Мистер Мерседес

Стивен Кинг, 2014

Восемь убитых и пятнадцать раненых на счету бесследно исчезнувшего убийцы, протаранившего на «мерседесе» ни в чем не повинных людей… Стивен Кинг написал триллер, который заставит вас в ужасе оглядываться на каждый проезжающий мимо «мерседес» и совершенно по-другому смотреть на людей, с которыми вы сталкиваетесь каждый день. Кто знает, какие жуткие тайны скрываются за соседней дверью и кто именно хочет свести счеты именно с вами?..

Детпен

1

Ходжес выходит из кухни с банкой пива в руке, садится в раскладное кресло, ставит банку на столик слева, рядом с револьвером. «Смит-вессон» тридцать восьмого калибра, АП, где «А» — армия, а «П» — полиция. Ходжес рассеянно похлопывает по револьверу, будто это старый пес, берет пульт дистанционного управления и включает «Седьмой канал». Чуть опоздал, потому что студийная аудитория уже хлопает.

Он думает об увлечении, кратковременном и злобном, охватившем город в конце восьмидесятых. А может, заразившем, потому что все это напоминало внезапно вспыхнувшую лихорадку. Три ведущие городские газеты в одно лето посвятили этому увлечению передовицы. Две газеты уже канули в Лету, а третья дышит на ладан.

Ведущий выходит на сцену в модном костюме, машет руками аудитории. Ходжес смотрит эту передачу чуть ли не каждый будний день с тех пор, как ушел на пенсию, отслужив свое в полиции, и думает, что ведущий слишком умен для этой работы, которая напоминает ныряние в канализационный коллектор с аквалангом, но без гидрокостюма. Он думает, что ведущий из тех мужчин, которые иногда совершают самоубийство, а потом друзья и близкие родственники говорят, что и представить себе не могли, будто что-то не так, и вспоминают, каким веселым он был при их последней встрече.

При этой мысли Ходжес вновь рассеянно похлопывает по револьверу. Это модель «Виктория». Стар да удал. На службе его табельным оружием был «глок» сорокового калибра. Пистолет Ходжес купил — в этом городе считалось, что полицейские должны сами покупать себе табельное оружие, — и теперь он лежит в сейфе в спальне. В сейфе. А значит, в безопасности. Ходжес разрядил его, положил в сейф сразу после церемонии проводов со службы и с тех пор ни разу на него не взглянул. Никакого интереса пистолет у него не вызывает. А вот «тридцать восьмой» он любит. Испытывает сентиментальную привязанность, но дело не только в этом: револьвер никогда не заклинивает.

Вот и первая гостья, молодая женщина в коротком синем платье. Лицо простоватое, но фигура сногсшибательная. И где-то под этим платьем — Ходжес знает — есть татуировка, именуемая «шлюхиным клеймом»^[3]. Может, даже две или три. Мужчины в студии топают ногами и свистят. Женщины реагируют более сдержанно. Некоторые закатывают глаза. Да и какой жене понравится, чтобы муж смотрел на такую?

Гостья начинает жаловаться, едва выйдя на сцену. Рассказывает ведущему, что ее бойфренд сделал ребенка другой женщине, уходит к ним, проводит там чуть ли не все время. Она все еще любит его, но ненавидит эту…

Следующие два слова глушат пиканьем, но Ходжес умеет читать по губам: «гребаную манду». Аудитория радостно вопит. Ходжес подносит ко рту банку пива, делает маленький глоток. Он знает, что за этим последует. Эта передача такая же предсказуемая, как мыльная опера, которую показывают по пятницам после полудня.

Ведущий позволяет ей изложить свою версию, а потом представляет… «ДРУГУЮ ЖЕНЩИНУ». Опять же со сногсшибательным телом и несколькими ярдами густых светлых волос. «Шлюхино клеймо» у нее на лодыжке. Блондинка приближается к сопернице и говорит: «Я понимаю твои чувства, но тоже люблю его».

Ей определенно хочется сказать больше, но это все, что она успевает произнести, прежде чем Сногсшибалка-один переходит к делу. За сценой кто-то бьет в гонг, словно это официальный поединок. Ходжес полагает, что так оно и есть, потому что все участники передачи наверняка получают вознаграждение. Иначе зачем им это надо? Женщины бьют и царапают друг дружку несколько секунд, а потом два здоровяка (с надписью «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ» на футболках), которые поначалу только наблюдали за происходящим, растаскивают их.

Какое-то время они кричат друг на друга, каждая со всей откровенностью высказывает мнение о сопернице (большую часть глушит пиканье), тогда как ведущий благодушно наблюдает, не вмешиваясь, и на этот раз драку начинает Сногсшибалка-два, отвешивает Сногсшибалке-один такую оплеуху, что у той голова откидывается назад, чуть не отрывается от шеи. Вновь звучит гонг. Они падают на сцену. Платья задираются, женщины визжат и царапаются, удары и оплеухи сыплются как из рога изобилия. Здоровяки из службы безопасности вновь растаскивают их, и теперь ведущий, встав между ними, начинает говорить. Голос вроде бы успокаивающий, но в нем слышатся подзуживающие нотки. Обе женщины меряются глубиной своей любви, плюясь друг другу в лицо. Ведущий сообщает, что они вернутся через минуту, а потом актриса из «списка Си»^[4] начинает втюхивать диет-пилюли.

Ходжес делает еще глоток и понимает, что не осилил и половины банки. Забавно, потому что, служа в полиции, он едва не стал алкоголиком. После того как выпивка разрушила семью, решил, что он уже алкоголик. Собрал волю в кулак и нанес удар по дурной привычке, пообещав себе, что будет пить сколько захочет после того, как отслужит сорок лет: странно, что обозначил такой рубеж, поскольку половина городских копов уходила на пенсию после двадцати пяти лет службы и лишь тридцать процентов задерживалось после тридцати лет. Да только когда он отслужил сорок лет, алкоголь его больше не интересовал. Он заставил себя напиться несколько раз, и выяснилось, что пьяным быть ничуть не лучше, чем трезвым. Если на то пошло, даже немного хуже.

Передача возвращается. Ведущий говорит, что у них еще один гость, и Ходжес знает, кто он. Зрители в студии тоже знают. Ревут в предвкушении. Ходжес берет отцовский револьвер, заглядывает в ствол и кладет обратно на «ДайрекТВ-гид».

Мужчина, из-за которого Сногсшибалка-один и Сногсшибалка-два готовы порвать друг друга, выходит на сцену справа. Как он будет выглядеть, понятно и до его появления, и надежд он не обманывает: оператор бензоколонки, или грузчик на складе «Таргет», или парень, который вымыл вашу машину (плохо) в одном из пунктов «Мистер Спиди». Костлявый и бледный, черные волосы падают на лоб. Он в чинос и каком-то безумном зелено-желтом галстуке, обхватывающем шею чуть ниже выпирающего кадыка. Из-под брюк торчат острые мыски замшевых сапог. Ты знал, что у обеих женщин «шлюхино клеймо», и знаешь, что у этого парня прибор как у коня, и он выстреливает сперму с мощностью локомотива и скоростью пули. Девственница, севшая на сиденье унитаза после того, как этот парень спустил на него, встанет беременной. И может, родит двойню. На лице мужчины блуждает улыбка классного чувака с придурью. Мечта идиота: пожизненная инвалидность. Скоро прозвучит гонг, и женщины вновь набросятся друг на друга. А позже, когда наслушаются его тупой болтовни, переглянутся, коротко кивнут и прыгнут на него. На этот раз здоровяки службы безопасности выждут чуть дольше, потому что именно эту завершающую битву больше всего хотят увидеть зрители и в студии, и у телевизоров: наседки, объединившиеся против своего петуха.

То кратковременное злобное увлечение конца восьмидесятых — зараза — называлось «бомж-бои». Кому-то из трущобных гениев пришла в голову эта идея, а как только она оказалась прибыльной, три или четыре предпринимателя ухватились за нее и довели до ума. Всего-то требовалось заплатить по тридцать баксов двум бомжам, чтобы они принялись мутузить друг друга в назначенное время и в оговоренном месте. Из таких мест Ходжесу лучше всего запомнилась площадка за старым фермерским домом, переделанным в стрип-клуб «Бам-ба-лам» в восточной части города. После определения времени и места начиналась рекламная кампания (в те дни устная, Интернет тогда даже не маячил на горизонте), и с каждого зрителя брали по двадцать баксов. На одном из боев, который прервали Ходжес и Пит Хантли, их собралось больше двухсот, чуть ли не все сделали ставки, орали и прыгали как безумные. Среди них были и женщины, некоторые в вечерних туалетах и обвешанные драгоценностями; дамы тоже смотрели, как два пропивших мозги бомжа колотят друг друга руками и ногами, падают, поднимаются, снова падают и поднимаются, выкрикивая что-то бессвязное. Толпа смеялась, кричала, требовала продолжения банкета.

Эта программа отличается от бомж-боев только диет-пилюлями и страховыми компаниями, которые прерывают действо, поэтому Ходжес полагает, что участники (а они именно участники, хотя ведущий называет их «гостями») после передачи унесут в клювике чуть больше тридцати баксов и бутылки «Ночного поезда»^[5]. И никаких тебе копов, чтобы обломать кайф, потому что все законно, как лотерейные билеты.

Когда это шоу закончится, появится безжалостная дама-судья, облаченная в мантию собственной непререкаемой правоты, чтобы с едва сдерживаемой яростью выслушать жалких просителей, представших перед ее очами. Судью сменит семейный психолог, который доводит гостей до слез (он называет это «прорывом сквозь стену отрицания») и предлагает уйти, если им не нравятся его методы. Ходжес думает, что семейный психолог мог научиться этим методам, просматривая учебные видеоролики КГБ.

Ходжес вкушает эту диету цветного дерьма каждый будний день, сидя в раскладном кресле в компании отцовского револьвера — с ним отец патрулировал улицы, — который лежит на столе под рукой. Несколько раз в день он берет револьвер и смотрит в ствол. Изучает круглую черноту. Пару раз вставлял ствол между губ, чтобы понять, каково это — заряженный револьвер на языке, нацеленный в нёбо. Чтобы, как он полагает, привыкнуть.

«Если бы я напивался с удовольствием, то мог бы это оттянуть, — думает он. — Оттянуть как минимум на год. А если бы на два, желание могло и пропасть. Я мог заинтересоваться огородничеством, наблюдением за птицами, даже живописью. Тим Куигли начал рисовать, уехав во Флориду. Поселился в городке отставных копов». Судя по всему, Куигли рисовать нравилось, он даже продал несколько своих работ на Арт-фестивале в Венисе. До инсульта, разумеется. После инсульта он пролежал восемь или девять месяцев с парализованной правой половиной тела. Рисование для Тима Куигли закончилось. А потом он ушел. Так-то.

Удар боевого гонга, и да, обе женщины набрасываются на костлявого парня в безумном галстуке, мелькают накрашенные ногти, развеваются длинные волосы. Ходжес вновь тянется к револьверу, но лишь касается его, когда слышит, как хлопает крышка почтовой щели на входной двери и корреспонденция шлепается на пол.

В эру электронной почты и «Фейсбука» ничего важного через дверную щель не доставляется, но Ходжес тем не менее встает с кресла. Он посмотрит, что там принесли, и оставит отцовский АП до завтра.

2

Когда Ходжес возвращается к креслу с небольшой стопкой конвертов, ведущий драчливой передачи прощается и обещает зрителям, что завтра перед ними предстанут карлики. Телом или духом — не уточняет.

Рядом с раскладным креслом стоят два небольших пластиковых контейнера. Один для стеклянных бутылок и банок, второй — для мусора. В мусор летит письмо из «Уол-марта» с уведомлением о СНИЖЕННЫХ ЦЕНАХ, предложение похоронной страховки, адресованное «НАШЕМУ ЛЮБИМОМУ СОСЕДУ», сообщение о том, что в течение недели все DVD в «Дисконт электроникс» будут продаваться с пятидесятипроцентной скидкой, мольба с просьбой прийти к урнам для голосования и отдать «ваш важный голос» за одного из кандидатов на освободившееся место члена городского совета. Фотография кандидата имеется, и он живо напоминает Ходжесу доктора Оберлина, стоматолога, которого в детстве он боялся до смерти. Еще одно письмо приходит от «Альбертсонс». Его Ходжес откладывает (на время накрывает им револьвер отца), потому что оно набито купонами.

Последнее в стопке письмо — настоящее, на ощупь достаточно толстое, в конверте «делового» формата. Адресовано дет. К. Уильяму Ходжесу (пен.), дом 63 по Харпер-роуд. Обратного адреса нет. Вверху слева, где его обычно пишут, — второй смайлик в сегодняшней корреспонденции. Только не подмигивающий, обещающий снижение цен в «Уол-марте», а из тех, что используют в электронной почте: в черных очках и скалящий зубы.

Смайлик что-то напоминает, что-то нехорошее.

Нет, думает Ходжес. Нет.

Но вскрывает конверт так быстро и резко, что из него вываливаются четыре отпечатанные страницы — отпечатанные, разумеется, на принтере, однако шрифтом, напоминающим шрифт пишущей машинки.

Дорогой детектив Ходжес! — начинается письмо.

Ходжес не глядя протягивает руку, сшибает послание «Альбертсонса» с купонами на пол, проходится пальцами по револьверу, словно и не замечая его, хватает пульт дистанционного управления. Нажимает кнопку выключения, обрывая безжалостную женщину-судью на полуслове, и сосредотачивается на письме.

3

Дорогой детектив Ходжес!

Я надеюсь, Вы не будете возражать против использования Вашего звания, пусть Вы и ушли со службы шестью месяцами раньше. По мне, если некомпетентные судьи, продажные политики и глупые военачальники могут сохранять свои звания и титулы после ухода на пенсию, на это имеет полное право один из самых заслуженных полицейских в истории города.

Так что пусть будет детектив Ходжес!

Сэр (еще один титул, которого Вы заслуживаете, ибо Вы — истинный Рыцарь жетона и пистолета), я пишу по многим причинам, но считаю себя обязанным начать с того, чтобы поздравить Вас со столь долгими годами службы, 27 — в детективах и 40 — всего. Я видел часть официальной Церемонии проводов со службы по телику («Общественный второй канал», который многие игнорируют) и случайно узнал, что следующим вечером состоялась вечеринка в «Рейнтри инн», рядом с аэропортом.

Готов спорить, это и была настоящая Церемония проводов.

Я, конечно, никогда не бывал на такой тусовке, но смотрел достаточно полицейских телесериалов, и хотя во многих представлена по большей части вымышленная картина «полицейской жизни», в некоторых показывали вечеринки в честь уходящих на пенсию («Полиция Нью-Йорка», «Убойный отдел», «Прослушка», и т. д., и т. п.). Мне хочется думать, что они ТОЧНО воспроизводят момент, когда Рыцарь жетона и пистолета говорит «прощай» одному из своих компатриотов. Я думаю, такое вполне возможно, потому что читал описания «прощальной вечеринки» как минимум в двух романах Джозефа Вамбо, и они похожи. Он должен знать, ведь он, как и Вы, детпен.

Я представляю себе воздушные шары под потолком, огромное количество выпивки, множество похабных разговоров и еще больше воспоминаний о Прежних днях и давно завершенных расследованиях. Вероятно, играет громкая веселая музыка, возможно, стриптизерша или две «трясут задом». Произносятся речи, смешнее и честнее тех, что звучали на официальной церемонии.

Как у меня получается?

«Неплохо, — думает Ходжес. — Очень даже неплохо».

Согласно моему исследованию, в период Вашей службы детективом Вы раскрыли в буквальном смысле сотни преступлений, и многие из них репортеры (которых Тед Уильямс^[6] окрестил «Рыцарями клавиатуры») называли «резонансными». Вы ловили Убийц и Грабителей, Поджигателей и Насильников. В одной статье (опубликованной в день Церемонии Ваших проводов со службы) Ваш постоянный напарник (детектив 1-го класса Питер Хантли) отметил, что в Вас «удивительным образом сочетались следование инструкциям и блестящая интуиция».

Приятный комплимент.

Если это правда, а я думаю, так оно и есть, Вы уже наверняка поняли, что я один из тех немногих, кого Вам поймать не удалось. Я тот самый, кому репортеры дали следующие прозвища:

а) Шутник;

б) Клоун;

или

в) Мерседес-убийца.

Я отдаю предпочтение последнему!

Я уверен, Вы «сделали все, что могли», но, к сожалению (Вашему — не моему), потерпели неудачу. Я даже могу представить, что если бы Вам, детектив Ходжес, предложили назвать «перка», которого Вы хотели бы поймать больше всего, то Вы назвали бы того парня, который в прошлом году сознательно направил «мерседес» в толпу безработных, дожидавшихся открытия Ярмарки вакансий в Городском центре, убив восьмерых и покалечив многих и многих. (Должен признать, результат превзошел мои самые смелые ожидания.) Думали ли Вы обо мне, когда Вам вручали тот почетный знак на Официальной церемонии проводов со службы? Думали ли Вы обо мне, когда Ваши сослуживцы, Рыцари жетона и пистолета, рассказывали истории о том (подумать только), как Вы застигали преступников буквально на толчке со спущенными штанами, или вспоминали розыгрыши, которые устраивались в старой доброй дежурной части?

