Танамор. Опасное наследство

Екатерина Соболь, 2021

Новая захватывающая история от автора «Дарителей» и «Анимы» Екатерины Соболь! Лондон, 1837 год. У Джонни Гленгалла – молодого, привлекательного, остроумного – все впереди. В ближайшем будущем он закончит учебу и покорит высший свет и все будут от него в восторге… Возможно, именно так все и случилось бы, да вот незадача: Джонни убили при странных и таинственных обстоятельствах. А потом – при еще более странных обстоятельствах – оживили. Правда, не до конца. И теперь у Джонни всего двое суток на то, чтобы выяснить, кто его убил и как ожить по-настоящему. К счастью, герой не одинок. На помощь ему придут старший брат Бен (на днях признанный сумасшедшим) и чрезвычайно энергичная юная ирландка Молли. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Глава 2

Свет и зеркала

Особняк графа Ньютауна поражал воображение. Газовые фонари все еще были диковинкой даже на городских улицах, и я ни разу не видел, чтобы их использовали для домашнего освещения. А здесь фонари тянулись вдоль подъездной аллеи, обрамляли сад, окружали дом. Ну почему сослуживцы отца живут настолько богаче его?! Может, он был тайным картежником?

Я вздохнул и торопливо пошел к дому. Экипажи въезжали в распахнутые ворота один за другим, я даже смутился, что пришел пешком. Через высокие французские окна видно было, что внутри все сияет, — неужели граф ухитрился провести газовое освещение внутрь дома? Как бы все тут на воздух не взлетело!

Но эта опасность придавала чувствам остроту, дом манил, как волшебная шкатулка, полная чудес. Я так разволновался, что взмок и покраснел, — пришлось немного постоять, прежде чем войти.

И тут я столкнулся с неожиданной преградой. На сельских балах, куда нас возили из пансиона, правило было простое: любой, кто одет как леди или джентльмен, — милости просим. В Динхилле аристократов было немного, и даже мы, желторотые птенцы, высланные своими благородными семействами в глушь, считались дорогими гостями. А тут меня вдруг остановил привратник:

— Добрый вечер, сэр.

Я снисходительно кивнул и собирался пройти мимо, но он заступил мне дорогу.

— Разрешите увидеть ваше приглашение.

Я посмотрел на него так, чтобы отбить желание обращаться ко мне с подобными требованиями. Привратник даже бровью не повел.

— Приглашение, сэр.

В дом зашла роскошная пара, у которой он ничего не спросил, но, похоже, для новичков правила были особые. Очевидно, надо было взять с собой карточку, которую прислал граф, а мне это даже в голову не пришло. Ну ничего. Умение убеждать — моя сильная сторона.

— Какая досада! — Я приосанился. — Забыл приглашение дома.

— Тогда я не могу впустить вас, сэр, — последовал безучастный ответ.

В своем шитом серебром наряде привратник казался внушительным и холодным, как льдина. Вот это слуга! Такому не жалко платить. Я вытянул шею — хозяева бала всегда держатся недалеко от входа, чтобы приветствовать гостей. Пусть граф скажет своему церберу, что действительно пригласил меня. Вот только хозяина нигде было не видно.

Я попытался сунуть привратнику пятипенсовую монету. Он непонимающе глянул на мою руку и не взял. Кто-нибудь другой на моем месте признал бы поражение, но меня не так просто выбить из седла.

— Послушайте, — льстиво начал я. — Я не смутьян. Просто молодой аристократ, недавно в Лондоне, унаследовал титул отца. Граф служил с ним вместе лет тридцать назад, они были вместе в командовании пятого ирландского полка.

Я нащупал в кармане фунт и незаметно опустил монету в карман ливреи. На этот раз привратник ее не отверг, видимо, по весу ощутив щедрость подношения.

— Приглашение у меня действительно есть, очень сердечное и теплое, но возвращаться за ним на глазах у всех так неловко! Я вижу, здесь собрался цвет общества, и, поверьте, я компанию не испорчу. Ваша работа ведь в этом: отсеивать недостойных. Но я достоин, и я никогда не забуду вашей услуги, дорогой… Как вас зовут?

— Роджер.

