Ничего, лет через семь-восемь выйдешь. Работаешь ты здорово, не быкуешь. Хозяин таких жалует…

— Не люблю я эту барскую волю. Ну да ладно, что есть, то есть. Будем жить, как фишка легла… Я здесь буду жить, а ты на свободе. Завидую я тебе…

— Я сам, брат, себе завидую. Эх, скорей бы… Хочешь, привет твой Авроре передам?

— Ей?! Мой привет?!

— А что здесь такого?

— Да тебя, братан, за потроха подвесят, если ты к ней от меня сунешься. Она же и отмашку даст, чтобы тебя вздернули… Не любит она меня.

— Чего так?

— История одна нехорошая была. Да и мужа ее я убил…

О нехорошей истории не хотелось и вспоминать. И дернул Ролана бес опрокинуть Аврору на живот и силой задрать ей юбку. Изнасиловал бабу. Потому она и возненавидела его. Может, правильно сделала, что спустила своих церберов с цепи…

— Но я-то здесь при чем? И что она со мной, с мужиком, может сделать? — спросил Красавчик. — Кто она такая?

— Да такая. Муж у нее крутым был. Бизнес, братва, все такое. Теперь она сама крутая. Видел бы ты ее дом — дворец. И охраны — валом… Может, сейчас охраны поменьше. Но все равно, есть кому тебя за шкирку взять. Так что не суйся… Я с ней сам разберусь. Если выйду…

— Как?

— Все-то тебе знать надо… Так и разберусь. Подойду, в глаза ей посмотрю. И скажу: «Прости, если можешь…» Неправ я был. И зла на нее не держу…

— Может, обратно примет?

— Исключено… Да и не надо это мне…

Слишком далека от него Аврора, чтобы думать о возможном счастье быть с ней. Даже когда он был рядом с ней, она и тогда была далека… А когда он выйдет на свободу, она будет во сто крат дальше. Ей уже за сорок перевалит. Новый муж, взрослые дети. И своя собственная жизнь, где для Ролана не будет места даже на коврике у дверей. И вряд ли он пойдет к ней, чтобы попросить у нее прощения. Ни к чему это. Лучше им вообще не встречаться. И ей так будет спокойней, и ему не ворошить старую рану.

— Ты это, если хочешь, к жене моей бывшей заскочи, — немного подумав, сказал Ролан. — Я тебе адресок дам.

Он был виноват и перед Венерой. Знал это, хотя и не чувствовал за собой вины. То, что изнасиловал Аврору — так это Венеры касаться не должно. Она первой изменила ему, когда спуталась с бандитом, сама, можно сказать, бросила в объятия своей младшей сестры. Плохо то, что Ролан оставил ее одну, отправившись выяснять отношения с Волоком. Что, если пропадает сейчас Венера без него? Она же по жизни пропащая. Так хоть крепкое мужское плечо рядом было, а сейчас, скорее всего, катится баба под откос под ручку с такими же опустившимися хахалями. Может, одумается, получив от Ролана весточку. Может, прибьется к берегу, чтобы ждать, когда он выйдет на свободу. Дачки слать ему будет, на свидания ездить. А почему нет? И ей теплей будет, и ему не горевать…

— Посмотришь, как она живет. От меня письмецо передашь, сам весточку мне сбросишь…

— Заметано.

— Только смотри, не балуй.

— В смысле?.. Она что, хороша, твоя бывшая? — задорно и с хитрецой спросил Красавчик.

— Раньше ничего была, а сейчас… Вряд ли она тебе понравится… Но ты все равно не балуй.

Ролан допускал, что Венера спит с мужиками, и ничего, спокойно думал о том. Но было бы обидно, если бы Красавчик залез к ней в постель. Еще решит баба, что он Ролан, сблатовал его на это дело — дескать, езжай к моей бабе и пользуйся ею в свое удовольствие.

— Да не буду, не буду. Слово даю. А ты мое слово знаешь…

Ролан был знаком с Красавчиком чуть больше месяца и не мог сказать, что знает его вдоль и поперек. Но сколько они знаются, ни разу не уличил его в подлости. И слово он умеет держать… Ну, а если не сдержит слово, Бог ему судья, и Венере, кстати, тоже…

* * *

— Ничего себе погодка! — поежился от холода Зубодер.

Он шел в толпе рядом с Роланом, и в строй становился тоже вместе с ним. Все, нет больше Красавчика, откинулся парень. Везет его поезд в родные края. А Ролан со вчерашнего дня работает в паре с Зубодером.

— Дуба дать можно.

Ролан и сам поежился, обнимая себя руками, чтобы согреться. Вчера и позавчера солнце палило несусветно, а сегодня вдруг холодина. И туман поднялся, видимость не больше двадцати метров. Но сейчас утро, к полудню солнце снова задаст жару — и от тумана не останется и следа.

