Витязь. Тенета тьмы

Наталия Нестерова, 2017

Орк, эльф и инопланетянин. Какая судьба свела их вместе? Конечно, война – мир надо защитить от чудовищного потомства Матери Хаоса – Цемры… Каким будет воинство, встающее под их флаги? Какова окажется любовь под этими флагами? Попав в волшебный мир, на родину эльфа Тайтингиля, троим друзьям сначала надо найти друг друга, а затем, воссоединившись, убедить народы Эалы объединиться и выступить против общего врага. А тем временем и женщины, которые любят наших героев, всеми силами стремятся их отыскать, а значит, найти способ пересечь границу миров…

Глава 2

Драконья кровь

— Итак, вы не отрицаете, что нанесли телесные повреждения гражданке Алешиной Ольге Ивановне? — спрашивал усталый милиционер. Кабинет был сер, относительно отремонтирован и кондиционирован; за дверью в коридоре отделения сидели Ирма, Вадим, молчаливый злобный Шурман и даже Ленка. — В больнице она, без сознания увезли.

Алинке было холодно и безразлично.

— Я нанесла, — равнодушно сказала она. — Я взяла пепельницу и нанесла этой шкуре удар по голове, когда она стреляла. А сознание… она в него по жизни не приходила.

— Комментарии свои при себе оставьте. В кого она стреляла?

— Мне казалось, что около бачков стоит человек, — тихо выговорила Алина. — Показалось. А Оля, наверное, просто палила по мусорке. Характер такой.

— Характер, — крякнул следователь. Дело мутное, непонятное дело; сам он был тоже мутный и несколько похмельный, и ему здесь не нравилось ровным счетом ничего, в первую очередь «глок» боевой с глушителем и без документов. — С Олей твоей мы отдельно разберемся, как только врачи разрешат. Ты мне скажи, кто еще с вами околачивался? У мусорки — россыпь драгоценных камней на сумму… такую сумму государство тратит в год на содержание всей полиции Москвы. И лужа крови, от экспресс-анализа которой с судмедэкспертом приключился припадок. А следов нет. Ни одного. Так что увы… не пройдет. Объясняй.

— Крови, — бесцветно выговорила Алина. — Крови… я понятия не имею, что там за камни и что за кровь. А Оля… я не люблю Олю. Она увела моего жениха. Трахалась с ним в туалете прямо в день помолвки. У меня дохрена мотивов. И свидетелей. Я увидела, что она с пистолетом идет. Взяла пепельницу и ударила… суку.

Следователь выдохнул.

— Ну что же, а теперь — еще раз…

В этот момент дверь открылась без стука — вошел еще один полицейский, молодой, но уже немножечко лысеющий, по фамилии Ларионов и прозвищу Ларри; следом — почтенный предприниматель и депутат, а по совместительству король под-московных гномов — Иван Андреевич Монахов. С ним был степенный дядька в элитном костюме — такой же коренастый, крепкий, с характерными кустистыми бровями и выбритой до синевы угловатой двергской челюстью.

Следователь нервно вздохнул.

— Ларри… тебе чего?

Пришедший полицейский наклонился к уху следователя и зашептал; Монахов доброжелательно кивнул Алине, а явившийся с ним галантный джентльмен представился адвокатом и раздал всем присутствующим пучок щедро золоченых визиток.

— Черт-те что! — рявкнул следователь, разгневавшись окончательно. — Ларионов, ну вот как такого рода дела — сразу ты! Конвой! Уведите ее, пусть посидит ночку, пока я чуть разберусь, у меня еще куча допросов!

— Ты, Савельев, не нагнетай, — примирительно выговорил Ларри, — о пропаже камней Иван Андреевич вчера заявил.

Дверг с достоинством кивнул. Да, мол, Иван Андреевич; и да, заявил.

— Вот камни и нашлись, хорошо же, — продолжал прибывший служитель закона, — это значит раскрываемость! А кровь нечеловеческая вообще, в ней хромосом знаешь сколько? А нет человека, как говорится… Ты на девочку не дави. Самооборона, вот и господин адвокат подтвердит. Она в шоке была от сорванной свадьбы. А тут пистолет. Не нагнетай.