Готов спорить, что думали!

Должен сказать Вам, что повеселился я тогда на славу. (И в этом я честен.) Вы и представить себе не можете, какой у меня был «стояк», когда я вдавил педаль в пол и погнал «мерседес» бедной миссис Оливии Трелони на толпу. Билось ли мое сердце с частотой двести ударов в минуту? Спрашиваете!

Еще один мистер Смайлик в черных очках.

Я поделюсь с Вами тем, что действительно называется «информацией для своих», и Вы можете смеяться, если хотите, потому что это и впрямь забавно (хотя, думаю, это также демонстрирует мою предусмотрительность). Я надел кондом! «Резинку»! Потому что опасался Самопроизвольной эякуляции и следов ДНК, которые могли в результате появиться. Что ж, этого не произошло, но потом я онанировал много раз, думая о том, как они пытались убежать и не могли (потому что набились плотно, как сардины в банку), и какими испуганными они все выглядели, и как меня бросило вперед, когда автомобиль «вспахал» их. Ремень безопасности заблокировало напрочь. Господи, как это возбуждало.

По правде говоря, я не знал, что может произойти. Я думал, мои шансы попасться составляют 50 на 50. Но я «сумасбродный оптимист» и всегда готов скорее к Успеху, чем к Неудаче. Кондом — «информация для своих», однако готов спорить, что сотрудники Вашего Экспертно-криминалистического отдела (я также смотрю «Место преступления») ощутили острое разочарование, не обнаружив никаких следов ДНК на клоунской маске. Они, должно быть, сказали: «Черт! Этот предусмотрительный перк, наверное, надел под маску сетку для волос!»

И я надел! Да еще выстирал в хлорке!

Я до сих пор слышу глухие звуки ударов в людей, хруст костей, ощущаю подпрыгивание на рессорах, когда автомобиль перекатывался через тела. Если мы говорим о мощности и управляемости, то я обеими руками за «мерседес» с 12-цилиндровым двигателем! Узнав из газеты, что одна из моих жертв — младенец, я обрадовался! Оборвать такую юную жизнь! Только представьте себе, сколь много она никогда не узнает, а? Патриция Крей, RIP^[7]! Прикончил и ее мамашку! Клубничное варенье в спальном мешке! Восторг, правда? Меня греют мысли о мужчине, потерявшем руку, а еще больше — о тех двух, которые остались парализованными. Мужчина — только ниже пояса, но Мартина Стоувер теперь буквально «голова на палке». Они не умерли, но, наверное, ЖАЛЕЮТ, что этого не произошло! Как по-Вашему, детектив Ходжес?

Теперь Вы, наверное, думаете: Да это какой-то безумный извращенец. Винить Вас в этом не буду, но могу поспорить! Я думаю, очень многие получили бы удовольствие, делая то, что сделал я, вот почему они наслаждаются книгами и фильмами (в наши дни даже телевизионными передачами), в которых хватает Пыток и Расчлененки, и прочего, и прочего. Единственная разница в том, что я действительно это сделал. И не потому, что я безумен. А потому, что точно не знал, какими будут ощущения, только чувствовал, что невероятно захватывающими, как говорится, с «воспоминаниями на всю жизнь». Большинство людей с малолетства обзаводится Свинцовыми сапогами и должно таскать их всю жизнь. Эти Свинцовые сапоги зовутся СОВЕСТЬЮ. У меня их нет, так что я могу высоко парить над головами тех, кто составляет Обычную толпу. А если бы они меня поймали? Что ж, случись это прямо там, если бы заглох двигатель «мерседеса» миссис Трелони или произошло что-то в этом роде (вероятность была близка к нулю, потому что автомобиль содержался в идеальном состоянии), полагаю, толпа могла бы разорвать меня на части. Я понимал, что такая возможность существует, и это только добавляло азарта. Но я не думал, что они действительно разорвут меня, потому что большинство людей — овцы, а овцы не едят мяса. (Наверное, меня бы немного побили, но я бы это пережил.) Потом арестовали бы, отдали под суд, где я попросил бы считать меня психом. Возможно, я действительно безумен (конечно же, такая идея приходила мне в голову), но это особый вид безумства. В любом случае мне подфартило, и я ушел.

Туман помог!

И вот что еще я видел, на этот раз в кино (названия фильма не помню). Там был Серийный убийца, очень умный, и поначалу копы (одного играл Брюс Уиллис, тогда еще с волосами) никак не могли его поймать. Вот Брюс Уиллис и сказал: «Он сделает это снова, потому что не может остановиться, и рано или поздно допустит ошибку, и тогда мы его поймаем».

И поймали!

Но к моему случаю это не относится, детектив Ходжес, потому что у меня абсолютно нет желания сделать это снова. Для меня одного раза достаточно. У меня есть воспоминания, и они чисты, как звон колокольчика. А как потом были напуганы люди, поскольку думали, что я сделаю это снова. Помните, отменили все многолюдные общественные сборища на открытом воздухе? Не то чтобы весело, но tres amusant^[8].

Так что, как Вы сами видите, мы оба «пены».

И если уж об этом зашла речь, я сожалею только об одном: что не смог посетить Вашу Прощальную вечеринку в «Рейнтри инн» и поднять бокал за Вас, мой дорогой сэр Детектив. Вы действительно прилагали все силы. Детектив Хантли тоже, но если газеты и Интернет приводят точную информацию касательно ваших достижений по службе, Вы играли в высшей лиге, а он пребывал и останется в первой. Я уверен, что дело по-прежнему не закрыто и он время от времени просматривает старые донесения, но не продвинется ни на шаг. Думаю, вы оба это знаете.

И напоследок позвольте выразить тревогу.

В некоторых сериалах (и, кажется, в одной книге Вамбо, но, возможно, я путаю с Джеймсом Паттерсоном) за веселой вечеринкой с воздушными шарами, и выпивкой, и музыкой следует грустная финальная сцена. Детектив приходит домой и обнаруживает, что без Жетона и Пистолета жизнь его бессмысленна. Я это понимаю. Если подумать, что может быть печальнее старого, вышедшего на пенсию Рыцаря? Короче, Детектив сводит счеты с жизнью (из своего табельного револьвера). Я заглянул в Интернет и обнаружил, что это не просто выдумка. Такое случается в реальной жизни!

У вышедших на пенсию полицейских невероятно высокий процент самоубийств!!

В большинстве своем у копов, так поступающих, нет родственников, которые могут заметить Угрожающие признаки. Многие, как Вы, в разводе. У многих взрослые дети, живущие далеко от дома. Я думаю, Вы очень одиноки в Вашем доме на Харпер-роуд, детектив Ходжес, и я тревожусь. Какая у Вас теперь жизнь, когда «азарт охоты» уже в прошлом? Вы много смотрите телик? Вероятно. Пьете больше? Возможно. Часы текут гораздо медленнее, потому что Ваша жизнь пуста? Вы страдаете от бессонницы? Нет, надеюсь, что нет.

Но я боюсь, что Вас посещают такие мысли!

Вам, вероятно, нужно Хобби, чтобы Вы думали о чем-то, а не только о «том, кто скрылся» и кого Вам никогда не поймать. Будет очень плохо, если Вы придете к выводу, что вся Ваша карьера ничего не стоит, потому что парень, который убил всех этих Невинных людей, ускользнул, «просочился у Вас между пальцами».

Я бы не хотел, чтобы Вы начали думать о Вашем табельном оружии.

Но Вы думаете, ведь так?

Я хочу закончить письмо еще одной мыслью от «того, кто скрылся». Мысль эта следующая:

ПОШЕЛ ТЫ, ЛУЗЕР.

Шутка!

Искренне Ваш,

МЕРСЕДЕС-УБИЙЦА.

Ниже красовался еще один смайлик, но письмо на этом не заканчивалось.

P.S. Сожалею о миссис Трелони, но когда Вы передадите это письмо детективу Хантли, скажите ему, что бессмысленно разглядывать фотографии, которые сделала полиция на ее похоронах. Я присутствовал, но лишь в своем воображении. (Воображение у меня очень яркое.)

P.P.S. Хотите со мной связаться? Оставить отзыв? Попробуйте сайт «Под синим зонтом Дебби». Я даже придумал Вам имя пользователя: «кермит_лягушонок-19». Я могу и не ответить, но… «никогда не знаешь»^[9].

P.P.P.S. Надеюсь, это письмо Вас взбодрило.

4

Ходжес сидит две минуты… четыре минуты… шесть… восемь. Застыв, как монумент. Держит письмо в руке, смотрит на репродукцию Эндрю Уайета на стене. Наконец кладет листы на стол у кресла, берет конверт. Почтовый штемпель городской, что его не удивляет. Автор письма хочет, чтобы он знал, что тот неподалеку. Это насмешка. Как сказал бы автор письма, это…

Часть шутки!

Новые специальные химические вещества и методы, включая компьютерное сканирование, позволяют получать с бумаги прекрасные отпечатки пальцев, но Ходжес знает: передай он эти листы экспертам, они найдут только его собственные отпечатки. Этот парень безумен, но его самооценка — предусмотрительный преступник — абсолютно верна. Только он написал «перк», не «преступник»^[10], и написал дважды. А еще…

Минуточку, минуточку.

Что ты хочешь этим сказать: Когда Вы передадите это?..

Ходжес встает, с письмом в руке идет к окну, смотрит на Харпер-роуд. Девчушка Харрисонов проносится на своем мопеде. На самом деле она слишком молода, чтобы ездить на этих штуковинах, что бы там ни разрешал закон, но по крайней мере надела шлем. Позвякивая, проезжает фургон «Мистер Вкусняшка». В хорошую погоду он работает в западной части города, после окончания школьных занятий и до сумерек. Маленький изящный черный автомобиль следует за ним. Седеющие волосы женщины за рулем накручены на бигуди. Женщины ли? Это может быть мужчина в парике и платье. Бигуди — идеальный завершающий штрих, верно?

Он хочет, чтобы именно о чем-то таком ты и думал.

Но нет. Не совсем.

Не о чем-то таком. Этот самозваный Мерседес-убийца (он прав, именно так и называли его в газетах и новостных выпусках) хочет, чтобы ты так думал.

Это продавец мороженого!

Нет, это мужчина, переодетый женщиной, в изящном автомобиле!

Нет-нет, это парень, который ездит на пикапе, работающем на пропане, или учетчик показаний счетчиков!

Как быстро он разжег твою паранойю! А она помогает представить, что он знает гораздо больше, чем адрес бывшего детектива. Он знает, что ты разведен, и намекает, что у тебя где-то есть ребенок или дети.

Ходжес смотрит на траву, замечает, что ее пора косить. Если Джером не придет в самом скором времени, придется ему позвонить.

Ребенок или дети? Не надо себя обманывать. Он знает, что моя бывшая — Коринн, и у нас взрослая дочь, которую зовут Элисон. Он знает, что Элисон тридцать и она живет в Сан-Франциско. Наверное, он знает, что рост у нее пять футов шесть дюймов и она играет в теннис. Все это есть в Интернете. В наши дни там есть все.

Его следующий шаг — передать письмо Питу и Изабель Джейнс, новой напарнице Пита. После того как Ходжес вышел из игры, они унаследовали дело с «мерседесом», как и несколько других висяков. Некоторые расследования напоминают компьютер в спящем режиме. Это послание быстро разбудит дело с «мерседесом».

Мысленно он прослеживает путь письма.

Из дверной щели для почты — на пол прихожей. С пола прихожей — к раскладному креслу. От кресла к окну, стоя у которого Ходжес наблюдает, как почтовый пикап возвращается, держит путь в ту сторону, откуда приехал: Энди Фенстер рабочий день закончил. Отсюда — на кухню, где письмо отправится в совершенно бесполезный пакет «Глэд» с застежкой, потому что давние привычки — они въедливые. Потом — к Питу и Изабель. От Пита — к экспертам-криминалистам для всестороннего исследования. Которое и докажет абсолютную бесполезность глэдовского пакета: ни отпечатков пальцев, ни волосков, ни следов ДНК, бумага самая обычная, доступная в любом магазине канцелярских товаров города, и последнее, по счету, но не по важности, — стандартный лазерный принтер. Они, возможно, даже смогут сказать, на каком компьютере набивалось письмо (в этом уверенности у него нет, о компьютерах он знает мало и, если возникает проблема, обращается к Джерому, живущему — как это удобно — по соседству), а если и так, выяснится, что использовался «Мак» или «Ай-би-эм».

От экспертов письмо вернется к Питу и Изабель, которые, несомненно, соберут полицейский коллоквиум вроде тех, что показывают в сериалах Би-би-си «Лютер» и «Главный подозреваемый» (которые, вероятно, тоже любит сбрендивший автор письма). Коллоквиум дополнят экран и выведенная на него увеличенная фотокопия письма, а может, и лазерная указка. Ходжес тоже смотрит некоторые из английских полицейских сериалов и верит, что в Скотленд-Ярде не принимают во внимание давнюю поговорку: слишком много кухарок только портят похлебку.

Этот полицейский коллоквиум может привести только к одному, и Ходжес уверен, что именно это психу и нужно: присутствовать будут десять — двенадцать детективов, так что информация о письме обязательно просочится в прессу. Псих, вероятно, врет, говоря, что нет у него желания повторить свое преступление, но Ходжес полностью уверен в другом: ему недостает упоминания в новостях.

Лужайка пестрит одуванчиками. Определенно пора позвонить Джерому. Да и вообще Ходжесу хочется его повидать. Хороший парнишка.

Кое-что еще. Даже если псих говорит правду, что не испытывает желания пойти на новое массовое убийство (маловероятно, но полностью исключать нельзя), смерть его очень даже интересует. Этот контекст в письме присутствует однозначно. Покончи с собой. Ты уже думаешь об этом, так сделай еще один шаг, который станет последним.

«Он видел, как я играю с отцовским “тридцать восьмым”?»

«Видел, как я сую ствол в рот?»

Ходжес вынужден признать, что такое возможно: он никогда не думал о том, чтобы задергивать шторы. Ощущал себя в полной безопасности в собственной гостиной, а ведь любой мог воспользоваться биноклем. И Джером мог видеть, Джером, забежавший узнать, не будет ли для него какой-нибудь работенки. Как он обычно спрашивает: «Чё-нить надо?»

Да только Джером перепугался бы до смерти, увидев, как он играет со старым револьвером. Обязательно сказал бы ему что-нибудь.

Мистер Мерседес действительно онанирует, думая о том, как давит всех этих людей?

За годы службы Ходжес насмотрелся такого, о чем никогда не стал бы говорить с человеком, который сам ничего подобного не видел. Эти разъедающие душу воспоминания склоняют к тому, чтобы поверить автору письма: насчет мастурбации он говорил правду, как и насчет отсутствия совести. Ходжес где-то прочитал, что в Исландии есть такие глубокие колодцы, что всплеска воды от брошенного камня не слышно. Он думает, что некоторые человеческие души такие же. И бомж-бои совсем не на дне таких колодцев. Разве что на полпути.

Он возвращается к раскладному креслу, выдвигает ящик стола и достает мобильник. Кладет рядом с «тридцать восьмым» и задвигает ящик. Нажимает кнопку быстрого набора номера полицейского управления, но на вопрос секретаря, кто ему нужен, отвечает:

— Ох, черт. Случайно нажал не ту кнопку. Извините за беспокойство.

— Ничего страшного, сэр. — Он слышит улыбку в ее голосе.

Никаких звонков, во всяком случае, пока. Никаких действий. Ему надо об этом подумать.

Крепко, крепко об этом подумать. Ходжес сидит, глядя на телевизор, который впервые за долгие месяцы выключен в будний день.

5

Вечером он едет в «Ньюмаркет-плазу», чтобы поесть в тайском ресторане. Миссис Бурамук обслуживает его лично.

— Давно не видела вас, детектив Ходжес. — Звучит это как «дефекив Хатчес».

— После выхода на пенсию готовил себе сам.

— Вы позвольте готовить мне. Будет гораздо лучше.

Вновь отведав том юм ган миссис Бурамук, он понимает, что его тошнит от наполовину прожаренных гамбургеров и спагетти с соусом «Ньюманс оун». А сан кайя фуг тун заставляет его осознать, как надоел ему кокосовый торт «Пепперидж фарм». «Если я никогда больше не попробую кокосового торта, — думает он, — все равно умру счастливым, сколько бы ни прожил». За едой он выпивает две банки тайского пива «Сингха», и это лучшее пиво, которое ему доводилось пить после прощальной вечеринки в «Рейнтри», где, как правильно догадался Мистер Мерседес, стриптизерша «трясла задом». Как и всем остальным.

