Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

Василий Звягинцев, 2009

Где бы они ни появились в надежде на тихое пристанище, через некоторое время туда приходит война, и неважно, в какой из реальностей Новиков, Левашов, Шульгин и их соратники по «Андреевскому братству» оказываются на этот раз. Что это – страшная закономерность, жестокая судьба или гипотетические Держатели Мира снова и снова решают проверить их на прочность или выявить пресловутый предел возможностей? Калейдоскоп миров и времен на этот раз переносит друзей из охваченного боями Трансвааля на Валгаллу, в одночасье превратившуюся в «поле брани», заставляя наконец принять решение о последнем и решительном сражении с дуггурами, чье нашествие угрожает самому существованию человечества. Однако не все так просто и однозначно, и победа в битве не всегда означает выигранную войну…

Глава 4

— Ну, с избавлением, — криво усмехнувшись, произнес Новиков предельно лаконичный тост.

…Они с Шульгиным добрались к лагерю уже в полной темноте, но роботы вывели их точно к месту, не хуже, чем спутниковые навигаторы, которых здесь не было и быть не могло. Обошлись обычным пеленгом на коротковолновые сигналы остававшихся на месте андроидов, поддерживавших постоянную связь между собой.

Снова команда кладоискателей собралась вместе. Все живые и здоровые, несмотря на радиацию, атаку дуггуров и иные мелкие неприятности.

С физической усталостью, болью в ногах и спине не мог справиться и гомеостат. Не его, так сказать, компетенция, он ведь всего-навсего «полууниверсальный». Молочную кислоту из мышц он, конечно, удалит, но не раньше, чем через четыре часа. Слишком долго. Андрей приказал немедленно отправляться в путь, не вдаваясь в подробности, за отсутствием свободного времени, а главное — настроения для длинных бесед.

— Вперед, вперед! — командовал он роботам, Левашову и девушкам, которым, на их счастье, не пришлось побывать там, где были они с Шульгиным. За исключением Ларисы, но о дуггурской станции воспоминаний у нее почти не осталось.

И снова фургоны катились по вельду стремительно и тихо. Почти семьдесят километров уже отделяло караван от гор, пещер, дагонов и дуггуров. Но Андрею казалось, что и этого мало. Еще бы столько, тогда, возможно, они окажутся в безопасности. С чего взялась именно такая оценка дистанции, он не задумывался. Да и Шульгин молчал, переместившись в голову колонны.

Трех роботов они оставили далеко позади, в качестве казачьей тыловой походной заставы, с заданием увести преследователей, если такие окажутся, как можно дальше в сторону, после чего уничтожить, если не будет другого выхода. А потом догнать караван.

За шесть часов гонки на пределе возможности лошадей и рессор фургонов они проехали едва пятьдесят километров. И это все. Абсолютный предел. Лошади не люди. Остановив почти запаленного коня, и сам практически неживой, Андрей почувствовал, что зона досягаемости ментальных возможностей любых нелюдей закончилась. Сам воздух здесь был какой-то другой. Да и не в воздухе дело (это только проекция обычного человеческого восприятия), просто мировой эфир вокруг был свободен от эманаций чужих разумов и излучения скрученного, деформированного времени.

«Как здорово я наловчился различать такие тонкости», — мельком подумал Новиков. Попробовал браво соскочить с седла и позорнейшим образом упал, едва успев подставить руки, чтобы не воткнуться лицом в траву. Не сумел вовремя выдернуть ногу из стремени. Позор, но подняли его за плечи две женщины. Довели, хотя он и сопротивлялся, до ближнего фургона, положили на надувной матрас.

— Накатался, д’Артаньян ты наш? — услышал он голос Ирины.

— Все нормально, не надо цитат, — придержавшись за колесо, Андрей встал. — Растрясло, бывает. Отец рассказывал, как они по туркменским пескам целыми днями верхом мотались. А там плюс сорок было. У меня закалка не та. Воды дай, а лучше — шампанского…

— Еще кавалергард выискался, — в правое ухо фыркнула Лариса. — Ну пей, пей…

Вытянув полбутылки из горлышка, поперхнувшись пеной, Андрей взбодрился.

— Вот и все. Сейчас бы в баньку да массаж…

— Массаж можно, а с банькой потерпишь, — сказала Ирина.

