Драконьеры. Часть II. Путь в Бездну

Дарий Дюже

Вторая и заключительная часть романа о приключениях и испытаниях Луня и Лели в огненном мире Бездны. Сможет ли Лунь остаться человеком или же навсегда останется Ираем – драконом, который погубит человеческий мир? Хватит ли ему человечности, смелости, доброты и любви, чтобы преодолеть препятствия и пройти свой путь до конца?

© Дарий Дюже, 2016

© Дарья Махонина, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Леля. Сорванные маски

Силы возвращались ко мне с каждым днём всё быстрее. Неделю назад самостоятельно встала с постели и уложить меня обратно никто не смог. Я знала, что мне лучше не покидать земной тверди, пока силы не вернутся окончательно. Твердь острова давала хоть и призрачную, чисто символическую, но всё же защиту, и сейчас это было немаловажно.

Команда безропотно приняла моё молчание. И даже Хмысь и Лодан, успевшие в моё отсутствие спеться, не оспаривали это право молчания. Я не стала рассказывать, как и почему исчезла с острова Холодных берегов, что произошло потом, и почему их драгал разыскал дракон. И почему этот дракон принёс меня. Я осталась человеком. Вопреки воле Бездны… Но во мне мало что осталось от прежней Лели. Я ждала. Ждала возвращения не только сил, но и знака. А пока — просто жила. У меня начало часто болеть сердце, я скрывала этот недуг как могла, но не всегда получалось. Было такое впечатление, что в груди вместо простого человеческого сердца — кристалл, который, пульсируя, режет острыми гранями грудь.

В первые же дни исследовав окрестности, пару раз приняв участие в рыбной ловле, я почувствовала тягу к одиночеству, к движению, появилось желание удрать от суеты, весёлой энергии молодых задорных ребят. Не придумав ничего лучшего, отстала от идущих к озеру ребят, с которыми отправилась на рыбалку, спряталась в кустах. Потом выбралась на тропку и пошла в противоположную сторону.

Бездна нежилась под лучами Осколка, лениво перетекали волны излучения, мягко меняя цвет от ярко-оранжевого к тёмно-коричневому, отражаясь в низких густых облаках. Я подошла к самому краю обрыва и, подобрав горсть мелких камешков, со злостью швырнула их в Бездну. Мне хотелось кричать, кричать, а не просто тихо швыряться в Бездну безобидным песком. Она поиздевалась надо мной, заставила причинить боль идущим рядом, заставила хранить тайну, теперь — жгущую раскалённым углем душу. И я ненавидела её всеми силами души.

Да, я могла бы раскрыться Хмысю и наверно — Лодану. Они бы поняли и поверили, но при любом моём распоряжении неизбежно возникала мысль: а не Бездна ли мной руководит? И это останавливало. И, кроме того… Я боялась… Очень боялась, что так оно и будет. Не знаю, каким образом меня вытащили неожиданные союзники, но и их вмешательства могло оказаться недостаточно. Недаром повелительнице Бездны было «интересно…».

Наверное, я шла на звук, на звук плача — отчаянного и безнадёжного. Но осознала это, только когда вышла на полянку. Посредине поляны стоял небольшой фургон, самого обычного вида. Вот только шипохвост лежал мёртвым, с проломленным черепом — здесь явно побывал какой-то крупный хищник, скорее всего, тварь-из-бездны. В нескольких мерах от фургона мёртвым кулем лежала молодая женщина, над ней-то и рыдала девчушка лет девяти — десяти, судорожно сжав кулачки и колотя ими по траве. Нелёгкая вынесла меня к очередному финалу маленькой драмы.

Кажется, девочка даже не поняла, что рядом кто-то находится, причём — кто-то чужой. Потеря близких, кровавая трагедия, развернувшаяся на глазах девочки, привели её в невменяемое состояние. Опустившись рядом на колени, слегка коснулась её плеча, пытаясь привлечь внимание, и едва не отшатнулась, когда девочка порывисто обняла меня, спрятав лицо на груди. Ничего не оставалось, как попытаться её успокоить и увести отсюда.

Какое-то время сидела, поглаживая ребёнка по волосам, давая возможность выплакаться, но меня беспокоила одна мысль: далеко ли ушла та тварь?

— Она-а ун-несла п-па-апу, — девочка подняла ко мне зарёванное личико, — он-на в-вернётся, д-да?

— Нас здесь уже не будет, — успокаивающе произнесла я, — как тебя зовут?

— Ве-еша.

— Веша?

— Да.

— Вот что, Веша. Мы сейчас поднимемся и пойдём отсюда, тварь, ведь это была тварь, верно, может вернуться в любой момент, мне совсем не хочется встречаться с ней.

— Но мама…

Отлепившись от меня, девочка схватилась за безвольную руку мёртвой, а я, только сейчас обратила внимание на круглый живот, худой, в общем-то, женщины. Что я могла? Только стиснуть зубы — жизнь погибла, даже не родившись, и виновницей опять была Бездна.

— Пойдём, Веша, — поднявшись с колен, взяла девочку за руку, — пойдём. Если мы быстро доберёмся до моих друзей, то, может, мы успеем раньше твари и похороним твою маму, как подобает.

Поколебавшись мгновение, девочка кивнула, медленно отпустила руку матери и встала.

— Берегись! Слева!

Я вздрогнула от резкости, неожиданности окрика, но это был голос Хмыся.

Тварь вышла из леса на поляну сбоку, слева, так тихо, что я её даже и не слышала. И когда раздался крик, она уже начала разбег — поляна была небольшая, и разбега для броска почти не требовалось. Я замешкалась, на миг мне показалось, что это Трофей, но это был не он.

Я была безоружна — ведь шла на рыбалку, в сопровождении воинов хоть и настроенных на мирный лад, но, как всегда вооружённых до зубов, и кроме засапожников ничего не взяла. И когда убегала, даже мысль не мелькнула, что мне может понадобиться оружие…

Оттолкнув девочку, я выхватила кинжал, и в этот миг тварь прыгнула…

Благодаря Луню и Трофею я знала уязвимые места таких тварей, но в них так трудно попасть! Глаза, ушные раковины — если пронзить мозг, глотка… что ещё? Если вспороть твари-из-бездны мягкую брюшину — всё равно успеет меня прикончить, даже когда её внутренности будут волочиться за ней по земле. Такие случаи были известны.

Тварь прыгнула… всего на миг показав брюхо и грудь, покрытые жёсткой короткой шерстью — но не роговыми пластинами, и я метнула кинжал. И почувствовала, да скорей всего — именно почувствовала, а не увидела, как мимо пронеслись три стрелы, вонзившиеся в тело твари лишь на секунду позже кинжала. И плавная строгость прыжка сломалась, мощь, пославшая чудовищную машину смерти вперёд, исчезла: даже не взвизгнув, тварь как-то ломано, неловко, упала в траву. Ярко-жёлтые глаза потускнели, тело сотрясла конвульсия.

