Я не киллер, я – палач

Кирилл Казанцев, 2012

После смерти мужа остались у Матрены Петровны две дочки – Стелла и Белла. Время шло, и вот уже взрослые дочери помогают матери вести дела в придорожном кафе. Дела идут неплохо, жизнь улыбается… Но однажды остановились в кафе трое очень влиятельных столичных чиновников. Приглянулась им Белла, надругались они над ней – и убили. Улик против преступников море, но они без труда вышли сухими из воды. Тогда, проглотив слезы, несломленная и ожесточенная Стелла едет в Москву. Ее цель – воздать мерзавцам по заслугам. А для достижения цели, как известно, все средства хороши…

Глава 1

Наверное, эта история могла бы начаться так: жила-была одна вдова с двумя взрослыми дочерьми. Жили они в маленькой придорожной деревушке, которая называлась Матрёнино. Деревня эта потерялась в глуши российской глубинки, впрочем, не совсем уж и потерялась: она находилась, да и сейчас еще находится на дороге, ведущей в известный город, областной центр, до которого, хоть и далековато, но добраться вполне реально. В Матрёнино всего-то два с небольшим десятка дворов, и живут в них в основном старики, не имеющие возможности сбежать куда-нибудь от нищеты и безработицы. Последние годы деревня держалась тем, что кормила проезжающих мимо нее водителей-дальнобойщиков. Кто молочка парного нальет в найденную здесь же при дороге пластиковую бутылку из-под газированной воды, разумеется, тщательно вымытую; кто пирожков напечет со своей картошечкой да мясом; кто чая горячего сообразит заварить к этим пирожкам, а кто и яичек сварит вкрутую. Летом и осенью жители продавали яблоки и вареную кукурузу со своих садов-огородов, так что проезжавшей мимо шоферне было ради чего остановиться возле крохотной деревеньки. Перекусив в тени придорожных вязов на лавочках, заботливо сколоченных бывшим конюхом дедом Григорием, и намусорив рядом с ними как следует, водители отправлялись себе дальше.

Но вернемся к нашей вдове. Звали ее Матрена Петровна, и жила она, как мы уже сказали, с двумя взрослыми дочками. Потерявшая несколько лет назад мужа (пьяный Дмитрий перевернулся на тракторе над обрывом реки и упал вместе с ним в воду), женщина одна поднимала дочерей, днем работала в единственном в деревне магазинчике продавцом, уборщицей и дворником, а по вечерам копошилась на своем огороде.

Однажды какой-то предприниматель, проезжавший мимо Матрёнино по делам, перекусив пирожками и парным молочком, купленным у бабушек, решил, что деревне просто до зарезу необходимо кафе. Сделав нехитрый расчет, он пришел к выводу, что количества проезжавшей через деревню шоферни вполне должно было хватить, чтобы кормить и его как хозяина, и пару женщин — работниц кафе. И буквально через месяц в заброшенной деревянной избе появились рабочие. Они оторвали от забитых окон и двери доски, отреставрировали избу, покрыли бревна лаком, содрали старую потрескавшуюся крышу из позеленевшего шифера, взамен сделав новую из зеленой металлочерепицы, примастрячили новое крыльцо взамен сгнившего старого, завезли столы, скамьи, холодильники и барную стойку, и в скором времени в деревне начало работать кафе, которое хозяин назвал почему-то «У тети Моти». То ли в честь деревни Матрёнино, то ли потому, что поваром и официанткой там начала работать бывшая продавщица магазина Матрена Петровна. Дочки ее — Белла и Стелла — стали ее незаменимыми помощницами. Втроем они тащили на себе весь этот воз — пекли пирожки, варили щи по-домашнему, так как хозяин решил, что в придорожной забегаловке обязательно должно быть горячее на обед, делали картофельное пюре и жарили котлеты не пополам с хлебом, а из мяса да еще с лучком и чесночком. Летом и в начале осени к столу всегда был салат из свежих овощей и зелени, а зимой — из бочковой квашеной капусты с лучком, грибочками и постным маслицем. Семейный подряд из трех женщин поддерживал в кафе приличную чистоту, сестры стояли у плиты и раковины, драя до блеска посуду, по вечерам мыли в кафе полы и стирали скатерти и полотенца.

