Каббала и сила сновидений. Пробуждение воображения

Катрин Шайнберг, 2005

Катрин Шайнберг – психолог, поэт и специалист по сновидениям. В 1982 году она основала Школу Образов для обучения техникам сновидения и визуализации. Шайнберг помогла очень многим людям, исцеляя их с помощью снов и образов. Погрузившись в атмосферу повествования Катрин Шайнберг и следуя указаниям ее обучающего курса, вы научитесь запоминать то, что происходило в ваших ночных грезах, взаимодействовать со встретившимися в сновидениях персонажами, изменять ход событий во сне и наяву, понимать реакции и подсказки своего сердца. Практика, представленная в этой книге, – это чистая каббала, то есть «получение» информации из глубин внутреннего «Я». Вашему вниманию предложены различные сновидческие техники, а также ежедневные медитации, с помощью которых можно получить доступ к посланиям другого мира. Курс обучения поделен на двенадцать последовательно выполняемых задач – своего рода путеводитель по царству сна. Каждое упражнение – это инструмент для обретения видения, трансформации и исцеления. Легкий, эмоциональный стиль книги насыщен метафорами и поэтическими сравнениями. Рассказ о себе и опыте жизни в сновидениях автор превращает в непрерывный поток образов. Книга предназначена для всех, кто интересуется древними практиками сновидений – методами осознания и исцеления самого себя, а также формирования событий своей жизни посредством сна.

Пролог

Я сплю, а сердце мое бодрствует.

Песнь Песней, 5:2

Всю свою жизнь я была мечтателем. Еще ребенком, слушая музыку, я видела образы в ярких, насыщенных тонах. Я жила с феями и ангелами. Входила в сны других людей, «видела» этих людей и помогала им во время своего сновидения. Моя мама говорила, что я промечтаю всю свою жизнь. Она хотела, чтобы ее дочь была практичной. А мне думалось, что я и была практичной.

Например, я понимала, что мир сновидений не может полностью заменить то, что дают регулярные занятия в школе. Поэтому у меня сложилась своя система учебы: одним ухом я слушала учителя и представляла, что сказанное им попадает в некий «карман» моего ума, представляющий собой нечто вроде второго желудка у верблюда. Оказалось, что, визуализируя этот «карман», я всегда могу при необходимости восстановить полученную информацию.

Тем временем моя настоящая жизнь протекала в другом мире. Сидя в классе, я глазела в потолок и продолжала мечтать весь день напролет — и не было никого мудрее меня! Став постарше, я подумывала пойти в колледж, но не могла себе представить, что смогу изучать там что-либо столь же интересное, как образы и звуки из моих снов и мечтаний. А когда я повзрослела, для меня стали реальными прекрасные образы и музыка внутренних миров, созданных художниками. И я решила изучать искусство.

* * *

Париж наполнен церквями, дворцами, садами, статуями, фонтанами. На каждом углу есть что-то, приковывающее взор. Я бродила по Лувру и рассматривала картины. Часто, постояв возле какой-либо из них подольше, я возвращалась домой, чтобы успокоиться. Мои переживания были слишком сильными.

Я удивлялась тому, что некоторые цвета и формы волновали меня до глубины души, а другие не производили никакого впечатления. Пользуясь этим изобилием визуальных наслаждений и возможностей, царивших вокруг меня, я стала играть с формами и цветами.

Например, я могла «стереть» с полотна Матисса один лимон — и все на картине становилось безжизненным. Совершенно иное впечатление по сравнению с оригиналом произвела на меня и фотография с картины Брейгеля Старшего «Слепые», напечатанная в зеркальном изображении. Слепые на ней, вместо того чтобы падать в находящуюся справа от них яму, как на оригинале, отклонялись влево, неуклюже в нее заглядывая.

Мне хотелось узнать, существуют ли законы, которые описывают влияние форм, цвета и пространственных соотношений на наши эмоции. Ведь должно было существовать какое-то объяснение тому, что некоторые цвета в моих снах пугали меня, а другие — делали счастливой!

