Хроника одного дежурства, или Один день из жизни провинциального хирурга

Александр Михайлович Заболотько, 2002

О работе врачей написано много документальных и художественных книг. Не всегда об этом пишут сами врачи. Хотелось описать работу хирурга руками хирурга. Теми самыми, которые оперируют, помогают выздороветь ими же оперированными больным. Хирургический коллектив изнутри, взаимоотношения. Размышления хирурга о своей работе и не только, философские, в какой-то мере и жизненные.

Часть первая

. Пробуждение

Что-то заставило его открыть глаза. Вокруг было темно. И только выделялось просветом окно, на фоне которого колыхалась штора. Прислушавшись, уловил шум дождя. Вот что его разбудило, наверное. После нескольких дней зноя и жары это был первый дождь, и он обрадовался ему. Он всегда радовался теплу, дождю и солнцу.

Посмотрев на будильник, понял, что попытка уснуть, не удастся. Тихонько, чтобы не разбудить спавшую еще жену, встал и вышел на балкон. Дождь уже перестал, и только вдалеке виднелась уходящая за горизонт туча. Из-под её краев с востока пробивались солнечные лучи и вот-вот должны были коснуться его лица. Он с трепетом ждал этого мгновения. И вот оно наступило: лучики ласково коснулись лица, нежное тепло охватило его.

Обычно он просыпался из-за того, что рассвет “заглядывал” в окно и проблески света, пробившиеся сквозь шторы, падали на его лицо. Сегодня же туча закрыла восход солнца, и он видел лишь “остатки” утренней зари. Но не пожалел, что встал именно сейчас, почувствовав пробуждение дня.

В детстве и позже, когда стал уже глубокомысленно засматриваться на девчат, иногда сам, а чаще в дружеской компании специально ходил он встречать зарю. После прохладной бессонной ночи, когда от костра оставались потухшие угли, вместе выходили на опушку леса или в поле и наблюдали восход солнца. И всегда их ожидания вознаграждались: линия горизонта постепенно бледнела, затем начинала ярко светиться — и вот показывался краешек солнечного диска. Моментально вокруг становилось светло, пропадала куда-то зябкость, организм словно получал заряд солнечной энергии. На лицах ребят застывал восторг, пока солнце не поднялось полностью над линией горизонта, все находились в каком-то оцепенении. Потом “чары восхода” будто снимались, и ребята нехотя расходились, обещая друг другу еще раз встретиться и увидеть очередной восход.

Почему такое красивое зрелище наблюдается в самое неудобное для человека время? Может, этим природа испытывала его: хочешь увидеть красоту — проснись и смотри, не жалко! Ну а если лень — твоя беда. И хотя подобные встречи зари можно пересчитать по пальцам, он помнил каждую в мельчайших подробностях. И впечатлений от радостного события хватало надолго.

Вот и сейчас настроение поднялось, и он решительно пошел проделывать комплекс утренних “процедур”. Подошёл к зеркалу и внимательно всмотрелся в своё лицо. Следы причёски на голове ещё сохранились, но чёткие формы нарушены. Он любил зачёсывать волосы вверх, без пробора. Это несколько удлиняло лицо, делало лоб более широким, и лицо приятным. Брови были густыми и широкими, но не казалось излишне и даже как-то скрадывали верхние веки, нависающие особенно по утрам в виде шторок на глаза. Цвет радужек снова изменил свой цвет, порою озадачивая его и жену. От чего он зависел: от света, от времени суток, настроения? На лице четким контуром выделялась однодневная щетина. Ему нравилась многодневная, уже мягкая, когда “удавалось” не побриться с недельку. Но такое случалось редко, а сегодня бриться надо обязательно.

— Костя, который час? — послышался голос проснувшейся жены.

— Спи, еще рано.

— Да я проснулась уже давно, так просто лежу.

— И меня чуть свет дождь разбудил.

— Надо вставать.

Под утро и у него, и у жены почти всегда был тревожный сон — то ли из-за боязни проспать работу, то ли из-за возраста. Хотя их еще не назовешь стариками. Да с будильниками им не везло: сколько их перебывало — не счесть. По-видимому, не умели их выбирать или жалели денег на более дорогой, но надежный.