Но то ли расчет хозяина относительно проходимости транспорта через деревню оказался не верным, то ли еще почему-то, но кафе приносило очень уж маленькую прибыль.

Промучившись с ним года полтора и поняв, что хороший навар с этой придорожной забегаловки все равно не получишь, хозяин решил продать его и предложил Матрене Петровне выкупить у него свое детище за чисто символическую плату. Женщина, до того никогда не имевшая своего предприятия, вдруг загорелась желанием стать собственником. Поломав с неделю голову над проблемой «купить — не купить», она, наконец, махнула рукой и, сказав: «Авось да повезет!», достала из чулка все свои сбережения, продала корову и всех поросят в придачу. Назанимав у соседей недостающую часть денег, она таки выкупила у хозяина кафе. Тот, обрадованный, что руки его наконец-то развязаны, посадил новоявленного предпринимателя в свою машину и отвез в город, где и были оформлены все необходимые для купли-продажи документы. Таким образом, Матрена Петровна в пятьдесят с лишним лет нежданно-негаданно стала владельцем ООО и вместе с дочерьми принялась раскручивать теперь уже собственное предприятие.

С новыми заботами пришли и новые проблемы. Все три женщины крутились в кафе с утра до вечера, обслуживая посетителей, которых кормили от души, понимая, что те, в свою очередь, кормят их самих. Заведение работало практически круглосуточно, разве что только после часу ночи уже не находилось желающих перекусить, и кафе закрывали до девяти утра. Но все равно Матрена Петровна оставалась в нем, чтобы убраться и подготовить помещение к утреннему открытию. Так что бедной женщине приходилось пахать едва ли не круглосуточно. Бывало, что посетители стучались в двери и после часа ночи, да и в половине седьмого утра, если кому-то из ночевавших прямо в кабинах большегрузов водителей вдруг взбредало в голову позавтракать перед дорогой домашней стряпней.

Да, это тоже было одной из проблем — ночующие возле кафе дальнобойщики. Как правило, три-четыре машины всегда оставались в деревне на ночь. И, чтобы не платить старушкам «пятихатку» за ночлег, они предпочитали спать прямо в своих кабинах. Злые языки поговаривали, что тому была еще одна немаловажная причина. Дело в том, что, переделав все дела в кафе, старшая сестра Стелла шла не домой, чтобы отдохнуть от дневных трудов, а запрыгивала к дальнобойщикам в кабины и, за отдельную плату, разумеется, оказывала им услуги несколько иного, чем в кафе, рода, и нетрудно догадаться, какого именно. Поговаривали даже, что именно поэтому сестер Беллу и Стеллу с легкой руки бравой шоферни прозвали в деревне Белкой и Стрелкой. Сравнение с собачьими самками было выбрано неспроста: все знают, каким неблагозвучным словом называют сих тварей.

Но, справедливости ради, надо сказать, что младшую сестру молва приплела к такой неблаговидной деятельности совершенно напрасно: семнадцатилетняя девушка никоим образом не была причастна к похождениям старшей сестры. Просто люди, видевшие, как Стелла залезала в кабины к дальнобойщикам, рассудили довольно примитивно: раз старшая занимается этим делом, так, стало быть, и младшая тоже. Они ведь сестры — одного, значит, поля ягодки!