Интересно, Мистер Мерседес наблюдал из какого-нибудь темного угла? Как сказал бы опоссум из мультфильма^[11]: «Возможно, Маски, возможно».

Вернувшись домой, он садится в раскладное кресло и берет письмо. Знает, каким будет его следующий шаг, если он не собирается передавать письмо Питу Хантли — а он не собирается, — но также знает, что нет смысла делать этот шаг после пары банок пива. Поэтому кладет письмо в ящик стола поверх «тридцать восьмого» (на этот раз без пакета) и берет еще одну банку. Из холодильника, и это всего лишь «Айвори спешл», местный продукт, но по вкусу ничем не уступающий «Сингхе».

Когда с пивом покончено, Ходжес включает компьютер, открывает «Файрфокс», набивает в строке поисковика «Под синим зонтом Дебби». Создатели сайта характеризуют его очень расплывчато: Неформальный сайт, где интересные люди обмениваются интересными мнениями. Он думает о том, чтобы зайти на сайт, но потом выключает компьютер. И этого тоже не нужно. Во всяком случае, этим вечером.

Обычно он ложится спать поздно, тем самым сокращая количество часов, которые придется ворочаться, вспоминая давние дела и давние ошибки, но сегодня укладывается рано, точно зная, что заснет сразу. И какое это приятное чувство.

Последняя мысль, прежде чем он проваливается в сон, о том, как заканчивается сочащееся ядом письмо Мистера Мерседеса. Автор хочет, чтобы он покончил с собой. Ходжес задается вопросом, а что подумает Мистер Мерседес, узнав, что вместо самоубийства подвигнул этого конкретного бывшего Рыцаря жетона и пистолета на дальнейшую жизнь? По крайней мере на какое-то время.

А потом сон забирает его. Он крепко спит шесть часов, прежде чем его будит мочевой пузырь. Ходжес шлепает в ванную, отливает, возвращается в постель и спит еще три часа. Когда открывает глаза, светит солнце и щебечут птицы. Он идет на кухню, готовит себе сытный завтрак. Когда перекладывает два прожаренных яйца на тарелку с беконом и тостом, в изумлении замирает.

Кто-то поет.

Он сам, больше некому.

6

После завтрака, поставив грязные тарелки в посудомоечную машину, он идет в кабинет, чтобы разобрать письмо по косточкам. За время службы он это проделывал не меньше двух десятков раз, но не в одиночку: ему помогал Пит Хантли, а до Пита — два других напарника. Большинство писем являли собой угрожающие послания от бывших мужей (одно или два — от бывших жен). Эти особого интереса не представляли. В некоторых кто-то что-то вымогал. В других — шантажировал, можно сказать, тоже вымогал. Одно написал похититель, требовавший какую-то ерунду и мелкий выкуп. И три… четыре, считая письмо Мистера Мерседеса, пришли от признающих свою вину убийц. Два из них прислали люди, убивавшие в собственном воображении. Третье мог написать (а может, и нет) серийный убийца, которого они называли Дорожным Джо.

А как воспринимать это? Настоящее оно или фальшивое? Автор — реальный убийца или какой-то фантазер?

Ходжес выдвигает ящик стола, достает блокнот линованной бумаги, вырывает верхний лист со списком продуктов, которые собирался купить неделей раньше. Вынимает шариковую ручку из стаканчика, стоящего рядом с компьютером. Сначала обдумывает упоминание кондома. Если парень действительно его надел, то унес с собой… это естественно, правда? На кондомах остаются и отпечатки пальцев, не только сперма. Ходжес рассматривает другие подробности: как ремень безопасности заблокировало, когда автомобиль врезался в толпу, как «мерседес» подпрыгивал на телах. В газетах этого не было, но и вообразить такое несложно. Он же сам написал…

Ходжес проглядывает письмо, и вот оно, нужное место: Воображение у меня очень яркое.

Но было в письме и то, чего он выдумать не мог. Два нюанса, которые утаили от средств массовой информации.

В блокноте, под заголовком «ОН — РЕАЛЬНЫЙ УБИЙЦА?», Ходжес пишет: СЕТКА ДЛЯ ВОЛОС. ХЛОРКА.

Мистер Мерседес унес сетку с собой, как и кондом (возможно, свисавший с его конца, при условии, что это не выдумка), но Гибсон из экспертно-криминалистического отдела не сомневался: сетка у него на голове была. Потому что Мистер Мерседес оставил клоунскую маску, и к ней не прилипло ни одного волоска. И запах убивающей ДНК хлорки, какой пользуются в бассейнах, тоже сомнений не вызывал. Мистер Мерседес ее не пожалел.

Но главное заключалось, конечно, не в этих мелочах, а в другом. В уверенности в себе.

После короткого колебания Ходжес пишет печатными буквами: ОН — ТОТ САМЫЙ ПАРЕНЬ.

Снова медлит. Вычеркивает ПАРЕНЬ и пишет МЕРЗАВЕЦ.

7

Давно уже он не думал как коп и еще дольше не занимался такой работой — особым видом экспертизы, который не требовал фотоаппаратов, микроскопов, специальных веществ, — но как только Ходжес за нее берется, навыки возвращаются быстро. Начинает он с заголовков.

АБЗАЦЫ ИЗ ОДНОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ.

ФРАЗЫ С ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ.

ФРАЗЫ В КАВЫЧКАХ.

ПРИЧУДЛИВЫЕ ФРАЗЫ.

НЕОБЫЧНЫЕ СЛОВА.

ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЕ ЗНАКИ.

Тут он останавливается, постукивая ручкой по нижней губе, и вновь полностью перечитывает письмо, от слов Дорогой детектив Ходжес до Надеюсь, это письмо Вас взбодрило. Потом добавляет еще два заголовка на уже густо исписанной странице:

ИСПОЛЬЗУЕТ БЕЙСБОЛЬНЫЕ МЕТАФОРЫ, МОЖЕТ, БОЛЕЛЬЩИК.

С КОМПЬЮТЕРОМ НА ТЫ (МОЛОЖЕ 50?).

Он далеко не уверен в двух последних предположениях. Спортивные метафоры стали расхожими, особенно среди знатоков политики, и в наши дни на «Фейсбуке» и в «Твиттере» хватает тех, кому за восемьдесят. Сам Ходжес использует потенциал своего «Мака» только на двенадцать процентов (таково мнение Джерома), но это не означает, что таких, как он, большинство. Начинать можно в любом возрасте, однако чувствуется, что письмо написано молодым.

По этой части полицейской работы он всегда выказывал недюжинный талант, и на интуицию приходилось куда больше двенадцати процентов.

Он уже выписал с десяток примеров под НЕОБЫЧНЫМИ СЛОВАМИ и теперь обвел кружком два: компатриоты и самопроизвольная эякуляция. Потом добавил фамилию — Вамбо. Мистер Мерседес — говнюк, но умный, начитанный говнюк. У него большой словарный запас, и он не делает грамматических ошибок. В этот момент Ходжес представляет себе, как Джером Робинсон говорит: «Проверка орфографии, сечешь, чувак?»

Конечно, конечно, нынче все, у кого есть программа проверки правописания, могут похвастаться грамотностью, но Мистер Мерседес правильно написал достаточно простую, но редкую фамилию: Вамбо. Никаких тебе Вамбу или Вамбоу. Все точно, как и положено. То есть книги Мистер Мерседес наверняка читал. Может, и не классику, но уровень его писательского мастерства намного выше, чем у авторов диалогов в таких сериалах, как «Морская полиция: спецотдел» или «Кости».

Домашнее обучение, старшая школа или самообразование? Имеет ли это значение? Может, нет, а может, и да.

Ходжес думает, что самообразование можно вычеркнуть. Стиль письма слишком… какой?

— Непринужденный, — сообщает он пустой комнате, но это еще не все. — Свободный. — Никакой зажатости. Он учился у других. И писал для других.

Зыбкое умозаключение, но оно подкрепляется некой цветистостью стиля — этими ВЫЧУРНЫМИ ФРАЗАМИ. Считаю себя обязанным начать с того, чтобы поздравить, пишет он. Вы раскрыли в буквальном смысле сотни преступлений, пишет он. И дважды: Думали ли Вы обо мне? В старшей школе за английский язык и литературу Ходжес получал пятерки, в колледже — четверки, и он знал, как это называется: усилительный повтор. Неужели Мистер Мерседес воображает, что его письмо опубликуют в местной газете, что оно будет циркулировать в Интернете, будет цитироваться (с некой долей вынужденного уважения) в шестичасовом выпуске «Новости на Четвертом канале»?

— Конечно, воображаешь, — говорит Ходжес. — Когда-то давно ты зачитывал свои сочинения в классе. Тебе это тоже нравилось. Нравилось быть в центре внимания. Правда? Когда я тебя найду… если я тебя найду… наверняка выяснится, что по английскому языку и литературе ты учился никак не хуже меня. — Может, даже лучше. Ходжес не помнит, чтобы он использовал усилительный повтор, разве что случайно.

Да только в городе четыре муниципальных старших школы, и одному Богу известно, сколько частных, не говоря уже о подготовительных, двухгодичных колледжах, Городском колледже и Католическом университете Святого Иуды. Достаточно стогов сена, чтобы спрятать одну отравленную иголку. Даже если он учился в здешней школе, а не в Майами или Финиксе.

Плюс он хитрец. В письме полно слов, которые начинаются с большой буквы, фразы в кавычках, избыточное количество восклицательных знаков, энергичные абзацы в одно предложение. Если попросить его предоставить образец почерка, Мистер Мерседес, конечно же, обойдется без всех этих стилистических изысков. Ходжес знает это так же хорошо, как и свое первое, такое неудачное имя: Кермит, как в кермит_лягушонок-19.

Но.

Говнюк не так умен, как он о себе думает. Письмо практически наверняка содержит два настоящих «отпечатка пальцев»: один смазанный и один идеально четкий.

Смазанный — постоянное использование чисел вместо слов: 27, не двадцать семь, 40 вместо сорока, детектив 1-го класса. Числа могут быть только маскировкой, он это знает, но велика вероятность, что Мистер Мерседес и не подозревал о том, что это отпечаток.

«Если бы я смог привести его в ДК-4 и попросить написать: Сорок воров украли восемьдесят обручальных колец…»

Только К. Уильям Ходжес никогда больше не попадет в допросный кабинет, включая ДК-4 — его любимый, точнее, счастливый, как он всегда думал. Хотя, если выяснится, что он залез в это дерьмо, сидеть ему по другую сторону металлического стола.

Ладно, хорошо, Пит приводит этого парня в ДК. Пит, или Изабель, или они оба. И просят написать: 40 воров украли 80 обручальных колец. Что тогда?

Потом они просят его написать: Копы поймали преступника, прячущегося в проулке. Только слово перп произносят невнятно. Потому что, несмотря на его уровень писательства, Мистер Мерседес думает, что человек, совершающий преступные деяния, — перк. Может, он также думает, что специальные привилегии — это перп, как в Перп генерального директора путешествовал 1-м классом.

Ходжеса это не удивляет. До колледжа он сам думал, что игрок, который бросает мяч на бейсбольном поле, штуковина, из которой наливают воду, и предмет в раме, который вешают на стену, чтобы украсить квартиру, пишутся одинаково. Он видел слово picture^[12] в самых разных книгах, но разум каким-то образом отказывался зафиксировать его. Его мать говорила: «Поправь эту pitcher^[13], Керм, она перекосилась», а отец иногда давал ему денег на «pitcher-шоу», и это накрепко засело в голове.

Я узнаю тебя, когда найду, милок, думает Ходжес.

Он пишет слово большими буквами и обводит снова и снова, берет в плотный круг. «Ты окажешься тем говнюком, для которого “перп” — это “перк”».

8

Он отправляется на прогулку по кварталу, здоровается с людьми, которых давно не видел. Кого-то — несколько недель. Миссис Мельбурн возится в палисаднике и, заметив Ходжеса, приглашает его отведать кофейного торта.

— Я тревожилась за вас, — говорит она, когда они усаживаются за стол на кухне. У нее яркий, пронзительный взгляд вороны, которая видит перед собой только что раздавленного бурундука.

— Привыкнуть к пенсии сложно. — Ходжес делает глоток кофе. Он жидкий, но горячий.

— Кое-кто никак не может к этому привыкнуть, — продолжает она, оценивая его своими яркими глазами.

«Пожалуй, она бы не стушевалась и в четвертом ДК», — думает Ходжес.

— Особенно те, у кого была напряженная работа.

— Сначала я, конечно, скис, но теперь дело пошло на поправку.

— Рада это слышать. Тот милый негритянский мальчик все еще работает у вас?

— Джером? Да. — Ходжес улыбается, представив себе реакцию Джерома, если бы тот узнал, что кто-то из соседей считает его милым негритянским мальчиком. Наверное, оскалил бы зубы в ухмылке и воскликнул: Адназначна! Джером и его «чё-нить надо». Уже нацеливается на Гарвард или Принстон, фланговым защитником.

— Он ленится, — говорит она. — Ваша лужайка заросла. Еще кофе?

Ходжес с улыбкой отказывается. Одной кружки плохого кофе предостаточно.

9

Снова дома. Икры покалывает, голова полна чистым воздухом, во рту вкус подстилки со дна птичьей клетки, но мозг вибрирует от избытка кофеина.

Он заходит на сайт городской газеты и открывает несколько статей о бойне у Городского центра. Не находит нужного ни в первой статье под пугающим заголовком от 11 апреля 2009 года, ни в огромном материале воскресного номера от 12 апреля, только в номере за понедельник: фотография руля брошенного убийцей автомобиля. Негодующий заголовок: «ОН ДУМАЛ, ЭТО СМЕШНО». На эмблему «Мерседеса» в центре руля прилеплено желтое улыбающееся лицо. Тот самый оскаленный смайлик в черных очках.

Полицию сильно разозлила эта фотография, потому что ведущие расследование детективы — Ходжес и Хантли — просили репортеров не публиковать лыбящуюся физиономию. Редактор, Ходжес помнит, льстиво извинялся. До кого-то команда не дошла, говорил он. Больше такое не повторится. Обещаю. Честное скаутское.

«Команда не дошла! — кипятился тогда Пит. — Они заполучили фотографию, которая могла чуть подстегнуть тираж, и, само собой, ее использовали».

Ходжес увеличивает газетное фото, пока лыбящееся желтое лицо не занимает весь экран. Знак зверя, думает он, в стиле двадцать первого века.

На этот раз он нажимает клавишу быстрого набора уже другого номера: не полицейского участка, а мобильника Пита. Его прежний напарник откликается на втором гудке:

— О, привет, старина. Как тебе на пенсии? — По голосу чувствуется, что он действительно рад звонку, и Ходжес улыбается. Ощущает и чувство вины, но у него и в мыслях нет дать задний ход.

— Я в порядке, — отвечает он, — но мне не хватает твоей толстой и вечно красной рожи.

— Естественно, не хватает. И в Ираке мы победили.

— Клянусь Богом, Пит. Как насчет того, чтобы встретиться за ленчем и наверстать упущенное? Ты выбираешь место, а я плачу.

— Идея мне нравится, но сегодня я уже поел. Как насчет завтра?

— Со временем у меня беда. Приезжает Обама, ему нужен мой совет по части бюджета, но, думаю, я кое-кого передвину. Видишь, в каком ты у меня фаворе?

— Да пошел ты сам знаешь куда, Кермит.

— Только после тебя. — Никакая музыка не могла звучать лучше.

— Как насчет «Димасио»? Тебе всегда там нравилось.

— «Димасио» подойдет. В полдень?

— Заметано.

— Ты уверен, что у тебя найдется время для такой старой шлюхи, как я?

— Билли, мог бы и не спрашивать. Хочешь, чтобы я привез Изабель?

Он не хочет, но отвечает:

— Решай сам.

Дружеская телепатия срабатывает, потому что после короткой паузы Пит говорит:

— Пожалуй, на этот раз лучше устроить мальчишник.

— Как скажешь. — В голосе Ходжеса слышится облегчение. — Жду встречи.

— Я тоже. Приятно слышать твой голос, Билли.

Ходжес разрывает связь и вновь смотрит на скалящийся смайлик. Тот полностью заполняет экран его компьютера.

10

Вечером Ходжес вновь сидит в кресле, смотрит одиннадцатичасовой выпуск новостей. В белой пижаме он выглядит разжиревшим призраком. На черепе кожа мягко поблескивает сквозь поредевшие волосы. Главная тема дня — платформа «Дипуотер хорайзн» в Мексиканском заливе, где нефть по-прежнему бьет ключом, загрязняя окружающую среду. Диктор говорит, что синеперый тунец в опасности, а в Луизиане о выращивании моллюсков можно забыть на целое поколение. В Исландии извергающийся вулкан (его название диктор превращает во что-то вроде «Эйджа-филл-кулл») все еще чинит препятствия трансатлантическому воздушному сообщению. В Калифорнии полиция сообщает, что наконец-то совершен прорыв в деле серийного убийцы, прозванного Угрюмым Соней. Пока никаких имен, но подозреваемого (перка, думает Ходжес) описывают как «вежливого афроамериканца с грамотной речью». «Если бы кто-нибудь поймал еще и Дорожного Джо, — думает Ходжес. — Не говоря об Усаме бен Ладене».