— Ты не лез бы, Ларионов! Это пока мое дело! Я никаких заявлений от Ивана Андреевича вашего, — Савельев подчеркнул, что человек с таким шнобелем ну никак не может быть Иваном, а тем более Андреевичем, — не видел, понятно? И анализа этой самой крови тоже! А налицо — нанесение телесных повреждений! Сто двадцать первая, это можно лет пять впаять. Для начала, по закону, девка сорок восемь часов может в ИВСе провести. И проведет! Золотая молодежь, тьфу!

На несколько минут все смешалось: мужчины заговорили разом. Алина зажала руками уши.

В конце концов ее куда-то повел за локоть полный полицейский, от которого немилосердно пахло допотопным одеколоном; казалось, что потолочные споты качаются, стены сжимают девушку, и вот наконец Алинка потерянно села на какую-то то ли лавку, то ли узкую постель, и в руки ей сунули застиранное флисовое одеяло. Она набросила его на плечи и с ужасом прислушалась к лязгу металла и ключей. Ее и впрямь посадили в изолятор временного содержания.

Алина сжалась, подтянула ноги к худенькой груди.

Кровь.

Мастер Войны. Ее звездный мужчина без имени и без нервов.

Империя Йертайан.

Кровь!

Она обхватила себя за плечи. Нет, не то, не так… это не спасало и не защищало. Касания его рук были нестерпимо горячи и приносили неведомое ощущение опасности и свободы одновременно. Она слушала шепот: «Алина, ничего не бойся, Алина, я твой теперь…» — и верила. И обнимала сама, впиваясь губами в жилы на его шее. «Вы не чувствуете? Совсем ничего? И даже так?» — «И даже так, да… но это не важно, не важно…»

Мастер Войны!

Вдали утихал голос адвоката, примирительным тоном говорившего, что девочку надо бы определить в камеру почище, получше, без соседей. Савельев раздраженно отвечал, что изолятор временного содержания — вовсе не курорт и раз девка умеет бить других пепельницами, то и тут будет прекрасно себя чувствовать.

И плевать, сколько бабок у ее мамаши.

* * *

— Ты мог бы быть и поубедительнее, Ларионов, — ядовито сказал Вадим. — Поубедительнее.

Полицейский виновато почесал макушку.

— Так я же сказал. Камни. Кровь. Чья это кровь вообще, а?

Вадим наморщил высокий лоб с залысинами.

— Какое тебе дело? Кровь не принадлежит человеку — значит, состава преступления нет.

— Таки вы правы, — с достоинством выговорил адвокат. — Ирма Викторовна, не извольте беспокоиться. Мы решим вашу проблему в самые короткие сроки. Ваша дочь выйдет отсюда в целости и сохранности. Сейчас она находится в изоляторе… одна. Максимальный срок задержания — сорок восемь часов. Я попросил, она будет в безопасности. Я. Попросил. Убедительно.

— Хорошо, хорошо… спасибо…

Ирму еще потряхивало после разговора с дотошным следователем. Она ничего не видела… кроме глаз своего эльфа, который исчез так же странно, как и появился. И думала сейчас о дочке, запертой в изоляторе… тюрьме?

И не только.

О господи. Мысли метались от теста к Алинке, которую ей так и не дали увидеть, и снова к тесту, к Алинке…

И к Тайтингилю.

И опять.

В поле ее зрения попал Шурман. Бармен был тем, кто видел эльфа в последние минуты его пребывания на Земле. Шурман сидел в углу на стуле — взъерошенный, нахохлившийся, дулся.

— Ты не помнишь, Шура? — тихо сказала Ирма, подходя к нему вплотную, оставив мужчин разговаривать. — Ты не помнишь, что он говорил? Тайтингиль, эльф. Высокий, с золотыми волосами… что?

— Не помню, — буркнул Шурман. — Не обязан я все помнить. Ирма Викторовна, ну мне было чем там заняться.

Ирма стиснула пальцы. Тест с двумя полосками лежал в сумочке в машине, машина стояла около здания отдела внутренних дел. Тайтингиль не знал. То есть она надеялась, что он будет настолько волшебным, ее эльф, что предугадает — и оставит хотя бы какую-то весточку зануде Шурману…

Чуда не случилось.

Пора было привычно брать ситуацию в руки. В эти самые, судорожно стиснутые.