Но Белла была абсолютно не такой, как ее сестра. Довольно тихая и скромная девушка, она любила читать и читала в основном про любовь. В своей крохотной, «два на три», комнатенке, она часто засыпала под утро над книгой, восхищаясь какой-нибудь историей о романтических отношениях героев. «Если бы меня тоже так любили! — думала девушка с замиранием сердца. — Если бы мне тоже бросали букеты цветов на балкон с записками с признанием в любви…»

Но она тут же спохватывалась, вспоминая, что никакого балкона в их одноэтажном доме не было и быть не могло, и тогда она соглашалась, чтобы букеты бросали хотя бы в окно ее комнаты. Но и в окно цветы не летели по той простой причине, что молодых людей ее возраста в их деревне попросту не было. Ни одного, даже мало-мальски завалящего. Белла вздыхала и поневоле начинала приглядываться к молодым водителям, которые обедали в кафе ее матери. Но те, хотя тоже посматривали на миловидную сероглазую девушку с пышным русым хвостом волос, почему-то не задавались вопросом романтических отношений, и букеты с записками с признанием в любви в ее окно не бросали. Правда, некоторые из них осмеливались намекать ей на встречу поздним вечером в кабине машины либо в ближайшем лесочке, но Белла с возмущением отвергала такие непристойные предложения, прекрасно понимая, для чего именно ее туда приглашают.

Водители усмехались и не особо и настаивали: не хочешь — не надо, найдем ту, которая окажется посговорчивей. Делов-то!

Такой сговорчивой была Стелла, старшая сестра. Не вдаваясь особо в философские рассуждения о любви и морали, девушка с легкостью запрыгивала в кабины фур, скрашивая дорожный неустроенный быт дальнобойщиков.

Матрена Петровна, конечно же, догадывалась о «левом» заработке дочери, но упорно делала вид, что ничего не замечает. Скорее всего, ей просто было так удобно: зато девчонка не клянчила у нее денег на косметику и колготки, ведь доход с кафе оставлял желать лучшего. А может, она понимала, что, хотя ее девочки и были собой очень даже ничего, но в деревне, где напрочь отсутствовали представители сильного пола моложе пятидесяти двух лет, им все равно ничего не светило. Последний парень, пришедший домой из армии года три назад, тут же сбежал в город искать работу. Матрена Петровна была рада, что хоть ее дочки не рванули туда же, иначе она осталась бы совсем одна на старости лет в разваливающемся доме да еще с хозяйством и злосчастным кафе в придачу. Нет, она была совсем даже не против переехать в город, но только всем вместе, одной семьей.

На этом предысторию, пожалуй, можно считать завершенной. Случившееся страшное событие, перечеркнувшее беспокойную жизнь всей этой маленькой женской семьи, всколыхнуло также и размеренную жизнь придорожной деревушки.

* * *

Летнее утро того ужасного дня началось, как обычно. В половине седьмого Матрена Петровна пришла в свое кафе, и практически тут же в дверь постучались водители. Она налила им горячего чая, пожарила яичницу с колбасой и нарезала бутербродов с сыром и огурцами. Этих двух водителей она знала — пожилой степенный Василий, говоривший всегда негромко и вежливо, и его более молодой, немного суетливый напарник Серега останавливались у нее регулярно пару раз за месяц. Мужчины поели, расплатились с хозяйкой и, попрощавшись, вышли из помещения, а Матрена Петровна убрала за ними со стола и принялась чистить картошку. Надо было уже готовиться к обеду: наварить щей, каши и компота, нажарить котлет и пирожков, намыть овощей для салата.

В десять часов в кафе заявилась Стелла. Двадцатидвухлетняя темно-русая большеглазая дылда, внешностью она пошла в отца — сухопарого высокого тракториста, сводившего в молодости с ума всех девчонок в округе. Но характер девчонке достался мамкин — боевой — никому спуску не даст. Стелла молча надела фартук, достала из погреба большой вилок, вымыла его в тазу и принялась шинковать на большой доске.

— А Белла что, все спит? — недовольно спросила мать, чистившая ножом морковь.

— Обещала к половине одиннадцатого подгрести, — неохотно ответила дочь, ловко орудуя большим ножом. В тазике понемногу росла гора мелко нашинкованной беленькой капустки.