Тварь упала всего лишь в двух шагах, я смотрела и не верила глазам, казалось, что она сейчас вскочит и снова бросится на добычу. Но та лежала неподвижно, приподнявшаяся чёрная губа ощерила острые клыки — она словно усмехалась, насмешливо и поощрительно.

Не знаю, что именно вывело меня из изумленного оцепенения: то ли мягкая ладошка, доверчиво лёгшая в руку, то ли торопливые шаги Хмыся. Я смогла оторвать взгляд от оскала мёртвой твари и посмотрела на ребёнка.

Да, лет десять, может — одиннадцать. Непослушные рыжевато-каштановые волосы, густой волной ниспадающие на плечи и спину, подчёркивающие нежный, по-детски округлый овал лица, маленький прямой носик… Ребенок очень милый, но зарёванный. И прозрачно-зелёные глаза, доверчиво и изумлённо рассматривающие меня, наверно, с таким же любопытством, как и я — её.

— Леля… ты убила её… Посмотри: две мои стрелы попали ей в брюхо, одна — в лапу. Тварь не издохла бы от этих ран, они лишь немного замедлили б её, да разъярили. А теперь смотри сюда: твой кинжал попал в межрёберную щель и вошёл в сердце…

С этим словами юноша отпустил лапу твари, которую держал на весу, встал с корточек:

— Честно говоря, тебе везёт, как везло Луню — сказочно.

— Ты думаешь, он мёртв?

Хмысь пожал плечами, отвёл взгляд:

— Я сомневаюсь в том, что жив…

— А как ты тут оказался, а, Хмысь?

Я только теперь сообразила, что его появление, судя по всему, спасшее мне жизнь хоть и своевременно, но несколько неожиданно.

— Как тебе сказать… — замялся юноша.

— Как есть, так и говори, — твёрдо ответила я.

— Ну… понимаешь…

Я молча смотрела на него.

— Ну живот у меня болел сегодня! — наконец выпалил он и густо покраснел, — Ну, я и отстал от ребят…

— Леля… — для пущей верности Веша дёрнула за руку, — это не та тварь…

— Не та, что напала на вас? — я перевела взгляд с Хмыся на ребёнка.

— Думаю да, — девочка пристально смотрела на труп. — Она была немного другой, и, кроме того… — я почувствовала, как вздрогнула маленькая ладонь в руке, — я думаю, у той твари морда была бы окровавлена.

Несколько мгновений мы с Хмысем переваривали эту новость, потом юноша принялся бесцеремонно вытаскивать свои стрелы из твари.

— Нам лучше побыстрее уйти отсюда, девочки, второй раз может так не повезти…

Словно подтверждая эти слова, невдалеке раздался вой, вой торжествующего хищника. Ладошка девочки стала странно мягкой и попыталась выскользнуть из моей ладони. Бледного, потерявшего сознание ребёнка пришлось поднимать с земли: не так уж много в ней сил, чтобы стойко переносить подобные испытания…

Знак был дан. Дан, и понят. Я смотрела в мрачные лица спутников и понимала: пора в путь. Мы готовы, мы все готовы — эта случайная стоянка была последней передышкой, последним отдыхом перед боем. Перед последним боем — другого уже не будет.

Мы успели первые, а, может, тварь насытилась одной из своих жертв и не собиралась возвращаться. Всё может быть. Как бы то ни было — мать Веши похоронили мы: в земле, а не в утробе хищника или пасти Бездны. Ребята вырыли глубокую могилу и опустили в неё тело, саваном послужила грубая холстина, ничего другого на драгале не нашлось. Засыпав землёй и завалив камнями, мы немного постояли над могилой: прощальное слово могла сказать только Веша, как единственная здесь, знающая мать при жизни, но она тихо плакала, прижавшись ко мне.

Раньше хоронили мертвецов проще — завернув в погребальное покрывало, скидывали с обрыва, хоронить умерших в земле стали при моём отце. Он не объяснял мне причин своего решения, да и почему его люди послушались — загадка. Ведь традиция сжигать тела в топке Бездны — многовековая, а такие традиции не исчезают просто так, тут нужны серьёзные доводы. Задумываясь над этим теперь, пришла к выводу, что несколько странно, то что я не знаю причин. Отец мог не хотеть посвящать в суть проблемы, но ему надо было убедить остальных поселян, иначе бы его никто не послушал. Но у кого б ни спрашивала об этом, все отвечали как-то уклончиво так, как будто не понимали истинной причины, доверяя знаниям моего отца…

Рассвет застал нас в пути. Мы шли в прибрежном течении, огибая остров, Веша сказала, что где-то неподалёку есть деревня, оттуда она родом. Правда, родственников у девочки больше не осталось, но брать её с собой в такое путешествие я не собиралась, а в деревне наверняка найдётся добрая душа, которая пригреет сироту. Пока же ребёнок спал в моей кровати, а я стояла на носу судна и смотрела вперёд — вдаль. И вскоре, миновав очередной мысок, мы увидели деревню… то есть то, что от неё осталось. Несколько десятков домов, а, вернее — чёрные от дыма, обгоревшие остовы, причал ещё полыхал. Видимо, мы едва разминулись с драконьерами.

— Нет.

Я и не заметила, как она пришла и стала рядом. Вцепившись в перила побелевшими пальцами, девочка смотрела на сожжённую деревню и повторяла:

— Нет. Нет. Нет.

Без крика, без надрыва, без выражения. Я смотрела на Вешу и чувствовала, как где-то внутри собирается ледяной ком — я уже слышала однажды этот тон, эти слова… Одна безумная старуха, загребающая горячие уголья голыми руками, уголья, недавно бывшие её домом, её семьёй и жизнью, повторяла это слово так же, как сейчас Веша. Но ушедшего — не вернуть.

— Веша, — девочка не откликнулась, и мне пришлось встряхнуть её за плечи, — Веша! Тут есть ещё деревня?

— Деревня?

— Да, деревня.

— Есть, может быть.

— Это как?

— Если её ещё не уничтожили драконьеры…

— Леля, — это Хмысь, сдав вахту, подошёл к нам, — не думаю, что есть смысл искать вторую деревню.

— Но почему?

— Посмотри, причалы ещё полыхают, а драконьеров и духу нет. Если они ушли от острова вглубь Бездны — их было бы видно. Но их нет, скорее всего, они двинулись вокруг острова, как делают обычно: всем известно, что деревни строят на обрывах…

— Но тогда…

— И даже не думай! — перебил юноша. — Мы не успеем их предупредить — только сами попадёмся.

— Но тогда…

— Да. Нам придётся взять Вешу с собой, — твёрдо ответил он на невысказанное предположение.

— Но драгал и наш путь — не для маленькой девочки! — возмутилась я.

— В таком случае — и тебе тут не место, — раздался новый голос и из-за спины вышел Лодан. Занятая разговором, я не заметила, как подошёл юноша.

— Та-ак, — протянула я, скрестила руки на груди, — да у нас тут заговор! Спелись, голубчики!