— Телогрейку бы, — сказал кто-то из толпы.

— Ага, и бабу тебе знойную под бок, — осклабился Зубодер.

Работяга он так себе. Привык напарников своих гонять, чтобы те и за себя, и за него вкалывали. Ролан едва удержался вчера, чтобы промеж глаз ему не врезать. От мордобоя воздержался, поговорил по душам. Зубодер сказал, что все понял. Но как он понял, будет ясно сегодня. Если снова волынить будет, придется навешать ему горячих. Он хоть и считается в авторитете, но Ролан ничуть его не боялся. И не уважал. А какое другое могло быть к нему отношение, если он был вором, а стал, по сути, мужиком-работягой. Впрочем, в этом плане Ролан и сам был ничуть не лучше Зубодера. И себя уважать было не за что. Но, как бы то ни было, жизнь продолжалась…

Плотный низкокалорийный завтрак, развод на работы, погрузка в закрытые фургоны. Два часа пути под конвоем, и партия зэков прибыла на подготовленный к работе участок. Временное, но по уму построенное заграждение — два ряда колючей проволоки, по периметру — грубо сколоченные вышки с часовыми. Электрический ток по проволоке не пущен, но Ролан опытным глазом разглядел систему сигнализации на прерывание луча. Не слабый, надо сказать, довесок к автоматчикам, собакам и колючке.

То, как охраняется временная промзона, он разведал еще раньше. Была у него мысль о побеге, потому и разнюхивал он все, выведывал. Но сейчас при всем желании он бы не смог разглядеть ни ограждения, ни тем более сигнализации. И вышек не видать — все скрыто туманом. Не рассеялся он, как ожидалось, напротив, усилился. И еще холодней стало. Солнца вообще не было видно.

— Может, работ не будет, а? — толкнув Ролана плечом, сказал Зубодер. — Как в таком тумане работать можно. Друг друга посшибаем…

— Машины уже ушли, я слышал. До вечера здесь останемся.

— Да хоть здесь, лишь бы ничего не делать.

Зубодер как в воду смотрел. Зэков на работы не повели. Согнали в кучу под открытое небо, окружили охраной.

Начальство надеялось, что туман со временем все же рассеется. Но только больше сгущался. И в конце концов достиг такой концентрации, что не видно было ладони вытянутой руки и локоть едва угадывался.

— Уходить надо, — тихо-тихо сказал сидевший рядом Зубодер.

— Куда уходить? — не сразу понял Ролан.

— Ноги делать.

— А это идея…

О побеге Ролан привык думать как о чем-то отдаленном. Когда-нибудь, как-нибудь. И вдруг оказалось, что в бега можно уйти прямо сейчас, под прикрытием аномального тумана. Сама природа играла ему на руку. Три дня сильнейшей жары и тут же резкие заморозки — в таких условиях поднявшийся с земли туман обречен стать густым и плотным как молоко. Казалось бы, сгущаться больше некуда, а уже и локтя на руке не видно. И Зубодер куда-то пропал. Сидит рядом, почти вплотную, а не видать его.

— Так чо, на лыжи? — тихий голос сокамерника дрожал от волнения.

Похоже, Зубодер и сам себе не верил, что свобода так близка…

— А идти куда? — осторожно, чтобы не услышал кто, спросил Ролан.

Стукачей вокруг много, выслужиться желающих еще больше — если кто из гнилых услышит, о чем они говорят, — быть беде.

— Там разберемся…

Зубодер был не тем человеком, с которым хотелось бы пойти в разведку. Но делать нечего. Время поджимает — надо торопиться. В любой момент кому-нибудь из зэков придет умная мысль сделать рывок на волю. Удастся побег или нет, но «цирики» поднимут большой шухер. Их много, и они вполне могут создать вокруг толпы зэков такую преграду, что ни одна муха мимо них не пролетит.

— Пошли. Только тихо.

Ролан бесшумно поднялся, за ним встал на ноги и Зубодер. Постояли, прислушались. Никакой реакции — зэки молчат, и охрана ничего не замечает.

В принципе, Ролан ничем не рисковал. Если не сможет пройти сквозь оцепление, если остановят, скажет, что отлить шел. В лучшем случае обматерят, в худшем — накостыляют, а по возвращении в зону закроют в ШИЗО. И не довесят два-три года за попытку побега. А вот если он к запретке близко подойдет… Но туда еще надо добраться.

Он чувствовал, что ближайший к нему часовой где-то рядом. Спокойно все вокруг, и вряд ли он о чем-то сильно беспокоится. И все же надо делать ход конем.

— Смотри, чтобы ни одна сволочь не сбежала, — четким командным голосом сказал Ролан, как будто он был большим начальником, а рядом с ним шел кто-то из подчиненных.