— К половине одиннадцатого! — проворчала Матрена, вытирая руки о фартук и доставая из буфета две чашки. — Соня… С ленцой у нас Белка, ох, с ленцой. Все бы ей дрыхнуть да книжки по ночам читать…

Она включила чайник и достала из холодильника литровую банку с маслом, купленным у соседки бабы Нюры, — она жила одна и держала корову. Излишки молока регулярно продавала Матрене, а та делала из него сливки, масло, сметану и творог.

— Давай чаю, что ли, попьем, доча, я ведь еще не завтракала.

— А Катерина хлеба принесла?

— А то как же! Еще в восемь. Свеженький, горячий, прямо из печи! Я десять буханок взяла…

— Вот Катька молодец, такой хлеб печет! Объеденье! — Стелла села к столу, отрезала от большого румяного хлеба кусок — корочку, самый смак, намазала его взятым ложкой из банки маслом и принялась пить чай.

— И вы могли бы печь, сэкономили бы на этом. Чего у Катьки хлеб покупать? — проворчала по обыкновению мать, тоже принимаясь за свой бутерброд.

— Да ладно тебе, ма! Разве все самим можно сделать?! Это ж сдохнешь!..

— Не сдохнешь. Пораньше вставать надо.

— Ма, ну не ворчи! И так из этого кафе не вылезаем…

— Это вы-то не вылезаете? Это я из него не вылезаю! Скоро брошу вот здесь на полу старую родительскую перину и буду на ней спать, чтобы домой вовсе не ходить, время зря не терять…

Стелла покосилась на мать: она страшно не любила, когда та ворчала, хотя за собой порой тоже замечала такую же черту.

— А зачем тогда покупала это свое кафе? Работала бы и работала себе на хозяина!

— И что мы тогда получали?! Вспомни! Все то же самое и делали, только гроши за это имели, слава богу, что с голоду не сдохли! А сейчас хоть какую-никакую копейку зарабатываем. Вот раскрутим кафе, накопим много денег, продадим все это к чертовой матери — и кафе, и дом — и уедем в город жить.

— Ага! И что ты в городе будешь делать? Милостыню на вокзале просить? — усмехнулась Стелла.

— Зачем милостыню? Доча, ты чего говоришь? Мы перво-наперво в городе квартиру купим. Потом устроимся все на работу…

— Ма, ну ты даешь! Нет, мы-то с Белкой, может, и устроимся, молодые руки везде требуются, и в кафе официантками, и в магазин продавщицами… А тебя, извини, только в уборщицы возьмут.

— А что? Я и в уборщицы пойду, лишь бы в городе жить. Вон у нас в деревне все уже туда сбежали, кто еще бегать может. Одно старичье трухлявое осталось век доживать. А вам, молодым, надо в городе жить, женихов себе искать. Что вы здесь делать будете? Ни одного мужика вокруг на сто верст! Вы бы с Беллой в городе замуж повыходили, а я бы ваших деток нянчила, по выходным ходили бы друг к другу в гости: одни выходные — ты с мужем к сестре, другие выходные — она со своим мужем к тебе. И я бы к вам ходила, пирогов бы вам носила, мы все вместе чай бы пили, а детки ваши вместе играли бы. Так и жили бы мы все дружно и хорошо!

Стелла снова покосилась на мать. Почему ей кажется, что в городе жить так распрекрасно? Что там полно работы, за которую очень хорошо платят, что женихов там тоже — толпы на каждом шагу, и все непьющие, да с квартирами и с хорошей работой в придачу? Наверное, потому, что за последние двадцать лет никто из молодых, уехав в город, не вернулся назад. Старики умирали, и деревня постепенно уменьшалась. Брошенных пустых домов становилось все больше. Мужики от тоски и безысходности жутко пили, только женщины еще как-то держались, благодаря работе на огородах да на скотных дворах…

— В городе свои проблемы будут, — со знанием дела рассудила девушка, — квартиры там стоят дорого, так что вряд ли мы сможем ее купить. В лучшем случае, комнату в коммуналке.