Ребята переглянулись и хором ответили:

— Ага!

— Леля… — Веша больше не смотрела на берег и, кажется, пришла в себя. — Леля… пожалуйста… возьмите меня с собой. У меня никого больше не осталось, даже просто знакомых. Все, кого я знала — мертвы. Если вы меня высадите — я умру, я знаю. Ну пожалуйста!

Всхлипнув, девочка упала на колени и закрыла лицо руками.

— Тихо, маленькая. Не плачь, — Лодан поднял её на руки, но девочка разревелась ещё сильнее, уткнувшись ему в плечо. — Конечно, мы возьмём тебя с собой. Да, Леля?

Ненавижу, когда мне выкручивают руки.

— Да, Веша, мы возьмём тебя с собой.

Девочка перестала плакать и недоверчиво посмотрела на меня, я улыбнулась:

— Но плакс и грязнуль — за борт!

— Я больше не… я сейчас!

Соскользнув с рук юноши, девочка умчалась в каюту, проводив её взглядом, хмуро взглянула на довольных приятелей:

— Под вашу ответственность. Если с ребёнком что-то случится — высажу на первом же острове.

Может, я была не совсем права. Вполне возможно, что Веше, правда, лучше было остаться на драгале. Но меня не отпускала мысль, что рано или поздно путешествие окончится в топке Бездны, и лучше бы ребёнку быть где-нибудь подальше.

Время… уходило. Текло незримой рекой и даже малой толики не оставляло в ладонях…

Четыре недели прошло с момента принятия на борт нового члена команды, Веши. Четыре недели наше судно бороздило просторы Бездны, играя в пятнашки с драконьерами, вырываясь из штормов, уворачиваясь от плевков излучения: дня не проходило без происшествия.

Я искала, искала Луня, искала заповедный остров драконьеров. Ведь я — драконьер, и должна почувствовать его. Но не имела возможности рассказать об этом команде, и поэтому мои приказы казались им бессмысленными, и то, что поиски пока были безрезультатны, лишь подливало масла в огонь. Я понимала это, но всё же надеялась, что поиск будет окончен прежде, чем вспыхнет возмущение людей.

Подходил к концу очередной нервный и длинный день, Осколок опускался в багровое марево на закате. Я стояла на палубе и смотрела на отдаляющийся берег острова. Очередная пустышка, очередная неудача. Я начала привыкать к ним.

— Леля.

Голос принадлежал Хмысю и был достаточно требовательным, чтобы я развернулась к нему. Юноша был не один, а с вечным своим наперсником — Лоданом, и оба выглядели встревоженными.

— Нам надо поговорить без лишних ушей.

— Надо, так надо. Идёмте.

Я провела их в каюту, которую занимали мы с Вешей, вообще-то, единственную на всём драгале.

Девочка сидела на кровати и вертела в руках деревянного Трофея.

— Что у вас? — тон получился резким и раздражённым, но у меня не было сил брать себя в руки.

— Леля, тут такое дело… — Хмысь выглядел нерешительным, и это удивляло, — понимаешь…

— Что мы ищем, Леля? Что… или кого? — перебив лепет напарника, требовательно спросил Лодан.

— Это всем известно, я не скрывала своих целей.

— Да, но как ты их ищешь? Вслепую? Но нам жизни не хватит обшарить все острова…

— Нет… не вслепую.

— Тогда как?

— На ощупь, — усмехнулась я. Ну не говорить же им, что я иду, действительно, почти вслепую, доверяясь слабым подсказкам сердца?

— Это не смешно, — насупился Хмысь, — всё очень серьёзно. Ты, может, и не обратила внимание, но команда недовольна, и есть уже такие, что заговаривают о возвращении домой.

— Если так будет продолжаться, в один прекрасный день нас просто высадят на берег какого-нибудь острова, а сами тю-тю… — поддержал друга Лодан.

— И что вы предлагаете?

Прежде чем ответить, ребята переглянулись — договаривались, кому говорить.

— Поговори с командой, объясни, чем ты руководствуешься в поисках. И всё будет прекрасно… — предложил Хмысь. Я только головой покачала.

— Нет. Я не буду этого делать. Либо вы все доверяете мне, либо нет. Я не могу вам ничего объяснить, а врать не буду.

На какое-то время в каюте установилась тишина, мы рассматривали друг друга и молчали.

— Ну хорошо, — наконец заговорил Хмысь, — не всей команде, хотя бы нам можешь объяснить в чём дело?

— Хотела бы, но не могу. Этот разговор бесполезен. Идите уже отдыхать…

Они ушли. Недовольные и расстроенные, они, конечно, хотели помочь, но иногда помощь заключается в невмешательстве. Когда за ними закрылась дверь, я опустилась на кровать и закрыла глаза — в последние дни сердце болело сильней и дольше, чем обычно, и это тревожило. С другой стороны, это могло указывать на то, что остров драконьеров где-то недалеко. Чем не повод для радости?

Дверь хлопнула, открыв глаза, я поняла, что осталась в одиночестве: Веша убежала на палубу, бросив фигурку Трофея на покрывало кровати.

С первых дней пути девочка стала любимицей всей, без исключения, команды, и не потому, что все знали о её трагедии, не из жалости. Веша обладала дружелюбным и весёлым характером с немалой толикой любопытства, и — океаном энергии. Она была готова с утра до вечера носиться по палубе, где-то помогая, где-то мешая, но там, где была девочка, постоянно звучал смех. Вот и сейчас, едва она оказалась на палубе, как прозвучал взрыв хохота. Осторожно приоткрыв дверь, я увидела, что ребёнок висит вниз головой, на уровне лица Лодана, и тот что-то терпеливо растолковывает ей. Но ребёнок мало его слушал, дрыгая свободной от верёвочной петли ногой, она пыталась развернуться к зрителям. Штанишки, которые мне пришлось пошить ей в первый же день, так как оказалось, что в длинной юбке лазить по вантам несподручно, свободно позволяли это.

Команда и не подозревала того, что видела я: смятой, развороченной постели поутру, от постоянных метаний ночью, тихих слёз — жалкой попытки не разбудить меня. Несколько раз вставала, пытаясь успокоить ребёнка, но тогда слёзы лились рекой, Веша просто не могла остановиться, и я перестала вставать. Тихо лежала, слушая как она плачет, и через некоторое время девочка успокаивалась и засыпала беспокойным, тяжёлым сном. Бездна нанесла ей рану, неизлечимую даже самым искусным целителем — Временем, и не мне с ним тягаться.

Минуло ещё несколько дней, относительно спокойных, команда чуть оттаяла, расслабилась. Даже разговоров о том, чтобы вернуться домой — на остров Холодных Берегов, ведущихся уже в открытую, стало меньше.