— Тогда покурим, барышни. — Новиков остаток бутылки употребил мелкими глотками. Полезно для измотанного организма — глюкоза. Когда он занимался велосипедными гонками, на трассе витамин C с глюкозой поглощали пачками. Жаль, что здесь вовремя не вспомнил. А еще бы лучше — фенамином поддержать слабеющие силы.

— Сашка где?

Шульгин всю дорогу хорошо держался в седле и молчал, странно отрешенный и погруженный в себя. Досталось ему, конечно, выше всяких пределов, даже за последние сутки, не считая всего прочего. И все же выглядел он хуже, чем следовало. Немного напоминал Ларису. Слишком много нервной и какой-то иной энергии высосали из них эти пещеры. Но если мог скакать карьером и понимал, где он и что с ним происходит, — ничего страшного. И не такое бывало. «Возможно, — думал Андрей, — ему просто надоело стрелять и убивать. Наступил предел насыщения, тем более что все три его ипостаси слились воедино, каждая сохранив собственный груз негативных эмоций. Это как нормальному человеку существовать на планете с тройной силой тяжести».

Он и сам до сих пор не мог забыть свою смертельную депрессию, и хоть вспоминал ее уже отстраненно, все равно делалось нехорошо. Шульгину, пожалуй, еще хуже. Он ведь, как ни странно это звучит, несет в душе еще и воспоминания о двух собственных смертях, пусть и не взаправдашних, но весьма наглядных. Для его впечатлительной натуры — незаживающая рана.

С юных лет Новиков замечал за собой способность удивительно хорошо и легко находить места для привалов. И когда бродил с рюкзаком за спиной по горам Кавказа, и на Перешейке тоже. В полной темноте, идя по тропе впереди группы, или за рулем машины на латиноамериканских проселках, ничуть не лучших, чем российские, он вдруг чувствовал: «Здесь!» Останавливался и указывал место. И всегда оно оказывалось лучшим из возможных.

Вот и сейчас. В сотне метров перед фургонами отчетливо вырисовалось на фоне неба дерево из семейства баобабов, на одном из местных языков именуемое «нвана». Хорошо вышли.

Андрей указал роботам, где и как ставить лагерь. Гигантское растение, окружностью ствола у земли метров в двадцать, если не больше, простирало далеко в стороны толстые, как ствол векового дуба, ветви. Под этой кроной свободно мог разместиться целый кавалерийский взвод. В тени многослойной листовой мозаики не росла никакая трава. Очень удобно разводить костер, да и насекомым здесь делать нечего. На голой земле не разгуляешься, а листья нваны испускали особые фитонциды, отпугивающие кровососов и иную безвредную, но раздражающую крылатую мелочь. Курорт, одно слово.

Новикову еще хватило сил и характера, чтобы расседлать своего коня. Но это и все. Он бросил у основания ствола седло, кое-как стянул сапоги.

Предел выдержки достигнут и даже перейден. Суммарно он проехал переменным аллюром почти двенадцать часов с короткими привалами. Может, это и не мировой рекорд, но с него более чем достаточно.

— Олег, — обратился он к Левашову, — распорядись насчет костра. Потом разведи братву по постам. Вы, девушки, как положено, сообразите насчет ужина. Точнее, — посмотрел он на начавший светлеть горизонт, — завтрака. «Человек, желающий трапезовать слишком поздно, рискует трапезовать рано поутру», — не удержался он от очередной цитаты из Козьмы Пруткова.

— Ты, Саш, поройся там в сундуках, чего-то необычного хочется… Шампанское мы сегодня больше пить не будем, подождем до дома. — Под домом он понимал «Валгаллу». — А вот коньячок, помнится, французский, урожая тысяча восемьсот девяностого года, где-то там завалялся…

— Это, если по-нашему считать, столетняя выдержка получается, — усмехнулся Шульгин.

— И я о том же. Но девять лет тоже ничего.

Ирина, Лариса и Анна при свете костра и подвешенного на конце поднятого дышла фургона аккумуляторного фонаря разложили на развернутом брезенте походную снедь. В основном консервированную, из жестяных банок и вакуумных пакетов: паштеты, сыр, морепродукты, овощные закуски. На вертеле жарился подстреленный накануне Левашовым фазан, большой, как рождественский гусь. На алые угли капал, вспыхивая пылающими звездами, обильный жир.