— Вадим, отвезите Шуру на работу, — сказала она строгим, хорошо отработанным тоном, — спасибо. Яков Ааронович… Иван Андреевич, я очень благодарна вам за заботу о моей семье. Господин адвокат… — Ирма заглянула в золотой прямоугольник визитной карточки, — Давид Шмулевич, вы проследили, чтобы Алина была, — голос нервно дрогнул, — в отдельной… камере?

Адвокат коротко поклонился.

— Таки она в полной безопасности. Я работаю, завтра Алина Николаевна будет дома.

— Сейчас планируем поехать в больницу, пообщаемся с этой Олей, — негромко проговорил король двергов, — у нее не самое лучшее досье. Думаю… договоримся, она откажется от претензий. К тому же неясно, как она объяснит происхождение пистолета. И камни… В общем, Ирма Викторовна, не беспокойтесь. Олю я беру на себя, обвинение предъявлено не будет.

— Я не беспокоюсь, — сказала Ирма. — Я. Не. Беспокоюсь. А теперь нам всем пора идти. Я буду завтра здесь в семь. И вы. Завтра.

Ирма наконец увидела в конце коридора яркий тюрбан и расшитый пайетками жакет, плиссированную юбку в пол, и прибытие моральной поддержки в виде пожилой, но невыносимо пафосной Натальи Петровны вынесло ее из напряженного состояния управления Вселенной в полный аут…

…Хлопочущая Наталья Петровна угостила женщину коньяком из фляжки, выхваченной из крохотной сумочки с видом завзятой фокусницы. Ирма прижала посеребреное горлышко ко рту и слегка тронула пряный напиток губами — нёбо обожгло, но и сознание вернулось вмиг. Наталья Петровна обняла, многократно назвала Ирму деточкой и погладила по голове; мужчины разбрелись выполнять поручения. Полицейский Ларри раз или два появился с пластиковыми стаканчиками воды и рассосался в казенном доме, точно его и не было.

— Завтра заберете машину, Ирма, завтра, детка. Поедемте на моем агрегате, — снисходительно говорила Наталья Петровна. — Все равно завтра за Алиной сюда надо будет, вот и заберете. Это полиция… тут сильно не угонят, максимум разуют.

И теперь Ирма дремала на пассажирском сиденье жигуля около одуряюще пахнущей «Опиумом» Натальи Петровны. Даже спала, внезапно обмякшая, выдохшаяся, обессиленная. Снились ее привычные кошмары, но с добавлением нетипичных деталей. Якобы она приехала на море, но почему-то у нее только один день на всё; Ирма бежала по пыльной улице между сухих кустов и утлых лачужек, бежала и понимала — не успевает, по необъяснимой причине пляж сейчас прекратит работать, а в аэропорт ей тоже не вернуться. Ирма во сне заплакала от бессильной ярости, страха и тоски, опустилась на придорожный камень, закрывая лицо руками, — и вскрикнула.

Рядом с ней сидел большой черный паук и внимательно смотрел холодными белесыми глазами с острыми вертикальными зрачками.

Ирма вскрикнула и дернулась — ремень безопасности удерживал ее в глубине не самого комфортабельного автокресла, а мимо плыла сияющая ночными огнями Москва.

Затрезвонил айфон. Незнакомый номер…

Знакомый голос.

Алина кричала в трубку, задыхаясь:

— Мама, мам, пожалуйста, приедь обратно, пожалуйста, вытащи меня отсюда! Дядя Вася Ларионов дал позвонить, на минуточку, мам! Как вы уехали, мне сюда сразу двух теток подселили, цыганок страшных, мама, они докапываются ко мне, помоги, я не хочу тут быть, не хочу-у-у-у, мама! Меня заперли-заперли-заперли…

Гудки; Ирма похолодевшей рукой стиснула стеклянное тельце телефона.

— Ого, — сказала Наталья Петровна, прекрасно расслышавшая заполошные крики Алины. — Так у нас еще не вечер, получается. Разворачиваюсь. Только не рыдать и не падать в обморок. И не такие учреждения брали.

Пока Наталья Петровна искала место для маневра, Ирма дрожащими руками гоняла список записной книжки.