Ранним утром из багрового марева выплыла тёмная туша — очередной остров. Я в это время стояла на носу. Разбуженная Вешей, с трудом потом засыпала и часто выходила на палубу, чтобы скоротать последние ночные часы перед восходом. Так было и сегодня. Я стояла на носу драгала и смотрела на медленно приближающуюся тушу острова: что ждёт там? Очередная неудача? Очень даже может быть…

Кроме меня бодрствовал только Хатён — он заступил на вахту перед самым рассветом, и теперь стоял за рулём молчаливо и сосредоточенно. Даже не обратил внимания на крик луня, внезапно прозвучавший совсем рядом.

Луни давно уже не приносили вестей — со дня смерти отца. Не знаю, может, эти загадочные птицы не пожелали служить Мориту, а, может, брат ещё и не оправился от пережитого… и поделом ему.

Птица вела себя странно: кружила вокруг драгала, расширяя круги и спускаясь, но не делала ни малейшей попытки сесть на палубу или передать как-то весть. Наконец, снизилась до уровня палубы, так, что порывы ветра от её крыльев трепали мне волосы, даже Хатён не удержался в первый момент от изумлённого возгласа: нам были видны все пёрышки в крыльях!

— Чего ты хочешь?!

Мой вопрос потонул в шорохе крыльев, птица на мгновенье зависла передо мной, и вдруг устремилась вперёд — как бы ведя драгал за собой — к острову. Может, появление луня предвещало столь долгожданную удачу?

Рассвет успел разгореться ясным днём, когда мы наконец-то причалили, единогласно решив пристать к обрыву там, куда приведёт лунь. Берег был пустынным — никто не прибежал к причалу, встретить драконью галеру, деревня молчала. Не слышно было даже обычных деревенских звуков — криков домашней птицы, лая собак, голосов животных — деревня словно вымерла… Впрочем, так оно и оказалось — деревня была мертва, судя по всему, вот уж несколько недель, это стало понятно после первого беглого осмотра. Мы бы отчалили немедленно — совсем не хотелось провести ночь рядом с погибшей деревней, но была на исходе вода, а где-то рядом должна протекать река. И мы остались, решив провести тут одну ночь.

Река действительно оказалась недалеко за околицей деревни, и к вечеру наполнили все опустевшие сосуды — осталось только погрузить их на судно, и можно отплывать. Мы оставили на это следующее утро.

Рассвет застал нас за работой. Несмотря на то что все спали на борту драгала (никто не захотел ночевать на земле погибшей деревни), ночь была какой-то тревожной, тяжёлой. Едва выспав дневную усталость, ребята занялись погрузкой бочек. Меня от этой работы отстранили, сославшись на достаточное количество рабочих рук. Понаблюдав за погрузкой, я сошла на берег, дежурный по стряпне как раз разводил огонь под огромным котлом. Деревенские дома равнодушно пялились на суету пришельцев.

Что хотел показать нам лунь? Я уже однажды пошла за этой птицей, угодив в западню, чего ждать на сей раз? Кто вёл сюда — друг или враг? И не у кого спросить совета… Разве что — у этих онемевших домов?

Вчера лишь убедились, что деревня мертва: на большее не хватило духу, но может, стоит взглянуть на дома поближе? Может, найдётся что-то важное?

Размышляя, я отдалилась от суеты возле драгала, и медленно, всё ещё не приняв окончательного решения, шла к деревне. Что может найтись существенного в домах поселян, кроме пары монет, да еды и утвари?

Ответом стал гневный крик луня да стремительный росчерк белых крыльев: выставив когти, с открытым клювом, на меня падала разгневанная птица. Но чем?

От удара я пошатнулась, с трудом удержавшись на ногах: от рукава остались истерзанные лохмотья. К счастью, руку, которой заслонилась, лишь слегка оцарапало — основной удар пришелся на куртку. А лунь снова готовился к атаке: на мгновенье зависнув в вышине, ринулся вниз, я развернулась и бросилась бежать. Кем бы ты ни был, каким силам ни служил — я не приму боя, не хочу тебя убивать…

Как оказалось, я отошла достаточно далеко от драгала, и не успевала добежать до него: услышав за спиной звук рассекаемого воздуха, бросилась на землю плашмя — лунь гневно закричал, промахнувшись. В третий раз он не промахнётся. Но я успела раньше, с разгона влетев в гущу столпившихся ребят: зрелище нападающего на человека луня привело их, судя по всему, в ступор, в своеобразный шок. Только Хмысь, опомнившись, лихорадочно заряжал самострел, но птица зависла над нами в нерешительности, изредка гневно крича, и я приказала не стрелять. Лунь так и не решился напасть: покричал-покричал и развернулся к Бездне, тяжело взмахивая крыльями, медленно растворился в багровом мареве.

Команда медленно приходила в себя: ребята зашевелились, негромко обсуждая случившееся, с недоумением поглядывая на меня. Но я не могла им дать какое-либо объяснение, я сама ещё ничего не понимала.

— Ты как? Не ранена?

Лодан взял меня под руку, потянул в сторону.

— Веша, принеси сумку с лекарскими запасами.

Кивнув, девочка вприпрыжку помчалась на драгал.

Разрезав остатки рукава кинжалом, он осмотрел царапины, оставленные когтями луня, авторитетно сообщил:

— Жить будешь.

А мне захотелось рассмеяться, вот только это слишком сильно было бы похоже на истерику.

— Лодан, на меня напал лунь, а ты думаешь о каких-то царапинах!

— Ничего себе: «каких-то»!

— Эти птицы никогда не нападали на людей! На людей, слышишь, Лодан?! На людей!

— Да, — встряла запыхавшаяся Веша, — они нападают только на драконьеров!

Пожалуй, девочка произнесла это слишком громко. Стоявшие неподалёку Хатён и парень, к которому из-за нескладного долговязого телосложения привязалось прозвище Длинный, настороженно посмотрели на нас.

Но мне было не до них, в ушах звучал звонкий голос девочки: «нападают только на драконьеров». Вот в чём дело! Луни видят не только внешнюю оболочку, но и сущность. Я… Я и есть драконьер. Вот почему он напал.

— Леля! Леля, тебе плохо?!

Лодан почему-то смотрел сверху вниз, нависая надо мной, и только чуть погодя сообразила, что сижу на земле: догадка ошеломляла и я перестала контролировать себя.

— Н-нет. Всё в порядке…

— Леля, никто не знает, нападали ли луни когда-либо на людей, как не знает, нападали ли на драконьеров или нет.

— Это неважно…

— Леля, что происходит? — голос был очень требовательным и принадлежал Хмысю. Он стоял впереди команды: лица стоящих за ним ребят были решительны и угрюмы.

Вот и всё Леля, была у тебя команда, и нет её, — я не пыталась врать себе. Только ребёнок не сопоставил бы факты последних событий и только ленивый не сделал соответствующих выводов.

— Хмысь, не сейчас!

Лодан вышел вперёд, остановившись напротив юноши, загораживая меня и Вешу.

— Потом будет поздно, отойди Лодан. Мы должны знать: кто и куда нас ведёт.