— Дорогой Роджер. — Я улыбнулся ему, как равному. На Роджера это произвело впечатление. — Вы увидите, я буду часто тут появляться. И разве не прекрасно, что мы при этом будем добрыми друзьями?

Я глянул на его карман, намекая, что подарок был не последним. Роджер сделал небольшой шажок в сторону, я благодарно прижал руку к груди и вошел, стараясь не слишком явно сиять от радости.

Поприветствовать хозяина, как это положено, оказалось непросто: его нигде не было. Издалека доносилась музыка, в холле люди в потрясающих нарядах болтали, смеялись и сбрасывали на руки слугам верхнюю одежду. Я со сладким ужасом понял, что «небольшой дружеский прием», обещанный графом, — это самый великолепный бал, на каком мне доводилось присутствовать. Будь настроение у меня действительно траурным, я бы смутился при виде такого пышного веселья, но я вполне готов был всех покорить и отправился бродить по залам. Их оказалось немало: в уютных гостиных люди сидели на диванчиках, сверкая ожерельями и булавками для шейных платков, в укромных альковах — играли в карты, тут и там кто-нибудь пел и играл на пианино, а дойдя до бального зала, я был потрясен его великолепными зеркальными стенами. Танцующих пар было не меньше трех десятков — здесь, похоже, и правда собрался весь цвет Лондона.

Я не сомневался, что, оказавшись в доме, найду способ завести с кем-нибудь разговор, но, похоже, все пре-весело проводили время и без моей компании. Хорошо пошитым костюмом тут никого было не удивить, мода на шейные платки, завязанные бантом, наверное, пришла сюда еще до того, как попала в журналы. Никто не маялся в одиночестве, у каждого была компания — семья или приятели, так что мне оставалось только любоваться освещением (действительно газовым) и вышколенными слугами, стоявшими в каждом зале, будто манекены. Некоторые держали в руках подносы, на которых стояли бокалы с шампанским. Я не преминул этим воспользоваться. Учителя вечно следили, чтобы мы не выпили лишнего, а тут я был сам по себе, поэтому залпом выпил два бокала, чтобы поднять боевой дух.

Хандру и правда как рукой сняло. Я отправился в бальный зал и подошел к группе, состоящей из женщины и трех прелестно одетых девушек, рассудив, что при таком обилии дочерей дама отпустит одну из них потанцевать даже с тем, кто формально ей не представлен.

— Здравствуйте, — храбро начал я. — Прекрасный вечер, вы не находите? Я — граф Гленгалл.

Я поцеловал руку дамы, уже сообразив, что от моего появления она не в восторге.

— Герцогиня Сазерленд, — сухо представилась она.

Ох, слишком высокий титул: она наверняка пришла сюда ловить рыб покрупнее. Но я не сдавался.

— Кажется, объявляли кадриль. Разрешите… — Я обернулся к дочерям, но даже не успел спросить их имена, а дама уже ответила:

— Они уже обещали кадриль другим кавалерам. Но вы можете позже справиться у меня, вдруг какой-то из их танцев окажется свободен.

Будь мы где-нибудь в ирландских трущобах, она сформулировала бы это проще: «Идите прочь и к нам больше не лезьте, низкородный вы болван».

— Почту за честь увидеться с вами позже, — смиренно ответил я и с поклоном отошел, кинув на дочерей прощальный нежный взгляд: вдруг они уже влюбились в меня без памяти?

Нет, похоже, не влюбились. Взгляды их были холодны, как у их матери, и на одну ужасную секунду я усомнился в своем обаянии, но тут же повеселел снова. На сельских балах я пользовался успехом, значит, и тут успех не за горами.

Следующие полчаса я кружил по залам, как хищная рыба, выбирая себе жертву попроще. Удача улыбнулась мне в виде скучающей молодой вдовы — платье черное, спутника нет, но на руке обручальное кольцо.

— Разрешите предложить вам шампанского? Оно с севера Италии, я в этом разбираюсь.

— В самом деле? — без интереса спросила она.

— О да! Везде узнаю эти нотки вяленой груши и свежескошенной травы.

Ха, этот трюк я сам изобрел! Я не имел ни малейшего представления, из каких бутылок разливали напитки слуги графа. Но с деревенским пуншем этот фокус работал, сработает и здесь: просто называешь, что в голову придет, и люди соглашаются, потому что знают об этом еще меньше тебя. Я принес вдове бокал, она пригубила и устало воззрилась на меня.

