Ковчег дьявола

Дмитрий Захаров

Город населен демонами-оборотнями, успешно маскирующимся под личиной респектабельных бизнесменов. Но достаточно спуститься на обычном лифте, и открываются врата в преисподнюю…

© Дмитрий Захаров, 2017

ISBN 978-5-4490-1444-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

— Просыпайся!

Пучина сна не отпускала, баюкала в ласковых ладонях, хотелось свернуться в клубочек, спать бесконечно долго, пока не закончится эта душная августовская ночь, наступит утро, тусклое, дождливое, каким оно бывает на излете короткого лета.

— Просыпайся, милая!

Она открыла глаза. Было трудно дышать, к лопаткам словно приложили горчичники. На улице чернеет ночь, стылая морось льнет к оконному стеклу.

— Что случилось? — она все еще пребывала во власти кошмара. Липкий пот пах уксусом и горькой травой. В квартире незримо витало нечто. Оно было повсюду, реальное и осязаемое, как кислое со сна дыхание мужа.

— Ты кричала во сне… — мужчина поцеловал ее, его губы были горячие, влажные, ее холодные и сухие, как у манекена. — Ты заболела! Вся горишь, а руки ледяные. Вызвать врача?!

— Приснился кошмар… — она улыбнулась. — Спи!

— С тобой точно все в порядке?

Его белое лицо выражало искреннее беспокойство.

— Отвали! — сказала она грубо. — Может человеку присниться кошмар?!

— Может, может… — примирительно сказал он, зная вспыльчивый характер супруги.

Он повернулся на бок, и уже через минуту начал похрапывать. Уникальная способность мужа — проваливаться в сон, стоило голове коснуться подушки. Она долго лежала неподвижно, слушая тишину. Великое множество звуков наполняло квартиру. Вкрадчиво поскрипывал старый паркет в прихожей, в том месте, где они и не закончили ремонт, тоненько пищал одинокий комар. Мирно цокали часы на кухне. Оттененное белизной подушки мужское лицо напоминало похоронную маску египетских жрецов. Мысль позабавила ее, женщина улыбнулась. Жжение в области спины ослабло, теперь возникло ощущение сродни прикосновений молодых листьев крапивы, шершавых и бархатистых.

«Тук — тук… тук…»

Тишина… А потом еще два раза кряду, словно заплутавший ребенок пытается войти в дом, на дворе морозная стужа, а он тихо плачет, как заплутавший щенок. Нечто приблизилось, прижимало невидимые ладони к вискам, отчего приходил покой и умиротворение.

«Тук — тук…»

Она гибко поднялась с кровати, опустилась на четвереньки, припала к полу, словно домашняя кошечка, притаилась возле щели, ожидая, пока выскочит мышь.

«Тук…»

Опять тихий плачь, теперь уже совсем рядом, за входной дверью. Женщина втянула запах. Пахло обычно, как в старых петербургских подъездах — лежалой пылью, высохшей древесиной, горчичной зеленью отсыревших стен.

Она шумно выдохнула, звук удалялся, мягкие, шаркающие шаги по лестничным плитам, затихали. Застонала входная дверь, гулко щелкнул замок — она отпрянула. Начался дождь, капли стучали по оконному стеклу. Она поднялась на ноги, прошла на кухню, вслушивалась в изменчивую гармонию ночи, встряхнула солонку, высыпала в рот приличную горсть. Горечь впиталась в язык. Соль — добрая вещь! Конфорка вспыхнула синим огоньком, женщина небрежно кидала на разделочный стол овощи, закипела вода в большой кастрюле, она швырнула сочный кусок вырезки, пузырилась серая накипь. Она пританцовывала на месте, в такт неслышной музыки. Соломенные волосы струились по загорелым плечам, как оранжевые нити золотой пряжи, небольшие груди подрагивали в такт движениям. Взмах острого ножа, и овощи летят в кастрюлю. Соблазнительные ароматы наполнили кухню. На разделочной доске ожидали своей очереди болгарские перцы, пучок зелени петрушки, стебли зеленого лука.

Муж подкрался незаметно, груди утонули в ладонях. Женщина прогнулась, подставляя шею для поцелуя, костяшки пальцев, сжимающих рукоять кухонного ножа побелели, бульон в кастрюле ворчал как разбуженный пес.

— Ты варишь щи среди ночи?!

Он провел ладонями по гладким ягодицам. Она нахмурила брови, словно решая в уме сложную задачу. Взгляд был устремлен поверх его головы, в направлении красочного постера, изображающего чашку дымящего кофе, и горсть черных зерен на клеенке. Глубокая морщина прорезала переносицу.

— Тук — тук…

— Что случилось?!

Он отстранился.