При работе на ежедневке будильник ему фактически и не нужен, срабатывал рефлекс постоянного подъема в одно и тоже время. Иногда бывало — только открывал глаза, тут же раздавался звонок. Впечатление, будто именно он разбудил спящий будильник. Может, потому тот и ломался часто, что был “недоволен” таким положением дел?

Мимо прошла жена, на лице заметны остатки сна. Хотели они вчера лечь пораньше, но — почти как всегда — не получилось. Вначале вместе приготовили ужин, втроем поужинали. Даже дочь удивилась: обычно, когда у кого бывало свободное время или обострялся аппетит, тогда тот и садился за стол, что редко совпадало у всех троих. Но вчера им повезло и время, и аппетит, и желание у них совпали. Ужин удался на славу, и долго никто не хотел вставать из-за стола. Еда кончилась, а разговор длился и длился. И потом все шло, как по графику: по телевизору показали фильм, который с удовольствием смотрели и он с женой, и дочь. Нечасто так совпадают их вкусы. Незаметно шло время, жена и он очень дорожили этими мгновениями, и так не хотелось идти спать. Вот и получилось, что когда они легли, было уже далеко за полночь.

Она зажгла конфорки газовой плиты, поставила чайник и кастрюлю с водой. Как всегда, ожидались макароны. А он, включив электробритву, начал уничтожать щетину.

Утренний ритуал был отработан до мелочей и автоматизма. Сейчас жена, умывшись, «наведет порядок” на лице, ему после бритья тоже необходимы водные процедуры. Он обливался каждое утро, без исключения, холодной водой. Вот и сейчас, слив теплую, набрал холодную в два ведра и, поочередно поднимая над головой, опрокинул их на себя. Охнув от студеного удара воды, в тот же миг почувствовал сильный прилив необычной энергии, которая заряжала его на весь день и помогала переносить любые физические нагрузки на работе.

Заниматься этим стал недавно и разницу ощутил почти сразу. Он вспомнил отца, занимавшегося закаливанием годами. Но, правда — по-другому. Обливался он ледяной водой — в ней даже плавали льдинки — во дворе или на огороде. Когда приезжал к родителям в гости, жутко было смотреть, как в крепкий мороз выходит во двор почти голый человек, поднимает над головой ведро с водой и льдом и опрокидывает на голову. После мгновенной неопределенной гримасы на лице появляется счастливая улыбка. Тело на глазах розовеет, наливается энергией. От ощущения холода не остается и следа.

Самые острые ощущения — контрастные: тепло и холод, соленое и сладкое, шум и тишина. И сразу вспомнилось, как впервые попробовал соленые огурцы с медом. А соленые или моченые арбузы?! Правда, эффект контрастов непредсказуем: одну человеку нравится, а другой попробовав, уже никогда не повторит. Но каждому человеку можно подобрать что-то контрастное, тонизирующее, вдохновляющее.

Почистил зубы, умылся, обсушился полотенцем и посмотрелся в зеркало. Ничего, сойдет.

— Разбуди дочь, — услышал голос жены, когда вышел из ванны.

— Думаешь, у меня получится?

— Предлагаешь не будить?

— Ладно, попробую.

Он зашел в детскую и нежно притронулся рукой к спавшей дочери. Та еще сильнее натянула на себя сползшее одеяло. Пришлось мягко, но убедительно — активно разбудить ее и заставить сесть в кровати. Надо было проследить, чтобы она поднялась и пошла умываться, но не стал: почему-то был уверен, что это лишнее.

Утром они с женой разговаривали мало. Обменивались короткими фразами. Она часто обижалась: и поговорить-то с ней не хочет, и нет у него для нее добрых и нежных слов. В душе она, конечно же, понимала, что не права, — просто чаще хотелось слышать такие слова.

— Садись, ешь. Она поставила на стол тарелку с макаронами и обязательной сосиской.

Рядом разместила другую тарелку для дочери. Сама она только пила кофе. К столу подошла заспанная дочь — хоть и умылась, но этого явно было мало. Только через тридцать — сорок минут утренней беготни и сборов в школу она просыпалась окончательно и становилась адекватной.

Дочке было тринадцать, переходный возраст. Требовался особый к ней подход, и он всегда боялся, что не сможет перестроиться и найти дорожку к ее душе. Но очень старался, и контакт с дочерью пока получался.