Надо отдать должное Зубодеру, он промолчал, хотя мог сморозить какую-нибудь глупость в ответ.

Видимо, охранник принял прошедших мимо зэков за своих. А Ролан прошел мимо, едва не коснувшись его. Не окрикнул его солдатик, не потребовал назваться. Ну и осел…

Охранное кольцо вокруг зэков было достаточно плотным. Но это указывало лишь на то, что сюда на усиление бросили всех часовых с вышек. Значит, никто не помешает им с Зубодером пройти сквозь двухрядную колючку. В таком тумане сигнализация на прерывание луча среагировать на них не могла. Наверняка, она уже сработала на природную аномалию, если так, то ее уже отключили. А она не могла не сработать — настолько плотным был туман.

Они шли в тишине, осторожно переставляя ноги. Закончились голые пни, начался лес вперемежку с поваленными бревнами. Дальше просека по периметру зоны. Здесь же и первая линия ограждения — смотанная кольцами колючка «Егоза». Плохо дело: подкоп не сделаешь, а чтобы перепрыгнуть через нее, Бубкой нужно быть. Но Ролан нашел выход из положения. Разделся сам и Зубодера заставил сделать то же самое. Одежду бросили на проволоку, пригнули ее к земле и потихоньку, исцарапав до крови руки и ноги, перебрались на другую сторону ограды. Никто ничего не заметил — вокруг тишина. И только откуда-то издали слышны голоса — что-то случилось в толпе зэков, может, кто-то решил воспользоваться моментом да сорваться на волю, но, видимо, неудачно.

Вторая линия ограждения представляла собой классический вариант — столбы, натянутая вдоль и поперек колючая проволока. Струны натянуты так туго, что между ними не пролезть. И все же Ролан чувствовал, что есть где-то слабина. Но пришлось пройти метров пять вдоль забора, прежде чем удалось ее нащупать. Узкую брешь в ограде пришлось расширять своим телом, втискивая его между колючими струнами. Ролан поцарапал щеку, едва не оставшись без глаза. И спине досталось — несколько кровавых полос украсили его голую спину. Но это казалось малой ценой за почти обретенную свободу.

Зубодеру повезло меньше. Одна колючка так сильно впилась в кожу, что ему пришлось делать порывистое телодвижение, чтобы избавиться от нее. Одна проволока с шумом зацепилась за другую, а мимо как назло проходил патруль.

— Кто там? Стоять! Стрелять буду!

Дробная очередь из угрожающих слов очень быстро переросла в настоящую, автоматную. Солдаты стреляли на шум, и, если бы не гуща леса, которой успели достичь беглецы, если бы не овраг, в который они скатились, им бы пришлось очень худо.

— Давай, давай, за мной!

Зубодер никогда не нравился Ролану, но уж лучше с ним идти через лес, чем в одиночку. Сам он бежал впереди, а сообщнику подсказывал голосом, в каком направлении двигаться. Туман был такой густой, что друг друга они не видели. Более того, Ролан и ста метров не успел пробежать, а уже раз пять стукнулся о дерево — сначала головой, а затем предусмотрительно выставленными вперед руками. Оставалось надеяться, что пущенные по их следу собаки также расшибут себе лбы. А их спустят с цепи. Если уже не спустили…

— Сигареты у тебя есть? — остановившись, спросил Ролан.

Он уже понял, что попал впросак. Впопыхах он обронил одежду, которую подстилал под себя, чтобы преодолеть колючку. И сигареты там остались, и все.

— Смоляки, что ли? — отозвался Зубодер.

— Мы на воле с тобой, парень, а смоляки твои в зоне остались. А здесь сигареты…

— Нет сигарет… Ничего нет…

Оказалось, что Зубодер попал в такую же ситуацию. Нет у него ни клифта, ни штанов. Как и у Ролана — только семейники по колено, грязная майка и сапоги-прохоря.

— Попали мы с тобой, брат… Ты за «Динамо» давай, а я за «Трудовые резервы». Бежим!

Знаменитая сцена из «Джентльменов удачи» когда-то казалась ему смешной. Но сейчас ему было не до смеха. Дело табак — в том смысле, что нет у них табака, которым можно было посыпать свой след, чтобы сбить с него собак. Одна надежда на туман и на слабый профессионализм кинологов, натаскивающих своих псов на зэков. Овчарки могут наброситься на их брошенную одежду и вместо того, чтобы продолжать движение, будут терзать ее зубами. Хорошо, если так случится. А если нет, тогда все…

Они бежали долго, стукаясь о деревья и натыкаясь на кустарники. И все же собаки настигли их. Где-то вдалеке послышался их лай, когда Ролан с ходу, споткнувшись о камень, рухнул в прохладную, затянутую ряской воду лесной речушки. Это было их с Зубодером спасение. Вниз по слабому течению, по мелкому заиленному дну…

Из воды они вышли совершенно мокрыми. Ролан облегченно вздохнул. Теперь собаки должны потерять их след. Но вдруг на них обрушилась другая напасть. Мелкий противный гнус облепил мокрые тела беглецов со всех сторон, снизу и сверху. Они бежали, безуспешно отмахиваясь от мошкары. Бежали, теряя силы и кровь.