Я знала, что, когда вхожу в парящий над Сеной собор Парижской богоматери, мое тело как будто бы вырастает и становится легче, спокойнее, безмятежнее. Если я стояла спиной к картине Сезанна, не зная, что она находится в комнате, у меня по спине начинали бегать мурашки. Я могла распознать работу этого художника, даже не поворачиваясь, чтобы на нее посмотреть.

Были ли другие люди столь чувствительны к этому? Возможно, были, но не подозревали об этом? Мне часто приходилось слышать, как люди говорят, что одни места их угнетают, а в других им очень хорошо. Где я могла найти больше информации о таких переживаниях? И что мне было делать с тем, что я уже знала?

Я хотела написать об этом докторскую диссертацию, но моим преподавателям такие темы были неинтересны — они подталкивали меня к изучению вопросов более «земных» и осязаемых. И я бросила учебу.

Представьте себе одинокую мечтательницу в Париже, без работы, без целей. Что, по-вашему, она будет делать? Разумеется, мечтать! Я мечтала, и мечты говорили мне, что делать дальше. Однако эти наставления давались мне ценой определенной душевной боли, поскольку я еще не научилась полностью доверять своим мечтам. И в результате не могла бестрепетно делать то, к чему они меня направляли, не испытывая при этом страха за свое будущее.

Даже законченному мечтателю сложно ежедневно пребывать в состоянии неуверенности относительно принятия жизненно важных решений. Я поступила на работу в издательство и познакомилась с молодым человеком, евреем из Северной Африки, идеи которого меня заинтересовали.

Общаясь с ним и его друзьями — все они были средиземно-морскими евреями — я была покорена грацией их мышления, силой их воображения и добротой. Решив погрузиться в их мир, я поехала в Египет. Потом я посетила Ливан, Сирию и Иорданию. Я никак не могла насытиться этими странами, многократно туда возвращаясь. Они манили меня, как родной дом.

Я родом из Дордони, происхожу из старинной французской аристократической семьи. В то время одним из объяснений столь неожиданно пробудившейся страсти к Ближнему Востоку было то, что во мне «проснулись» гены какого-то предка, участвовавшего в крестовых походах.

Затем в силу внешних обстоятельств и под влиянием мечтаний я отправилась дальше — в Израиль, а именно — в кибуц, в пустыню. И теперь я уже действительно не знала, что же я делаю! Вместо того чтобы поехать учиться в университет Лиги Плюща в Штатах, где мне предлагали стипендию, я собирала фрукты в Негеве.

У меня не было ни профессии, ни денег, ни перспектив, я не говорила на иврите. Я прожила там два худших в моей жизни года. Сновидения и мечты прекратились. Меня окружала отчаянная, враждебная темнота. Возвращение домой не было решением проблемы. Я становилась затворницей.

В кибуце в то время жила группа молодых евреев из Франции. В один Шаббат к ним из Иерусалима приехали друзья. Я в тот день находилась в своем обычном состоянии хандры. Но когда услышала французскую речь, меня потянуло к ним словно магнитом. И вот я уже сижу с ними на лужайке…

Я спросила мужчину по имени Эли, что представляет собой французское сообщество в Иерусалиме. Он ответил, что центром его является женщина по имени Колетта. Когда я услышала это имя — К-О-Л-Е-Т-Т-А, — в моей голове словно вспыхнул ослепительно белый свет. Я увидела огромную сияющую звезду и уже знала абсолютно точно, что должна встретиться с этой женщиной.

Мне ничего не было известно о ней, а Эли смог сообщить лишь то, что он однажды видел Колетту. После того как я услышала ее имя, ко мне вернулись мои мечты и сновидения! Я записала телефон Эли, намереваясь поехать в Иерусалим.

Легких путей, как известно, не бывает, и мы все время подвергаемся проверкам на прочность. В Иерусалиме Эли не пришел на условленную встречу. Я ездила туда шесть раз, День искупления приходил и уходил, а Эли все никак не хотел отвести меня к Колетте. Наконец, я вообразила следующее: Эли просто боится, что если он приведет меня к Колетте, она может проигнорировать нас обоих.