— Ну, с избавлением, — сказал Новиков, поднося к губам походную серебряную чарку. Руки у него не очень сильно, но дрожали.

— А не с победой? — спросила Ирина.

— Да какая победа? — вместо Андрея ответил Шульгин. — Мы уже стали совсем как немцы…

— В каком смысле?

— Те тоже умеют выигрывать сражения, но проигрывают войны.

— Мы пока ни одной не проиграли, — с долей вызова возразил Левашов.

— Гинденбург до самого ноября восемнадцатого тоже так думал…

— Хватит вам опять о всякой ерунде спорить, — внезапно вмешалась Лариса, профессиональный историк. — Взялись, так пейте. Хотя Андрей прав, и для меня, и для Саши — прежде всего избавление. А что там с победами — после разберемся.

— Коньячок-то очень неплох, на самом деле, — сказал Новиков, прищелкнув языком.

— Кому как, — опять не согласился Шульгин. — На мой вкус — жидковат. То ли дело коллекционный «Двин».

— Вот эта тема гораздо лучше подходит для обсуждения, — кивнула Лариса, на глазах возвращаясь к привычному облику и стилю. — В коньяках я с давних времен разбираюсь, были у меня хорошие учителя. Главное ведь в чем, господа-товарищи? Тут все дело в психологическом настрое. «Чего вы пьете, где, когда и с кем». Наскоро, чтобы по мозгам ударило, без всяких эстетских заморочек — водки граненый стакан примите, и эффект достигнут. Даму чтобы красиво охмурить — пожалуй, вот такой «Фраппэн» подойдет, — указала она на стоящую между ними бутылку. — Тонкий вкус и отсроченное убойное действие. — Ну а «Двин», тут Саша совершенно прав, незаменим в компании серьезных людей под серьезную, кавказскую же закуску… В охотничьем домике над озером Севан.

Такой Лариса нравилась Новикову гораздо больше, и снова краем сознания мелькнула мысль, что не прочь бы он, лет так десять назад или пять, оказаться с ней в том самом охотничьем домике. Но увы. Тогда не случилось, а сейчас и думать нечего. С известных времен он «моногамен, как осел», по выражению одного приятеля.

Пока фазан окончательно доспел, выпили по второй и по третьей, ведя общий легкий разговор, никак не связанный с событиями последних дней. Несмотря на густую облачность и моментами срывавшийся мелкий дождь, рассветало быстро. Вельд, на сколько хватало глаз, был абсолютно пуст. Ни зверей, ни людей. С людьми ладно, а вот куда попрятались звери? Хоть бы один жираф замаячил на горизонте, или стадо антилоп гну, или канна. Даже львы ни разу не подали голос.

Как ни старались все присутствующие, пусть и по разным причинам, не касаться только что случившегося (все они, даже Анна, в отличие от обычных людей, давно научились сдерживать естественные эмоции и могли обходиться без обычных расспросов — «ну, как вы?», «а что там было?», «а как он, а она?»), разговор все равно перетек в нужное русло. Надо ведь как-то планировать дальнейшие действия, хотя можно было бы отложить на потом, когда все как следует выспятся, и уже на свежую голову обсудить случившееся и вытекающее.

Шульгин, время от времени промачивая горло уже не крепкими напитками, а заваренным по местному рецепту аналогом зеленого чая, изложил девушкам и Левашову тщательно подчищенную, лишенную излишнего натурализма версию событий. Новиков, в свою очередь, кое-что дополнил, в том числе постарался объяснить эпизод, касающийся Ларисы, с учетом собственных наблюдений, показаний пленного и размышлений Удолина. В его изложении получалось не очень страшно, чтобы у Ларисы полученный стресс преобразовался в воспоминание если не о романтическом, то достаточно безопасном приключении. Скорее курьезном, по причине взаимного недопонимания сторон. Когда нужно будет и от профессора поступят объективные материалы следствия, тогда можно рассмотреть тему расширительно.

После ответов как на деловые, так и на риторические вопросы слушателей Новиков голыми пальцами выхватил с края костра рдеющий, чуть подернутый пеплом уголек, бросил его в трубку поверх табака, несколько раз пыхнул, раскуривая. Трубку ему не приходилось курить довольно давно, все некогда было, ибо процесс этот требует покоя и даже некоторой самоуглубленности. На ходу ее курят только пижоны и люди непросвещенные, а истинному знатоку надо отвлечься от суеты, устроиться у камина или, как сейчас, у догорающего костра, соблюсти должный церемониал и — наслаждаться.