Она ласково улыбнулась ему, как несмышленому ребенку. В первое мгновение он ощутил толчок в области ребра. Спустя секунду жгучая боль пронзила бок. Он отшатнулся, инстинктивно зажал ладонью рану. Кровь истекала толчками, пульсируя в такт ударам сердца. Второй удар пришелся в грудную клетку, на два сантиметра выше сердечной сумки. Мертвенная бледность захлестнула лицо и шею, он опустился на колени.

— Господи…

— Тук…

Женщина повернула голову как хищная птица, тонкие пальцы слиплись от крови, она пробежала на носочках в комнату, оттуда грянули музыкальные аккорды.

Муж полз на четвереньках по коридору, хриплое дыхание вырывалось из легких шумно, надсадно, кровь из раны в животе вытекала на пол, оставляя темный след на полу.

— Господи… Господи…

Женщина убежала на кухню, и тотчас вернулась назад, бережно держа прихватками бурлящую кастрюлю. Суп источал сладкий аромат вареного мяса и специй. Она наклонила край, предусмотрительно отодвинувшись назад. Шею, плечи и верхнюю часть спины окатило крутым кипятком, кожа покрылась белыми волдырями. Он закричал перевернулся на спину, закрыв ладонями лицо. Бурлящая жидкость ошпарила грудь, шмат вареной говядины упал на рану, сыпались аккуратно нарезанные кругляшки моркови, лоскуты желтого картофеля, фигурно вырезанные коренья.

Мужчина замолчал. Он лежал неподвижно, левый глаз дерзко смотрел в потолок, на месте правого бугрилась розовая ямка, похожая на кратер вулкана. Кровь запеклась, побурела, воспаленная кайма небольшой раны ухмылялась, как женские губы бутончиком. Грохотали аккорды, звенели гитары, пронзительный тенор похвалялся на английском языке, что нашел скоростной путь в преисподнею. С лестничной площадки доносились голоса.

Она подошла к дверям, сжимая наизготовку рукоять ножа. Щелкнул замок, сквозняк принес запахи лежалой пыли и кошачьей мочи. Раздалось удивленное восклицание, женщина выскочила на площадку, увлекаемая сквозняком, захлопнулась входная дверь. Песня закончилась, в квартире воцарилась тишина. Накрапывал легкий дождик, капли барабанили по оконному стеклу. В Петербурге властвовала летняя ночь.

Обнаженная женщина бежала по улицам ночного городу, пролетающие автомобили громко сигналили, из открытого окошка приземистой «мазда», с шипением вылетел искрящийся окурок сигареты. Она спустилась к набережной, присела на четвереньки, и шумно лакала стоячую воду.

Дождь закончился, просветлело. Сквозь прореху облаков показалась луна, фосфоресцирующий свет выбелил стройную фигурку. Напившись, женщина фыркнула как большая рассерженная кошка. Из алых губ шел горячий пар.

Громко завыла сирена. По набережной мчался УАЗ, колеса влажно шуршали в ночном воздухе. На борту синела полоса, цветисто моргали проблесковые маячки на крыше. Машина лихо притормозила возле пятиэтажного дома, наружу выскочили трое полицейских, вбежали в подъезд. Молоденький сержант остался дежурить у входа, сжимая укороченный приклад «калашникова».

Женщина пережидала, прячась за массивной фигурой каменного сфинкса, когда все стихло, ступила на проезжую часть. Пронзительно завизжали тормоза, слепящий свет фар выхватил обнаженную фигурку. Бесшумно опустилось ветровое стекло.

— Бог мой! Что случилось?! Вас изнасиловали?! Я вызову полицию!

Высокая брюнетка поспешно набирала номер.

Женщина внимательно осмотрела новенький, благородно мышиного цвета «БМВ» 5 серии, открыла дверцу, и нырнула на заднее сиденье.

— Эй! Куда вы?! — воскликнула брюнетка.

Она потянула носом, сморщилась. От голой девицы исходил резкий запах, так обычно пахнет в вольере с дикими животными. Какой черт дернул ее остановиться?! Теперь придется ехать в химчистку. Вот, чего стоит в наше время доброта!

— Я отвезу вас в ближайшее отделение полиции! — нервно сказала она. — Здесь рядом, на набережной лейтенанта Шмидта.

Женщина повернула ключ в замке зажигания, приглушенный рокот мощного двигателя придал ей уверенности. Пару минут подышит ртом, а химчистка салона не повредит.

Сильный порыв ветра поднял на воде мелкую зябь, лунный свет как глянец золотился на куполе Исаакиевского собора. Туманная ночь плыла над городом, как недолгая гостья, заскочившая на минутку к друзьям, чтобы исчезнуть, скрыться до следующего года, оставив послевкусие скупого тепла и горький аромат горелых листьев.