— Если вы сейчас все не угомонитесь и не отстанете с дурацкими вопросами, вас никто никуда не поведёт — Бездна вон, идите прыгайте. Другого выхода уже не будет.

— А ты что же, обособился от нас? — в голосе юноши сквозила неприкрытая угроза.

— Да, мне не по пути с дураками и самоубийцами, которые делят всё на чёрное и белое, — Лодан, казалось, и не заметил её.

— Последний раз прошу: отойди. По-хорошему.

Удара я не видела, Лодан упал в мере от нас, приложившись затылком о булыжник, и больше не встал. Оставалось лишь надеяться, что не насмерть.

— Ничего, — ухмыльнулся Хмысь, потирая кулак, — у него голова крепкая… выживет. Так что, Леля? Что можешь нам сказать?

Я пыталась. Я честно пыталась, вот уж больше минуты, ещё до того, как Хмысь ударил Лодана, и не могла. Язык отнялся, онемел. Я не могла даже разжать губы, не то что слово произнести. Видела всё возрастающее недоумение на их лицах и молчала, только чувствовала тёплое дыхание Веши на щеке.

— Леля! — девочка попыталась встряхнуть меня, но её ладони обжигали. — Леля, что с тобой?

Я рванулась, пытаясь освободиться, перед глазами поплыло, и я почувствовала щекой острые мелкие камешки, но ничего не видела. В дымке, повисшей перед глазами, медленно проступил кристалл, по форме отдалённо напоминавший сердце: он, то становился прозрачным, как слеза, то уплотнялся, сверкая острыми синими гранями… Но и в том, и в том состоянии через него шла сеточка пульсирующих красным жил — вены, наполненные кровью.

Я лежала, слушая, как онемение распространяется по телу, чувствуя обжигающие ладошки девочки, ощущая испуганно-ошеломлённую тишину, и мечтала только об одном. Умереть. Потому что саднящая боль в груди — в сердце, и перепуг команды говорили об одном: слёзы дракона не подействовали. Или же, их силы просто не хватило…

Небо плавилось. Плавилось и стекало вниз горючими едкими слезами. Небо плакало…

Я была уже здесь однажды, я помнила это… вот только тогда голубые кристаллы не плавились от слёз, рассыпаясь чёрным прахом.

Я шла, чувствуя, как острые грани впиваются в ступни, как по плечам скользят обжигающие капли, и шла вперёд.

Между куполом неба-Бездны и кристаллическим полем бушевала буря. Я шла уже долго, давно должны были показаться скелеты драконов, но ветер поднимал в воздух сотни голубых кристаллов, перемежаемых огненными слезами, и ничего не возможно было увидеть дальше вытянутой руки.

Куда иду, зачем — я не знала, но не могла не идти. Впереди ждало будущее, позади — не осталось ничего, кроме теней. Невозможно жить всё время тенью. Будущее звало.

И вскоре, правда, услышала голос, негромкий, заглушеный воем ветра, но кто-то звал меня по имени, и я пошла на этот зов.

У всех, наверно, бывает такое чувство, что всё вокруг — сон, что живёшь во сне. Или спишь, и тебе сниться жизнь. Может, мы — лишь сон неведомых богов, а, может, это мы — те самые боги, и нам снятся сны… Никто не знает.

Я спала… и в то же время это был не сон, я знала это. Ветер сек лицо мельчайшей кристаллической крошкой, завывал, трепал волосы — это было слишком реально, чтобы быть сном.

Через некоторое время буря расступилась, я увидела скелет дракона, проклинающего Бездну, а под ним, у исполинских некогда лап, стоял юноша. Он словно разговаривал с драконом. Или дракон с ним?

Осталось пройти совсем немного, когда их беззвучный диалог закончился и юноша обернулся — это был Лунь. Он стоял и смотрел на меня, а в его руках что-то сверкало, пульсировало то ярко-синим, то ало-огненным. Он сжимал это обеими руками, как самую большую драгоценность в жизни. Но вот наши взгляды встретились, и его лицо исказилось. Растерянно-радостное выражение медленно сменилось недоверием, а потом — обречённостью. Но я ничего не понимала: он смотрел на меня, в лицо — в глаза, но не видел. Это чувствовалось по его взгляду: несмотря на выражение лица, глаза светились яростью и гневом. Перед ним был враг, враг, который перехитрил, коварством добился своей цели.

Медленно, очень медленно он протянул то, что так бережно сжимал, вперёд и разжал ладони — в них, как в удобной чаше, лежал кристалл. Он был похож на сердце, и свет пульсировал, словно в такт сердцу и менялся. Кристалл был явно более значимым, чем всё, что я видела когда-либо.

Лунь протягивал сокровище, не мне — своему врагу, который оставался невидимым, но этот кристалл… звал меня. Не удержавшись, шагнула вперёд и… и наткнулась на невидимую преграду — горячую, упругую и — непреодолимую. В глаза будто брызнули водой — картинка стала размытой, а то, во что я упёрлась, тёплой плёнкой растеклось по телу, спелёнывая. Неясные силуэты окончательно потемнели, пришло ощущение покоя, и я… заснула, наверное.

Мне было хорошо. Так хорошо, как не было уже очень давно — с далёкого-далёкого детства, такого безмятежного, уже и не верится, что так может быть. Я медленно просыпалась: было тепло и уютно, тело стало лёгким, а в душе царил покой — рядом потрескивал костёр и чей-то голос тихонько напевал колыбельную. Может, именно из-за этой полузабытой песни и было так покойно.

Приоткрыв глаза, сначала увидела оранжево-жёлтый огонь костра, а за ним — Вешу. Девочка сидела на земле скрестив ноги, сосредоточенно наблюдала, как превращается в угли прутик, вытащенный из огня. И пела.

И не подозревала, что у неё такой мелодичный голос.

Заметив, что я проснулась, ребёнок замолчал на полуслове и вскочил:

— Ты проснулась!

Я могла только удивиться такому радостному тону.

— Ага, — подтвердила её наблюдение и села, скидывая плащ, которым была укрыта.

— А все остальные улетели на драгале, только я осталась. Они наверно, испугались тебя.

Веша выпалила это на одном дыхании и словно погасла: плечи девочки поникли, она опустила голову, пряча взгляд и села на прежнее место.

«Испугались меня»? — хотела переспросить я, но не стала: случайно взглянув на руки, поняла причину их испуга. Кожа была в неестественно-тёмных пятнах, ногти походили на затупившиеся птичьи когти — это нечеловеческие руки, руки драконьера.

— Ты — драконьер? — просто спросил ребёнок, взглянув мне в глаза. И не было в этом вопросе ни удивления, ни ненависти: Веша приняла мир таким, каким он был, со всей его неоднозначностью, несправедливостью, ненадёжностью… В этом мире надёжнейший друг мог на следующий день оказаться злейшим врагом — без веских причин на то.

— Не знаю. Надеюсь, что нет, Веша. Но… — я замялась, это себе я привыкла не лгать, а девочка вряд ли примет так легко правду, — уже и не совсем человек.