— Да пусть хоть комнату! Лишь бы в городе зацепиться!

— Ага! И жить втроем в одной комнате?! Здесь хоть у нас у каждой своя комнатенка…

— А что же теперь, так и пропадать здесь?

— Зачем пропадать? Надо по одному в город перебираться.

— По одному — это как? — с подозрением в голосе уточнила мать.

— Сначала в город поеду я. Найду там работу…

— А мы, значит, одни с Белкой здесь останемся?! Нет, доча, с ней я кафе не вытяну, она спать больно любит.

— А если продать здесь все, нам с Белкой купить в городе комнатку, а тебе поехать жить к тете Вере в Сарафаново? Вот и будем жить — я с сестрой и ты со своей сестрой.

— Это что же, значит, я буду без вас? — с обидой в голосе спросила Матрена.

— Ма, ну почему без нас? Когда мы найдем работу или замуж выйдем и переедем к мужьям, ты приедешь в эту нашу купленную комнату и будешь там жить. А мы будем к тебе в гости приходить, а потом — ты к нам…

Матрена с подозрением смотрела на дочь. Что-то не нравилось ей такое предложение, она даже не могла объяснить, почему, просто не нравилось, и все!

— Давай щи готовить, обед скоро, — проворчала она, — мясо из кастрюли вынимай, готово, поди…

Женщина встала, поправила косынку на голове и проверила тесто, стоявшее в огромном тазу на табурете.

— Подошло… Я начинаю пирожки печь, а ты щами занимайся.

В этот момент в кафе зашла Белла. Девушка была пониже сестры, и вся такая хорошенькая и миленькая. В противовес сестре, внешностью она пошла в мать, а вот характером — в отца: такая же задумчивая и мечтательная. Матрена частенько ругала ее за это. «Все ворон считаешь?! Поменьше мечтай, побольше дел делай! Так оно лучше будет», — поучала она дочь. Белла не перечила матери, как Стелла, но и меняться не менялась.

— Ой, не девка, а кисейная барышня какая-то, — ворчала порой Матрена раздраженно.

— Мам, а кто такая кисельная барышня? — спросила как-то Белла. — Это, которая любит кисель?

— Не кисельная, а кисейная, — поправила Матрена и задумалась. — А шут ее знает, что это такое — кисейная барышня. Я где-то случайно услышала, кажется, в каком-то сериале…

— Так, может, это ругательное слово?

— Может, и ругательное, только ты другого не заслуживаешь…

Белла зашла в кафе и сразу кинулась к тесту:

— Смотрите: подошло. Давайте я сегодня пирожки напеку!

— Я буду печь! — отрезала мать. — Ты вон овощей намой для салата. Помидоры и огурцы в погребе, лук — в ведре. А петрушку и салат на грядках за домом нарвешь. Я за зеленью еще не ходила, хотела, чтоб посвежей была… Стелла! Скоро ты с капустой закончишь? Долго возишься…

— Началось! — проворчала старшая, совсем, как мать. — Ща закончу, не доставай только!

— Тебя достанешь! Белла! Ты все еще здесь? А ну быстро в погреб за огурцами!..

Женщины, ворча и тихо огрызаясь друг на друга, делали свое дело, когда в дверь кафе зашел водитель.

— Хозяева! Кормить будете?

Матрена подхватилась и бросилась к посетителю в обеденный зал:

— Будем, как не покормить?! Здрасьте… Есть вчерашние щи и яичница.

— Давай порцию щей. И яичницу тоже давай! А салатика не найдется?