Появляется девушка-синоптик. Обещает тепло и синее небо. Время доставать купальники.

— Хотел бы посмотреть на тебя в купальнике, — говорит Ходжес и берет пульт дистанционного управления, чтобы выключить телевизор. Достает из ящика отцовский «тридцать восьмой», по пути в спальню разряжает его, кладет в сейф рядом с «глоком». В последние два или три месяца модель «Виктория» тридцать восьмого калибра подолгу не выходила у него из головы, но в этот вечер, запирая револьвер в сейф, он о нем и не думает. Думает о Дорожном Джо, но так, между прочим, потому что теперь Дорожный Джо — чужая проблема. Как и Угрюмый Соня, афроамериканец с грамотной речью.

Мистер Мерседес тоже афроамериканец? В принципе возможно, ведь никто ничего не видел, кроме эластичной маски клоуна, рубашки с длинными рукавами и желтых перчаток на руле, однако Ходжес считает иначе. Бог свидетель, чернокожих, способных на преступление, в городе предостаточно, но надо принимать во внимание использованное орудие убийства. Район, где жила мать миссис Трелони, — по большей части богатый и населен белыми. Черный мужчина, отирающийся около припаркованного «Мерседеса-S600», сразу привлек бы внимание.

Да. Вероятно. Люди бывают на удивление ненаблюдательными. Но по собственному опыту Ходжес знает, что у богатых с наблюдательностью получше, чем у подавляющего большинства американцев, особенно когда дело касается их дорогих игрушек. Он не хочет говорить, что у них паранойя, но…

Чего там, еще какая. Богатые могут быть щедрыми (даже те, кто исповедует леденящие кровь политические взгляды), да, могут быть щедрыми, но внутри, и не так чтобы глубоко, они всегда боятся, что кто-то собирается украсть их подарки и съесть именинный торт.

А как же тогда насчет аккуратности, вежливости и грамотности речи?

Да, решает Ходжес. Вещественных улик нет, но письмо предполагает, что он именно такой. Мистер Мерседес может носить костюм и работать в офисе или же одеваться в джинсы и рубашки «Кархартт» и балансировать колеса в гараже, но неряха — это не про него. Он, может, и не очень разговорчивый — такие люди осторожны во всех аспектах жизни, а это исключает склонность к болтовне, — но когда говорит, речь у него ясная и четкая. И если вы заблудились, он всегда подскажет, как добраться до нужного вам места.

Занимаясь чисткой зубов, Ходжес думает: «“Димасио”. Пит хочет, чтобы мы встретились за ленчем в “Димасио”».

Это нормально для Пита, который по-прежнему при жетоне и пистолете, и Ходжес придерживался того же мнения по ходу разговора, потому что думал тогда как коп, а не пенсионер, набравший тридцать лишних фунтов. Может, ничего страшного — ясный день и все такое, — но «Димасио» расположен на границе Лоутауна, а туда туристов не водят. В квартале к западу от ресторана, за эстакадой платной автомагистрали, город уже не город: одни пустыри да брошенные здания. На улицах открыто продают наркотики. Процветает незаконная торговля оружием, поджоги — общее для района хобби. Если, конечно, Лоутаун можно назвать районом. Сам ресторан — с потрясающей итальянской кухней — совершенно безопасен. У владельца такие связи, что «Димасио» — та же «Бесплатная стоянка» в «Монополии».

Ходжес ополаскивает рот, возвращается в спальню и — все еще думая о «Димасио» — с сомнением смотрит на стенной шкаф, в котором за развешанными на плечиках брюками, рубашками и приталенными пиджаками, которые он больше не носит (так растолстел, что влезает только в два из них), спрятан сейф.

Взять «глок»? Может, «Викторию»? «Виктория» меньше.

Нет — и первому, и второму. Его лицензия на скрытое ношение оружия по-прежнему действует, но он не пойдет вооруженным на ленч со своим прежним напарником. Ему будет неловко, а он и так чувствует себя не в своей тарелке из-за планов, в которые посвящать Пита не собирается. Поэтому Ходжес идет к комоду, выдвигает ящик, заглядывает под стопку нижнего белья. Веселый ударник на месте, лежит там после прощальной вечеринки.

Ударника вполне хватит. Маленькая страховка в крайне неблагополучной части города.

Довольный принятым решением, он идет к кровати и выключает свет. Сует руки в мистический холодный карман под подушкой и думает о Дорожном Джо. Джо пока везет, но, вероятно, его все-таки поймают. Не потому, что он продолжает нападать на людей на площадках отдыха у автострад, а потому, что он не может прекратить убивать. Он думает о письме Мистера Мерседеса: Но к моему случаю это не относится, потому что у меня абсолютно нет желания сделать это снова.

Говорит правду или лжет, как лгал своими ФРАЗАМИ С ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, и МНОЖЕСТВОМ ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫХ ЗНАКОВ, и АБЗАЦАМИ ИЗ ОДНОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ?

Ходжес думает, что он лжет, — возможно, и самому себе, не только К. Уильяму Ходжесу, детективу-пенсионеру, — но в данный момент, когда Ходжес, засыпая, лежит в кровати, его это не волнует. Главное в другом: этот парень думает, что он в безопасности. Он от этого просто тащится. Похоже, не осознает, что подставился, написав письмо человеку, который до выхода на пенсию возглавлял расследование массового убийства у Городского центра.

Тебе хочется поговорить об этом, верно? Да, хочется, милок, не лги своему старому дяде Билли. И если сайт «Под синим зонтом Дебби» — не очередной ложный след, как все эти закавыченные цитаты, ты прорыл тоннель в свою жизнь. Ты хочешь поговорить. У тебя насущная потребность поговорить. И если ты сможешь втянуть меня во что-то, это будет лишь дополнительный бонус, правильно?

В темноте Ходжес говорит:

— Я готов тебя выслушать. Времени у меня достаточно. Я, в конце концов, детпен.

Улыбаясь, он засыпает.

11

На следующее утро Фредди Линклэттер сидит на краю разгрузочной платформы и курит «Мальборо». Ее аккуратно сложенная куртка с надписью «Дисконт электроникс» на спине лежит рядом, на куртке — бейсболка с буквами «ДЭ». Фредди рассказывает о каком-то иисусоносце, который ее доставал. Люди вечно ее достают, и она рассказывает об этом Брейди в обеденный перерыв. Во всех подробностях, потому что Брейди слушать умеет.

— Вот он подходит ко мне и говорит: все гомосексуалы попадают в ад, и эта брошюра объясняет почему. Ну, я ее и беру, так? На обложке картинка двух узкозадых парней-геев — в спортивных костюмах, клянусь Богом, — которые держатся за руки и смотрят в пещеру, где бушует пламя. Плюс дьявол! С вилами! Я не несу пургу. Однако я пытаюсь с ним это обсудить. У меня ощущение, что он хочет завязать диалог. Вот я и говорю: слушай, ты должен оторваться от Книги Лабитта — или что ты там постоянно читаешь — и ознакомиться с последними научными исследованиями. Люди рождаются гомосексуальными, доступно это тебе? Он говорит: такое просто не может быть правдой. Гомосексуальность — усвоенная модель поведения и сама по себе не возникает. Но я не могу в это поверить. Я же вижу, что он пудрит мне мозги. Но я ему это не говорю. Я говорю другое: посмотри на меня, чувак, посмотри как следует. Не стесняйся, разгляди от пяток до макушки. Что ты видишь? И прежде чем ты начнешь вновь вешать мне лапшу на уши, я сама тебе скажу. Ты видишь парня, вот что. Только Бог в какой-то момент отвлекся перед тем, как пришлепнуть мне член, и взял то, что лежало рядом. Так потом он…

Брейди следит за рассказом Фредди, пока она не добирается до Книги Лабитта (она подразумевает Книгу Левита, но Брейди лень поправлять ее), а потом теряет нить, прислушивается разве что к интонациям, чтобы вставлять иногда «да-да» или «ага». Он ничего не имеет против ее монолога, который успокаивает, совсем как «Эл-си-ди саундсистем», которую он иногда слушает на айподе, когда ложится спать. Фредди Линклэттер очень высокая, со своими шестью футами и двумя или тремя дюймами возвышается над Брейди и говорит чистую правду: она похожа на девушку ничуть не больше, чем Брейди Хартсфилд — на Вина Дизеля. Прямые джинсы, байкерские сапоги, простая белая футболка, которая висит ровненько, безо всякого намека на грудь. Русые волосы торчат на четверть дюйма. Ни сережек, ни косметики. Возможно, по мнению Фредди, «Макс Фактор» — синоним того, что какой-то парень сделал с какой-то девушкой за отцовским амбаром.

Он говорит «ага», и «да-да», и «точно», гадая при этом, как старый коп отреагировал на его письмо и попытается ли старый коп связаться с ним через «Синий зонт». Он знает, что отправка письма — риск, но не сильно большой. Стиль он изменил кардинально, сам пишет совсем иначе. Шансы, что старый коп выудит из письма что-то полезное, минимальны, может, и вообще нулевые.

«Синий зонт Дебби» — чуть больший риск, но если старый коп думает, что сумеет проследить весь путь до компьютера Брейди, то его ждет большой сюрприз. Серверы «Дебби» — в Восточной Европе, а в Восточной Европе защищенность компьютерной информации — что гигиена в Америке: ей поклоняются почти как Богу.

— Так он продолжает гнуть свое, клянусь, это правда, продолжает. У нас в церкви много молодых женщин-христианок, которые покажут тебе, как прихорашиваться. А если ты отрастишь волосы, то станешь красивой. Можешь ты в это поверить? Вот я и говорю ему: если тебя подкрасить, ты тоже станешь красивым. Надень кожаный пиджак и высокий жесткий воротник, и какая-нибудь озабоченная деваха обязательно склеит тебя в «Коррале». Получишь свой первый шанс вставить. Это не на шутку выводит его из себя, и он говорит, если ты думаешь, тут что-то личное…

В любом случае, если старый коп захочет проследить сетевой путь, ему придется отдать письмо экспертам технического отдела, а Брейди думает, что старый коп этого не сделает. Во всяком случае, сразу. Ему скучно, надоело сидеть и бить баклуши в компании телика. И разумеется, револьвера, который он держит под рукой вместе с пивом и журналами. Нельзя забывать про револьвер. Брейди не видел, как старый коп совал ствол в рот, но на его глазах тот несколько раз брал оружие в руки. Счастливые, всем довольные люди не сидят с оружием на коленях.

— Вот я и говорю: я пойду. Не злись. Если кому-то не нравятся ваши драгоценные идеи, вы, парни, всегда злитесь. Ты не замечал такого в христерах^[14]?

Он не замечал, но соглашается с ней.

— Только этот слушал. Действительно слушал. И в итоге мы пошли в «Пекарню Хоссени» и выпили кофе. А там — я знаю, в это трудно поверить — у нас получилось что-то вроде диалога. Насчет человечества я особых надежд не питаю, но иной раз…

Брейди не сомневается, что письмо взбодрит старого копа, во всяком случае, поначалу. Он не сочтет все эти цитаты глупостью и сразу увидит завуалированный совет покончить с собой, как это сделала миссис Трелони. Завуалированный? Ну, не слишком. Достаточно ясный. Брейди верит, что старый коп будет хорохориться, хотя бы какое-то время. А когда увидит, что результатов — ноль, разочарование окажется сильным. И потом — при условии, что старый коп проглотит приманку «Синего зонта», — Брейди сможет быстренько довести его до кондиции.

Старый коп думает: Если я сумею тебя разговорить, то сумею и поймать.

Только Брейди готов поспорить, что старый коп никогда не читал Ницше. Брейди готов спорить, что старый коп — скорее поклонник Джона Гришэма. Если вообще читает. «Когда ты смотришь в бездну, — писал Ницше, — бездна тоже смотрит в тебя».

Бездна — это я, старичок. Я.

Старый коп, конечно, более серьезный вызов в сравнении с бедной, мучившейся чувством вины Оливией Трелони… но достигнутый результат вызвал такой выброс адреналина, что Брейди хочет его повторить, ничего не может с собой поделать. В каком-то смысле подталкивание Сладкой Ливви к самоубийству принесло ему даже большее удовлетворение, чем превращение в кровавое месиво всех этих ищущих работу говнюков у Городского центра. Потому что потребовало умственных усилий. Потребовало решимости. Потребовало планирования. И помощь копов пришлась кстати. Догадались ли они, что их ошибочные версии отчасти привели к самоубийству Сладкой Ливви? Хантли, конечно, нет, такая мысль просто не могла прийти в голову этому работяге. А Ходжес? У него могли возникнуть сомнения. Несколько маленьких мышек грызли проводки в мозгах этого умника копа. Брейди на это надеется. Если нет, у него, возможно, появится шанс прямо сказать об этом жирному экс-копу. На сайте «Синий зонт».

Но львиную долю работы сделал он. Брейди Хартсфилд. Имеет полное право это утверждать. Городской центр — это удар кувалдой. С Оливией Трелони в ход пошел скальпель.

— Ты меня слушаешь? — спрашивает Фредди.

Он улыбается:

— Извини, на минутку отвлекся.

Никогда не лги, если можешь сказать правду. Правда — не всегда самый безопасный путь, но очень часто. Он лениво задается вопросом, а что бы она сказала, услышав от него: Фредди, я и есть Мерседес-убийца. Или: Фредди, у меня в подвальном чулане — девять фунтов самодельного пластита.

Она смотрит так, словно может читать его мысли, и Брейди на мгновение становится не по себе. Но она говорит:

— Это все две работы, дружище. Они тебя доконают.

— Да, но я хочу вернуться в колледж, и никто не заплатит за учебу, кроме меня. А еще у меня мама.

— И ее тяга к вину.

Он улыбается:

— Если на то пошло, мама предпочитает водку.

— Пригласи меня в гости, — мрачно предлагает Фредди. — Я затащу ее на собрание гребаных Анонимных алкоголиков.

— Ничего не выйдет. Ты знаешь, что сказала Дороти Паркер? Шлюху можно приобщить к культуре, но думать ее не заставишь.

Фредди мгновение обдумывает фразу, откидывает голову и смеется хрипловатым из-за «Мальборо» смехом.

— Я не знаю, кто такая Дороти Паркер, но это я запомню. — Она становится серьезной. — Слушай, а почему не попросить Фробишера дать тебе еще несколько часов? Твоя вторая работа — просто мура.

— Я скажу тебе, почему он не просит Фробишера дать ему больше часов, — говорит Фробишер, выходя на разгрузочную площадку. Энтони Фробишер молод и из-за толстых очков напоминает ботаника. В этом он схож с большинством сотрудников «Дисконт электроникс». Брейди тоже молод, но симпатичнее Тоунса Фробишера. Тем не менее он не красавчик. Брейди это устраивает. Не выделяться из толпы для него только в плюс.

— Выкладывай, — кивает Фредди и тушит окурок. На другой стороне разгрузочной зоны, за громадой гипермаркета в южном конце торгового центра «Берч-хилл», стоят автомобили сотрудников (по большей части старые) и три новеньких фольксвагеновских «жука» ярко-зеленого цвета. Они всегда чисто вымыты, и лучи весеннего солнца отражаются от ветровых стекол. На дверцах — синие надписи: «ПРОБЛЕМЫ С КОМПЬЮТЕРОМ? ПОЗВОНИ В КИБЕРПАТРУЛЬ “ДИСКОНТ ЭЛЕКТРОНИКС”».

— «Контур-сити» закрылся, «Лучшая покупка» едва дышит, — говорит Фробишер учительским тоном. — «Дисконт электроникс» тоже едва дышит, вместе с целыми отраслями бизнеса, которые скорее мертвы, чем живы, и все из-за компьютерной революции. Это и газеты, и книжные издательства, и магазины записей, и Почтовая служба Соединенных Штатов. Я перечислил далеко не все.

— Магазины записей? — спрашивает Фредди, затягиваясь новой сигаретой. — Каких таких записей?

— Обхохочешься, — отвечает Фробишер. — У меня есть друг, который заявляет, что у розовых нет чувства юмора, но…

— У тебя есть друзья? — перебивает Фредди. — Ух ты! Кто бы мог подумать?

–…твой пример доказывает, что он не прав. Вы не можете получить больше часов, потому что компания выживает на одних только компьютерах. Преимущественно дешевых, собранных в Китае или на Филиппинах. Великому большинству наших покупателей больше не нужно прочее дерьмо, которое мы продаем. — Брейди думает, что только Тоунс Фробишер мог сказать «великое большинство». — Отчасти причина в технической революции, но еще и в том…

–…что Барак Обама — наихудший выбор, который когда-либо сделала эта страна! — хором восклицают Фредди с Брейди.