Тем временем мое желание встретиться с ней все нарастало. Я покинула кибуц с несколькими грошами в кармане и отправилась в Иерусалим. Теперь у Эли не было выбора. Он был поставлен перед фактом, что я — сумасшедшая девушка, которая настаивает на знакомстве с этой харизматичной женщиной, независимо от того, как он сам к этому относится. В конце концов, он отвел меня к Колетте.

На улице было очень тихо. Повсюду цвели глицинии и бугенвиллии. Вход в дом Колетты был наполовину скрыт зарослями шиповника и жасмина. Синие ворота. Каменные ступеньки, ведущие в сад. Дверь приоткрыта.

Мы вошли и оказались в полумраке, где нас приветствовали собственные отражения в высоком зеркале. За прихожей следовал маленький салон, в котором было много восточных ковров и подушек. Сверху свисала красивая медная люстра в арабском стиле.

Чей-то голос позвал нас в комнату, служившую Колетте спальней, но выглядела она скорее как приемная королевы. Комната была украшена богатыми алжирскими деревянными панелями XVI века, достойными музея. Колетта лежала на кровати. «Чего вы хотите?» — спросила она меня.

Не колеблясь ни мгновения, мой голос из снов ответил: «Объясните мне, как образы управляют людьми!»

Колетта засмеялась: «Как долго я тебя ждала!»

Кем была Колетта? Меня это даже не интересовало — она сразу же стала близкой для меня. При первой встрече ее, казалось, тоже не очень-то заинтересовала история моей жизни, в отличие от образов, которые я видела мысленным взором: «Закрой глаза, медленно выдохни три раза, представляй… и затем скажи мне, что ты видишь».

Позже я поняла, что эти образы рассказали Колетте все, что ей требовалось обо мне знать. Они были для нее своего рода картой или книгой, которую она читала, чтобы руководить мной. Обратная связь с Колеттой позволяла мне чувствовать ее поддержку. Я испытывала удивительное ощущение комфорта от того, что позволяла своим видениям руководить мной. Великое приключение началось! Это изучение самой себя должно было увести меня так далеко, что я и представить себе не могла. Оно вело к познанию концепции и устройства Вселенной.

Колетта запрещала мне задавать вопросы или читать что-либо, имеющее отношение к созданию образов, сновидений или мифов. Она объясняла, что образы, возникшие на основе прочитанного, могли смешаться с моими собственными внутренними образами и я никогда бы не узнала, где мое истинное «Я». Я сама была нужной книгой, и нужный текст был во мне.

Кем была Колетта? Мои глаза говорили мне, что она была знатной дамой. Об этом свидетельствовали королевская осанка и повелительные жесты, а также тактичность и внимание, которые проявлялись в ее отношениях с людьми. Это напоминало мне поведение моих двоюродных бабушек и дедушек. После Шестидневной войны 1967 года Колетта не покидала дом, чтобы все, кому она могла понадобиться, всегда могли ее найти.

Для меня она была словно мощный магнит — одновременно и родной, и пугающей. В ее присутствии я чувствовала себя абсолютно обнаженной и незащищенной. Я была очарована ею и по уши в нее влюблена. Колетта подарила мне одежду своей умершей дочери и впустила меня в свое сердце и в свою жизнь. Скоро я узнала, что Колетта происходит из старинной и знаменитой еврейской семьи врачей из Алжира. Ее отец, нейрохирург, был известен всей Северной Африке. Арабы прозвали его «великим Марабу» (великим святым). В течение четырнадцати лет Колетта работала ассистентом своего отца, все эти годы он учил ее наблюдать за пациентами и ставить им диагнозы. За все время, что я провела с Колеттой, не было ни одного случая, чтобы она ошиблась в постановке диагноза.

Прежде чем Колетта решила полностью посвятить свою жизнь помощи людям, она была прекрасной танцовщицей, музыкантом и скульптором. Позднее она занималась в Париже исследованиями вместе с доктором Дезуалем, который разработал le reve eveille dirige (направленную терапию снами наяву). После получения ученой степени по психологии Колетта работала в психиатрическом отделении алжирского госпиталя.