— Одним словом, на данный момент с некоторой долей уверенности мы можем предположить, что Антон с Арчибальдом были правы, настаивая на нашем уходе, — сообщил он. — Другое дело — так и осталось невыясненным, какими именно соображениями они руководствовались. Но совокупно с нашими собственными действиями получилось не так плохо. Если изложенная Константином схема взаимоотношений с дуггурами верна, то мы пресекли их активность в самом начале…

Он сообщил друзьям версию Удолина относительно своеобразных петель-восьмерок, в которые завилось время под взаимным воздействием землян через Гиперсеть, и дуггуров, действовавших собственными методами в прямом и боковом времени. В эту версию отлично укладывались и приключения Ляхова с Тархановым, совершенно случайно, с помощью Маштакова, активизировавших тоннели бокового времени и генерируемые ими зоны «искажений».

Можно сказать, в боестолкновениях с дуггурами наглядно проявился букет парадоксов, иллюстрирующих воздействие следствий на причины и обратно. Причем связь получалась не линейная, а куда более сложная.

— Тут тебе, Олег, вместе с Константином и его командой разбираться, ну и с Маштаковым тоже, он в эти загадки довольно глубоко проник, причем вполне самостоятельно. Заодно и в Пятигорск съездим. А у меня образования и воображения не хватает.

— Разберемся, — многообещающе и словно бы с угрозой сказал Левашов. — А пока — в двух словах, на уровне книжек Якова Перельмана…

Конечно, гораздо лучше было бы, если б Олег оказался на его месте и лично услышал все от профессора. Но это еще впереди, дай бог отсюда выбраться и укрыться за непроницаемыми для врагов любого рода бортами «Валгаллы»-парохода, а потом добраться и до станции Дайяны на Валгалле-планете. Заодно и познакомиться с его коллегами-некромантами.

В двух же, условно говоря, словах картинка выглядела таким образом. На ГИП, где сама по себе человеческая цивилизация их, дуггуров, не интересовала просто за ненадобностью (как не интересует обитателей муравейника соседняя железнодорожная станция — это сравнение Новикову очень нравилось, и он довел его до сведения друзей), они обнаружили для себя нечто куда более интригующее. А именно — присутствие аггров, удививших дуггуров своими ментальными характеристиками и определенным сродством по отношению к их собственному мировосприятию. Их они и принялись изучать, тоже по своим собственным методикам, для аггров непонятным и неприемлемым.

— Такая вот интересная коллизия, — усмехнулся Андрей, взглядом показав Шульгину, что не мешало бы плеснуть в чарки еще по глотку волшебного напитка. Кивнул благодарно и продолжил: — Три цивилизации, имеющие между собой очень мало общего, пересеклись в зоне интересов, всеми тремя понимаемыми абсолютно неправильно.

— Неправильно — для кого? — спросила Ирина.

— Если еще точнее — с чьей точки зрения, — добавила Лариса.

— С нашей, само собой. Разумом, дарованным нам свыше. — Одной рукой Новиков опрокинул в рот чарку, другой указал на сильно порозовевшие облака над головой. — Мы умеем к собственной пользе воспринимать и трактовать все, и «тонкий галльский смысл, и сумрачный германский гений».

— Нескромно, — ответила Лариса.

— Кто бы говорил! — Третья сотня граммов коньяка, принятого после громадного физического и нервного напряжения, действовала на Андрея благотворно. В том смысле, что позволяла игнорировать некие общепринятые нормы политкорректности. — Не сообрази мы с самого начала, с детства, можно сказать, как именно следует поступать с сапиенсами, все могло бы сложиться совсем иначе. Для тебя — в том числе. «Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!».^[20]

Далеко не все поняли эту ни к селу ни к городу приплетенную фразу. Но Лариса поняла, да и Анна, молчавшая все время завтрака, пожалуй, тоже. Девушка она была проницательная и классику знала хорошо, в гимназии учили. А самой «классики» тогда было намного меньше, чем почти век спустя.