Фробишер мрачно смотрит на них, потом изрекает:

— По крайней мере вы меня слушаете. Брейди, ты заканчиваешь в два, правильно?

— Да. Моя вторая работа начинается в три.

Фробишер морщит занимающий пол-лица шнобель, показывая, что́ он думает о второй работе Брейди.

— Я слышал, ты что-то говорил о возвращении в колледж?

Брейди молчит, потому что любой его ответ может быть воспринят негативно. Энтони Фробишер по прозвищу Тоунс не должен знать, что Брейди ненавидит его. Презирает. Брейди ненавидит всех, включая пьющую мать, но, как говорится в песне, никому не нужно знать об этом прямо сейчас.

— Тебе двадцать восемь, Брейди. Ты достаточно взрослый, чтобы не полагаться на говняный общий котел для оплаты страховки своего автомобиля — и это хорошо, — но ты чуть старше, чем нужно, чтобы учиться на инженера-электрика. Или программиста, если на то пошло.

— Не будь жабой, — говорит Фредди. — Не будь Тоунс-жабой.

— Если правда превращает человека в жабу, тогда я согласен быть жабой.

— Да, — кивает Фредди, — таким ты и войдешь в историю. Тоунс, Жаба-правдоруб. В школе детям будут рассказывать о тебе.

— Я не возражаю против толики правды, — вставляет Брейди тихим, спокойным голосом.

— Хорошо. Тогда ты не будешь возражать и против того времени, которое потратишь на инвентаризацию и наклеивание новых ярлыков на DVD. Можешь приступать.

Брейди добродушно кивает, встает, отряхивает пыль со штанов. «Дисконт электроникс» начинает распродажу DVD за полцены со следующей недели. Руководство компании в Нью-Джерси решило, что «ДЭ» должен выйти из торговли DVD к январю 2011 года. Когда-то прибыльное направление удушили «Нетфликс» и «Редбокс». Скоро в магазине не останется ничего, кроме настольных компьютеров (собранных в Китае и на Филиппинах) и телевизоров с плоским экраном, которые из-за рецессии мало кто мог себе позволить.

— У тебя вызов. — Фробишер поворачивается к Фредди, протягивает ей розовую накладную. — У старушки завис компьютер. Или не шевелится экран, как она говорит.

— Да, mon capitan^[15]. Я живу, чтобы служить. — Она встает, отдает честь и берет накладную.

— Заправь футболку. И надень бейсболку, чтобы наша клиентка не пришла в ужас от твоей стрижки. Не гони. Получишь еще один штраф, и работа в киберпатруле для тебя закончится. Опять же перед отъездом подбери свои гребаные окурки. — Он уходит в магазин, прежде чем она успевает найтись с ответом.

— Ярлыки на DVD — тебе, а старушка, у которой системный блок наверняка засыпан хлебными крошками, — мне, — говорит Фредди, спрыгивает на землю, надевает бейсболку. Скручивает накладную и направляется к «жуку», не удостоив окурки и взглядом. На мгновение останавливается, чтобы повернуться к Брейди, упирается руками в практически несуществующие бедра. — Не такой я представляла свою жизнь, когда училась в пятом классе.

— Я тоже, — ровным голосом отвечает Брейди.

Он наблюдает, как она уезжает спасать старушку, которая, вероятно, сходит с ума, лишившись возможности загрузить рецепт любимого яблочного пирога без яблок. На этот раз Брейди задается вопросом, какой будет реакция Фредди, если он расскажет ей, как жил, когда был мальчишкой. Когда убил своего брата. Когда мать прикрыла его.

И почему нет?

В конце концов, это была ее идея.

12

Брейди приклеивает желтые ярлыки пятидесятипроцентной скидки к старым фильмам Квентина Тарантино, Фредди помогает пожилой миссис Вере Уилкинс, проживающей в Уэст-Сайде (оказалось, что хлебными крошками забита клавиатура), а Билл Ходжес поворачивает на Лоубрайр, четырехполосную улицу, пересекающую город, которая и дала название Лоутауну, а потом на стоянку у итальянского ресторана «Димасио». Ему не нужно изображать Шерлока Холмса, чтобы понять, что Пит его опередил. Ходжес паркуется рядом с простеньким серым седаном «шевроле», который разве что не кричит: «Городская полиция!» Вылезает из старой «тойоты», которая разве что не кричит: «Старикан-пенсионер!» Прикасается к капоту «шевроле». Теплый. Пит опередил его ненамного.

Ходжес замирает на мгновение, наслаждаясь поздним утром с ярким солнцем и резкими тенями, глядя на эстакаду в квартале от ресторана. Он знает, что все колонны изрисованы, и хотя под эстакадой сейчас никого нет (полдень — время завтрака для молодого поколения Лоутауна), его встретит кислый запах дешевого вина и виски, под ногами будут хрустеть осколки, а еще больше бутылок — маленьких, из коричневого стекла — он увидит в ливневых канавах.

Теперь это не его проблема. Кроме того, в сумраке под эстакадой сейчас пусто, а его ждет Пит. Ходжес входит, и ему приятно, что Элейн идет навстречу от стойки менеджера зала и приветствует его по имени, хотя он не появлялся здесь многие месяцы. Может, и целый год. Разумеется, Пит в одной из кабинок, уже машет рукой, и это Пит скорее всего «освежил память» Элейн, как говорят адвокаты.

Он тоже машет, а когда добирается до кабинки, Пит уже стоит рядом с ней, протягивая руки, чтобы заключить напарника в медвежье объятие. Они хлопают друг друга по спине положенное число раз, и Пит говорит ему, что он хорошо выглядит.

— Ты знаешь три возраста мужчины? — спрашивает Ходжес.

Пит, улыбаясь, качает головой.

— Юность, зрелость и «ты отлично выглядишь».

Пит гогочет, а потом спрашивает Ходжеса, знает ли тот, что сказала блондинка, открыв коробку «Чириос». Ходжес отвечает, что нет. Пит делает круглые глаза и говорит:

— Ой! Посмотрите на эти славные маленькие семена пончиков.

Ходжес показывает, что умеет громко смеяться, хотя думает, что это не лучший пример анекдотов про блондинок. На этом обмен любезностями заканчивается, и они садятся. Подходит официант — в «Димасио» никаких официанток, только мужчины в возрасте, и их белоснежные фартуки завязаны не на талии, а на цыплячьей груди, — и Пит заказывает кувшин пива. «Бад лайт» — не «Айвори спешл». Когда кувшин на столе, а пиво разлито по стаканам, Пит поднимает свой.

— За тебя, Билли, и за жизнь после работы.

— Спасибо.

Они чокаются и пьют. Пит спрашивает об Элли, а Ходжес спрашивает о сыне и дочери Пита. Их жены — обе в разряде бывших — появляются в разговоре (чтобы доказать друг другу и себе, что они не боятся говорить о них), а потом полностью из него исчезают. Они заказывают еду. К тому времени когда ее приносят, они обсудили двух внуков Ходжеса и проанализировали шансы «Кливлендских индейцев», географически ближайшей к их городу профессиональной бейсбольной команды. Пит заказал равиоли, Ходжес — спагетти с чесноком и маслом, как и всегда.

Наполовину уговорив свою калорийную бомбу, Пит достает из нагрудного кармана сложенный листок и многозначительно кладет рядом с тарелкой.

— Это что? — спрашивает Ходжес.

— Доказательство, что мои детективные навыки не ржавеют и я по-прежнему в форме. Я не видел тебя с той жуткой вечеринки в «Рейнтри инн» — между прочим, потом три дня мучился похмельем, — а говорил с тобой… сколько… дважды? Трижды? И вдруг ты приглашаешь меня на ленч. Удивлен ли я? Нет. Чую ли я какой-то тайный мотив? Да. Так давай поглядим, прав ли я.

Ходжес пожимает плечами.

— Я — тот самый любопытный кот. Знаешь, как говорят… утоление любопытства воскресило кота.

Пит Хантли широко улыбается, но когда Ходжес протягивает руку к сложенному листку, накрывает его ладонью.

— Нет, нет, нет, нет. Ты должен сказать, что там написано. Не юли, Кермит.

Ходжес вздыхает и один за другим загибает четыре пальца, озвучивая общеизвестные истины. Когда с этим покончено, Пит протягивает ему листок. Ходжес разворачивает его и читает:

1. Дэвис

2. Парковый насильник

3. Ломбарды

4. Мерседес-убийца

Ходжес прикидывается, будто потрясен.

— Я в ауте, шериф. Ничего не говори, если не хочешь.

Пит становится серьезным.

— Господи, если бы тебя не интересовали дела, которые оставались в оперативной разработке, когда ты сдал жетон, я бы разочаровался. Даже… начал бы тревожиться за тебя.

— Я не хочу влезать в них или что-то такое. — Ходжес даже удивлен, как легко слетает с губ столь чудовищная ложь.

— У тебя растет нос, Пиноккио.

— Нет, я серьезно. Просто захотелось узнать последние данные.

— Рад помочь. Давай начнем с Доналда Дэвиса. Его прошлое тебе известно. Все предприятия, которые он создавал, разорялись. Последним стал салон «Классические автомобили Дэвиса». Парень в таких долгах, что ему впору нырнуть на дно, как капитану Немо. Плюс две или три симпатичных любовницы.

— Когда я уходил, их было три, — говорит Ходжес, вновь принимаясь за спагетти. Он здесь не из-за Доналда Дэвиса, и не из-за насильника из Городского парка, и не из-за того парня, который последние четыре года грабит ломбарды и винные магазины. Они — ширма. Но ему тем не менее интересно.

— Жене надоедают долги и любовницы. Она исчезает, готовя документы на развод. История стара как мир. Он заявляет о ее исчезновении и в тот же день объявляет о своем банкротстве. Следуют телевизионные интервью, он выжимает из себя ведро крокодиловых слез. Мы знаем, что он ее убил, но пока нет тела… — Пит пожимает плечами. — Ты же участвовал в совещаниях с Крутой Дианой. — Это городской прокурор.

— Обвинения ему так и не предъявили?

— Нет трупа — нет обвинений. Копы в Модесто знали, что Скотт Питерсон виновен, как смертный грех, но все равно не могли его посадить, пока не обнаружили тела жены и ребенка. Ты в курсе.

Это точно. Они с Питом частенько обсуждали Скотта и Лейси Питерсон, когда расследовали исчезновение Шейлы Дэвис.

— Но знаешь что? В их летнем коттедже у озера обнаружили кровь. — Пит выдерживает паузу, потом взрывает еще одну бомбу: — Ее кровь.

Ходжес наклоняется вперед, еда временно забыта.

— Когда?

— В прошлом месяце.

— И ты мне не сказал?

— Сейчас говорю. Потому что ты спрашиваешь. Поиски продолжаются. Этим занимаются копы округа Виктор.

— Кто-нибудь видел его в тех местах перед исчезновением Шейлы?

— Да. Двое мальчишек. Дэвис утверждает, что ходил по грибы. Гребаный Юэлл Гиббонс^[16]. Когда они найдут тело — если найдут, — старине Донни Дэвису не придется ждать семь лет, прежде чем подать прошение о признании ее умершей и забрать страховку. — Пит широко улыбается. — Подумай, сколько он сэкономит времени.

— А что насчет Паркового насильника?

— Это лишь вопрос времени. Мы знаем, что он белый, мы знаем, что ему двадцать или чуть больше, и мы знаем, что у него ненасытный аппетит к хорошо ухоженной дамской киске.

— Ловите на живца, так? Потому что он любит теплую погоду.

— Ловим и поймаем.

— Будет хорошо, если вы поймаете его, прежде чем он изнасилует еще одну пятидесятилетнюю даму, возвращающуюся домой с работы.

— Мы делаем все, что можем. — На лице Пита отражается легкое раздражение. Подходит официант, чтобы спросить, все ли в порядке, и Пит машет рукой, показывая, что пока они в его услугах не нуждаются.

— Я знаю. — Тон у Ходжеса успокаивающий. — А этот наш специалист по ломбардам?

Губы Пита растягиваются в широченную улыбку.

— Юный Эрон Джефферсон.

— Кто?

— Это его настоящее имя, хотя он называл себя Уай-Эй, когда играл в футбол за Городскую среднюю школу. Ты понимаешь, как Уай-Эй Титтл^[17]. Хотя его подруга — и мать его трехлетнего сына — говорит, что он называет этого парня Уай-Эй Титтис. Когда я спросил, в шутку или всерьез, она ответила, что понятия не имеет.

Это еще одна история, которую Ходжес знает очень хорошо: такая старая, что ноги, вероятно, растут из Библии… или в ней есть какая-то ее версия.

— Позволь догадаться. На его счету уже дюжина ограблений…

— Четырнадцать. Размахивает этим обрезом, как Омар в «Прослушке»…

–…и не попадается, потому что дьявол на его стороне. Потом он изменяет маме своей крошки. Та выходит из себя и сдает его.

Пит нацеливает палец в прежнего напарника.

— В яблочко. И в следующий раз, когда юный Эрон войдет в ломбард или в винный магазин, размахивая обрезом, мы будем знать заранее и, как ангелы, спустимся с небес.

— А чего ждать?

— Опять городской прокурор. Если приносишь Крутой Диане стейк, она говорит: приготовь его, как я люблю, а если он будет пережарен или недожарен, я отошлю его назад.

— Но вы его пасете.

— Готов спорить на комплект белобоких покрышек, что Уай-Эй Титтис будет в тюрьме округа до Четвертого июля. А в тюрьме штата — до Рождества. С Дэвисом и Парковым насильником, возможно, придется повозиться подольше, но мы их возьмем. Хочешь десерт?

— Нет. Да. — Официанту он говорит: — У вас все еще есть ромовый торт? С черным шоколадом?

Официант выглядит оскорбленным.

— Да, сэр. Всегда.

— Я возьму кусок. И кофе. Пит?

— Обойдусь оставшимся пивом. — С этими словами он выливает пиво из кувшина в свой стакан. — Ты уверен насчет торта, Билли? По-моему, ты набрал несколько фунтов с тех пор, как мы виделись последний раз.

Это правда. На пенсии в еде Ходжес себе не отказывал, но только в последние два дня она обрела для него вкус.

— Я думаю насчет «Следящих за весом».

Пит кивает.

— Да? А я думаю, не податься ли мне в священники.

— Пошел ты. А что по Мистеру Мерседесу?

— Мы все еще работаем по району Трелони. Собственно, Изабель и сейчас там. Но я буду в шоке, если она или кто-то еще найдет хоть одну ниточку. В любую дверь, в которую постучится Иззи, уже стучались пять-шесть раз. Этот парень украл дорогую тачку Трелони, выехал из тумана, сделал свое черное дело, уехал в туман, бросил тачку и… все. Какой там Уай-Эй Титтис! Если кому дьявольски повезло, так это Мистеру Мерседесу. Если бы он попытался проделать это часом позже, там бы уже были копы. Для обеспечения порядка.

— Я знаю.

— Думаешь, он знал, Билли?

Ходжес неопределенно взмахивает рукой, показывая, что вопрос открыт. Может, если он и Мистер Мерседес наладят контакт на сайте «Синий зонт», он спросит.

— Этот говнюк-убийца мог потерять контроль над автомобилем, когда начал давить людей, но не потерял. Чудо немецкой инженерной мысли, вот что говорит Изабель, лучший автомобиль в мире. Кто-то мог прыгнуть на капот и перекрыть ему обзор, но никто не прыгнул. Одна из стоек, к которым крепилась лента, могла попасть под машину, зацепиться за днище, но не зацепилась. И кто-то мог увидеть его, когда он парковался за складом и снимал маску, но никто не увидел.

— Он парковался в двадцать минут шестого, — напоминает Ходжес, — а то место пустует и в полдень.

— Из-за рецессии, — мрачно добавляет Пит. — Да, да. Вероятно, половина людей, прежде работавших на том складе, пришла к Городскому центру в ожидании открытия ярмарки вакансий. Кто рано встает, тому Бог подает.

— То есть у тебя ничего нет.

— Тишь да гладь.

Приносят заказанный Ходжесом торт. Запах отменный, вкус еще лучше.

Когда официант отходит, Пит наклоняется над столом.

— Мой ночной кошмар — он сделает это снова. С озера на город наползет туман, и он сделает это снова.

Он говорит, что не сделает, отмечает про себя Ходжес, отправляя в рот очередной кусок восхитительного торта. Он говорит, у него абсолютно нет желания. Он говорит, одного раза достаточно.

— Это или что-то еще, — соглашается Ходжес.

— Я поругался с дочерью в марте, — говорит Пит. — Жутко поругался. В апреле ни разу с ней не виделся. Она не желала приезжать ко мне на выходные.

— Правда?

— Да. Она хотела пойти посмотреть конкурс групп поддержки. «Зажигай», думаю, так он называется. Практически все школы штата в нем участвовали. Ты помнишь, как Кэнди относилась к группам поддержки?

— Ага. — Он не помнил.