— Как не найдется? Есть и салатик! Очень вкусный — огуречки, помидорки, зелень… Белла! Один салат!.. Вам, мужчина, с чем салатик: с постным маслицем или деревенской сметанкой? Со сметанкой? Очень хорошо! Сметанка свежая, не кислая, я сама готовлю. Вы пока руки помойте — вон у нас при входе умывальник. Там и мыло, и бумажные полотенца… Что, кстати, пить будете — компот или чай? Компот очень хороший из свежих яблок и малины…

Обслуживать посетителей всегда старалась Матрена. У нее это лучше получалось, чем у девчонок. Она была вся такая дородная, домашняя, в чистом белом переднике и косынке, под которой виднелись чуть тронутые сединой русые густые волосы. Глядя на ее румяные — кровь с молоком — щеки, так и тянуло отведать и ее щей, и яичницы из деревенских яиц, и всего остального, что она предлагала. Она самолично поставила разогревать в маленькой кастрюльке вчерашние щи, которых осталось совсем немного, потом перелила их в глубокую тарелку, положила ложку сметаны, посыпала сверху зеленью и понесла на подносе в обеденный зал посетителю. Белла тут же порезала салат и тоже поставила перед посетителем на стол, а Стелла уже дожаривала яичницу. Одним словом, клиента обслужили быстро, и он, довольный, ловко орудовал ложкой.

Подошло предобеденное время, когда в кафе понемногу начинали заходить посетители. Это означало, что готовить все, что не доготовили, теперь придется одним девчонкам, а мать будет заниматься в зале с посетителями. Стелла разрешила сестре лепить пирожки, а сама принялась крутить мясо на мясорубке. Белла ловко делала свое дело, время от времени посматривая на сестру, как будто хотела ее о чем-то спросить, но как-то не решалась. Наконец, она не выдержала и, оглянувшись с опаской на открытую в обеденный зал дверь, тихо сказала:

— Стелла, а можно тебя кое о чем спросить?

Старшая сестра усмехнулась:

— Смотря о чем. А то могу и не ответить. Или так ответить, что и спрашивать расхочешь.

— Стелла, ну я серьезно…

— И я не шучу. Ну, ладно, спрашивай, я сегодня добрая.

— Стелла, я вчера поздно вечером видела, как ты садилась в машину к какому-то водителю…

— И что с того? — усмехнулась девушка, продолжая с усердием крутить ручку мясорубки.

— А зачем ты к нему садилась?

— Тебя не спросила! — с вызовом бросила сестра.

Белла уложила пирожки на два противня и засунула их в заранее разогретую духовку большой плиты. Потом она проверила температуру на термометре, вытерла руки о кухонное полотенце и села напротив сестры. Та бросила на нее быстрый и недовольный взгляд.

— Стелла, я серьезно… Зачем ты это делаешь? — тихо и грустно спросила Белла.

— Что это?

— Ты понимаешь, о чем я…

— Слушай, сестренка! Давай вон лучше зелени впрок наруби, чего расселась? Переработала, что ли? Время — к обеду, сейчас народ пойдет, только успевай поворачиваться.

Разговаривать с сестренкой Стелле, как видно, вовсе не хотелось. Она продолжала усердно крутить ручку мясорубки, подкладывая в жерло все новые куски мяса.

— Ты это из-за Андрея, да? — все так же тихо спросила Белла.

— Слушай, ты… Ты мне не поп, и я тебе исповедоваться не собираюсь! — довольно громко крикнула Стела. В голосе ее слышалось раздражение.

— Ну, чего ты так? Я же только спросила… — виновато проговорила Белла.

— А нечего и спрашивать! — снова крикнула сестра.

В это время в кухню зашла Матрена и замахнулась на дочек полотенцем:

— Тише вы, заразы! — зашипела она. — Там же все слышно! Люди в зале! Дома поругаться не можете?! Белла, нарежь еще салата, народ подошел…

Матрена выплыла из кухни, изобразив на лице радушную улыбку для посетителей, а Белла принялась стругать намытые овощи в большое блюдо.

— Стелла, ты только не обижайся и не кричи, ладно? — снова тихо заговорила она. — Я матери ничего не скажу, правда…

— А мне-то что! Можешь говорить, — усмехнулась сестра с деланым равнодушием.