— Оно явно французское. Груши нет, нотки скорее земляничные.

Я виновато развел руками. Меня никогда еще не разоблачали. Ну и ладно, главное — хоть с кем-то завел беседу. Вдова допила шампанское, и я уже собирался предложить еще, но она вложила мне в руку пустой бокал и двинулась к выходу из комнаты.

— Прошу меня простить, — чинно сказала она на ходу. — Хорошего вечера.

В переводе на язык простонародья это тоже было что-то вроде «Проваливай, не интересуешь». Я приуныл, но все же решился догнать ее и кое-что спросить.

— А где же хозяин дома? Помню его с детства: отец с ним не то чтобы дружил, но до смерти матери мы иногда бывали на его прекрасных вечерах. — Я картинно огляделся. — Неужто он так изменился, что я его не узнал?

— О нет, все так же хорош. — Она пожала своими царственными плечами. — Но таков уж он: устраивает чудесные вечера, а сам в последнее время на них показывается редко. Пресыщен празднествами и всеобщим вниманием, надо полагать.

Моя решимость познакомиться с хозяином только окрепла — это каким же титаном духа надо быть, чтобы пресытиться подобными вещами?! И зачем так тратиться, если это не радует? Вдова удалилась, а я, ведомый отчаянием от своего светского провала, решил непременно отыскать хозяина.

И я пошел бродить по дому, прихватив по пути вкуснейшую тарталетку с паштетом. Во всех комнатах царило веселье — люди беседовали, хохотали, пили шампанское, а за одной из портьер я обнаружил парочку, слившуюся в поцелуе. Я выскочил из той комнаты пулей — никогда еще не видел, как люди целуются, выглядело это так себе. Красный как свекла я продолжил слоняться — и вдруг увидел его.

Никогда не забуду этот момент. В огромном доме праздник, повсюду экзотические цветы в вазах, изысканные наряды, блюда и напитки, а он стоит на узком каменном балкончике, за развевающейся шторой, и смотрит в сад. Сначала я заметил просто фигуру в темном костюме и подумал: «Кто это там мерзнет без пальто?»

Вышел на балкон — и сразу его узнал. Граф Ньютаун, каким я его помнил с детства, а может, еще лучше. Седина ему очень шла, годы не сделали его ни морщинистым, ни толстым, — высокий джентльмен с офицерской выправкой, профиль — как на римской монете. Я немедленно решил, что, когда доживу до его преклонного возраста (то есть лет, наверное, до шестидесяти), — хочу быть таким, как он. Граф глядел в темный сад, иногда отпивая из стакана виски, шикарный и меланхоличный, как Байрон.

При моем появлении граф даже бровью не повел, — наверное, думал, что я пойму свою оплошность и оставлю его в покое.

— Граф Ньютаун, — выдохнул я. Он глянул на меня пустым взглядом, будто мыслями был очень далеко, но я продолжил: — Я Джон, граф Гленгалл, вы утром прислали мне приглашение! Благодарю вас от всей души!

— О. — Он словно очнулся. — Да. Сын Джереми Гленгалла.

Смотрел он на меня так, будто писал свою утреннюю записку совсем в другом настроении, а теперь его раздражает, что какой-то румяный от шампанского хлыщ нарушает его уединение. Но мне море было по колено — я хотел подружиться.

— Отец много о вас рассказывал, — торопливо заговорил я, хотя ничего мой отец, конечно, не говорил. — Я счастлив здесь оказаться! У меня был такой невеселый день до того, как я сюда попал. Умер мой старый слуга. Кстати, ваши слуги просто великолепны! Не подскажете, как найти таких?

Я хотел и польстить ему, и вызвать сочувствие к своим неприятностям. Кажется, получилось: взгляд его прояснился, он повернулся ко мне и вполне искренне сказал:

— Звучит и правда весьма печально. Отчего же он умер?

— На лестнице оступился. Дом у нас старый, не то что ваш, — вздохнул я.