— Лиза, помоешь посуду! — повелительно сказала жена.

— Мне некогда.

— Успеешь.

— Надо еще заправить кровать и приготовить портфель.

— А что ты делала вчера вечером?

— Вас развлекала, — язвительно ответила дочь.

— В следующий раз ляжешь в десять часов, — решил прекратить перебранку отец.

— Ладно, ладно, помою, — примирительно, но, внутренне бурча, заявила дочь. Вообще-то, диспуты и даже диалоги спозаранку были редкостью. Никому не хотелось тратить драгоценное утреннее время на слова и споры.

Выпив кофе с бутербродом, он встал из-за стола и пошел в комнату одеваться. Не забыть бы взять что-нибудь из еды. Иногда на работе, как ни странно, очень хочется кушать, усмехнувшись, мысленно пошутил он.

Жена уже оделась и торопила его. Поэтому быстро надел рубашку, галстук, костюм. Пожалел, что опять не успел подобрать другой галстук. Причесался, наодеколонился и предстал перед женой в полной готовности к выходу,

— Лиза, у тебя ключи есть? Проверь — эти слова произнес уже на лестнице.

— Есть, проверяла, — успел услышать.

С женой они выходили почти всегда вместе и шли до угла дома. По том жена отправлялась на автобус и долго-долго добиралась до работы. Ему же предстоял недолгий пеший путь. Всего восемь минут. Восемь — на работу и восемь — обратно. И редко когда дорога становилась короче или длиннее, поскольку зависела не от погоды, не от расписания автобусов, а от его ног. В любую погоду, в любое время суток путь этот занимал одно время.

Дорога на работу нравилась ему. Минуя небольшую березовую рощу, он успевал насладиться чистым воздухом. Березы прекрасны: стройные, пятнисто-белые, с пышной кроной зеленой листвы. Росли они по нескольку стволов от одного корневища — “семейственно”. Раньше здесь берез было больше, а может, со временем вся роща исчезнет. Очень жаль!

Тропинка была неширокой, извилистой и резко выделялась на фоне зеленой травы. Не забывали рощицу и певчие птицы. И если на мгновение отключить дальнее зрение, вполне можно представить, что идешь по настоящему лесу. Куда ведет тропинка — не знаешь. Но идешь не спеша, уверенно и не боишься, что заблудишься или встретишь что-нибудь страшное. И чем дальше, тем вкуснее воздух, от которого начинает приятно кружиться голова. Не хочешь ни о чем думать — просто дышать и смотреть. Смотреть на приятную, по-утреннему яркую зелень листвы и травы с крохотными блестящими капельками то ли прошедшего дождя, то ли росы.

Закралась вдруг мыслишка — разуться и пройти босиком. Но неожиданно включилось зрение, и он увидел стену дома. Приятные мысли и кусочек леса кончились одновременно. Дальше путь шел между многоэтажками. Из окон раздавался шум утреннего пробуждения.

И вот она — дорога. Он называл ее восточно-западной магистралью. Улица была очень широкой и ранним утром — пустой. Ему нравилось, что солнце поднимается точно в дальней восточной ее точке, и прямые лучи скользят по асфальту. А сегодня, после дождя они отражались от чистых еще лужиц и превращались во множество мелких солнц.

Иногда эта улица напоминала взлетную полосу к солнцу. Захотелось немножко постоять и подождать: вдруг и вправду станешь свидетелем какого-то необычного зрелища?! Представился взлет межзвездного корабля или разбег крылатого Икара на пути к славе и бессмертию… Нет, пора идти, все расписано по минутам. На работу опаздывать нельзя. И он уверенно шагнул вперед.

Дорога эта пролегла границей между работой и домом, трудом и отдыхом, между двумя половинками его существования. Какая из них важнее? Он знал, что без той и другой не смог бы прожить долго. Они составляли одно целое, и сейчас он словно переходил из одной своей половины в другую. Граница была отчетливая, но не на замке и даже без двери.

Он решительно пересек ее и вошел в пределы больничного комплекса. Это огромное сооружение состояло из нескольких многоэтажных корпусов, разбросанных на обширной территории, и обилия хозяйственных построек и пристроек. Оно напоминало некую фабрику по уничтожению болезней или завод по производству здоровья — это уж кому как нравится.