— Тогда кто? И почему борешься с Бездной, если она твоя мать?

Надо сказать, она меня несколько озадачила своим высказыванием. Бездна — моя мать… вот уж чушь. Хотя… С другой стороны, можно сказать, мать, если учесть, что она приняла непосредственное участие в появление на свет нового драконьера. Но мне определённо не нравится такая постановка вопроса.

— Я есть я. И Бездна — не моя мать. Я, прежде всего, человек, и жить хочу — как человек, и умереть. И то, что Бездна искорёжила моё тело, не значит, что она добралась до духа. Я чувствую себя человеком, и буду бороться за людей до конца.

— Но как? Ведь команда сбежала, едва догадавшись в чём дело?

— Видно будет. Скажи-ка мне, подруга, как это ты осталась со мной на берегу?

Девочка пожала плечами и снова уставилась в огонь:

— Мне показалось, что несправедливо оставлять тебя беспомощной на обрыве. Ты бы так не поступила.

— Я — да, тут ты права, но мне не одиннадцать лет. Встречу Хмыся — голову оторву, за то, что согласился тебя оставить.

— А он и не соглашался. Я спряталась в деревне и подождала, пока они исчезнут из вида, и только потом вышла.

— И как же ты не побоялась остаться, если взрослые люди испугались?

— Ты однажды спасла мне жизнь, почему я должна тебя бояться?

— Понятно. Ладно, замнём для ясности. Похоже, пора подумать о будущем. Ты спала сегодня?

Вопрос получился глупым, сейчас была глубокая ночь, а учитывая, что в этих краях всё время надо оставаться начеку, Веша просто не могла отдохнуть до тех пор, пока не проснусь я.

— Можешь не отвечать. Ложись спать, давай сюда, на моё место.

Умостившись, завернувшись в плащ, ребёнок почти сразу заснул, оставив меня присматривать за костром и размышлять.

Несмотря на отнюдь не радостные новости, чувство покоя, с которым я проснулась, не исчезло. Я, пожалуй, даже радовалась, что всё открылось, нет теперь нужды молчать. Единственное расстраивающее и беспокоящее — я не знала, что с Лоданом, жив ли он вообще? Но, учитывая, что Хмысь забрал его с собой, можно было надеяться на лучшее.

Подкинув в прогорающий костёр поленьев, взятых, очевидно, из деревенской поленницы, встала и принялась расхаживать вокруг — не сиделось. Казалось, я попала в безвыходное положение: брошена вместе с маленькой девочкой на неизвестном острове, без команды, без драгала… Но я не чувствовала ничего, даже отдалённо похожего на уныние. Может, слишком многое испытала для того, чтобы так просто сдаться? Вышагивая вокруг костра вдруг обратила внимание на заплечный мешок, небрежно брошенный в стороне. Ага… это наш запасливый Хмысь позаботился. Жадюга. Припасов дня на два, не больше. Ну и ладно, нет ещё такого острова, который не прокормил бы меня дичью. Ну что ж, с наступлением утра можно будет отправляться в путь, должна же тут где-то быть деревня?.. А где деревня — там обязательно будут причалы, драгалы, драконьеры… Но проблемы будем решать по мере их поступления. Для начала надо просто найти деревню.

Утро разгоралось медленно, неохотно: не терпелось отправиться в путь, но я заставила себя взять в руки. Веша и так до полночи не спала, пусть хоть сегодня отоспится. Пока она сладко сопела, уткнувшись носом в ладони, а Осколок неторопливо карабкался всё выше, я приготовила немудрёный завтрак. Может, вяленое мясо и не совсем подходит для бульона, но ему пришлось смириться со своей участью. На дне мешка я нашла небольшой котелок, который подвешивают над костром и две кружки. Да, Хмысь обо всём подумал. Отлучившись к ближайшему деревенскому огороду, я дёрнула пару пряных луковиц и несколько морковин — вот теперь бульон выйдет на славу! Правда, Хмыся таки забыл положить вилки или ложки, и Веша проснулась именно тогда, когда я пыталась выловить из бурлящего варева кусок морковины, чтобы попробовать: готов ли?

Понаблюдав, как наглый овощ ускользает от острия кинжала, девочка хихикнула и предложила мне выловить его кружкой. В общем, завтрак удался.

Собравшись и затушив костёр, мы отправились в путь. После короткого совещания решили идти по кромке обрыва — так меньше вероятности встречи с какой-нибудь тварью, и больше шансов не пройти мимо деревни. Если она есть, и не уничтожена драконьерами…

До обеда шли бодренько и с удовольствием, но когда светило стало клониться к закату, даже неутомимая Веша притомилась, и с радостью приняла идею устроить привал. Торопиться, в общем-то, было некуда, и привал грозил плавно перейти в ночёвку. Меня это устраивало: весь день ломала голову над своим странным то ли сном, то ли видением, и наделась на свежую голову разобраться с этой загадкой.

Первые лучи Осколка вырвали меня из зыбкого подобия сна, костёр догорал, но подкормленный ветками вспыхнул весело и радостно загудел. Глянула на Вешу: завернувшись в плащ, ребёнок спал рядом с огнём и, может, от этого на щеках алел румянец, во сне лицо девочки было спокойно и умиротворённо. Я тяжело вздохнула, встала потягиваясь: провести полночи сидя у костра и просыпаясь от любого шороха… брр. Но, когда было пора будить Вешу, мне просто стало жаль её: девочка так сладко спала. И вот результат: негодованию ребёнка не было предела.

Вскоре, позавтракав, отправились дальше. И этот день прошёл без происшествий, за исключением того, что мне удалось подстрелить небольшого пушистого зверька на берегу речки.

Перед самым заходом светила, мы остановились на ночлег — на обрыве, но всё же под сенью деревьев, быстро собрали большую кучу хвороста: огонь отпугивал и хищников, и тварей. Веша приглядывала за огнём, а я занялась свежеванием тушки, хотя отчаянно хотелось спать и чтобы не порезать руки пришлось предельно сосредоточиться. Прошло некоторое время, и я бросила возле огня окровавленную шкурку и внутренности — закапывать не имеет смысла, найдут по запаху и разроют. Значит, надо развести огонь побольше и спалить отходы, вони правда будет… но это лучше, чем визит какого-нибудь хищника к нашему маленькому лагерю.

— Что будет завтра, Леля? — Веша перестала суетиться вокруг костра и мурлыкать какую-то, неизвестную мне, песенку, уселась, обхватив коленки. Стала печально-задумчивой.

— День… завтра будет день. А потом будет ночь.

— А потом снова день, а потом снова ночь, — улыбнулась она, и я подняла взгляд, оторвавшись от попыток разрезать кость, — я спрашиваю, что будет с нами?

— Об этом надо было думать, когда пряталась в деревне. Я не знаю, что будет, Веша. Мы можем найти деревню, но там не будет драгала. Можем не найти деревни — если её просто нет, или найти её мёртвой. Это всё не очень-то радостно звучит, но всё может быть.