— Рад, что вы оценили. — Он улыбнулся, словно проснувшись. — Идемте, мой юный друг. Хотел бы я оказать вам моральную поддержу, но с моралью у меня дела плохи. Зато могу показать свою портретную галерею. Я имею в виду не лица гостей, а истинные произведения искусства. — Он перешел с балкона в зал и повел меня за собой, на ходу вложив пустой стакан в руку какой-то статуи. — Какая жалость, что ваш папенька так рано почил и не успел представить вас свету.

К моему мрачному крючконосому отцу прозвание «папенька» совсем не подходило, но я печально кивнул. Пусть видит, как я грущу. Его внимание льстило мне невероятно.

Граф показал мне картины (чудесные), вручил еще один бокал шампанского (возможно, лишний) и даже представил нескольким гостям (удивленным). Все, кого мы встречали, при виде графа почтительно склонялись — похоже, хозяин и правда нечасто показывался на своих же вечерах. Поспевать за ним было непросто, ходил он быстро, несмотря на возраст и легкую хромоту, которая даже шла ему, придавала военного шика — видимо, его ранили на ирландской войне. Я семенил следом, как верный щенок.

— Я даже завидую тому, как все это ново для вас, мой друг, — сказал он, невозмутимо пересекая бальный зал, где по-прежнему танцевали. — Кстати, наряд у вас замечательный, вы хорошо чувствуете моду. Вашему отцу повезло, что наследуете ему вы, а не Бенджамин.

— Правда? — растроганно спросил я, решив прощупать почву насчет того, что он думает обо всей этой истории. — Признаться, я… Я боялся осуждения, но кто виноват, что Бен…

— Конечно, вы не виноваты, — мягко перебил он. — Деньги нужны тем, кто умеет ими наслаждаться. Поверьте тому, кто все на свете повидал: лучшее, что есть в жизни, — это удовольствия и красота. Они тоже рано или поздно надоедают, но без них и жить не стоит. — Граф добродушно улыбнулся и остановился у выхода из зала. — Так что танцуйте, радуйтесь и забудьте о брате — у него был шанс, и он его упустил. Кстати, ровно через неделю, в пятницу, у меня ежегодный большой бал. Вы приглашены.

Я недоуменно уставился на десятки пар, кружащихся в быстром вальсе.

— Большой бал? — недоверчиво переспросил я. — А это тогда какой же?

— Обычный. — Он пожал плечами. — Каждую пятницу в любое время года. Придете еще?

— Я буду приходить каждую пятницу, — выпалил я, еле живой от счастья. — Можно, граф?

Он рассмеялся.

— Конечно. Вы еще полны сил для веселья, так что в моем доме — всегда желанный гость. Передам Роджеру, что вы отныне всегда в списке. И зовите меня просто Гарольд, без церемоний. Приятного вечера, Джон.

С этими словами он выскользнул за дверь, оставив меня стоять посреди зала как громом пораженного. Я словно новыми глазами увидел все вокруг: зеркальные стены, поразительной красоты камин, старинные золотые часы в виде оленя. Красота — вот он, смысл жизни, и граф умел окружить себя ею, как никто другой. О, ну почему мой отец был совсем на него не похож!

Именно так я и буду жить отныне. Красота и наслаждения будут со мной повсюду. В отличие от графа я молод, так когда же пользоваться всем этим, если не сейчас?

Магия хозяйского покровительства сработала немедленно — все видели меня с графом, и за следующие полчаса я стал занятым человеком. На выходные три семейства пригласили меня выпить чаю, в понедельник я собирался поиграть в вист с новыми приятелями, вторник посвятить верховой езде (та самая герцогиня, которая была так нелюбезна со мной, нежно прощебетала, что все ее дочери — искусные наездницы и будут рады компании), в среду — опять чай, на четверг намечалось заседание клуба, в который я намеревался вступить, а пятницы я собирался отныне проводить у графа Ньютауна — нет, нет, у Гарольда!

Разошлись мы далеко за полночь. Я так увлеченно прощался с новыми приятелями, что едва не забыл пальто, — к счастью, меня нагнал давешний Роджер и почтительно подал одежду. В каждом его движении ощущалось, что он тоже заметил перемену в расстановке сил и больше донимать меня не будет, а впустит как дорогого гостя.