Он работал в основном семиэтажном корпусе, похожем на флагманский корабль эскадры, Эстетики, конечно, здесь маловато, но серую картину скрашивали клумбы, газоны, небольшой парк перед корпусами. За ними ухаживали постоянно. По себе он знал, что у многих работающих в больнице, невольно поднималось настроение и трудовой настрой, когда проходили мимо цветов на клумбах, голубых елей с россыпью шишек на верхушке. Лес, окружающий комплекс с трех сторон, тоже разгонял случайные мрачные мысли.

Еще при входе в больничный городок начались приветствия сотрудников, которые, как и он, шли на работу. Большинство приехали на автобусе, и уже выдержали “экзамен” доставки самих себя на комплекс, состоявший из долгого ожидания транспорта и толкучки в салоне. Сейчас спешили на свои обычные места — одни грустные, другие — никакие, третьи — веселые. У него настроение было обычное, пришел на работу — и этим все сказано.

— Здравствуйте, Константин Александрович! — услышал сбоку. Повернув голову, только теперь заметил Никиту, молодого хирурга, коллегу по отделению. Ему был симпатичен этот человек — и его характер, и манера держаться, да и задатки будущего хорошего хирурга.

— Привет, Никита!

— Прекрасное утро.

— Да. Солнышко, тепло, воздух чистый.

— Прекрасно начинается день.

— Если б он так и продолжился…

— У вас предчувствие?

— Да нет, так…

— Работы мы не боимся, всегда на страже здоровья, — полушутя произнес Никита.

— Как отдохнул? На рыбалку ездил?

— Да какое там — чисто символически. Ездили на озеро, отдохнули хорошо: купались, загорали. С погодой повезло.

— Очень уж жарко было.

— А возле озера хорошо, прохладно, особенно в воде.

— Ну, а рыбы наловили?

— На уху хватило, улыбнулся Никита.

Незаметно подошли к ординаторской. Оставалось время до пятиминутки, успеет переодеться. Он никогда не опаздывал на утреннюю “конференцию” — это было делом принципа или стилем жизни, если хотите. Непременно успевал надеть белый халат и шапочку, переобуться. И на сей раз всё успел — часы показывали без пяти минут восемь.

Работая в плановой хирургии, он обычно приходил полвосьмого и сразу отправлялся на обход. Эти полчаса до пятиминутки много для него значили. Он мог спокойно посмотреть всех больных, включая поступивших. Иногда осмотр или опрос больного превышал обходный лимит времени: то пациент необычный, то приходилось отвечать на многочисленные внезапно возникшие вопросы больных или проводить с ними беседу. Все это считалось не обязательным для постовой медсестры, и она откровенно скучала, когда он брал ее на обход. Он ее понимал: медсестре важны указания врача по уходу, изменения в назначениях (а тем более — их отмена) и возможность быстрее с ними справиться. Зачем ей беседы с больными!

Не раз он задумывался о назначении медицинских сестер, их месте в лечебном процессе. Какими они должны быть? Чаще и больше с больными контактирует именно медсестра. Врач принял больного, прооперировал, если необходимо, потом посмотрел во время обхода. В остальное время пациент находится под непосредственным наблюдением медсестры. Каким будет их контакт, удачным или тяжким для обоих? Чаще всего работать в отделение приходят молодые сестрички, сразу после училища, и очень редко — опытные. У одних сестер много знаний, но мало навыков, и они как-то трудно им даются. Другие, наоборот, сразу усваивают практическую часть работы вместе с ее плюсами и минусами. И когда пытаешься их переучить или чему-то подучить, встречаешь непонимание и равнодушие. Как совместить в них знание, способность к их накоплению с практической подготовленностью?

Не секрет, что больные, пролежав несколько дней в стационаре, начинают великолепно ориентироваться в обстановке. Знают, когда дежурит грамотная сестра или та, что хорошо делает уколы. Волнуются, если пришла сестра, которая много “шумит”, но ничего не умеет. Одних сестричек ждут с радостью, других боятся, как огня. Одним больные открывают душу, другим страшатся лишний раз пожаловаться или о чем-то попросить. А это много значит в лечебном процессе.