С каждым звонком было все хуже: король двергов не брал трубку, а телефон адвоката вовсе был выключен, начальник ее собственной службы безопасности что-то беспомощно мямлил об отсутствии опыта работы с уголовными делами…

* * *

Ирма, стискивая айфон, кусала губы. Кому позвонить? Оставался еще один вариант. Крайний. Последний.

Ноготь с акриловым типсом с ненавистью ткнул в экран.

— Че, мать, че? — послышался торопливый сиплый говорок. Вася-Брови. — Доброго тебе здоровичька, на! Мать, матушка, благодетельница! — раболепно задышал Вася. — Как дела твои, все чики-пуки? А может, обидел кто? Ты только скажи, всех ушатаем!

— Вася, — дрогнувшим голосом сказала Ирма. — Моя дочь в тюрьме.

— Опа-на! — Голос Васи прозвучал радостно, даже гордо. — По серьезке малолеточка! Мокруха? — В вопросе была явная надежда.

— Вася. Нет, не в тюрьме, я неправильно выразилась… Алина в полиции…

— В изоляторе временного содержания, — со знанием дела произнесла Наталья Петровна, открывая окно. Прикурила и прицельно выдохнула дым в ночь.

— Помоги мне, Вася… К ней в камеру посадили каких-то уголовниц! Этот следователь, он сделал все назло, мы просили, просили!..

Ирма до боли закусила губу, чтобы не разрыдаться, слабо и позорно.

— Из ментовки дочку выкрасть? Ох, матушка… не вели казнить, этого не могу, на, пардону просим, чо…

— Ну я не знаю, Вася… подселить к ней в камеру кого-то… своего. Чтобы защитил. Меня… мне… кажется, меня некому больше защищать…

И она все-таки заплакала — беззвучно, неслышно. Вася еще говорил, что ему некого направить на помощь Алинке, он вроде как законник, а законникам никаких женщин не полагается, да и кругом одни шкуры, а надежную бабу найти непросто…

— Дайте уже ему отбой, этому шантрапе, он и так узнал слишком много, — заговорила Наталья Петровна, выдыхая пряную дымную струю. И продолжила после мхатовской паузы: — Мой папа, Ирмочка, был известным профессором-математиком. У нас имелась дача в трех часах езды от Москвы. Недалеко от дачи был колхоз, а в нем пастух — совершенно очаровательный и глубоко пьющий мужчина по имени Владимир.

Ирма опешила, замерла, царапнув стекло айфона.

— Позже сам профессор Успенский поражался многообразию лексических форм обсценной^[1] лексики, которые я почерпнула во время конных прогулок на летних каникулах. Я вступлюсь за Алину. Не волнуйтесь, деточка. Мы не пропадем.

Ирма на секунду замерла… и с шумом втянула воздух через нос.

Все складывалось очень, очень странно.

… — Что у вас? — неприветливо встретил женщин дежурный. — Ограбление? Заявление написать?

— Уважаемый, — вкрадчиво сказала Наталья Петровна тоном пантеры Багиры из мультика про Маугли, — не могли бы вы оказать нам невероятную любезность и выслушать нас?

— Поговорить пришли? — нелюбезно выговорил полицейский. Явившиеся тетки с виду выглядели прилично, на одной была дорогущая одежда и в руке айфон стоимостью в два месячных оклада дежурного; вторая оказалась старухой с явной чудиной — из тех, что ходят по московским паркам в любое время года без лыж, но с палками.

— Наталья Петровна, — тихо сказала Ирма. — Я не знаю, что делать…

— Сядьте, деточка, — глубоким голосом сказала писательница, указав на одинокий стул у кулера. — Попейте воды.

Она достала эмалевый портсигар, на глазах оторопевшего полицейского со вкусом выбрала сигариллу, приладила ее в алых устах и высекла флаг пламени из байкерской бензиновой зажигалки.

— Женщина… — оторопело выдохнул дежурный; от шока он даже встал из-за пульта и пошел навстречу странным особам. — Вы что… тут нельзя… совсем уже!..

Спасибо за заботу. Я перебарщиваю с куревом, да. Но такая уж выдалась ночь, мой милый. Если говорить кратко, — Наталья Петровна выдохнула струю ароматного вишневого дыма и в довершение сделала колечко, — я хочу к вам в изолятор, юноша. Я. Хочу. Вы как предпочитаете, чтобы я дала вам взятку, свое удостоверение члена Союза писателей или попросту в нос?