— Неизвестно, где бы ты сейчас была, не сообрази мы, как следует поступать с «братьями по разуму». Но это тоже неважно. Сейчас. Мы свое дело сделали. Грубо, кроваво — а кто нам выбор предоставлял? И в реале Главной исторической, как и в Югороссии, они не появятся долго-долго. На Валгалле, пожалуй, тоже. Слишком много мы им концов обрубили…

— Заодно дав понять, что связываться с нами им пока рановато, — добавил Шульгин.

— Совершенно верно. Тем более что они не имеют никакого представления о нашей истинной мощи, количественной и качественной. Те индивидуумы, с которыми они столкнулись, легко переиграли их лучшие силы тактически, продемонстрировав при этом техническое превосходство вооружения, а главное — психических сил.

Им не удалось подавить никого из людей даже поодиночке, в самых выгодных для них условиях внезапности и численного превосходства. На Валгалле мы, вдобавок, показали им силу нашего стрелкового вооружения и боевой техники. Вчера на базе они узнали… Да-да, узнали, — предупредил он попытку Шульгина что-то возразить, — не могли не узнать, ментальная связь у них наверняка действовала, и какие-то следящие устройства наверняка работали до последнего, — что есть в нашем распоряжении и методики, примененные Удолиным. Ранее на поле боя не замеченные. Эрго — их аналитикам наверняка придется задуматься.

А поскольку все попытки разделаться что с нами, что с агграми по всему столетнему спектру времен завершились полной неудачей, продолжения агрессии с их стороны в уже освоенных нами мирах ждать вряд ли стоит. Именно потому, что они — не люди. И в отличие от нас не станут наносить удар там, где однажды уже потерпели поражение. Я так думаю — понятие «разведка боем» им неведомо. Один английский мыслитель говорил: «Кошка ни за что второй раз не сядет на горячую печку. Но и на холодную — тоже». Это про наших партнеров… Так что, если мне будет позволено закруглить свою мысль, до чрезвычайности длинную и не очень связную, следующую встречу с господами дуггурами можно ждать только и именно в две тысячи пятьдесят шестом году. И нигде больше…

Последние слова Андрей произносил через силу, чувствуя, что стремительно проваливается в сон. Усталость, нервы, умственные усилия делали свое дело. Он мог заснуть прямо сейчас, откинувшись спиной на шершавую кору баобаба, но выглядело бы это неправильно. Никто бы не осудил, зная обстоятельства, но тем не менее. Поэтому он напоследок подобрался, встал, сохраняя полную координацию.

— Если никто не возражает, я попробую вздремнуть «до подъема флага». Александр Иванович, думаю, тоже. Так что я пошел. При пожаре не будить, выносить в первую очередь…

— Теперь можно и Воронцова вызывать, — сказал Новиков Ирине, выбираясь из фургона. День уже перевалил за середину, на западе снова громоздились мрачные грозовые тучи, но на востоке небосвод оставался чистым.

Андрей чувствовал себя вполне отдохнувшим и готовым к любым поворотам судьбы. Только на ближайшие дни их, скорее всего, ожидать не следовало. Добраться бы поскорее до Дурбана, на месте изучить обстановку, а там и принимать очередные судьбоносные решения.

А сейчас следует думать только о возвращении без потерь и прочих осложнений. К заново разожженному костру, над которым уже висел на треножнике котелок с водой для чая, услышав голоса, подошли и Шульгин с Левашовым.

— Неси, Олег, свой ноутбук, — попросил Новиков.

Вывели на экран крупномасштабную карту, определили свое место.

— По кратчайшему расстоянию проще всего двигаться в сторону Мафекинга. Вот так примерно, — показал Андрей. — Тут всего полтораста километров, местность подходящая. Если еще три дня назад наши очистили «железку» до Де Ара, а Воронцов собирался перебазироваться в Дурбан, поезд за нами оттуда за сутки доедет, ну, может, за двое, в зависимости от состояния путей и подвижного состава. Там и встретимся. Эй, Джо, тащи рацию, настраивайся на пароход…

Несмотря на потрескивание в наушниках атмосферного электричества, слышимость была приличная. Только никого из своих на борту «Валгаллы» не оказалось. Вахтенный начальник доложил, что все уехали в город. Потому что воскресенье, и в Дурбан приехали президенты Крюгер и Штейн с делегациями, чтобы объявить о присоединении провинции Наталь к Трансваалю. По случаю чего намечены большие торжества.