Если медсестра внимательная, серьезно выполняет свои обязанности, ее сразу замечают и больные, и врачи. Врач начинает ей больше доверять и меньше контролировать. А когда она становиться еще и проводником его идей, рекомендации и назначении, психологическая и рабочая совместимость врача и сестры приближается к идеалу. Жаль, встречается такое не так часто, как хотелось бы. Кто в том виноват? Наверное, и та, и другая сторона, да и третье вмешивается постоянно: организация лечебного процесса, социальная неустроенность, некоторые традиции.

Каждому врачу хотелось бы, чтоб за “его” больными ухаживала самая опытная, квалифицированная, добросовестная и просто человечная медсестра. Но где их взять столько, сколько надо и хотелось бы? Это же не врожденные качества, их надо воспитывать. Если требуешь что-то — значит, знаешь, чего требовать и как того достичь. Многое зависит и от исходного “материала”, человеческих качеств — своего рода гибрида врожденных способностей, итогов воспитания и обучения.

Константин Александрович критически оценивал свои “таланты” воспитателя. Правда, не все зависело от него, но и он мог сделать гораздо больше, чем делал: вначале — из-за неполного понимания проблемы, потом — из-за упущенного времени и ограниченных своих возможностей, а может, и способностей.

Те же проблемы стояли и перед врачами. Учиться самому и учить других очень сложно. Может, осторожнее и бережней относиться к тем, кто уже соответствует этим требованиям, создавать им оптимальные условия для работы? Чтобы они не стремились уйти, а наоборот, пополняли ряды профессионалов.

Он с горечью наблюдал за тем, как некоторые медсестры уходили на другую работу, пусть более легкую или оплачиваемую, но где не требовалось все то, чему они научились и могли передать другим. Лишь бы процесс этот не затронул врачей, хотя знал он, что “крамольные” мысли возникают у многих. Когда люди начинают бежать из какой-то отрасли или системы труда — значит, система гниет и близка к краху, не понимает того или больной, или равнодушный ко всему человек. Как не вспомнить поговорку: “рыба тухнет с головы"! Может, нам, медикам, и удастся как-то приостановить процесс и создать предпосылки для возрождения и расцвета нашей “отрасли”?

Константин Александрович так хотел в это верить, он не был пессимистом. Главное не мешали бы, а помогали…

Получался “двойной” обход. Первый — для себя и больных, второй для медсестры, когда четко и быстро давал указания по каждому больному. Система прошла испытания и ему нравилась. Особенно — когда знакомился с только что поступившими больными и лечением, которое они получали. Он сразу мог уточнить у дежурных хирургов те или иные моменты ведения больного.

Ведь обычно палатный врач узнает о поступившем пациенте на пяти минутке, и создается ложное впечатление достаточности информации и объема лечения. Как правило, того и другого оказывается недостаточно, но уточнить уже не у кого — дежурные хирурги ушли. Порой о чем-то они специально не докладывали, боясь дополнительных вопросов и обсуждения их тактики ведения больных. Тут его система и срабатывала. Напряженные первые минуты работы с лихвой окупались. Можно было расслабиться перед операцией и не бежать сломя голову в операционную, так и не успев завершить обход.

Войдя в ординаторскую, он поприветствовал всех: женщин кивком, мужчин — за руку. Для него это не было только ритуалом, он мог многое сказать о человеке по тому, как тот “участвует” в рукопожатии: крепкое оно или так, для приличия, вялая ладонь или сильная. Когда в уверенно протянутую руку совали пальчики, он терялся. Не мог понять: или человек не знает, что такое рукопожатие, или намерен показать пренебрежение к нему, а может — к самой процедуре? А то и боится нарушить свою карму? Во всяком случае, он в рукопожатие вкладывал силу, уважение к тому человеку, с кем здоровался.

В это время в ординаторской собиралось до девяти-десяти врачей, и было шумно: кто-то рассказывал анекдот, другой обсуждал домашние дела. Зашел заведующий отделением, поздоровался, шум постепенно затих. Вошли щебечущей толпой медсестры, но затихли, едва увидев смирно сидящих врачей. В тишине отчетливо раздался писк часов: ровно восемь.

— Начинаем, — раздался уверенный голос заведующего. Пошла пятиминутка.