— Нет, ты что?! Я — могила! Только ты скажи: ты к водителям садишься ночью в кабины за… этим?

— За чем за этим? — сделала наивное лицо Стелла.

— Ну, ты что, не понимаешь?

— Нет.

— Да ладно. Я что, маленькая? Я же все понимаю…

— Господи, да что ты можешь понимать?! У тебя еще понималка не выросла!

Некоторое время сестры работали молча.

— Девочки, сделайте быстро три салата, три порции щей и… что там с пирожками? — заглянула в кухню мать.

— Пирожки сейчас будут! — вскочила Белла со стула.

–…и пирожков побольше: люди в дорогу возьмут.

Матрена скрылась в зале, а девчонки принялись стругать салат и разливать только что сваренные щи по тарелкам. Белла не стала больше донимать Стеллу расспросами, она и так знала, чем занимается ее любимая сестра. Она выложила пирожки в огромный таз, накрыла его полотенцем, взяла один горячий пирожок и вышла через зал на крыльцо посидеть в теньке и отдохнуть хоть немного на воздухе. В кухне было невыносимо жарко от натопленной печи и плиты. Она заметила, что в зале в это время обедали трое мужчин среднего возраста. Все они были очень хорошо одеты, по всему видно, люди не бедные. У всех аккуратные прически, не то, что у шоферюг. Лица холеные, гладко выбритые, майки светлые, на шее — золотые цепи. Бросив на посетителей быстрый взгляд, Белла вышла на крыльцо и села на самую верхнюю ступеньку. Она надкусила пирожок и принялась с аппетитом жевать его, поскольку еще не завтракала сегодня.

Возле кафе стояла крутая тачка, больше похожая на дом на колесах. Огромная, с черными стеклами, вся сверкающая на солнце чистотой и лаком. Ничего себе машинка! Сколько же такая может стоить? Стелла говорила как-то про такую же, что стоит она не то «лимон», не то два. И откуда у людей столько денег?

Минут через десять на крыльцо вышли и те трое сидевших в зале мужчин. Они держали в руках пакет с пирожками. Один ковырял во рту зубочисткой, другой вытирал бумажной салфеткой руки.

–…А вот сейчас как раз и спросим у этой красавицы! — широко улыбнулся ослепительно белой улыбкой тот, что держал пирожки, и обратился к Белле: — Ну-ка скажи, ангелочек: где тут у вас можно найти чистый лесной уголок для отдыха и рыбалки? Только учти: местечко должно быть интимным.

Он смотрел на девушку ласково, немного насмешливо, и глаза у него были голубые и очень выразительные. На вид ему было около сорока.

— Какое местечко? — переспросила Белла.

— Интимное, интимное, — закивал голубоглазый, — то есть такое, куда больше никто, кроме нас, не заглянет.

— Понимаете, барышня, мы хотим порыбачить и поохотиться, — вступил в разговор другой мужчина, тот, что ковырялся во рту зубочисткой.

Этот был широкоплечий брюнет, выглядевший чуть старше своего голубоглазого друга. Он надел соломенную шляпу с полями.

— Только мы любим это делать в уединении, — добавил с улыбкой голубоглазый, — чтобы нам никто не мешал. Или мы никому не мешали.

— Есть здесь такое место, — сказала Белла, вставая и показывая рукой вдоль дороги, — вы сейчас поезжайте в ту сторону, километров восемь проедете, будет развилка, вы сверните направо, проедете… я не знаю, сколько километров, но на машине минут пятнадцать вам езды. Доедете до заброшенного хутора, от него километра четыре будет до пруда. Там место хорошее, тихое, и рыбачить можно, и охотиться. Там и утки есть, и рыба…

— А пруд большой?

— Большой, в нем и купаться можно. Там редко кто бывает: далековато. Только наш дядя Егор ездит туда охотиться, и то редко: у него машина на ладан дышит.

Мужчины рассмеялись.