— И что тогда будем делать? — кажется, я не очень испугала ребёнка своими предположениями.

— Давай так: мы сначала определимся с обстановкой на этом острове, а потом будем решать, идёт?

Она промолчала, и я вернулась к борьбе с упрямой косточкой: тушка не влезала в котелок, а я хотела потушить мясо с овощами. Уходя от деревни, совершила ещё один налёт на заброшенный огород, изрядно отяжеливший заплечный мешок, и теперь собиралась его слегка облегчить. Веша снова принялась мурлыкать полузнакомую мелодию. Вскоре над местом нашей стоянки разлился аппетитный аромат, надо было ещё чуть-чуть поддержать небольшой огонь…

— А ты не превратишься опять в драконьера?

Долго же она думала. Я взглянула на руки: а вот интересно, что творится с лицом? Руки, за предыдущие сутки, стали выглядеть более нормально — почти как человеческие, даже когти будто бы втягивались и светлели, становились ногтями.

— По-моему, ты от нечего делать, придумаешь себе страхи. Ну-ка, подкинь в костёр вот тех мелких хворостинок.

А что я могла ей сказать? Я не знала ответа на этот вопрос.

Девочка принялась ломать и кидать в костёр хворост, и я смогла, наконец-то присесть: дневной переход не утомил бы так, если б не предыдущая почти бессонная ночь.

— Я посплю чуть-чуть.

Веша не ответила, и я моментально уснула, уткнувшись лбом в колени.

Проснулась от тишины: Веша молчала, перестав мурлыкать песенку за песенкой. С трудом заставив себя открыть глаза, осмотрелась: костёр горел, котелок над огнём деловито булькал, девочки не было. Это заставило меня вскочить, сердце зашлось во внезапно нахлынувшем страхе: тварь-из-бездны могла атаковать абсолютно бесшумно, внезапно, ребёнок мог даже не понять, что произошло!

Но спустя всего миг, страх отхлынул, оставив меня дрожать от, не менее внезапного чувства облегчения: Веша стояла у самого края обрыва, глядя вниз. В бездну.

— Веша! — позвала я, но голос сорвался на хрип, и пришлось повторить попытку. — Веша!

Девочка услышала, повернулась и вприпрыжку побежала ко мне.

Она остановилась передо мной, молча, одним взглядом спрашивая:

— Что случилось? Чего ты так кричала?

— Ты не боишься смотреть в бездну с обрыва?

— Нет. Не боюсь. Папа говорил, что это странно, все ведь боятся, а я — нет.

— И часто ты такое проделываешь?

— Смотрю в бездну? — уточнила девочка, — Нет, изредка. Сегодня пошла чтобы выкинуть требуху и шкуру, их запах может привлечь тварь.

— И с тобой ничего странного не происходило после этого? — я вспомнила слова Луня о мести Бездны — любому, кто попытается приоткрыть завес тайны.

— Всё, что могло произойти — уже произошло. И этого — достаточно.

Девочка умолкла и, усевшись у огня, принялась подкидывать ветки. Я боялась, что она расплачется, но Веша просто сидела, глядя в огонь и грустно опустив уголки губ.

На языке вертелся ещё один вопрос, ответ на который хотела бы получить. Но я промолчала.

Спустя некоторое время, поужинав и мгновенно осоловев, устроилась спать. Веша настояла на том, что дежурить первой будет она, и спорить у меня не было никакого желания. Я лишь надеялась, что нам немного повезёт, и ни одна тварь не наткнётся на лагерь. Иначе были все шансы проснуться уже у неё в желудке. В лучшем случае Веша успела бы поднять тревогу, в худшем… брр. Приказав себе спать чутко, мгновенно заснула, и боюсь, мой организм чихал на все приказы.

— Леля… — мягкая рука осторожно потрясла за плечо, — проснись, Леля, просыпайся!

То, что Веша говорила шёпотом, заставило мгновенно раскрыть глаза.

Костёр не горел, угли мягко переливались остывающим жаром, была глубокая ночь, низкие косматые тучи над бездной отсвечивали багрянцем. Глянув на девочку, проследила её взгляд — Веша смотрела в сторону Бездны.

На обрыве, там, где она стояла недавно, что-то происходило. Какое-то свечение, мягко-золотистое, с оранжевыми и алыми проблесками в глубине, клубилось на самом краю обрыва. Ближе к земле это свечение уплотнялось, становилось коричневатым, оттуда доносились слабые неразборчивые звуки.

— И давно ты это наблюдаешь? — шёпотом поинтересовалась я.

— Нет, совсем недавно, как ты думаешь, что это такое?

— Не знаю.

Размеры свечения уменьшались, зато оно всё больше уплотнялось, становилось тёмной массой, принимавшей всё более чёткие очертания. Процесс почему-то напомнил приготовление теста, когда кухарка тщательно вымешивает массу, чтобы оно стало крутым. Бездна сейчас точно так же вымешивала новую тварь.

Наконец, процесс был завершён, свечение померкло, и на краю осталось лежать небольшое тельце, издававшее звуки, слабо напоминающие поскуливание брошенного щенка. Мы переглянулись, думаю, ребёнок прочёл в моих глазах то же, что и я — в её: в них смешались любопытство и опасение, и — любопытство преобладало.

— Идем посмотрим? — спросила я, и девочка с готовностью кивнула.

При нашем приближении тварь открыла глаза, оказавшиеся круглыми и янтарно-жёлтыми, с чёрными вертикальными зрачками. Она наблюдала за нами безо всякого выражения, шумно дышала — бока ходили ходуном, словно только что бежала, под тонкой кожей просвечивали рёбра. Никогда в жизни ещё не видела новосозданную тварь — она была похожа на обычного новорождённого зверёныша, не было ничего устрашающе-демонического, что даже несколько странно. Отдалённо щенок напоминал Трофея — такая же лобастая пёсья голова, крупные лапы, стать… только броневых пластин не хватало, но они, очевидно, появляются с возрастом.

Устав или сообразив, что мы ему не угрожаем, щенок прикрыл глаза, покойно уложив морду на землю. Наверное, твари надо какое-то время отлежаться. В принципе… Можно, конечно, попробовать… Хотя никто не сможет предугадать результат. Но ведь у Луня получилось приручить Трофея?

После этих размышлений, поступок Веши для меня оказался тем более неожиданным.

— Умри тварь! — с ненавистью воскликнула девочка, выхватила маленький кинжал, которым на драгале её вооружил Хмысь, что есть силы ударила щенка.