Мои новые друзья наперебой предлагали подвезти меня до дома в своих экипажах, но я важно сказал, что прогуляюсь, поскольку живу совсем недалеко (пусть знают, что у меня особняк прямо в центре). В доме графа дышать было тяжело, видимо, из-за газового освещения, а ночной воздух чудесно освежал. И все же о своем решении идти пешком я вскоре пожалел — ночной Лондон оказался опасным местечком.

Фонари уже погасли, и вдоль зданий, едва различимые в свете луны, скользили бедно одетые люди, оглядываясь по сторонам, — видимо, размышляли, кого бы ограбить. Парочка таких личностей явно решила не терять меня из виду. Я успел порядочно струхнуть, но тут из-за поворота вырулил молодой человек очень малого роста, в форменной одежке, сидевшей на нем, как мешок, и в шапке с козырьком, твердой и высокой, будто он прятал в ней чайник. Я не выдержал и засмеялся — после шампанского мне все было очень смешно.

— Не бродили бы вы пешком по ночам, сэр, — сказал коротышка без особого почтения.

— Пчему это? — гордо спросил я, стараясь скрыть, что до его появления дрожал как заяц. — Вы вбще кто?

— Я полицейский.

О, так вот как они выглядят! Раньше я только слышал об их существовании, но лично не встречал.

— И что? Вы плхо делте свою работу? — поинтересовался я.

— Весьма хорошо, — ответил он. — Иначе, боюсь, вы бы уже шли домой без сюртука и сапог. Или, того хуже, лежали бы тут с проломленной головой, сэр.

— И ткое бывает?!

— Куда чаще, чем нам хотелось бы. — Он серьезно уставился на меня. — Будьте осторожны, пожалуйста.

— Я мгу за сбя постоять! — заявил я. — Добрй ночи.

— Доброй ночи, сэр. Надеюсь, ваши слуги запирают на ночь двери, грабежи случаются и в домах.

С этими словами он зашагал по пустой улице дальше и скоро растворился во тьме. Только тут я заметил, что при его появлении опасные фигуры немедленно скрылись из виду. Больше я никого не встретил, но до дому шел, не сбавляя шагу.

Старики, конечно, уже спали, хотя достойные слуги дождались бы возвращения хозяина, чтобы помочь ему раздеться. Входная дверь подалась легко — надо же, они и правда не запирали ее на ночь. В кромешной тьме я добрел до своей комнаты и собирался уже позвонить в звонок, чтобы как следует поскандалить, но потом решил, что ждать, пока они поднимут свои древние кости с кроватей, себе дороже, и просто рухнул в постель, не раздеваясь. Сон окутал меня сразу же, я даже обувь с ног скинуть не успел.

Проснулся я куда скорее, чем собирался. Было еще темно, я поерзал, устраиваясь поуютнее, и снова услышал звук, который разбудил меня: скрип половиц.

Кто-то тихонько бродил прямо у меня над головой, на третьем этаже. Там располагались гостевые комнаты, уже лет сто не видевшие гостей. Слуги по дому ночью не бродят, тем более на господских этажах. Тут я испугался — наш дом всегда выглядел так, будто в нем должны водиться призраки. Чему удивляться, если они наконец дали о себе знать?

Но потом я все понял и разозлился так, что немедленно вскочил. Это точно был Бен. Какая наглость — явиться среди ночи! Я сразу догадался, чего он ищет. У нашего отца была привычка прятать деньги и ценности в сотне разных местечек, про которые он и сам частенько забывал. Если бы воры однажды влезли к нему, им пришлось бы серьезно поломать голову, чтобы найти хоть монетку. До смерти мамы отец иногда устраивал для нас с Беном игру в охотников за сокровищами: прятал какое-нибудь лакомство и давал подсказки, как его найти. Бен всегда выигрывал — он был старше и умнее. Находил сладость и торопливо съедал ее сам, никогда со мной не делился. Я плакал, а отец назидательно говорил: «Лить слезы можно только в одиночестве, чтобы их никто не видел».

И вот сейчас все было ясно. Бен сбежал и залег на дно, а теперь у него закончились деньги, и он явился в отчий дом. Не для того, чтобы поговорить со мной, нет! Наш чемпион по поиску сокровищ решил обчистить какие-нибудь отцовские тайники с деньгами, которых глупый Джонни, конечно же, не нашел.