— У нее была короткая плиссированная юбка, когда ей было то ли четыре, то ли шесть. Так она чуть ли не спала в ней. Матери двух ее подружек сказали, что повезут их на конкурс, но я запретил. Знаешь почему?

Конечно, он знает.

— Потому что конкурс проводили в Городском центре, вот почему. Я будто видел примерно тысячу девочек-подростков и их мам, толпящихся у Городского центра, ожидающих, когда откроются двери, только в сумерках, а не на заре, но ты знаешь, что туман наползает с озера и в это время. Я буквально видел, как этот членосос врезается в них на другом угнанном «мерседесе» — а может, на этот раз на гребаном «хаммере», — а дети и мамаши просто стоят, смотрят, как олени, на огни фар. Поэтому я ей запретил. Слышал бы ты, как она на меня кричала, Билли, но я все равно запретил. Она не разговаривала со мной месяц, и сейчас бы не разговаривала, если бы Морин не отвезла ее. Я сказал Мо: нельзя, не смей, а она ответила: «Поэтому я и развелась с тобой, Пит. Надоело слышать твои “нельзя” и “не смей”». И разумеется, ничего не случилось.

Он допивает пиво, вновь наклоняется вперед.

— Мне хотелось бы, чтобы со мной были другие люди, когда мы его поймаем. Если я поймаю его один, то убью только за то, что он выставил меня круглым дураком перед моей дочерью.

— Тогда к чему надеяться, что тебя остановят?

Пит обдумывает его слова, потом улыбается:

— Пожалуй, ты прав.

— Ты когда-нибудь думал о миссис Трелони? — как бы между прочим спрашивает Ходжес, но он много думал об Оливии Трелони с того момента, как анонимное письмо упало на пол прихожей. И даже раньше. Несколько раз после ухода на пенсию она ему пригрезилась. Это длинное лицо — морда несчастной лошади. Такое лицо говорит: никто не понимает меня и весь мир против меня. Столько денег — и неспособность осознать собственное счастье, начиная с того, что у нее не было необходимости зарабатывать на жизнь. Прошли долгие годы с тех пор, когда миссис Ти приходилось соотносить расходы с доходами или отслеживать по автоответчику звонки кредиторов, но она по-прежнему лишь считала проклятия да вела длинный список плохих парикмахеров и грубых сотрудников сферы обслуживания. Миссис Оливия Трелони с ее бесформенными платьями с вырезом-«лодочкой» считала, что лодки вечно кренятся то на правый борт, то на левый. И глаза у нее всегда были на мокром месте. Никто не любил ее, включая детектива первого класса Кермита Уильяма Ходжеса. Никто не удивился, когда она покончила с собой, включая того самого детектива Ходжеса. Смерть восьми человек, не упоминая про множество покалеченных, — тяжелая ноша для совести любого.

— Чего о ней думать?

— А она правду говорила? Насчет ключа?

Пит вскидывает брови.

— Она думала, что говорит правду. Ты знаешь это не хуже моего. Убедила себя в этом до такой степени, что прошла бы проверку на детекторе лжи.

Все так, и Оливия Трелони не стала для них откровением. Бог свидетель, они видели таких же, как она. Рецидивисты признавали себя виновными, даже когда не совершали преступления или преступлений, в которых подозревались, потому что чертовски хорошо знали: в чем-то они да виноваты. Добропорядочные граждане обычно просто не могли поверить в свою вину, и если кого-то из них допрашивали перед тем, как предъявить обвинения, Ходжес знал, что причина допроса почти наверняка не была связана с оружием. Нет, чаще всего это был автомобиль. Я думал, что всего-то переехал собаку, обычно говорили они независимо от того, что видели в зеркале заднего вида после жуткого двойного прыжка, и верили в это.

Всего-то собаку.

— А я думал, — говорит Ходжес. Как бы размышляя, стараясь не подавать виду, что это наиболее важный для него момент.

— Да перестань, Билл. Ты видел то же, что и я, и всякий раз, когда надо освежить память, ты можешь заглянуть в участок и вновь просмотреть фотографии.

— Пожалуй.

Начальные аккорды «Ночи на Лысой горе» звучат из кармана спортивного пиджака Пита, купленного в «Доме мужской одежды». Он выуживает мобильник, смотрит на экран и говорит:

— Должен ответить.

Ходжес машет рукой: само собой.

— Алло? — Пит слушает, его глаза округляются, он вскакивает так быстро, что стул едва не падает. — Что?

Другие посетители ресторана отрываются от трапезы и оглядываются. Ходжес с интересом наблюдает.

— Да… Да! Уже еду. Что? Да, да, хорошо. Не жди, поезжай.

Он закрывает мобильник и садится. Буквально вибрирует от распирающей его энергии, и в этот момент Ходжес отчаянно ему завидует.

— Мне надо почаще встречаться с тобой, Билли. Ты мой счастливый талисман и всегда им был. Мы говорим об этом — и это случается.

— Что? — И думает: Это Мистер Мерседес. Далее следует нелепая и печальная мысль: Его должен был взять я.

— Это Иззи. Ей только что позвонил полковник полиции штата. Из округа Виктор. Примерно час назад егерь обнаружил какие-то кости в старом гравийном карьере. Карьер менее чем в двух милях от летнего коттеджа Донни Дэвиса на озере, и знаешь что? На костях обрывки платья.

Он поднимает руку над столом. Ходжес звонко хлопает ладонью о ладонь Пита.

Пит возвращает мобильник в отвисший карман, достает бумажник. Ходжес качает головой, точно зная, что сейчас чувствует: облегчение. Безмерное облегчение.

— Нет, я угощаю. Ты встречаешься с Изабель там?

— Да.

— Тогда не теряй времени.

— Ладно. Спасибо за ленч.

— Один момент… слышал что-нибудь про Дорожного Джо?

— Этим занимается полиция штата. И федералы. Чему я только рад. Насколько мне известно, пока у них ничего нет. Ждут, что он сделает это снова, и надеются, что им повезет. — Он смотрит на часы.

— Иди, иди.

Пит направляется к двери, останавливается, возвращается к столу, наклоняется и чмокает Ходжеса в лоб.

— Рад видеть тебя, милый.

— Проваливай, — говорит ему Ходжес. — Люди скажут, что мы любовники.

Пит широко улыбается, а Ходжес вспоминает, как они иногда называли себя: гончие небес.

И задается вопросом, а какой у него теперь нюх?

13

Официант возвращается, чтобы спросить, не нужно ли чего-нибудь еще. Ходжес уже собирается ответить отрицательно, но потом заказывает новую чашку кофе. Хочет еще немного посидеть, смакуя двойную радость: это не Мистер Мерседес, а Донни Дэвис, лицемерный членосос, убивший жену, а потом через своего адвоката создавший фонд, чтобы выплатить вознаграждение за информацию, которая помогла бы ее разыскать. Потому что, дорогой Боже, он так любил ее и больше всего на свете хотел, чтобы она вернулась домой и они начали все с чистого листа.

Он также хочет подумать об Оливии Трелони и ее угнанном «мерседесе». В том, что его угнали, сомнений нет ни у кого. Но, несмотря на уверения миссис Ти в обратном, никто не верит, что она не поспособствовала краже.

Ходжес помнит расследование, о котором рассказала им только что прибывшая из Сан-Диего Изабель Джейнс, после того как они ввели ее в курс дела по части непроизвольного — и нигде не озвученного — участия миссис Трелони в бойне у Городского центра. В истории Изабель фигурировал не автомобиль, а пистолет. Ее с напарником вызвали в дом, где девятилетний мальчик застрелил свою четырехлетнюю сестру. Они играли автоматическим пистолетом, который их отец оставил на комоде.

«Отцу обвинение не предъявили, но он не простит себе этого до конца жизни, — сказала она. — Здесь тот самый случай, подождите и увидите».

Прошел месяц, прежде чем Трелони наглоталась таблеток, а может, и меньше, и никто из детективов, расследовавших дело Мерседеса-убийцы, и ухом не повел. Они — и он — видели в миссис Ти переполненную жалостью к себе богатую женщину, которая отказывалась признать свою роль в случившемся.

«Мерседес-S600» украли в центре города, но миссис Трелони, вдова, муж-миллионер которой умер вроде бы от рака, жила в Шугар-Хайтс, пригороде, таком же богатом, как и его название, где перегороженные воротами подъездные дорожки вели к безвкусным, напоминающим замки особнякам с четырнадцатью, а то и двадцатью комнатами. Ходжес вырос в Атланте и, оказавшись в Шугар-Хайтс, подумал о не менее богатом районе Атланты, именуемом Бакхед.

Престарелая мать миссис Ти, Элизабет Уэртон, жила в квартире — очень хорошей, с комнатами столь же большими, как обещания кандидата на выборную должность, в кондоминиуме высшего класса на Лейк-авеню. Места хватало и для женщины, которая постоянно находилась при старушке, и для сиделки, приходившей трижды в неделю. Миссис Уэртон страдала прогрессирующим сколиозом, и именно ее таблетки оксиконтина взяла дочь из домашней аптечки, когда решила уйти из этого мира.

Самоубийство доказывает вину. Он помнит эту присказку лейтенанта Моррисси, но Ходжес всегда сомневался на сей счет, а в последнее время сомнения его только усилились. Теперь он знает, что чувство вины — не единственная причина, которая может подвигнуть человека на самоубийство.

Иногда достаточно скуки, которую навевают дневные телепередачи.

14

Двое патрульных обнаружили «мерседес» через час после массового убийства. За одним из складов, которых хватало на берегу озера.

Огромный мощеный двор заполняли ржавые контейнеры, чем-то напоминавшие монолиты с острова Пасхи. Серый «мерседес» небрежно бросили между ними. Когда прибыли Ходжес и Хантли, во дворе уже стояло пять патрульных автомобилей, два — нос к носу у заднего бампера серого седана, словно ожидая, что он сам по себе заведется и попытается уехать, как тот «плимут» в старом фильме ужасов. Туман перешел в накрапывающий дождь. Синие вспышки на крышах патрульных автомобилей подсвечивали капли.

Ходжес и Хантли подошли к группке патрульных. Пит Хантли заговорил с теми двумя, что первыми обнаружили брошенный «мерседес», а Ходжес обошел автомобиль. Передняя часть «S600» лишь чуть помялась — знаменитое немецкое качество, — но капот и ветровое стекло пятнала свернувшаяся кровь. Рукав, затвердевший от крови, зацепился за радиаторную решетку. Потом выяснилось, что его оторвало от рубашки Огаста Оденкерка, одного из убитых. Ходжес заметил и кое-что еще, блестевшее даже в сумрачном утреннем свете. Он опустился на колено, чтобы приглядеться. В таком положении его и застал Хантли.

— И что это такое, черт побери? — спросил Пит.

— Думаю, обручальное кольцо, — ответил Ходжес.

Он не ошибся. Простенькое золотое колечко принадлежало Франсине Райс, тридцати девяти лет, проживавшей на Сквиррел-ридж-роуд, и потом его вернули семье. Женщину похоронили, надев кольцо на безымянный палец правой руки, потому что три пальца левой, начиная от указательного, оторвало. Медицинский эксперт предположил, что она инстинктивно вытянула руку перед собой, словно пытаясь остановить надвигавшийся на нее «мерседес». Два пальца нашли на месте преступления перед самым полуднем десятого апреля. Указательный исчез. Ходжес подозревал, что одна из чаек, которых на берегу озера хватало, схватила его и унесла. Он предпочитал эту идею более мерзкой альтернативе: кто-то из выживших прихватил палец в качестве сувенира.

Ходжес встал и подозвал одного из патрульных.

— Надо накрыть автомобиль брезентом, прежде чем дождь окончательно смоет…

— Уже вызвали. — Патрульный указал на Пита. — Он нам сказал первым делом.

— Какой же ты молодец, — похвалил Пита Ходжес елейным голосом набожной прихожанки, но его напарник лишь кисло улыбнулся. Он смотрел на заляпанную кровью морду «мерседеса» и кольцо, застрявшее в хромированной решетке.

Подошел другой коп, с блокнотом в руке, открытая страница уже коробилась от влаги. На жетоне Ходжес прочитал его фамилию: «Ф. ШЕММИНГТОН».

— Автомобиль зарегистрирован на миссис Оливию Энн Трелони, дом семьсот тридцать девять по Лайлак-драйв. Это Шугар-Хайтс.

— Где большинство добропорядочных «мерседесов» укладывается спать после долгого рабочего дня, — кивнул Ходжес. — Выясните, дома ли она, патрульный Шеммингтон. Если нет, попытайтесь ее найти. Сможете?

— Да, сэр, конечно.

— Рутинный звонок, понимаете? В связи с угоном автомобиля.

— Будет исполнено.

Ходжес повернулся к Питу.

— Передняя часть салона. Что-нибудь заметил?

— Подушки безопасности не сработали. Он вывел их из строя. Значит, готовился.

— А еще значит — знал, как это сделать. Что ты думаешь о маске?

Пит всмотрелся сквозь капли дождя на окне водительской дверцы, не прикасаясь к стеклу. На кожаном водительском сиденье лежала резиновая маска из тех, что натягивают на голову. На висках, будто рога, торчали пучки клоунских рыжих волос. Нос заменял красный резиновый шарик. Без растягивающей маску головы красногубая улыбка выглядела презрительной ухмылкой.

— Просто мурашки бегут по коже. Видел когда-нибудь этот фильм о клоуне в канализации?

Ходжес покачал головой. Позже — за несколько недель до выхода на пенсию — он купил DVD с фильмом, и Пит оказался прав. Маска очень напоминала лицо Пеннивайза, клоуна из фильма.

Вдвоем они обошли автомобиль, заметив кровь на покрышках и порогах. Большую ее часть могло смыть до прибытия брезента и экспертов; было только двадцать минут седьмого.

— Патрульные! — позвал Ходжес, а когда они подошли, спросил: — У кого мобильник с камерой?

Выяснилось, что у всех. Ходжес велел им окружить автомобиль — он уже думал о нем как о машине смерти, — и они начали делать снимки.

Патрульный Шеммингтон стоял чуть в стороне, разговаривая по мобильнику. Пит подозвал его.

— Вы знаете возраст этой Трелони?

Шеммингтон сверился с блокнотом.

— Дата рождения в ее водительском удостоверении — третье февраля пятьдесят седьмого года. То есть ей… э…

— Пятьдесят два, — вставил Ходжес. Они с Питом Хантли работали в паре уже двенадцать лет, так что многое могли и не озвучивать. По возрасту и полу Оливия Трелони годилась в жертвы Парковому насильнику, но никак не в массовые убийцы. Они знали о случаях, когда водители теряли контроль над автомобилем и случайно въезжали в группы людей. Только пятью годами раньше, в этом самом городе, мужчина — глубоко за восемьдесят, на границе старческого слабоумия — въехал на своем «бьюике-электре» в летнее кафе, убив одного человека и покалечив десяток, но Оливия Трелони никак не попадала в эту категорию. Слишком молода.

Плюс маска.

Но…

Но.

15

Счет прибывает на серебряном подносе. Ходжес кладет на него кредитную карточку и мелкими глотками пьет кофе, дожидаясь, когда ее вернут. Желудок приятно полон, а когда такое случается в середине дня, его обычно тянет прилечь на пару часов. Но не сегодня. Сегодня он бодр как никогда.

Но выглядело столь очевидным, что никому не пришлось произносить его вслух — ни друг для друга, ни для патрульных (подъезжали все новые, хотя этот чертов брезент появился только в четверть восьмого). Дверцы «S600» были заперты, замок зажигания пуст. Никаких признаков взлома детективы не заметили, и позже главный механик городского салона, который продавал «мерседесы», это подтвердил.

— Сильно придется кому-то потрудиться, чтобы открыть дверцу отмычкой? — спросил Ходжес механика. — Не имея ключа?

— Это практически невозможно, — ответил тот. — Эти «мерсы» делаются на совесть. Вскрыть замок, конечно, можно, но остались бы следы. — Он сдвинул фирменную кепку на затылок. — Все очень просто. Она оставила ключ в замке зажигания и проигнорировала предупреждающий сигнал, когда вылезала из автомобиля. Вероятно, думала о чем-то еще. Я хочу сказать, у него был ключ. Как иначе он мог запереть автомобиль, когда уходил?

— Вы говорите про нее, — заметил Пит. Они не упоминали имени владелицы.

— Да ладно вам. — Механик улыбнулся. — Это «мерседес» миссис Трелони. Оливии Трелони. Она приобрела его в нашем салоне, и мы каждые четыре месяца проводим техобслуживание, как по часам. У нас лишь несколько «мерседесов» с двенадцатицилиндровыми двигателями, и я знаю их все. — И добавил, не погрешив против истины: — Эта крошка — танк.

Убийца завел «бенц» между контейнеров, выключил двигатель, снял маску, полил ее хлоркой и вылез из автомобиля. Перчатки и сетку для волос, наверное, сунул под пиджак. А напоследок — еще одна подлянка: перед тем как уйти в туман, запер автомобиль смарт-ключом Оливии Энн Трелони.