Чувствуя, что техники Дезуаля ограниченны, Колетта занялась разработкой собственных методов, в которых обобщила практики своих знаменитых предков и то, что было подсказано ее собственным творческим гением. Таким образом она создала мощную, упорядоченную сводную систему, которую я и буду описывать в этой книге.

Колетта была прямым потомком, как по материнской, так и по отцовской линии, древней династии евреев-сефардов, которые занимались каббалистикой. Рабби Исаак Слепой из Прованса, первый каббалист, упоминаемый в средневековых летописях, и Яаков беи Шешет, один из лидеров Геройского каббалистического кружка и последователь Исаака Слепого, являлись ее прямыми предками. Они были широко известны как бесстрашные исследователи тайн, в которые проникали с помощью мистических упражнений, ведущих начало, вероятно, от каббалы Меркабы.

Это самая древняя форма каббалы, следы которой можно обнаружить в текстах мидрашей и в Талмуде, в Хекалоте и литературе Меркабы, а также в различных апокрифических манускриптах, например Книге Еноха. В I и II веках нашей эры каббалу Меркабы практиковали люди незнатного происхождения и талмудические мудрецы, в частности, рабби Акиба, выдающийся ученый того времени. Задача практикующего состояла в том, чтобы визуализировать вознесение через небесные сферы, часто воспринимаемые как дворцы (Хекалот), до колесницы-трона (Меркабы), где достигшие этой стадии могли «узреть» Образ Господень (иногда называемый Кавод).

В каббалистической литературе четко прослеживается преемственность. Так, книга Зохар («Сияние») Моше де Леона, которая является самым авторитетным из всех каббалистических источников, нередко приписывается мудрецу Шимону бар Иохаю, жившему за тысячу лет до появления книги, во II веке нашей эры. Передача каббалистических знаний велась с библейских и талмудических времен. Еврейская Библия изобилует откровениями, начиная с видений пророков, таких как Иезекииль, Элия и Енох, и кончая снами праотцов Авраама, Якова и Иосифа, мистическими переживаниями Моисея, Самуила и Ионы. Изучение текста Библии дает понимание того, что самым распространенным способом коммуникации с Божественным в библейские времена был провидческий процесс.

Таким образом, в соответствии с практиками своих предков, работа Колетты строится на получении опыта переживаний. В основе некоторых ее упражнений лежит текст, но она не применяет ни его прямого анализа, ни перестановки букв (техники, известной под названием «гематрия»), ни исследования Древа Жизни и его десяти энергетических сфирот, как это делается в других каббалистических методиках.

Работа Колетты — это чистая каббала (каббала означает «получение, принятие, получение человеком информации посредством внутреннего созерцания»). Поэтому ее ветвь каббалы нельзя назвать чем-то непостижимым и чрезмерно сложным — это своего рода исследование образного поля, язык которого является общим для людей всех вероисповеданий.

Я не была иудейкой, когда познакомилась с Колеттой, и она никогда не разговаривала со мной об иудаизме. Только когда мои образы велели мне обратиться к иудаизму, она показала мне каббалистические тексты. Прочитанное подтвердило все то, что я раскрывала в себе во время своих образных практик. И я тотчас же обратилась в иудаизм, потому что мне стало ясно, что я всегда была иудейкой. Другие ученики обнаруживали, что они являются буддистами, суфиями или христианами. Посредством образов, которые мы создаем, с нами разговаривают наши души, ведущие людей к их истинным судьбам.

Традиционно каббалистические знания у евреев передаются только мужчинам. Однако в семьях сефардских евреев бывают случаи, когда поощряется изучение каббалы и женщинами, как это и получилось с Колеттой. Кстати сказать, ее родственницей по прямой линии была Дона Грация Мендоса, известнейшая фигура в иудаизме в эпоху Возрождения. Бабушка Колетты также была знаменитой личностью: в ее саду собирались раввины и другие высокопоставленные лица Алжира, где она наравне с ними решала важнейшие религиозные и государственные вопросы.