— Откуда вы только взялись на мою голову, а? Вам зачем в камеру? Зачем вам? Все закрыто! Все ушли!

— Я писатель, — сказала Наталья Петровна, распахивая кошелек. В кошельке были бумажки приятного персикового цвета. Много. Наталья Петровна демонстративно уронила на пол две… три.

— Надо протокол же оформлять, задержание и так далее, — застонал полицейский, косясь на валяющиеся на полу денежки. — Писатель… с ума сойти. Спасибо, что не журналист…

Ирма молча глотала воду, ее потряхивало.

— В нос. — Наталья Петровна шагнула к молодому высоченному парню так решительно, что тот попятился. — Ирма, детка, вызывай себе такси, — добавила она уже гораздо более мирно. — Через десять минут я буду в камере. Мы все же договоримся. Не так, так эдак…

— Десять минут? — растерянно промямлила Ирма.

— Десять минут? — ошарашенно выдохнул сотрудник.

— Долго ли умеючи, да, юноша? — Наталья Петровна наступала. — Вот и Симочка так говорит… а пастух Владимир, помнится, по подобному поводу говаривал…

Ирма сжала виски руками и выбежала из отделения полиции. Ей в спину неслись залихватские матюки большого петровского загиба, произносимые хорошо поставленным дамским голосом.

Спустя не десять, а тридцать минут, в течение которых Ирма чуть успокоилась, дождалась такси и села в затертую временем и пассажирами иномарку с неприятным запахом салона, пробудился айфон. За это время женщина успела вспомнить про своего одноклассника, ныне полковника ФСБ Орлова и еще пару влиятельных лиц, назвать себя тупой коровой и уличить в развитии склероза, уверенно идущего на смену девичьей памяти.

— Я на месте, — вальяжно выговорила Наталья Петровна.

— Как вы… как вы пронесли телефон?

— Потом расскажу, детка. Мы с Алиной отлично досидим до утра, но мне придется отвечать за хулиганские действия в отношении представителя силовой структуры, — с достоинством и даже какой-то радостной ноткой сказала писательница. — Я даже не могу представить, во сколько раз это поднимет мои продажи. Вот, поговорите, но быстро. Туда, откуда я достала телефон, его вмиг не засунуть.

— Мам, — голос Алины дрожал, — мам, извини, я сорвалась, все нормально, я досижу… до завтра. Не все так плохо. Честно. Мам…

— Алина, мы выдержим. — Ирма постаралась, чтобы голос ее звучал твердо. — Мы. Вы. Дер. Жим. Ты там не одна, я люблю тебя, детка.

— И я тебя… — Послышался еще какой-то шум, другие женские голоса, и телефон пикнул, оборвав связь.

Король московских двергов был очень занят. Беззвучный айфон тихо покоился в кармане роскошного пиджака из слегка старомодной, но совершенно не устаревшей ткани.

Яков Ааронович Менахем, иногда представлявшийся Иваном Андреевичем Монаховым, стоял у больничной койки, на которой лежала растерянная, напуганная девушка. Яркая помада и золотистый тональник смылись, она была бледна, на голове — плотная повязка, под глазами синяки, на шее — ортопедический воротник.

— Вы кто, кто?.. Что вы… хотите?

— Зависит от того, чего хотите вы, Оля, — сказал Яков Ааронович мягко, даже ласково, но от звуков его спокойного голоса лежащую продрал озноб. — Мы внимательно наблюдали за вами. Многое знаем. Не все инициативы выглядели вашими личными. Понимаете, о чем я говорю? Вы неглупая девушка… импульсивная, но неглупая.

— Что… знаете? — хрипловато спросила Оля.

Король-под-Москвой поддернул брюки и сел на жесткий больничный стул.

— Нужны факты? О вашей семье, о братьях и сестрах, которые попали в детский дом из-за алкоголизма родителей? О делах с наркотиками, о квартире, которую для вас снимает уважаемый пенсионер от искусства? Мы о многом знаем, Оля.