— Ну, тогда записывай радиограмму, — сказал Новиков и продиктовал наскоро составленный в уме текст, в котором сообщал, что они, наконец, вырвались на волю, находятся на таких-то координатах, намереваются двигаться в сторону железнодорожной линии по кратчайшему направлению и ждут обещанного поезда с платформами и классным вагоном. Следующая связь в полночь, если не выйдет — потом каждые четыре часа.

— Слушай, а какое у вас там сейчас число? — спросил Андрей у робота.

Счет дням они давно потеряли и о том, что сегодня воскресенье, не знали. При последнем сеансе связи с Воронцовым стало понятно, что в области проживания дагонов они из нормального потока времени в очередной раз выпали, и на тот момент расхождение составляло больше трех недель. Особенно их это не встревожило, не такое приходилось видеть, и недели — это все же не годы.

Хотя пропущенной войны было жаль, Новикову хотелось лично поучаствовать в планировании и проведении кампании. Впрочем, ничего еще не потеряно. Кейптаун до сих пор не взят, в Капской колонии сосредоточены солидные британские силы, включая те, что успели эвакуироваться из Наталя. Если в ближайшие дни не состоится заключение перемирия или мира, повоевать и им доведется. Хотя бы на штабных картах.

Зато Басманов и Сугорин в полной мере проявили самостоятельность и стратегические таланты. Придется им генеральские чины присваивать.

Но три недели — это было три дня назад. А потом процесс пошел вразнос. К примеру, Лариса считала, что ее приключение заняло гораздо больше суток, а по расчетам «извне» — часов пять. Потом Шульгин с Удолиным Ларису выручили и перебросили в лагерь, а сами еще сколько-то, но никак не больше часа, провели на станции дуггуров, а на стоянке фургонов прошли сутки. Получается, что в пределах полусотни километров и, так сказать, биологического дня время несколько раз поменяло скорость и знак. В радиусе полусотни километров оно то ускорялось, то замедлялось, то текло навстречу самому себе. В принципе, ничего удивительного здесь не было, приходилось уже сталкиваться с подобным, но в таком концентрированном и, так сказать, взаимоисключающем виде — впервые. Неизвестно, что случилось бы, задержись они в стране дагонов еще сколько-то. Очень возможно, что после уничтожения станции обстановка стабилизировалась, а может быть — наоборот, и что сейчас там происходит — невозможно и представить.

Поглощенному тревогой за судьбу Ларисы Левашову тогда было не до теоретических размышлений, Шульгину с Удолиным — тем более. Сам Новиков, приняв ментаграмму профессора, во время скачки через леса и вельд ничего такого не ощутил. Старался успеть как можно быстрее, да беспокоился, выдержат ли лошади, вот ему и казалось, что время тянется, как резина. А сверить перед боем часы, свои, Левашова, Шульгина, как это от века заведено, — никому в голову не пришло.

Вахтенный ответил. Новиков непроизвольно выругался.

— Что вы сказали?

— Ничего, это так, неопределенный артикль. Конец связи.

Он выключил рацию.

— Ну что, господа, позвольте вам доложить, что еще неделька пролетела мимо нас…

Когда все расположились вокруг костра, Андрей предложил Левашову «привести картинку в соответствие», как он выразился.

— Я лично все понимаю и без подробных объяснений, — не замедлил вмешаться Шульгин, — кроме одного — если время у нас течет медленнее, чем там, — как получается по радио нормально разговаривать? Всем случалось пластинку 33 на 78 оборотов включать. И наоборот. И здесь так же должно быть.

— Тонко подмечено. Но из этого следует лишь то, что в моменты связи время у нас и на «большой земле» шло одинаково. А все катаклизмы имели место быть за пределами первой и нынешней «точки стояния», — ответил Левашов. — Либо радиус поражения был меньше, чем расстояние до наших фургонов, либо пятно хроноклазма имеет неправильную форму…

Ирина, вроде бы бесцельно черкавшая прутиком по земле, подняла голову.

— Могу предложить еще одну, вполне безумную идею, — сказала она с усмешкой. — Наши роботы…

— Что — роботы? — не понял Левашов.

— Роботы, являющиеся элементами Замка, вполне могут обладать неизвестными нам свойствами. В том числе — способностью генерировать вокруг себя нечто вроде кокона, непроницаемого для здешнего хронополя. Там, где они находились (а кто-нибудь из них постоянно оставался при фургонах), время текло нормально.