Еще в ранней молодости Колетта через рукоположение получила благословение своего деда на продолжение семейной традиции. У Колетты было три родинки: одна — в районе «третьего глаза», другая — на левой ладони, третья — в области сердца, которые, как считалось в семье, были физическими знаками, указывающими, что она рождена для того, чтобы спасти иудеев и весь мир.

И действительно, Колетта вместе со своим братом-подростком Жозе Абулкером занималась организацией движения Сопротивления в Северной Африке, которое привело к высадке американских войск в Алжире и, соответственно, ускорило конец Второй мировой войны. Тогда Колетта была «голосом свободы» на алжирском радио. Ее наградили как героя войны — об этом периоде ее жизни можно прочитать в исторических книгах, посвященных той эпохе.

Позже Колетта стала президентом Международной женской сионистской организации в Северной Африке. Она пользовалась одинаковой популярностью среди иудеев, мусульман и христиан и была официальным экзорцистом католической церкви. Розенкрейцеры наградили ее медалью Почета, которой удостаивались до нее всего четыре женщины, среди них — Элеонора Рузвельт.

Вместе со своим мужем Эри Муска, шалиахом (послом Израиля в США), а позже государственным контролером Иерусалима, Колетта прилежно работала на пользу государства Израиль. Все субботние вечера они держали двери своего дома в Иерусалиме открытыми, чтобы все желающие могли праздновать вместе с ними окончание Шаббата.

Люди съезжались в их дом со всего света, чтобы побыть с Колеттой и приобщиться к ее учению. К концу жизни она отдавала предпочтение работе со смертельно больными. Многие из них, воспользовавшиеся ее упражнениями, все еще живы. Во время празднования трехтысячелетия царствия Давида город Иерусалим удостоил ее престижной награды — медали Возлюбленного — за ее уникальные достижения.

Это лишь голые факты из жизни Колетты. Мне пришлось бы написать целую книгу, чтобы рассказать вам обо всем, что она успела сделать. Она изменила мою жизнь, так же как и жизни бессчетного числа других людей. По ее словам, мы, ее ученики, и были ее настоящими медалями.

Вскоре после нашего знакомства она стала посылать меня как своего представителя в госпитали Иерусалима, чтобы распространять ее методику и доносить слова утешения до больных и раненых. На маленьком клочке бумаги она записывала упражнение, основную мысль или направление, в котором я должна была работать. Вскоре, с ее благословения, я начала проводить телесно-ориентированную терапию, в основе которой лежит учение о движении, описанное в еврейских библейских историях. Откликаясь на потребности моих учеников, я разработала систему образов, которая помогает справляться со всевозможными видами физиологических трудностей и нарушений.

Независимо от того, сидела ли я в саду Колетты или открывала новое отделение нашего сообщества, я развивалась и цвела. Как внутри себя, так и во внешнем мире я открыла свой собственный райский сад.

Однажды Колетта сказала мне: «Иди впереди меня, ты должна стать более великой, чем я!»

Кто может сравниться с ней в щедрости?

Любимой моей Колетте я посвящаю эту книгу. Она — моя мать, а я — ее дочь. Мы навсегда связаны Духом. Она научила меня доверять тому, что я уже знала. И научила еще большему. Часть этой науки я попыталась изложить на страницах книги.

Колетта любила рассказывать истории о своих предках. Эти истории-притчи — источник вдохновения для ее учеников, рассеянных по всему миру, которых у нее было «так много, как песчинок в пустыне и как звезд на небе». Я верю, что у таких великих наставников на каждого человека, которого они обучили лично, приходится еще тысяча учеников, которым они давали советы во время сна.

В этой истории самое удивительное для меня то, что Колетта стала моей сбывшейся мечтой, или сбывшимся сном!

Позднее я узнала о некоторых подробностях, которые еще более усилили нашу связь. Оказалось, что фамильный дом Колетты в Оране (Алжир), где она прожила часть своего детства, находился через улицу от дома моей матери! А еще она ходила в ту же школу, что моя мать и тетки, — и она их всех знала.

И как еще объяснить тот факт, что внешне я была очень похожа на членов семьи Колетты? Не иначе как особый «сновиденный» ген передался из дома Колетты моей матери. Сновидения часто загадочнее, чем мы можем себе представить!