— Н-ну… — Алора-Лучница нервно облизала губы. — Н-ну…

— Вам грозит достаточно большой срок. Много свидетелей. Пистолет. Стрельба в баре, — проговорил дверг, и его голос стал жестче. — Ты же понимаешь, только хорошая поддержка и много денег могут убрать эту маленькую проблемку. Но тот, кто дал средства на эльфийские ушки и израильскую грудь, не станет заступаться за тебя в уголовщине. А значит, со мной поговорить не только приятно, но и выгодно.

— Я слушаю…

— Нам все известно, кроме мелочей. Где, как ты познакомилась с тем, кто платил тебе за надзор за семьей Ирмы Викторовны?

— В баре… в баре. Мой наниматель… я его не видела никогда. — Голос Оли звучал хрипловато. — Он позвонил, номер не определялся. Так и общались. Он сказал, что рано или поздно будет момент… типа этого. Когда мне окажется лучше всего ничего не знать. Я и не знаю. Делала, что говорят. Докладывала по телефону… мне звонили и молчали. Конверты с деньгами клали в почтовый ящик. И… в этом не было ничего плохого. Ничего. Просто быть в курсе событий в этой семье. Наблюдала… сама или через Макса. Все.

— Стрелять по нашим гостям — это же не был заказ твоего нанимателя? — задумчиво уточнил дверг. — Такая неосмотрительность, Оля… зачем?

— Очередные деньги не пришли, — с отчаянием сказала девушка. — Потом не пришли снова. Я поняла, что подработка накрылась. Мне снова надо было… надо было… короче… зарабатывать. Иначе. Как раньше, ну. Я поняла так, что они… эти трое, невозможные!.. они испортили мою новую жизнь. Еще и Макс оказался сопливой дрянью. Я… не видела выхода, понимаете? И сейчас не вижу тоже. Я всем должна. У меня кредит на машину. Жилье не мое. Подруг… друзей нет. Все висит на волоске. А если я даже выкручусь по деньгам — куда мне? Обратно по вебке работать или в Ярославль вернуться? Нет, я нет, я не могу туда…

Она беспомощно заплакала. И это была не попытка вымолить жалость. Это был полный крах, и Монахов-Менахем это видел. О финансовых и слегка криминальных делах Оли-Алоры он был осведомлен лучше ее самой.

— Я допускаю, что ты сглупила, — медленно выговорил дверг. — А кровь?

— Что?

— Драконья кровь.

— К-какая?..

Яков Ааронович прищурился, скрестив руки на груди.

— Активная драконья кровь. Жидкая. Скорее всего, в каком-нибудь сосуде… бутылке. Весь персонал мы уже опросили. Осталась ты. Ты не видела драконью кровь?

— Я не понимаю, о чем вы говорите… я не понимаю… Там был настоящий дракон? Это разве не… голограмма?

— Последний дракон, — задумчиво произнес Монахов. — Настоящий, да, разумеется. Его кровь — ключ. Не может же эта история закончиться так однозначно. Я надеялся. Да. Что же, Оля… — Он встал, отступил на шаг, и девушка вздохнула, глубоко и чуть судорожно; ей показалось, что миновала грозная туча. — Ваш наниматель теперь не побеспокоит вас… если я прав. Мы поможем. Предложим своего адвоката. За незарегистрированное оружие будет условный срок. Более того, оставлю вам банковскую карту. — Он положил пластиковый прямоугольник на прикроватную тумбу. — Код простой, четыре шестерки. Тут достаточно средств, чтобы чисто и не привлекая внимания властей и банков, уладить все ваши дела. А затем… можете провести год-другой на южных курортах. Нам не интересно, чтобы вы оставались в Москве, Оля.

— Я поняла… — оторопело выговорила она. — Я не стану подавать заявление на Алинку… Алину… Николаевну.

— Вот и славно, — кивнул дверг и, коротко склонив голову, отступил к двери. Остановился. — Если вы что-нибудь пожелаете рассказать — звоните. Хорошим новостям мы всегда рады. Хорошим знакомым. Мы приедем быстро, только позвоните… если вдруг… вы понимаете? Мы очень заинтересованы в возможной встрече с вашим нанимателем. Вероятность мала, но…

— Я позвоню, — севшим голосом сказала Оля.

— Верю, — ответил Яков Ааронович Менахем, король московских двергов, и вышел из палаты.

Примечания

1

Ненормативная.