Первым не выдержал темпа Зубодер.

— Сдохнуть лучше, чем так! — останавливаясь, заявил он.

— Тебе помочь? — гаркнул на него Ролан.

— Помоги себе сам… Давай отдохнем, а то уже сил нет. Ляжем, давай…

— Ну, ну, попробуй!

Зубодер обессиленно рухнул на землю, но его хватило не больше, чем на минуту. Вскочил на ноги и с воем волчком закрутился вокруг своей оси. Самому Ролану было не легче. Гнус продолжал тянуть из них силы и соки…

— Идти надо, не то…

Ролан не договорил. Откуда-то из туманной жижи без гавканья, с тихим, но решительным рычанием выскочил пес и с прыжка набросился на Зубодера. Тот закрылся руками, что спасло его горло от собачьих клыков.

Овчарка вцепилась ему в плечо, сбила с ног. Зубодер мог бы сунуть здоровую руку ей глубоко в глотку, чтобы она не могла кусать. Мог бы извернуться, чтобы схватить ее обеими руками за шею, но страх парализовал его разум. В панике он катался по земле, бестолково пытаясь отбиться от зубастого чудовища. Зато не растерялся Ролан. Прыгнул на пса, сверху руками обхватил его шею и принялся душить.

Собака была сильной, сытой, она не хотела подыхать, поэтому извивалась как могла, чтобы скинуть с себя живые тиски из цепких рук. Но Ролан не ослаблял хватку и в конце концов дождался, когда овчарка стихнет. К этому же времени Зубодер пришел в себя, оправился от потрясения. Рукой прикрывая окровавленное плечо, он со всей силы пнул ногой лежащий на земле труп.

— Погань позорная! Ненавижу!

Глянул на Ролана, оскалился в благодарной улыбке.

— Ну ты волк, в натуре… Я бы и сам эту мразь сделал, но ты, по-любому, молоток…

Он хотел сказать еще что-то в том же духе, но Ролан охладил его словоблудный пыл.

— Ты не болтай, ты по сторонам смотри. За первой псиной вторая может быть…

Зубодер втянул голову в плечи, опасливо огляделся по сторонам. В глазах страх, ушки на макушке. На разодранное плечо не обращает внимания и про лепнину из гнуса забыл.

— Дальше пошли! — подтолкнул его Ролан.

Собак больше не было, со временем опасность стать их жертвами сошла на нет. Зато гнуса становилось все больше. И кусали они все плотней и больней.

В конце концов Зубодер не выдержал, опустился на колени, лег на бок.

— Все, это предел… Придуши-ка ты меня, браток, — попросил он.

Уговаривать его Ролан не стал. Он и сам был на пределе, но сдаваться не собирался. Понимал, что надо идти — не важно куда, лишь бы подальше уйти от возможных преследователей. Пусть там, в лесной глуши нет никакой пищи и крова, пусть там гнуса тьма-тьмущая, но идти надо. Идти, пока несут ноги. И если Зубодер выбился из сил, то это его личное горе. Пусть помирает, если он такой малодушный. Что в лесу, что на зоне — каждый за себя.

— Сам сдохнешь, — обронил он и двинулся дальше.

— Эй, так нельзя. Не уходи.

— Можно, — останавливаясь, сказал Ролан. — И уйду.

— И меня бросишь?

— А ты мне кто такой, чтобы возиться с тобой?

— Э-э, не уходи! — отчаянно заскулил Зубодер. — Подохну же!

— Тогда за мной. Через не могу…

Ролан продолжил путь.

— Притормози, — крикнул вдогонку Зубодер. — Я за тобой!

Он действительно поднялся с земли, с трудом, но последовал за Роланом. Отчаянно матерился, вяло отмахивался от гнусной мошкары. И шел, шел… Ни крова, ни пищи, ни огня — ничего, только гнус и неизвестность. Но Ролан продолжал переставлять ноги даже после того, как на лес опустилась ночь. Что в тумане, что в темноте…

Волков он не боялся, потому что сам чувствовал себя волком — пусть и обессиленным, но злым и жадным до жизни. Он твердо верил, что сможет выйти из леса к людям, если не получить, то вырвать у них помощь. Верил и шел, без остановок, превозмогая боль истерзанного тела. Его уверенность передалась и Зубодеру. Понимая, что на буксир его брать никто не собирается, из опасения потеряться и сгинуть в лесу, он шел за Роланом через буераки, буреломы и топи, по темноте и ночному холоду…