Согласно моим жизненным принципам, нужно было поступить так: заснуть обратно, не обращая внимания на шаги и легкое постукивание выдвигаемых ящиков, а с утра приказать сменить замки на парадной двери, черном ходе и воротах. И следить, чтобы слуги, мои новые, молодые и расторопные слуги, всегда запирали каждый из них. А потом радостно представлять себе лицо Бена, когда он снова явится в ночи и обнаружит, что братец его обхитрил.

Но шампанское еще из меня не выветрилось, а обида на Бена жгла до такой степени, что я плюнул на собственные планы и вскочил. Дрожащей от злости рукой попытался зажечь свечу, не преуспел и вышел из комнаты без нее — ничего, в своем доме не потеряюсь. Хоть одеваться не пришлось, я был при параде еще с вечера.

Я крался, как тигр, и лестница наверх, к счастью, даже не скрипнула. Звуки раздавались из синей гостевой спальни — самой тесной, предназначенной для не очень-то дорогих гостей. Я подкрался к распахнутой двери, за которой слабо трепетало пламя свечи, и загородил собой проем.

— Попался! — гаркнул я, чтобы напугать его как следует.

Свечу он сразу задул, и в небольшой комнате стало темно. Мы смотрели друг на друга сквозь тьму. Я не видел лица, не видел даже очертаний фигуры, но взгляд чувствовал каждой клеткой тела. Мне вдруг стало страшно — он молчал, будто размышлял о чем-то, а потом сделал какое-то движение, и меня вдруг ударило по голове что-то тяжелое. Я был так ошарашен, что даже не вскрикнул, просто схватился за висок. Предмет, которым швырнул в меня Бен, тяжело брякнулся на пол, и я с ненужной точностью определил: это чугунные щипцы для углей, всегда стоящие у любого камина. Я держался за голову, испуганный, как ребенок. Бен никогда не был способен на членовредительство, но вот, пожалуйста! Что, если он правда сошел с ума?

Нужно было бежать, кричать, делать что угодно, но я растерялся до слез и даже не отшатнулся, когда он приблизился. А он, невидимый во тьме, поднял с пола щипцы, схватил меня за волосы и с размаху еще раз треснул чугунными щипцами в висок.

Вот тут я наконец вскрикнул, но тихо, придушенно, как котенок. Боль вспыхнула в голове с такой силой, что я осел на пол, а Бен перешагнул через меня и вышел из спальни.

Я завыл, обхватив голову. Пальцы были горячими и скользкими, висок горел. Меня никогда не били, сам я тоже ни разу сильно не ушибался и был потрясен тем, как ужасно чувствуешь себя, когда что-то болит.

Из трясины ужаса меня вытащил звук открываемых ящиков, донесшийся из соседней спальни. Бен как ни в чем не бывало продолжал обыскивать дом. Кажется, он ударил меня, просто чтобы я не мешал ему выйти из комнаты и продолжить поиски. Я сидел на полу, обморочно прислонившись к косяку, и ждал, когда Бен одумается, бросится ко мне и поможет встать, но он продолжал шуршать во тьме.

— Эй, — растерянно засипел я, держа голову, будто она могла отвалиться в любой момент. — Эй. По… Помоги.

Наверное, он слышал меня, нас разделял всего лишь узкий коридор, но даже не обернулся. Я хотел поползти к нему, но только завалился набок. Упал я неудачно, на раненый висок, и от боли заплакал, барахтаясь на полу.

— По…моги, — выдавил я из последних сил, задыхаясь от шума и тяжести в голове. — Мне… мне больно.

Ответом было шуршание ткани: кажется, вор рылся в шкафу с одеждой. Мне казалось, что я кричу, но, наверное, крик был только в моей голове и не просачивался наружу. Все затихало, отдалялось, немели ноги и руки, даже невыносимая боль в голове притупилась и теперь казалась почти убаюкивающей.

И тогда я почувствовал покой. Глубокий и безмятежный, как в детстве, когда мама укладывала меня спать и я знал, что ничего плохого никогда не случится. Этот покой сомкнулся вокруг меня, как любящие руки. Потом настала тишина.