Отсюда и это но.

16

Она попросила их не шуметь, потому что ее мать спала, вспоминает Ходжес. Потом предложила кофе с булочками. Сидя в «Димасио», он пьет кофе маленькими глотками и ждет возвращения кредитной карточки. Думает о гостиной в той роскошной квартире в кондоминиуме, с потрясающим видом на озеро.

Одновременно с кофе и булочками они получили изумленный взгляд округлившихся глаз: разумеется, я этого не делала. Такие взгляды — эксклюзивная собственность богатых горожан, у которых никогда не возникало проблем с полицией. Они просто не могут себе такого представить. Она даже озвучила эту мысль, когда Пит спросил, не могла ли она оставить ключ в замке зажигания, когда припарковала «мерседес» на Лейк-авеню неподалеку от дома, в котором жила ее мать.

— Конечно же, нет. — Слова сопровождались изгибом губ в легкой улыбке, говорившей: Я нахожу вашу идею глупой, более того, чувствую себя оскорбленной.

Наконец официант возвращается. Опускает на стол маленький серебряный поднос, и Ходжес сует мужчине десятку и пятерку, прежде чем тот успевает выпрямиться. В «Димасио» официанты делят чаевые поровну, и Ходжес к такой практике относится крайне неодобрительно. Да, он старомодный, но меняться не собирается.

— Благодарю вас, сэр, и buon pomeriggio^[18].

— И вам того же, — отвечает Ходжес. Убирает чек и «Амэкс», но сразу из-за стола не встает. На тарелке еще несколько крошек, оставшихся от торта, он собирает их вилкой и отправляет в рот, как в детстве — крошки материнских пирогов. Ему эти последние крошки, которые тают на языке, всегда казались самыми вкусными.

17

Решающий первый допрос через считанные часы после преступления. Кофе и булочки, пока продолжалось опознание искалеченных тел. Где-то рыдали родственники и рвали на себе одежду.

Миссис Трелони прошла в прихожую, где на столике лежала ее сумка. Принесла ее, порылась, нахмурилась, продолжая рыться, вроде бы встревожилась, потом улыбнулась:

— Вот он. — И она протянула им смарт-ключ.

Детективы какое-то время смотрели на него. Ходжес думал, каким ординарным выглядит ключ к столь дорогому автомобилю. Черная пластиковая палочка с набалдашником. С одной стороны набалдашника — логотип «Мерседеса», с другой — три большие кнопки. На одной — закрытый висячий замок. На второй — открытый. Третья — тревожная. На случай если грабитель нападет в тот самый момент, когда вы открываете замок. Нажатие кнопки — и автомобиль взвоет, призывая на помощь.

— Я понимаю, почему у вас возникли проблемы с поиском ключа. — Тон Пита был таким дружелюбным, что казалось, будто он просто поддерживает разговор. — Большинство людей цепляет к ключам брелоки. У моей жены это большая пластмассовая ромашка. — И он обаятельно улыбнулся, словно Морин оставалась его женой и есть свидетели, которые видели, как эта женщина в дорогой одежде доставала из сумки пластмассовую ромашку с прицепленными к ней ключами.

— Рада за нее, — ответила миссис Трелони. — Когда я смогу получить автомобиль?

— Это решать не нам, мэм, — ответил Ходжес.

Она вздохнула и поправила лиф платья с вырезом-«лодочкой». Потом они видели этот жест десятки раз, тогда — впервые.

— Мне, конечно, придется его продать. После случившегося никогда не смогу сесть за руль этого автомобиля. Это так прискорбно. Подумать только, мой… — Поскольку сумочка находилась под рукой, она вновь в ней порылась, достала несколько бумажных салфеток, промокнула глаза. — Это так прискорбно.

— Я бы хотел, чтобы вы еще раз нам все рассказали, — попросил Пит.

Она закатила покрасневшие глаза.

— Неужели это действительно необходимо? Я вымоталась. Почти всю ночь провела у постели матери. Она не могла уснуть до четырех утра. Ее мучают такие сильные боли. Мне бы хотелось немного прилечь до прихода миссис Грин. Это сиделка.

«На твоем автомобиле только что убили восемь человек, и это при условии, что остальные выживут, а тебе хочется прилечь», — подумал Ходжес. Позже он не мог точно сказать, когда начал недолюбливать миссис Трелони, но, возможно, именно в тот момент. Когда люди грустят, одних хочется обнять, похлопать по спине, сказать: «Все хорошо, хорошо». Других — стукнуть посильнее и крикнуть: «Будь мужчиной!» Или в случае с миссис Ти: «Будь женщиной!»

— Мы постараемся закончить побыстрее, — пообещал Пит. Он не сказал ей, что это будет только первый допрос из многих. И к тому времени, когда они с ней закончат, история эта не отпустит ее и во сне.

— Что ж, тогда хорошо. Я приехала к маме в четверг вечером, в самом начале восьмого…

По ее словам, она приезжала не реже четырех раз в неделю, а в четверг всегда оставалась на ночь. По пути заезжала в «Бхай», очень милый вегетарианский ресторан, расположенный в торговом центре «Берч-хилл», брала обед, а потом разогревала в духовке. («Хотя мама, конечно, теперь ест мало. Из-за болей».) Она сказала детективам, что всегда подгадывала, чтобы прибыть в начале восьмого. В семь открывались ночные парковки, и большинство мест у тротуаров освобождалось.

— Я никогда не паркуюсь параллельно. Просто не умею.

— А почему вы не воспользовались гаражом чуть дальше по улице? — спросил Ходжес.

Миссис Трелони посмотрела на него как на безумца.

— Парковка на ночь стоит там шестнадцать долларов. У тротуара — бесплатно.

Пит по-прежнему держал ключ, хотя еще не сказал миссис Трелони, что они забирают его с собой.

— Вы заехали в «Берч-хилл», заказали обед для себя и матери в… — Он сверился с блокнотом. — В «Бхай».

— Нет, я заказала заранее. Из дома на Лайлак-драйв. Они всегда рады моим звонкам. Я их давний и важный клиент. Прошлым вечером я взяла куку сабзи для мамы, это омлет со шпинатом и кинзой… и гейме для себя. Гейме — это тушеное блюдо из гороха, картофеля и грибов. Никакой нагрузки на желудок. — Она поправила вырез. — У меня с подросткового возраста ужасный кислотный рефлюкс. Пришлось учиться с этим жить.

— Я полагаю, ваш заказ… — начал Ходжес.

— И шоле задр на десерт, — добавила она. — Это рисовый пудинг с корицей. И шафраном. — Она одарила их своей фирменной тревожной улыбкой. С этим «трелонизмом» они познакомились так же хорошо, как и с одергиванием платья. — Именно благодаря шафрану пудинг приобретает особый вкус. Даже мама всегда ест шоле задр.

— Судя по вашему рассказу, все очень вкусно, — кивнул Ходжес. — И заказ к вашему приезду приготовили и уже разложили по коробкам?

— Да.

— То есть в одну коробку не уместилось?

— Нет, в три.

— Их поставили в пакет?

— Нет, я взяла только коробки.

— Наверное, вам пришлось попотеть, вытаскивая все из автомобиля, — предположил Пит. — Три коробки с ужином, сумка…

— И ключ, — вставил Ходжес. — Не забывай про ключ, Пит.

— Опять же вам хотелось как можно быстрее доставить эту вкуснятину домой. Холодная еда — удовольствие маленькое.

— Я вижу, к чему вы клоните, — ответила миссис Трелони, — и заверяю вас… — короткая пауза, — …господа, что вы взяли ложный след. Я положила ключ в сумку, как только выключила двигатель, я всегда делаю это прежде всего. Что касается коробок, их поставили одну на другую и перевязали. Получилась вот такая башня… — она развела руки дюймов на восемнадцать, — управиться с которой не составляло труда. Сумку я повесила на руку. Смотрите. — Она согнула руку в локте, повесила на получившийся крюк сумку и прошлась по большой гостиной, держа в руке воображаемую башню коробок из «Бхая». — Видите?

— Да, мэм, — ответил Ходжес, увидев и кое-что еще.

— Что касается спешки… Отнюдь. Я никуда не спешила, потому что обед все равно потом разогреваю. — Она помолчала. — Только не шоле задр, разумеется. Ни к чему разогревать рисовый пудинг. — С ее губ слетел легкий смешок. Тихий, но все-таки смешок. С учетом того, что ее муж умер, этакое вдовье хихиканье. К неприязни Ходжеса добавился новый слой — тоненький, почти невидимый, но осязаемый. Вполне осязаемый.

— Позвольте мне еще раз коснуться ваших действий до прибытия сюда, на Лейк-авеню, — продолжил Ходжес. — Куда вы приехали чуть позже семи.

— Да. В пять минут восьмого, максимум в семь-восемь.

— Так-так. И припарковались… где? В трех или четырех домах дальше по улице?

— В четырех, не дальше. Мне требовалось свободное пространство на два автомобиля. Только в этом случае я могу припарковаться без заднего хода. Терпеть не могу ездить задом. Всегда поворачиваю руль не в ту сторону.

— Да, мэм, у моей жены та же проблема. Вы заглушили двигатель, вынули ключ из замка зажигания, положили в сумку. Повесили сумку на руку и взяли коробки с едой…

— Башню из коробок. Связанных крепким шпагатом.

— Башню, совершенно верно. Что потом?

Она посмотрела на него так, словно среди всех идиотов, живших в этом преимущественно идиотском мире, ему не было равных.

— Потом пошла к дому моей матери. Миссис Харрис — она постоянно с мамой, вы знаете — открыла мне дверь. По четвергам она уходит, как только я прихожу. На лифте я поднялась на девятнадцатый этаж, где вы задаете все эти вопросы, вместо того чтобы сказать, когда мне вернут мой автомобиль. Украденный у меня автомобиль.

Ходжес мысленно отметил, что надо спросить миссис Харрис, видела ли она «мерседес», когда уходила.

— В какой момент вы снова достали ключ из сумки, миссис Трелони? — Этот вопрос задал Пит.

— Снова? Зачем мне…

Пит поднял ключ — «вещественную улику А».

— Чтобы запереть автомобиль перед тем, как войти в дом. Вы его заперли, правда?

В ее глазах мелькнула неуверенность. Детективы это заметили.

— Разумеется, заперла.

Ходжес поймал ее взгляд. Он тут же ушел в сторону, к виду на озеро из большого панорамного окна, но Ходжес поймал его вновь.

— Подумайте хорошенько, миссис Трелони. Это важно, потому что погибли люди. Вы помните, как держали коробки с едой в одной руке, второй доставая из сумки ключ и нажимая кнопку «ЗАПЕРЕТЬ»? Вы видели, как в подтверждение мигнули задние фонари? Они мигают, вы знаете.

— Разумеется, знаю. — Она прикусила нижнюю губу, но, осознав это, тут же отпустила.

— Вы точно помните, как мигнули фонари?

На мгновение ее лицо превратилось в маску, начисто лишенную эмоций. А потом торжествующая улыбка вспыхнула во всем своем раздражающем великолепии.

— Подождите. Теперь я вспомнила. Я положила ключ в сумку после того, как взяла коробки и вылезла из автомобиля. И после того, как нажала кнопку, запирающую замок.

— Вы уверены. — Вопросительных ноток в голосе Пита не слышалось.

— Да. — Уверенность появилась и сразу стала непоколебимой. Оба детектива это знали. Точно так же добропорядочный гражданин, сбивший человека и скрывшийся с места преступления, настаивал, когда его наконец разыскали, что, разумеется, раздавил собаку. Потому и уехал.

Пит захлопнул блокнот и встал. Ходжес последовал его примеру. На лице миссис Трелони читалось безмерное облегчение, вызванное представившейся возможностью проводить их к двери.

— Еще один вопрос. — Ходжес повернулся к миссис Трелони уже в прихожей.

Она приподняла аккуратно выщипанные брови.

— Да?

— Где ваш запасной ключ? Мы должны забрать и его.

На этот раз не было ни бесстрастной маски, ни блуждающего взгляда, ни неуверенности в голосе.

— У меня нет запасного ключа, детектив, и он мне ни к чему. Я очень внимательно отношусь к своим вещам. Серая леди — так я называю эту машину — у меня пять лет, и единственный ключ, которым я пользовалась, сейчас лежит в кармане у вашего напарника.

18

Со столика, за которым они с Питом ели, уже убрали посуду — остался только недопитый стакан с водой, — но Ходжес сидит на прежнем месте, смотрит через окно на автомобильную стоянку и эстакаду — неофициальную границу Лоутауна, куда никогда не суют нос обитатели Шугар-Хайтс, такие, как усопшая Оливия Трелони. И что им там делать? Покупать наркотики? Ходжес уверен: наркоманы в Шугар-Хайтс есть, их там хватает, но таким клиентам товар привозят на дом.

Миссис Ти лгала. Не могла не лгать. Или ложь, или признание факта, что мимолетная забывчивость привела к столь ужасным последствиям.

Но допустим — чисто теоретически, — что она говорила правду.

Ладно, допустили. Если мы ошибались в том, что она оставила «мерседес» незапертым, с ключом в замке зажигания, как сильно повлияла бы эта ошибка на ход расследования? И что произошло на самом деле?

Он сидит, смотрит в окно и за воспоминаниями не замечает, что некоторые официанты начинают как-то странно поглядывать на него: располневший пенсионер застыл на стуле, словно робот с разряженными аккумуляторами.

19

Эвакуатор доставил по-прежнему запертую машину смерти на полицейскую стоянку. Ходжес и Хантли получили эту информацию, когда вернулись к собственному автомобилю. Главный механик салона «Росс-Мерседес» только прибыл и сообщил, что дверцы он откроет. Но потребуется время.

— Скажите ему, пусть не парится, — отозвался Ходжес. — Ключ у нас.

После паузы лейтенант Моррисси спросил:

— У вас? Вы же не утверждаете, что она…

— Нет, нет, ничего такого. Механик рядом, лейтенант?

— Он на стоянке, осматривает повреждения. Насколько я слышал, чуть не плачет.

— Возможно, он захочет сберечь слезы для погибших, — буркнул Пит. Он сидел за рулем. «Дворники» ходили туда-сюда. Дождь усиливался. — Надеюсь на это.

— Попросите его связаться с салоном и кое-что выяснить, — продолжил Ходжес. — А потом пусть позвонит мне на мобильник.

Автомобили в центре еле ползли, отчасти из-за дождя, отчасти из-за перекрытия Мальборо-стрит около Городского центра. Они проехали только четыре квартала, когда зазвонил мобильник Ходжеса. Говард Макгроури, механик.

— Вы связались с кем-нибудь в салоне, чтобы удовлетворить мое любопытство? — спросил Ходжес.

— Нет необходимости, — ответил Макгроури. — Я работаю в «Россе» с восемьдесят седьмого года. За это время салон продал не меньше тысячи «мерсов», и я могу гарантировать, что каждый комплектовался двумя ключами.

— Спасибо, — поблагодарил его Ходжес. — Мы скоро подъедем. У нас есть еще вопросы.

— Я вас дождусь. Это ужасно. Ужасно.

Ходжес дал отбой и пересказал Питу разговор.

— Ты удивлен? — спросил Пит. Впереди оранжевый указатель сообщал: «ОБЪЕЗД», — направляя транспортный поток подальше от Городского центра. Они могли бы проехать прямо, включив мигалку, но ни один такого желания не испытывал. Им требовалось время, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.

— Нет, — ответил Ходжес. — Это стандартная процедура. Как говорят англичане, наследник и про запас. Они дают тебе два ключа, когда ты покупаешь автомобиль…

–…и говорят, — подхватил Пит, — что второй надо положить в безопасное место, на случай утери первого. Некоторые люди, если запасной требуется им через год или два, забывают, куда они его положили. Женщины, у которых объемистые сумки, вроде чемодана миссис Трелони, обычно таскают с собой оба ключа, чтобы подстраховаться. Если она сказала правду насчет того, что не цепляла ключ к брелоку, тогда, возможно, она пользовалась ключами попеременно.

— Да, — кивнул Ходжес. — Она приезжает к матери, занята мыслями о том, что впереди бессонная ночь, потому что маму мучают боли, в руках сумка и коробки…

— И она оставляет ключ в замке зажигания. Не хочет в этом признаваться ни нам, ни себе, но именно это она и сделала.

— Но предупреждающий сигнал… — В голосе Ходжеса слышалось сомнение.

— Может, большой, шумный грузовик проезжал мимо, когда она вылезала из машины, и сигнала она не расслышала. Или патрульный автомобиль с включенной сиреной. А может, она так глубоко ушла в собственные мысли, что не обратила внимания на сигнал.