— Не получается, — тут же сообразивший больше того, что хотела сказать Ирина, ответил Олег. — В этом случае мы бы с ними разминулись…

— Отнюдь нет, — возразила она. — Как ты себе это представляешь? Главное, что они все время оставались на том же самом месте. А сколько именно часов или дней прошло для нас и для них…

— И для лошадей, — неожиданно вставила Анна, обычно старавшаяся не вмешиваться в научные дискуссии «старших».

— Совершенно верно. Лошади щипали травку, пили воду и спали, совершенно не задумываясь, день прошел или неделя.

Все дружно рассмеялись. А ведь действительно. Если никому не пришло в голову приказать роботам отслеживать время отсутствия в лагере каждого из них, то по своей инициативе они подобными изысканиями заниматься не были обучены. А теперь что же? Если даже попытаться провести ретроспективный хронометраж, так он ничего не докажет. Другое дело — вернуться и провести инструментальные исследования…

— Очень может быть, что-то в твоей идее есть, — сказал Новиков. — Не зря же дагоны сразу усекли «чуждость» наших спутников и велели им оставаться за неким, возможно, точно рассчитанным пределом. Чтобы не нарушали режим дня.

— Ладно, как бы там ни было, это не самая важная сейчас загадка. На этот раз я час и минуту связи с «Валгаллой» засек. При следующем сеансе сопоставим. А пока будем сворачивать бивуак и начинать движение. Путь неблизкий, успеем наговориться.

Лагерь свернули, фургоны загрузили по-походному, все лишнее убрав подальше, а под руками оставив самое необходимое, то, что может потребоваться немедленно, исходя из обстановки. Предстояло пересечь много десятков километров открытого пространства, и еще неизвестно, насколько соответствуют действительности слова Воронцова трехдневной давности.

Это хорошо, что англичане стремительно отступили в южный треугольник Капской колонии, к Кейптауну. Но из опыта многих следующих войн было известно, что в случае отсутствия сплошного, «планомерного сокращаемого» фронта, когда отступающие войска не имеют возможности сохранять зрительную и огневую связь, случается много интересного.

Великолепный пример — собственная Гражданская война 1918–1922 годов. Во многом похожая на нынешнюю Англо-бурскую. Разгром ударной группировки противника и введение в прорыв всех имеющихся в распоряжении сил по единственному направлению автоматически приводят к тому, что по флангам и в тылу наступающих войск всегда остается значительное количество недобитых и просто незамеченных частей противника. В зависимости от их численности и инициативы командиров возможны крайне неприятные последствия. О партизанском движении англичан в тылу буров говорить не стоит, но несколько рот, батальонов, а то и полков вполне могли опомниться, привести себя в относительный порядок и устроить победителям серьезную войну на коммуникациях.

Или просто пробираться вслед за наступающими бурами в надежде рано или поздно воссоединиться с главными силами, когда те, наконец, сумеют стабилизировать фронт.

В любой момент «кладоискатели» могли нарваться на один из подобных отрядов. Да и того, что не только регулярные войска могли попасться на пути, а и пресловутые ойтландеры организуют собственные шайки мародеров, исключать никак было нельзя.

Поэтому вся система охраны и обороны каравана на марше была продумана с учетом имеющихся фактов, исторических и умозрительных. Огневая мощь отряда после стычек с англичанами и битвы с дуггурами не пострадала. Патронов расстреляли почти половину, но и оставшихся хватит, чтобы обратить в бегство очередной кавалерийский полк. А уж на самый крайний случай, думать о котором никому не хотелось, можно было прибегнуть к совсем не конвенциональным методам. Выпустить роботов, как стаю бойцовых собак на пьяную компанию уличной шпаны, приказав уничтожать всех, не стесняясь в способах. Они голыми руками перебьют, передушат батальон полного состава, «чувств никаких не изведав».^[21] Именно этого почему-то опасался Антон, когда Воронцов завел с ним первый разговор о роботах.

С одной стороны, смешно рассуждать о гуманизме после того, как в середине, а тем более — конце просвещенного ХХ века армады бомбардировщиков вываливали фугаски и зажигательные бомбы на города с мирным, по преимуществу, населением, за один раз испепеляя сотни тысяч ни в чем, кроме принадлежности к той или иной нации, не виноватых женщин и детей, а с другой — имеется, как ни крути, у людей того же века особый внутренний стопор.