— Спасибо, что так подробно рассказала. Только что-то уж как-то запутанно все: до развилки, после развилки… какой-то хутор заброшенный… Как мы то озеро найдем? Может, ты с нами поедешь и покажешь? — спросил голубоглазый, подмигнув брюнету в шляпе.

— Не, я не могу: мне надо на кухне работать, пирожки печь, — покачала головой девушка.

— Да ладно, работать ей надо! А нам рыбачить надо, у нас выходной! — с шутливой строгостью сказал голубоглазый. — Давай садись в машину, покажешь дорогу, а мы тебя назад привезем. Лично я доставлю тебя сюда же, на это крыльцо, пока мои товарищи удочки устанавливают. Судя по твоим словам, до пруда этого километров пятнадцать будет, ну, от силы, двадцать. Для нашей машины это не проблема, домчит за пять минут!

В это время на крыльцо вышла Стелла. Увидев, что сестра точит лясы с клиентами, она строго сказала:

— Белла, иди посуду мыть!

— Так нас Белла зовут! — обрадовался голубоглазый. — Какое божественное имя! В такой глуши…

— Это нас папа так назвал, — тут же выдала младшая сестра.

— Так это же прекрасно! Но с таким именем нельзя мыть посуду, с ним можно только жить в роскошном особняке! — театрально воскликнул голубоглазый.

— Пока особняка нет, помоет и посуду, — строго и довольно холодно отрезала Стелла, — Белка, иди, говорю, тебе еще пирожки допекать, тесто перестоит…

— Так вот кто испек такие вкусные пирожки! — обрадовался все тот же голубоглазый и повернулся к Стелле: — Я так понимаю, мадмуазель, что это — ваша младшая сестра?

— Ну, сестра, и что?

— Тогда я прошу у вас как у старшей сестры разрешения увезти вашу сестренку… ненадолго. Она только покажет нам дорогу к пруду и тут же вернется обратно!

— До пруда — почти двадцать километров! Ей по лесу до дороги почти час чапать, а потом что, на попутках обратно добираться? Нет, она не поедет. Белла!..

— Подождите, зачем на попутках?! Мы привезем ее обратно. То есть именно я отвезу вашу сестренку и доставлю прямо сюда, к крыльцу! Честное благородное слово! — голубоглазый жалобно-просительно смотрел на Стеллу.

— А еще мы обещаем на обратном пути поужинать именно у вас, — добавил брюнет в шляпе, — при условии, что опять будут такие наваристые щи и вкуснейшие пирожки.

Стелла посмотрела на третьего мужчину. Он тут же отвернулся, подошел к машине и сел в нее на переднее пассажирское сиденье. «Что-то какой-то мрачный тип», — подумала девушка, но не успела как следует осознать это, как голубоглазый вынул из кармана приличных размеров кожаный кошелек, из него — новенькую тысячную купюру и протянул Белле:

— А это, так сказать, материальная компенсация за ваше потерянное время, барышня. Так что, едем?

Он смотрел на Беллу таким открытым веселым взглядом, что девушка, в свою очередь, бросила вопросительный взгляд на сестру: как, мол, мне поступить?

Стелла стояла в растерянности. С одной стороны, ей хотелось, чтобы сестренка заработала «штуку», с другой, было боязно отпускать ее, такую беззащитную, с этими незнакомыми взрослыми дядями черт знает в какую даль. Но все за всех решил брюнет в соломенной шляпе. Он слегка подтолкнул Беллу к машине, сказал по-отечески строго-ворчливо:

— Сколько можно раздумывать?! Давно бы уже назад вернулась! Быстро поехали, некогда нам! И так сколько времени впустую потеряли! Надо к вечернему лову приготовиться…

Белла подошла вместе с ним к машине, а Стелла строго крикнула сестре:

— Только сразу назад, поняла?! Сразу!

— Да, я быстро!..

Двое мужчин и девушка сели в машину, хлопнули дверками, огромный автомобиль рванул с места, в секунды набрав большую скорость, и вскоре скрылся за бугром.