Здравого смысла в этом предположении прибавилось, когда Макгроури заверил их, что дверные замки «машины смерти» не взламывали, чтобы получить доступ в салон, и двигатель заводили ключом, а не напрямую, соединив провода. Что волновало Ходжеса — собственно, единственное, что его волновало, — так это то, насколько ему хотелось уцепиться за этот здравый смысл. Ни одному из детективов не приглянулась миссис Трелони, с ее вырезом-«лодочкой», идеально выщипанными бровями и вдовьим хихиканьем. Миссис Трелони не спросила об убитых и раненых, не поинтересовалась ни единой подробностью. Преступницей она не была — ни в коем случае, — но хотелось возложить на нее часть вины. Предоставить ей возможность подумать о чем-то еще, помимо вегетарианских обедов из «Бхай».

— Не усложняй, — посоветовал его напарник. Пробка рассосалась, и он нажал на педаль газа. — Ей дали два ключа. Она заявляет, что у нее один. И теперь это правда. Ублюдок, который убил этих людей, вероятно, выбросил тот, что остался в замке зажигания, в первую канализационную решетку, которая встретилась по пути. Нам она показала запасной.

Конечно же, это и был искомый ответ. Когда слышишь топот копыт, думаешь не о зебрах.

20

Кто-то легонько трясет его за плечо, как трясут крепко спящего человека. И Ходжес осознает, что он практически заснул. Или воспоминания вогнали его в транс.

Это Элейн, менеджер зала «Димасио», и в ее глазах озабоченность.

— Детектив Ходжес? Вы в порядке?

— Все прекрасно. Но теперь — просто мистер Ходжес, Элейн. Я на пенсии.

Он подмечает в ее глазах не только озабоченность, но и кое-что еще. Кое-что похуже. Из посетителей в ресторане только он. Официанты толпятся у двери на кухню, и внезапно Ходжес видит себя со стороны, каким, должно быть, видят его они с Элейн. Старик, сидящий за столиком, хотя человек, который составлял ему компанию, давно ушел, как и другие посетители ресторана. Разжиревший старик, который вилкой подбирал с тарелки последние крошки торта и сосал их, как ребенок — леденец, а потом просто смотрел в окно.

«Они гадают, еду ли я в королевство Деменция на экспрессе “Альцгеймер”», — думает он.

Он улыбается Элейн своей лучшей улыбкой, широкой и обаятельной.

— Мы с Питом обсуждали наши прежние расследования. Я задумался об одном. Прокручивал в голове некоторые моменты. Извините. Уже ухожу.

Он встает, но пошатывается, толкает стол, недопитый стакан с водой падает. Элейн хватает его за плечо, чтобы поддержать, озабоченности в ее глазах и на лице прибавляется.

— Детектив… мистер Ходжес, вы сможете сесть за руль?

— Конечно, — отвечает он слишком уверенно. Покалывания поднимаются по ногам от лодыжек к промежности, потом спускаются обратно. — Всего два стакана пива. Пит выпил остальное. Ноги затекли, ничего больше.

— А-а. Вам уже лучше?

— Все хорошо, — отвечает он, и ногам действительно лучше. Слава Богу! Где-то он, помнится, читал, что старикам, особенно грузным старикам, не следует сидеть слишком долго. Под коленями в сосудах может образоваться тромб. Ты встаешь, тромб отрывается, продвигается к сердцу, и вот она, встреча с ангелом.

Элейн провожает его к двери. Ходжес думает о сиделке, которая ухаживала за матерью миссис Ти. Как ее фамилия? Харрис? Нет, Харрис — это женщина, которая постоянно жила в квартире. А сиделка — Грин. Когда миссис Уэртон хотела пройти в гостиную или в туалет, миссис Грин сопровождала ее так же, как сейчас Элейн сопровождает его.

— Элейн, я в порядке, — говорит он. — Голова трезвая. Тело слушается. — Он поднимает руки, чтобы подтвердить свои слова.

— Отлично, — улыбается она. — И приходите к нам снова… поскорее.

— Обещаю.

Выходя в яркий солнечный свет, Ходжес смотрит на часы. Начало третьего. Он пропустил дневные передачи, но нисколько об этом не жалеет. Дама-судья и нацист-психолог могут удовлетворить себя сами. Или друг друга.

21

Он медленно идет по автомобильной стоянке, на которой, кроме его «тойоты», остались скорее всего только машины сотрудников. Достает из кармана ключи и подбрасывает их на ладони. В отличие от ключа миссис Ти ключ от «тойоты» на кольце. И да, имеется брелок, пластиковый прямоугольник с закатанной в него фотографией дочери. Улыбающаяся семнадцатилетняя Элли в форме команды по лакроссу Городской средней школы.

Что касается ключа от «мерседеса», миссис Трелони твердо стояла на своем. При последующих допросах она продолжала настаивать, что у нее всегда был один ключ. Даже после того, как Пит показал ей накладную, в которой указывалось, что в 2004 году в комплекте с «мерседесом» среди прочего она получила «2 (два) ключа», она не отступилась. Заявила, что в накладной ошибка. Ходжес помнит железную уверенность, которая звучала в ее голосе.

Пит сказал бы, что в итоге она все-таки сдалась. Причем никакой бумажки не потребовалось. Самоубийство по своей природе — признание вины. Стена отрицания рухнула. Как и в случае с тем парнем, который сбил человека и скрылся с места преступления, но потом сознался. Да, это был ребенок, не собака. Это был ребенок, а я посмотрел на дисплей мобильника, чтобы понять, чей звонок пропустил, и убил его.

Ходжес помнит, как каждый последующий допрос миссис Ти странным образом усиливал эффект. Чем дольше она упорствовала, тем сильнее они ее недолюбливали. И чем сильнее они ее недолюбливали, тем решительнее она настаивала на своем. Потому что знала, что они чувствовали. О да! Она была эгоцентричной, но не глу…

Ходжес останавливается, одна рука на согретой солнцем дверной ручке «тойоты», вторая прикрывает глаза от солнца. Он смотрит в тень под эстакадой. Полдень давно миновал, и обитатели Лоутауна начали подниматься из гробниц. В тени четверо. Трое больших засранцев и один маленький. Большие, похоже, шпыняют мелкого. У мелкого на спине рюкзак, и на глазах Ходжеса один из больших срывает его со спины мальчишки. Следует взрыв тролльего смеха.

Ходжес неспешно идет по крошащемуся тротуару к эстакаде. Он спокоен, и торопиться ему незачем. Руки в карманах пиджака. С эстакады доносится мерный гул легковушек и грузовиков, их тени падают на улицу внизу. Он слышит, как один из троллей спрашивает мелкого, сколько у того денег.

— Нету их у меня, — отвечает мелкий. — Отвалите.

— Выверни карманы, и мы поглядим, — говорит Второй тролль.

Мальчишка пытается убежать. Третий тролль хватает его сзади, руки железным кольцом стягивают щуплую грудь. Первый тролль ощупывает карманы пленника.

— Хо-хо, я слышу, как хрустят денежки, — говорит он, и лицо мальчишки кривится от усилий не расплакаться.

— Мой брат узнает, кто вы, и надерет вам зад, — говорит мальчишка.

— Потрясающая идея, — отвечает Первый тролль. — Вызывает желание нассать тебе…

Тут он замечает Ходжеса, который — с животом наперевес — входит в тень, чтобы присоединиться к ним. Его руки по-прежнему в карманах старого клетчатого пиджака с заплатами на локтях, с которым он никак не может заставить себя расстаться, хотя прекрасно понимает, что ходить в нем просто неприлично.

— Чё надо? — спрашивает Третий тролль, который держит мальчишку со спины.

Ходжес уже собирается имитировать выговор Джона Уэйна, но понимает, что это лишнее. Эти подонки могут знать только одного Уэйна — Лила.

— Я хочу, чтобы вы оставили этого маленького человека в покое, — говорит он. — Валите отсюда. Быстро.

Первый тролль отпускает карманы мальчишки. Он в куртке с капюшоном и бейсболке «Янкис». Упирает руки в узкие бедра, склоняет голову набок: похоже, ситуация забавляет его.

— Сам вали, жироба.

Ходжес времени не теряет. Все-таки их трое. Достает из правого кармана пиджака Веселый ударник. Приятно ощущать в руке его тяжесть. Веселый ударник — это носок с рисунком из разноцветных ромбиков. Мысок заполнен стальными шариками. Чтобы они не высыпались, на лодыжке носок завязан узлом. Замах — Ударник врезается Первому троллю в шею и обвивает ее. Ходжес наносит точный удар, следит за тем, чтобы носок прошел мимо адамова яблока. Если попасть по нему, смерть практически неминуема, а это грозит объяснениями с бюрократией.

Слышится металлический звон. Первый тролль отшатывается, на лице изумление, которое тут же сменяется гримасой боли. Еще шаг в сторону — с тротуара на мостовую, — и он падает на асфальт. Перекатывается на спину, жадно ловит ртом воздух, хватается руками за шею, выпученные глаза таращатся на подбрюшье эстакады.

Третий тролль выступает вперед.

— Гребаный… — начинает он, но тут Ходжес поднимает ногу (слава Богу, сейчас нигде ничего не колет) и бьет в промежность. Слышит, как рвутся по шву его брюки, и думает: Ну ты, твою мать, и толстый. Третий тролль издает вопль боли. Под эстакадой, со всеми этими грузовиками и легковушками, которые проносятся над головой, вопль этот почти не слышен. Сам тролль сгибается пополам.

Левая рука Ходжеса все еще в кармане пиджака. Не вытаскивая ее, он, оттопыривая ткань, нацеливает указательный палец на Второго тролля.

— Эй, придурок, нет нужды ждать брата маленького человека. Я тебе сам зад надеру. Меня бесит, когда трое на одного.

— Нет, чувак, нет! — Второй тролль высокий, хорошо сложенный, ему лет пятнадцать, но от ужаса он молодеет еще года на три. — Пожалуйста, чувак, мы просто играли.

— Тогда беги, игрун, — приказывает Ходжес. — Кыш!

Второй тролль бежит.

Первый тем временем поднялся на колени.

— Ты об этом пожалеешь, толс…

Ходжес делает к нему шаг, поднимает Ударник. Первый тролль это видит, издает девичий вскрик, прикрывает шею.

— И ты лучше беги, пока толстяк не врезал тебе по физиономии. Потому что после этого твоя мать, которую вызовут в отделение экстренной помощи, пройдет мимо тебя. — В этот момент, когда адреналин и давление зашкаливают, он совершенно серьезен.

Первый тролль встает. Ходжес притворно замахивается, и тот в испуге отпрыгивает. Пенсионер результатом доволен.

— Забери с собой своего друга и приложи лед к его яйцам, — говорит Ходжес. — Они уже распухают.

Первый тролль обнимает Третьего за талию, и они плетутся к краю эстакады, за которым начинается Лоутаун. Когда Первый тролль понимает, что они уже в безопасности, он поворачивается и грозит:

— Мы еще встретимся, толстяк!

— Моли Бога, чтобы этого не случилось, недоумок, — отвечает Ходжес.

Он поднимает рюкзак и протягивает мальчишке, который смотрит на него широко раскрытыми, недоверчивыми глазами. Ему, наверное, лет десять. Ходжес убирает Ударник в карман.

— Почему ты не в школе, маленький человек?

— Мама болеет. Я собирался купить ей лекарство.

Ложь настолько неприкрытая, что Ходжес не может не улыбнуться.

— Нет, не собирался. Ты удрал с уроков.

Мальчишка молчит. Он во власти незнакомца, никто больше не вмешается, как вмешался этот старик. Никто больше и не носит в кармане носок с завязанным в нем чем-то тяжелым. Так что лучше сыграть дурачка.

— Тебе надо бы найти более безопасное место, раз школа не подошла, — продолжает Ходжес. — На Восьмой авеню есть детская площадка. Почему не пойти туда?

— На той площадке продают крэк, — отвечает мальчишка.

— Знаю, — почти ласковым голосом отвечает Ходжес, кивая, — но тебе не обязательно его покупать. — Он мог бы добавить: «Тебе не обязательно его и толкать», — но это прозвучало бы слишком наивно. В Лоутауне большинство подростков продает наркоту. Можно арестовать десятилетнего за владение, да только это себе дороже.

Ходжес направляется к автостоянке и безопасному краю автострады. Когда оборачивается, мальчишка стоит на прежнем месте и смотрит на него. Рюкзак он держит в руке.

— Маленький человек, — говорит Ходжес.

Мальчишка молча смотрит.

Ходжес поднимает руку, нацеливает на него палец.

— Сейчас я сделал тебе доброе дело. И хочу, чтобы ты передал эстафету кому-то еще, прежде чем зайдет солнце.

На лице мальчишки читается абсолютное непонимание, словно Ходжес внезапно заговорил на иностранном языке, но это нормально. Иногда до людей все же доходит, особенно до молодых.

Такое случается, думает Ходжес. Да, такое случается.

22

Брейди Хартсфилд переодевается в другую униформу — белую, проверяет фургон, быстро просматривает инвентарный список, как требует мистер Леб. Все на месте. Он заглядывает в офис, чтобы поздороваться с Ширли Ортон. Ширли — жирная свинья и очень любит продукт, который производит компания, но он хочет, чтобы она относилась к нему хорошо. Брейди хочет, чтобы все относились к нему хорошо. Так гораздо безопаснее. Она в него втюрилась, и это ему только на руку.

— Ширли, моя красотуля! — кричит он, и она краснеет до корней волос над прыщавым лбом. Маленькая свинка, хрю-хрю-хрю, подумал он. Ты такая жирная, что твоя манда, вероятно, выворачивается наружу, когда ты садишься.

— Привет, Брейди. Опять Уэст-Сайд?

— Всю неделю, дорогая. Ты в порядке?

— Все отлично. — Она краснеет еще сильнее.

— Хорошо. Забежал, чтобы поздороваться.

Потом он уезжает, нигде не превышая разрешенную скорость: ревностно следит за этим, пусть у него и уходит сорок гребаных минут, чтобы добраться до Уэст-Сайда. Но так надо. Если тебя остановят за превышение скорости на автомобиле компании после того, как в школе закончились занятия, — это увольнение. Никакие оправдания не помогут. Наконец он прибывает, и это приятно, потому что он в том самом районе, где живет Ходжес, и имеет на это все основания. Прятаться лучше у всех на виду, гласит давняя пословица, и, по мнению Брейди, эта пословица мудра, будьте уверены.

Он сворачивает со Спрус-стрит и медленно едет по Харпер-роуд, мимо дома старого детпена. Нет, вы только посмотрите: этот ниггер-юнец, раздетый по пояс (чтобы все неработающие мамочки смогли полюбоваться его блестящими от пота мышцами), на лужайке толкает перед собой «Лаун-боя».

Давно пора, полагает Брейди. Лужайка сильно заросла. Хотя едва ли старый детпен обращает на это внимание. Старый детпен слишком занят: смотрит телик, лопает «Поп-тартс», играет с револьвером, который держит на столе рядом с креслом.

Несмотря на рев газонокосилки, ниггер-юнец слышит приближение фургона и поворачивается, чтобы посмотреть на него. «Я знаю, как тебя зовут, ниггер-юнец, — думает Брейди. — Джером Робинсон. Я знаю практически все о детпене. Не могу утверждать, что вы трахаете друг друга, но меня это не удивит. Может, поэтому он держит тебя при себе».

Сидя за рулем фургона «Мистер Вкусняшка» — борта оклеены картинками, изображающими счастливых детей, а сам фургон звенит записанным звоном колокольчиков, — Брейди машет рукой. Ниггер-юнец отвечает тем же и улыбается. Конечно, улыбается.

Все любят мороженщика.

Примечания

3

«Шлюхино клеймо» — первоначально татуировка на нижней части спины, теперь и в других местах. Вошли в моду в 2000-х гг., считаются женским видом татуировок.

4

«Список Си» — список знаменитостей, о которых мало кто знает.

5

«Ночной поезд» («Night Train») — дешевое ароматизированное крепленое вино. В Америке его называют вином бродяг.

6

Уильямс, Теодор Сэмюель (1918–2002) — американский профессиональный бейсболист, спортивная карьера которого практически целиком связана с бостонской командой «Ред сокс». Конфликтовал с прессой едва ли не с первого выступления за команду.

7

RIP (requiescat in pace) — покойся с миром (лат.).

8

Все же забавно (фр.).

9

«Никогда не знаешь» — девиз лотереи штата Нью-Йорк.

10

Perk — привилегия, льгота, perp — преступник (англ.).

11

Имеются в виду американские и английские мультфильмы про помощника шерифа Дауга.

12

Picture — картина (англ.).

13

Pitcher — кувшин, питчер (англ.).

14

Христер — христианин, проповедующий слово Божье тем, кто не хочет его слушать (уличный проповедник).

15

Мой капитан (иск. фр.).

16

Гиббонс, Юэлл Теофилус (1911–1975) — американский натуралист, пропагандировавший натуральное питание («подножный корм»).

17

Титтл, Йелбертон Абрахам (р. 1926) — знаменитый куотербек 50–60-х гг. XX в.

18

Доброго дня (ит.).