Позволить механическому существу, ничем не рискующему, безнаказанно рвать на куски живых людей! Это же варварство запредельное! Ни с какими конвенциями о культурном ведении боевых действий не согласующееся. И снова контрдовод: а танк — не механическое устройство? Давит гусеницами живую силу противника именно он, человек только за рычаги дергает.

Молодцы евреи, подумал Новиков. Они этот наш отвратительный, по сути, процесс рефлексий и саморефлексий вывели за пределы обыденной жизни. В синагогах две тысячи лет только и делают, что обсуждают утонченнейшие проблемы вероучения и правила устройства личной жизни. Доводы реббе из Кордовы VIII века воспринимаются на равных с построениями мудрецов XX, ибо лежат в одной плоскости. А за дверями той же синагоги живут применительно к текущим обстоятельствам. А мы все пытаемся совместить духовное и земное.

Еще два дня они спокойно ехали по вельду на восток. Не спеша, потому что спешить было совершенно некуда. Фургоны по мягкой рыжей земле катились мягко. Лошадям хватало корма. Желающие развлечься охотой, как видом спорта, и принести к общему столу какую-нибудь вкусную дичь далеко отъезжали в стороны, не по одному, конечно. И всегда возвращались с добычей. Пару раз у горизонта появлялись группы слонов, но как дичь они никого не интересовали, а попадаться им на пути было просто неразумно. Разъезжались без ненужных столкновений.

Только вот радио почему-то совсем перестало работать. Несколько попыток выйти на связь закончились ничем. Сплошной вой и свист в эфире, и ничего больше.

— У нас неполадки или у них? — спросил Новиков Левашова после очередной попытки.

В этот раз они привал устроили на опушке леса, чтобы закинуть антенну на самое высокое из деревьев.

— Был бы я такой умный… — скривился Олег. — Судя по звукам — обычное непрохождение волн. Очень сильный грозовой фронт поперек или магнитная буря. Мы же на КВ работаем. Сам должен понимать…

— Не нравится мне это. Подозрительно как-то. Может, мы опять — того… Провалились вниз еще на одну геологическую эпоху.

— Типун тебе на язык. Буду пытаться выходить на связь каждый час.

Тут и загудело с западных четвертей горизонта.

Лариса вдруг вздрогнула, побледнела, как-то сжалась.

— Это — тот самый звук. Это опять они летят.

Кто именно — спрашивать не было необходимости.

Выходит, Новиков, поверивший словам Удолина, переданным Сашкой, снова ошибся. Дуггуры не уничтожены и не деморализованы, они очень быстро пришли в себя после разгрома и подняли в воздух свои летающие тарелки. О которых друзья в победной эйфории как-то совершенно забыли. Что само по себе странно. Такое впечатление, будто очередной мóрок на них наслали. Лариса очень подробно рассказала об этих летательных аппаратах, даже назвала их точное количество, а во время штурма станции и допроса пленного Сашка с профессором отчего-то не заинтересовались, где сейчас находятся эти устройства, каковы их ТТХ и кто ими управляет. Словно память именно об этом существенном факте была у них заблокирована.

Но рассуждать и выяснять, как такое могло случиться и какие из этого следуют выводы, сейчас было некогда.

Андрей совсем забыл, что ни Шульгин, ни Удолин о «тарелках» ничего конкретного не знали, это только ему и девушкам Лариса о них рассказала. После возвращения. Так что удивляться было нечему и винить некого. Он сам должен был, когда прискакал за друзьями к дуггурской станции, поднять эту тему. Так и ему было совсем не до того.

Если удастся выжить, тогда можно будет вернуться к этому любопытному вопросу.

С «медузами» большинству присутствующих сталкиваться приходилось, и хотя их истинные боевые возможности остались неизвестными, главное было ясно — противостоять ни стрелковому оружию землян, ни гравитационному аггров они не в состоянии. Так то «медузы», а летательные аппараты, с которыми имела дело Лариса, выглядели и функционировали совсем иначе. Однако, по ее же словам, впечатления сверхзащищенных «летающих крепостей» они явно не производили.

Примечания

20

См.: М. Лермонтов «Тамань».

21

В. Маяковский. «Стихи о советском паспорте».