Зато я успела оттащить её от лязгнувших рядом клыков: может, щенок ещё ничего и не понял, но реакция у него была отличная. Мы молча наблюдали агонию: всего лишь раз он взвизгнул и замолчал, в широко открытых глазах застыл расширившийся зрачок, с тем выражением, что часто можно увидеть в нашем мире: уходящего. Всего лишь раз увидев это выражение в чьих-то глазах, его уже не забудешь и не перепутаешь ни с чем другим. Умирающий видел что-то, недоступное живым, он уходил…

Последняя дрожь сотрясла небольшое тельце, и веко тихо прикрыло мёртвый глаз. Но нам не пришлось сталкивать труп с обрыва: оставив кинжал торчать в спёкшейся корке земли, тело щенка потекло, плавными тонкими струйками соскальзывая в Бездну: у едва родившейся твари всё ещё было сильным сродство со своей создательницей. Он не успел ещё никого убить, не вкусил плоти этого мира и не стал тварным.

Я не сразу поняла, что плачу, слёзы проложили две тёплые дорожки по щекам. Опомнилась, только когда рядом прозвучал голос Веши:

— Почему ты плачешь? — она смотрела с таким недоумением, что я усмехнулась сквозь слёзы.

— Почему ты убила его? — спросила я.

— Это была тварь, такая, которая убила моих родителей, да и многих других.

— Веша, — я опустилась перед ней на колени, так, чтобы заглянуть ей в глаза, — Веша, ты убила щенка — всё равно, что убила ребёнка. Ты понимаешь это?

Она помотала головой, в глазах появилось неприязненное выражение.

— Они убивают потому, что такова их природа, но их можно приручить, сделать друзьями, понимаешь? Они намного умнее, чем все думают, и намного преданней людей.

— Нет!

— Веша, — я положила руки ей на плечи, сообразив, что она сейчас просто развернётся и убежит, — Веша, убивать надо не щенков, убивать надо лишь тогда, когда твоей жизни угрожает опасность.

— Ты защищаешь тварь, потому что сама — драконьер! — выкрикнула она, и на глаза ей тоже навернулись слёзы.

— Нет, не поэтому, — покачала головой, отпустив её — мой друг однажды приручил тварь, спас её от смерти. С деревянной фигуркой Трофея ты играла на драгале.

— Этого не может быть!

— Это так. Ты совершила необратимый поступок Веша, совершенно не подумав. И, вполне возможно, потеряла друга. В следующий раз, если не хочешь думать сама или не знаешь, как поступить, спрашивай хотя бы у меня, ладно?

Она молчала, смотрела в сторону. Этот урок был нерадостным, но так часто случается. Но, по крайней мере, она его усвоила, как мне кажется.

— А теперь подними кинжал, и пойдём к костру: тебе надо поспать.

Она не стала спорить, подхватила кинжал, засунула в ножны, и тут я поняла, что мне кое-что очень не нравится. Земля под ногами слабо затряслась, ушей коснулся странный, постепенно нарастающий звук: нечто среднее между шипением и свистом.

— Бегом! — закричала я, хватая девчонку за руку и разворачиваясь к лесу, — Скорее!

Мы почти успели. Во всяком случае, светящийся яростным алым светом конус врезался в обрыв — там, где мы недавно были, когда мы почти достигли леса. Горячая волна воздуха ударила в спину с такой силой, что разнесла нас в сторону, разъединив сомкнутые ладони. Краем глаза видела, как Вешу поволокло по земле, а в следующий миг передо мной вырос ствол дерева, очень большой и, как оказалось — очень твёрдый…

Но — всё обошлось. Зачастую месть Бездны бывает слепой, ударь она прицельно — и мокрого места не осталось бы, а так только синяки да шишки. От удара об дерево я на несколько минут отключилась, а когда очнулась — Веша уже сидела рядом, считая синяки и царапины. К счастью, девочка обошлась без подобных столкновений, за счёт того, что её сразу сбило с ног.

Плюнув в обидчиков излучением, Бездна, кажется, успокоилась. Во всяком случае, когда, несколько придя в себя, выбрались на обрыв — к месту своей стоянки, она больше не пыталась разделаться с нами, приобретя обычный, мирно-багровый вид.

— Тебе не кажется это несколько странным? — спросила Веша, когда мы собирали раскиданные по всему обрыву пожитки.

— Что именно? — поинтересовалась я.

— То, что тварь вылезла именно в том месте, где я выкинула останки добычи.

— Не более странным, чем месть Бездны.

— Нет, не это… не то, — кажется, ребёнок запутался, — как объяснить?..

— Не торопись, подумай, — посоветовала я.

— Да при чём здесь это?! — рассердилась она. — Как ты не понимаешь?

— Как ты объясняешь — я не понимаю, — улыбнулась я, Веша очень забавно злилась.

— Вот ты сама говорила: смерть — это зло, да?

— Смотря чья смерть и ради чего, — слова ребёнка заставили задуматься и ответила я не сразу.

— Да хоть чья! Хоть того же зверька, что ты подстрелила! Он себе жил — не тужил, а тут пришла ты и — фьюить! — сложив губы трубочкой, она ловко свистнула.

— Но мы природой так созданы, по натуре — хищники.

— При чём тут природа?! Я не об этом говорю. Вот ведуньи, да? Да даже просто люди, животные — все чувствуют смерть, причём смерть — как неизбежное зло, правильно?

— Ну, с некоторыми поправками…

— В бездну все поправки! — ребёнок разгорячился, казалось, она доказывает что-то самой себе. — А что, если Бездна всего лишь отвечает злом — на зло? Вы в меня труп скинули — получайте тварь за это, пусть она вас режет. Ах вы мою тварь убили, а я за это ещё двух выпущу! Ах и этих уничтожили, а вот я вас в драконьеров попревращаю, убивайте друг друга! А что, если она — живая, и ей — плохо от того, как её используют?!

Я молча рассматривала разгорячившуюся, раскрасневшуюся девчонку: глаза сверкали, словно она бросила мне вызов этими словами, дерзкими предположениями.

— Не знаю ничего насчёт предположения о связи трупов и тварей, но в одном, думается, ты права. Бездна живая. Она живёт не так, как ты или я, но безусловно, живёт: мыслит и чувствует. Вот только зачем поступать, так как ты говоришь? Вы мне труп — я вам тварь, когда разумные люди всегда могут договориться миром?

— Может, она пыталась когда-то. А её не понимали, не слышали. А потом стало поздно, и Бездна уже просто не захотела договариваться?

— Гадать бесполезно Веша, — что-то мне не понравилось в её последних словах, но не настолько, чтобы всерьёз заняться этим.

— Да, бесполезно, — согласилась она устало. Порыв прошёл, и девочка словно погасла: исчез задорный блеск из глаз, поникли плечи. Разговор сам собой затих.

Мы недосчиталась одной кружки и нескольких лепёшек — всё остальное удалось собрать. Когда закончили поиски, Веша уже отчаянно зевала, но я не хотела оставаться на этом месте, опасалась. Поэтому двинулись в путь и остановились только с приближением утра: Веша завернулась в плащ и уснула ещё до того, как я развела костёр. Я осталась сторожить, подбрасывать топливо в огонь, и размышлять над сегодняшним происшествием и словами ребёнка. А над миром разливалось тихое утро…